CC BY
53
УДК 82.0(470.621) ББК 83.3(2=Ады) Ш 16
Шаззо К.Г.
Доктор филологических наук, профессор кафедры литературы и журналистики Адыгейского государственного университета
Своеобразие художественного конфликта в адыгской драме начального этапа ее развития
(Рецензирована)
Аннотация:
Анализируется состояние адыгской (адыгейской, черкесской, кабардинской) драматургии 20-30-х годов XX века. Отмечается, что она была в основном публицистической в силу отсутствия профессиональных (опытных) драматургов и актуальности тех задач, которые ставила перед обществом новая социальная действительность.
Ключевые слова:
Драма, идеология, конфликт, публицистика, повествовательность сюжета, характер, жанр, стиль.
Shazzo K.G.
Doctor of Philology, Professor of Literature and Journalism Department, Adyghe State University
Originality of the art conflict in the Adyghean drama at the initial stage of its development
Abstract:
An analysis is made of the state of the Adyghean (Adyghean, Circassian, Kabardian) dramatic art of the 1920-1930s. It is noted that it was generally publicistic owing to absence of professional (skilled) playwrights and to relevance of those tasks which were set for society by new social reality.
Keywords:
Drama, ideology, conflict, journalism, narration of a plot, character, genre, style.
Трудности осмысления молодыми адыгскими писателями глубинных конфликтов нигде так не проявлялись в литературе, как в жанрах драматургии. Любопытно, что создавалось много пьес. А. Шортанов свидетельствует о том, что драматургия «развивалась более успешно, чем, например, проза» [1: 53]. Этому были объективные причины: при отсутствии развитого полиграфического производства и при том условии, что большая часть населения все еще оставалась малограмотной, значение устного слова для пропаганды идей социализма возрастало. В 20-30-х годах в Адыгее, Черкессии, Кабарде были созданы десятки
театральных коллективов, агитбригад, которые сыграли немалую роль в развитии и национальной драматургии. Она ставила чисто публицистические, пропагандистские задачи. Идейная основательность, страстность в утверждении новой жизни - вот качества, которые характеризуют первые пьесы адыгских писателей. Эти качества отмечаются критикой как важнейшие: «Постановки 30-х годов (читайте «пьесы». - К. Ш.) отличались политической остротой, публицистической силой убеждения» [1: 53].
Литература подобного рода вызвана к жизни социальной необходимостью. Иначе трудно объяснить проявляющееся во всех драматургических произведениях тех лет то положение, что главнейшим конфликтным узлом становятся непосредственное сопоставление нового со старым («Хищники» И. Цея) или же борьба передовых людей только что организованного колхоза с теми, кто мешает успешному развитию социалистических идей в деревне («Фэмый», И. Цея, «Кохун» Дж. Налоева, «Пламя» Афаунова и др.). Социальный конфликт эпохи, во всех случаях, - в центре внимания драматургов. И хотя И. Цей в «Хищниках», Дж. Налоев в «Кохуне» пытаются драматизировать изображенные события и судьбы людей, главнейшим идейнохудожественным качеством всех пьес необходимо считать политическое постижение социальных идей.
Ко времени написания «Хищников» И. Цеем были созданы драмы «Винокур» (1918), «Большая болезнь», «Кочас» (1925), повесть «Юсуф» (1915), рассказы «Мусса», «Цаце», «Мулла Ибрагим» и, естественно, в отличие от молодых писателей, вступивших в литературу в 20-х годах, он обладал определенным литературным опытом. Это не могло не сказаться на характере освоения им конфликтов действительности. Необходимо отметить, что в пьесах И. Цея всегда есть тот фокус изображаемых событий, от которого людские характеры могут обрести идейнохудожественную полноценность. В «Хищниках» - тоже. Сара и Хатажук любят друг друга. Первыми же сценами И. Цей убеждает зрителя в верности Сары любимому человеку. С той же беспредельной убежденностью Сара принимает и те идеи, за которые борется Хатажук. Поэтому и не возникает в их взаимоотношениях ничего из того, что может характеризовать их как представителей противоположных идейных платформ. И. Цей вскрывает иные корни социального конфликта - они взращены вековым угнетением «хищниками» народных масс и местью последних за поруганную жизнь.
Казалось, что социальный конфликт достаточно освоен драматургом и разрешен победой Хатажука, который в пьесе высказывает важные идеи о свободе и справедливости. К тому времени, о котором говорится в пьесе, эти идеи всколыхнули народные массы, и потому слова Хатажука-реального будут понятны и близки массам. Но если Хатажука рассматривать не как реальный социальный тип, произносящий идеи автора, а как самостоятельный идейнохудожественный образ, то в нем обнаружатся немалые издержки. Конфликтные основы социальной идеи еще не глубоко коснулись его натуры, многие его поступки психологически не мотивированы автором. Если и был в характере и психологии такой «материал», который бы позволял высказывать столь важные для пьес идеи, он остался неосвоенным.
В пьесе много фактов, событий, но в раскрытии общественно-исторического конфликта эпохи они играют вспомогательную роль. Правда, в пьесе встречаются небольшие сцены, в которых автор стремится вскрыть психологические основания ведущих характеров, тем не менее ни Хатажук, ни его идейный антипод Батый в пьесе не достигли того уровня, при котором можно было бы показать корни идейной борьбы эпохи. Хатажук остался тем же, каким он предстал
перед нами в первых же сценах. Таковы Батый и его сподручники-белогвардейцы - жестокие, бесчеловечные, но индивидуального проявления этих качеств нет ни в ком из «хищников».
Это происходит, видимо, оттого, что в некоторых произведениях И. Цея главные носители идейно-художественных конфликтных начал остаются на втором плане. В «Хищниках» - это «хозяин» и его сын Гасан, и более всего - «хозяин» (И. Цей даже не называет его по имени). Драматичнейшие события, разыгравшиеся в ауле, глубже всего коснулись «хозяина» - не Хатажука, не Сары, не Батыя, а отца Гасана. Они вскрыли всю жестокость старого мира, приверженцем которого он был доселе, и проклятия, которые он посылает сыну, это проклятия и старому миру. Этот важнейший нравственно-психологический конфликт «отца и сына» остался в пьесе только обозначенным. Видимо, по разным причинам И. Цей не углублялся в эти конфликтные основания изучаемого им материала. Психологические и нравственные основания затрагиваемых конфликтов могли усложнить их восприятие простыми людьми аула, для которых писались и ставились эти пьесы. В пользу этой идеи говорит тот факт, что И. Цей умело подчинял сложнейший материал публицистическим задачам - это заметно особенно в пьесе «Фэмый», которая посвящена проблемам коллективизации сельского хозяйства. И Цей в этой пьесе предается стихии публицистического жанра, от начала до конца строит ее как пьесу-агитку, пьесу-призыв активно сотрудничать с новой властью в деревне, строить колхозы.
Мажорная концовка характерна и для многих других пьес - например для «Новых людей» Д. Натхо. В ней автор рисует, как забитая простая крестьянка Дарихан сперва противится отъезду дочери на учебу в город, но потом осознает свою ошибку и сама становится участницей громадной перестройки сельской жизни. Или же для пьесы А. Бленегапце «Единоличное и коллективное хозяйство», в которой автор на некоторых прямо сопоставляемых картинах доказывает преимущества коллективного способа обработки земли. Известностью, популярностью пользовались и пьесы Ш. Кубова, А. Евтыха, А. Хаткова, которые создавались для школьных и молодежных самодеятельных коллективов.
Серьезные социальные сдвиги в жизни обновляющегося аула изображаются в адыгейской драматургии 20-х и начала 30-х годов через броские выразительные средства. Много таких пьес создается и в кабардинской литературе тех лет, чему способствовали и постоянные творческие конкурсы по написанию произведений для сцены. Павел Максимов писал по этому поводу: «Курсантами Нальчинского учебного городка написано 14 пьес» [2]. Лучшей из них А. Шортанов называет пьесу А. Березгова и Т. Кимова «Старики», комическая коллизия которой строилась на сопоставлении прошлого с настоящим, на изображении смешных приключений вернувшихся с «того света» стариков. Открытая комическая ситуация, в которой оказываются герои пьесы, при всей ее драматургической условности, призвана подчеркнуть грандиозность произошедших в жизни «потомков» перемен.
В эти годы предпринимаются молодыми авторами попытки создания различных жанров кабардинской драматургии - но наиболее распространенной была социально-бытовая пьеса на современную тему. Значительными достижениями кабардинской драматургии этого периода необходимо считать «Пламя» М. Афаунова, «Кохун» Дж. Налоева, «Аул-Батыр» А. Шортанова.
По характеру осваиваемого жизненного материала пьесы М. Афаунова и Дж. Налоева весьма близки к «Фэмый» И. Цея, и появились они почти одновременно с произведениями последнего. М. Афаунов исследует традиционный по тому времени социальный конфликт -
борьбу комсомольцев и коммунистов аула с кулацкими отпрысками, которые, будучи более или менее грамотными, нередко оказывались на общественных постах.
В пьесе трудно отличить Канамета от Калаубата, а последнего - от Лакумена, разве что различием занимаемых ими должностей. Точно так же обрисовываются и передовые люди аула - Мухаммед, Хасан, Налжан. М. Афаунов, видимо, ощущал явное однообразие своих героев, поэтому создает образ молодого председателя колхоза Мажида, который предпринимает некоторые усилия для сокрушения философии Калаубата и его «друзей», сам стремится выйти из их окружения, но автор не находит необходимого драматургического материала для проникновения в глубь характера своего героя.
Необходимо отметить тот факт, что в молодой национальной драматургии уже тогда предпринимались усилия по созданию глубокого психологического характера, заявкой на который можно считать Кочаса из одноименной драмы И. Цея, Мухаммеда из пьесы «Пламя» М.Афаунова, Мыша из драмы Дж. Налоева «Кохун». В отличие от героев М. Афаунова, Мыша в драме Дж. Налоева хитер, умен. Драматург ощущает истоки его кулацкой психологии, стремится показать его лицемерие, угодничество перед новой властью, жесткость по отношению к простым людям аула, умение скрывать свою враждебность к новым порядкам. Интересна и фигура его жены Лосты, которая неплохо усвоила жизненные принципы мужа -лицемерие, обманывать всех, кого можно, в том числе и мужа, безраздельно пользоваться благами жизни. Впервые в адыгейской драматургии, освещающей проблемы современной деревни, в драме «Кохун» мы встречаемся с бытовыми подробностями жизни аульчан, отдельных людей, и сделаны попытки изображения сложностей личной жизни. Тем не менее, и Дж. Налоев, обозначив несколькими сценами возможные пути анализа психологии людей нового времени, уклоняется от исследования ее жизненных оснований и на первый план выдвигает те моменты событий в судьбах людей, которые непосредственно фиксируют приметы неукоснительного движения деревни к новой жизни.
Это обстоятельство, характерное почти для всех произведений драматургического жанра, обеспечивало национальной драме здоровые идейно-художественные основания. Оно и порождало существенные недостатки, преодолеть которые молодые авторы тогда были не в состоянии. Заключались они более всего в том, что в драматических произведениях чрезвычайно трудно осваивались социальные конфликты и порожденные ими психологические характеры. Этот барьер во многом задерживает развитие драматургических жанров и в современных адыгских литературах. «Главные недостатки всех пьес того времени, - пишет театровед и писатель А. Шортанов, - объяснялись незнанием авторами особенностей драматургического искусства. Отсюда проистекали все беды: слабое
композиционное построение живых диалогов, рыхлость сюжетных линий, многословие, почти полное отсутствие «внутреннего развития» героев, вялость действий и т.д.» [1: 44].
Событие и человеческий характер как компоненты драматургического конфликта оставались почти нетронутыми в адыгейских пьесах на данном этапе развития национальной драматургии. В самом деле, И. Цей в пьесе «Фэмый» и М. Афаунов, Дж. Налоев в названных выше произведениях подходили к изображению событий как к объективно существующим фактам, не имеющим непосредственного отношения к судьбам людей. В этих пьесах всегда налицо присутствие авторов как дирижеров, регулирующих довольно однозвучный оркестр. То есть драматурги осваивают события описательно, объективно, передают его содержание диалогической речью, но само событие и движущие ими людские характеры не становятся
естественными и необходимым компонентом драматургического сюжета и конфликта. Поэтому естественно отнесение драматургических произведений именно к публицистическим жанрам молодых адыгских литератур - к очеркам, первым рассказам и повестям, к лирически-пафосным стихотворениям тех лет. Большой жанровой разницы между ними найти невозможно, например, в «Старом и новом» Цуга Теучежа (поэтическом произведении) и небольшом рассказе А. Пшенокова «Смерть командира» естественна жанровая и стилистическая общность последнего не только с произведениями эпическими, но и с некоторыми из названных выше пьес.
В адыгской литературе 20-е годы и начало 30-х годов были периодом создания первых письменных традиций, которые опирались на завоевания советской литературы и, более всего, на идейно-эстетический опыт национального фольклора. В эти годы появляются и первые жанрово-стилистические особенности эпоса, лирики, драмы. Но ведущим жанровым качеством литературы остаются публицистичность, очерковость, описательность. Как характеризуют авторы «Очерков истории кабардинской литературы», это было переходным этапом «от риторизма к образному мышлению» [3: 118], хотя и в большинстве произведений тех лет существенным недостатком остается отсутствие глубокого осмысления общественных конфликтов и психологии личности.
Прав Х. Хапсироков, когда говорит, что «адыгскую литературу 30-х годов отличает приподнятость, патетический тон», то, что ее герой «изливал чувства, которые способен испытать свободный человек, свободно вздохнувший, расправивший плечи в ясный весенний день» [4]. Это было характерным качеством всех молодых литератур.
Примечания:
1. Шортанов А. Театральное искусство Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1961.
2. Максимов П. // Ленинский путь. 1932. 4 янв.
3. Очерки истории кабардинской литературы. Нальчик, 1968. 302 с.
4. Хапсироков Х. Пути развития адыгских литератур. Черкесск, 1968. 266 с.
References:
Shortanov A. The dramatic art of Kabardino-Balkaria. Nalchik, 1961. P. 53.
Maksimov P. // Leninsky put. 1932. January, 4.
Sketches o of the Kabardian literature history. Nalchik, 1968. P. 118.
Khapsirokov Kh. Ways of the development of the Adyghe literatures. Cherkessk, 1968. P. 106.
