CC BY
67УДК 82.091
А. Т. Аблаева
СВОЕ И ЧУЖОЕ В «КРЫМСКОМ ТЕКСТЕ» В. Г. КОРОЛЕНКО (НА МАТЕРИАЛЕ РАССКАЗА «В КРЫМУ»)
Вслед за В. Н. Топоровым, который сформулировал и описал такое явление в литературоведении, как «петербургский текст» [7], учеными были выделены и содержательно исследованы «московский» [8], «готический», «итальянский» [2] тексты русской культуры. Большое количество литературных текстов, связанных с Крымом, определили необходимость формирование «крымского текста». Он был выделен на основе разработанной в последние годы методологии изучения пространственного фактора [4].
Культурная компетенция и лингвострановедческая грамотность предполагают наличие определенного багажа знаний о других народах и культурах мира. «Эти знания приобретаются путем накапливания информации о других и ее оценивания с позиций знакомого. Так формируется оппозиция свое - чужое, которая позволяет сравнивать и выделять черты, типичные для других» [1]. Как отмечают ученые, свое и чужое - один из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения» [6, 43]. Оппозиция свое - чужое принимает форму глубинное - поверхностное. Свое - глубокое; чужое - странное, поверхностное [1].
Владимир Галактионович Короленко на короткие сроки приезжал в Крым в 1889, 1902, 1910 и 1913 годах. Впечатления от посещения Керчи и горных прогулок легли в основу рассказов «Емель-ян» и «Рыбалка Нечипор», которые писатель объединил под общим названием «В Крыму». Рассказ был опубликован в 1907 году. «Крымский текст» в творчестве В. Г. Короленко небогат, но представляет интерес с имагологической точки зрения. Сказанным выше определяется актуальность и новизна темы данной работы.
Цель исследования - изучить концепты свое и чужое в «крымском тексте» В. Г. Короленко на материале I части («Емельян») рассказа «В Крыму».
В рассказе Крым предстает преимущественно как нарядный, экзотический курорт, каким его изображали большинство писателей этого периода. Крым привлекает своим восточным колоритом, культурой, в том числе бытом местного населения, крымских татар, которые воспринимаются большинством писателей как любопытный этнографический материал [9, 213].
Средствами выражения своего и чужого в художественном произведении являются определённые поэтологические категории. В анализируемом рассказе чужой мир представлен, прежде всего, системой персонажей, а также различными языковыми средствами.
Анализируемый рассказ «населён» следующими персонажами: безымянный рассказчик, от имени которого ведется повествование, его спутник в прогулках по Крыму господин К., старый садовник Емельян, безымянный татарин-пастух, молодая татарка Биби и татарин Алия, владелец виноградников, у которого жил Емельян. Первые три персонажа представляют свой, славянский, мир, последние - чужой мир, татарский.
При всей многолюдности Крыма в курортный сезон рассказчик воспринимает его чуждым себе, пустым: Даже в Ялте и даже в разгаре сезона вы чувствуете именно отсутствие человека [3, 136].Он замечает, что крымские татары отсутствуют даже на полотнах художников, пишущих Крым: Просмотрите картины русских художников, посвященные Крыму: волна, песок, мглистое, затуманенное или сверкающее море, Аю-даг, утопающий в золотисто-лиловых отсветах, Ай-Петри, угрюмо выступающий над туманами... А если к этому прибавлены где-нибудь человеческие фигуры, - то это только дамское платье и зонтик над грядами волн <...> [3, 136].
Рассказчик противится общепринятому восприятию Крыма как места отдыха представителей разных слоев русского общества, ему не хватает местного населения - татар: А местная жизнь? А татары? <...> Народу, правда, много, но все это народ чужой
этой стране и этой природе, не связанный с ними органически [3, 136].
Но, несмотря на признание крымских татар, заинтересованность их судьбой, некое даже сочувствие им, ощущается отстраненность рассказчика от них. Крым для него чужой: Мы их (татар) не видим и не понимаем [3, 136].
Как известно, портрет является способом авторской оценки персонажа, он дает широкие возможности для характеристики не только внешности, но и внутреннего мира человека. Первый персонаж -татарин-пастух. Внешность пастуха типична для его рода деятельности: он загорелый, высокий, одет в бараний тулуп: Повернувшись в сторону говорившего, мы увидели загорелого, почти обугленного солнцем татарина пастуха [3, 137]. <... > Пастух посмотрел на него черными глазами, в которых скользило что-то вроде спокойного презрения [3, 137]. <...> Высокая фигура в бараньем тулупе утонула в густом сумраке... [3, 137]. Психологический портрет персонажа обнаруживает апатичного, равнодушного, чем-то обиженного, т.е. чужого человека: Но затем лицо его вдруг сделалось апатичным [3, 137]. В этом коротком восклицании и пренебрежительно-печальном жесте было что-то особенное, смутно выразительное... [3, 137]. <...> В мотиве мне слышалось опять презрительная, безнадежная и унылая покорность [3, 138].
Чуждость татар миру рассказчика, которая «принимает форму поверхностного, непонятного» [1], подтверждает характеристика, данная рассказчиком исполняемой пастухом песне: <...> Этот пастух сидел на камне, сшивая куски овчины, и пел горловым голосом какую-то дикую, маловнятную (выделено нами. - А. А.) песню [3, 138]. Еще долгое время после этой встречи рассказчика не покидало чувство тоски и ощущения обиды татарина на него, как представителя русского народа: Какая-то скрытая горечь непоправимой обиды, беспредметная и беспомощная жалоба нам, потомкам тех урусов, на жестокость наших предков <... > [3, 138].
Биби - крымская татарка из Биюк-Ламбата, приносившая старому Емельяну ужин. Биби предстает в рассказе семнадцатилет-
ней девушкой: <... > Движения ее были эластичны и упруги, в каждом движении чувствовалась сдержанная юная сила, которая может вдруг неожиданно развернуться, как крепкая пружина... [3, 140]. Так же поняла его и семнадцатилетняя татарка с глазами, которые еще так недавно бессознательно светились солнцем и красотой этой природы [3, 145]. Стройная фигурка, вся полная жизни и ее обещаний, замелькала меж рядами и скрылась в калитке... [3, 146]. Она, как и любая крымская татарка начала прошлого века, робка и недоверчива к посторонним, неразговорчива, носит чадру: <...> В темном углу робко притаилась молодая татарка [3, 140]. <...> Она надвинула на лицо чадру и тихо, как кошка, прошмыгнула в дверь... [3, 142]. Но в то же время она еще по-детски непосредственна и пытлива: И она следила за каждым шагом старика глазами любопытного молодого зверька, готового юркнуть в свою норку... [3, 141]. Она искоса кидала на деда и на нас пытливые взгляды <...>она органически не могла понять этого тусклого старческого равнодушия, и то обстоятельства, что дед «один час ходит» за неполным ведром воды, интересовало ее как явление природы... [3, 141].
Одним из факторов, подтверждающих чуждость крымских татар рассказчику, является речь данных персонажей, типичная для крымских татар начала ХХ века, которые в большинстве своем не владели русским языком. В целом как речь пастуха, так и речь Биби характеризуется искажением русских слов и словоформ, что обусловлено спецификой фонетической и грамматической систем русского и крымскотатарского языков [9, 213]: Урус пещера гонял... Ашай нету, вода нету... Все кончал... [3, 137]. В репликах пастуха отсутствуют предлоги, так как различные падежные значения в крымскотатарском языке могут выражаться в пределах словоформы. Слово урус или рус 'русский' - искажение фонетической формы слова. Ашай, вероятно, неправильно переданное автором слово: в крымскотатарском языке есть слова аш 'еда' и ашайт 'продовольствие'. В речи Биби нарушена грамматическая форма рода, это объясняется отсутствием в тюркских языках данной категории: По воду пошла (о старике Емельяне). В целом синтаксис речи
персонажей - крымских татар представлен нераспространные односоставными предложениями, слова в них повторяются, что еще раз подтверждает слабое владение ими русским языком: Долго ходит: один час ходит, одно ведро несет [3, 139].
Главный герой рассказа Емельян - девяностолетний садовник, бывший крепостной некоего графа Карла Людвиговича. Емельян чужой этой местности, этому народу. По отношению к нему как нельзя лучше подходит одно из значений слова чужой: родом издалека, нездешний, не принадлежащий к определенному кругу, незнакомый [5, 888]. Действительно, в детстве Емельян был выписан из Черниговской области для служения графу. Его со временем лишили даже собственной фамилии: «Звали и Незамутывода. А потом стали называть Гайдамакою. Назовут, как захочут... » [3, 143]. И он тоже ощущает эту чуждость по отношению к Крыму и его жителям. Даже крымская природа чужая для него: Там, у Черни-говщине, место ровное, хорошее.А тут куда ни глянь - гора та море...Да, плакал все [3, 142].
Несмотря на то, что большую часть жизни дед Емельян прожил в Крыму, речь персонажа изобилует украинскими словами и выражениями: Малый был хлопчик [3, 142], Чи так, чи сяк... все одно... [3, 143].
Был в жизни старика «несчастный роман» - любовь к крымской татарке, сходство с которой Емельян видит в Биби. Чувства его были взаимными: Умру, говорит, зарежуся, а то со скели скину-ся у море... [3, 143]. Но в итоге девушку выдали замуж за другого. Емельян, рассказывая эту историю, упомянул о причине, которая разделила влюбленных: тутошние девки потому што очень дорогие... тут от татар такой обычай узялся - калым за девок платить... А мы для вас, для молодых, своих девок повыпысуем с Черниговщины. Этые будут дешевше, потому что свои, кре-пачки... [3, 144]. Однако, возможно, данная причина не единственная. Как известно, крымские татары того времени не одобряли смешенные браки.
Кроме того, у Емельяна сложились хорошие отношения с татарином Алией, владельцем виноградников, который приютил старика. Но он для бывшего садовника тоже чужой: Спасибо хоть та-
тарину Алию: живи, каже, у меня с собакою. Добрый, дарма что татарин... [3, 147].
В тексте произведения автор часто использует экзотизмы - слова из крымскотатарского языка, встречающиеся как в речи рассказчика, так и в речи персонажей: калым 'выкуп, вносимый женихом родителям невесты у некоторых народностей', чубук 'виноградный черенок, используемый для посадки', чабан 'пастух овец' и т.д. [5]. Чужой мир отражен также в ономастиконе (совокупность собственных имен) рассказа. Это топонимы Карабах, Чатырдаг, Бим баш коба (в тексте рассказа допущена ошибка: надо бин 'тысяча'. - А.А.), Биюк-Ламбат и антропонимы Биби, Алий (Али).
Важным аспектом изображения того или иного народа, общества является описание фенотипа, природно-географических условий, особенностей истории народа, его культуры, в том числе быта, традиционных форм жизнедеятельности и др. В рассказе имеется некоторая фоновая информация о крымских татарах: о видах их традиционной деятельности (овцеводство, виноградарство), о некоторых исторических фактов жизни крымских татар. Рассказчик говорит о «разгаре эпидемии татарского выселения из Крыма» якобы добровольного и заканчивавшегося тем, что: <...>анатолийские шкипера вывозили целые партии людей, грабили их в открытом море и бросали за борт [3, 137].
Культурологический аспект фоновых знаний о Крыме и крымских татарах представлен также легендой о пещере Бин баш коба: <...> Внизу на каменном полу светилась перед нами фосфорической белизны груда человеческих черепов, в которых зияли черные впадины глаз [3, 137]. Пастух считает, что камни в пещере - это кости крымских татар, вынужденных без еды и воды скрываться от нашествия русских. Однако упомянутый в рассказе профессор Головинский опроверг данную информацию: Если бы вы спросили у генуэзца сто лет спустя после татарского нашествия, то он, вероятно, сказал бы вам, что это черепа генуэзцев, которые спасались от татар. А еще ранее греки могли бы пожаловаться на генуэзцев или митридатовы понтийцы на греков... [3, 138]. По мнению специалистов, оригинальный вариант этой легенды неизвестен в кругу историков, культурологов, этнографов.
В целом восприятие Крыма рассказчиком можно характеризовать через концепт чужое. Весь полуостров, несмотря на то, что он заселен на летний период отдыхающими из России, рассказчик воспринимает как чужой, принадлежащий другому народу: Народу, правда, много, но все это народ чужой (выделено нами. -А.А) этой стране и этой природе, не связанной с ними ничем [3, 136]. И потому рассказчика удивляют слухи о желании крымских татарах покинуть свою родину в поисках лучшей жизни: Быть может, в этот момент на дальний парус из горных ущелий смотрели жадными глазами группы крымских татар, недовольных своей чудной родиной и готовых пуститься на опасные поиски новой родины и нового счастья [3, 136].
Таким образом, из двух членов оппозиции свое - чужое полнее актуализирован концепт чужое. Чужой мир более детально раскрыт автором сквозь призму восприятия рассказчика и садовника Емельяна. Думается, что рецепции названных персонажей в какой-то степени отражают оценку автором крымского мира в положительном ключе.
Список использованных источников
1. Зусман В. Г. Концепт в системе гуманитарного знания [Электронный ресурс] / В. Г. Зусман // Вопросы литературы. - М., 2003. - N° 2. - Режим доступа: http://magazines.russ.rU/voplit/2003/2/zys.html.
2. Константинова С. Л. «Итальянский текст» русской литературы Х1Х-ХХ вв. / С. Л. Константинова. - Псков, 2005. - 159 с.
3. Короленко В. Г. Собрание сочинений в 5 т. [сост. Б. В. Аверин]. - М.: ГИХЛ. - Т.3. - 685 с.
4. Люсый А. П. Наследие Крыма: геософия, текстуальность, идентичность / А.П. Люсый. - М.: Русский импульс, 2007. - 240 с.
5. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Шведова Н. Ю. - М.: ООО «А Темп», 2006. - С. 261, 888, 889.
6. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры / Ю. С. Степанов //: 3-е изд. - М.: Академический Проект, 2004. - 990 с.
7. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное / В. Н. Топоров. - М.: Прогресс - Культура, 1995. - С. 259-367.
8. Чернецов В. Москва и «московский текст» русской культуры / В. Чернецов. - М.: РГГУ, 1998. - 226 с.
9. Эмирова А. М. «Солнце мертвых»: крымскотатарская тема в творчестве Шмелева / А. М. Эмирова // Брега Тавриды. - Симферополь, 1995. - № 4-5. - С. 213-215.
