CC BY
79
сионала. Не стесняясь методов царской охранки, чекисты привлекли бывшего жандарма в качестве консультанта к разработке и проведению самых известных чекистских операций «Трест» и «Синдикат-2». Потому-то и успех их был заведомо обеспечен [19].
При оценке деятельности секретных сотрудников царской охранки, а также деятельности спецслужб Российского государства в последующие периоды истории достаточно явно следует вывод о преемственности поколений. Лучшие профессиональные традиции агентов охранки нашли продолжение в деятельности чекистов советского времени, и не секрет, что осмысленный опыт прошлого - это одна из основ деятельности современных спецслужб.
Примечания
1. Сизиков, М. И. История полиции России (1718— 1917 гг.) [Текст] / М. И. Сизиков, А. В. Борисов, А. Е. Скрипелев. Вып. 2. М.: А.П.О., 1992. С. 42.
2. Федоров, К. Г. История полиции дореволюционной России [Текст] / К. Г. Федоров, А. Н. Ярмыш. Ростов н/Д, 1976. С. 69.
3. Макаричев, М. В. Политический и уголовный сыск России в конце XIX - начале XX века. По материалам Нижегородской губернии [Текст] : дис. ... канд. истор. наук / М. В. Макаричев. Н. Новгород, 2003. С. 81.
4. Рубцов, С. Н. История российской полиции [Текст] : учебное пособие / С. Н. Рубцов. Иркутск: ВСИ МВД РФ, 1998. С. 182.
5. ГАКО (Государственный архив Кировской области) Ф. 714. Оп. 1. Д. 542. Л. 102.
6. Сизиков, М. И. Указ. соч. С. 47.
7. Жилинский, Б. А. Организация и жизнь охранного отделения во времена царской власти [Текст] / Б. А. Жилинский. М., 1918. С. 10, 18-19.
8. Сизиков, М. И. Указ. соч. С. 48.
9. ГАКО. Ф. 714. Оп. 1. Д. 542. Л. 20об.
10. Рубцов, С. Н. Указ. соч. С. 182.
11. Сизиков, М. И. С. 44-45.
12. Рубцов, С. Н. Указ. соч. С. 183-184.
13. Чернышевский, Д. В. Карательная политика царизма 1881-1894 гг.: Истоки, характер, результаты [Текст] / Д. В. Чернышевский; под ред. д-ра ист. наук, проф. Н. А. Троицкого. Изд-во Саратов. ун-та, 1980. С. 14.
14. Рубцов, С. Н. Указ. соч. С. 186.
15. Сизиков, М. И. Указ. соч. С. 46.
16. Членов, С. Б. Московская охранка и ее секретные сотрудники [Текст] / С. Б. Членов. М., 1919. С. 27.
17. Рубцов, С. Н. Указ. соч. С. 187.
18. ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф. 102. Оп. ОО. 1913. Д. 366. Л. 30-34.
19. Сысоев, Н. Г. Жандармы и чекисты. От Бенкендорфа до Ягоды [Текст] / Н. Г. Сысоев. М.: Вече, 2002. С. 109.
П. А. Самоделкин
«СВОБОДНАЯ И МИРНАЯ ПОЛЬША» В ВИДЕНИИ РУКОВОДСТВА США в 1943 г.
В данной статье рассматриваются вопросы видения американским руководством в 1943 г. образа послевоенной Польши, ее места во внешней политике США во время Второй мировой войны, дается оценка увеличивавшегося советского влияния в ЦВЕ и польского фактора, влияющего на климат антигитлеровской коалиции.
1943 год стал переломным во Второй мировой войне. Он был ознаменован успехами на восточном фронте, первыми встречами лидеров Большой тройки. В то же время весной 1943 г. наблюдалось ухудшение отношений между СССР, с одной стороны, Великобританией и США - с другой, из-за сбоев поставок по ленд-лизу и оттягивания открытия второго фронта, а также разрыв польско-советских отношений в связи с Катынской трагедией.
Ф. Д. Рузвельт делал все возможное, чтобы улучшить эти отношения, причем альтернативный путь их развития не рассматривался. Возникает вопрос, а как в Америке представляли себе Европу и место в ней СССР во время войны? Какие соображения и мысли скрывались за идеями построения справедливого и безопасного мира объединенных наций? В зависимости от ответа на эти вопросы можно выявить, какую роль играл фактор Польши во внешнеполитическом планировании США.
Итак, в 1943 г. Рузвельтом было предпринято несколько неудачных попыток договориться с И. В. Сталиным о проведении конференции лидеров Большой тройки. К. Хэлл в своих мемуарах писал о большом беспокойстве, сопровождавшем предысторию организации встречи в Тегеране. Государственный секретарь с пониманием относился к усилиям ФДР укрепить отношения между СССР и США [1].
Помимо писем с предложениями Сталину рассматривался также вариант визита в Москву Дж. Дэвиса (посол в СССР в 1936-1938 гг.). Его подготовкой в марте - апреле 1943 г. непосредственно занимались Рузвельт и специальный помощник президента - Г. Гопкинс. Кроме стратегических вопросов Дэвису необходимо было обсудить со Сталиным проблему совместного послевоенного мирного урегулирования. В. Мальков считает, что затягивание войны в Европе отдаляло и ее победоносный финал на Тихом океане, от чего так зависела популярность президента и
САМОДЕЛКИН Павел Андреевич - аспирант кафедры всеобщей истории ВятГГУ © Самоделкин П. А., 2008
демократов в целом [2]. Поэтому в ходе подготовки визита Дэвиса в Москву ФДР особо отмечал значение успехов на Восточном фронте, подчеркивая, что от них будет зависеть ситуация на Тихоокеанском фронте.
Визит экс-посла в мае 1943 г. оказался успешным: Сталин согласился на проведение встречи с Рузвельтом и У. Черчиллем. Такой шаг в политике ФДР предвещал близкую отставку У. Стэндли, посла США в СССР, не способного или не желающего наладить контакты между двумя лидерами. Подбор эффективного и лояльного окружения, государственных служащих, преданных идее объединения наций, - важная черта политики ФДР. Одним из ее проявлений стала смена посла в СССР: Стэндли отправили в отставку, на его место был назначен А. Гарриман [3]. Последний положительно относился к идее улучшения взаимопонимания между Сталиным и Рузвельтом. Он был удобен Вашингтону еще и потому, что не желал видеть на переговорах с советскими государственными деятелями специальных посланников из Госдепартамента, так как считал, что власть в СССР сильно персонифицирована, а сам Сталин всю политику СССР контролирует единолично [4].
Отправляя в Москву Гарримана, ФДР дал ему список вопросов, один из которых касался границ и приграничных территорий. Новый посол должен был убедить советское руководство, что Советский Союз не должен решать его в одностороннем порядке. Американский президент, ограниченный положениями Атлантической хартии, не мог игнорировать эти проблемы без риска критики со стороны общественного мнения, особенно некоторых влиятельных европейских диаспор в США.
Следующим направлением политики ФДР было создание связующего звена между Госдепартаментом и Администрацией президента. Им оказался Ч. Болен, сотрудник внешнеполитического ведомства США, начальник отдела по европейским делам, работающий при посольстве США в СССР. На Каирской конференции с ним подружился Гоп-кинс, который позже рекомендовал Рузвельту взять его в Белый дом [5]. Болен хорошо знал русский язык и неплохо понимал ситуацию в СССР.
Нельзя забывать и про позицию Госдепартамента в отношении СССР. 27 августа 1943 г. Хэлл публично заявил, что он является противником «злых эффектов» [6] антисоветского общественного мнения в США, действующего на руку общему врагу как Соединенных Штатов, так и Советского Союза, - III рейху. Об этом же госсекретарь сказал только что назначенному послом в США А. А. Громыко.
Скорее всего, Хэлл все же имел самостоятельную точку зрения по проблеме сближения США
и СССР, но во многом совпадавшую с президентской. Нельзя не обратить внимания на его желание выглядеть в своих мемуарах индивидуально мыслящим политиком. В то же время он подчеркивал «лояльность Госдепартаменту и Администрации» [7], в отличие от своего заместителя С. Уэллеса, якобы отказавшегося от предписаний, приготовленных для Московской конференции министров иностранных дел, посчитавшего визит в Москву бессмысленным. Согласно точке зрения Хэлла, за критику госсекретаря и всего внешнеполитического ведомства США ФДР отправил Уэллеса в отставку (причем по просьбе самого Хэлла), назначив 25 сентября на его место Э. Стеттиниуса. Известно, что Уэллес входил в число сторонников ФДР, он был представителем президента во внешнеполитическом ведомстве США, однако давно существующий конфликт Хэлла и Уэллеса разрешился именно таким образом. Причина очевидна: Хэлл, будучи довольно весомой политической фигурой, имел большое влияние в Сенате [8].
Таким образом, осуществляя политику сближения с СССР, ФДР провел некоторые перестановки в руководстве: сменил посла в СССР, заместителя Госсекретаря, нашел необходимых людей в Госдепартаменте, поддерживающих его курс, достиг у Сталина понимания важности проведения конференции лидеров Большой тройки, иначе говоря, разрешил некоторые организационные вопросы, прозондировал почву для решительного сближения и уточнил ресурсы своей политики.
Рассматривая формы и варианты взаимодействия США и СССР, необходимо изучить предмет этого сближения, содержание обсуждавшихся проблем и то, как в их общем контексте определялась судьба послевоенной Польши.
Историк Дж. М. Бернс, в годы войны работавший помощником конгрессмена в Белом доме, отмечает, что с весны 1943 г. Рузвельт активно занимался «изучением различных деклараций конгресса по вопросам послевоенной безопасности и проявлял особую чувствительность к польскому вопросу» [9].
Обратимся к записям Гопкинса от 15 марта 1943 г. ФДР на встрече с А. Иденом сказал, что «к моменту падения Германии в прибалтийских государствах будут находиться русские армии и что никто из нас не сможет заставить их уйти оттуда. Президент сказал, что, по его мнению, Соединенные Штаты должны будут настаивать перед Россией на том, чтобы не включать эти государства в СССР, не организовав новый плебисцит, но он согласился, что до плебисцита эти государства будут иметь весьма тесные военно-экономические соглашения с Советами...» или придется смириться с включением этих го-
сударств, при условии, что это согласие можно будет использовать «в качестве козыря, для того чтобы вынудить у России другие уступки» [10].
По вопросу о Польше ФДР сказал, что там в любом случае либеральное правительство будет ликвидировано (либо до мирной конференции, либо через год после нее). Логично предположить, что будет сформировано просоветское правительство. Президент продолжал, что все равно придется согласиться с линией Керзона. Ему важно было, чтобы «будущее Польши было устроено таким образом, чтобы она способствовала поддержанию мира во всем мире» [11]. Это означало, что она не должна была создавать какие-либо преграды для СССР, действовать ему во вред. Возможно, что здесь Рузвельт имел в виду желание В. Сикорского, при содействии некоторых английских кругов, создать блок государств ЦЮВЕ во главе с Польшей, как некий прообраз малой Антанты [12]. Выгодны ли были эти идеи для СССР? А для США, в таком случае? Определенно нет. Американцы не поддерживали создание каких-либо блоков и объединений государств, так как они противоречили планам создания ООН. Следовательно, в таком ключе президент мог позволить себе «беспокоиться» о создании безопасных западных границ Советского Союза, надеясь на взаимную «помощь» Кремля, например на Тихоокеанском фронте.
Аналогичного мнения придерживался и Гоп-кинс. Отправляясь на Квебекскую конференцию (14-24 августа 1943 г.), он захватил с собой документ «Позиция России», в котором подчеркивалось, что «Россия является решающим фактором в войне, ей надо оказывать всяческую помощь и надо прилагать все усилия к тому, чтобы добиться ее дружбы. Поскольку она, безусловно, будет занимать господствующее положение в Европе после поражения держав оси, то еще более важно поддерживать и развивать самые дружественные отношения с Россией» [13]. Кстати, сам документ (вошедший в историю как меморандум Гопкинса - Бэрнса) был подготовлен по просьбе Гопкинса аппаратом генерала Дж. Бэрнса, непосредственно подчиненного президенту, и содержал оценку военно-политического положения Советского Союза на начало августа 1943 г. [14]. Последующие разведданные только убедили ФДР в правильности этой программы и собственных выводов.
Эта политическая линия проводилась Хэллом на Московской конференции министров иностранных дел. Круг проблем, которые необходимо было обсудить, включал в себя вопросы ООН, международного сотрудничества (и, в связи с этим, укрепление отношений с СССР и Китаем), зондаж проблем, связанных с Германией, Польшей, Прибалтикой, Японией.
4 и 5 октября ФДР провел совещания с К. Хэллом, причем на них присутствовали также Э. Стеттиниус (заместитель госсекретаря), Л. Пасвольский (специальный помощник госсекретаря), Дж. Данн (советник отдела координации экономической деятельности за рубежом), Фр. Мэттьюс (начальник отдела Госдепартамента по европейским делам), адмирал У. Леги (начальник штаба Главнокомандующего Армии и Флота), Г. Хакворт (юрисконсульт) [15]. Один из вопросов посвящался Польше, и тут президент выразил свою точку зрения. По словам Хэлла, он собирался встретиться со Сталиным и обсудить вопрос о Польше «на основе высокой морали» [16]. Он также считал, что новая граница должна проходить несколько восточнее так называемой линии Керзона, с тем чтобы Львов отошел к Польше, и что плебисцит следует провести после того, как вызванные войной потрясения улягутся.
Далее госсекретарь отмечает, что выдвигаемые время от времени предложения о прекращении поставок в СССР по ленд-лизу в качестве средства давления при урегулировании польско-советских отношений не воспринимались серьезно ни им, ни ФДР. Эти заявления, транслируемые Хэл-лом, не противоречили мартовским высказываниям президента, записанным Гопкинсом и опубликованным Р. Шервудом. Это говорит о том, что у американских стратегов уже было сформировано представление о границе Польши и СССР.
6 октября Хэлл принимал польского посла Я. Чехановского, которому объяснял, что американское правительство, совместно с британским, примет все необходимые меры, чтобы «восстановить отношения между Россией и Польшей» [17]. Он также подчеркивал, что «русские, будучи очень подозрительными людьми, не расположены идти на уступки союзникам», но американцы и англичане могут многое сделать для Объединенных Наций, а также для восстановления отношений между СССР и Польшей, предостерегая «Россию, от чего она должна воздерживаться в будущем». Он сожалел о гибели генерала В. Сикорского, полагая, что, возможно, это был единственный человек в польском правительстве, способный восстановить отношения с СССР.
В словах госсекретаря примечательны два момента: отношение к гибели Сикорского и проблема политики «американцев и англичан» в отношении СССР. Приведенные выше документы показали, что ФДР относился к СССР как к союзнику в войне и партнеру в деле создания ООН. Гегемония Советского Союза в Восточной Европе им предполагалась. Однако в мемуарах госсекретаря мы видим иное отношение к проблеме. Возможно, на это повлияли события в мире и Европе 1945-1948-х гг.
В то же время госсекретарь высоко оценивает деятельность Сикорского по налаживанию дипломатических связей между Кремлем и правительством Польши в изгнании. Но возможно ли было положительное решение этой проблемы в 1943 г. или последующие годы? И что могло послужить основой для польско-советского сближения - двусторонние контакты или сотрудничество в рамках коалиции, в том числе и по вопросам европейского урегулирования и создания ООН? И какой могла бы быть роль США в этом случае?
Сам Хэлл вспоминал, что в конце разговора он сказал Чехановскому, что США «хотели восстановления нормальных дипломатических отношений между Россией и Польшей... хотели, чтобы Советское правительство согласилось с широкими принципами международного сотрудничества после войны ради создания организации по поддержанию мира. Но. не собирались настаивать на урегулировании во время войны таких специфических вопросов, как определение границы между Польшей и Россией». Логика понятна: попытка коснуться проблемы границ могла вызвать волну дискуссий по другим вопросам, сделать процесс неуправляемым, бесконечным, бессмысленным, несущим вред общему делу. Поэтому госсекретарь пообещал побудить советскую сторону принять меры по восстановлению польско-советских отношений, чему можно верить.
В связи с приведенной в воспоминаниях госсекретаря версией беседы с Чехановским есть смысл сказать о специфике интерпретации данной части мемуаров Хэлла. Описываемые здесь события относятся к 1943 г., сами воспоминания вышли в 1948 г., после смерти Рузвельта, следовательно, с определенной долей вероятности можно сделать вывод, что автор действительно в тот момент мог вести себя как самостоятельный политик, в некоторых вопросах независимо выражать своё мнение.
Тем не менее, когда речь заходила о Польше, он употреблял выражения: «мы хотели.», «мы не собирались. », «мы с президентом. ». Есть фразы, начинающиеся с личного местоимения, т. е. идущие от его имени, а есть и выражающие, естественно, мнение президента: «президент сказал.». Как определить, кому принадлежат те или иные мысли? В каких случаях Хэлл откровенно соглашался с мнением президента, а в каких, под маской конформиста, просто передавал косвенную речь ФДР, ставшую впоследствии общепринятой политической установкой?
Проанализируем главу «Россия против Польши» второго тома мемуаров. Она начинается с подготовки госсекретаря к вылету в Москву. Условно ее можно поделить на пять частей.
Первая часть - первый абзац - определенно указывает, как К. Хэлл до отъезда в Москву имел три совещания с президентом и другими служащими. Он так и пишет: «.совещался с президентом.». Ясно и понятно: кто и с кем совещался.
Вторая часть - второй абзац, который указывает на некоторое условие общения и преследуемую цель: «мы согласились сделать всё возможное, чтобы заручиться английским и русским согласием на участие Китая в предлагаемой Декларации четырёх государств» [18]. Этот посыл подчеркивает существование общего дела, что определило последующее поведение и стиль воспоминания госсекретаря. Однако госсекретарь в данном случае не упомянул тот факт, что в официальном документе - меморандуме этой беседы от 5 октября 1943 г., подготовленном Стет-тиниусом, говорилось также о стремлении создать необходимые условия, освобождающие «Россию от участия в вопросах, касающихся Тихоокеанской области до окончания войны с Японией» [19].
Третья часть - собственно пересказ самого совещания от 5 октября 1943 г., а, по сути, представление видения основных проблем и их решений Рузвельтом, в изложении Хэлла. Далее не упоминается «я», а используются только термины «президент» (по многим вопросам), «мы с президентом» (в вопросе о ленд-лизе), «мы» (по поводу советско-польских отношений). Последнее местоимение можно трактовать как «все собравшиеся», как «я и президент», или «мы как американцы», стремящиеся к общему делу (как некий императив президента, а возможно уже как нарратив для политиков послевоенного времени).
Четвертая часть посвящена встрече Хэлла с польским послом в США - Чехановским. В этой части госсекретарь оперировал выражениями «американское правительство», «американцы и англичане», опять «мы». Заключительная часть -последний абзац главы, который повествует, как сам мемуарист отправился в Москву и какие обещания он дал польскому послу, используя местоимение «я».
Определенно можно сказать, что косвенная речь президента принадлежит именно президенту и никому другому. Однако по контексту видно, что решения главы государства по сути были императивными инструкциями госсекретарю к предстоящей поездке в Москву, и с огромной долей вероятности можно сказать, что последний их принимал, так как четвертая и пятая части главы подтверждают содержание второй ее части - содействовать общему делу установления мира и безопасности объединенных наций. В четвертой и пятой частях он рисуется как проводник идей ФДР перед польским послом. Совпадающие мысли, видимо, подчеркивались фразами
«мы с президентом». Думается также, что к 1948 г. местоимение «мы» приобрело смысл сотрудничества Госдепартамента с Администрацией и оттенок оправдания за проявившиеся к тому моменту некоторые результаты II Мировой войны [20].
В итоге можно сказать, что К. Хэлл всю инициативу в проведении политики в отношении Польши отдал президенту, как правило, соглашаясь с ним.
Когда Госсекретарь отправился на Московскую конференцию, то Рузвельт «несколько беспокоился по поводу того, что Хэлл говорил от имени Соединенных Штатов на встрече министров иностранных дел» [21], поскольку последний не входил в его близкое окружение. Поэтому у Гар-римана была инструкция - присматриваться к тому, что делал глава внешнеполитического ведомства США. Но в Москве Хэлл не подвел ФДР.
Изучая повестки дня американцев и англичан, можно заметить следующую особенность: английский вариант предполагал рассмотрение конкретных проблем. Польше в нем уделялось три пункта [22]. Американский вариант был более пространный, но это не означало, что в Вашингтоне не собираются решать военные проблемы. На третьем заседании 21 октября Хэлл сообщил, что «сотрудничество всех Объединенных Наций надо рассматривать не только с точки зрения общих интересов в этой войне, но и с точки зрения интересов послевоенного мира» [23]. Это означало, что ведение конструктивной политики и поддержка добрых отношений должны создать прецедент - пример для послевоенного сотрудничества. Следовательно, Польша и СССР должны были наладить между собой дипломатические отношения, объединить свои усилия в деле разгрома общего врага, а не рассматривать вопросы приграничного урегулирования. На восьмом заседании, 26 октября, он заявил, что, не имея «принципиальных основ» [24], можно затруднить процесс обсуждения более конкретных проблем. На одиннадцатом заседании, 29 октября, при обсуждении польского вопроса в узком составе, Хэлл держался в стороне от дискуссии Идена и В. М. Молотова, заявив только, что в Соединенных Штатах имеются «лица, относящиеся дружественно как к советскому, так и к польскому народу», которые надеются, что «две соседние страны снова восстановят отношения между собой» [25]. Каких-то конкретных заявлений по этому поводу не должно было быть, так как сам Госдепартамент подходил к решению польского вопроса «негибко до конца 1944 года» [26], точнее, наверное, весьма неопределенно.
Следует выделить то, что Хэлл склонил Мо-лотова к согласию присоединить Китай к Декларации четырех держав, а 2 ноября он телегра-
фировал ФДР, что Сталин намекнул на участие СССР в войне против Японии. По сути, цель визита была выполнена. Поэтому, как считает Дж. М. Берне, поездка в Москву главы внешнеполитического ведомства США «стала полезным средством дипломатического зондажа президента и чем-то вроде триумфа для государственного секретаря» [27].
Тегеранская конференция сделала результативными все направления деятельности ФДР, описанные выше. Уже после первого заседания, 28 ноября, за ужином Рузвельт общался со Сталиным, который говорил о западных границах, но ничего определенного не говорил о восточных [28]. Вероятно, именно это и хотели услышать американцы (там же присутствовал Гарри-ман, Гопкинс, переводчик - Болен): сделать уступку и обменять ее на необходимые от СССР действия на Тихом океане. Предположим, что это была все-таки уступка Кремлю, но как расценить следующие события?
1 декабря на совещании ФДР и Сталина, на которой присутствовали Гарриман, Болен, Молотов и А. П. Павлов, американский президент говорил о связи польской проблемы послевоенных границ с грядущими выборами 1944 г. Он стремился баллотироваться на четвертый срок, но при этом «не желал потерять» 6-7 млн голосов американцев польского происхождения. Поэтому он надеялся на понимание советского лидера, что ни на Тегеранской конференции, ни следующей зимой он не намерен участвовать в обсуждениях данного вопроса, но при этом он подчеркнул, что поддерживает в целом точку зрения перенесения границ Польши с востока на запад [29].
Болен подчеркнул, что такой шаг ФДР позволял избежать в скором времени спор между двумя руководителями государств по поводу Польши. Однако его удивило то, что Рузвельт был настолько откровенен со Сталиным в вопросе взаимоотношений его с польскими избирателями в Соединенных Штатах. Он выделил две причины такого поведения: либо это было стремление создать причину противостояния ФДР некоторой части американской Полонии, либо это было искреннее выражение своих чувств (Болен склонялся к последней версии). Поэтому Болен посчитал такой путь ФДР ошибочным, так как тем же днем на вечернем совещании вопрос о польских границах обсуждался только Сталиным и Черчиллем. ФДР держался в стороне, и в результате складывалось впечатление, что президент просто делает одолжение своим коллегам ad hoc. Американский президент считал, что переговоры по восстановлению дипломатических отношений между польским и советским правительствами должны уже начаться, но признавал,
что в данном направлении существуют трудности [30]. Однако такого мнения не разделяли, судя по всему, Рузвельт, адмирал Леги, Гопкинс, Гарриман.
Болен описывает, что по окончании конференции у него одного было подавленное настроение, с которым он отправился обратно в Москву [31]. Только там он понял, что в Тегеране было достигнуто военное соглашение. Однако, ко всему прочему, он заметил, что в американском посольстве преувеличивают понимание результатов конференции, которая, по его мнению, не принесла абсолютно никаких политических соглашений (кроме устного «договора» о польской границе), не решила ни одной проблемы.
Нельзя не уловить в его размышлениях еще один факт. Недаром он приводит «план Сталина» послевоенного устройства Европы, в которой «важной военной и политической силой» будет именно СССР [32]. Болена не могло не насторожить поведение Рузвельта по отношению к Сталину [33].
Если оценивать итоги Тегеранской конференции с позиции результативности политики Рузвельта, то они были, мягко сказать, положительными. Р. Шервуд отмечал, что ФДР и Гопкинс достигли «венца карьеры» именно в Тегеране [34].
Американцы «согласились» с переносом польской границы с востока на запад, и при этом сам президент намекнул Сталину, что не может принимать участие в обсуждении данного вопроса в связи с предстоящими президентскими выборами. Это означало, что Рузвельт понимал и принимал неоспоримость советского присутствия в восточной части Европы, отдавал всю инициативу в обсуждении данного вопроса Великобритании и СССР, но делал вид, что не может участвовать в открытой дискуссии по личным причинам. Поэтому это могло казаться уступкой, причем безвозмездной, что до сих пор считается неоспоримым.
Обсуждение польского вопроса шло вместе с германской проблемой. По сути, решение последней - разгром и расчленение - давало послевоенной Польше право на компенсацию потерянных территорий на востоке за счет восточных германских земель (некогда принадлежавших полякам). Д. Данн приводит мнение У. Буллита, считавшего, что поведение и Черчилля, и Рузвельта было слепым, вело к установлению советского господства в ЦЮВЕ и изменению баланса сил в Европе. Собственно и сам Д. Данн считает, что решение германского вопроса «закрепило судьбу Польши» [35]. В таком случае и получается, что восточная граница Польши закрепилась благодаря уступке ФДР Сталину, а западная -большому желанию разгромить III рейх и расчленить Германию.
Но существовала ли вообще эта уступка, если объективно такой исход в Европе уже принимался ФДР до Тегеранской конференции? Создавая видимость неучастия в открытых обсуждениях вопроса о польских границах, Рузвельт не терял абсолютно ничего. Наоборот, заставив Сталина молчать и понять, почему американский президент не может участвовать в обсуждениях данного вопроса [36], он создавал видимость, что американский президент уступает Сталину восточную часть Европы, что могло послужить причиной для ответного шага Москвы в интересах Вашингтона. В любом случае ФДР, заручившись доверием советского лидера, создал почву для последующего «сотрудничества» и показал американцам, что его убеждения оказались верными.
Кроме того, всё бремя польского вопроса ФДР переложил на плечи Черчилля, который становился «объектом жалоб Сталина и адресатом гнева на поляков» [37]. Пересечение польской границы советскими войсками означало потерю польским правительством в эмиграции каких-либо рычагов управления польскими землями. Поэтому, что весьма логично, Сталин и не собирался восстанавливать польско-советские отношения на основе польских требований. В Москве понимали выигрышность своей позиции.
Вероятно, это понимали и в Вашингтоне. Когда Рузвельт был еще на Каирской конференции (22-26 ноября 1943 г.), Хэлл отправил ему телеграмму, в которой ясно говорилось, что «польское Правительство находится в безнадежном положении» [38]. Это могло означать, что «лондонские поляки» теряют свой статус единственных представителей поляков. И этот факт также мог стать поводом дальнейшего сближения Рузвельта и Сталина.
К концу 1943 г. в американском руководстве довольно четко были определены признаки послевоенного польского государства, причем так, что это создавало почву для сближения Вашингтона и Москвы по некоторым стратегическим вопросам и проблемам послевоенного мирного устройства. Нельзя сказать, что согласие с советским вариантом польских границ было определено именно этими соображениями. Абсолютно нет. Новые границы отвечали историческим и этнографическим процессам в данном регионе и, что самое главное, Атлантической хартии. Если говорить о «сговоре» ФДР и Сталина, «уступке» восточной Польши Советскому Союзу, то изначально правильно было бы изучить возможности и ресурсы Запада в 1943-1944 гг., чтобы регулировать этот процесс юридически или с позиции силы. Документы подтверждают, что таких возможностей не было ни у США, ни у лондонских поляков, ни у Великобритании, и очень вероят-
но, что это всё осознавало американское руководство. При этом оно блестяще провело свою политическую линию, создав прецедент «сотрудничества» США и СССР, с последующими благоприятными для американцев результатами.
Примечания
1. Hull, C. The memoirs of Cordell Hull [Text] / C. Hull. Vol. 2. N.Y., 1948. P. 1248.
2. Мальков, В. Л. Путь к имперству: Америка в первой половине XX века [Текст] / В. Л. Мальков. М., 2004. С. 396.
3. Сенат утвердил его кандидатуру 7 октября 1943 г., а 23 октября А. Гарриман вручил свои верительные грамоты в Москве.
4. Данн, Д. Между Рузвельтом и Сталиным. Американские послы в Москве [Текст] / Д. Данн. М., 2004. С. 311.
5. Шервуд, Р. Рузвельт и Гопкинс [Текст] / Р. Шервуд. Т. 2. М., 1958. С. 465-466.
6. Hull, C. Op cit. P. 1253.
7. Ibid. P. 1255.
8. После возвращения Хэлла из Москвы Сенат США большинством голосов принял резолюцию Коннэлли, которая предусматривала «послевоенное сотрудничество для обеспечения и сохранения всеобщего мира и для создания международной организации». См. Шервуд, Р. Указ. соч. Т. 2. М., 1958. С. 443.
9. Берне, Дж. М. Франклин Рузвельт. Человек и политик [Текст] / Дж. М. Бернс. М., 2004. С. 372373.
10. Шервуд, Р. Указ. соч. С. 376.
11. Там же. С. 379.
12. Это только подчеркивало независимость Ф. Д. Рузвельта от политики Великобритании и ее стремления воссоздать малую Антанту. Возможно, это также зависело от представления того, что в ЦЮВЕ после войны доминировать будет СССР, который таким образом обеспечит свою безопасность на Западе. Но нельзя забывать и про другие процессы, происходившие в Европе. Речь идет о создании европейской федерации, органы управления которой занимались бы армией, заграничной политикой, колониями. Такие идеи вынашивались в Италии среди социалистов и коммунистов, во Франции. Ш. де Голль видел Европу единой, а не разделенной на западную и восточную, а свою страну - имперской. В. Сикорский видел федерацию только славянской, позже, под влиянием А. Мульштайна, эта идея трансформировалась в объединение государств ЦЮВЕ с целью проведения общей внешней политики и обороны. Г. Гаррисон и А. Лутославский видели в федерации Центральную Унию, отделяющую Германию от СССР. См. Matusak, P. Misja integracji Europy Podziemnej 19391945 [Text] / P. Matusak // Pro Memoria. 2003. № 2. S. 16-17. В Москве же, как известно, не принимали идею создания федерации, охватывающей Польшу, Чехословакию, Югославию, Грецию, Австрию и Венгрию (обращение В. М. Молотова А. Кларк-Керру 7 июня 1943 г.), см: FRUS. 1943. General: Vol. 1. The Tripartite Conference in Moscow, October 18 -November 1, 1943. P. 515 // http://digicoll.library. wisc.edu/ cgi-bin/FRUS/FRUS-idx?type=turn&entity= FRUS.FRUS1943v01.p0525&q1=Poland
13. Шервуд, Р. Указ. соч. С. 431-432.
14. Мальков, В. Л. Указ. соч. С. 402.
15. Memorandum of Conversation With President Roosevelt (Вашингтон, 5 октября 1943 г.), см: FRUS. 1943. General: Vol. 1. The Tripartite Conference in Moscow, October 18 - November 1, 1943. P. 541 // http: //digicoll.library.wisc.edu/cgi-bin/FRUS/FRUS-idx?type= turn&entity=FRUS.FRUS1943v01.p0551&q1=Poland
16. Hull, C. Op. cit. P. 1266.
17. Ibid. P. 1269.
18. Ibid. P. 1265.
19. Memorandum of Conversation With President Roosevelt...
20. Речь идет об отсутствии желания настаивать на урегулировании во время войны специфических вопросов, например определение границ между Польшей и СССР.
21. Данн, Д. Указ. соч. С. 313; В. Л. Мальков же считает, что К. Хэлл просто был против «обсуждения проблем послевоенного устройства» во время войны. См. Мальков, В. Л. Указ. соч. С. 415.
22. Пункт № 4 посвящался польско-советским отношениям и политике в отношении Польши вообще; пункт № 11 - будущему Польши, вопросу о конфедерациях; пункт № 14 - политике в отношении территорий союзных стран, освобожденных в результате наступления вооруженных сил союзников. См.: Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1954 гг. [Текст] : Т. 1. Московская конференция министров иностранных дел СССР, США и Великобритании (1930 октября 1943 г.). М., 1978. С. 48-49, 64. См.: FRUS. 1943. General: Vol. 1. The Tripartite Conference in Moscow, October 18 - November 1, 1943. P. 525-526 // http://digicoll.library.wisc.edu/cgi-bin/FRUS/ FRUS-idx?type=turn&entity=FRUS.FRUS1943v01.p0535&q1= Poland
23. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 19411954 гг. С. 117.
24. Там же. С. 191.
25. Там же. С. 253; Summary of the Proceedings of the Eleventh Session of the Tripartite Conference, October 29 [Text]. FRUS. 1943. General: Vol. 1. The Tripartite Conference in Moscow, October 18 -November 1, 1943. P. 668 // http://digicoll.library. wisc.edu/ cgi-bin/FRUS/FRUS-idx?type=turn&entity= FRUS.FRUS1943v01.p0678&q1=Poland
26. Мальков, В. Л. Указ. соч. С. 420.
27. Берне, Дж. М. Указ. соч. М., 2004. С. 413.
28. Сталин заявил, что «Польша должна простираться до р. Одер, что русские помогут полякам получать границу на Одере». См. FRUS. The Conferences at Cairo and Tehran. 1943. III. The Tehran Conference. P. 510 // http://digicoll.library.wisc.edu/cgi-bin/FRUS/ FRUS-idx?type=turn&entity=FRUS.FRUS1943CairoTehran. p0612&q1=Poland
29. Bohlen, Charles E. Witness to history, 1929-1969 [Text] / Charles E. Bohlen. N.Y., 1973. P. 151.
30. Tripartite Political Meeting, December 1. 1943. FRUS. The Conferences at Cairo and Tehran. 1943. III. The Tehran Conference, P. 598 // http://digicoll. library.wisc.e du/cgi-bin/FRUS/FRUS-idx?type = t urn&entity=FRUS.FRUS1943CairoTehran.p0700&q1=Poland; В советской трактовке ФДР выражал только «надежду, что Советское правительство сможет начать переговоры и восстановить свои отношения с польским правительством». См. Тегеран. Ялта. Потсдам: сб. документов [Текст]. М., 1971. С. 91.
31. Возможно, в этом сыграла свою роль критика Сталиным карт этнического состава Восточной Польши, подготовленных самим Боленом в целях послевоенного планирования Госдепартамента. В своем меморандуме о Тегеранской встрече он подчеркнул наличие большого интереса у Сталина к этим картам. Они были созданы на основе статистических материалов 1920-1939 гг., что стало предметом критики советского лидера. См. Memorandum by the First Secretary of Embassy in the Soviet Union (Moscow, December 1943). FRUS. The Conferences at Cairo and Tehran. 1943. P. 837838 // http://digicoll.library .wisc.edu/ cgi-bin/FRUS/ FRUS-idx?type=turn&entity=FRUS.FRUS1943CairoTehran. p0941&q1=Poland
32. Bohlen, Charles E. Op. cit. P. 153.
33. Ч. Болен неодобрительно относился к шуткам ФДР над У. Черчиллем, целью которых было сближение президента со Сталиным. Данн, Д. Указ. соч. С. 320.
34. Шервуд, Р. Указ. соч. С. 494.
35. Данн, Д. Указ. соч. С. 324.
36. А. Гарриман отмечал, что «президент был уверен, что Сталин также будет придерживаться своих заявлений, данных в Тегеране». См. Harriman, William Averell. Special Envoy to Churchill and Stalin 1941-1946 [Text] / William Averell Harriman. N.Y., 1975. P. 329.
37. Eubank, K. Summit at Teheran [Text] / K. Eubank. N.Y., 1985. P. 446.
38. Телеграмма К. Хэлла Ф. Д. Рузвельту, 23 ноября 1943 г., см.: FRUS. The Conferences at Cairo and Tehran. 1943. II. The First Cairo Conference. P. 384 // http://digicoll.library.wisc.edu/cgi-bin/FRUS/ FRUS-idx?type=goto&id=FRUS.FRUS1943CairoTehran&isize= L&submit=Go+to+page&page=384
И. С. Шишкина
ВНЕСЕНИЯ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКЕ (ГРАФИКА, СЕМАНТИКА, ПРАГМАТИКА)
В данной статье речь идет о графическом выделении, семантических особенностях и прагматическом аспекте парентетических внесений. Выделяются основные структурные типы внесений и их функции в предложении, предлагается классификация вставок в зависимости от связи со включающим предложением, рассматривается вопрос о позиции в предложении.
Проблема метатекстовых элементов (вводных и вставных компонентов высказывания и сверхфразовых единств) привлекает к себе пристальное внимание исследователей уже давно. Изучение научного наследия по вопросу вставных элементов показало, что, начиная с М. В. Ломоносова, каждый из крупных лингвистов (Н. И. Греч, А. Х. Востоков, А. А. Потебня, А. М. Пешков-ский и другие) ставил вопрос о категории ввод-
ШИШКИНА Ирина Сергеевна - ассистент кафедры лингвистики и перевода ВятГГУ © Шишкина И. С., 2008
ности/вставочности и так или иначе разрешал его в зависимости от исходных методологических позиций. Что касается английского языка, то внесения, широко распространенные в языке и являющиеся особой синтаксической категорией, до сих пор не описаны в специальной литературе. В работах по вводным элементам, к которым по молчаливому согласию относят внесения, последние либо не анализируются, либо упоминаются (без названия «внесения») как одна из групп вводных элементов с особым значением, а именно, как вводные элементы, вносящие попутные, дополнительные сведения.
В теоретическом курсе «Современного английского языка» В. Н. Жигадло, И. П. Ивановой, Л. Л. Иофик вводные (вставные) элементы рассматриваются как члены предложения. Такое же понимание их находим и в «Грамматике английского языка» Л. С. Бархударова и Д. А. Штел-линга. В. Н. Каушанская, Р. Л. Ковнер и другие в учебнике «A Grammar of the English Language» относят их к Parenthetic Elements. В вышедшей в 1961 г. в качестве пособия для учителей «Грамматике английского языка» Т. В. Фроловой вводные элементы трактуются как Independent Elements [1].
Высказывалось мнение о том, что в английском языке «пунктуация, как правило, следует за интонационной стороной речи» [2]. Это особенно наглядно проявляется в графическом выделении внесений, которое так же обязательно, как и их фонетическое выделение. Однако графическое выделение внесений манифестирует не только их фонетические особенности, но отражает также синтаксическую сторону явления. Во-первых, если учесть тот факт, что английская пунктуация менее регламентирована, чем русская пунктуация, и в употреблении знаков препинания нет четкой системы, то постоянное, обязательное выделение внесений очень показательно. Во-вторых, внесения, в основном, выделяются скобками и тире, а скобки и тире являются знаками препинания, которые подчеркивают синтаксическую изолированность языкового элемента в предложении. На это указывает Б. А. Иль-иш, отмечающий: «Скобки означают, что заключенный в них текст выпадает из общей синтаксической связи предложения и является вставным разъяснением к нему. Иногда в такой же функции, как скобки, употребляются парные тире. Разница между скобками и парными тире, по-видимому, чисто стилевая» [3]. О слабой связи текста, выделенного скобками и тире, с основным предложением говорят также Н. А. Кобрина и Л. В. Малаховский. Другими словами, фонетическое и графическое выделение внесений одинаково подчеркивают их изолированность. Они создают прерывистость синтаксической связи,
