CC BY
50
6. Статистика поземельной собственности населённых мест Европейской России. Вып. I. Губернии центральной земледельческой области. СПб., 1880. С.136, 208.
7. Любинецкий Н. А. Землевладение церквей и монастырей Российской империи. СПб., 1900. Т.1. С.15.
8. Русская Православная Церковь по статистическим данным с 1840/41 по 1890/91 гг. С. 227.
9. Сборник действующих и рукописных церковных и церковно-гражданских постановлений по Ведомству Православного Вероисповедания. СПб., 1885. С.398-404.
10. Леонтьева Т.Г. Вера и прогресс: Православное сельское духовенство России во второй половине XIX — начале XX вв. М., 2002. С.26-27.
11. Статистика Российской империи. XXII. Главнейшие данные поземельной статистики по обследованию 1887 года. Вып. IX. Воронежская губерния. СПб., 1896. С.4-5.
12. Любинецкий Н.А. Ук. соч. Т.1. С. 30-31.
13. Статистические сведения по земельному вопросу в Европейской России. СПб., 1906. С. 43-45.
14. Курский сборник с путеводителем по г. Курску и планом города. Вып. I. Курск, 1901. С.88.
15. Любинецкий Н.А. Ук. соч. Т. С.30-31.
A.A. PODVIGAYLO
THE DEVELOPMENT OF THE LEASE OF CHURCH LANDS IN THE KURSK AND THE VORONEZH PROVINCES IN 60-90-s
OF THE 19th C.
The article deals with the development of lease of church lands in the Kursk and Voronezh provinces in the second half of the 19th c. The landed property in the Kursk and Voronezh provinces according to the data dated from 1887. The landed property in the Kursk province according to the data dated from 1887 and 1901.
Ю.В. ВАРФОЛОМЕЕВ (Саратов)
СВОБОДА СЛОВА ПЕРЕД ЦАРСКИМ СУДОМ: «ОБЩЕСТВЕННЫЕ» И «ЛИТЕРАТУРНЫЕ» СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ В РОССИИ В НАЧАЛЕ XX В.
Накануне Первой русской революции идеологи охранительной политики царизма, в стремлении обуздать свободомыслие стали подвергать жесткой цензуре произведения искусства, и все чаще прибегать к проповеди религиозной и национальной розни. Наступление на свободу слова первыми ощутили деятели культуры. «Без свободы нет искусства. Истинное творчество не должно считаться с временными интересами существующего режима»1, — справедливо отмечали русские драматические писатели. Отечественная культура, и, прежде всего, публицистика, литература и театр подверглись интервенции суворинского миропонимания. Некогда либеральный журналист А. С. Суворин, даже пострадавший в 1866 г. за «порицание» правительства2, стал впоследствии редактором одиозной газеты «Новое время», прославившейся, как справедливо заметил лидер «молодой адвокатуры»3 Н. К. Муравьев, «...своей беспринципностью, религиоз-
ной и национальной нетерпимостью, проповедью человеконенавистничества, гонением всего живого, деятельного, стремящегося к свету.. .»4.
Особое беспокойство вызывало проникновение этих идей на театральные подмостки. «Положение театра в государстве служит чутким показателем степени культурности страны, ее прогрессивного роста или ее распада, — отмечали деятели культуры. — Нигде в настоящее время театр не переживает такого безотрадного состояния как в России. Ближайшая причина этого — в современном положении русской драматургии. Ни одна отрасль литературы, не исключая даже журналистики, не страдает так от административного произвола, как драматургия <...> русский театр скован по рукам и ногам. Несколько чиновников вершат все большое дело современной русской драматургии, изменяя по своему усмотрению фабулы пьес, извращая их мысли, образы, калеча их основные идеи, обесцвечивая самые образы, запрещая касаться целого ряда явлений общественной жизни»5.
Наряду с этим, русские сценические деятели обратили внимание на то, что гнет, испытываемый русским театром, не только препятствует ему выполнить с честью и достоинством свое культурное служение стране, но и разоряет его экономически, подавляет его нравственно. «Театр испытывает цензурный гнет в неизмеримо большей степени, чем литература, — отмечалось в Записке сценических деятелей. — Редкая пьеса, отражающая жизнь в ее истинных проявлениях и чаяниях, вносится в список — безусловно разрешенных <...> многие из народностей, входящих в состав русского государства, нередко лишены возможности слышать со сцены свой родной язык и видеть на ней изображение родного быта»6.
Со всей остротой эта проблема обнажилась в антисемитских проявлениях. Показательным в этом отношении стал процесс по делу о нарушении общественной тишины при постановке антисемитской пьесы «Контрабандисты» в Смоленске. Фабула событий такова. Летом 1900 г. в Смоленск на гастроли приехала столичная труппа. По всему городу были расклеены афиши, апробированной цензурой пьесы «Контрабандисты». Но ни для кого не было секретом, что давалась она под покровительством местной полицейской власти. Среди публики в тот вечер было много солдат и офицеров. Ярко выраженный антисемитский характер пьесы не оставлял никаких сомнений. Поэтому не случайно, что во время антрактов и сразу после окончания спектакля группа местной еврейской молодежи устроила стихийный протест по поводу скандального представления. Эти действия возмущенной общественности были квалифицированы властями, как «нарушение общественной тишины». Дело слушалось в городском суде Смоленска в сентябре 1900 г., а затем по апелляции — в Смоленском уездном суде в апреле-мае 1901 г.7
Сразу же возникает закономерный вопрос, почему именно это «произведение искусства» вызвало подобные выступления? В поисках ответа, адвокат Н. К. Муравьев, выступивший защитником еврейской молодежи на этом процессе, обратился к содержанию пьесы: не дала ли она «.повод для сильного раздражения, <...> каково происхождение пьесы»8? Как выяснилось «литературной колыбелью» скандальной постановки явилась суворинская издательская «кухня». Вот как разоблачил национал-провокаторов в стенах суда Муравьев: «"Сыны Израиля" (первоначальное название пьесы — Ю. В.) написаны Суворинскими молодцами, впервые увидели свет в Суворинском журнале, вышли в отдельную продажу в Суворинским издании, были поставлены на сцену в Суво-ринским театре, сыграны Суворинскими актерами, встречены сочувствующими рецензиями в Суворинской газете. Так впервые идеи, бывшие достоянием задворок литературного мира, были вынесены на сцену.»9.
Противопоставляя творцам нововременской литературы и драматургии Н. В. Гоголя, А. Н. Островского и Л. Н. Толстого Муравьев писал: «Любовь к родине, преклонение перед страдающим народом, страх за будущее России — вот что двигало пером бесконечно любимых писателей. Любя страну, они кровью своего сердца пишут серьезную, глубоко художественную комедию нравов, обнажая перед всем светом язвы многострадальной России»10.
Но с какой целью человеконенавистнические, антисемитские идеи получили свое театральное воплощение? И на этот вопрос Муравьев нашел аргументированный ответ. Он сделал вывод о том, что «В наш век народные массы притягивают к себе исключительное внимание»11. В этой идейной борьбе за массы уже недостаточно печатного слова, и теперь «.для успеха, победы, пропаганды идеи мракобесия, — писал Муравьев, — нужна живая двигательная сила — чувство, нужно прямое, непосредственное обращение к массе»12. Самый эффективный путь в этом направлении и прямой доступ к сотням тысяч умов и сердец, как известно, проходит через театр. «Театр есть одновременно и храм искусства, и школа народная, — отмечали русские сценические деятели. — Театр просвещает и изучает народ, и, вместе с тем, дает художественные наслаждения, смягчая нравы и развивая в людях чувство взаимного общения»13. Святилище искусства «Театр, — по словам Муравьева, — служил издавна пристанищем всего живого, — света и жизни, в самые мрачные эпохи человечества»14. Но и реакция, понимая огромную силу и влияние публичных представлений, стремится завоевать сцену. Именно от опасности выхода темных сил на театральные подмостки и предостерегал общество Муравьев. Единственный выход из создавшегося положения и адвокат-правозащитник и передовые представители отечественной интеллигенции видели в преобразовании, но не в частном, а в общем, которое, как они считали, было страстно ожидаемо «всеми русскими людьми, любящими свою родину: обновление России на началах строго-правового государства»15.
Итак, «... пьеса "Контрабандисты", — доказал Н. К. Муравьев, — плоть от плоти, кровь от крови нововременской литературы.»16, и тогда в зале суда невольно возник сакраментальный вопрос: «что же делать?», как поступить порядочному человеку, если он знает, что в театре дается клеветническая пьеса? Ответ снова прозвучал в речи адвоката, который, апеллируя к совести и здравому смыслу, в оправдание действий своих подзащитных, уверенно заявил: «.вы вмешаетесь тут же, как непременно станете между палачом и жертвой, насильником и насилуемым, если доведется вам быть свидетелем такой возмутительной сцены. Невозможно и обычное поведение зрителя, недовольного пьесой, — протесты в антрактах, по окончании пьесы, когда задеты вопросы общественной нравственности, когда вывод о необходимости, справедливости еврейских погромов сам собою навязывается.»17. Насколько прав был Муравьев, показало время: спустя несколько лет вся страна содрогнулась от страшных еврейских погромов в Кишиневе, Гомеле, Киеве.
События Первой русской революции заставили самодержавную власть еще более жестко пресекать выход в свет идейно-опасных антиправительственных публикаций. Цензура и правоохранительные органы внимательно отслеживали и незамедлительно обрушивались на крамольные издания. Наряду с процессами о революционных выступлениях, большое место в судебных отчетах тех лет стали занимать, так называемые, «общественные» и «литературные» дела. В этих условиях представители синергии «молодая адвокатура» выступили на защиту свободы слова, а некоторые из защитников, такие как М. Л. Гольдштейн18, Н. К. Муравьев19, А. С. Зарудный, М. Л. Мандельштам, можно сказать, даже специализировались на такого рода политических процессах. Амплуа своих коллег точно выразил присяжный поверенный О. О. Грузенберг, который обоснованно считал, что к уголовным защитам их не влекло, они полностью ушли «.в политические, общественные и, частью, литературные защиты»20.
Весьма символично, что революционный 1906 год открылся именно «литературными» политическими процессами. 7 января в Санкт-Петербургской Судебной Палате слушалось дело по обвинению редактора-издателя газеты «Русь» А. А. Суворина21 по 1 и 3 п.п. 129 ст. Угол. Улож. «Это был первый литературный процесс, — отмечал М. Л. Гольдштейн, — исхода которого напряженно ждали обе стороны — правительство и оппозиция»22. Защищали Суворина присяжные поверенные С. А. Андреевский и Гольдштейн23.
Дело заключалось в том, что 21 ноября 1905 г. был выпущен № 26 ежедневной газеты «Русь», в котором было напечатано от имени «общегородского совета депутатов» воззвание за подписью «петербургское отделение всероссийского почтово-телеграфного союза», в котором содержались открытые призывы к продолжению забастовки и неповиновению царским органам власти. В следующем номере газеты, вышедшем 22 ноября было опубликовано очередное воззвание от имени «Совета рабочих депутатов» за подписью «Исполнительный комитет совета рабочих депутатов», в котором также содержались призывы к продолжению забастовки почто-телеграфных служащих, в особенности, к бойкотированию передач правительственных телеграмм. Затем, в № 30 этой же газеты, выпущенной 25 ноября снова появилось воззвание к почтово-телеграфным служащим аналогичного содержания. И, наконец, в № 33 газеты «Русь» от 30 ноября было напечатано воззвание «Союза Союзов», в котором, в связи с арестом председателя совета рабочих депутатов Г. С. Носаря (Хрусталева) и увольнением со службы почтово-теле-графных служащих, содержался призыв к вооруженной борьбе за свободу, и к проведению всеобщей политической забастовки24. На основании вышеизложенного, почетный дворянин А. А. Суворин обвинялся в том, что, являясь редактором-издателем ежедневной газеты «Русь», напечатал и распространил ряд воззваний возбуждающих «.к учи-нению бунтовщического деяния»25.
Подсудимый виновным себя не признал, заявив, что «.помещенные в редактируемой им газете воззвания и сообщения представляют факты политической жизни и имеют, по его мнению, столь широкое и непосредственное для всех кругов общества значение, что он считал недопустимым и противным интересам государства умалчивать о них»26. После допроса свидетелей и речи прокурора слово взяли защитники. «Самое трудное время для суда, — начал свою речь С. А. Андреевский, — это — время, когда все незыблемое зыблется»27. Лейтмотивом речи корифея адвокатуры прозвучало то, что наступила «временная эпоха». Адвокат увидел в наступившем безвременье очень опасный симптом «временности», вместо стабильных законов — «временные правила». Подчас жизнь не успевает за быстро изменяющиеся законами — «временными правилами», или, наоборот, опережает их в общественном развитии. От такого положения страдает, прежде всего, правосудие, так как при переменчивых обстоятельствах легко иногда выдать перед судом за преступление то, что при данных условиях еще было дозволено.
Подобные противоречия ударили в первую очередь по печати. Наступило «.поголовное преследование журналистов»28, — констатировал Андреевский. В подтверждение своих слов адвокат обратил внимание суда на то, что еще 24 ноября вышел новый временный закон о печати. Но все шло по старому, правительство не вмешивалось. И, вдруг, 2 декабря, за манифест Совета рабочих депутатов, Главное управление по делам печати возбудило преследование. После этого своеобразного сигнала прокурорский надзор уже по собственной инициативе пересмотрел предыдущие выпуски «Руси» и составил обвинительный акт по всем номерам газеты. «Нельзя осудить Суворина и за механическое размножение прокламаций, за содействие революционерам в их распространении. Революция вовсе не нуждалась в его услугах. Совет рабочих депутатов имел свою газету, — убежденно говорил Андреевский. — Суворин только сообщал достоверные революционные факты, как это и подобает делать издателю общественной газеты, в такое время, когда каждому необходимо знать о развитии и направлении освободительных течений в стране, переживающей кризис»29, так как по своей природе печать призвана быть хроникером событий, и ее главная обязанность, в связи с этим, сообщать обществу все самое значительное, что делается как в правительственном, так, и в оппозиционном лагере политической жизни страны. В заключение защитительной речи мэтр адвокатуры настаивал на том, что правительство было обязано предупредить печать о предстоящих преследованиях и о своем намерении прибегнуть к силе законов, самим же правительством временно парализованным. На основании этих выводов адвокат просил оправдать А. А. Суворина, или назначить минимальное наказание.
Второй защитник, ученик и последователь Андреевского, М. Л. Гольдштейн остановился на юридической стороне этого дела. В первую очередь, рассуждения адвоката коснулись наказания, которое грозило подсудимому. Комбинация статей, по которым Суворину грозило и личное наказание и уничтожение газеты, напомнила Гольдштейну Уложение времен царя Алексея Михайловича, а именно «.средневековый тальон, <.> когда в идее наказания воспроизводилась идея преступления»30. Затем адвокат остановился на судебной перспективе, и, вновь, прозвучала мысль о несоответствии резко изменившийся обстановки содержанию инкриминируемых подсудимому преступлений. Это противоречие дало право Гольдштейну утверждать, что «.статьи появились в «Руси» лишь по календарю 1,5 месяца назад, по впечатлениям, событиям и чувствам — десять лет назад. Защита имеет право просить вас перенестись в ту эпоху, ту атмосферу, стать на ту точку зрения — с нее судить»31. Адвокат доказывал, что привлечение Суворина к уголовной ответственности не логично по срокам, что оно произошло «задним числом», и, самое главное, если сам прокурор «.не знает, что дозволено и что запрещено, то редактору газеты и подавно невозможно было и предполагать, что он собственно не газету издает, а беспрерывно нарушает 129 ст. Угол. Улож.»32.
«Красной нитью» через всю речь Гольдштейна проходила мысль о том, что в данном случае произошел странный и необъяснимый случай применения этой статьи. В заключение адвокат еще раз обратил внимание суда на то, что газета «Русь» никогда не проповедовала вооруженного восстания, а ее редактор добросовестно исполнял свои обязанности. «Если же то, что он сделал, как редактор, — резюмировал М. Л. Гольдштейн, — считать за преступление, то надо тогда признать, что манифеста 17-го октября не су-ществовало»33. Особое присутствие Судебной палаты после почти двухчасового совещания приговорило А. А. Суворина к заключению в крепости на один год, но, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, постановило ходатайствовать через министра юстиции перед царем о замене этого наказания трехмесячным заключением в крепости.
Нередко, дела о печати вовлекали в орбиту судебного разбирательства известных общественных деятелей. Так, 6 октября 1906 г. в Петербургском окружном суде рассматривалось «литературное» дело двух профессоров М. М. Ковалевского и И. И. Иванюко-ва, которые как редакторы газеты «Страна» обвинялись в напечатании статей антиправительственного содержания. Эти известные ученые и общественные деятели обратились за судебной защитой к другой знаменитости — к 70-летнему патриарху русской адвокатуры и талантливому писателю — К. К. Арсеньеву34.
Для иллюстрации напряженного противостояния оппозиции и власти, изображения «девятого вала» судебного преследования обрушившегося на свободомыслие и печать в царской России достаточно привести лишь несколько характерных процессов по защите инакомыслящих и «крамольных» изданий того времени. Итак, свобода слова перед царским судом.
17 августа 1906 г. в Санкт-Петербургской Судебной Палате рассматривалось дело бывшего редактора газет «Наша жизнь», «Народное Хозяйство» и журнала «Вестник Свободы» В. В. Водовозова, обвинявшегося в 9 «литературных» преступлениях. Защитником подсудимого выступил его давнишний друг и единомышленник, лидер петербургской группы «молодой адвокатуры» А. С. Зарудный. Еще одним постоянным клиентом Зарудного по «литературным» делам был редактор «Всемирного Вестника» С. С. Сухонин. В первый раз Зарудный защищал его в 1907 г., когда Сухонина обвинили в напечатании произведений Л. Н. Толстого «Две войны» и «Николай Палкин»35. Зная, каким почитателем таланта великого писателя был Зарудный, можно сказать, что по данному делу он выступал защитником не только редактора-издателя, но, и, в не меньшей степени, своего кумира — Льва Толстого. Спустя полгода, 9 февраля 1908 г. почта приносит адвокату Зарудному еще одно письмо Сухонина36, в котором он просит адвоката выступить защитником по делу о публикации во «Всемирном Вестнике» статьи профессора П. И. Ковалевского «Сатрапия и помилование»37. А еще через год — в июне 1909 г. царская цензура возбуждает дело против редактора «Всемирного Вестника» по
ст. 73 Угол. Улож. за издание очередной брошюры Толстого «О разуме, вере, молитве» и Сухонин традиционно обратился за юридической помощью к Зарудному38.
Можно сделать вывод, что защита произведений Льва Толстого, опосредствованная через судебную защиту издателей и редакторов, была для Зарудного, судя по всему, делом чести и совести. Так ив 1913 г., по аналогичному делу, Александру Сергеевичу удалось оправдать редактора «Библиотеки рабочего» В. А. Поссе, опубликовавшего произведения «В чем моя вера» и «Исповедь» графа Толстого. Одновременно с этим, адвокат добился и снятия ареста с этих сочинений39.
В 1913 г. правовая помощь адвокатов Н. К. Муравьева и А. С. Зарудного потребовалась для защиты изданного в столице научного исторического труда — «Русской истории» проф. М. Н. Покровского40. Думается, что и этот вид защиты логично вписывался в амплуа политических защитников, ведь их «Судебная речь, — справедливо считал О. О. Грузенберг, — напоминает, до некоторой степени, работу историка, воссоздающего по уцелевшим обрывкам, по случайным обломкам то, что уже отошло: столкновение отдельной воли с велением уголовного закона»41.
Символично и то, что «литературные» процессы и дела общественных деятелей оказались в числе последних в дореволюционной практике «молодой адвокатуры». Так, 5 (18) августа 1913 г. в газете «Русская молва» была напечатана статья под названием «Гасители духа» за подписью Н. А. Бердяева, которая вызвала негативную реакцию Синода Русской Православной Церкви. Для защиты своих прав Бердяев обратился к лидеру «молодой адвокатуры» Н. К. Муравьеву. Надо полагать, что деятельность и личность Николая Бердяева внушала лидеру «молодой адвокатуры» уверенность в том, что он, защищая писателя, выступал на правой стороне. Уже на первом этапе многолетнего, но быстро раскручивавшегося судебного сюжета Муравьев пришел к выводу о том, что «Н. А. Бердяев — в своей литературной деятельности в продолжение многих лет, защищал христианство и христианскую церковь, борется против неверия, признает и чтит догматы и таинства православной церкви, что также не может не иметь значения при суждении о совершении приписываемого ему деяния и том умысле, который ему приписывается, ибо исключает возможность совершения Н. А. Бердяевым умышленного бого-хуления или оскорбления Святыни»42.
Но, безусловно, одной убежденности адвоката в невиновности своего подзащитного было недостаточно, необходимо было еще аргументировано доказать это в суде. Для этого присяжный поверенный Муравьев избрал весьма эффективную тактику защиты. Прежде всего, он мобилизовал лучшие силы столичной и периферийной «молодой адвокатуры», призвал на помощь своих коллег — А. С. Зарудного, М. Л. Гольдштейна, Н. И. Идельсона, Б. Г. Барта-Лопатина, А. А. Иогансена. Кроме того, адвокат Бердяева посчитал необходимым заручиться авторитетной поддержкой известных ученых и общественных деятелей, таких как профессора П. Б. Струве и С. Н. Булгаков. Они не только близко знали обвиняемого, но и могли дать квалифицированную, буквально экспертную оценку и этой статьи, и мировоззрения Николая Бердяева в целом. В то же время, понимая исключительность данного дела, и принимая во внимание тяжесть инкриминируемого его подзащитному преступления, Н. К. Муравьев настойчиво искал в судебной практике прецеденты, которые бы помогли в построении надежной защиты. В столь деликатном деле, он как врач руководствовался, прежде всего, принципом «не навреди».
Свою позицию по этому делу Муравьев выразил весьма недвусмысленно: «Я очень заинтересован в оправдании, — писал он Александру Зарудному, — и потому мне хотелось бы быть весьма осторожным по этому делу. Поэтому я собираю прецеденты»43. Серьезные коррективы в ход рассмотрения дела внесла и начавшаяся Первая мировая война. В связи с этим Муравьев обоснованно полагал, что «.не нужно ни ускорять дело, ни замедлять его, а предоставить его естественному течению. Самое лучшее было бы, — советовал он Бердяеву, — если бы Вы могли забыть о деле и в Ваших планах на ближайшее будущее не сообразовываться с ним вовсе»44. План и тактика защиты, избранные адвокатом увенчались успехом. Дело Бердяева, умело направленное Муравье-
вым в русло вялотекущего в законных рамках процесса, так и не было окончательно рассмотрено судом, а после Февральской революции и вовсе прекращено.
Большой общественный резонанс имело дело «толстовцев»-пацифистов, выступивших с громким антивоенным воззванием в годы Первой мировой войны. 18 июля 1915 г. дело 27 «толстовцев»45, обвинявшихся «.в произнесении или чтении, публично, речи или сочинения или в распространении или публичном выставлении сочинения или изображения, возбуждающих <.> к учинению бунтовщического или изменнического деяния.»46 было передано на рассмотрение Московского военно-окружного суда47. Слушание дела проходило 21-30 марта 1916 г. в Кремле при закрытых дверях. Председательствующим на процессе был генерал-майор С. С. Абрамович-Барановский48, обвинение поддерживал помощник военного прокурора полковник А. Е. Гутор. Защитниками «толстовцев» выступили представители «молодой адвокатуры» Н. К. Муравьев,
B. А. Маклаков, П. Н. Малянтович, Б. О. Гольденблат, М. Л. Гольдштейн, И. М. Громо-гласов, С. А. Кобяков, Г. М. Лунц, Б. А. Подгорный и Б. Е. Ратнер.
Об организации защиты подсудимых на этом процессе следует сказать особо. Именно благодаря усилиям политических защитников, лидером которых был Муравьев, стал возможен благоприятный для обвиняемых исход дела. Муравьев, как организатор судебной защиты, стал по сути своеобразным сценаристом, режиссером-постановщиком и, отчасти, ведущим процесса «толстовцев»-пацифистов. Прежде всего, Муравьев наметил две важнейшие цели. Первая — подбор высококлассного, слаженного и авторитетного адвокатского ансамбля49. Вторая — подбор свидетелей и наполнение защитительной базы разносторонними положительными отзывами о личностях подсудимых.
Для достижения первой цели Муравьев окунулся в оживленную и напряженную переписку со знаменитостями «молодой адвокатуры» — В. А. Маклаковым, Н. В. Теслен-ко, А. С. Зарудным, Н. Д. Соколовым, М. Л. Гольдштейном и другими ведущими политическими защитниками того времени. Большие трудности поджидали Муравьева по привлечению в команду защитников своих давнишних друзей и коллег по «московской пятерке»50 — депутатов Государственной Думы В. А. Маклакова и Н. В. Тесленко. Напряженный и безотлучный режим работы депутатов создавал почти непреодолимые препятствия для их участия в защите «толстовцев».
О настойчивости Муравьева по привлечению Маклакова к защите свидетельствует их переписка. Почти в отчаянии, за несколько дней до начала процесса, в марте 1916 г., депутат Маклаков писал лидеру защиты: «Я положительно не имею сейчас секунды времени; я как перед большим процессом, когда не успеваешь читать газеты; дня через 3-4 будет легче, но тогда будет поздно, к тому же я, все-таки, недостаточно задет всем вашим инцидентом, плохо схватываю причину страстей и поистине "могу молчать". Хуже всего, что я едва ли приеду на процесс, приезжать для речи — хулиганство, а сидеть 10 дней я не могу. Отлучка из Думы сейчас неприлична, да на мне лежат и работы, которые не могу бросить»51. В преддверии процесса, когда счет пошел на часы на смену письмам пришли телеграммы: от Маклакова — даже на бланках Государственной Думы52! Тем не менее, Муравьев искал хоть малейшую возможность добиться участия Маклакова в этом процессе: «.я очень прошу тебя не отказываться по толстовскому делу, — настойчиво убеждал Муравьев, — <.> Мне кажется, что в особенности твой отказ произведет тяжелое впечатление. В некоторых заграничных журналах и газетах уже отмечают этот процесс, объявлен состав защиты, и, в частности, и, в особенности, отмечается твое участие»53. Усилия Муравьева увенчались успехом: Маклаков приехал на несколько дней в Москву для участия в «толстовском» процессе.
Для достижения второй цели Муравьев приступил к решению ряда задач. Во-первых, он тщательно продумал и подобрал группу свидетелей. Ими, по его замыслу, стали известные и уважаемые в стране личности. Как нельзя лучше для этого подходили дети Л. Н. Толстого: дочери А. Л. Толстая и Т. Л. Сухотина-Толстая, а также сын —
C. Л. Толстой. Во-вторых, для усиления аргументов защиты Муравьев обратился к В. Г. Черткову, которого, кстати, тоже наметил в состав свидетелей, с просьбой «.со-
ставить перечень выдержек из сочинений Льва Николаевича, могущих послужить нам материалом для защиты по этому делу»54. В-третьих, Муравьев попросил именитых свидетелей заблаговременно предоставить ему тексты их показаний на суде для того, чтобы «встроить» их в общую защитительную конструкцию процесса. Также, адвокат взял на себя труд и ответственность частично подкорректировать, отредактировать эти показания, так как выступления свидетелей защиты должны были выразить самые главные доводы в оправдание подсудимых «толстовцев». В-четвертых, как «режиссер-постановщик» процесса, он распределил роли адвокатов, очередность выступлений свидетелей, и заранее обговорил с ними вопросы и ответы, которые должны были прозвучать в ходе судебного следствия.
Даже председательствующий на процессе отметил роль и значение лидера «молодой адвокатуры» Н. К. Муравьева. «Удивительный подбор свидетелей защиты, чрезвычайно интересных по своим личностям и по содержанию их показаний, умелый и тонкий опрос их, умелое использование вещественных доказательств и принципиальная постановка всего процесса, — отметил спустя годы в "Воспоминаниях" Абрамович-Барановский,
— все эти действия защиты содействовали тому, что на процессе "толстовцев" развернулась та незабываемая картина жизни, которая для историка — исследователя того времени, конечно, будет иметь большое значение»55.
Приговор по делу «толстовцев»-пацифистов в окончательной форме был объявлен 1 апреля 1916 г. Лица, которым инкриминировалось составление и подписание воззвания «Опомнитесь, люди-братья!», были оправданы ввиду «неосуществленности замысла». Столь неожиданный и благоприятный итог процесса стал возможен не только благодаря объективности и лояльности председателя суда С. С. Абрамовича-Барановского, но, и, во многом, благодаря высокопрофессиональной, креативной работе великолепного адвокатского ансамбля во главе с Муравьевым. Даже адвокаты, участвовавшие в процессе, поспешили поздравить своего лидера с блестящей победой. «Поздравляю приговором,
— телеграфировал Муравьеву М. Л. Гольдштейн. — Радуюсь вашему успеху»56. Наряду с этим, высшим признанием успеха и Муравьева, и его коллег стали слова признания от 24 подсудимых «толстовцев»: «Сколько труда и сколько души вложили Вы в нашу защиту! Поверьте, что мы оценили и труд, и тронувшее нас внимательное и сочувственное отношение к нашему делу <.> нам хочется еще раз засвидетельствовать Вам чувства нашей глубокой признательности, нашего уважения и нашей общей любви!»57.
Как и следовало ожидать, 4 апреля 1916 г. прокурор опротестовал оправдательный приговор в кассационном порядке. Однако кассационное рассмотрение дела так и не состоялось. Февральская революция открыла новую страницу в истории страны, а вместе с ней канули в лету судебные процессы, инициированные прежним режимом. «Но, если когда-нибудь "толстовский" процесс получит признанное наукой историческое значение, — со знанием дела и почти пророчески отмечал Абрамович-Барановский, — то он обязан будет за такое признание, главным образом, деятельности защиты. Ни воззвания подсудимых против войны, ни благоприятный для них приговор суда сами по себе не сделали бы «толстовский» процесс историческим. Сделали его историческим организация и постановка его защитой»58.
Можно сделать вывод о том, что, защищая опальных издателей и авторов революционных статей, художественных и научных произведений, заклейменных самодержавной цензурой, «толстовцев»-пацифистов и деятелей освободительного движения политические защитники из синергии «молодая адвокатура», прокладывали, тем самым, путь к свободомыслию и плюрализму мнений в России.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Записка русских драматических писателей // Право. 1905. № 11. Стб. 830.
2. См.: Троицкий Н. А. Адвокатура в России и политические процессы 1866-1904 гг. Тула, 2000. С. 233.
3. «Молодая адвокатура» — неформальное объединение (содружество) политических защитников в России в нач. XX в. Это был «.небольшой, — уточняет проф. Н. А. Троицкий, — сравнительно с общей численностью российской адвокатуры отряд защитников», выступивший за ее обновление и активное участие в борьбе с произволом и беззаконием властей. (Подробнее см.: Троицкий Н. А. Ук. соч. С. 113).
4. Семейный архив Волковых. (Далее. — САВ). Н. К. Муравьев. Речь по делу о нарушении общественной тишины при постановке пьесы «Контрабандисты» в г. Смоленске. Л. 1.
5. Там же.
6. Нужды русского театра (Записка сценических деятелей) // Право. 1905. № 7. Стб. 502.
7. Эти сведения любезно сообщены мне внучкой Н. К. Мурвьева — Т. А. Угримовой.
8. САВ. Муравьев Н. К. Ук. соч. Л. 1.
9. Там же.
10. Там же. Л. 3.
11. Там же. Л.2.
12. Там же.
13. Нужды русского театра. Стб. 502.
14. САВ. Муравьев Н. К. Ук. соч. Л. 2.
15. Записка русских драматических писателей... Стб. 831.
16. САВ. Муравьев Н. К. Ук. соч. Л. 5.
17. Там же. Л. 6
18. М. Л. Гольдштейн стал, несомненно, достойным продолжателем дела своего патрона — «поэта среди юристов и юриста среди поэтов» С. А. Андреевского, который также отдавал предпочтение «литературным» защитам.
19. Н. К. Муравьев на протяжении нескольких лет был бесспорным лидером в организации и проведении защит на судебных процессах над «толстовцами» — В. А. Молочнико-вым, П. И. Бирюковым, И. И. Горбуновым-Посадовым, Д. П. Маковицким и мн. др.
20. Грузенберг О. О. Вчера. Воспоминания. Париж, 1938. С. 205.
21. По иронии судьбы на скамье подсудимых оказался редактор прогрессивной газеты Алексей Алексеевич Суворин — сын пресловутого А. С. Суворина, лидера консервативного направления печати.
22. Молодая адвокатура. СПб., 1908. С. 185.
23. См.: Право. 1906. № 3. Стб.230.
24. См.: там же. Стб. 230-232.
25. Там же. Стб. 233.
26. Там же. Стб. 232.
27. Там же. Стб. 235.
28. Там же.
29. Там же. Стб. 237.
30. Там же.
31. Там же. Стб. 238.
32. Там же.
33. Там же. Стб. 239.
34. Подробнее см.: Право. 1906. № 41. Стб. 3172-3176.
35. РГИА. Ф. 857. Оп. 1. Д. 807. Л. 1-Л.2.
36. Там же. Л. 3-3об.
37. РГАЛИ. Ф. 210. Оп. 1. Д. 10. Л. 4об.
38. РГИА. Ф. 857. Оп. 1. Д. 807. Л. 5 — Л.5об.
39. РГАЛИ. Ф. 210. Оп. 1. Д. 10. Л. 5.
40. Там же.
41. Грузенберг О. О. Ук. соч. С.205.
42. ОР ГМТ. Ф. 30. Короб 1. Д. 21. Папка 1. Л. 13об.
43. Там же. Л. 21.
44. Там же. Л. 20.
45. Из 43 подписавших перед судом предстали только 27 человек, так как большая часть подписей не была идентифицирована. Кроме того, дело несовершеннолетних Тверити-на и Лобкова было выделено в особое производство, а драматург Арвид Ернефельт, как финляндский подданный, подлежал юрисдикции местного суда. К началу судебных заседаний число обвиняемых убавилось до 25 — скончались А. В. Архангельский и Р. В. Буткевич.
46. п. 1 ст. 129 Угол. Улож.
47. По условиям военного времени коллективные антивоенные протесты среди гражданского населения также подлежали юрисдикции окружного военно-судного ведомства.
48. Абрамович-Барановский Сергей Семенович (1866 — после 1930) — генерал-майор, специалист в области военного судопроизводства, профессор Александровской военно-юридической Академии. После Февральской революции 1917 г. по личному представлению и настоянию Н. К. Муравьева Абрамович-Барановский был назначен сенатором. Так высоко оценил председатель Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства Муравьев профессионализм и деловые качества председателя суда над «толстовцами»-пацифистами.
49. Не случайно, их коллега Ф. А. Волькенштейн удачно сравнил работу политических защитников с оркестром — каждый из них уверенно вел свою «партию», а все вместе, исполняя общую тему защиты, создавали шедевр адвокатского искусства (Подробнее см.: Волькенштейн Ф. А. В дореволюционных судах. Речи защитников. М.-Л., 1924. С. 5.)
50. «Московская пятерка» — Н. К. Муравьев, В. А. Маклаков, П. Н. Малянтович, Н. В. Тес-ленко и М. Ф. Ходасевич — первая группа политической защиты в России.
51. ОР ГМТ. Ф. 30. Короб 1. Д. 3. Папка 2. Л. 60.
52. Там же. Л. 54-58.
53. Там же. Л. 64.
54. Там же. Д. 1. Л. 12.
55. Цит. по: «Стой в завете своем.» Николай Константинович Муравьев: Адвокат и общественный деятель. Воспоминания, документы, материалы. М., 2004. С. 290.
56. ОР ГМТ. Ф. 30. Короб 1. Д. 3. Папка 2. Л. 67.
57. Там же. Л. 18.
58. Цит. по: «Стой в завете своем.» С. 290.
Yu.V. VARFOLOMEEV
FREEDOM OF SPEECH AND TZARIST COURT: «PUBLIC» AND «LITERARY» LITIGATIONS IN RUSSIA IN THE BEGINNING
OF THE 20th C.
The work is devoted to opposition of free-thinking and authority. Antagonism of emancipating movement and autocratic authority is shown basing on the example of several political processes in the beginning of 20th c. Attention is drawn to the fact that supporters of the guarding ideology put under the rigid censorship works of art and literature in their aspiration to restrain freedom of speech and oppositional statements among various layers of the population. They even resorted to spreading the religious and national discord. The article conveys «literary» processes, over the editors and publishers A.A.Suvorin and V.V.Vodovo-zov, the talented historian and outstanding politician P.N. Miljukov, professors M.M.Kovalev-sky and M.N.Pokrovsky, and also an outstanding Russian thinker N.A.Berdjaev.
