CC BY
132
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2016. № 4
Р.Р. Чайковский,
доктор филологических наук, профессор кафедры зарубежной филологии Северо-Восточного государственного университета, г. Магадан; e-mail: [email protected]
СВЕТ И ТЕНИ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ПЕРЕВОДОВЕДЕНИЯ
Статья посвящена рассмотрению в исторической перспективе и с современной точки зрения некоторых проблем российской науки о переводе. В ней анализируются как те достижения, которыми может гордиться отечественная теория перевода, так и те отрицательные моменты, которые характерны для российского переводоведения последних лет. В статье в сопоставительном плане рассматриваются особенности лингвистического и литературоведческого направлений в развитии российского переводоведения. В работе анализируются некоторые контрпродуктивные идеи и факторы, которые проявляются в ряде переводоведческих публикаций. Среди них — некоторые положения скопос-теории, использование квазинаучного словосочетания «переводящий язык», случаи плагиата.
Ключевые слова: достижения российского переводоведения, история, лингвистическое переводоведение, литературоведческое направление в теории перевода, наука о переводе, отрицательные моменты в современном переводоведении, тенденции в развитии теории перевода, терминология.
Roman R. Chaykovskiy,
Dr. Sc. (Philology), Professor at the Department of Foreign Languages and Literatures, North-Eastern State University, Magadan, Russia; e-mail: [email protected]
LIGHT AND SHADOWS OF MODERN TRANSLATION STUDIES IN RUSSIA
The article discusses some issues of translation studies in Russia from both the historical perspective and today's point of view. It analyzes achievements the Russian theory of translation can be proud of, as well as those negative aspects that have been characteristic of the theory in recent years. It also deals with the features of the linguistic and literary trends in the development of Russian translation studies in comparative terms. The paper further analyzes several counterproductive ideas and factors manifested in a number of publications on translation: some of the tenets of the skopos theory, quasi-scientific use of the phrase "переводческий язык", and cases of plagiarism.
Key words: achievements of Russian theory of translation, history, trends in the development of the theory of translation, linguistics orientated translations studies, literature orientated translations studies, negative factors in the modern theory and practice of translation, terminology.
Наука о переводе и, прежде всего, теория художественного перевода, о которой в основном пойдёт речь в данной статье, прибли-
жаются к важной дате — к столетию со времени зарождения отечественной теории перевода, поскольку её отправной точкой можно считать март 1919 года, когда в Петрограде по инициативе А.М. Горького вышла в свет брошюра «Принципы художественного перевода», предназначенная для переводчиков издательства «Всемирная литература» [Принципы художественного перевода, 1919]. Она содержала, как известно, две статьи — статью К.И. Чуковского «Переводы прозаические» и статью Н.С. Гумилёва «Переводы поэтические». Её авторами были люди, до этого много и плодотворно занимавшиеся как переводческой практикой, так и осмыслением перевода как такового.
Первыми переводами К.И. Чуковского были переводы поэзии У. Уитмена. Работая с 1903 г. корреспондентом газеты «Одесские вести» в Лондоне, Чуковский продолжает переводить поэзию Уитмена, затем обращается к творчеству английских поэтов — Браунинга, Суинберга, Россетти. После возвращения в Россию он приступает к переводам произведений Дж. Байрона, Т. Мура, Г. Лонгфелло, Р. Эмерсона, Р. Киплинга [Чуковский, 1991: 24, 33, 34, 476-477].
В 1906 году в редактируемом В.Я. Брюсовым журнале «Весы» была опубликована статья Чуковского «Русская ^ЪИшашапа» [Чуковский, 1906: 43-46]. Затем там же появляется его статья «В защиту Шелли» [Чуковский, 1907: 61-68]. Её материалы были позже включены Чуковским в его книгу «Высокое искусство» 1941 г. и сохранены во всех её последующих изданиях [Чуковский, 1941: 13-15]. В этих работах К. Чуковский критиковал принципы переводческой манеры К. Бальмонта.
К тому времени, когда К. Чуковский и Н. Гумилёв стали сотрудничать во «Всемирной литературе», Гумилёв также был уже признанным поэтом, критиком и переводчиком. С начала 10-х годов прошлого века в печати появляются переводы Н. Гумилёва с французского языка. В 1912 году К. Чуковский сделал для Гумилёва подстрочник некоторых стихотворений О. Уайльда с предложением перевести их. (В это время Гумилёв знал английский язык ещё слабо. Впоследствии он овладеет им лучше, изучит итальянский, вспомнит свой немецкий, который он изучал в гимназии.) Как подчёркивает биограф Гумилёва В.Л. Полушин, Гумилёв выполнил работу быстро и квалифицированно [Полушин, 2015: 413; 1991: 45]. Кроме О. Уайльда, Н. Гумилёв перевёл эпос о Гильгамеше, французские народные песни, поэмы Браунинга; в его переводах печатались стихи Байрона, Лонгфелло, Р. Саути, Вийона, Бодлера, Леконта де Лиля, Эредиа, Г. Гейне и др. О том, что литературные вкусы Чуковского и Гумилёва в области перевода во многом совпадали, говорит следующий факт. В дневнике Чуковского в записи
от 4 февраля 1906 года читаем: «переводил... стихи Браунинга. Перевёл песню Пиппы из «Pippa passes», которую давно уже и тщетно хочу перевести всю [Чуковский, 1991: 26]. В том же 1906 г. переведённый Чуковским отрывок появился в журнале «Сигналы» (см. об этом: [Чуковский, 1991: 477]). В 1914 году полный перевод поэмы Браунинга «Пиппа проходит» был напечатан в журнале «Северные записки» и в переводе Н. Гумилёва [Полушин, 1991: 45; Чайковский, 2011, passim]. Главной поэтической работой Гумилёва-переводчика можно считать книгу Т. Готье «Эмали и камеи», вышедшую в свет в 1914 г. В течение ряда лет Н. Гумилёв читал также лекции и проводил занятия по поэтическому переводу для переводчиков, сотрудничавших с издательством «Всемирная литература», и для молодых переводчиков в различных петербургских литературных студиях. По словам В.Л. Полушина, к 1918 году «Гумилёв был признанным мастером перевода» [Полушин, 1991: 45].
Небольшая статья Н. Гумилёва «Переводы стихотворные», написанная для первого издания «Принципов художественного перевода», состоит из пяти пронумерованных римскими цифрами частей, которые носят характер сжатых тезисов. В первой из них Н. Гумилёв описывает три наиболее распространённых в те годы способа перевода стихов: первый представляет собой бесцеремонное обращение с текстом подлинника, второй характеризуется русификацией переводимых поэтов, а третий способ, как можно судить по тексту Гумилёва, представляет собой некий конгломерат приёмов перевода без всякой системы. Вторая часть посвящена сохранению в переводе образов оригинала и воссозданию важных поэтических приёмов и тем. В третьей части автор статьи рассматривает природу поэтических строф в разных типах стихов (сонет, газель, октава, четверостишие, двустишие) и требует от переводчика их строгого соблюдения, поскольку каждая из них «создаёт особый, непохожий на другие ход мысли» [Принципы художественного перевода, 1919: 26]. Четвёртая часть отведена проблемам поэтики (поэтический словарь, поэтические сравнения, рифма). Кроме того, Гумилёв предупреждает переводчиков от злоупотребления такими словами, как уже, лишь, ведь, и рекомендует избегать их за счёт использования в строке слов с большим количеством слогов (путь — дорога, страсть — любовь). Пятая часть, на наш взгляд, представляет собой развёрнутое переводческое кредо Н. Гумилёва. В ней он впервые в русской поэтике перевода даёт краткие, но очень точные и ёмкие характеристики стихотворных метров — ямба, хорея, анапеста, амфибрахия и дактиля. Сегодня это называют поэтическим ореолом метра. Здесь же он говорит и о рифме, и о стиховых переносах (enjambement). Заканчивается
эта часть, как и вся статья, девятью знаменитыми заповедями переводчика поэзии, которые он обязан соблюдать при переводе: 1) число строк; 2) метр и размер; 3) чередование рифм; 4) характер enjambement; 5) характер рифм; 6) особые приёмы; 7) переходы тона [там же: 30].
Важно отметить, что и К. Чуковский и Н. Гумилёв считали себя учениками В.Я. Брюсова, выдающегося русского поэта, переводчика, автора ставшей классической статьи о поэтическом переводе «Фиалки в тигеле» [Брюсов, 1960: 534—539].
Через полгода, в мае 1920 г., брошюра была переиздана с добавлением статей профессора Ф.Д. Батюшкова «Задачи художественных переводов» и «Язык и стиль». Ф.Д. Батюшков — известный в своё время теоретик и историк языка и литературы, литературный и театральный критик, редактор ряда газет и журналов. Он закончил историко-филологический факультет Петербургского университета, учился также в Германии, Франции, Англии и Испании. Батюшков был блестящим знатоком европейских языков и литератур (под его редакцией в 1912—1914 гг. вышла трёхтомная «История западной литературы») [Чайковский, 2011: 62—63].
В первой статье Батюшков предпринимает попытку выявить основные требования к переводчику художественной литературы. К ним он относит точную передачу смысла, максимально близкое воспроизведение стиля, сохранение особенностей языка автора, а также передачу эмоциональности художественной речи [Принципы художественного перевода, 1920: 11—12].
В статье «Язык и стиль» Батюшков развивает положения, выдвинутые в своё время Бюффоном, в соответствии с которыми стиль — это порядок и движение, вносимые писателем в выражаемые им мысли, и дополняет их такими приёмами и категориями, как выбор слов и выражений, эпитеты, тональность фразы, конструкция фразы, образность [там же: 21].
Есть все основания предполагать, что все четыре статьи совместно обсуждались авторами, и в результате был определён единый подход к художественному переводу, поскольку «тезисы К. Чуковского, правила Н. Гумилёва, представляя собой итог размышлений авторов, и отражая их собственные взгляды на природу художественного перевода, тем не менее, в целом согласуются как друг с другом, так и с положениями Ф. Батюшкова. Суть этого объединённого подхода заключается во взгляде на художественный перевод как на синтез науки и искусства, как на познание уже познанного и в требованиях достижения высокой степени адекватности перевода путём полного раскрытия смысла и воссоздания всех аспектов стиля оригинала, а также безусловного подчинения индивидуаль-
ности переводчика личности переводимого автора» [Чайковский, 2011: 63-64].
Сегодня мы можем с полным правом утверждать, что два издания «Принципов художественного перевода» стали блестящим прологом к отечественной науке о переводе. В них были сформулированы многие идеи и положения, которые не потеряли своего значения и сегодня, т.е. почти через сто лет, хотя попытки ревизовать их продолжаются и в наши дни (см. о таких попытках, например: [Чайковский, Лысенкова, 2003: 94-99]).
Нельзя не подчеркнуть и тот факт, что из трёх авторов этой книги лишь одному К.И. Чуковскому (1882-1969) была суждена долгая жизнь, в течение которой он не прекращал работать над теоретическими и практическими вопросами теории художественного перевода. Судьба двух других авторов сложилась трагически: Ф.Д. Батюшков (1857-1920) ко времени выхода второго издания книги «Принципы художественного перевода» в свет скончался в Петрограде от голода. Н.С. Гумилёв был расстрелян большевиками 25 августа 1921 г.
Биограф Н.С. Гумилёва В.Л. Полушин пишет: «Можно представить, каких бы вершин достигла школа переводчиков в России, если бы она унаследовала заветы великого мастера!..» [Полушин, 2015: 588]. Сегодня трудно сказать, было ли бы всё так, как предполагает В.Л. Полушин, однако с уверенностью можно говорить о том, что если бы Н. Гумилёв был жив и продолжал переводить зарубежную поэзию в соответствии с его принципами, то при его авторитете как поэта и переводчика его переводческая работа могла бы оказаться действенным противовесом переводной продукции тех поэтов-переводчиков, которые в 20-60 гг. прошлого века исповедовали преимущественно принципы вольного перевода (С. Маршак, Б. Пастернак, П. Антокольский, В. Левик, С. Петров и др.). Не исключено также, что Н. Гумилёв продолжал бы и разработку теории поэтического перевода, что также могло бы сказаться на качестве переводов.
Отличительной особенностью книги «Принципы художественного перевода» 1920 г. явилось органическое сочетание в статьях достаточно разных по своим теоретическим установкам авторов литературоведческого и лингвистического подходов к переводу. Впоследствии, как мы знаем, эти две линии переводоведческих исследований разошлись, и с начала 1950-х годов в российской теории перевода относительно мирно сосуществовали два направления — лингвистическое и литературоведческое.
Небезынтересно посмотреть, к чему пришло отечественное пе-реводоведение через век после первых основополагающих работ
К.И. Чуковского, Н.С. Гумилёва и Ф.Д. Батюшкова. Разумеется, для того чтобы сделать обзор даже части достижений и слабостей российской теории перевода, потребовался бы целый коллектив авторов. Задача этой статьи намного скромнее. В ней предпринимается попытка показать те стороны отечественной теории перевода (преимущественно на материале переводов художественной литературы), которые можно отнести к её достижениям, а также те, которые нельзя занести в её актив.
Начнём с тех очевидных плюсов, которые заметны при объективной, непредвзятой оценке ситуации в сфере теории перевода в России. Многочисленные труды и, прежде всего, монографические издания выдающихся отечественных переводоведов как лингвистического, так и литературоведческого направлений составили уже золотую библиотеку российской истории, теории и критики перевода. Книги и другие публикации К.И. Чуковского, А.В. Федорова, М.П. Алексеева, Е.Г. Эткинда, И.А. Кашкина, В.М. Рос-сельса, Ю.Д. Левина, П.М. Топера, Р.К. Миньяра-Белоручева, И.И. Ревзина, В.Ю. Розецвейга, А.Д. Швейцера, В.Н. Комиссарова, Я.И. Рецкера, В.С. Виноградова, С.Ф. Гончаренко, Н.К. Гарбов-ского, Л.К. Латышева, Л.Л. Нелюбина, Г.Т. Хухуни, Ю.А. Сорокина, И.С. Алексеевой, Т.А. Казаковой, В.С. Модестова, Ю.П. Солодуба, Л.С. Макаровой, З.Г. Прошиной, Е.Л. Лысенковой, В.А. Митягиной, Н.М. Нестеровой. В.В. Сдобникова и О.В. Петровой, О.И. Костиковой и десятков других авторов заняли каждая своё место в складывающейся мозаике российского переводоведения.
Но можем ли мы сказать, что перед нами цельный мозаичный узор или законченная мозаичная картина? Думается, что говорить так мы пока, к сожалению, не можем. Поэтому на теперешнем этапе развития теории перевода мы должны рассматривать составляющие эту аморфную мозаику камушки по отдельности и думать над тем, какой с каким должны лечь рядом, чтобы в итоге получилось богатое, многокрасочное панно.
Если литературоведческое направление было по преимуществу относительно однородным, цельным течением, то лингвистическая школа распушилась как веер. Думается, что одна из причин такого развития заключается в различиях исходных баз, на которых строились и строятся исследования в рамках этих двух направлений (хотя, разумеется, нельзя говорить о чистоте каждого из течений, поскольку и в литературоведческом направлении не чурались касаться языковых вопросов перевода, и в лингвистическом авторы понимали, что при переводе художественной литературы не обойти вопросы эпохи создания оригинала, его жанра, индивидуального стиля писателя и т.п.).
Однако вернёмся к отечественной школе художественного перевода. Как уже упоминалось выше, деление переводоведения на литературоведческое и лингвистическое никогда не было абсолютным. Если мы откроем любое из многочисленных изданий знаменитой книги К.И. Чуковского «Высокое искусство», то увидим, что даже после того, как из издания 1936 года из неё автором были изъяты некоторые лингвистические пассажи (см. об этом: [Чайковский, 2008 (а): 58]), лингвистика из книги никуда не ушла. Об этом красноречиво свидетельствуют названия некоторых глав: «Словарные ошибки», «Бедный словарь — и богатый», «Слух переводчика. — Ритмика. — Звукопись», «Синтаксис. Интонация. К методике переводов Шекспира» [Чуковский, 1968]. Возможно, и поэтому книга К.И. Чуковского стала самым авторитетным российским изданием в области теории и практики художественного перевода и первым и, если мы не ошибаемся, единственным трудом отечественных переводоведов, переведённым на английский язык [The Art of Translation..., 1984]. (В скобках объективности ради следует заметить, что в зарубежном переводоведении работа Чуковского удостаивалась как очень высоких оценок, так и сдержанных отзывов. См. об этом: [Friedberg, 1997: 71]).
Тем не менее, книга К.И. Чуковского «Высокое искусство» по праву приобрела статус канона и заслуженно пользуется непререкаемым авторитетом. Но все ли положения этого труда, все ли методы анализа, использованные в нём, мы можем рекомендовать начинающим переводчикам и переводоведам? Вероятно, что не все. Вряд ли можно, например, рекомендовать студентам-перево-доведам прибегать к приёму сопоставления переведённых слов оригинала с их соответствиями в переводе, который мы находим в книге Чуковского, поскольку мы должны сопоставлять исходные слова (на исходном языке) со словами языка перевода. У Чуковского же мы читаем: «У Шелли написано: лютня, Бальмонт переводит рокот лютни чаровницы. .У Шелли написано: лепестки, он переводит: пышные букеты» и т.д. [Чуковский, 1968: 25]. Разумеется, что ни о какой лютне, ни о каких лепестках Шелли никогда не писал, так как русского языка он не знал, а писал на своём родном языке. Читатель книги Чуковского так и не узнает, какие же слова употребил в оригинале Шелли, и почему нельзя было заменить лепестки букетом.
Испепеляющую критику Чуковским переводов Федора Сологуба из Шевченко также следовало бы воспринимать с некоторой осторожностью [там же: 349—357]. Бесспорно, в своей оценке Чуковский во многом прав, но то, что он не заметил или не захотел заметить удачных переводов этого переводчика, вызывает озадаченность (см.
об этом также: [Чайковский, 1997: 77; Чайковский, Лысенкова, 2013: 50]).
Однако по сравнению с другой представительницей литературоведческого направления, Норой Галь, автором неоднократно переиздававшейся книги «Слово живое и мёртвое» (недавно вышло очередное издание), К.И. Чуковский предстаёт действительно Айболитом российской словесности, о котором Евг. Евтушенко писал так:
Но он юно, изящно и весело фехтовал до конца своих дней, — Айболит нашей русской словесности — с бармалействующими в ней [Евтушенко, 1980: 175].
И если искать ему антипода в виде Бармалея, то Н. Галь, на наш взгляд, хорошо под этот образ подходит. В её книге есть многое, кроме, пожалуй, доказательств. Вот только некоторые тезисы Норы Галь: переводчик начинается тогда, когда перестаёт быть рабом иноязычной фразы, когда превыше всего для него «не буква подлинника, но его дух» [Галь, 2007: 210]. Разумеется, что такое «буква подлинника» и что такое «дух подлинника» автор не разъясняет — все это должны, видимо, понимать без разъяснений. Один из приёмов критики Галь заключается в конструировании одних предложений на русском языке (возможно, они взяты из каких-либо переводов, но никаких ссылок автор не даёт) и придумывании вместо них других, более, с её точки зрения, подходящих. Оригиналы, повторюсь, не приводятся. Ср.: «Можно сказать: «"Да, судьба любит подшучивать над людьми". Но короче, образней: "Да, все мы игрушки судьбы". Можно: "выпил чай одним глотком", а не лучше ли: залпом? И об охоте лучше не убил, а уложил зверя, и поднялась не стрельба, а пальба» [там же: 214]. Об оригинале ни слова — нужна ли в данном конкретном случае краткость при переводе, уместна ли здесь образность, мы так и не узнаем. И кто скажет, что лучше выпить чай залпом, а не одним глотком. Но, думаю, большинство носителей русского языка определённо скажут, что убил зверя — это одно, а уложил зверя — нечто другое. Из приведённых примеров мы узнаём лишь, что Н. Галь больше по душе каждый раз её второй вариант. А как там, у автора — это для Галь дело второе.
Как здесь не вспомнить афоризм Хорхе Луиса Борхеса: «Оригинал неверен по отношению к переводу» [Душенко, 2005: 376].
О переводчиках прозы Э. Хемингуэя Нора Галь пишет как о «достойных соперниках мастерству автора» [Галь, 2007: 269]. Галь в своей книге всех поучает, всех научает русскому языку, но и её порой чувство языка подводит: можно быть соперником кого-то,
но не чего-то. Да и тезис о соперничестве переводчика с автором — это один из отголосков широко известного тезиса В.А. Жуковского, в соответствии с которым переводчик в прозе есть раб, а в стихах соперник [Русские писатели..., 1960: 86] и общей нацеленности бывшего советского социума на борьбу, на бой, на битву, на любые виды соперничества. Все помнят о том, что в СССР не убирали урожай, а вели за него битву, все шли на борьбу с сорняками и т.п. И, оказывается, соперничали с иноязычными авторами. Н. Галь решила к тому же развить мысль Жуковского и пришла к выводу, что соперничать с автором должны не только переводчики поэзии, но и прозы.
Знаменитая фраза В.А. Жуковского о рабе и сопернике, на наш взгляд, не более чем эпатажная характеристика его особого (в какой-то мере исторически обусловленного) метода переложения зарубежной поэзии, плодотворность которого в собственно переводческом смысле весьма сомнительна. Пытаться соперничать с великими — пустая затея. Тому, кто не осознаёт этой истины, лучше за перевод не браться. Смирение и скромность — более надёжные помощники в переводе высокой поэзии и блистательной прозы. Соперничать переводчик может только с другими переводчиками, ибо в переводческой работе изначально все равны — и мэтры перевода и люди, только пробующие себя в этой сфере. И ответ на вопрос — чей перевод лучше? — далеко не предопределён. Нередко признанные переводчики вынуждены уступать именам менее известным. Сегодня уже многие признают, что переводы Пастернака из Рильке и из Гёте, сонеты Шекспира в переводе Маршака — далеко не всегда вершинные достижения практики художественного перевода. Так что с переводимыми авторами нужно было и во времена Жуковского, и во времена Галь не соперничать, а сотрудничать. Этот же подход необходим переводчикам и сегодня.
О нелюбви Н. Галь к причастиям и деепричастиям и том негативном влиянии, которые многие её рекомендации могут оказать на молодых переводчиков, автор этой статьи писал в своей книге «Основы художественного перевода» [Чайковский, 2008 (а): 109-112].
Осталось добавить, что Н. Галь принадлежала к так называемой кашкинской школе художественного перевода, глава которой, И.А. Кашкин, был создателем теории реалистического перевода. В стране социалистического реализма другого перевода быть не могло, поэтому не будем пенять этому переводчику и переводове-ду, равным образом как с высоты сегодняшнего времени мы не станем вспоминать о том, что когда-то К.И. Чуковский писал о советском стиле перевода. А вот ценя и уважая действительные
достижения литературоведческого направления в художественном переводе, следует всё же советовать новым поколениям переводчиков и исследователей перевода учиться критически воспринимать всё, кем бы оно ни было написано, учиться видеть плюсы и минусы любых теоретических доктрин учёных и рекомендаций переводчиков-практиков.
О литературоведческих солнечных и теневых сторонах перевода можно было бы говорить ещё долго, но необходимо обратиться и к переводоведческим работам лингвистов.
Важной особенностью развития лингвистической теории перевода в начале XXI в. следует признать творческое сочетание науки о переводе, расширение информационного потенциала переводо-ведения и практики подготовки переводчиков. Лидерство в этом отношении принадлежит учёным Высшей школы перевода МГУ им. М.В. Ломоносова, которая была основана в 2005 г. усилиями известного российского переводоведа, доктора филологических наук, профессора Н.К. Гарбовского и его коллег. Накануне открытия Высшей школы перевода увидела свет монография Н.К. Гар-бовского «Теория перевода», скромно обозначенная как учебник [Гарбовский, 2004].
В нашей рецензии на это авторитетное издание говорится: «Монография Н.К. Гарбовского выгодно отличается от всех выходивших в предшествующие десятилетия работ своей универсальностью. Она органично сочетает в себе атрибуты серьёзного исторического введения в науку о переводе, качества глубокой научной монографии по кардинальным проблемам теории перевода и высокий уровень вузовского учебника, отражающего новейшие достижения переводоведения и отвечающего самым высоким требованиям дидактики перевода. <...> С выходом в свет книги Н.К. Гарбовского можно говорить об окончательном конституировании переводове-дения как отдельной науки с собственными категориями и законами, как науки, которая по праву заняла своё достойное место в ряду других наук XXI в.» [Чайковский, 2008 (б): 174, 175].
Ещё одно выдающееся достижение Н.К. Гарбовского и его учеников — создание журнала «Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода». Впервые в истории России на государственном уровне под эгидой ведущего университета страны стал выходить журнал, призванный стать общероссийской трибуной передовых идей отечественной науки о переводе и успешно эту миссию выполняющий.
Но, вместе с тем, сколько идей наших лучших переводоведов остаются не реализованными, сколько их забывается, сколько из них так и остаются недооценёнными. Вот пример такой ситуации.
В 1998 году в 3-м номере журнала «Вестник МГУ. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация» появилась статья Н.К. Гар-бовского «О некоторых проблемах современной науки о переводе» [Гарбовский, 1998]. В ней ставится вопрос о так называемой идеальной сущности высказывания, которая также должна воспроизводиться в переводе [Гарбовский, 1998: 132-135]. Впоследствии автор развил эту идею в своей книге «Теория перевода» [Гарбов-ский, 2004, с. 270, 281-285]. Профессор Гарбовский писал: «Различение реального, предметного, и идеального в переводе чрезвычайно важно. Взгляд на перевод как на отражение идеального позволяет иначе взглянуть на многие извечные проблемы теории перевода, а именно на проблемы переводимости и адекватности, вольного и буквального в переводе, проблему реалий и многое другое. Но уяснение идеальной сущности, заключённой в тексте оригинала, представляется весьма затруднительным. Современная теория перевода не располагает сколько-нибудь эффективными методами для решения этой задачи» [Гарбовский, 1998: 133; Гарбовский, 2004: 285].
Прошло уже около двадцати лет с момента публикации этой важной статьи, а печальный вывод учёного верен и сегодня: «Что касается идеальной сущности высказывания, то её дешифровка, т.е. понимание, ещё не нашла должного отражения в науке о языке» [Гарбовский, 2004: 285]. И в науке о переводе, добавим мы.
В 2015 году Н.К. Гарбовский, среди прочих своих работ последних лет, опубликовал программную статью «Системологическая модель науки о переводе. Трансдисциплинарность и система научных знаний», которая закладывает основы системной трансдисцип-линарности переводоведения. Хочется верить, что она станет той вехой, с которой начнётся отсчёт качественно нового этапа отечественной теории перевода [Гарбовский, 2015: 3-20].
В 2016 г. был издан капитальный труд Н.К. Гарбовского «О переводе», в котором рассматриваются лингвистические основы перевода, методология перевода, проблемы общей теории перевода, взаимосвязи языка и культуры, истории и философии перевода, социологии переводческой деятельности, а также дидактики перевода. Красной нитью через всю книгу проходит мысль её автора о трансдисциплинарности научного знания о переводе [Гарбовский, 2016].
Без всяких натяжек можно утверждать, что деятельность Высшей школы перевода как факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, издание 22-й серии Вестника Московского университета «Теория перевода», научные исследования Н.К. Гарбовского, О.И. Костиковой, Э.Н. Мишкурова и других преподавателей Высшей школы
перевода — это те достижения, которыми отечественное перево-доведение может гордиться.
Однако не всегда и не всё в науке о переводе обстоит так благополучно. Из многих болевых вопросов лингвистической теории перевода упомянем сначала так называемую категорию цели. Как мы знаем, в 80-х годах прошлого века в Германии возникла целая переводоведческая теория цели, в основу которой была положена деструктивная идея детронизации исходного текста и оправдания любого его изменения в угоду некоей цели, поставленной заказчиком или инициатором этого перевода или ожиданиями его потребителей. Во главу угла эта теория ставила желание заказчика видеть текст в удобоприемлемом для него виде вне зависимости от того, что авторский текст в себе несёт. Подчинение идеи примата исходного текста идее квазипервичности переводного текста, на наш взгляд, низводит перевод до положения услуги в сфере обслуживания с её принципом: «Чего изволите?» или «Клиент всегда прав» [Чайковский, 2008 (а): 23].
Переводоведческая теория цели (скопос-теория), из недр которой вышли столь контрпродуктивные идеи, своевременно получила весьма негативную оценку в работах ряда специалистов. По обоснованному мнению А. Келлетата, например, подобные теории призваны оправдать переводческий произвол по отношению к исходному тексту [Kelletat, 1986], (см. также: [Kohlmayer, 1988: 145—156; Koller, 1997: 212—214]). Думается, однако, что скопос-теория порождает не только произвол переводчика. Она к тому же служит и хорошим прикрытием непрофессионализма переводчика: все свои ошибки он может теперь оправдать некими эфемерными целями [Чайковский, 2008 (а): 23].
Казалось бы, скопос-теория благополучно скончалась и можно заниматься другими проблемами. Но через тридцать лет некоторые авторы посчитали необходимым реанимировать эту засохшую ветвь переводоведческой науки. Реаниматоры обнаружились и в Германии, и в России. Они стали писать о том, что рамки, ограничивающие глубину использования «потенциала оригинала», создаются заказом и / или целью переводчика (см. об этом: [Найдич, Павлова, 2015: 15]). Утверждается, например, и такое: «Часто жанр известен изначально (например, сформулировано в заказе)...» [там же: 17]).
Из приведённых слов следует, что заказчик может поставить перед переводчиком цель перевести, например, «Полночный троллейбус» Булата Окуджавы в жанре басни, а рассказ Юрия Казакова «Во сне ты горько плакал» в виде поэмы или романа. Вряд ли такие идеи можно назвать продуктивными.
В последнее время постулаты скопос-теории наиболее однозначно были сформулированы в монографии В.В. Сдобникова «Оценка качества перевода» [Сдобников, 2015(б)] и в его докторской диссертации «Коммуникативная ситуация как основа выбора стратегии перевода» [Сдобников, 2015(а)]: «Функция текста перевода в принимающей культуре может не совпадать с функцией текста оригинала в исходной культуре и всегда зависит от цели перевода, в свою очередь, определяемой потребностями и ожиданиями инициатора перевода, а также ожиданиями получателей перевода») [Сдобников, 2015(б): 50]. Т.е. автор оригинала оказывается пустым местом, а то, что он написал — лишь материал для «потребностей» и «ожиданий» неизвестного заказчика и сырьё для изготовления некоего текста, которого от переводчика якобы ожидают получатели его перевода, которые, как правило, даже не знают, что переводчик что-то переводит.
Если мы, например, узнаем, что в архиве недавно скончавшегося всемирно известного писателя, семиотика и переводоведа Ум-берто Эко сохранился ещё не опубликованный роман, то издатель (заказчик, инициатор) может сказать переводчику, что читатели во всём мире будут ждать от переводчика, чтобы он перевёл роман хорошо, кроме того, перевёл этот роман на их язык адекватно — максимально близко воссоздавая смысл и форму романа (без ошибок и отсебятин).
Нам могут возразить — но переводу всегда предшествует какая-то цель. Ответим так: всякой деятельности предшествует какая-либо цель, а в художественном переводе она как раз далеко не всегда является определяющей. Как показывает анализ и самих переводов, и свидетельств переводчиков и переводоведов, цель при переводе может и отсутствовать. Это происходит тогда, когда переводчик (нередко вопреки своему желанию) начинает в уме подбирать строчки перевода какого-либо поэтического текста, которые он переводить не собирался и не собирается: строчки словно приходят к нему сами. Никакой цели нет, но почему-то нестерпимо хочется переводить.
Думается, что в сфере художественной литературы перевод зачастую определяют не цели. Определяют возникновение перевода, по нашему мнению, прежде всего, разнообразные импульсы, поводы, причины, мотивы. Среди них — удовольствие от текста, соперничество с другими переводчиками, исполнение переводческого долга, заработок, в конце концов.
Человек прочитал какое-то произведение, которое вызвало у него живой отклик, и он знает, что оно вызвало бы такой же отклик у его друга, но этот друг языком оригинала не владеет. Тогда
человек переводит этот текст для друга, чтобы поделиться с ним радостью от восприятия этого текста. Его мотив — удовольствие. Кто-то, зная оригинал, прочитал чей-то перевод, и понял, что этот перевод никуда не годится. Он решает для себя перевести этот оригинал ещё раз, чтобы доказать себе (а возможно, и другим), что он может сделать это лучше. Его мотив — соперничество с другим переводчиком. Ещё кто-то прочитал оригинал и понимает, что никто за перевод этого текста не возьмётся. Он берётся за него, рассматривая этот труд как свой долг. Его мотив — исполнение долга. Аспиранту, знающему язык, говорят, что на переводах детективов можно немного заработать. Он садится и делает перевод. Его мотив — заработок. Появился роман, ставший в мгновение ока мировым бестселлером, как, к примеру, было с романом Э.М. Ремарка «На Западном фронте без перемен», и переводчики в десятках стран бросаются переводить его, чтобы первыми познакомить читателей в своей стране с этим выдающимся произведением. И здесь сходятся все упомянутые мотивы — и удовольствие, и соперничество, и исполнение долга, и заработок, и многие другие.
Таких мотивов можно назвать десятки. Что же касается цели перевода, то можно высказаться банально: цель перевода — перевод: создание самого близкого текстового соответствия тексту оригинала как на уровне смысла, так и на уровне значения его формы, как на уровне идиостиля автора, так и на уровне реализации всех авторских интенций и т.д. Так было во времена Иеронима Софроника, так это остаётся в сфере художественного перевода, к счастью, и в наше время.
Фетишизация категории цели в сфере художественного перевода, на наш взгляд, не имеет под собой серьёзных оснований, потому что цель любого перевода должна быть устремлена к единственному результату — достижению с учётом всей специфики конкретного исходного текста и специфики языка перевода максимально возможного уровня адекватности. Если же говорить совсем просто, то можно воспользоваться формулой всё того же У. Эко: цель перевода — сказать почти то же самое на другом языке [Эко, 2006]. Всё остальное в сфере художественного перевода, как это ни печально для некоторых переводчиков и переводоведов — от лукавого.
Ещё одна проблема лингвистической теории перевода, которую нельзя обойти, это анормальный квазитермин «переводящий язык». Термином это словосочетание — несмотря на его распространённость — назвать вряд ли можно (подробнее см.: [Чайковский, 2013: 43-61; Чайковский, 2012(а): 31-41; Чайковский, 2012(б): 30-43]). Статья об этой терминологической нелепице вызвала достаточно много отзывов от докторов наук и профессоров В.И. Авербуха,
Б.Л. Бойко, Г.Д. Воскобойника, Н.К. Гарбовского, З.Г. Прошиной, Е.В. Тереховой. Г.Т. Хухуни, от Президента Союза переводчиков России Л.О. Гуревича, от ряда кандидатов наук — специалистов по переводоведению, от других коллег, так или иначе связанных с переводом.
Большая часть авторов писем не предполагают впредь использовать эту терминологическую абракадабру. Это естественно: говорящего языка нет, пишущий язык науке не известен, слышащий язык ещё не обнаружен, читающий язык не изобретён, а «переводящий» язык существует в российском переводоведении уже более полувека.
Этот квазитермин лингвистического переводоведения заполнил страницы статей, диссертаций, книг отечественных переводоведов, и никто не решался сказать, что это нелепость, от которой надо незамедлительно отказаться, чтобы не выглядеть, по меньшей мере, непрофессионально. Можно, однако, с сожалением допустить, что избавиться от этой терминологической несуразицы вряд ли скоро удастся, потому что даже те авторы, которые понимают всю недопустимость этого словосочетания, пасуют перед ним, как это делают Л.Э. Найдич и А.В. Павлова в книге «Трубочист или лорд? Теория и практика немецко-русского и русско-немецкого перевода», изданной в 2015 году: «Термин "переводящий язык" представляется нам крайне неудачным, поскольку использованное в нём действительное причастие внушает, что язык сам что-то переводит. Однако этот термин в переводоведении давно принят, поэтому он используется в виде аббревиатуры в данной книге» [Найдич, Павлова, 2015: 2, сноска 1]. Авторы весьма удачной книги сознательно используют крайне неудачный термин, хотя приемлемый вариант «язык перевода» (или «переводной язык») доступен всем.
В данной статье речь больше идёт о тенях, чем о свете перево-доведения, поскольку о достижениях науки о переводе пишут многие и относительно часто, а о негативных сторонах, к сожалению, намного меньше и реже. Поэтому ниже кратко скажем и о таком виде тени как плагиат.
Возьмём в качестве примера «Пособие по теории перевода (на английском материале)» Ю.В. Пиввуевой и Е.В. Двойниной, увидевшее свет в московском издательстве «Филоматис» в серии «Филология» с указанием на переплёте: «Библиотека преподавателя и студента» в 2004 году. В главе 7 «Лингвистические аспекты перевода художественной литературы» обращают на себя внимание страницы, посвящённые ритму прозы. Один из абзацев оставляет впечатление чего-то давно знакомого. Кто-то уже о ритме прозы так писал. Недолгие поиски позволяют обнаружить этот текст в книге К.И. Чу-
ковского и А.В. Федорова «Искусство перевода» 1930 года (в той части, которая написана А.В. Федоровым). Для удобства сравнения приведём оба текста в параллельных столбцах:
«При переводе прозаических произведений постоянно приходится иметь дело с особым ритмом прозы, качественно отличным от ритма стихов. Ритм прозы, опирающийся на элементы конкретного языка и оперирующий ими, всегда специфичен для этого языка. Он создаётся прежде всего упорядоченным расположением более крупных смысловых и синтаксических элементов речи, их следованием в определённом порядке — повторениями слов, параллелизмом, контрастами, симметрией, характером связи фраз и предложений. Кроме того, ритм прозы обусловливается также эмоциональным нагнетанием, распределением эмоциональной силы, патетической окраски, связанной с тем или иным отрезком речи» [Пиввуева, Двойнина, 2004: 222-223].
«Существует особый ритм прозы, с которым приходится сталкиваться переводчику. Ритм прозы — явление отличное от ритма стиха: создаётся он не столько правильным чередованием звуковых единиц (например, слогов ударенных и неударенных, целых групп слогов, мужских и женских окончаний), сколько упорядоченным расположением более крупных смысловых и синтаксических элементов речи, их следованием в определённом порядке — повторениями слов, параллелизмами, контрастами, симметрией, характером связи фраз и предложений. Кроме того, ритм прозы обусловливается также эмоциональным нагнетанием, распределением эмоциональной силы, патетической окраски, связанной с тем или иным куском речи» [Чуковский, Федоров, 1930: 108].
На указанных страницах ссылки на А.В. Федорова нет. В приложенной к книге библиографии работа Чуковского и Федорова 1930 года не значится. Следовательно, перед нами явный факт плагиата.
Однако этот случай не идёт ни в какое сравнение с тем, который мы находим в книге А.В. Клименко «Ремесло перевода», вышедшей в 2007 году в издательстве «Восток — Запад». Из её 637 страниц 364 страницы занимает книга Н.Б. Аристова «Основы перевода», изданная в 1959 году Издательством литературы на иностранных языках. Правда, А.В. Клименко включил книгу Н.Б. Аристова в библиографию и внёс несколько дополнений в Памятку переводчика. На первое место он вместо совета для письменного переводчика, для которого и предназначена книга, «Прочти весь текст (или главу) до конца (обрати особое внимание на заголовок) и постарайся понять общее содержание» [Аристов, 1959: 201], выдвигает вдруг ни с того, ни сего требование: «Не спи!», не имеющее к содержанию книги никакого отношения [Клименко, 2008: 294]. Письменному переводчику, как мы знаем, иногда приходится и подремать за столом. Зато в конце памятки этот квазиавтор поучает переводчиков следующим образом: «Вообще веди «Тетрадь переводчика». В старости издашь — будет прибавка к пенсии, так как
защита авторских прав переводчика — дело в нашей стране зыбкое» [Клименко, 2008: 295]. Последняя рекомендация г-на Клименко звучит так: «Не идолопоклонствуй! Носитель языка — не икона. Среди них (носителей) есть и бомжи, и иммигранты с уровнем образования гораздо ниже твоего. Верь в свои знания.
То же относится и к печатной продукции. Зарубежные издательства (впрочем, теперь уже и наши) не слишком утруждают себя корректурой» [там же]. Ознакомившись с книгой, подписанной фамилией Клименко, впору добавить: издательства не слишком утруждают себя и проверкой на плагиат.
Разумеется, что упомянутые выше плюсы и минусы далеко не полно характеризуют сегодняшнее состояние отечественного пе-реводоведения. Оно развивается динамично, в нём всегда непременно будут и значительные достижения, и неизбежные провалы, однако отслеживать процесс этого развития необходимо постоянно. Мы уверены, что это пойдёт на пользу нашей науке, служащей лучшему взаимопониманию народов и объединению человечества — науке о переводе.
Список литературы
Аристов Н.Б. Основы перевода. М.: Изд-во литературы на иностранных
языках, 1959. 264 с. Aristov, N.B. Osnovy perevoda [Basic Translation], Moscow: Izd-vo literatury na
inostrannyh jazykah, 1959, 264 p. (in Russian). Брюсов В.Я. Фиалки в тигеле || Русские писатели о переводе (XVIII—XX вв.).
Л.: Сов. писатель, 1960. С. 534-539. Brjusov, V.Ja. Fialki v tigele, Russkie pisateli o perevode (XVIII—XX vv.) [Violets in the pot, Russian writers about translation (XVIII—XX)], Leningrad: Sov. pisatel', 1960, pp. 534—539 (in Russian). Галь Н. Слово живое и мёртвое. М.: Время, 2007. 592 с. Gal', N. Slovo zhivoe i mertvoe [The word alive and dead], Moscow: Vremja,
2007, 592 p. (in Russian). Гарбовский Н.К. О некоторых проблемах современной науки о переводе || Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 1998. № 1. С. 125—135. Garbovskij, N.K. O nekotoryh problemah sovremennoj nauki o perevode [On some problems of contemporary science of translation], Vestnik Moskovskogo uni-versiteta. Serija 19. Lingvistika i mezhkul'turnaja kommunikacija, 1998, No 1, pp. 125—135 (in Russian). Гарбовский Н.К. О переводе. М.: Форум, 2016. 752 с.
Garbovskij, N.K. O perevode [On translation], Moscow: Forum, 2016, 752 p. (in Russian).
Гарбовский Н.К. Системологическая модель науки о переводе. Трансдис-циплинарность и система научных знаний || Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода. 2015. № 1. С. 3—20.
Garbovskij, N.K. Sistemologicheskaja model' nauki o perevode. Transdiscipli-narnost' i sistema nauchnyh znanij [Systemological model of the science of translation. Transdisciplinarity and system of scientific knowledge], Vestnik Moskovskogo universiteta. Serija 22.Teorija perevoda, 2015, No 1, pp. 3—20 (in Russian).
Гарбовский Н.К. Теория перевода. М.: Изд -во Моск. ун-та, 2004. 544 с.
Garbovskij, N.K. Teorija perevoda [Theory of translation], Moscow: Izd-vo Mosk. un-ta, 2004. 544 p. (in Russian).
Душенко К.В. В начале было слово: Афоризмы о литературе и книге. М.: Эксмо, 2005. 480 с.
Dushenko, K.V. V nachale bylo slovo: Aforizmy o literature i knige [In the beginning was the word: Aphorisms about literature and books], Moscow: Eksmo, 2005, 480 p. (in Russian).
Евтушенко Е.А. Избранные произведения: В 2-х томах. Т. 2. 1966—1974. Стихотворения и поэмы. М.: Худож. лит., 1980. 398 с.
Yevtushenko, E.A. Izbrannye proizvedenija: V 2-h tomah. T. 2. 1966—1974. Sti-hotvorenija i poemy [Selected works: in 2 vol, vol. 2, 1966—1974. Poems and runes], Moscow: Hudozh. lit., 1980, 398 p. (in Russian).
Клименко А.В. Ремесло перевода. Практический курс. М.: АСТ: Восток — Запад, 2008. 636 с.
Klimenko, A.V. Remeslo perevoda. Prakticheskij kurs [The craft of translating. Practical course], Moscow: AST: Vostok — Zapad, 2008, 636 p. (in Russian).
Найдич Л.Э., Павлова А.В. Трубочист или лорд? Теория и практика немецко-русского и русско-немецкого перевода. СПб.: Златоуст, 2015. 408 с.
Najdich, L.Je., Pavlova, A.V. Trubochist ili lord? Teorija i praktika nemetsko-russkogo i russko-nemetskogo perevoda [A chimney-sweep or a lord? Theory and practice of German-Russian and Russian-German translation], St. Petersburg: Zlatoust, 2015, 408 p. (in Russian).
Пиввуева Ю.В., Двойнина Е.В. Пособие по теории перевода (на английском материале). М.: Филоматис, 2004. 304 с.
Pivvueva, Ju.V, Dvojnina, E.V. Posobie po teorii perevoda (na anglijskom mate-riale) [Textbook on the theory of translation (on the English material)], Moscow: Filomatis, 2004, 304 p. (in Russian).
Полушин В.Л. Николай Гумилёв: Жизнь расстрелянного поэта. М.: Молодая гвардия, 2015. 723 с.
Polushin, V.L. Nikolay Gumilev: Zhizn rasstrelyannogo poeta [Nikolay Gumilev: Life of an executed poet], Moscow: Molodaya gvardiya, 2015, 723 p. (in Russian).
Полушин В.Л. Рыцарь русского Ренессанса. Размышления о жизни и творчестве // Гумилев Н.С. В огненном столпе / Вступ. статья, сост., лит.-ист. коммент., именной указатель В.Л. Полушина. М.: Сов. Россия 1991. С. 5-50.
Polushin, V.L. Rytsar russkogo Renessansa. Razmyshleniya o zhizni i tvotchestve [Knight of the Russian Renaissance. Reasoning about life and creative work], Gumilev N.S. V ognennom stolpe, Vstup. statya, sost., lit.-ist. komment., imennoi ukazatel V.L. Polushina, Moscow: Sov. Rossia, 1991. Pp. 5-50 (in Russian).
Принципы художественного перевода. Петроград: Гос. изд-во, 1920. 60 с.
Printsipy khudozhestvennogo perevoda [Principles of literary translation], Petrograd: Gos. izd-vo, 1920, 60 p. (in Russian).
Принципы художественного перевода. Статьи К. Чуковского и Н. Гумилёва. Петербург: Изд-во «Всемирная литература» при Народном Комиссариате по Просвещению, 1919. 31 с.
Printsipy khudozhestvennogo perevoda. Stat'yi K. Chukovskogo i N. Gumileva [Principles of literary translation. Articles by K. Chukovskij and N. Gumilev], Peterburg: Izd-vo "Vsemirnaya literatura" pri Narodnom Komissariate po Prosvescheniyu, 1919, 31 p. (in Russian).
Русские писатели о переводе (XVIII—XX вв.). Л.: Сов. писатель, 1960. 696 с.
Russkiye pisateli o perevode (XVIII—XX vv.) [Russian writers on translation (XVIII-XX сent.)], Leningrad: Sov. pisatel, 1960, 696 p. (in Russian).
Сдобников В.В Коммуникативная ситуация как основа выбора стратегии перевода: дис. ... д-ра филол. наук. Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2015. 492 с. (a).
Sdobnikov, V.V. Kommunikativnaya situatsiya kak osnova vybora strategii perevoda [Comunicative situation as basis for translation strategy choice], doctorate's thesis filol. Nizhnii Novgorod: NGLU im. N.A. Dobrolyubova, 2015, 492 pp. (a) (in Russian).
Сдобников В.В. Оценка качества перевода (коммуникативно-функциональный подход): монография. М.: ФЛИНГТА: Наука, 2015. 112 с. (б).
Sdobnikov, V.V. Otsenka kachestva perevoda (kommunikativno-funktsionalny podhod) [Evaluation of the quality of translation (communicative-functional approach)], monografiya, Moscow: FLINTA: Nauka, 2015, 112 pp. (b) (in Russian).
Чайковский Р. Р. Основы художественного перевода: вводная часть: учеб. пособие. Магадан: Изд. СВГУ, 2008. 182 с. (а).
Chajkovskij, R.R. Osnovy khudozhestvennogo perevoda: vvodnaya chast' [Basic principles of literary translation: introduction], ucheb. Posobie, Magadan: Izd. SVGU, 2008, 182 pp. (а) (in Russian).
Чайковский Р.Р. Истоки переводческой концепции К. И. Чуковского // Перевод и переводчики: науч. альманах кафедры нем. яз. Сев.-Вост. гос. ун-та (г. Магадан). Вып. 7: Теория и история перевода / гл. редактор РР Чайковский. Магадан: Кордис, 2011. С. 53-65.
Chajkovskij, R.R. Istoki perevodcheskoi kontseptsii K.I. Chukovskogo [Origin of K.I. Chukovsij's translation concept], Perevod i perevodchiki: Nauchnyj almanakh kaf. nem. jaz. Sev.-Vost. gos. un-ta. (g. Magadan). Vyp. 7: Teoriya i istoriyaperevoda, gl. red. R.R. Chajkovskij, Magadan: Kordis, 2011, pp. 53-65 (in Russian).
Чайковский Р.Р. Реальности поэтического перевода (типологические и социологические аспекты). Магадан: Кордис, 1997. 197 с.
Chajkovskij, R.R. Realnosti poeticheskogo perevoda (tipologicheskiye i sotsio-logicheskiye aspekty [Realities of poetry translation (typological and sociological aspects)], Magadan: Kordis, 1997, 197 p. (in Russian).
Чайковский Р.Р. Способен ли язык переводить? (об одной терминологической нелепости) // Вестник Моск. ун-та. Серия 22. Теория перевода. 2013. № 3. С. 30-43.
Chajkovskij, R.R. Sposoben li yazyk perevodit? (ob odnoi terminologicheskoi neleposti) [Can a language translate? (on one terminological absurdity)], Vestnik Mosk. un-ta. Seriya 22. Teoriya perevoda, 2013, No 3, pp. 30-43 (in Russian).
Чайковский Р.Р. Существует ли «переводящий язык»? (об одной терминологической нелепице) // Вестник Сев.-Вост. гос. ун-та. № 17. Магадан: Изд-во СВГУ, 2012. С. 31-41. (а)
Chajkovskij, R.R. Suschestvuet li "perervodyaschii yazyk"? (ob odnoi terminologicheskoi nelepitse) [Does "a translating language" exist? (on one terminological absurdity)], Vestnik Sev.-Vost. gos. un-ta, No 17. Magadan: Izd. SVGU, 2012, pp. 31-41 (a) (in Russian).
Чайковский Р.Р. Существует ли «переводящий язык»? (об одной терминологической нелепице) // Перевод и переводчики: науч. альманах кафедры нем. языка Сев.-Вост. гос. ун-та. (г. Магадан). Вып. 8: Художественный перевод и межкультурная коммуникация / гл. редактор Р.Р. Чайковский. Магадан: Кордис, 2012. С. 43-61. (б)
Chajkovskij, R.R. Suschestvujet li «perevodyaschij jazyk»? (ob odnoj termino-logicheskoj nelepitse) [Does "a translating language" exist? (on one terminological absurdity)], Perevod i perevodchiki: Nauchnyj almanac kaf. nem. jaz.. Sev. Vostoch. gos. un-ta. (Magadan). Vyp. 8: Khudozhestvennyj perevod i mezhkulturnaja kommunikatsija, gl. red. R.R. Chajkovskij. Magadan: Kordis,
2012, pp. 43-61 (b) (in Russian).
Чайковский Р.Р. Теория перевода сегодня // Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода. 2008. № 1. С. 174-175. (б)
Chajkovskij, R.R. Teorija perevoda segodnya [Theory of translation today], Vest-nik Moskovskogo un-ta. Ser. 22. Teorija perevoda, Moscow: MGU, 2008, No 1, pp. 174-175 (b) (in Russian).
Чайковский Р.Р., Лысенкова Е.Л. Невзгоды перевода (или переводческая компетентность) // Перевод и переводческая компетенция. Курск: РОСИ, 2003. С. 94-99.
Chajkovskij, R.R., Lysenkova, E.L. Nevzgody perevoda (ili perevodcheskaja kompetentnost') [Misfortunes of translation (or translator's competence)], Perevod i perevodcheskaja kompetentsija, Kursk: ROSI, 2003, pp. 94-99 (in Russian).
Чайковский Р.Р., Лысенкова Е.Л. Перевод поэзии: типология и множественность. М.: ИУУ МГОУ, 2013. 194 с.
Chajkovskij, R.R., Lysenkova, E.L. Perevod poezii: tipologija i mnozhestvennost' [Translation of poetry: typology and multiplicity], Moscow: IUU MGOU,
2013, 194 pp. (in Russian).
Чуковский К. В защиту Шелли // Весы. 1907. № 3. С. 61-68.
Chukovskij, K.Vzaschitu Shelli [In defense of Shelli], Vesy, 1907, No 3, pp. 61-68 (in Russian).
Чуковский К.И. Высокое искусство. М.: Гос. изд-во «Худож. лит.», 1941. 259 с.
Chukovskij, K.I. Vysokoje iskusstvo [High Art], Moscow: Gos. izd-vo "Khu-dozh. lit.", 1941. 259 p. (in Russian).
Чуковский К.И. Дневник (1901-1929). М.: Сов. писатель, 1991. 544 с.
Chukovskij, K.I. Dnevnik (1901-1929) [Diary (1901-1929)], Moscow: Sov. pisatel', 1991, 544 p. (in Russian).
Чуковский К. Русская Whitmaniana // Весы. 1906. № 10. С. 43-46.
Chukovskij, K. Russkaja Whitmaniana [Russian Whitmaniana], Vesy, 1906, № 10, pp. 43-46 (in Russian).
Чуковский К.И. Высокое искусство. М.: Сов. писатель, 1968. 382 с.
Chukovskij, K.I. Vysokoje iskusstvo [High Art], Moscow: Sov. pisatel', 1968, 382 p. (in Russian).
ЧуковскийК..И, ФедоровА.В. Искусство перевода. Л.: ACADEMIA, 1930. 236 с.
Chukovskij, K.I., Fyodorov, A.V. Iskusstvo perevoda [Art of translation], Leningrad: ACADEMIA, 1930. 236 p. (in Russian).
Эко У. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе / пер с итал. СПб.: Симпозиум, 2006. 574 с.
Eco, U. Skazat' pochti to zhe samoje. Opyty o perevode [To say almost the same. Essays on translation], per. s ital. St. Petersburg: Simpozium, 2006, 574 p. (in Russian).
