CC BY
72
2007
НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК МГТУ ГА серия История, философия, социология
№ 113
УДК 321.4:329.1
СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ И РЕАЛЬНОЕ НАРОДОВЛАСТИЕ
С.В. ДВОРЯНОВ
Статья представлена доктором философских наук, профессором Панферовым К.Н.
Раскрываются проблемы сохранения и развития демократии в российском обществе как основы развития нравственного потенциала социума.
Любая философия политики, в конечном итоге, представляет ответы на вопросы о смысле человеческой жизни, границах самопознания человеческого духа. До недавнего времени самым характерным обобщением политической науки была мысль о грядущем торжестве демократии. Сейчас таким обобщением многие считают утверждение (как это не парадоксально) о неясности ее будущего, о возможных путях ее развития и совершенствования. Пока демократию в России ждали, о ней говорили, что она непременно наступит, когда же она наступила, о ней говорят, что она должна принять оптимальные формы, учитывающие особенности национального менталитета.
Современная российская демократия, отнюдь не создавая прочную основу уравновешенной жизни, более чем какая-либо другая форма возбуждает дух исканий, конструктивной критики и социального эксперимента. Теперь мы не ставим вопрос о том, нужна ли нам демократия, мы ставим вопрос о том, какая демократия нам нужна? К примеру, с недавних пор словосочетание «американская демократия» в массовом сознании стало прочно ассоциироваться с ковровыми бомбардировками, вмешательством во внутренние дела других стран, насаждением политики двойных стандартов. Разумеется, американская демократия нам не нужна, и лишь только среди неадекватно настроенной части российской интеллигенции можно встретить безоговорочный пиетет к ней.
Многие социологи и политологи на Западе, такие как Л. Мэмфорд, П.Бьюкенен и другие констатируют, что демократический строй привел не к ясному и прямому пути, а к распутью. Вместо того, чтобы быть решением задачи, демократия сама оказалась задачей, выведя на авансцену тип человека-потребителя, временщика, абсолютно равнодушного к высоким нравственным идеям. Учитывая тот факт, что Россия, имеющая долгий опыт существования в статусе сверхдержавы, в свое время вносила существенный вклад в формирование планетарного идеологического поля, столь долгое пребывание в режиме инерционно-вакуумного дрейфа по принципу «куда прибьемся» следует считать скорее нонсенсом, нежели закономерностью.
Демократия невозможна (!) без воспитания народа, без поднятия его нравственного уровня. Более того, у многих русских мыслителей мы находим еще более специфические мысли об исключительно важном значении для демократии «глубокого религиозного чувства». Прежде всего, об этом говорит русский философ С.Л.Франк, ученик Новгородцева. Отечественная философская, в том числе социально-философская мысль, уделяет особое внимание нравственному потенциалу человека, величию его духа, отчетливо формулируя философскую проблему несоответствия должного и сущего. Идеи высшей нравственности и высшей любви, понимаемые как необходимость очищения сердца путем добровольной жертвы, жертвенного деяния, предопределили общий ход развития отечественной философской мысли.
Альтернативные культурные и социально-политические проекты приобретают особую ценность и актуальность в нынешнюю эпоху - эпоху сциентизма, нравственного кризиса, тотальной технологической экспансии и нивелирования индивидуальности. Для современного западного человека культ денег и потребления стал безальтернативным кумиром, которому он го-
тов принести бесчисленные жертвы, именно поэтому гармонизирующая роль русской духовноценностной философии в настоящий момент человеческой истории приобретает неизмеримое значение. Безусловно, запросы жизни к социально-политическому строительству могут находить свое выражение в различных областях: в идеологии, политическом устройстве общества, политической культуре, социологических концепциях, и т. д., но они всегда касаются главной, мировоззренческой проблематики: «человек в мире» и «мир в человеке», которая осваивается под углом зрения извечной дилеммы: гуманное - антигуманное. Чем больше мы говорим о свободе, тем больше мы наблюдаем, как наша свобода беспардонно попирается - террористическими угрозами, растущей коррупцией, интенсивным воздействием СМИ и т.д. Неужели это и есть неизбежный гуманизм современной эпохи?
В наши дни актуальность эффективного решения будущего политического устройства России это не просто дань моде, а момент выживания, момент существования или исчезновения России как сильного и самобытного государства. Недаром предложение к обсуждению концепции «суверенной демократии» прозвучало на самом высоком государственном уровне. [1, с. 2-4] Прежде чем определиться в задачах будущего политического и социального строительства, существенно важно определиться в терминах, в ключевом термине демократия. Что же такое «демократия»? Не претендуя на какое-либо «окончательное», идеальное определение этого сложнейшего понятия, мы попытаемся представить некоторые узловые моменты видения этой проблемы.
Когда античные мыслители, в особенности такие «столпы» как Платон и Аристотель, отвечали на этот вопрос, прежде всего они имели в виду демократию как форму правления. Незыблемые авторитеты зарождающейся в греческом полисе политической науки различали формы правления в зависимости от того, правит ли один, немногие или весь народ и устанавливали три основных состояния: монархию, аристократию и демократию. Однако и Платон, и Аристотель каждую форму правления связывали с известной формой общественной жизни, с некоторыми более глубокими условиями общественного развития. Оба они имели разносторонний эмпирический материал по вопросу развития и смены политических форм, оба наблюдали и констатировали, что если в государстве есть какая-то внутренняя сила, на которой оно держится, тогда, несмотря ни на какие бедствия, формы его правления могут меняться. Каждая из этих форм может быть хуже или лучше, в зависимости от того, следуют ли они по пути Закона или отступают от него, имеют ли они в виду «высшее благо» (концепция Платона) или «максимальное количество благ для максимального количества граждан» (концепция Аристотеля), или, что в свою очередь является вектором деградации, - узкие интересы правителей. Однако все эти формы подвижны и изменчивы. Ни одна из них не является «конечной» и идеально прочной. Это утверждение относилось, в том числе, и к демократии. В изображении Платона эта изменчивость демократии превращается в порочный круг: с одной стороны, это лучшее из правлений, поскольку все становятся свободными, каждый получает возможность устраивать свою жизнь по своему желанию, однако, с другой стороны, вследствие «отсутствия в жизни людей твердого плана и порядка», все здесь приходит в расстройство, хаос.
Изменчивость и подвижность демократии отмечает и Аристотель. Аристотель считал, что демократия отражает только один вид справедливости, названной им «арифметическая справедливость» - «равенство среди равных», в то время как прямо противоположенный, иерархический принцип бытия, названный Аристотелем «геометрическая справедливость», или «неравенство среди неравных» демократией просто не рассматривается. Кроме того, не следует забывать, что само древнегреческое слово «демос» вовсе не означает «народ», но именно свободную часть греческого полиса, граждан, которые составляли одну треть от общего числа жителей, в то время как две трети народонаселения были несвободными рабами. С точки зрения моральной и политической между равенством и свободой существует диалектическое соотношение. Мы требуем для человека свободы в первую очередь для полного и беспрепятственного
развития его личности, а так как последняя является неотъемлемым «атрибутом» каждого человека, то мы требуем в отношении ко всем людям равенства.
Демократия ставит своей целью обеспечить не только свободу, но и равенство. В этом стремлении к всеобщему равенству демократическая идея проявляется не меньше, чем в стремлении к всеобщему освобождению. Участие всего народа, всей совокупности его дееспособных элементов, в образовании «всеобщей воли» вытекает как из идеи равенства, так и из идеи свободы. Вопрос состоит в том, насколько реально эта свобода реализуется. Не упомянув о свойственном демократии стремлении к равенству, мы могли бы упустить из виду один из наиболее важных признаков демократической идеи. Французский мыслитель А. де Токвиль, о котором речь пойдет ниже, отмечал, что демократия более стремится к равенству, чем к свободе: «люди хотят равенства в свободе, и, если не могут ее получить, они хотят его также и в рабстве».
Наиболее прочным Аристотель считает демократический строй у народов, живущих простой, органической, близкой к природе жизнью (как здесь не вспомнить о языческой славянской общине). Аристотель первый поставил вопрос о том, что демократия может быть осуществлена лишь при особых, специфических условиях, одним из главных в череде которых является пресловутый «гуманитарный фактор» - культурный уровень населения страны. При этом античный мыслитель особенно подчеркивал чрезвычайную трудность осуществления демократической идеи и величайшую легкость ее искажения, причем наихудшим видом он считал такое искажение, в котором под видом господства народа правит кучка демагогов, в котором нет твердых законов, а есть постоянно меняющиеся предписания, в котором судебная система превращается в издевательство над правосудием.
Европейский философский дискурс эпохи Нового времени внес значительные «осложнения» в «простоту» греческих определений. Древний мир знал только непосредственную демократию, в которой демос-народ (рабы, как было отмечено выше, за народ не считались) сам правит государством через общее народное собрание. Понятие демократии совпало здесь с понятием демократической формы правления, с понятием непосредственного «народоправства». Хотя Руссо также воспроизводил это греческое словоупотребление, однако именно он создал теоретическое обоснование более широкому пониманию демократии, которое утвердилось в наше время. Он допускал, что с верховенством народа, как базовым принципом, могут быть совместимы различные формы государственной власти - и демократическая, и аристократическая, и монархическая. Тем самым он открыл путь для нового понимания демократии как формы государства, в котором верховная власть принадлежит народу, при этом формы правления могут быть самые разные.
Итак, мы можем выделить первую проблему, коль скоро мы обсуждаем будущую реализацию концепции «суверенной демократии» - соотношение демократии как формы правления и формы государства. В соответствии с этим демократия определяется, прежде всего, как форма государства, в которой верховенство принадлежит общей воле народа. Это есть самоуправление народа, без его различия на «черных и белых», пролетариев и буржуазию, олигархов и бедняков, т. е. управление и одинаковое участие в политической жизни всей массы народа в совокупности. Следовательно, демократической идее одинаково противоречит всякое классовое господство, всякое искусственное возвышение одного человека над другим, какими бы людьми они ни были.
Таким образом, классовая демократическая теория, воспринятая большевиками, являлась противоречием самой себе. Со времен известного французского историка, социолога и политического деятеля Алексиса де Токвиля (1805 - 1859) в политической литературе неоднократно высказывалась мысль, что развитие государственных форм неизбежно и закономерно приведет человеческое общество к демократии [2, 138]. При этом сам А. де Токвиль относился к демократии весьма критически, считая, что в ее основе лежит вовсе не добродетель (как полагал, например, Ш.Л. Монтескье), но стремление к материальным благам, частный интерес, который
так «ловко» направляет индивидуальный эгоизм, что он обуславливает всеобщее процветание. Весьма любопытно что писал Токвиль об аристократическом сословии Франции (данное высказывание вполне приложимо и к русской аристократии): «Вырвав с корнем дворянство, нацию лишили ее сущностно необходимого элемента и нанесли делу свободы рану, которая никогда вполне не затянется. Класс, на протяжении веков шедший во главе всех остальных, усвоил на этом долгом пути определенное благородство, привычку, что с ним считаются, и веру в собственные возможности - все это сделало его наиболее прочной частью общественного организма» [3, p. 165].
Первые провозвестники демократической идеи основывали свою проповедь на чисто религиозном воодушевлении. Для многих из них демократия была своего рода религией. Следы такого политического идолопоклонства часто встречаются и в наши дни: из-за неспособности или нежелания принятия ответственных политических решений все надежды возлагаются на демократию, как на «всемогущую и всеисцеляющую» силу, апробированную панацею, ей слагают оды и гимны, посвящают все свои силы и энтузиазм. А чего стоят заявления о демократии, как наивысшей и конечной форме, в которой политическое развитие достигает своего не просто апогея, но даже «экстремума»?! Верно пишет американский социолог Г. Медисон: «Либерализм в идеальном смысле, каковой стремится вложить в него политический философ, есть результат рассказывания избранных историй (a selective storytelling activity)...» [4, p. 83].
Очень скоро ряд влиятельных французских политологов, подобно Токвилю, содействовали утверждению мысли о неизбежности демократии в общественном сознании. Мнения многих из них представлялись тем более значительными, что они отнюдь не вытекали из факта пламенного преклонения перед демократической идеей. Демократия представлялась им естественным и неизбежным состоянием, которое немедленно наступит вне зависимости от содействия или противодействия отдельных индивидуумов или групп людей. Английская мысль осторожно пыталась поколебать эту точку зрения, как одно из «дилетантских» обобщений, проистекающих из Франции. Тем не менее, это революционное «французское» мнение приникло и в Англию, нашедши себе там ряд твердых последователей.
Английский историк Томас Карлейль в своем монументальном труде «Герои и почитание героического в истории» делает вывод, что с появлением средств массовой информации (конкретно печати) утверждение демократии как формы государства действительно стало неизбежностью. При этом Карлейль был первым мыслителем, который интуитивно угадал, что любое политическое устройство будущего, называемое ныне магическим словом «демократия», по существу будет разновидностью медиакратии, при котором узкая часть людей, способных влиять на общественное мнение будет искусно играть на частных интересах, навязывая свою собственную, выгодную идею общественного развития [5, с. 185]. Однако в попытках подвести под общий знаменатель пестрое разнообразие позиций относительно места демократии в системе общечеловеческих ценностей, невольно на ум приходит «крамольная» мысль, что как раз то самое «архаическое» предсказание Токвиля таковым знаменателем быть никак не может. С тех пор как в большинстве стран демократия (хотя бы даже «относительная» демократия) стала практической действительностью, в то же время она сделалась предметом ожесточенной критики. И если прежде самым характерным обобщением политической науки была мысль о грядущем торжестве демократии, сейчас таким обобщением многие считают утверждение о, как это не парадоксально, неясности ее будущего, о возможных путях ее развития и совершенствования.
Многие социологи и политологи на Западе констатируют, что демократический строй привел не к ясному и прямому пути, а к распутью. Вместо того, чтобы быть решением задачи, демократия сама оказалась задачей, выведя на авансцену тип человека-потребителя, абсолютно равнодушного к высоким нравственным идеям. Во что это выливается, лучше других сказал Роберт Пенн Уоррен: «Мы потому столько носимся с простым человеком (common man), что состояние простецкости (commonness) заменяет нам идеал, - и да будет благословен мир, в ко-
тором наличное, а отнюдь не потенциальное «я» уже считается достижением и в котором идеал столь счастливо совпадает с реальностью, не причиняя никаких забот. В этом мире непрерывно совершается искупление без слез, и каждый человек не только король, но и Бог, сам себе Отец и сам себе Искупитель. Ему не нужно думать о том, чтобы как-то себя изменить - разве может меняться Божество? - но о том лишь, чтобы изменить других, сохраняя свое очевидное превосходство в пределах Божественного Минимума. Такого рода логика ведет к Шигалёву, этому «фанатику человеколюбия» из «Бесов», мечтающему о мире, в котором, по словам Петра Верховенского, «Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями», готовом «всякого гения потушить в младенчестве» и свести «все к одному знаменателю». Этот мир еще не близок, но именно к нему стремятся миллионы американцев, быть может, сами того не ведая» [6, р. 79 - 80].
Выдвинув в качестве общего идеала государственного развития идеал правового государства, мы зачастую рассматриваем демократию как одну из форм правового государства. А так как с идеей правового государства неразрывно связано представление не только об основах власти, но и о правах граждан, правах свободы, то древнее определение демократии как формы свободной жизни здесь органически связывается с самим существом демократии, как формы правового государства.
Однако следующая проблема, встающая со всей очевидностью перед современным обществом и современной Россией в первую очередь - живем ли мы реально в правовом государстве и насколько близко мы вообще приблизились к нему, учитывая невероятный уровень коррупции, а, следовательно, отсутствие механизма функционирования большинства правовых институтов? Скорее всего, в условиях декларативной легитимности и галопирующей деградации любая политическая программа должна быть ориентирована не на право, а на этику. Вовсе не правовые, а нравственные идеи во все времена являлись главным источником власти и живительной силой, обеспечивающей бесперебойное функционирование политических и правовых институтов, о чем в свое время совершенно справедливо писал Л. Тихомиров в труде «Монархическая государственность».
Итак, мы можем сделать вывод, что, как ни странно, термин «демократия» принадлежит к числу наиболее запутанных, спорных и неопределенных понятий современной политической теории. У современного человека на уровне архетипов первичного психологического восприятия слово демократия ассоциируется со словом «свобода». Однако само по себе понятие свобода в отечественной философии находит такое многомерное толкование, что мы неизбежно будем вынуждены анализировать его в сопоставлении с термином личность (отсюда - свобода личности), приводя подробное определение феномена свободы как во внешнем, так и во внутреннем выражении. В русской религиозно-философской мысли понятие свобода соотносится со Словом, как «слепком вечности». В этом лежит сущностное, видовое отличие человека - он есть не просто «животное политическое», но существо говорящее и способное услышать Слово.
Следует признать, что, пожалуй, самая важная часть несовершенства демократии как формы государства, которую образно можно назвать цивилизационно ценностной, проявляется в ее индефферентности к идее жертвы, как основного нравственного принципа. Демократия исключает жертву, утверждая удобство и комфорт. Хочется надеяться, что суверенная русская демократия будет исключением из этого общего правила. Анализ нравственных исканий предполагает рассмотрение их в контексте исторической судьбы и опыта народа. Только соотнеся конфликт этических ценностей как отображение существенных противоречий эпохи - не с сиюминутным в жизни, а со взглядом в прошлый исторический опыт, можно понять масштабность и новаторскую суть социальных преобразований в целом, а также видоизменения и реформации отдельных, локальных областей и сфер жизни российского общества.
Для эффективного решения задачи нравственного возрождения могут пригодиться любые средства, в том числе диктатура как разновидность такого оптимального на определенном ис-
торическом этапе политического устройства, которое помогает восстановить и сохранить демократию как форму государства. Очень хочется верить, что пора «криминальной демократии» закончилась, теперь наступает пора демократии нравственной. Совершенно очевидно, что тот строй, который мы имели после 1993 года невозможно назвать демократией, в этом сходятся теперь даже и западные исследователи.
Новейшая история России, увы, учит нас не столько положительными героическими примерами поведения, сколько предупреждает примерами отрицательными, показывая опасную тенденцию, скрытую внутри человеческой природы, ее имманентную черту - быстро адаптироваться к любой, даже самой маргинальной среде существования.
Извлекая уроки из недавнего прошлого, мы должны держать курс на преодоления кризиса нравственности и этическую солидаризацию поколений, отчетливо понимая, что в нынешних исторических условиях главным фактором, определяющим актуальность любой политической программы, следует назвать этическую составляющую, идеи о необходимости достижения исторического «конценсуса», примирения идеалов и нравственных принципов минувшей социалистической исторической эпохи и эпохи нынешней.
ЛИТЕРАТУРА
1. Сурков В.Ю. Куда идет Россия? // Аргументы и факты, 2006, 29 ноября.
2. Токвиль А. Демократия в Америке. - М.: Прогресс - Литера, 1994.
3. Tocqueville А. de. L'ancien regime et la revolution. Paris. 1934, p. 165.
4. Madison G. The Logic of Liberty. N. Y. 1986, p. 83.
5. Карлейль Т. Герои, почитание героев и героическое в истории // Теперь и прежде. - М., 1994.
6. Warren Robert Penn. Democracy and Poetry. London. 1975.
DEMOCRACY AND REAL PEOPL'S RULING
Dvorynov S.V.
The article touches upon topic оf the organization of Russian society: development democratic institutes.
Сведения об авторе
Дворянов Сергей Викторович, 1966 г.р., окончил Военный институт МО (1989), член Российского философского общества, кандидат философских наук, доцент МГТУ ГА, автор 7 научных работ, область научных интересов - русская религиозная философия, философия политики.
