CC BY
132
УДК 301
Е. И. Кравченко
доктор социологических наук, профессор кафедры социологии ИМО и СПН МГЛУ; e-mail: [email protected]
СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ?
В статье анализируются особенности феноменологического подхода к исследованию общества, а именно восприятие реальности как незавершенного творения, ежесекундно достраиваемого в общении людей. Особое внимание уделяется рассмотрению так называемого парадокса социальной жизни: нормативные предписания не столько ограничивают, сколько пробуждают человеческую свободу и способность к социальному экспериментированию.
Ключевые слова: теория познания; жизненный мир; интерсубъективные смыслы; типизации; символичность социального; социальное конструирование реальности.
Kravchenko E. I.
Ph.D (Sociology), Professor, Department of Sociology, Institute of International Relations and Social and Political Sciens MSLU; e-mail: [email protected]
IS THERE A PHENOMENOLOGICAL SOCIOLOGY?
In article by Elena Kravchenko key problems related to a phenomenological sociology are discussed, namely, the perception of reality as unfinished creation. The focus of phenomenology is on the way actors do constitute, or create, the world of everyday life in communication. Special attention is paid to the so-called paradox of social life: the confines of a constraining social world awaken human freedom and potential for social experimentation.
Key words: epistemology; the life world; intersubjective meanings; typing; the symbolism of social; social construction of reality.
Многоликость и быстротечность социальной жизни в условиях современного информационного общества вновь и вновь заставляет нас возвращаться к вопросу о соотношении живого творчества человека и все более поглощающей его агрессивной медиареальности. Как всякое стремящееся к воспроизводству и самосохранению системное образование, она постоянно ограничивает степени свободы своих элементов (т. е. социальных деятелей). Вместе с тем мировая социология знает целый ряд теоретических ориентаций, подчеркивающих прямую зависимость характера социальной среды от
способности людей к социальной импровизации, творчеству. Одно из них - феноменология, о которой и будет идти речь в этой статье.
«Едва ли можно настаивать на том, что феноменологическая социология существует», - так или почти так в 1999 г. начал свое выступление в МГИМО профессор Томас Лукман. «Феноменология, -продолжил он, - такой же сомнительный ярлык, как и те, которыми мы оделяем друг друга в житейском обиходе».
«Полноте, возможно ли это?», - стало первой реакцией большинства его слушателей, в числе которых был и автор этой статьи. Уже к концу 1960-х гг. мировое научное сообщество признает феноменологическую социологию вполне сложившейся, зрелой и весьма влиятельной. Имя Альфреда Шюца, преподавателя Новой школы социальных исследований в Нью-Йорке, ставшего основателем нового направления, известно всем социологам. Под его непосредственным влиянием профессионально мужал Питер Бергер, когда-то студент Новой школы, а впоследствии полноправный и постоянный соавтор Т. Лукмана. Идеи А. Шюца помогли Гарольду Гарфинкелю увидеть оригинальную возможность изучения социальной жизни через скрытые, неосознаваемые людьми «правила», или методы, общения между собой. Так появилась этнометодология. Да и сам Т. Лукман повсеместно считается ученым феноменологического склада ума. Вместе с П. Бергером он открывает механизм «конструирования» людьми социальной действительности, ее символов и значений - механизм работы нашего обыденного сознания.
Что же заставило Т. Лукмана усомниться в феноменологической социологии?
Пожалуй, главное, по словам самого ученого, - это неспособность охватить, а стало быть, и объяснить социальную систему в целом. Т. Лукман говорит, что феноменология обращает внимание на то, как каждый член общества обретает свой жизненный опыт. Поэтому целостное восприятие социума уступает место фрагментарному, разрозненному, а научный анализ - описанию.
Действительно, исходной посылкой рассуждений феноменологов становится мышление и его законы. Феноменологическое откровение можно выразить единой фразой «Возвращение исходной ситуации мыслителя» [3, с. 103]. Человек есть человек сознающий, постоянно находящийся в творческом акте смыслонаделения, смыслообнаружения. Однако прозрачность подобного взгляда на
человеческое бытие не столь очевидна, как это может показаться на первый взгляд. Творческое деяние далеко не равнозначно ни действию психических механизмов, ни простому использованию логических операций, считает предшественник А. Шюца, немецкий философ-феноменолог Эдмунд Гуссерль. Его суть в ином. Наше «существование в мире» - ничто иное, как непрерывное становление (непревзойденное «Cogito ergo sum» Декарта), экзистенциальное созидание из чего-то подлежащего, своего рода «живой внемен-тальной реальности души» [3, с. 102].
Обычное, «неочищенное сознание» изобилует множеством ложных или искаженных представлений (как то общественное мнение и оценки, личные заблуждения и предрассудки), с помощью которых мы пытаемся осмыслить происходящее, в то время как глубины сознания несут изначальный смысл сущего, истину. Собственно то, что предлагает Э. Гуссерль, - своего рода «очищение» (редукцию) нашего сознания от всего внешнего, эмпирического и оценочного для ничем не замутненного созерцания. Этим и занимается феноменология - наука о «чистых», идеальных сущностях, явленных сознанию, т. е. феноменах. Они причастны потаенной первооснове нашего опыта, раскрывающей суть вещей. Они - свидетельства неразрывной связи сознания и бытия, укорененного в человеке единства мироздания, еще до наделения этого мироздания каким-либо содержанием.
Поздний Э. Гуссерль видит доопытную основу человеческого существования в здравом смысле или самоочевидном, донаучном обыденном знании. На нем основана наша повседневная, практическая жизнь, наш «жизненный мир». Именно к этому, не вызывающему сомнений и замешательства знанию и обращается А. Шюц. Истины «жизненного мира» Э. Гуссерля, обретенные «очищенным» сознанием, он превращает в общие, или интерсубъективные смыслы и значения, рожденные совместным опытом людей. А. Щюц пишет о типизациях, интуитивно достоверных для данного сообщества правилах восприятия и осмысления всего существующего.
Мы узнаем и объясняем для себя окружающий мир благодаря наложению мыслительных схем, сформированных определенной социокультурной средой. Эти схемы, или идеально-типические структуры, по природе своей подобны коллективно разделяемому опыту. Мы полностью доверяем им и даже не задумываемся над тем,
когда и как их применять. Это получается автоматически и «бездумно». Так мы ходим, едим, берем вещи с полок, протягиваем навстречу друг другу руки.
Следовательно, акцент А. Шюца - на смысловых (хотя и общесоциальных, а не индивидуальных) критериях нашего восприятия. Высказанное Т. Лукманом опасение подтверждается: феноменологический подход скорее принадлежит области теории познания в социальных науках, нежели социологии как таковой. Весь вопрос в том, что это представляет собой «социология как таковая»? Пагубно ли для социологии задумываться над тем, что именно и в какой мере она способна постичь, или размышления на эту тему излишни, надуманны?
Полагаем, что подобные размышления не только правомерны, но и необходимы для любой, сколько-нибудь серьезной теории общественной жизни. Не будем обманываться: часто ли мы вспоминаем, сколь хрупка и эфемерна та самая социальная реальность, с которой так уверенно и свободно обращаемся?
Социальное дословно значит межтелесное, межчеловеческое. Это - все то, что связано с совместной жизнью людей, их сопринадлежностью друг другу, взаимной сопричастностью. Оно не подвластно восприятию нашими физическими органами. В отличие от естественных наук, социальные работают с тем, что гораздо труднее уловить в понятиях, не говоря уже о точных расчетах.
Социальная реальность символична. Она, по сути своей, - сфера смыслов и значений, рожденных внутри человеческого общения, в диалоге между людьми. Это пульсирующая ткань их совместного творчества. Отсюда уникальное свойство социальной материи терять свою одушевленность, рассыпаясь в неловких руках исследователя, как только он пытается свести ее к застывшим формам. Таящаяся в них глубина человеческих связей исчезает. Остаются схемы, исчисляемые, но безжизненные. Вспоминается тонкое наблюдение отечественного философа Э. В. Ильенкова о сходстве специфики «измерения» социокультурного пространства с законами квантовой физики: чем точнее измерительная процедура, тем сильнее деформируется объект исследования.
Феноменологи и в первую очередь А. Шюц достойно встречают этот вызов. Им чуждо представление о человеке как лишенном права голоса, неспецифическом объекте исследования. В равной
мере им претит и понимание социальной среды как независимой от человеческого сознания и опыта. Люди, по Шюцу, приходят не в застывший мир жестких форм, но в незавершенное творение, ежесекундно достраивая его в общении. Ибо парадокс реальной жизни как раз и заключается в том, что социальные предписания не столько ограничивают, сколько пробуждают человеческую свободу. Зная нормы и стандарты поведения в обществе, люди не тратят времени на детальное изучение ситуации, но могут, имея общее о ней представление, выказать немалую изобретательность и непринужденность.
Более того, любая неясность или проблема заставляют человека отступать от уже имеющихся шаблонов и искать выход из создавшегося положения в прямом, непосредственном эксперименте с социальной действительностью, покидая доступные социологу пределы. Последний видит лишь голый факт свершившегося, новый отработанный в опыте и соответствующий культурным предписаниям «рецепт», более не требующий проверок и ставший «очевидностью», органической частью нашего жизненного мира. Но как бы мы не отстранялись от индивидуальных особенностей человеческого поведения, «первое и оригинальное объективное решение проблемы в основном все-таки зависит от субъективного, подходящего к случаю знания индивида»1 [8, с. 225]. Что же тогда делать науке? Каким образом возможно «охватить системой объективного знания структуры субъективных значений?» [6, с. 35]. И что тогда означает научное познание?
Отвечая на обращенные к самому себе вопросы, А. Шюц беспощадно разрушает все иллюзии традиционных социологических школ относительно неисчерпаемых возможностей науки и доступности социальной сферы. Ни прошлое, ни будущее состояния общества не могут быть сколько-нибудь серьезно изучены, ибо мы никогда не сможет полностью перевоплотиться ни в наших предшественников, ни в наследников, т. е. осмыслить происходящее так, как это может сделать переживший его человек. Остается настоящее, но и оно не всецело доступно. Область непосредственно переживаемого опыта общения людей лицом к лицу ускользает от нас. Мы не в состоянии проникнуть в сознание другого человека, его мысли и намерения.
1 Зд. и далее перевод наш. - Е. К.
117
Что же остается? Область опосредованного опыта, анонимного общения (ш11^е11;), когда люди воспринимают друг друга в качестве социальных типов, лишенных биографии, непредсказуемости и свободы. Объективное знание, по А. Шюцу, ограничено «обобщенными типами субъективного опыта» [7, с. 181]. Социолог вынужден игнорировать предельные глубины поведения в сознании человека и работать с социальными явлениями и событиями в их абстракции, за пределами непосредственных прямых контактов людей друг с другом.
Казалось бы, А. Шюц терпит поражение. Несмотря на все свои усилия, он в конце концов приходит к тому, что уже делали до него многие поколения социологов: к изучению обезличенной социальной среды с ее анонимными силами и процессами. В письме к классику структурно-функционального анализа Т. Парсонсу А. Шюц без всякого лукавства признается: «Все науки о поведении, таков мой тезис, могут достичь такого уровня аналитики, на котором они бы работали исключительно с объектами, созданными действиями и посредством действий субъекта, не обращаясь к самому субъекту или его действиям, иначе говоря, отбрасывая категории действия как такового» [9, с. 100].
Все так, за исключением маленького нюанса. Если для Т. Пар-сонса социальные институты - объективная реальность, эмпирически явленный, непреложный факт, то для А. Шюца - общезначимые представления о тех или иных сторонах общественной жизни, наше видение того, что неким образом существует. Оно не фатально. То, что Т. Парсонс принимает хладнокровно, с сознанием дела, А. Шюц переживает как необходимое, но от этого не менее печальное условие научного действа. Впрочем, социологические зарисовки не так уж сильно искажают нашу повседневную жизнь. Люди, пишет А. Шюц, привыкли действовать по «рецептам» здравого смысла и не склонны углубляться в свои собственные мысли и ощущения, не говоря уже о мыслях и чувствах других. Слишком велик риск, слишком высока психологическая цена, которую платят они за свою непосредственность и душевную открытость. Поверхностные, формальные взаимоотношения удобнее и безопаснее. Социолог обречен работать с гомункулами (ИошипсиН), а не живыми людьми, подводит итог А. Шюц.
Однако, чтобы увидеть жизнь даже этих «гомункулов», необходимо обрести социальное зрение. А даруется оно лишь тем, кто
входит в нее на правах полноправного члена, погружается в мир социальных символов, активно пользуется ими. И тут возникает довольно сложное препятствие на пути к постижению общества: человек стремится понять то, неотъемлемой частью чего является сам. Он воспитывается и формируется (в той или иной степени) социальной средой, которая, в свою очередь, является результатом его общения с себе подобными.
«Абсолютного наблюдателя» не существует и существовать не может, предостерегает нас французский философ экзистенциально-феноменологической ориентации, один из основоположников феноменологической социологии Морис Мерло-Понти. Любой социальный факт предстает перед нами «как один из вариантов жизни, частью которой является наша жизнь» [4, с. 88]. Социологическое видение немыслимо за пределами нашего ощущения мира и человека в нем. Наука, резонно утверждал выдающийся немецкий социальный философ Мартин Хайдеггер в 1953 г., - это «способ, притом решающий, каким для нас предстает все, что есть» [5, с. 239].
Социальное - не просто объект, но скорее опыт наших взаимоотношении с ним, осмысленный и потому значимый. Запечатлеть социальное можно только благодаря кому-то, через кого-то. Пренебрегнуть этим соображением значит не заметить чрезвычайно коварной особенности развития теоретической социологии, на которую именно феноменологи, а вслед за ними, уже неоднократно и мы, обращаем свое внимание [2]. Исследователь фокусирует собою потоки реальности, преобразуя и осмысливая их в своей теории. Последняя никогда не бывает простым отражением, сухой стенограммой изучаемого. Она - творческое воспроизведение действительности думающим человеком. Воистину, где гарантии того, что исследователь, принадлежащий к тому же самому обществу, что и те, поведение кого он изучает, не искажает действительность самим фактом своего проникновения в нее, а тем более используемыми, конкретными процедурами и техниками. Всегда ли социолог задумывается над тем, как получено наше знание и, стало быть, насколько оно достоверно, вопрошают феноменологи? Так может быть нам и стоит взглянуть на феноменологическую социологию не с точки зрения безупречности ее выкладок и удобства их применения на практике, а как на стремление обратиться к тем проблемам, которые в силу своей чрезвычайной сложности и противоречивости
были просто обойдены вниманием социологов? Ведь в этом случае идеи А. Шюца дают нам право размышлять не столько о конкретной социологической теории (хотя таковая у феноменологов безусловно присутствует), сколько о возможностях и границах самой науки об обществе. Не есть ли это попытка очень серьезного разговора о том, к чему надо снова и снова возвращаться, чтобы идти дальше?
Завершим мы свои раздумья о феноменологической социологии цитатой из работы «Социальное конструирование действительности», написанной Т. Лукманом в соавторстве с П. Бергером. Все социологические построения, пишут они, разумно было бы воспринимать не в качестве «научных» суждений, а «в высшей степени своеобразного и значимого способа конструирования реальности в современном обществе. Такой анализ, конечно, брал бы в "скобки" вопрос о "научной ценности" этих теорий и просто рассматривал бы их как данные для понимания той субъективной и объективной реальности, в которой эти теории возникли и на которую в свою очередь они оказывают воздействие» [1, с. 301].
Трудно отыскать лучший аргумент в пользу жизнеспособности феноменологического подхода. Уберегая от излишней самоуверенности, феноменологическая социология одаривает нас удивительными прозрениями. Не существует и не может существовать единого, общепринятого научного «отпечатка» социальной действительности. И дело здесь не в ярлыках, которыми одаривают себя самих и друг друга социологи. Межчеловеческая реальность подобна первозданности белого цвета, который, преломляясь в наших умах, предстает яркой радугой чистых цветов и оттенков. Все они - составляющие единого спектра, многоцветье белизны. Каждая авторская перспектива хороша и интересна по-своему. Каждая из них содержит в себе проблеск истины, являет смысл, содержание социального в отпущенных ему пределах. Но только вкупе (и не простым механическим наложением, а искусным взаимодополнением) они могут вернуть нас к первооснове всех научных воззрений, позволяя действительно прикоснуться к ней, нащупав те нервные центры, которые животворят социальную науку.
Вслед за понимающей социологией Вебера, сторонники феноменологического подхода пытаются привлечь наше внимание к тому, что для ученого социальная модель всегда будет поступком, ответственным выбором определенного толкования действительности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. - М. : Медиум, 1995. - 323 с.
2. Кравченко Е. И. Вера как основа познания (теоретико-социологический аспект) // Актуальные проблемы международных отношений. - М. : МГЛУ, 2013. - С. 59-67. - (Вестн. моск. гос. лингв. ун-та; вып. 2 (662). Сер. Исторические. Политические науки).
3. Мамардашвили M. Как я понимаю философию. - M. : Прогресс, 1992. 408 с.
4. Мерло-Понти М. В защиту философии. - М. : Изд-во гуманитар. лит-ры, 1996. - 248 с.
5. Хайдеггер М. Наука и осмысление // Время и бытие. - М. : Республика, 1993. - 448 с.
6. Schutz A. Collected Papers I: The Problem of Social reality / The Hague: Martinus Nijhoff. - 1962. - 420 р.
7. Schutz A. The Phenomenology of the Social World. - Evanston. III.: Northwestern University Press. - 1932 / 1967. - 671 р.
8. Schutz A., Luckmann Th. The Structure of the Life World. - Evanston, III.: Northwestern University Press, 1973. 293 р.
9. Schutz to Parsons // The Theory of Social Action: the Correspondence of A. Schutz and Т. Parsons / Ed. R. Grathoff. - Bloomington : Indiana University Press, 1978. - 166 р.
