CC BY
30
каждый будет искренним и последовательным христианином. На пути добра имеются три препятствия, которые необходимо преодолеть. Эти препятствия суть: вражда различных народов друг к другу, вражда общества к преступникам и вражда различных общественных классов.
Таким образом, преодоление зла необходимо вести в трех сферах: национальной, экономической и уголовной. Для каждой из них Соловьевым разработана теория, в которой выделен главный вопрос и дано его решение. Подробным образом исследована система уголовного права, раскрыта «теория возмездия», построена теория войн, осуждена плутократия. Выявлены и решены национальный, правовой и экономические вопросы. Причем решение это учитывает связь поколений («деды», «отцы» и «дети»), в которых развитие добра идет по возрастающей - от единичного человека к человеку собирательному, через стадии - семья, народ, человечество. Этот «исторический процесс есть долгий и трудный переход от зверочеловечества к богочеловече-ству».
Владимиру Соловьеву, как и многим его предшественникам, не удалось решить проблему теодицеи в философс-
А. ШИРЯЕВА, кандидат философских наук
Размышляя о Гумбольдте - не о великом филологе, а о его младшем брате Александре, я часто спрашиваю себя: кем он является в истории науки и каковы пути, которыми призвание ведет ученого к его открытиям? Алек-
ком плане. Однако ее теологическое рассмотрение было событием для современников, придерживающихся христианских взглядов. Вот, что писал, например, Городенский в статье «Нравственная философия В.С.Соловьева», опубликованной в 1899 г. в журнале «Богословский вестник»: «В «Оправдании Добра» В.С.Соловьев дает нам органически цельную систему христиански нравственной философии, естественно вытекающую из христиански воспитанного мышления». Подобных благожелательных отзывов на «Оправдание Добра» было много. И в самом деле, какой истинно верующий останется глух к такому, например, призыву В.С.Соловьева: «В совершенном внутреннем согласии с Высшею Волею, признавая за всеми другими безусловное значение или ценность, поскольку в них есть образ и подобие Божие, принимай возможно более полное участие в деле своего и общего совершенствования». Жизнь самого Владимира Соловьева была проникнута идеей служения добру; его мысли находились в согласии с поступками, что не могло остаться в тени.
Для Соловьева времен «Оправдания Добра» «радость в Боге - верная примета Истины».
СУДЬБА
сандр часто кажется мне романтиком от науки, несмотря на его склонность, почти что помешательство, проверять всё опытным путем. Как в нем сочетается стремление к систематизированию, упорядочению, дотошность иссле-
дователя и невероятное мужество с почти катастрофическим стремлением жить, с восхищением перед красотой природы?
Позволю себе в связи с этим небольшое отступление методологического характера. Дело в том, что в судьбе А. Гумбольдта как мыслителя удивительным образом переплелись два ясно выраженных в истории культуры типа мышления.
Первый связан с деятельностью Галилея - Ньютона, других ученых классической (и неклассической) науки и характеризуется объектным методом исследования (действительность в форме объекта, по выражению К. Маркса) [1] и поиском так называемой «объективной» истины с целью «покорения» природы.
Второй - назовем его условно «эс-тетически-космическим» - известен именами Гёте, Тейяра де Шардена, Швейцера, Циолковского, Вернадского [2], Чижевского [3], Любищева и других мыслителей, ищущих гармонии, симфонии человека и мира («экофилия»). Сегодня этот тип научности нашел воплощение в так называемом по-стнеклассическом естествознании и обществознании (концепция коэволюции, синергетика, биофилософия, постмодернизм и т.д.).
Подчеркну, что эти стили научного исследования повсеместно присутствуют в культуре с момента ее зарождения и одинаково присущи как приро-дознанию, так и человекознанию.
Надо полагать, что в творчестве А. Гумбольдта, универсалистском по сути (не случайно университет в Берлине носит его имя!), диалектически сочетаются оба эти типа (стиля, способа) научного познания.
Одна черта характера делает его, как всякого одаренного человека, похожим на ребенка - то, с какой детской непосредственностью он проверя-
ет на себе воздействие того или иного явления: становится босыми ногами на электрического ската или спускается в огнедышащее жерло вулкана. Кто же он все-таки, Александр фон Гумбольдт?
«Какое счастье! У меня кружится голова от радости... Мы высадимся на Канарских островах и у Каракаса, на побережье Южной Америки. Как много наблюдений смогу я сделать для своего труда о строении земного шара! Более того, человек должен стремиться к благому и великому. Остальное зависит от судьбы...»
Эти слова принадлежат не великому мореплавателю или писателю. Их однажды написал в своем дневнике именно Александр Фридрих Вильгельм фон Гумбольдт (14. 09. 1769 - 06. 05. 1859).
Путешественник, коллекционер, ботаник, минералог, географ, он был ши-рокоообразованным, просвещенным и. любознательным человеком. Ему посчастливилось быть знакомым и общаться с выдающимися людьми своей эпохи, такими, как Гёте, Шиллер, братья Шлегели, Форстер, Ж.-Л. Давид, Ж.-Б. Деламбр, Ж. Кювье, Э.Ж. Сент-Илер, и другими. Со многими он состоял в переписке, регулярно оповещая о своих новых открытиях в структуре живой и неживой природы.
Форстер вдохновил Александра на путешествия. Материалы американской поездки были собраны в тридцатитомном издании, содержавшем подробный отчет о населении, растительности, истории и географии Нового света. Это - поистине гигантский труд, целая коллекция впечатлений и научных наблюдений, приведенных в систему.
Тридцатью годами позже записями Гумбольдта восхищался плывший в Америку на «Бигле» Чарльз Дарвин: «Время после полудня я провел очень приятно, лежа на диване, беседуя с ка-
питаном или читая блестящие описания тропических видов Гумбольдта». То есть, помимо всего прочего, Александр прекрасно владел пером: природа щедро наградила его самыми разнообразными талантами.
На корабле «Писарро» Гумбольдт посетил острова Канарского архипелага. Блестящие описания природы и нравов выдают в нем человека необыкновенного кругозора, подлинного ученого, стремящегося постичь самую суть явлений, систематизировать и обобщать. В его текстах открывается для нас человек, тонко чувствующий красоту, воспитанный двумя эпохами - Просвещения и Романтизма. Разве это записи кабинетного ученого, сухого теоретика?
Александр, как всякий одаренный исследователь, был человеком увлеченным, и, стремясь постичь какую-либо сущность, он часто забывал о себе. Себя он тоже мог использовать в качестве «экспериментального материала». Невероятный интерес ученого к живому и неживому влечет его в самое жерло вулкана Тейде, о чем Вильгельм прочтет в его письме:
«Мы спускались в кратер - вероятно, глубже, чем какой-либо другой путешественник до нас... Всё это не так уж опасно, но вот усталость от чередования жары и холода одолевала нас: в кратере мы прожгли себе дыры в одежде, попадая под раскаленные серные газы, и тут же у нас стыли руки, хотя было вроде не так холодно -2 по Реомюру (-2,5 по Цельсию). Боже, какие удивительные ощущения на этой высоте в 11500 футов (3711 метров)!»
В сочинениях Гумбольдта изумляет дотошная подробность описания судьбы народности гуанчи, населявшей Канарские острова и бесследно исчезнувшей. Не остаются без внимания и местные наречия, ибо филологические изыскания были для него непременной
частью «космоведения». Всё-всё привлекает внимание ученого-натуралис-та, как можно более полно старается он зафиксировать картину увиденного. С удивительной, поражающей воображение читателя трудоспособностью он работает и ведет записи.
Добавить красок к картине космоса, и как можно больше, - вот к чему стремится исследователь. Как будто осознавая краткость отпущенного Человеку времени на Земле, он торопится успеть как можно больше.
Ученый настолько самозабвенно предавался исследованию природных явлений и так вдохновлялся научными идеями современников, что даже проверял новые открытия сам. Иногда ставил опыты на себе, превозмогая боль. Так, познакомившись с исследованиями Луиджи Гальвани (1737-1798) и Алессандро Вольта (1745-1827) по животному электричеству, он занялся физиологическим экспериментированием. Показательным можно считать отрывок из письма Блуменбаху, написанного в июне 1795 г.:
«Мне наложили два нарывных пластыря на спину (на трапециевидную и дельтовидную мышцы), каждый величиной с шестифранковый талер. Сам я лежал на животе. Когда пузыри были вскрыты, к обнаженной ткани были поднесены кусочки цинка и серебра, и я почувствовал болезненную пульсацию, трапециевидная мышца сильно вздулась, и ее сокращения болезненно отдавались в затылочной кости и остистых отростках позвонков. Прикосновение кусочком серебра вызвало три или четыре простых удара, которые я различил совершенно отчетливо. Лягушки дергались у меня на спине, даже когда их нервы не соприкасались непосредственно с цинком. Моя рана служила проводником, причем я ничего не чувствовал».
Обладающий ясным аналитическим
умом, склонный к отчетливым теоретическим построениям, Гумбольдт, бывший современником и просветителей, и романтиков, вовсе не был чужд чувствительности и тонкости восприятия. Вот отрывок одного из его писем к брату времен плавания в Америку: «Ночи были прекрасны; лунный свет, льющийся с этого щедрого южного неба, так ярок, что можно различить знаки на секстанте; а созвездия Центавра и Волка! Какая ночь!.. Вечерами море светилось. У Мадейры нам встретились птицы. Они доверчиво спустил ись на корабль и целыми днями плыли вместе с нами».
Шиллер, друживший с А. Гумбольдтом, все-таки разочаровался в нем, считая, что Александр, занимаясь множеством мелких проблем, не совершит великого открытия, считал его мелочным, беспокойно-суетливым и бесчувственным. Иначе говоря, видел в нем сухого теоретика. По поводу таких ученых и Гете в Фаусте писал: «Суха теория, мой друг, // А древо жизни пышно зеленеет... »
Романтик Шиллер подмечал в Александре недостаток воображения. Химик же А.Ф. Фуркруа (1755-1809) - напротив, считал, что излишняя эмоциональность Александра мешает ему углубленно заниматься наукой.
А. фон Гумбольдт - всё-таки типичная для Германии вообще и для Германии первой половины XIX в. «фигура». Ведь именно частью национального характера является пунктуальность, аккуратность, педантическое следование уставу, что порождает склонность к систематизации, чистоту логических построений.
Для германца в основе всего - рацио, инструкция и коллекция. Великая плеяда романтиков, нарушившая каноны этого механического мира, рано ушла из жизни. В Германии всегда были лучшие оптики и механики, дотошные систематизаторы-ботаники и энтомоло-
ги, коллекционеры, так называемые «аптекари», среди которых росли и воспитывались и братья Гумбольдт. В семье прусского майора и камергера домашние называли Александра «маленьким аптекарем» - в тогдашнем понимании собирателем редкостей - и с некоторым пренебрежением «ученым».
В 1806 г. Александр писал французскому физику М.О. Пикте: «До шестнадцати лет у меня не было желания заниматься науками. Мной владел дух беспокойства, и я хотел сделаться солдатом (!). Мои родители не одобрили этой склонности; я должен был посвятить себя финансам и не имел никогда возможности прослушать курс ботаники или химии. Почти все науки, которыми я сейчас занимаюсь, я изучил сам и уже очень поздно. Я ничего не слышал об изучении растений до 1788 г., когда я имел случай познакомиться с Вильденовым, одного возраста со мной. Который только перед этим опубликовал свою «Флору Берлина». Его мягкий и любезный характер способствовал еще большей любви к ботанике. Он не давал мне формальных уроков, но я приносил собранные мною растения, и он их определял. Я увлекся ботаникой и, в особенности, низшими растениями. Вид даже сухих экзотических растений в гербарии заполнял мое воображение теми радостями, которые должна доставлять растительность более теплых стран. Вильденов был в тесном контакте с Тунбергом и часто получал от него японские растения. При виде их я не мог не думать о посещении этих стран».
Образование А. Гумбольдта было весьма фрагментарным, отрывочным. Но он тяготел к целостности познания и поступил в университет в Гёттингене. На первых порах его увлекала ботаника. Идея «жизненной силы» побудила его посвятить много времени изучению паразитических растительных организмов.
Александр страстно коллекционировал знания и впечатления. Его путешествия зрелых лет тоже способствовали наблюдению за явлениями и событиями, из которых он составлял своего рода коллекцию. Всё-всё это, по его мнению, должно было пойти на пользу человечеству:
«...Нет счета тому неизведанному, что мы при всей нашей ограниченности еще способны познать. ... И дело только за тем, чтобы обратить все силы духа, всё его величие и блеск на служение общему благу».
Широкий круг познаний и ум Гумбольдта высоко оценивал И.В. Гёте; о своем друге он писал великому герцогу Карлу-Августу: «Он поистине «рог изобилия» науки о природе. Его общество исключительно интересно и поучительно. За восемь дней нельзя вычитать из книг того, что он рассказывает за час».
Гумбольдт, в свою очередь, вдохновлялся дружбой своего великого современника и посвятил ему «Идеи о географии растений«, опубликованные в 1807 году.
Вероятно, мысли друзей были похожими, поэтому личность Гумбольдта и споры между ним и Гете оказали существенное влияние на вторую часть «Фауста», в которой речь идет о преобразовании природы, переустройстве мира.
Вероятно, письмо Александра Каролине фон Вольцоген от 14 мая 1806 года наиболее точно характеризует Гумбольдта как выразителя идей своего времени: «...Как в лесах Амазонки, так и на хребте высоких Анд познал я, что одушевленная одним дыханием от полюса до полюса - единая жизнь разлита в камнях, и в растениях, и в животных, и во вздымающейся груди человека. Всюду был я проникнут сознанием, как мощно повлияли на меня те йенс-кие отношения, когда я, вознесенный
воззрениями Гете, оказался как бы вооруженным новыми органами».
Активный творческий период его жизни приходится на первую третьХ1Х века, период расцвета романтизма и излета просветительских идей. Разносторонность Гумбольдта строгие логики воспринимают как отсутствие цельности. И в самом деле, он будто бы постоянно мечется, меняя темы и научные интересы. Ну что за непостоянство для германца! Чем только не занимается он в своей жизни - и ботаникой, и филологией, и минералогией, и горным делом... Неудивительно, что жизнь, которую он начинал «маленьким германским аптекарем» - дотошным систематизатором и занудой, закончилась тем, что он объездил полсвета. Кто бы мог, глядя на Гумбольдта-студента, подумать, что под парусами «Писарро» он поплывет к берегам Нового Света путем великих первооткрывателей? Конечно, эпоха романтизма отпечаталась в личности Гумбольдта, и в прусском обществе, где всё подчинено строгому уставу и отлажено, как механизм, он не сошел с ума и не погиб, как многие романтики, а сделал множество открытий и обобщил результаты своих исследований в значительных собраниях сочинений. Тем не менее, склонность коллекционера и просветительское рацио проявлялись во всем. Он педантично классифицировал экземпляры своих коллекций, а из микроорганизмов предпочитал плесень и грибы - организмы распада. Так кто же он - великий Александр Гумбольдт?
Примечания
1. Крайним его выражением является пози-вистский сциентизм, технократизм, экофобия и т.п.
2. «Синтетическое изучение объектов природы - ее естественных тел и ее самой как «целого» - неизбежно вскрывает
черты строения, упускаемые при аналитическом подходе к ним, и дает новые» (Вернадский В.И. Гёте как натуралист // Бюллетень Московского об-ва испытателей природы. - 1946. - Т. XXI. - Ч. 1. - С. 37); «В «Космосе» А.Гумбольдта - создании той же эпохи, но более проникнутом религиозным чувством - видим мы ясное выражение того же на-
строения (Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление. - М., 1991).
3. См.: ПрасоловаЕ. Музейная педагогика: гуманитарная парадигма // Высшее образование в России. - 2000. - № 1. -С. 75-84; Чижевский А.Л. «Я молнию у неба взял» // Высшее образование в России. - 2000. - № 2. - С. 91-98.
Ниже печатается отрывок из труда А. Гумбольдта «Космос» Александр фон ГУМБОЛЬДТ
«Человек - гражданин Вселенной»1
Предисловие автора
На позднем закате многоволновавшейся жизни передаю я немецкой публике творение, которого образ в неясных чертах рисовался перед моей душой почти целые полвека. В иные минуты я считал исполнение этого творения невозможным: и, оставив его, я опять, быть может, неосторожно, возвращался к нему. Посвящаю его моим современникам с робостью, которую должна внушать мне справедливая недоверчивость к моим силам. Я стараюсь забыть, что долго ожидаемые сочинения все менее встречают снисхождение.
Если по внешним обстоятельствам моей жизни и по неудержимому стремлению к разнообразным знаниям я, готовясь к большому путешествию, был принужден несколько лет как бы исключительно заниматься отдельными отраслями знаний: описательною ботаникою, геогнозиею, химиею, астрономическими определениями мест и земным магнетизмом, - то все-таки собственно цель моих изучений всегда лежала выше.
Главным моим побуждением всегда было стремление обнять явления внешнего мира в их общей связи, природу как целое, движимое и оживляемое внутренними силами. Близкое знакомство с даровитыми людьми рано убедило меня в том, что без строгого изучения отдельных частей естествознания всякое великое и общее миросозерцание будет призрачно и неопределенно. Эти отдельные части естествознания по самой сущности своей заимствуют силы одна от другой, взаимно оплодотворяются. ... Таким образом каждая сфера явлений ведет любознательного наблюдателя к другой сфере, ее же обуславливающей или зависящей от нее.
Немногие из ученых-путешественников имели, как я, счастье не только видеть прибрежные земли, как это бывает во время плаваний кругом света, но и обширные пространства во внутренности обоих материков, и именно там, где представляются самые разительные противоположности альпийского, тропического ланд-
1 Печатается с сокращениями по изданию: Александр фон Гумбольдт. Космос. Опыт физического мироописания. М., 1866.
