CC BY
71Суд Евразийского экономического союза: от правовой позиции к действующему праву
Татьяна Нешатаева*
Большую роль в укреплении евразийской интеграции играет Суд ЕАЭС как союзный орган, отвечающий за правовое регулирование отношений и урегулирование споров как между государствами-членами, так и между хозяйствующими субъектами. Основной формой деятельности Суда ЕАЭС является интерпретация права Союза, обеспечение правового единообразия и судебный контроль в сфере нормоприменения. Одна из главных функций Суда заключается и в совершенствовании норм евразийского права с целью восполнения пробелов в союзном праве через формулирование правовых позиций, скрепляющих все виды правового регулирования, которые предусмотрены договорами и получили отражение в единой, скоординированной и согласованной политике. Суд интерпретирует нормы международных договоров, решения международных органов и действия органов власти государств-членов. В своей деятельности Суд также вырабатывает правовые позиции о прочтении международно-правовых норм и об их действии, а в спорных ситуациях быстро и эффективно заполняет пробелы, устраняет неопределённости и двусмысленности в праве Союза с целью ликвидации проблем текущего правоприменения в государствах-членах. При этом важным видом деятельности Суда остаётся установление содержания правового акта для его практической реализации через его толкование, а также учёт накопленного опыта, содержащегося в особых мнениях судей и судебных прецедентах.
^ Суд ЕАЭС; международный нормоконтроль; правоприменение в наднациональном праве; прецедентное право; толкование международных норм;устранение 001: 10.21128/2226-2059-2017-2-64-79 правовой неопределённости
JUS GENTIUM
Евразийская интеграция на пути к созданию современного наднационального объединения, Евразийского экономического союза (далее — ЕАЭС, Союз), прошла несколько этапов — от Таможенного союза через Единое экономическое пространство, а затем и через Евразийское экономическое сообщество (далее — ЕврАзЭС), непосредственного предшественника образованного в 2014 году Союза. ЕАЭС — это международная организация, являющаяся самостоятельным субъектом международного права, которому государства-участники (Республика Армения, Республика Беларусь, Республика Казахстан, Кыргызская Республика, Российская Федерация) передали компетенцию по установле-
* Нешатаева Татьяна Николаевна — доктор юридических наук, профессор, судья Суда Евразийского экономического союза, Минск, Республика Беларусь (e-mail: tneshataeva@gmail. com).
нию обязательных норм права (единая политика) в определённых сферах экономических отношений, а также по их интерпретации. За создание единых правил поведения отвечают четыре органа Союза. Два из них работают на основе согласования воль как международные межправительственные органы — это Высший совет и Межправительственный совет. Два других — Евразийская экономическая комиссия (далее — ЕЭК) и Суд Евразийского экономического союза (далее — Суд ЕАЭС) — действуют как наднациональные структуры, принимающие решения вместо государственных органов власти в строго ограниченных сферах (раздел III Договора о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 года).
Эволюция таможенного экономического сообщества государств к их экономическому союзу наднационального типа стала возможной благодаря последовательной деятельно-
сти институтов интеграционных образований. Свою роль в этом процессе в настоящее время играет Суд ЕАЭС как союзный орган, отвечающий за нормоконтроль в сфере интеграции. Судебный нормоконтроль в свою очередь предполагает в качестве основной деятельность Суда по толкованию норм евразийского права с целью восполнения пробелов правового регулирования путём формирования правовых позиций, точечным образом скрепляющих все три вида правового регулирования, которые предусмотрены договорами и получили названия единой, скоординированной и согласованной политики. Таким образом, Суду необходимо интерпретировать нормы международных договоров, решений международных органов и действия органов власти государств-членов1.
1. Цель Суда - правовое единообразие
Деятельность Суда в качестве основного интерпретатора права Союза определена в главе I Статута Суда ЕАЭС (приложение № 2 к Договору о ЕАЭС), пункт 2 которой гласит, что «целью деятельности Суда является обеспечение в соответствии с положениями настоящего Статута единообразного применения государствами-членами и органами Союза Договора, международных договоров в рамках Союза, международных договоров Союза с третьей стороной и решений органов Союза».
Поскольку Суд обеспечивает единообразное правоприменение, можно сделать вывод, что одной из функций Суда является надзор за соблюдением норм права Союза с целью проверки единообразия правоприменения. Наблюдение с целью проверки определяется как контрольная функция органа2. Наблюдение с целью проверки применения норм права получило определение «нормоконтроль», «судебный нормоконтроль»3.
Согласно главе IV Статута, Суд начинает свою деятельность только в случае возникно-
1 О формах деятельности Суда см.: Евразийская интеграция: роль Суда / под ред. Т. Н. Нешатаевой. М. : Статут, 2015.
2 В одном из словарей русского языка контроль в первом значении слова определяется так: «Контроль — 1. Наблюдение с целью проверки, проверка» (Словарь русского языка : в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. Т. II. М. : Русский язык, 1986).
3 См.: Никитин С.В. Судебный контроль за нормативными
правовыми актами в гражданском и арбитражном процессе : монография. М. : РАП ; Волтерс Клувер, 2010.
вения правового конфликта4 в виде спора по вопросам реализации международных норм, в том числе и в решениях национальных органов власти, или в виде вопроса от органов Союза, международных чиновников или органов государств-участников, сомневающихся в способах реализации этих международных норм. Правовой конфликт разрешается Судом путём принятия обязательных решений или рекомендательных консультативных заключений.
Таким образом, основной формой деятельности Суда ЕАЭС является судебный контроль в сфере нормоприменения. Именно эта функция контроля передана государствами-членами Суду ЕАЭС как наднациональному органу. В связи с тем, что судебный контроль протекает в определённых процедурно-процессуальных рамках и лишь в случае возникновения правового конфликта осуществляется в процедурах правосудия путём рассмотрения вызвавших разногласия вопросов (первая стадия конфликта) или спора (вторая стадия конфликта), предполагающего соблюдение международных стандартов, выработанных применительно ко всем стадиям международного правосудия: состязательность, беспристрастность, равноправие, независимость и т. д. При этом основным выводом акта Суда ЕАЭС всегда остаётся вопрос действительности или недействительности нормы права Союза, правомерности или неправомерности действия или бездействия органов Союза и властей государств-участников. Лишение Судом международного правового акта юридической силы означает отмену этого акта в определённый момент с приостановлением его действия самим Судом (п. 112, 113 Статута Суда).
Таким образом, акт Суда ЕАЭС действует как акт негативного правотворчества. Кроме того, в результате признания нормы недействительной («не соответствующей Догово-
4 Согласно «Словарю русского языка» под ред. А. П. Евгенье-вой, конфликт — столкновение противоположных сил, мнений. Из специальной литературы по конфликтологии см., например: Светлов В.А., Семенов В.А. Конфликтология. СПб. : Изд-во Межпарламентской ассамблеи Евразийского экономического сообщества, 2011; Анцупов А.Я., Шипи-лов А.И. Словарь конфликтолога. СПб. : Питер, 2006. В последнем находим следующее определение: «Конфликт — наиболее деструктивный способ развития и завершения значимых противоречий, возникающих в процессе социального взаимодействия» (с. 158).
ру» — формулировка пунктов 104, 106 Статута) в нормативно-правовой системе Союза может появиться пробел в правовом регулировании, который восполняется только соответствующим регулирующим органом Союза. Однако существование такого пробела невозможно в силу целеполагания, согласно которому Суд обязан обеспечить единообразное правоприменение на постоянной основе с целью создания условий для стабильного развития экономик государств-членов в интересах повышения жизненного уровня их населения (ст. 4 Договора).
Именно направленность на реализацию целей Союза понуждает Суд при рассмотрении спорных вопросов формулировать положение, направленное на преодоление неединообразия в правоприменении. Такое положение содержит правило, регулирующее поведение лиц, участвующих в экономических отношениях в Союзе. Положения судебного акта, содержащие правило будущего поведения акторов международных отношений, получили наименование правовой позиции и относятся современными правоведами к форме правотворчества5.
2. Правовая позиция - результат судебной деятельности
Понятие «правовая позиция» получило закрепление в современном законодательстве государств — членов Союза применительно к судебной власти. Так, в Федеральном конституционном законе от 21 июля 1994 года № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» данный термин встречается несколько раз и формулируется как позиция судей по определённому вопросу, «свободная от политических пристрастий» (ст. 29). Судебные правовые позиции серьёзно изучаются, анализируются, критикуются, но при этом, по общему признанию, в настоящее время являются действующими правилами, регулирующими общественные отношения6.
5 См.: Марченко М.Н. Судебное правотворчество и судебное право. М. : Проспект, 2011; Карапетов А. Г. Борьба за при -знание судебного правотворчества в европейском и американском праве. М. : Статут, 2011; и др.
6 См.: Власенко Л. В. Налоговые правовые позиции судов: тео -рия и практика. М. : Норма ; Инфра-М, 2011; Зайцев В.В., Зайцев О.В. Правовые позиции: понятие и юридическое зна-
чение // Право и экономика. 2014. № 7. С. 4—8; Ершова Е. А,
Ершов В. В. Прецеденты толкования Европейского Суда по
В практике Суда ЕАЭС, как уже указывалось, возникает необходимость выработки замещающего правила (позиции) как по неясным, так и по спорным вопросам. Причины возникновения подобных вопросов в ходе применения международно-правовых норм коренятся в природе международных общественных отношений7.
Прежде всего, в эти отношения вступает множество полицентричных акторов: в ЕАЭС это государства, их органы, национальная бюрократия, хозяйствующие субъекты, наднациональные органы Союза, международная бюрократия и др.
Во-вторых, правила, регулирующие поведение этих лиц в рамках Союза, закрепляются в международно-правовых нормах на русском языке, отличающихся краткостью изложения и многозначностью специальных терминов, используемых в этих кратких формулировках. Многозначность прочтения Суд обязан заменить на однозначную терминологию, понятную всем евразийским акторам.
В-третьих, в международном праве отсутствует кодификация общих вопросов, в то время как Договор обязывает акторов учитывать и общие принципы международного права, и специальные принципы. Конкретизация этих принципов в конкретном деле также является задачей Суда (п. 50 Статута).
Наконец, государства-члены вводят в действие международно-правовые нормы на своих территориях не одновременно. Может сложиться ситуация, при которой нормы, действующие для одних акторов, окажутся необязательными для других в конкретном споре. Следовательно, для преодоления подобной полицентричности в действии норм Суд является тем органом, который призван упорядочить отношения всех участников союзных отношений путём формирования ясного и простого правила, единого для всех.
Согласно пункту 2 Статута, Суд ЕАЭС уполномочен создавать такие правила для единообразного прочтения союзной нормы в том случае, если норма позволяет выбирать между двумя или более альтернативами поведения участников правоотношений. Суду
правам человека // Российское правосудие. 2007. № 7. С. 12— 25.
7 См.: Jacob M. Precedents and Case-based Reasoning in the European Court of Justice: Unfinished Business. Cambridge : Cambridge University Press, 2014.
дано властное полномочие установить, какая из альтернатив востребована в данный момент развития Союза8. Следует учесть, что нормативное регулирование никогда не поспевает за развитием общественных отношений и, следовательно, Суд обязан «привязывать» действующую норму к развивающимся отношениям, формируя конкретизирующее правило в своей правовой позиции по спорному вопросу. То есть Суд обладает полномочием выбирать между различными возможными линиями поведения, каждая из которых является разрешённой, но становится сформулированной и определённо-правовой лишь после её утверждения судебным актом.
Иными словами, Суд в своей правовой позиции более точно определяет правовое содержание нормативного акта соразмерно сложностям социально-экономической жизни в тот момент, когда возникает в этом необходимость, проявленная конфликтной ситуацией.
Таким образом, в нашем понимании, судебная правовая позиция — это правило поведения субъектов спорного правоотношения, возникающее в результате деятельности Суда по установлению единообразного понимания действующей нормы права.
В делах 2015—2017 годов, рассмотренных в Суде ЕАЭС, проблемы различного понимания норм союзного права возникали в разных аспектах.
Прежде всего, вопрос возник в связи с неопределённостью понятия «права и законные интересы субъектов хозяйствования, нарушенные оспариваемой нормой права». Ответчик — ЕЭК - неоднократно настаивал, что истцы — хозяйствующие субъекты — не доказывают нарушения субъективных прав. Иными словами, регулирующий орган и предприниматели расходились в понимании этой формулы, ибо в ней соединены понятия абстрактного нормативного акта (действует для всех) и субъективного права и интереса конкретного лица, которое должно подтвердить нарушение субъективного права, возможно, наличием материального (нематериального) ущерба.
Суд, учитывая принцип свободы доступа к правосудию, отказался от подобного подхо-
8 См.: Барак А. Судейское усмотрение. М. : Норма, 1999; Raz J. Practical Reason and Norms. Oxford : Oxford University Press, 1999.
да и сформулировал правило, что «Статут Суда предоставляет хозяйствующим субъектам право на обращение в Суд в случае, если, во-первых, оспариваемый акт Комиссии или отдельные его положения непосредственно затрагивают их права и законные интересы и, во-вторых, касаются предмета их предпринимательской и иной экономической деятельно-сти»9. Последнее подтверждается уставными документами хозяйствующего субъекта. С этого момента все заявления хозяйствующих субъектов в Суд проверяются согласно правилу этой правовой позиции, которая придала абстрактный характер понятию субъективного права и интереса, что позволило избежать предоставления доказательств индивидуального характера на стадии возникновения судебного дела.
Далее Суду пришлось уточнять более сложное понятие наднационального регулирования. В консультативном заключении от 4 апреля 2017 года по заявлению Республики Беларусь особое значение приобрело уточнение терминов «единая политика — унифицированное регулирование». Как известно, термин «унификация» применяется лишь к национальному законодательству и может служить в том числе формой имплементации международного договора. Иными словами, норма договора дословно переносится в национальный закон. В таком смысле унифицированная международная норма может содержаться в законе.
Между тем союзная единая политика не предполагает, что отношения в данной сфере вообще могут подвергаться регулированию национальным законодательством. Следовательно, Суду предстояло дать уточнённое для Союза определение вида правового регулирования в сфере единой политики. Такое регулирование является наднациональным, то есть содержится в актах Союза. Позиция Суда определила, что «правила в сфере защиты конкуренции на трансграничных рынках урегулированы правом Союза и относятся к единой политике(наднациональное регулирование)»10. Многозначность правила об унификации в этой сфере исключается.
9 Постановление от 21 декабря 2015 года по делу по заявлению ЗАО «Дженерал Фрейт».
10 Консультативное заключение от 4 апреля 2017 года по заяв-
лению Республики Беларусь.
Таким образом, Суд в результате своей деятельности вырабатывал позиции (краткие правила) о прочтении международно-правовых норм и об их действии во времени и пространстве, что свидетельствует о том, что Суд в спорных ситуациях обязан быстро и эффективно заполнить пробел, устранить неясность, двусмысленность в праве Союза с целью ликвидации проблем текущего правоприменения в государствах-участниках11.
3. Толкование - метод судебной
деятельности
Пробел, неясность, двусмысленность статутных норм, а также несогласованность их появления в системе права — источник зарождения правовых конфликтов, разрешаемых Судом.
Отсюда основным видом деятельности Суда является установление содержания правового акта для его практической реализации. Установление содержания в целях единообразной реализации является толкованием (интерпретацией) акта права. Ключевое в судебном толковании — двуединство процесса познания и установления содержания нормы, переводимое в словесную форму.
В этом смысле толкование — это деятельность Суда, которая складывается из двух основных элементов: «а) уяснения содержания нормативного предписания и б) его разъяснения»12.
Таким образом, невозможно разъяснение вне толкования, как последнее невозможно лишь при уяснении, не облечённом в словесное оформление.
Толкование предполагает, что Суд не только сам познает содержание нормы, но и раскроет своё знание сторонам правового конфликта.
Отсюда следует вывод, который ещё в XVIII веке сформулировали толкователи церковного права — католические священники:
11 См.: например: решение от 21 февраля 2017 года по делу по заявлению Российской Федерации по спору о соблюдении Республикой Беларусь Договора о Евразийском экономическом союзе, статьи 125 Таможенного кодекса Таможенного союза, статей 11 и 17 Соглашения о взаимной административной помощи таможенных органов государств — членов Таможенного союза.
12 Алексеев С. С. Общая теория права : в 2 т. Т. II. М. : Юридическая литература, 1982. С. 290.
действующий закон тот, который высказало лицо, этот закон толкующее13.
Следует признать, что в современности норма действует в редакции судебного толкования. Так и статутная норма права ЕАЭС, породившая разночтение в правоприменении, действует в редакции, приданной ей судебным толкованием. Однако судебное толкование не абсолютно и не первостепенно, ибо всегда ограничено как самой нормой, так и принципами права (императивными нормами) в целом.
В таком контексте особое значение приобретают пределы и ограничения, признаваемые Судом при судебном толковании. О границах судебного толкования издавна ведётся самая ожесточённая научно-практическая дискуссия как в среде учёных14, так и в среде государственных деятелей15.
Крайние полюса такой дискуссии: с одной стороны, начиная с Монтескье, — отрицание судебного усмотрения и, следовательно, права на правовую позицию суда у Кельзена и Дворкина, а с другой — признание судебных правил, корректирующих статутные нормы, у широкого круга современных исследователей — Барака, Харта, Раза, Тихомирова, Марченко и многих других.
Не отвлекаясь на эти споры, возвращаюсь к выводу, сделанному ранее: Суд всегда рассматривает несколько альтернатив поведения и признаёт разрешённой одну из них16. При этом, формулируя в акте Суда правило поведения, Суд определяет свою правовую позицию по действующей статутной норме, конкретизирует её применительно к современному состоянию общественных отношений (эволютивное толкование в терминах Евро-
13 Американский цивилист Дж. Грэй в своё время отмечал: «Кто бы ни обладал абсолютным правом толковать любой писаный или неписаный закон, именно он является настоящим законодателем» (Gray J. Ch. The Nature and Sources of the Law. 2nd ed. New York : R. Gray, 1921. P. 102).
14 См.: Карапетов А.Г. Указ. соч.; Барак А. Указ. соч.; Hart H.L.A. The Concept of Law. Oxford : Oxford University Press, 1961; Raz J. The Authority of Law: Essays on Law and Morality. New York : Oxford University Press, 1979; Kelsen H. The Pure Theory of Law. Berkeley, CA : University of California Press, 1967; Dworkin R. Taking Rights Seriously. Cambridge, MA : Harvard University Press, 1977 и др.
15 См.: Выступление Председателя Конституционного Суда России В. Д. Зорькина на IX Всероссийском съезде судей.
16 См.: Евразийская интеграция: роль Суда / под ред. Т. Н. Не-шатаевой. С. 84—129.
пейского Суда по правам человека (далее — ЕСПЧ)17.
Таким образом, современный международный суд в процессе толкования статутных норм вырабатывает правовые позиции, определяющие применение норм права. Доктрина выделяет два основных способа судебного толкования — статичный (также именуемый в науке консервативным) и динамичный (более известный как «судебный активизм»). Различаются эти способы совокупностью приёмов, которые используются судом для раскрытия содержания правовых предписаний.
Статичный, или консервативный, способ толкования ограничивается установлением содержания статутной нормы без её проецирования на реализацию нормы в будущих правоотношениях путём расширения её элементов. При консервативном толковании первоочередное внимание уделяется тексту и контексту нормы, её грамматической, логической, технико-юридической, историко-систе-матической составляющих. Иными словами, задачей суда является реконструкция мысли составителя нормы, уяснение её буквального смысла на момент создания.
На наш взгляд, статичное толкование является основным этапом любого судебного толкования, и во многих случаях именно на статичном толковании деятельность суда заканчивается появлением простого и ясного правила прочтения для дальнейшего единообразного применения статутной нормы.
Поясним последнее утверждение примером из уже процитированного консультативного заключения по запросу Республики Беларусь. Государственные органы Республики Беларусь разошлись в понимании терминов статей 74 и 76 Договора о ЕАЭС и статьи 6 приложения № 19 к нему. В целях недопущения спора с органами Союза Республика Беларусь обратилась в Суд за заключением для разрешения спорного вопроса. Суд, используя статичный способ и поставив целью уяснение терминов, встречающихся в рассматриваемых положениях Договора, заявил: «Для толкования данной нормы принципиальным является понимание в соответствии с обычным значением использованных в ней терминов "запрет" и "критерий допустимости".
17 См., например: Харрис Д., О'Бойл М., Уорбрик К. Право Европейской конвенции по правам человека. М. : Развитие правовых систем, 2016.
Кроме того, следует определить разницу между прилагательными "дополнительный" и"иной"».
Далее в целях определения свободы усмотрения национального законодателя Большая коллегия Суда пришла к выводу, что «буквальное уяснение нормы пункта 3 статьи 74 Договора позволяет сделать вывод, что данная норма наделяет государства-члены компетенцией устанавливать нормы-запреты, а не нормы-дозволения».
Затем Суд сформулировал позицию:
«Нормой пункта 3 статьи 74 Договора государствам-членам предоставляется право дополнить в своем национальном законодательстве перечень запретов, а также требований и ограничений в отношении запретов, предусмотренных статьями 75—76 Договора.
Договор не содержит положений, позволяющих установить в нормах законодательства государств-членов иные критерии допустимости "вертикальных" соглашений».
Два указанных вывода позволили Большой коллегии Суда сформулировать правило «о том, что взаимосвязанное прочтение статьи 4, статей 74—76 Договора, раздела II Протокола не предусматривает право государств — членов Союза изменять установленные критерии допустимости "вертикальных" соглашений».
Таким образом, Суд ЕАЭС рекомендовал правило поведения по конкретному вопросу, соответствующее статутной норме права Союза.
Для выработки такого правила Суду не потребовалось познавать действие нормы во времени и пространстве, достаточно оказалось юридико-грамматического уяснения текста Договора.
При динамическом (активном, широком и пр. — определений множество) толковании к статике добавляется изучение судом результата действия нормы права не только в прошлом, но и на будущее время. Прочтение на будущее время предполагает уяснение правила таким образом, чтобы конкретизировать его применительно к новым обстоятельствам, которые отсутствовали в момент создания нормы, и, следовательно, дополнить правилом, рассчитанным на эти обстоятельства.
Именно толкование на будущее вызывает наиболее яростное отрицание права судебной власти на собственную правовую позицию, а
если прямо — то жёсткое неприятие самостоятельных властных полномочий независимого и неангажированного суда, контролирующего другие органы власти.
Однако именно эта функция международного суда оказывается наиболее востребованной в момент появления новых научно-технических решений или создания новых организационных структур для таких решений.
К примеру, у ЕСПЧ сегодня наиболее резонансные дела получили название «дела по биоэтике» и относятся к толкованию статьи 2 ЕКПЧ (право на жизнь): суду приходится решать вопросы права на жизнь, связанные с действием биотехнологий, — экстракорпоральное зачатие, суррогатное материнство, трансгендерное изменение, эвтаназия и др. Все эти вопросы решаются путём толкования международных норм, созданных в 1947 году, и у ЕСПЧ просто нет иного способа толкования таких норм, кроме динамического.
У Суда ЕАЭС более короткая история, следовательно, и статутные нормы более современны, но структура Союза развивается достаточно быстро, правовая база стремительно усложняется, что приводит к такому столкновению и конфликту правовых предписаний, которое требует динамического толкования и в условиях развития евразийской интеграции.
При динамическом толковании суд не может обойтись грамматическими, логическими, юридико-техническими приёмами: для разрешения правового конфликта приходится привлекать нормы более высокого порядка — императивные и сверхимперативные положения принципов международного права — костяк правовой системы, выработанной веками, признанной всеми или почти всеми государствами — членами международного сообщества (ст. 57 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 года). Принципы права служат основой создания правовой позиции, корректирующей норму права с учётом новых общественных обстоятельств, сложившихся после появления нормы. Иными словами, динамическое толкование также не беспредельно, оно ограничено действующими нормами jus cogens, прибегать к которым Суду ЕАЭС позволяет пункт 50 Статута Суда. Следует отметить, что императивные положения международного права обнаружить непросто: они могут содер-
жаться в различных актах международного характера.
В силу того обстоятельства, что первые примеры статического толкования приведены из консультативного заключения, при характеристике динамического толкования вновь обратимся к этой категории актов суда — консультативному заключению от 3 июня 2016 года по запросу сотрудников ЕАЭС, права которых оказались нарушены недобросовестным, с точки зрения заявителей, поведением их руководства.
Отметим, что среди актов Суда по форме и содержанию это консультативное заключение стоит несколько особняком, так как в нём впервые были рассмотрены вопросы внутреннего права международной организации, касающиеся положения не коллективных образований, а физических лиц. Здесь для ответа на вопросы заявителей необходимо было разработать определение понятия «конфликт интересов», что невозможно было сделать, основываясь только на актах права Союза (где оно встречается неоднократно и противоречиво, например в Положении о ЕЭК и Статуте Суда). Потребовалось обратиться к актам внутреннего права других международных организаций, прежде всего входящих в систему ООН.
После исследования множества международных актов был сделан вывод: «Суд принимает во внимание данные положения для установления содержания понятия "конфликт интересов". При этом в контексте определения указанного понятия релевантной является, прежде всего, практика международных организаций, регулирующих служебные отношения с международными гражданскими служащими, и лишь затем — законодательство государства пребывания — Российской Федерации.
Таким образом, понятие "конфликт интересов" целесообразно толковать на основании международных договоров, решений международных судов и организаций».
Большая коллегия Суда обратилась к таким актам, как:
а) доклад Комиссии по международной гражданской службе ООН (Приложение IV «Стандарты поведения для международной гражданской службы»), принятый к сведению Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 12 апреля 2013 года A/RES /67/257;
б) Международный кодекс поведения государственных должностных лиц, принятый Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 12 декабря 1996 года A/RES/51/59;
в) Staff Rules и Staff Regulations of the United Nations 2014;
г) решения ЕСПЧ, Суда Европейского Союза, Трибунала гражданской службы Европейского Союза, Административного трибунала ООН;
д) Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 22 декабря 2007 года A/RES/62/228 «Отправление правосудия в Организации Объединённых Наций».
В этих документах конфликт интересов связывался с принципом добросовестности (bona fides) — древним положением международного права, отрицающим защиту прав и интересов, направленных в том числе на игнорирование интересов или причинение вреда иным лицам — участникам правоотношения. Подобное понимание добросовестного поведения, реконструированного исходя из современных правил международных организаций, позволило Суду дать следующее определение конфликта интересов, которое должно применяться в ЕАЭС в будущем:
«Большая коллегия Суда приходит к выводу, что понятие "конфликт интересов", применительно к аттестационному процессу международных служащих, включает в себя наличие существенных связей (в том числе родственных, протекционистских, дружеских, финансовых и так далее) между лицами, участвующими в таком процессе, которые могут быть расценены с точки зрения стороннего разумного лица как ставящие под сомнение объективность такого процесса. В таком контексте конфликт интересов возникает в том случае, когда личные интересы участника аттестационного процесса не соотносятся с исполнением его официальных обязанностей».
Таким образом, правило правовой позиции Суда, направленной на будущее применение, не допускает связи личного интереса и выполнения официальной обязанности. Проверка этих двух элементов — интерес/обязанность — позволит в будущем не допускать конфликта интересов в международных органах Союза. В то же время однотипные общие нормы приложения № 1 (Положение о ЕЭК) и приложения № 2 (Статут Суда) к Договору
не требуют изменения и будут действовать на будущее в той интерпретации, которую дал рассматриваемому понятию Суд, соединив понятия «интерес» и «обязанность».
Учитывая рекомендательный характер консультативного заключения, следует остановиться на вопросе о юридической силе акта, в котором сформулирована судебная правовая позиция.
Применительно к судебному толкованию этот вопрос нейтрален: Суд формулирует свою позицию с целью упорядочить общественные отношения, так как задача Суда — обеспечение единообразного правоприменения.
По этой причине Суд всегда должен поддерживать заданное им направление, сформулированные им правила. Иное означало бы, что Суд сам нарушает единообразие, то есть не выполняет предписанное ему статутной нормой.
Следовательно, оценка юридической силы правовой позиции ложится на тех, кто за этой позицией обратился: возможно, акторы международных отношений не последуют формуле консультативного заключения, выработают своё толкование (позволяет пункт 47 Статута Суда), но это не изменит позиции Суда, который обязан повторить действующую формулу и в юридически обязательном решении с целью создания единообразного правоприменения. По этой причине консультативные (преюдициальные) заключения так востребованы в международных судах: весьма эффективно не доводить конфликт до спора и получить требуемую формулу на первой стадии конфликта при возникновении вопроса.
В Суде ЕАЭС консультативная функция также оказалась крайне востребована. За первые полтора года в Суд поступило три запроса о разъяснении. В будущем, безусловно, следует исходить из демократизации данного института. Во-первых, необходимо закрепить, что процедура вынесения консультативного заключения предполагает не только письменную стадию процесса, но и устную, в ходе которой любое заинтересованное лицо может донести свою позицию до Суда во время слушания, тем более что для этого есть все предпосылки — консультативное заключение в принципе выносится тогда, когда разные субъекты (зачастую властные и невластные) не могут прийти к единому знаменателю по
какому-либо правовому вопросу18. Во-вторых, требуется расширение списка органов и лиц, имеющих право на направление запроса о вынесении консультативного заключения напрямую (сейчас право есть лишь у сотрудников органов ЕАЭС, органов Союза и ограниченного числа органов государств-членов). Прежде всего, такое право должно быть у национальных судей: практика Европейского Союза в этом вопросе представляется достаточно успешной и может служить моделью взаимоотношений судов в ЕАЭС.
Анализ трёх консультативных заключений, которые Суд предоставил в 2016—2017 годах, позволяет сделать вывод, что Суд выработал общую форму (структуру) данного акта и во всех трёх случаях применял единообразный подход к проблемам права Союза, что позволило Суду в консультативных заключениях эффективно достигать закреплённой в Статуте Суда цели по выработке правил единообразного правоприменения.
Форма консультативных заключений полностью обусловлена содержанием и соответствует его строгой целенаправленности: во всех заключениях Большая коллегия Суда сначала выделяла конкретный вопрос, подлежащий разъяснению, затем устанавливала акты права Союза, на основании которых должен быть разрешён поставленный вопрос, и, наконец, толковала данные акты. Причём толкование осуществлялось только в строгом соответствии со статьёй 31 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 года, ссылка на которую содержится во всех консультативных заключени-ях19, и лишь в некоторых случаях статичное толкование дополнялось динамичным с активным привлечением широкого круга источников международного права, позволяющим конкретизировать норму применительно
18 Суд такую возможность закрепил на практике в 2016 году, предоставив возможность представителям предпринимателей Казахстана — объединения юридических лиц «Евразийский союз участников внешнеэкономической деятельности» — выступить в Суде при рассмотрении дела о разъяснении по запросу Министерства национальной экономики Республики Казахстан.
19 См., например: абзацы 17 и 22 пункта 12 консультативного заключения от 3 июня 2016 года по заявлению сотрудников ЕЭК; абзац 2 пункта 3 консультативного заключения от 1 ноября 2016 года по заявлению Министерства национальной экономики Республики Казахстан; преамбулу раздела IV консультативного заключения от 4 апреля 2017 года по заявлению Министерства юстиции Республики Беларусь.
к новым элементам общественных отношений.
Поскольку правовые позиции (судебные правила) носят общий характер, Суд ЕАЭС формулирует такие правила и в своих актах обязательного характера. Сошлёмся на решение от 21 февраля 2017 года по делу на основании заявления Российской Федерации в отношении спора о соблюдении Республикой Беларусь Договора о Евразийском экономическом союзе, статьи 125 Таможенного кодекса Таможенного союза, статей 11 и 17 Соглашения о взаимной административной помощи таможенных органов государств — членов Таможенного союза.
С точки зрения формы, в решении по заявлению Российской Федерации по спору против Республики Беларусь, так же как в консультативных заключениях Суда, используется многоступенчатый подход — цели, право Союза, буквальное толкование, толкование принципов и, наконец, новое прочтение нормы права. Такое прочтение потребовалось и в связи с тем, что наравне с Калининградской областью Российской Федерации в Союзе появились новые территории, не имеющие общей границы с другими государствами-членами, — территория Республики Армения.
В связи с этим свою главную цель в данном деле Большая коллегия Суда увидела в том, чтобы в соответствии с пунктом 2 Статута Суда установить единообразие практики государств-членов по применению положений Договора, международных договоров в рамках Союза, международных договоров Союза с третьей стороной и решений органов Союза:
«Правовые позиции Истца и Ответчика, содержащиеся в материалах дела и заявленные в ходе судебного разбирательства, показывают, что одним из оснований спора являются различные правовые подходы компетентных органов Истца и Ответчика к пониманию соответствующих положений ТК ТС и Соглашения от 21 мая 2010 года, подлежащие в этой связи разъяснению Большой коллегией Суда».
Для достижения этой цели Суд, так же как в консультативных заключениях, использовал метод буквального толкования конкретных норм права Союза:
«Исходя из предмета и основания заявления, Большая коллегия Суда считает, что для
разрешения спора по существу первоочередному уяснению подлежат соответствующие нормы статей 1, 3, 4 и 25 Договора о Союзе, статьи 125 ТК ТС в контексте положений главы 17 ТК ТС о взаимной административной помощи таможенных органов, находящиеся в причинно-следственной связи с положениями статей 11 и 17 Соглашения от 21 мая 2010 года».
Буквальное толкование (уяснение и разъяснение) указанных норм права Союза позволило Суду сформулировать следующую позицию: «Решения таможенных органов взаимно признаются в случаях, определённых таможенным законодательством таможенного союза по умолчанию, без оговорок и условий». Главное правило сформулировано Большой коллегией Суда в трёх строчках и означает прямое действие наднационального права, следствием чего является невозможность пересмотра решений органов одного государства властями другого государства, что допустимо в случае оказания административной помощи в классическом международно-правовом смысле.
При этом, в отличие от проанализированных заключений, в решении по межгосударственному спору для толкования положений права Союза, касающихся вопросов статуса товара, находящегося под процедурой таможенного транзита, Большая коллегия Суда обратилась к иным международным договорам, заключённым государствами — членами Союза и не связанным со спорной ситуацией напрямую:
«Развитие подходов к разрешению подобных рассматриваемому спору ситуаций отражено в Договоре о присоединении Республики Армения к Договору о Евразийском экономическим союзе от 29 мая 2014 года, принятому 10 октября 2014 года, вступившему в силу 2 января 2015 года.
Так, пунктом 5 приложения № 5 к названному Договору устанавливается, что товары Союза при перемещении с таможенной территории Союза на таможенную территорию Союза через территории иностранных государств в соответствии с таможенной процедурой таможенного транзита сохраняют статус товаров Союза».
Учитывая подобное развитие, «Большая коллегия Суда отмечает, что последовательная позиция государств — членов Союза от-
носительно необходимости дальнейшего безусловного выполнения положений международных договоров в рамках Союза в части взаимной административной помощи таможенных органов, взаимного признания ими решений, равно как и норма статьи 125 ТК ТС, нашли закономерное продолжение и закрепление в расширенном объёме правового содержания статьи 357 текста проекта Договора о Таможенном кодексе Евразийского экономического союза, одобренного распоряжением Евразийского межправительственного совета от 12 августа 2016 года № 13 "О проекте Договора о Таможенном кодексе Евразийского экономического союза". Проектом документа предполагается взаимное признание решений, принятых таможенными органами, и результатов проведения таможенного контроля при совершении таможенных операций независимо от вида таможенной процедуры. В отличие от действующей статьи 125 ТК ТС, определяющей такое признание в случаях, определённых таможенным законодательством таможенного союза, редакция статьи 357 Таможенного кодекса Евразийского экономического союза расширяет сферу действия института признания решений, за исключением случаев, установленных настоящим Кодексом».
В результате буквального толкования норм права Союза с учётом их контекста, а также объекта и целей Суд установил наличие расхождения между точным смыслом истолкованных норм и практикой государства-члена (Республики Беларусь). В соответствии с общими целями деятельности Суда, закреплёнными в пункте 2 Статута Суда, именно этот вывод Суд и должен был отразить в резолютивной части решения.
Однако, согласно другой норме Статута Суда (п. 105), по результатам рассмотрения дела по заявлению государства-члена о соблюдении другим государством-членом Договора, международных договоров в рамках Союза Суд должен вынести решение «об установлении факта соблюдения (или несоблюдения) государством-членом Договора, международных договоров в рамках Союза».
В таком контексте Суд посчитал, что данная норма расходится с положением пункта 2 Статута Суда, так как установление факта нарушения должно влечь за собой наказание нарушителя и предписание возместить причи-
нённый его действиями вред, что не соответствует роли судебного органа в интеграционном объединении. Кроме того, пункт 61 Статута Суда «не позволяет эффективно рассматривать вопрос о защите прав, в том числе о присуждении разумной компенсации материального и нематериального вреда, предусматривая, что Суд оставляет без рассмотрения требования о возмещении убытков или иные требования имущественного характера. Из этого следует, что международно-правовой обычай полного возмещения вреда, закреплённый в международно-правовой практике, которая кодифицирована в статье 34 Проекта статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния 2001 года, не может быть реализован Судом при вынесении данного решения» (п. 6.2 особого мнения судьи Т. Н. Нешатае-вой).
Обнаружив указанное несоответствие в статутных нормах, Суд, выяснив у представителей заявителя, что их целью является получение единообразного толкования, попытался разрешить возникшее противоречие в резолютивной части решения, где, с одной стороны, полностью удовлетворил требования истца, но, с другой стороны, сделал акцент не на вопросах факта несоблюдения Договора, а на факте неединообразного правоприменения:
«Удовлетворить заявление Российской Федерации в части и установить факт исполнения Республикой Беларусь не в полном объёме положений статей 1, 3, 4, 25 Договора о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 года об обеспечении свободы движения товаров, функционировании таможенного союза без изъятий и ограничений после окончания переходных периодов, стремлении к формированию единого рынка товаров, услуг, капитала и трудовых ресурсов в рамках Союза, осуществлении единого таможенного регулирования, статьи 125 Таможенного кодекса Таможенного союза, статей 11 и 17 Соглашения о взаимной административной помощи таможенных органов государств — членов таможенного союза от 21 мая 2010 года».
Таким образом, динамичное толкование позволило Суду найти формулу, наиболее точно отвечающую особенностям рассмотрения споров с участием суверенных государств
с целью установления единообразия правоприменения. В регламентных нормах права Союза такое правило в настоящее время отсутствует, как отсутствует и регламентация особенностей рассмотрения споров суверенных образований.
4. От судебной правовой позиции
к судебной практике (прецеденту)
Следует отличать прецедент как понятие, употребляемое в общем праве и относящееся к повторяющимся фактам в однотипных спо-рах20, от прецедента как повторяющейся правовой позиции в судебной практике, применяемой в странах континентального права.
По точному замечанию исследователя практики Суда ЕС в Люксембурге Марка Джейкоба, «немногие различают термины "прецедент" (precedent) и "прецеденты" (precedents)»21, поэтому следует отметить, что в российской правовой науке это понятие в основном употребляется в смысле повторяющейся судебной практики. Иными словами, прецедентом обозначаются лишь те правила, которые поддерживаются судебной практикой на постоянной основе: правовая позиция, сформулированная в судебном акте, повторяется от решения к решению. Как правило, в государствах — членах ЕАЭС поддержку находят позиции Конституционного и Верховного Суда и, небесспорно, позиции международных судов.
Применительно к решениям Суда ЕАЭС Верховный Суд РФ создал механизм связки наднационального и национального правосудия через постановление Пленума Верховного Суда. Общеизвестно, что именно постановления Пленума вводят правовые позиции Верховного Суда в ткань судебных актов.
Так, пункт 3 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 12 мая 2016 года № 18 «О некоторых вопросах применения судами таможенного законодательства» гласит, что толкование Судом ЕАЭС норм таможенного права для российских судов обязательно. Следствием такого подхода является то, что единообразие в рамках судебной системы России достигается пу-
20 См.: Kischel U. Rechtsvergleichung. München : C. H. Beck, 2015. S. 269 ff.
21 Jacob M. Op. cit. P 10.
тём коллизионной отсылки к правовым позициям наднационального органа — Суда ЕАЭС. Именно по такому пути пошло развитие взаимосвязи Суда ЕАЭС и национальных судов.
При подготовке настоящего исследования повторение позиций Суда ЕАЭС найдено по меньшей мере в четырёх актах национальных судебных органов. Это подтверждает, что введение позиции Суда ЕАЭС в судебную практику государств-членов22 через акт Верховного Суда оказалось современным способом установления единообразного применения норм права ЕАЭС.
Таким образом, первоочередное значение для утверждения правовой позиции в судебной практике приобретает её поддержка национальными судами. Однако не менее важно и отношение самого Суда ЕАЭС к своим правилам.
Следуя цели единообразного толкования, Суд ЕАЭС также повторяет свои принципиальные правовые позиции от дела к делу. Например, позиция о двух элементах установления нарушенных прав, сформулированная в деле ЗАО «Дженерал Фрейт», нашла своё подтверждение в актах по заявлениям ПАО «АрселорМиттал Кривой Рог» от 1 ноября 2016 года, ТП «Руста-Брокер» от 8 ноября 2016 года, а также ООО «Ремдизель» от 20 января 2016 года. В последнем, в частности, было сказано:
«Заявление истца соответствует формальным требованиям.
Во-первых, правовой акт Комиссии prima facie затрагивает права и законные интересы истца, что выражается в отсутствии обеспечения единообразной практики применения пояснений таможенными органами Российской Федерации, поскольку, по утверждению истца, ранее более пяти лет им ввозились товары с указанием товарной субпозиции 8408 10 ТН ВЭД ЕАЭС, в то время как в 2014 году практика таможенного органа изменилась — в ходе ввоза аналогичных товаров таможенные органы квалифицировали их согласно коду 8408 90 ТН ВЭД ЕАЭС»23.
22 См. также: Нешатаева Т.Н. О проблемах в действии решений органов ЕАЭС в национальных правопорядках государств-членов // Международное правосудие. 2016. № 3 (19). С. 10—17.
23 Постановление Суда Евразийского экономического союза от 20 января 2016 года по делу по заявлению ООО «Ремди-зель».
Таким образом, судебная правовая позиция, сформулированная в виде чёткого правила, может повторяться в судебных актах национальных судов государств — членов Союза и в судебных актах международного суда, впервые сформулировавшего такое правило. Неоднократное применение судами одной и той же формулы свидетельствует о сложившейся судебной практике — прецеденте Суда ЕАЭС.
Прецедентная правовая позиция Суда ЕАЭС, созданная в конкретном деле, достаточно долго действует как норма обычного права. Обычай создаётся практикой государственных органов, в том числе и практикой судов — государственных и международных. Общеизвестно, что статутные нормы законов и договоров являются более поздним правовым феноменом по сравнению с судебным обычаем — юридически обязательным правилом, сформулированным судьями (usage) и поддержанным государствами в лице их органов (opinio juris).
Таким образом, usage содержится в первоначальной правовой позиции Суда ЕАЭС, opinio juris появляется двояким способом: через практику повторения этого правила в других актах государств-членов и через изменение статутной нормы права Союза регулирующими органами. Для Суда ЕЭАС оба способа равнозначны. Эффективная формула правовой позиции, выработанная при рассмотрении правового конфликта, в равной степени работает на единообразное правоприменение и при изменении правоприменительной практики, и при изменении статутной нормы. При этом Суд, не решая задач изменения норм права, становится инициатором такого процесса: его правовая позиция со временем может стать правовой нормой в форме обычной или статутной нормы международного права.
Излишне подчёркивать, что каждая правовая форма может содержать и принципиальные положения — императивные и сверхимперативные нормы: из судебной практики возникли принципы правовой определённости, верховенства права, процессуальной экономии и другие. Заметим, что в становлении императивного характера этих норм главную роль играла настойчивость суда, повторяющего эти позиции в качестве приоритетных (верховных, принципиальных и т. д. — опре-
деления различны). Другое дело, что сверхимперативный характер этих норм зависит уже не от судов, их формулирующих, а от акторов международного сообщества, в первую очередь суверенных государств.
Таким образом, создание правила в виде правовой позиции судом — нормальный и естественный процесс в международном правотворчестве. Правовая позиция может существовать как формула, которая первоначально обязательна/рекомендательна для сторон правового конфликта, а по мере её повторения в судебной практике (прецедентно) становится судебным обычаем, приобретающим юридическую обязательность для неопределённого круга лиц.
Историческое постоянство существования судебных обычаев свидетельствует о том, что формулирование правил — генетическое свойство судебной власти, имеющей свою форму влияния на развитие права, которое гораздо сложнее и разнообразнее, чем формулирование единственно статутных норм. Международное право известно тем, что в нём имеет место сосуществование двух равноправных форм — обычая и договора (статута), а вместе с ними также и множества неравноправных норм — императивных, диспозитив-ных, рекомендательных (мягких) и т. д. Подобная множественность и порождает сложности правоприменения и правопонимания.
Зачастую упрощённый взгляд на международное право как систему единственно статутных норм и приводит к тому, что отрицается как способность суда создавать правовые позиции — правила, так и власть суда влиять на развитие права. Подмена понятия «право» на понятие «норма» в конечном итоге приводит к отрицанию властных полномочий суда.
В действительности Суд не создаёт норму, но формулирует правило (позицию), которое в будущем через прецедентную практику становится обычной нормой или через регулирующую практику, прогрессивно развиваясь, оформляется в статутную норму.
5. И при чем тут «особые мнения»?
Завершить настоящее исследование первых итогов начального этапа работы Суда ЕАЭС необходимо вопросом об особых мнениях судей, несогласных с формулой судебной правовой позиции. Надо напомнить, что в право-
вой литературе неоднократно высказывалось мнение о «бесполезности» или даже «зловредности» особых мнений судей, поэтому представляется необходимым подчеркнуть их определяющую значимость для практики становления права ЕАЭС, исходя из следующих оснований.
Во-первых, ЕАЭС имеет очень сложную политическую и ментальную основы. Союз объединил государства с различными культурными и религиозными традициями, с различными обычаями и ментальностью — европейской и азиатской, христианской и мусульманской. Иными словами, в Союзе объединены государства и народы Запада и Востока («им не сойтись никогда», — как некогда, не без известного фатализма, заметил Редьярд Киплинг). Суду предстоит доказать возможность появления единства и в этом вопросе. Следовательно, судьям Суда ЕАЭС нужно находить формулы, которые соответствуют и западным, и восточным ценностям, что очень непросто, ибо зачастую судьи при решении как споров, так и организационных вопросов исходят из разных, порой диаметрально противоположных подходов.
Во-вторых, ЕАЭС объединил государства различного историко-экономического потенциала, ибо протяжённость истории становления и глубина развития экономики государств-учредителей значительно различаются. Последнее неизменно сказывается и на развитии правовой культуры регулирования экономических отношений. Следовательно, на судей ложится задача выравнивания этих различий при недопущении как «правового империализма», так и «нормативной маргинальное™», в том числе в виде «процессуального нигилизма». Подобные явления неоднократно описывались в международно-правовой литературе24 и уже встретились в практике Суда ЕАЭС, о чём свидетельствует большое количество в ней особых мнений, например по спору Российской Федерации и Республики Беларусь.
В-третьих, любой коллективный орган всегда отличается интеллектуальным разнообразием, так как в нём представлены индивиды разных психотипов, характеров, волевых
24 Яблочков Т.М. Курс международного гражданского процессуального права. Ярославль : Типография Губернского Правления, 1909.
свойств, имеющие различный опыт и объём знаний. Именно эти качества судей и определяют то, что в международных судах многие правовые позиции, значимые в будущем, формулировались именно в особых мнениях судей.
Общеизвестно из практики иных международных судов, что эти формулы особых мнений входили в доктрину, затем в обычные нормы, а впоследствии и в статутное право: например, формулы «свободы движения» товаров, «контрлимитов» при определении соотношения применения права ЕС и государств-членов, «чистых рук», СМИ как «сторожевой собаки» впервые излагались в особых мнениях международных судей, ибо эти судебные акты имеют свободную форму. Все эти словесные формулировки особых мнений международных судей первоначально вошли в доктрину международного права, равно как впоследствии в более строгих выражениях нашли отражение в судебных решениях, консультативных заключениях, а затем и в нормах современных международных договоров.
В-четвёртых, институт особого мнения соответствует самой идее международного суда, где судьи независимы и формально равны. Судьи интеграционного суда видят проблемы с разных сторон, а институт особого мнения помогает формализовать различные подходы. Международные судьи вправе предлагать несколько формул правовых позиций, признавая официальной единственную, выраженную в судебном акте, подписанном всеми судьями. При этом судья, излагающий собственную формулу, предлагает обществу, регулирующему органу право выбора формулы, которая, возможно, в будущем и будет воспринята статутной нормой.
И наконец, что, на наш взгляд, исключительно важно, особые мнения имеют право-образующее значение в случаях, когда Суд, имея возможность дать динамичное толкование, останавливается по разным причинам на статичном прочтении и понимании нормы.
В этом случае возможны два варианта действия особых мнений.
Первый: мнение судьи, направленное на развитие правового регулирования в будущем, содержит, как правило, мотивировку в согласии с общей правовой позицией (concurring opinion), но включающую иную, как правило, более широкую её формулу.
Само по себе правило судебной правовой позиции ещё не является статутной или обычной нормой, поэтому у регулирующего органа, обязанного во исполнение решений суда изменить действующую норму, появляется возможность учесть как формулу судебного акта, так и формулу особого мнения. Так, с учётом позиции (формулы), изложенной в особом мнении по делу по заявлению Министерства экономики и бюджетного планирования Республики Казахстан о разъяснении положений Соглашения о государственных (муниципальных) закупках от 9 декабря 2010 года была отредактирована статья 88 Договора о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 года, содержащая правило о неучастии центральных банков в государственных закупках.
Второй вариант: особые мнения могут содержать мотивировку несогласия с мнением большинства (dissenting opinion). В Суде ЕАЭС такие особые мнения появились в спорах, когда большинство судей поддерживало решение регулирующего органа.
В этом случае формула особых мнений совершенно не совпадала с позицией Суда, основанной на поддержке решений ЕЭК.
Примерами могут служить особые мнения к решениям об отказах в удовлетворении исковых требований индивидуального предпринимателя К. П. Тарасика (дела №СЕ-1-2/2-15-КС и №СЕ-1-2/2-15-АП) и к постановлению по делу ООО «Ремдизель» (дело №СЕ-1-2/3-16-КС).
Поскольку в этих делах были затронуты проблемы защиты прав предпринимателей, а также вопрос о регулирующем действии норм международного мягкого права (soft law), можно сделать вывод о том, что Суд в этих де -лах не выработал консенсуса, решив вопрос простым большинством голосов в соответствии с Регламентом. Как известно, консенсус-ная международно-правовая позиция является более устойчивой и, следовательно, имеет большую вероятность влияния на формирование судебной практики.
Учитывая изложенное, а также непреодолённые разногласия в этих сферах, Суд со временем вправе вернуться к выработке общей согласованной позиции. Не следует исключать инициативу регулирующих органов по решению очевидных правовых коллизий, выделенных особыми мнениями, статутным
путём. Последний вариант развития правового регулирования прагматичен, ибо сохранение оснований для правовых конфликтов может повлечь перенос решения спорных вопросов в иные международные органы (ЕСПЧ, ВТО и другие)25.
Таким образом, особые мнения имеют существенное значение в развитии права ЕАЭС, оправданны как с точки зрения поддержания принципов независимости и равенства судей наднационального органа, так и согласно целям развития правового регулирования в интеграционном образовании.
Библиографическое описание: Нешатаева Т. Суд Евразийского экономического союза: от правовой позиции к действующему праву // Международное правосудие. 2017. № 2 (22). С. 64-79.
The Court of the Eurasian Economic Union: from legal opinion to the effective law
Tatyana Neshataeva
Doctor of Sciences in Law, Professor of Law, Judge of the Court of the Eurasian Economic Union, Minsk, Republic of Belarus (e-mail: tneshataeva@ gmail.com).
Abstract
The Court of the Eurasian Economic Union (EAEU Court) plays a significant role in strengthening Eurasian integration. This Court is a major judicial body of the Union responsible for the legal regulation of relations and the settlement of disputes both between member states and between economic and business entities. The principal operative form of the EAEU Court work is the interpretation of the law of the Union, ensuring legal uniformity and judicial control in the sphere of implementation of the legal norms. One of the main functions of the Court is formal, systemic configuration of the norms of Eurasian law in order to fill the gaps in Union law through the formulation of judicial legal opinions (judicial rules) that consolidate all types of legal regulation that are stipulated by the treaties and are reflected in common unified, coordinated and coherent policies of the EAEU. The Court interprets the norms of international treaties, the decisions of international bodies and the actions of the authorities of the member states. The Court also develops legal opinions on understanding international and supranational legal norms and implementation of these norms, and - in controversial situations -quickly and efficiently covers the existing gaps, eliminates ambiguities and uncertainty in Union law with the aim of eliminating the problematic issues in the process of current Union law enforcement and norm implementation in the member states. At the same time, the important function of the Court is construing the content of the legal act for real norm implementation by its interpretation, as well as betaking the accumulated experience contained in the special - concurring and dissenting - opinions of judges and judicial precedents in the case law of international and supranational courts.
25 Такой опыт тоже имеется: см. спор по заявлению компании «Фольксваген АГ» 2014 года, окончательно решённый в ВТО в 2016 году.
Keywords
Court of the EAEU; international standard control; implementation of supranational norms; precedents; case law; interpretation of international norms; legal opinion; elimination of legal uncertainty.
Citation
Neshataeva T. (2017) Sud Evraziyskogo ekonomicheskogo soyuza: ot pravo-voy pozitsii k deystvuyushchemu pravu [The Court of the Eurasian Economic Union: from legal opinion to the effective law]. Mezhdunarodnoe pravo-sudie, no. 2, pp. 64-79. (In Russian).
References
Alekseev S. S. (1982) Obshchaya teoriya prava: v 2 t. T. 2. [The general theory of law: in 2 vols. Vol. 2], Moscow: Yuridicheskaya literatura. (In Russian). Antsupov A. Ya. Shipilov A. I. (2006) Slovar'konfliktologa [A conflictologist's
dictionary], Saint Petersburg: Piter. (In Russian). Barak A. (1999) Sudeyskoe usmotrenie: Per. s angl. [Judicial discretion:
Transl. from English], Moscow: Norma. (In Russian). Dworkin R. (1977) Taking Rights Seriously, Cambridge, MA: Harvard University Press.
Ershova E. A., Ershov V. V. (2007) Pretsedenty tolkovaniya Evroppeyskogo Suda po pravam cheloveka [Pecedents of interpretation in jurisprudence of The European Court of Human Rights]. Rossiyskoepravosudie, no. 7, pp. 12-25. (In Russian). Gray J. Ch. (1921) The Nature and Sources of the Law, 2nd ed., New York: R. Gray.
Hart H. L. A. (1961) The Concept of Law, Oxford: Oxford University Press. Jacob M. (2014) Precedents and Case-based Reasoning in the European Court of Justice: unfinished Business, Cambridge: Cambridge University Press.
Karapetov A. G. (2011) Bor'ba za priznanie sudebnogo pravotvorchestva v evropeyskom i amerikanskom prave (Struggling for the recognition of the judicial law-making in the European and Americal law], Moscow: Statut. (In Russian). Kelsen H. (1967) The Pure Theory of Law, Berkeley, CA: University of California Press.
Kharris D., O'Boyl M., Uorbrik K. (2016) Pravo Evropeyskoy Konventsii po pravam cheloveka [Harris D., O'Boyle M., Warbrick C. Law of the European Convention on Human Rights], Moscow: Razvitie pravovykh sistem. (In Russian). Kischel U. (2015) Rechtsvergleichung, München: C. H. Beck. Marchenko M. N. (2011) Sudebnoyepravotvorchestvoisudebnoepravo [Judicial law-making and judicil law], Moscow: Prospekt. (In Russian). Neshtaeva T. N. (ed.) (2015) Evraziyskaya integratsiya: rol! Suda [Eurazian
integration: the role of the Court], Moscow: Statut. (In Russian). Neshataeva T. (2016) O problemakh v deystvii resheniy organov EAES v natsional'nykh pravoporyadkakh gosydarstv-chlenov [On ambiguous effects of the EAEU bodies' decisions within national legal systems of the member states]. Mezhdunarodnoe pravosudie, no. 3, pp. 10-17. (In Russian).
Nikitin S. V. (2010) Sudebnyy kontrol' v grazhdanskom i arbitrazhnom protsesse [Judicial control in civil and arbitration procedure], Moscow: RAP; Wolters Kluver. (In Russian). Raz J. (1979) The Authority ofLaw: Essays on Law and Morality, New York:
Oxford University Press. Raz J. (1999) Practical Reason and Norms, Oxford: Oxford University Press.
Svetlov V. A., Semyonov V. A. (2011) Konfliktologiya [Conflictology], Saint Petersburg: Izd-vo Mezhparlamentskoy assamblei Evraziyskogo eko-nomicheskogo soobshchestva. (In Russian). Vlasenko L. V. (2011) Nalogovye pravovye pozitsii sudov: teoriya i praktika [Legal opinion of the courts in taxation cases], Moscow: Norma; Infra-M. (In Russian).
Yablochkov T. M. (1909) Kurs mezhdunarodnogo grazhdanskogo protsessual'nogoprava [A treatise on international civil procedural law], Yaroslavl: Tipografiya Gubernskogo Pravleniya. (In Russian).
Zaytsev V. V., Zaytsev O. V. (2014) Pravovye pozitsii: ponyatie i yuridicheskoe znachenie [Legal opinion: definition and legal role]. Pravo i ekonomika, no. 7, pp. 4-8. (In Russian).
