CC BY
24А.В. Сериков*
кандидат социологических наук, доцент Института социологии и регионоведения Южного федерального университета
Субкультурные практики формирования молодежного экстремизма в российском обществе1
Российская молодежь, если судить по условиям вступления во взрослую жизнь двух постсоветских поколений, испытывает влияние негативных трендов социальной и духовной дезориентации, явно, что она только частично включена в межгенерационный диалог. Это приводит к тому, что молодые россияне не интегрируются в общество на основании старых социальных солидарностей и идентичностей, находятся в трудной ситуации социального самоопределения, что создает почву для молодежного экстремизма и смещения конфликтности в сферу негативной мобилизации. Эффективность государственной молодежной политики нейтрализуется и снижается при выдвижении и обосновании радикальных альтернатив, контркультурных проектов, направленных на социальную эксклюзию и политический абсентеизм молодежи. Проблема молодежного экстремизма в российском обществе приобретает актуальный смысл, в том числе из-за того что, по словам К. Манхейма, есть иллюзия, что молодежь прогрессивна по своей природе, но ее ошибочность заключается в том, что консервативные и реакционные движения также могут организовать и увлечь молодежь2.
Субкультурные практики молодежи как поведенческие коды, направленные на актуализацию индивидуалистских ценностей как жизненных ориентиров, содержат разнонаправленные тренды в формировании поведения и сознания российской молодежи. Речь идет о том, что в молодежной среде, если исходить из результатов социологических исследований, возник феномен субкультурного большинства, массово включающий молодежь в субкультурные группы, движения и инициативы3.
Очевидно, что наблюдается поворот молодежи от традиционных, связанных со «взрослыми» структурами религиозных, этнических и политических сообществ к субгруппам, выстраивающим отношения с обществом и в молодежной среде на основании самоопределения и само-
* Сериков Антон Владимирович, e-mail: avserikov@sfedu.ru
1 Статья выполнена в рамках гранта РФФИ № 16-33-01131-ОГН «Социальные и гуманитарные технологии профилактики и противодействия агрессии, экстремизму и терроризму на Юге России в контексте геополитической конкуренции в Черноморско-Каспийском регионе».
2 Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. 445 с.
3 Омельченко Е. Лики патриотизма очень разные // Огонек. 2017. № 48. 4 дек. С. 14.
причисления к набору норм и ценностей, формирующих культурные различения.
В этом контексте под молодежной субкультурой можно понимать набор ценностей, установок, дискурсов общения и моделей поведения, характерных для определенной группы молодежи, с целью конструирования групповой идентичности и легитимации групповых социальных и культурных притязаний. Социологический же анализ субкультурных практик предполагает деятельностно-активистский подход по формуле «морфогенеза структуры и действия». Как подчеркивал российский исследователь И.А. Климов, социальная мобилизация включает взаимодействие трех контуров: организации, действия и дискурса1. Солидарность в молодежной среде может являться результатом притяжения культурной модели, представляющей собой совокупность ориентаций (культурные, когнитивные, социальные), направленных на осознание субгруппой своих границ и места в молодежной среде и в обществе.
Основываясь на избранной исследовательской модели, следует описывать молодежный экстремизм в контексте реализации субкультурных практик, имеющих для российской молодежи (70-75 %)2 значение структуры шансов и выбора жизненной стратегии. В рамках реализации заявленной темы статьи субкультурные практики в молодежной среде анализируются по критериям социального позиционирования, осознания социальных и культурных различий, отношения молодежи к общественным и политическим институтам и принятия поведенческого кода, направленного на включение диапазона практик (от здорового образа жизни к контркультуре по отношению к социальному порядку).
Молодежный экстремизм в российском обществе рискогенен тем, что характеризует активное меньшинство молодежи (10-12 %), демонстрирующей открытую конфронтационность в оценке, восприятии и готовность к коллективному действию в рамках использования девиантных и делин-квентных практик. Примечательно, что речь идет не просто о выражении нелояльности по отношению к обществу, но и о формировании активности, ориентированной на применение насилия, саботаж, сопротивление и уклонение, агрессивном мониторинге действия3. Субкультурные практики российской молодежи характеризуются исчезновением классового происхождения и не могут квалифицироваться по модели «рассерженных молодых людей» как протесту молодежи 60-х гг. против навязанного по наследству социального статуса. В условиях подвижности и аморфности социострук-турных границ, роста социальной неопределенности, отсутствия стабильных привязанностей к социально-профессиональному статусу субкультурные различения становятся способом социального позиционирования рос-
1 Климов И.А. Социальная мобилизация - морфогенез структуры и действия // Россия: трансформирующееся общество. М., 2001. С. 331.
2 Омельченко Е. Лики патриотизма очень разные. С. 14.
3 Барков Ф.А., Сериков А.В. Тенденции интеграции и дезинтеграции в молодежной среде Юга России и проблемы духовно-нравственного воспитания молодежи // Гуманитарий Юга России. 2014. № 2. С.75-93.
сийской молодежи. В частности, это подтверждается тем, что часть молодых россиян в повседневном социальном порядке ориентируются не на социально-профессиональный статус, традиционно ассоциируемый с включением в большие социальные общности. Молодые люди могут принимать участие в нескольких субкультурных сообществах, основываться на перемене привязанностей к группе ценностей и позиционировать себя автономными, не акцентируя внимание на политической и идеологической самоидентификации.
Субкультурные практики молодежи обусловлены интенциональ-ным характером социального действия, тем, что молодые россияне, испытывая кризис социальной и социально-профессиональной идентично-стей, неуверенность в ресурсных и структурных возможностях, ориентируются на принятие и поддержание поведенческих моделей, содержащих минимум социальной ответственности и одновременно возможность включения в практики совместного действия и участия для конструирования новых отношений с обществом. Риск экстремизма является следствием принятия молодежной субгруппой культурной модели, содержащей легитимацию символического насилия, «толерантность» к экстремистским идеям и лозунгам для утверждения собственных социальных позиций и «диалектику» диктата обществу.
Можно отметить, что социальная агрессивность в российской молодежной среде принимает характер адресности в условиях роста социальной напряженности и избирательности поведенческих моделей молодежи, стимулируемых консолидацией вокруг субкультурной модели, содержащей реальные или воображаемые возможности повышения социальной ресурсности через присвоение культурной исключительности. Данный вывод подтверждается результатами социологических исследований российских молодежных субкультур, о чем свидетельствует то, что молодежные солидарности выстраиваются по принципу предпочтения различных ценностей (гендерное равенство, экология, патриархат). Экстремизм начинается там, где, казалось бы, утверждение автономности социальных позиций молодежи связывается с ее вовлеченностью в протестные действия, построенные на отрицании и обвинении общества и государства в безразличии, дискриминации молодого поколения, в за-силии геронтократизма и парентократизма, в достижении известности и популярности путем акционизма. Наблюдается тенденция отхода от «опекунских» экстремистских структур на основе принятия собственной ролевой модели. В частности, если сравнивать с 90-ми гг. ХХ в., этнический и религиозный экстремизм в молодежной среде принимает новые культурные облики (экологические активисты, активные мусульмане, аниме-фанаты), образующие в совокупности 18-20 % представителей молодежных субкультур1.
1 Шогенов М.З., Гуня А.Н., Чеченов А.М., Чемаев Н.А. Местное гражданское общество на Северном Кавказе и его роль в обеспечении стабильности (на примере Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии) // Caucasian Science Bridge. 2018. № 1. С. 93-114.
Уровень социальной солидарности, потребности в социальном участии характеризуется принятием модели негативной мобилизации, презентации субгруппы как средства от конформизма, стандартов социального и политического поведения, карьерных стереотипов. Иными словами, молодежный экстремизм стимулируется потребностью создания параллельной социальной карьеры, роста социальной ресурсности через конструирование пространства неправовой свободы, отсутствие доверия к социальным и властным институтам, самолегитимацию путем делегитимации социально-правового порядка.
Если анализировать состав участников субкультурных практик, содержащих потенциал экстремизма, следует обратить внимание на потерю социальных ориентиров, зависимость и неуверенность, которые трансформируются в новые виды деконструктивной экстремистской деятельности. При социально подавленной мотивации достижения, ориентированные на ресурсы образования, профессионализма, социальной активности, внутренняя агрессия находит подтверждение в смысловом поле субкультуры. Если анализировать феномен фанатства в молодежной среде, очевидным является то, что социальное позиционирование выражается в переводе страхов и неудовлетворенности в позицию символической состоятельности, осознания принадлежности к субгруппе, исповедующей авторитарность и послушание внутри группы и отрицающей лояльность молодежи к обществу и государству.
Культурные различия модифицируются в социальные на основе определенной внутренней логики господства, воспроизведения механизмов субгрупповой харизмы, наделения членов группы статусом непогрешимости и решительности. Примечательно, что спортивные фанаты, составляющие активное ядро субкультурных практик, представляют собой символические иерархии, отмечены «сделками» с политическими структурами экстремистского действия на условиях паритетности, что подтверждается принятием модели экстремистского бизнеса, обмена за участие в экстремистских акциях символическими и несимволическими услугами. В российском обществе, где внимание государственной молодежной политики концентрируется вокруг проблемы государственного патриотизма молодежи, возникает барьер отчуждения участников субкультурных практик как не приемлющих патернализм, ограничения самостоятельности и автономности, а следовательно, покушения на культурное разнообразие.
Подобная инвективность со стороны субкультур является «пропорцией» манипулятивных технологий, испытанных в процессе бархатных и цветных революций зарубежными политтехнологами, внушающими молодежи идею гражданского неповиновения, и солидарного выбора стратегии протеста с помощью сформированной коллективной интенцио-нальности, дискурсивного выражения солидаристских установок как утверждающих доминирование субкультуры и невозможности адаптации к предлагаемым государством условиям и обязательствам. По этой ло-
гике культурные различия порождают пассионарность, интерес к коллективным действиям, но 2 % россиян, заявивших о готовности к вооруженному сопротивлению власти (по результатам исследований ИС РАН под руководством академика М.К. Горшкова)1, идут от культурной модели сопротивления, «десантирования от обывателей», демонстрации приверженности групповым интересам и неверия в демократическую модель участия.
В этом смысле показательно, что настроения расизма, ксенофобии, дискриминации, анализируемые в российском обществе как экстремистские, коррелируются часто якобы с имеющей место этнизацией общественных отношений, с тем, что властные структуры используют для привлечения молодежи патриотическую риторику, замешанную на исторической и этнической мифологии2. Исследовательский посыл данной позиции состоит в том, что властные структуры замещают проблемы социального взаимодействия с молодежью, налаживание сложного, но необходимого диалога культивированием мифов и суеверий патриотизма, что неизменно имеет отрицательным последствием насаждение этнического отчуждения, исключительности и высокомерия.
Однако, как отмечают российские социологи, установки и поведение молодежи в сфере межэтнических отношений характеризуются актуализацией гражданской и этнической идентичностей на одном и том же уровне, т. е. не создают эффект конфликтности, двойственности альтернатив (69 % молодых россиян демонстрируют установку государственно-гражданской идентичности и 75 % - этнической)3. Актуализиро-ванность этнической и государственно-гражданской идентичностей молодых россиян позволяет говорить о совместимости, и следовательно, субкультурные практики содержат риск экстремизма, открытого противостояния государственным и социальным институтам при условии принятия в качестве идентификаторов символов сопротивления и неприятия, имеющих источники в традиционных экстремистских идеологиях (этно-национализм, фашизм, расизм)4.
Если говорить о совокупности деконструктивных чувств и эмоций участников субкультурных практик, для них более значимы субгрупповые символы, сопровождаемые неспособностью к компромиссам и согласию с позициями других, несформированностью культуры дискуссий и негативным пониманием ценности духовности и нравственности. Замещением является демонстрация солидарности, автономности, уверенности в своих силах.
Можно предположить, что субкультурное большинство в той или иной степени испытывает дефицит принадлежности к государственно-
1 Российское общество и вызовы времени. М., 2016. Кн. 4. С. 126.
2 Расизм, ксенофобия, дискриминация. М., 2013. С. 131.
3 Российское общество и вызовы времени. М., 2015. Кн. 2. С. 199.
4 Бедрик А.В., Зарбалиев В.З. Факторы распространения молодежного экстремизма на Юге России на современном этапе // Caucasian Science Bridge. 2018. № 1. С. 36-49.
политической общности, возвышает себя в качестве «не-обывателей», полагая, что ориентированность на субкультурные установки (особенно это касается спортивных или геймерских субкультурных движений) избавляет от гражданской ответственности, создает имидж инфантилизма, внешне безобидный для общества, но содержащий риск переключения на экстремизм ради драйва, желания почувствовать себя индивидуальностью. Возникает удовлетворенность разделением общих ценностей, но социальная солидарность лимитирована признанием самоидентичности, имеющей преимущество по сравнению с доминирующими в публичном пространстве этнической и гражданской идентичностями, как способности быть индивидуальностью без принятия социальных обязательств.
Существенно, что субкультурные практики осторожно относятся к постороннему наблюдению, и в этом контексте сложность достижения целей государственной молодежной политики по воспитанию патриотизма и гражданственности российской молодежи состоит в том, как достичь конвенциональности, совместимости субкультурных дискурсов и принятых моделей гражданского и патриотического воспитания российской молодежи. Речь не идет о принятии упрощенной схемы подстраи-вания под субкультурные тенденции, учитывая, что образы патриотизма и гражданственности в субкультурной среде разные, есть запрос на рефлексивный мониторинг субкультурных практик, на сокращение дистанции недоверия, особенно к общественным и правозащитным организациям (телевидение - 7-я позиция в ранге доверия, общественные и правозащитные организации - 8-я, пресса - 11-я позиция)1.
Иными словами, низкий уровень институционального доверия участников субкультурных практик к институтам влияния и контроля создает неинституционализированное пространство активности молодежи, создавая инициативы рискогенного, экстремистского характера в форме провоцирующих и дестабилизирующих общество акций (участие в так называемых антикоррупционных протестах). Очевидно, что принятие протестного поведенческого кода молодежи связано и с манипулированием ее настроениями как прогрессивной группы, так и с тем, что негативно влияет отсутствие мониторинга восприятия молодежью проблемы коррупции как ощущения превосходства молодого поколения перед старшим в их избыточной лояльности или равнодушии к будущему мо-лодежи2.
Негативные установки, порождаемые дискоммуникацией с социальными и властными институтами, слабостью социальной солидарности, вертикальными и горизонтальными разрывами в поведенческих кодах, создают эффект «экстремистского разнообразия», когда участие в субкультурных практиках определяется негативной самомотивацией. Не
1 Российское общество и вызовы времени. Кн. 2. С. 128.
2 Сериков А.В. Профилактика политического экстремизма молодежи // Социально-гуманитарные знания. 2005. № 4. С. 198.
претендуя на престижные позиции в российском обществе, субкультурное большинство не готово проходить привычные социальные фильтры, делать карьеру через номинацию в молодежных общественных организациях и оценивает экстремистское поведение как выравнивание шансов. Это выражается в том, что в субкультурных практиках возникают социальные солидарности, внешне амбивалентные и неустойчивые, направленные на откладывание активной жизненной позиции.
В итоге участие в субкультурных практиках приносит новые противоречия, которые требуют от общества мер по их разрешению. Во-первых, возникают болевые точки, связанные с дрейфом молодежи к пассивному восприятию экстремизма как ролевой безобидной установки. Во-вторых, фиксируется налаживание горизонтальных коммуникаций путем ухода в пространство виртуального насилия, неслучайно российское общество серьезно озабочено насаждением и распространением экстремистских идей и настроений в интернет-сообществе1. Наступает момент, когда выход виртуального экстремизма в реальное социально-политическое пространство часто ускользает от рефлексирующего субъекта. Имеется в виду, что субкультурные практики могут диктоваться сценариями агрессивного поведения, попадая в определенное сетевое сообщество, где размыты нормы уважения и доверия, происходит смена модальности поведения, наступает деструкция легальных практик, «мутация» гражданской ответственности в дискурс радикального обновления.
Несформированность дискуссионного поля субкультурных практик порождает парадоксальное обстоятельство: субкультурное большинство либо воспринимается в упрощенно компромиссном варианте, снисходительности к инфантилизму молодежи, либо может вызвать реакцию избыточного принуждения и контроля со стороны институтов порядка. Можно, однако, сказать, что наработанный российскими социологами (В.Л. Луков, Ю.А. Зубок, В.И. Чупров, А.И. Ковалева, А.А. Козлова) опыт дает уверенность в том, что возможно осмысление долгосрочной антиэкстремистской стратегии государственной молодежной политики2. Перспективы исследования молодежного экстремизма в российском обществе связаны с переходом от инструментального подхода с критериями политической полезности к модели социального конструктивизма, направленной на включение участников субкультурных практик в социальные инициативы на локальном и региональном уровнях, создавая условия для маргинализации экстремистских настроений и восприятия радикализма как негативного и проигрышного поведенческого кода. Осознание субкультурным большинством исключительности и центрированности на себе может воспроизводиться через понимание того, что происходит за пределами группы «единомышленников», и может быть
1 Халий И.А. Современные общественные движения. М., 2007. 300 с.
2 Зубок Ю.А., Чупров В.И. Молодежный экстремизм: сущность, формы проявления, тенденции. М. : Academia, 2009. 320 с.
нацелено на социальное и культурное разнообразие путем значимости субкультуры как ресурса социального престижа молодежи в обществе.
Сериков А.В. Субкультурные практики формирования молодежного экстремизма в российском обществе. В статье описывается феномен субкультурного большинства российской молодежи. Он неоднороден, включает разнонаправленные тенденции формирования новых видов патриотизма и гражданственности и содержит риски экстремистского поведения. Автор приходит к выводу, что долгосрочная стратегия противодействия молодежному экстремизму актуализирует исследование культурных моделей, создающих новые социальные солидарности, ориентированные на осознание культурных различий.
Ключевые слова: субкультурные практики, молодежный экстремизм, российское общество, институциональное доверие, поведенческие коды.
Serikov A.V. Subcultural practicians of formation of youth extremism in the Russian society. In article the phenomenon of the subcultural most of the Russian youth is described. It is non-uniform, includes multidirectional tendencies of formation of new types of patriotism and civic consciousness and contains risks of extremist behavior. The author concludes that the long-term strategy of counteraction to youth extremism staticizes a research of the cultural models creating new social solidarity, focused on awareness of cultural distinctions.
Keywords: subcultural practicians, youth extremism, Russian society, institutional trust, behavioural codes.
