CC BY
0
DOI 10.24412/2227-7315-2024-2-261-270 УДК 343.222.1
А. Г. Иванов
СУБЪЕКТИВНАЯ ОШИБКА В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ: ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЙ ОПЫТ СТРАН АЗИИ И РОССИИ
Введение: вина, являясь по своему характеру метанаучной категорией, играет ключевую роль в уголовном праве России. Отмечается, что Уголовный кодекс очень часто оперирует понятием «вина», более того, ей отведена целая глава. Однако структурно-логическое построение данной главы УК РФ представляется неполным. Прежде всего речь идет об отсутствии нормативного закрепления субъективной ошибки, следовательно, и ее разъяснения, что нередко порождает затруднительные вопросы в процессе установления вины. Цель — рассмотреть отдельный аспект категории «вина» в соотношении с уголовно-правовым законодательством стран Азии. Методологическая основа: общие и частные научные методы познания объективной действительности (диалектический, сравнительный анализ, формально-юридический). Результаты: компаративный анализ законодательства отдельных стран Азии показал, что около половины из них закрепляют положения о субъективной ошибке, поэтому исследуемая категория играет непоследнюю роль в процессе объективного и всестороннего установления вины и применения мер уголовной ответственности. С учетом того, что субъективная ошибка является психологическим компонентом и охватывается рамками сознания, она способна оказывать влияние на волевое действие, в том числе при совершении преступления, поэтому выступает в качестве элемента вины. Вывод: необходимо на основании проведенного компаративного анализа более детально рассмотреть вопрос о законодательном закреплении в Уголовном кодексе РФ положений о субъективной ошибке как структурной составляющей вины.
Ключевые слова: вина,умысел, юридическая ошибка, фактическая ошибка, преступление, теория вины, форма вины.
A. G. Ivanov
SUBJECTIVE ERROR IN CRIMINAL LAW:
LEGISLATIVE EXPERIENCE OF ASIAN COUNTRIES AND RUSSIA
Background:guilt, being by its nature a meta-scientific category, plays a key role in Russian criminal law. It is noted that the Criminal Code very often operates with the concept of'guilt', moreover, an entire chapter is devoted to it. However, the structural and logical construction of this chapter in the Criminal Code of the Russian Federation seems to be incomplete. First of all, we are talking about the lack of normative fixation of the subjective error, hence its explanation, which often gives rise to difficult questions in the process of establishing guilt. Objective — to examine a particular aspect of the category of'guilt' in relation to the criminal law of Asian countries. Methodology: general and particular scientific methods of cognition of objective reality (dialectical, comparative analysis, formal legal). Results: comparative analysis of the legislation ofindividual Asian countries
© Иванов Андрей Геннадьевич, 2024
Кандидат юридических наук, доцент, начальник кафедры оперативно-розыскной деятельности органов внутренних дел (Дальневосточный юридический институт Министерства внутренних дел Российской Федерации); е-mail: grant74@mail.ru © Ivanov Andrey Gennadevich, 2024
Candidate of Law, Associate Professor, Head of the Department of Operational Investigative Activities of Internal Affairs Bodies (Far Eastern Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation) 261
has shown that about half of them enshrine provisions on subjective error, so the category under study plays not the least role in the process of objective and comprehensive determination of guilt and application of measures of criminal responsibility. Taking into account the fact that subjective error is a psychological component and is covered by the framework of consciousness, it is able to influence the volitional action, including in the commission of an offence, so it acts as an element of guilt. Conclusion: it is necessary, on the basis of the conducted comparative analysis, to consider in more detail the legislative enshrinement in the Criminal Code of the Russian Federation ofprovisions on subjective error as a structural component of guilt.
Keywords:guilt, intent, legal error, factual error, crime, theory of guilt, form of guilt.
В российском уголовном законодательстве основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего признаки состава преступления, в число которых входит вина. Согласно закрепленному в ст. 5 УК РФ принципу она является ключевым признаком, определяющим возможность привлечения лица к ответственности за совершения преступления. Следует заметить, что структура Уголовного кодекса РФ предусматривает для данной категории целую главу, однако, учитывая психологическую сущность вины, представляется, что данная глава выглядит незавершенной: во-первых, это отсутствие нормативного закрепления сущности вины, во-вторых, отсутствие норм, посвященных субъективной ошибке.
В судебно-следственной практике нередко встречаются случаи, когда лицо, совершившее преступление, заблуждается как относительно правового запрета, так и относительно отдельных фактических обстоятельств самого преступного деяния. При таких обстоятельствах правоприменитель может лишь оперировать положениями уголовно-правовой доктрины, которые, как известно, не обязательны к применению. Поэтому установление вины в условиях субъективной ошибки лица, совершившего преступление, на стадии правоприменения вызывает немало сложностей. Как известно, от точного установления вины зависит и квалификация преступления, и наказание.
Безусловно, оценка заблуждения относительно правового запрета, или юридическая ошибка, должна рассматриваться с позиции добросовестности или недобросовестности данного заблуждения [1, с. 127-129]. Как представляется, подобным образом должна проводиться и оценка фактической ошибки. Для единого порядка правовой оценки необходимо закрепить в Уголовном кодексе РФ как юридическую, так и фактическую ошибки.
Решая вопрос о целесообразности законодательного закрепления субъективной ошибки в отечественном Уголовном кодексе, необходимо тщательно проанализировать все аспекты, в том числе позицию законодателя азиатских стран. Безусловно, проанализировать уголовное законодательство всех государств невозможно, поэтому рассмотрим доступные для прочтения и изученные с позиции структурного построения вины уголовные кодексы наиболее известных стран Азии.
Заявленный компаративный анализ необходимо начать с уголовного законодательства Китая, поскольку данное государство, так же как Россия, в свое время встало на путь социализма, в связи с чем имеет некоторое сходство в правовой системе. В Уголовном кодексе Китая1 понятию вины не уделяется ни одного
1 См.: Уголовный кодекс Китая / под ред. А. И. Коробеева и А. И. Чучаева; пер. с кит. проф. Хуан Даосю. М.: Контракт, 2017.
структурного элемента. Более того, в нем нет упоминания данного термина ни при раскрытии сущности преступления, ни при определении оснований уголовной ответственности, несмотря на то, что преступление и уголовная ответственность представляют собой единый самостоятельный структурный элемент в виде параграфа гл. 2 «О преступлении». В структуре данного элемента Уголовного кодекса законодатель Китая закрепляет формы вины, выделяя умышленную и неосторожную. Определение этих форм практически идентичное формам, закрепленным в уголовном законодательстве России. Помимо форм вины в УК Китая предусматриваются обстоятельства, исключающие преступность деяния (согласно российской правовой терминологии), а также используется понятие «субъект преступления». Нет никаких упоминаний о виновности лица в условиях субъективной ошибки относительно установленных запретов либо фактических обстоятельств преступного деяния.
Указанный подход законодателя Китая к вине в уголовном праве наталкивает на мысль о том, что данной категории при установлении уголовной ответственности отводится не столь пристальное внимание как в России. Если допустить такой вариант, то именно этим объясняется отсутствие норм, регламентирующих субъективную ошибку в уголовном законодательстве Китая.
В Уголовном законодательстве Кореи, как отмечает А. И. Коробеев, понятие «вина» представляет собой симбиоз архаичных (с оттенком восточного колорита) и современных моделей уголовно-правовых норм общемирового уровня1. В отношении вины законодатель Кореи не только не дает развернутого определения, но даже не упоминает о ней как о структурном элементе. Вина в корейском уголовном законодательстве представлена как умысел и небрежность, но сущность обеих форм раскрывается весьма своеобразно — от противного. Например, преступное намерение находит свое выражение в случае знания фактов, содержащих обязательные элементы преступления, так как в противном случае деяние не подлежит наказанию, за некоторыми исключениями (ст. 13). Однако, если незнание фактов, содержащих обязательные элементы преступления, произошло вследствие небрежности, невнимательности, то такие деяния подлежат наказанию (ст. 14).
Несмотря на своеобразный подход к вине в преступлении, в Уголовном кодексе Кореи четко, в отличие от российского УК, закреплены нормы, регламентирующие оба вида субъективной ошибки. Сущность фактической ошибки (ст. 15), как представляется, не лишена определенных изъянов, которые выражены в ограничении ее только незнанием фактов, представляющих более тяжкое преступление, или непредвидением более тяжких результатов преступления.
Психологические особенности человека предполагают незнание или непредвидение не только фактов или результатов деяния, но еще и отдельных обстоятельств совершаемого деяния, в том числе и преступного. Тем не менее остальные обстоятельства, способные найти неверное отражение в сознании виновного, не учитываются в уголовном законодательстве Кореи.
Юридическая ошибка представлена в УК Кореи в виде незнания лицом о последующем наказании совершаемого им деяния (ст. 16), то есть лицо, будучи
1 См.: Уголовный кодекс Кореи / под ред. А. И. Коробеева; пер. с кор. В. В. Верхоляк. М.: Юрид. центр Пресс, 2004.
убежденным в том, что совершаемое деяние не является преступлением, фактически совершает его, но убежденность в отсутствии запрета на совершенные этим лицом деяния должна быть обоснованной. Только при таких обстоятельствах уголовная ответственность не наступает, что является классическим выражением юридической ошибки.
Следует заметить, что отдельного структурного элемента, законодательно описывающего вину, в Уголовном кодексе Кореи не выделено, в связи с чем нормы, регламентирующие субъективную ошибку, расположены в разделе «Совершение преступления и назначение наказания», который также содержит положения о вменяемости, формах вины, обстоятельствах, исключающих преступность деяния. С точки зрения системно-логического построения данная структура представляется несколько хаотичной.
Рассматривая уголовное законодательство стран Азии, обратим внимание на Уголовный кодекс Японии1. Характерная особенность уголовного законодательства Японии — практическое отсутствие определений, общих указаний в рамках построений норм, соответственно нет и структурного элемента, посвященного вине. По мнению некоторых ученых, вина считается лишь необходимой предпосылкой наказуемости деяния, а не признаком преступления или принципом уголовной ответственности. Значение вины сводится к выявлению ситуаций, когда лицо не должно быть наказано. Несмотря на это установление вины в Японии фактически преследует ту же цель, что и во всем мире, оправдание лиц невиновно совершивших деяние [2, с. 212].
Законодательно вине посвящена только одна статья, в которой затрагивается умысел, неосторожность и ошибка (ст. 38 УК Японии). Согласно данной норме преступления, совершенные по неосторожности (при отсутствии умысла), не наказуемы, за исключением случаев, прямо указанных в законе. Однако незнание закона не рассматривается как отсутствие умысла совершить преступление, следовательно, и от наказания не освобождает. В указанной ситуации наказание может быть смягчено. Можно констатировать, что Япония законодательно устанавливает принцип «незнание закона, не освобождает от ответственности». Между тем отсутствие осознания виновным обстоятельств более тяжкого преступления, содержащихся в совершенном им деянии, не влечет ответственности за тяжкие обстоятельства, а наказывается только за деяния, охваченные умыслом. Не совсем ясным в плане правоприменения выглядит данное положение, так как в его границы могут попасть и ошибка в квалификации преступления, и ошибка в отношении фактических обстоятельств, являющихся квалифицированными признаками.
При имеющихся изъянах нормы УК Японии, посвященной субъективным признакам преступления, следует констатировать, что в ней закреплены положения, регламентирующие субъективную ошибку, что отсутствует в УК России.
Говоря об Уголовном законе Монголии2, необходимо отметить, что в целом по своей структуре оно схоже с Уголовным кодексом РФ. Это и не удивительно,
1 См.: Уголовный кодекс Японии / науч. ред. и пред. А. И. Коробеева. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2002.
2 См.: Уголовный кодекс Монголии / пер. с монг. Батболд Галбадрах, Амарсанаа Вандан-Иш; науч. ред. перевода и предисл. М.В.Бавсуна, А.А.Нечепуренко. Омск: Омская академия МВД
264 России, 2020.
Монголия страна бывшего социалистического лагеря, поддерживала очень тесные взаимоотношения с СССР, откуда и были заимствованы начала уголовного права.
Один из ключевых принципов уголовного законодательства Монголии закрепляет положение об установлении уголовной ответственности только при наличии установленной вины. Принятый в 2002 г. Уголовный кодекс Монголии, как отмечают некоторые авторы, в качестве нового положения содержит специальную главу, посвященную вине [3, с. 105]. Подобно российскому УК, законодатель Монголии не раскрывает суть понятия «вина», проясняя содержание через формы: умысел и неосторожность. Структура вины в монгольском уголовном праве представлена теми же элементами что и в российском уголовном законодательстве, также отсутствуют положения о субъективной ошибке.
Весьма интересной выглядит правовая система Индии, на уголовное право которой повлияли англосаксонские традиции [4]. В УК Индии при обозначении психического состояния правонарушителя используются различные термины с отсутствием стандартных формулировок и определенного единообразия. В ст. 39 раскрывается сущность волевого элемента виновности. Вина (mens rea) при этом представлена двумя элементами: умышленное намерение совершить действие и преступное знание тех обстоятельств, которые делают поведение уголовным правонарушением. Добровольность совершенного деяния устанавливается, исходя из умышленного причинения вреда либо на основе знаний о возможности причинения вредных последствий или наличия оснований полагать такие последствия [5, с. 30].
Понятие «основания полагать», являясь смежной категорией преступного зна- н ния, раскрывается в ст. 26 УК Индии и подразумевает общее разумение человека С и его чувства. Помимо умышленной формы вины в уголовном законодательстве Т Индии закрепляется неосторожность, которая подразделяется на осознанную К и неосознанную. Грань деления проходит по предвидению или непредвидению г вреда, причиняемого деянием, хотя в обоих случаях вред не является воле- g изъявленным. Т
Следует отметить такую особенность учения о вине в индийском уголовном н праве, как изъятие из принципа mens rea при совершении преступлений против | общественного благосостояния. За совершение таких преступлений устанавли- g вается более строгая или абсолютная ответственность, при этом не требуется С обязательное доказывание вины [5, с. 41]. I
а
Прямые указания на субъективную ошибку отсутствуют. Но вместе с тем g глубокий подход к психологической составляющей преступления позволяет I предположить, что при установлении вины правоприменитель не может не учи- ¿ тывать индивидуальные изъяны осознания фактических обстоятельств пре- 1 ступного деяния лицом, его совершившим. Такой элемент, как преступное знание 5 в структуре вины, позволяет сделать вывод о том, что сущность юридической 4 ошибки (по российской формулировке) учитывается при определении виновности. Неслучайно фундаментальным принципом англо-индийского уголовного права является формулировка «actus non facft ream, nisi mens sit rea» («действие не делает виновным, если не виновна мысль»).
Немаловажным в вопросе законодательного закрепления субъективной ошибки является рассмотрение уголовного законодательства Израиля, которое 265
представляет собой некое соединение особенностей англосаксонской и романо-германской уголовно-правовых систем [6, с. 101].
Следует отметить, что Закон об уголовном праве Израиля1 в своей конструкции отводит субъективной стороне преступления главу, начинающуюся с описания форм вины, которыми выступают преступный замысел и небрежность, причем в рамки преступного замысла законодатель Израиля включает неуверенность и сомнения по поводу преступности совершаемого деяния в целом или отдельных обстоятельств (ст. 20). Следует подчеркнуть, что рассматриваемый Закон не признает в качестве ошибки совершение деяний в отношении другого лица или иного имущества, не охваченного преступным замыслом виновного. Такие обстоятельства расцениваются как преступления и наказываются в общем порядке.
Отдельно следует сказать о структурном элементе уголовного законодательства Израиля — строгой ответственности, под которой подразумевается установление ответственности без доказывания преступного замысла или небрежности. Представляется, что данным положением официально закрепляется объективное вменение для отдельных, прямо указанных в законе составов преступлений.
Положения, регламентирующие субъективную ошибку, в Законе об уголовном праве Израиля вынесены в отдельный структурный элемент, устанавливающий обстоятельства, исключающие уголовную ответственность, где наряду с необходимой обороной, крайней необходимостью, принуждением находятся нормы о фактической и юридической ошибке.
Фактическая ошибка выражается в представлении лицом, совершающим деяние, несуществующей ситуации, и освобождает от уголовной ответственности. Ответственность наступает лишь в том случае, если представляемая лицом ситуация совпадет с реальной действительностью. Сущность фактической ошибки по уголовному законодательству Израиля не совпадает с доктринальным пониманием этого же вида ошибки в российском уголовном праве.
В том же варианте фактическая ошибка распространяется и на преступления, совершенные вследствие небрежности. Тем не менее весьма затруднительно представить себе указанную ситуацию. Небрежность в уголовном праве Израиля определятся подобно положениям российского законодательства как неосознание характера деяния, существования обстоятельств или возможности причинения последствий деяния, относящихся к признакам преступления, при условии, что обычное лицо указанные обстоятельства без труда способно осознавать. И в этой обстановке лицо, совершающее преступление, должно еще представлять несуществующую ситуацию, чтобы это было признано фактической ошибкой.
Субъективную ошибку законодатель Израиля отнес к обстоятельствам, исключающим уголовную ответственность, что позволило установить фактическую ошибку в условиях совершения преступлений со строгой ответственностью, где не требуется установление преступного замысла либо небрежности, что означает отсутствие необходимости устанавливать вину. Представление несуществующей ситуации (ст. 34), по-видимому, не связано с осознанием противоправности совершаемого деяния и вредности последствий этого деяния, а предполагает лишь осознание фактических обстоятельств преступления.
1 См.: Закон об уголовном праве Израиля / постат. пер. с иврита на рус. яз. Марат Дорфман. 2-е изд., перераб. и доп. Хайфа: [б.и.], 2010.
Юридическая ошибка реализует собой принцип «незнание закона не освобождает от ответственности» и устанавливает ответственность в том случае, если лицо было уверено, что совершает незапрещенное деяние. При этом не имеет значения причина формирования данной уверенности: незнание уголовно-правового запрета либо неверное толкование действующей уголовно-правовой нормы. В качестве исключения допускается ситуация, когда не представлялось возможным предотвратить такую ошибку разумным способом. В данном контексте законодатель Израиля все-таки признает обстоятельством, исключающим уголовную ответственность, факт незнания установленного запрета на совершение определенных действий в условиях, когда отсутствовала реальная возможность ознакомиться с указанным запретом либо получить его квалифицированное разъяснение. Приведенным положением презюмируется обязанность граждан знакомиться с нормативными правовыми актами государства, по крайней мере, знать положения уголовного Закона.
В рамках исследуемого вопроса представляется необходимым рассмотреть уголовное законодательство некоторых бывших азиатских республик СССР. Как справедливо отметил Т. Сабитов, правотворческий опыт других стран СНГ в силу переработки, вызванной необходимостью приспосабливать свой уголовный закон к новым условиям, представляет несомненный интерес для отечественного уголовного законодательства [7, с. 45].
Учитывая социалистическое прошлое, которое не могло не отразиться на национальной правовой системе, уголовное законодательство Казахстана1 и Таджикистана2 построены по типу российского УК. В Уголовном законе Таджикистана основой уголовной ответственности выступает преступное поведение или преступление [8, с. 43]. Уголовные кодексы указанных стран содержат структурный элемент в виде статьи либо главы, именуемый виной, однако содержание используемого термина не раскрывается. Так же как и в российском УК, дается формулировка обеих форм вины (умысел и неосторожность). Нормы, регламентирующие ошибку, отсутствуют.
В уголовном законе Туркменистана3 законодатель закрепляет принцип вины и посвящает данной категории целый структурный элемент — главу пятую. В отличие от российского Уголовного кодекса указанная глава начинается с понятия вины, что представляется логически верным. Вина определяется как сознательно-волевое психическое отношение лица к совершаемому преступлению, выраженное в форме умысла или неосторожности. В рассматриваемом структурном элементе УК последовательно раскрываются формы вины, обстоятельства, устраняющие вину, но, самое главное, законодатель Туркменистана уделяет внимание субъективной ошибке, закрепляя содержание каждой из ее форм.
Юридическая ошибка представлена в классической форме: уголовная ответственность не наступает ввиду незнания и неосознания лицом того, что совершаемые им деяния являются преступлением, более того, указанное неведение
1 См.: Уголовный кодекс Казахстана. URL: https://www.legislationline.Org/download/d/8973/file/ Kazakhstan Criminal %20Code%20% 20%E2%84%96%20226-V%20_as%20of%20 Dec% 202020_ru.pdf (дата обращения: 24.07.2023).
2 См.: Уголовный кодекс Республики Таджикистана / предисл. А.В.Федотова. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2001.
3 См.: Уголовный кодекс Туркменистана. URL: https://www.legislationline.org/download/ id/9002/ file/TURKM_CC%20as%20of%20Aug%202020.pdf (дата обращения: 24.07.2023). 267
должно быть объективным и подтверждаться обстоятельствами дела (ч. 1 ст. 31 УК Туркменистана).
Фактическая ошибка устраняет умышленную форму вины в случае добросовестного заблуждения лица относительно фактических обстоятельств, относящихся к составу преступления. В качестве фактической ошибки также признается добросовестное заблуждение лица относительно определенных фактических обстоятельств, в круг которых входят квалифицирующие признаки. При такой ситуации лицу не могут быть инкриминированы указанные фактические обстоятельства, соответственно и более строгое наказание, предусмотренное при их наличии, не применяется (ч. 3 ст. 31 УК Туркменистана).
Компаративный анализ уголовного законодательства отдельных стран Азии показал, что из представленных уголовных кодексов 45 % закрепляют положения о субъективной ошибке. Это обстоятельство говорит о том, что исследуемая категория играет не последнюю роль в процессе объективного и всестороннего установления вины и применения меры уголовной ответственности.
Гегель говорил, что воля есть особый способ мышления и акцентировал внимание на разделении воли и мышления только лишь в теоретическом аспекте [9, с. 68-69]. Субъективная ошибка по своей природе является неким психологическим изъяном отдельно взятого индивидуума. Как известно, эта ошибка может сформироваться не только на основании субъективных, но и объективных факторов. В любом случае она оказывает влияние на мышление и формирование субъективной реальности, что не может не отразиться на волевых действиях, в том числе преступных. ° Российское уголовное право рассматривает юридическую и фактическую
£ ошибки только лишь на доктринальном уровне и не закрепляет ее содержание ™ в Уголовном кодексе, что не позволяет в полной мере учитывать ее при установ-? лении вины.
| Представленный анализ показал, что исследуемая категория в законодатель-
| ных актах структурно закреплена в самостоятельных нормах либо структур-
0 ных элементах, относящихся к субъективным обстоятельствам преступления. | Уголовное законодательство Индии, имеющее корни англосаксонской правовой
1 системы, в рамках нормативно закрепленного умысла, используя понятие пре->1 ступное знание, предопределяет решение вопроса в условиях юридической | ошибки.
1С
I С точки зрения логического построения уголовного законодательства нормы
| об ошибке должны располагаться в структурном элементе, посвященном вине. >1 Во многих проанализированных уголовных кодексах, содержащих нормативное | закрепление субъективной ошибки, нет такого структурного элемента. В УК РФ Л названный элемент определен в гл. 5, однако нормативное закрепление юридиче-! ской и фактической ошибки отсутствует, ввиду чего обозначенная глава выгля-§ дит неполной. Аналогично российскому УК в Уголовном кодексе Туркменистана вине посвящена глава, в которой дается законодательная трактовка понятия «вина» и находят отражение нормы о юридической и фактической ошибке. Очевидно, что закрепленное на законодательном уровне положение предопределяет неукоснительное его применение, нежели применение категории, рассмотренной исключительно на доктринальном уровне и, соответственно, имеющей не одну 268 научную трактовку.
Исследуя проблемы вины в уголовном праве, П. С. Дагель обращал внимание на недопустимость многозначности данного понятия, так как это обстоятельство приводит к лишению определенности и конкретности правовой категории, что недопустимо по причине неоднозначного ее понимания правоприменительными органами, и допущению нарушения законности [10, с. 67]. Не менее актуально данное утверждение по отношению к субъективной ошибке, используемой уголовным правом.
Следует учесть тот факт, что ошибка в структуре вины присутствует не всегда. Возможно, это обстоятельство определяет отсутствие ее законодательного закрепления. Вместе с тем нормативное определение субъективной ошибки не говорит о необходимости представлять ее в качестве обязательной составляющей вины. Иные составляющие элемента Уголовного кодекса, посвященного вине (умысел или неосторожность, невиновное причинение вреда, невменяемость), также не всегда присутствуют в составе субъективных признаков преступления, но при этом данное обстоятельство не помешало их нормативному определению.
Приведенные доводы еще раз подчеркивают необходимость пристального рассмотрения вопроса о нормативном закреплении субъективной ошибки в рамках отечественного уголовного законодательства. Логически правильным содержание этих норм представляется в гл. 5 УК РФ.
Библиографический список
1. ИвановА.Г. Заблуждение и неведение в структуре вины: уголовно-правовой аспект // Актуальные проблемы российского права. 2022. Т. 17. № 1(134). g
2. Кораблева С.Ю. Вина в уголовном праве Японии: сравнительно-правовой анализ // | Вестник МГЛУ. Образование и педагогические науки. 2019. Вып. 2(831). С. 205-213. а
3. Гантомор Г. Новый Уголовный кодекс Республики Монголия 2002 года // Вестник т Санкт-Петербургского университета МВД России. 2006. № 4(32). С. 102-109. к
4. КрашенинниковаН.А., ТрикозЕ. Н. Уголовный кодекс Индии 1860 года: история Г создания и характерные черты // Известия высших учебных заведений. Правоведение. g 2017. № 4(333). С. 183-206. |
5. ТрикозЕ. Н., КрашенинниковаН.А. Сравнительное уголовное право (Индия). М.: S Юрайт, 2020. 179 с. |
6. Караваева В. А. Законодательная техника уголовного закона: опыт зарубежных | стран // Вестник Полоцкого государственного университета. Серия D. 2020. № 5. С. 99-103. Ч
7. Сабитов Т. Принципы уголовного законодательства стран Содружества Независи- О мых Государств // Уголовное право. 2008. № 4. С. 45-50. К
8. Искандари Сулаймон. К вопросу о разработке уголовного кодекса республики Тад- е жикистан в новой редакции // Известия высших учебных заведений. Правоведение. | 2017. № 4(333). С. 183-206. |
9. Гегель Г. В. Ф. Философия права / пер. с нем.: ред. и сост. Д.А. Керимов, В. С. Нерсе- 11 сянц. М.: Мысль, 1990. 524 с. )
10. Дагель П. С. Проблем вины в советском уголовном праве. Ученые записки. Вып. 21, g ч. 1. Владивосток, 1968. 188 с. 4
References
1. IvanovA. G. Delusion and Ignorance in the Structure of Guilt: Criminal Law Aspect // Current Problems of Russian Law. 2022. Vol. 17, No. 1(134).
2. Korableva S. Yu. Guilt in the Criminal Law of Japan: Comparative Legal Analysis // Bulletin MGLU. Education and Pedagogical Sciences. 2019. Issue 2(831). Р. 205-213. 269
3. GantomorG. The New Criminal Code of the Republic of Mongolia of 2002 // Bulletin of the St. Petersburg University of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2006. No. 4(32). P. 102-109.
4. Krasheninnikova N. A., TricozE.N. The Criminal Code of India of 1860: the History of Creation and Characteristic Features // News of Higher Educational Institutions. Law Studies. 2017. No. 4(333). P. 183-206.
5. Trikoz E. N., Krasheninnikova N. A. Comparative Criminal Law (India). M.: Yurayt, 2020. 179 p.
10. Karavaeva V.A. Legislative Technique of Criminal Law: the Experience of Foreign Countries // Bulletin of the Polotsk State University. Series D. 2020. No. 5. P. 99-103.
11. The Law on the Criminal Law of Israel: article-by-article translation from Hebrew into Russian / trans. Marat Dorfman. 2nd edition, reviewed and suppl. Haifa: [B.I.], 2010. 253 p.
12. Sabitov T. Principles of Criminal Legislation of the Countries of the Commonwealth of Independent States // Criminal Law. 2008. No. 4. P. 45-50.
14. IskandariSulaimon. On the Issue of the Development of the Criminal Code of the Republic of Tajikistan in a New Edition // News of Higher Educational Institutions. Law Studies. 2017. No. 4(333). P. 183-206.
15. Hegel G. V.F. Philosophy of Law / trans. from German: ed. and comp. D.A. Kerimov, V. S. Nersesyants. M.: Mysl, 1990. 524 p.
16. DagelP.S. Problems of Guilt in Soviet Criminal Law. Scientific notes. Issue 21, part 1. Vladivostok, 1968. 188 p.
