CC BY
85
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2009. № 1
Л.Ю. Логунова, кандидат социологических наук, доцент кафедры социологических наук Кемеровского государственного университета, докторант
СТРУКТУРНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ СЕМЕЙНО-РОДОВОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПАМЯТИ
Человек, приходя в мир, несет в своих структурах информацию о родителях, далеких предках, память об истории своей родины, общечеловеческих ценностях и ушедших цивилизациях. Его жизнь — процесс воспоминания, принятия семейной социальной памяти как опыта рода, цепочка подключений" к банку общечеловеческой памяти, система выборов жизненных ситуаций, в которых капитал семейной памяти является ориентиром для решения жизненно важных задач. В центре внимания автора — структура и уровни социальной семейной памяти, ее механизмы, каналы передачи и проводники. Рациональное использование потенциала семейной социальной памяти позволяет человеку управлять своей судьбой, строить будущее для своих потомков в семейно-родовом пространстве.
Ключевые слова: социальный опыт, трансляция, трансмутация, объем, границы, импульсы, пространственность, глубина, ресурсы социальной памяти.
Man came into the world, lies in the structure of information about their parents, distant ancestor, the memory of the history of their homeland, and the universal values of civilization retiring. His life — a process memories, the adoption of family social experience as a kind of memory, "the chain of connections" to the bank of the human memory, the system of elections life situations in which capital is a family memory is a guide to solving vital tasks. The focus of the author — and the levels of the social structure of family memory, its mechanisms and channels conductors. Rational use of family social memory capacity enables individuals to manage their own destiny, to build a future for their descendants in the family ancestral space.
Key words: social experience, translation, transmutation, volume, borders, impulses, spatiality, depth, resources of social memory.
Первыми исследованиями памяти как социального феномена стали работы французского социолога и антрополога М. Хальбвак-са, в которых доказана зависимость воспоминаний индивида от социальных ориентиров, объяснена роль памяти в процессе осознания человеком прошлого и настоящего, построения будущего. Основные теоретические заключения в дальнейшем разрабатывались в трудах Я. Ассманна, Г. Блюма, П. Бурке, К. Гирца, А. Моля, В. Куркина в традициях социологической науки. Память как социокультурный феномен рассматривали А. Блок, О.Т. Лойко, В.А. Реб-рин, Ю.М. Лотман, О. Эксле, Л.П. Швец. Социальная память как
* Логунова Лариса Юрьевна — [email protected]
механизм трансляции информации в обществе представлена в работах В.А. Колеватова, Б.С. Илизарова, М.А. Розова, как аксиологические процессы индивидуального и общественного познания — в исследованиях Я.К. Ребане.
Социальная память — канал передачи социального опыта в се-мейно-родовом пространстве. Методом восстановления семейных историй (нарративные интервью представителей младшего поколения со старшими родственниками) автором были исследованы жизненные коллизии сибирских родов, своими судьбами сотворивших живую историю сибирского региона в конце XIX — начале ХХ в. Исследование охватило города Кузбасса и Томскую область (2001—2007 гг.), эмпирические данные составляют около 600 историй семей, проживающих на протяжении нескольких поколений в Сибири. Интервьюеры — это наследники капитала семейной памяти. Работая с памятью прародителей, они имели возможность осознать семейный сценарий, выбрать направление развития новых сценариев жизни рода.
Память человека, "запас его знаний", "жизненного опыта" определяется, по мнению А. Шюца, уникальной биографической ситуацией. Это рецепты социально одобренных действий, которыми человек заполняет свой ежедневник памяти, и фундамент для интерпретаций событий, происходящих с человеком и окружающими его людьми.
Человек обживает свой мир в процессе накопления субъективного опыта, который он воспринимает как уникальный. Речь идет не о реальности вообще, а о той реальности, которую творит человек, обращаясь к запасу знаний и интерпретируя свой новый опыт. Скорее всего, она иллюзорна и существует только в сознании субъекта. Но проявлять сомнения в реальности этой реальности бессмысленно. Если человек видит мир, то этот мир реален, как реален и сам воспринимающий его человек. У. Джеймс отметил, что "каждый мир, пока ему уделяют внимание, является реальным на свой манер"1. Если человек в определенной ситуации испытывает чувство страха, то значит ему страшно, об этом "кричит" опыт его памяти, а ситуация приобретает характер реальной угрозы. В то же время его сосед испытает в данном случае лишь воодушевление, вызванное необходимостью принимать решения на основе опыта действий своих предков, своей памяти. В обоих случаях этот опыт самоценен, так как человек — самый компетентный эксперт в пространстве своего опыта. Действуя в своем иллюзорном мире, человек использует опыт социальной памяти, который объективно реален. В этом смысле существование социальной памяти можно считать парареальностью, сопровождающей повседневную реаль-
1 James W. The Principles of Psychology. L., 1981. Vol. II. P. 293.
ность людей. Восприятие социального мира сопряжено с мысленным переходом из субъективной реальности в структуры опыта предков ("как бы поступил мой дед?"). Это происходит неосознанно, когда действия требуют рутинного исполнения, или в состоянии напряжения сознания (припоминания) в ситуации необходимости решения трудных (с точки зрения реальности субъекта) жизненных задач.
Обращение человека к памяти — это социальное действие, необходимое для ориентации и адаптации в социальном пространстве. Водоворот новой информации захватывает людей, не дает времени для осмысления событий. У потока информации о коллективных действиях-событиях есть два исхода: забвение (безразличие) или запечатление в памяти. Последнее начинается с удивления, отсечения других фактов. Затем внимание фиксирует отобранный факт и придает ему значимость среди привычных фактов как событию, которое заслоняет собой другие события. Личностный взгляд помогает ревизировать историю, отобрать в социальную память события разного масштаба и резонанса и при этом как бы "глушит" события и действия, не вызывающие удивления и поэтому не подпитывающие "фактурой" субъекта2.
Если социальное назначение запоминания очевидно, то характер действия забывания неоднозначен. Факт забывания в повседневной жизни не одобряется группой, ее работоспособность снижается из-за забывчивости кого-либо из членов. Забывание — это избегание неприятных моментов, пережитых в прошлом. При этом материал памяти схематизируется, отдельные его части, иногда существенные, отбрасываются. Новые яркие события подавляют тускнеющие старые. Человек приобретает иллюзию свободы от бремени неприятных воспоминаний, которая освобождает в его сознании место для дальнейшего социального творчества. Но забытое не утилизируется. Эта часть информации архивируется, проявляется в виде мифа и наследуется потомками. Забытые события суть незавершенные действия. Завершить действие — значит осознать факт его свершения; простить, не возвращаться к нему в дальнейшем. В противном случае забытое действие начинает продолжаться в настоящем.
Модальность социальной памяти проявляется в том, что к такой форме действий будут вновь и вновь обращаться потомки. Семейные сценарии — классический пример. Осознавание семейного сценария одним из членов рода ведет к восстановлению "забытых" фактов, прекращению неприятностей (родовые про-
2 См.: Куркин В. Социальная память и ее возраст (опыт анализа социокультурной дифференциации) // Социодинамика культуры. Вып. 2. Социокультурная дифференциация. Кн. 2. М., 1993. С. 167—192.
клятия, нарушенные гейсы), сформированных в капитале семейной памяти, и "оздоравливает" будущее новых поколений. В таких случаях, по мнению О.Т. Лойко, "память выступает как рефлексивный процесс осознания события, относящегося к прошлому, но получившего ценностно-смысловую оценку... в актуальном настоящем"3.
Для того чтобы воспользоваться опытом, хранящимся в памяти отдельного человека, семьи или этнической группы, субъекту нужно совершить волевой акт: придать течению времени обратное направление. "Поворот" времени будет иллюзорным, но действие, совершенное человеком, — реальным. Для дальнейшего действия иллюзия и реальность сливаются в новый опыт, социальный акт совершается. Это та гибкость, к которой стремится общество, загнавшее себя в клетку социальных законов, норм, установок. Освобождение из этой условной "клетки" предоставляет людям свободу для социальной импровизации, но вместе с тем делает каждого персонально ответственным, приводит к необходимости принимать все новые самостоятельные решения, строить свой "жизненный мир". Например, представитель предшествующих генераций мог следовать автоматическим, "сценарийным" решениям и не думать, не заботиться о последствиях своих действий. Усложнение структуры социума диктует убыстрение скорости реакций человека на социальные изменения. Обращение к социальной памяти может повторить действия, вызванные опытом прошлого, а может нести в себе элементы социальной импровизации. "Новизна появляется на уровне конкретного взаимодействия как новая грань реальности <...> Исполненные акты устаревают и идут для пополнения знаний, закрепляются в социальных институтах"4.
Социальная память обладает мощным потенциалом, определяющим степень социальной успешности человека. Она включает в свои процессы осознание желания приобрести опыт, который складывается из прошлого опыта в ситуации выбора необходимости нового опыта. Человек решает, нужен ли ему опыт страданий или счастья, лишений или благополучия, унижений или почестей. Из этих выборов складывается судьба, которую человек сознательно или неосознанно строит. Сознательные действия определяются активным желанием накопления социального опыта с последующим действием для целедостижения на основе прошлого опыта. Это позитивный конструкт памяти как фундамента социальной деятельности.
Неосознанная деятельность сопряжена с избеганием ответственности за принятие решения, повторением ошибок прошлого опыта,
3 Лойко О.Т. Феномен социальной памяти. Томск, 2002. С. 83.
4 Шпак Л.Л. Социология повседневной жизни. Кемерово, 2001. С. 81.
пассивностью, потерей инициативы (приобретенной беспомощностью). Человек начинает сетовать на судьбу, которую "изменить нельзя". Избегая ответственности за выбор решения, он может принять иллюзию за реальность, например поверить в предрешенность своей судьбы. Это приводит к потере интенсивности адаптивных реакций человека на изменение ситуации. Появляется внутреннее недовольство, несущее разрушающую индивида агрессию, которая может вылиться вовне (преступления) или уничтожить человека изнутри (заболевания и смерть). Это деструктивная направленность деятельности личности, в основе которой лежит акцентуация внимания на памяти о негативном опыте. Такой опыт человек старается забыть, но по иронии судьбы забывая, возвращается к необходимости его повторения.
Действие может быть совершено вопреки опыту или с целью получения нового опыта в ситуации уклонения от действия, принесшего ранее опыт неприятностей. Схема действия может быть разной: от попытки управлять миром и живущими в нем людьми (речь идет о человеке, осознающем несовершенства мира и желающем своими силами их исправить), до полного приспособления к требованиям социальной реальности, придуманной для него другими с целью полного подчинения. Часто благородное желание человека навести порядок в несовершенном мире по своему усмотрению встречает противодействие других, которые требуют сохранения незыблемости этой реальности, считая ее справедливой. Это приводит или к необходимости проявить конформизм или пойти на открытый конфликт, принимая возможность опыта изоляции (тюремное или больничное заключение). Можно молча не соглашаться с устройством реальности — это самая опасная схема поведения, она разрушает человека изнутри. В этом случае в семейных историях появляются сведения о смерти родственников от заболеваний, которые потом передаются по наследству вместе с опытом несогласия с устройством этого мира.
В ситуации выбора и принятия решения субъект испытывает состояние экзистенциального напряжения, связанное с необходимостью решать жизненно важные задачи. Обращение к памяти — это ответ на безмолвный вопрос, который создает дискомфорт, требующий своего устранения. Воспоминание — освобождение от этого напряжения, сопровождаемое высвобождением целого спектра чувств — от радости до уныния.
Личный уровень памяти встраивается в социальную память, составляющую сферу коллективного бессознательного, где память предстает как объединение социального опыта множества индивидов, зафиксированное и спрессованное в стереотипах поведения, при этом к социальным действиям людей побуждают импульсы социальной памяти. К коллективному уровню социальной памяти
мы относим семейный (родовой), этносоциальный (этническая группа, территориальная общность), социетальный (человечество, цивилизация). Это память разных генераций, отражающая связь сменяющих друг друга поколений. Все это составляет культурно-исторический образ мира, запечатленный в коллективном сознании этнической или территориальной общности, в конкретно-исторических условиях ее развития, в конкретно-географической локализации. Этот уровень называют "общечеловеческой памятью", "памятью мира", хранилище которой, согласно А. Молю, заключено в некоей "универсальной библиотеке". Воля человека бессильна перед этим уровнем вселенского знания и сознания. Приказать себе или другим что-либо забыть невозможно. Вместо забвения в этом хранилище появится новая информация о желании забвения. Все волевые и социальные действия, все, что человек подумал, сказал, сотворил, отражается в социальной памяти, как в зеркале, и фиксируется в коллективном сознании группы, так как наполняет смыслом индивидуальный и общественный опыт. Это влечет за собой понимание ответственности за свои мысли и действия. Данный качественный опыт будет актуализирован потомками в ситуациях выбора.
Социальная память подвижна, она может быть рассмотрена с позиции двух осей: пространства и времени. Время — это динамический фактор, в котором разворачиваются события. В этом смысле весь мир — это мир памяти, в котором прошлое наслаивается на настоящее и проявляется через призму его интерпретаций. Человек живет, пока о нем помнят. Остаться в памяти семейной, территориальной общности — значит совершить волевой акт: своим действием (осознанием себя в ситуации "здесь и сейчас") совместить все три временные ипостаси. Это сопровождается взрывом чувств, которые окружают личность как ореол. Энергия этих чувств сохраняется и после смерти человека, перетекая в легенды и мифы. Пример — действие на пиру у Симона библейской грешницы, которая омыла ноги Христа и полила его волосы маслом. Женщина в силу своего глубинного понимания сущности происходящего, совершив традиционное действие и вложив в него актуальный для настоящего смысл, осталась в памяти будущих поколений как героиня священной книги.
Через категорию времени можно понять соотношение индивидуальной и социальной памяти. События, факты, биографии, истории рода имеют свою календарно-временную фиксацию. Индивидуальная память человека «подключается» к памяти социальной не просто в определенное время суток, соответствующих сезону и году, а во время социально значимых для человека ситуаций (события, включенные в исторический контекст существования общности). Рассказывая семейные истории, респонденты не всегда
могли вспомнить дату тех или иных событий. Временная конкретизация их определялась соотнесением с событиями, важными для семьи, рода, поселенческого сообщества, государства: "это было еще до войны..."; "в то время раскулачивали всех поголовно...".
Пространственность памяти, как феномена "жизненного мира", двойственна. С одной стороны, социальная память соотносится с локализацией ее носителей. Реальное пространство структурирует память социальной группы. С другой — "память мира" является феноменом планетарного уровня, на который не распространяются границы государств и ареалы проживания общностей. Это пространство воображаемо и являет себя миру через "посредников": устное народное творчество, священные тексты, иконографические документы. Восхождение к социальной памяти происходит через освоение опыта предшествующих поколений. Для воспроизводства общественной жизни навыки и практические способы действия хранились и передавались от поколения к поколению путем фиксации в социальной памяти, структура которой задавалась группой мифологических божественных имен. Каждый из богов был наделен определенным кругом социальных обязанностей и умений. Это обстоятельство позволяет подойти к мифологии как к специфической структуре социальной памяти. Поклонение богам может выступать в роли акта обращения к социальной памяти прародителей.
Социальные действия воспроизводят память через передачу навыков от мастера — к ученику, от старшего — к младшему. "Учительство-ученичество" — самая древняя и распространенная система передачи социальной информации, на которой основано существование школ философии, боевых искусств, практических знаний, считающихся священными (например, медицинских, строительных). Ученик проходит несколько ступеней посвящения, становясь мастером — хранителем и транслятором социальной памяти. В основе системы передачи социальной информации лежит механизм преемственности, с помощью которого социальная память актуализируется в двух формах: трансляции и трансмутации. Это всегда творческие социальные акты, включающие несколько ступеней "посвящения", которые проходит каждый: подражание (следование мифологизированному образцу, заложенному авторитетным членом общества); овладение ритуалами (а также связанными с ними вещами и предметами быта и культа); превращение индивида в источник трансляции социальных знаний, социальное творчество, придание смыслов тем или иным действиям. Эти смыслы являются слагаемыми социальной памяти, закладываются в ментальные характеристики сообщества как информация для младших поколений. Смыслы могут приобретать сакральную форму,
трансформироваться на уровень архетипа. В зависимости от действий индивида, закладывающего фундамент новых этажей социальной памяти или обучающегося "подключаться" к полю социальной информации, хранящейся в глубинах общечеловеческой памяти.
Деятельность человека на всех ступенях представляет собой трансляцию социальных знаний от одного поколения к другому. В трансляцию включены индивиды, находящиеся на разных уровнях знаний, в ее основе лежит общение носителей разноуровневых статусных диад: учитель — ученик, дед — внук, мастер — адепт.
Каждый человек волен по-своему распорядиться полученными социальными знаниями. Он может в точности повторять действия мастера (учителя), а может, импровизируя, закладывать основы социальных инноваций. Так в процессе трансмутации кодируются смыслы, проникают в поле социальной памяти на ментальный уровень сознания социальной группы.
Механизм, объединяющий обе формы передачи социальной памяти, — традиция, которая соединяет процессы стабилизации изменений и социальных инноваций "благодаря селекции жизненного опыта" людей (Э.С. Маркарян). В традиции тесно переплетены между собой креативные и стабилизирующие элементы.
Историческая память своеобразно проявляет себя в памяти семейно-родовой. То, что запоминают люди, не тождественно тому, что фиксируют историки. Не обязательно, что люди помнят те или иные события, значимые для политических деятелей. Если эти события не отразились на повседневной жизни, семейных ситуациях, они не фиксируются коллективным сознанием группы. Например, в семейных историях, рассказанных представителями старшего поколения, нет ни одного упоминания о революции 1917 г., если эта дата не связана с личностными событиями семейной жизни (рождение, свадьба, смерть родственника). Такое судьбоносное историческое событие осталось незамеченным, не было зафиксировано в социальной памяти и семейно-родственного сообщества. Грандиозные социальные катаклизмы, потрясавшие Европейскую Россию, существенно не отразились на мировосприятии сибиряков, не сохранились ярким пятном в семейной памяти. Бабушки и деды более охотно извлекали из памяти сюжеты, связанные с событиями Великой Отечественной и Гражданской войн, коллективизации, так как эти исторические ситуации затронули устои российской семьи, отразились в семейном поведении ее членов.
Исследуя историческую избирательность семейно-родовой памяти, мы приходим к выводу, что любые управленческие решения, принятые без учета ментальных особенностей территориальной или этнической общности, останутся непонятыми на индивиду-
альном (семейном) уровне, будут лишены поддержки и личностных усилий граждан. Подготавливая социальные проекты, государственные деятели могут облегчить их продвижение, зная об особенностях структуры семейно-родовой памяти населения.
Объем памяти. Согласно Г. Эббигаузу, человеческая память обладает особой характеристикой — емкостью. Индивид носит в себе три уровня истории: собственную (биография), семейную (социальная память семьи), общечеловеческую (в ней же история государства, в котором он живет). Это его объем (степень емкости) потенциальной памяти. Обучение — это помощь ученику в припоминании того, что он уже и так знает. Он родился со знанием и памятью общечеловеческой и семейной, но автобиографию он конструирует сам, создавая свою историю, наполняя своим опытом хранилище семейно-родовой памяти. Если этот опыт имеет общечеловеческое значение, то он участвует в преобразовании памяти цивилизации. Иногда вследствие некачественного образования или сложной жизненной ситуации человек не может актуализировать запасы всей своей потенциальной памяти. Объем памяти насильственно сокращается. Тогда человек вспоминает опыт предков и, сталкиваясь с подобными ситуациями, вновь принимает уже однажды принятые ими решения. Поэтому можно говорить о потенциальном и реальном объеме памяти, данной от рождения человеку.
Объем социальной памяти может расширяться путем получения знаний или в моменты озарения (моменты истины), когда человеку открываются все грани. В минуты озарения человек получает импульсы памяти.
Границы памяти формируют поле памяти, пределы которого не могут быть установлены, зафиксированы, измерены, определены в условном понимании категории пространства. Можно говорить, что социальная память безгранична, но ее предел может упираться в ее начало, т.е. в тот момент истории человечества, когда оно еще не помнило и не осознавало себя. Для отдельного человека такое невозможно, ибо подключение к полю памяти человечества происходит параллельно с процессом самоосознания. История группы иногда имеет исходной точкой поступок первого значимого "героя". Так мы можем говорить о родоначальнике — человеке, энергетический импульс которого придал жизненные силы роду. Этот сгусток энергии (жизнь родоначальника) остается в семейной памяти, всплеск пассионарности этого человека затмевает предшествующие события социальной семейной памяти.
Семейная социальная память непрерывно перетекает в структуры более высокого уровня, при этом происходит поглощение
объема памяти семейного коллектива родовой социальной памятью, исторической памятью поколения прародителей и отцов. Этот процесс представляет собой "восьмерку бесконечности", потому что социальная память человека поглощает память человечества, "подпитывая" себя в процессе социализации, обучения. В этом случае можно говорить о длительности семейной памяти, которая характеризуется памятью потомков о предках. Такая длительность может быть средней или короткой, она социально зависима от принадлежности семьи к той или иной социальной группе, классу. Критерий длительности семейно-родовой памяти также определяется исторической и социокультурной ситуацией. Например, для славянина в Древней Руси считалось нормальным, если он знал своих предков до седьмого колена. Такой человек считался счастливым. Обрывы памяти, связанные с социальными катастрофами, не позволяют многим современникам знать более, чем три поколения своих родственников. Возможно реально говорить о средней длительности семейной памяти, ограниченной пятью коленами происхождения, по аналогии с традициями православных молитвенных текстов, где поминают "сродников до пятого колена". Комплексные исследования генетиков, педиатров, генеалогов, историков подтверждают оптимальность этого числа. Потомок в пятом колене повторяет своего предка: обоим свойственны общие черты характера, привычки, характеристики здоровья, способности. Практически праправнук повторяет судьбу своего прародителя в пятом колене. Значит, длительность социальной семейной памяти, ограниченную менее чем четырьмя поколениями, можно считать короткой, а шестью и более — продолжительной.
Семейная социальная память имеет также временные характеристики. Для формирования ее капитала нужно время, прожитое многими поколениями. С этой точки зрения можно говорить и о возрасте социальной памяти (семейной, общечеловеческой). Преодолевая барьеры страха, эмоций, человек накапливает знания, которые трансформируются в мудрость. С этого момента память приобретает глубину. На общечеловеческом уровне эта характеристика проявляется в народной мудрости, зафиксированной в изречениях, пословицах, поговорках. Глубина памяти — это ее ресурс, сохраняющий ментальную экологию нации. Духовный потенциал наполняет социокультурную среду человека, семейного коллектива, мобилизующую или угнетающую, стимулирующую или подавляющую, заполняющую и формирующую внутренний мир субъекта. Поэтому можно говорить о социальной памяти как о важном ресурсе человека, семьи, нации.
Семейная социальная память сохраняет в своей словесной форме бытия необходимые правила отношения к миру и передает их по-
9 ВМУ, социология и политология, № 1 129
томкам. Выполняя инновационную, избирательную (творческую), стабилизирующую функции, она защищает семью, род, общность от разрушающих исторических катаклизмов.
Обращаясь к опыту старших генераций, человек выстраивает социально желательное для общества поведение. Социальный опыт, представленный как образец для подражания (умения, навыки), имеет эмоциональную окраску, без которой он воспринимается человеком как нейтральный и запоминается с большими усилиями. Он есть результат действия физического, духовного или умственного характера, который впоследствии подвергается хабитуализа-ции ("опривычиванию"). Этот процесс соединяет два направления: стремление людей к результативности действий, которое сочетается со стремлением к экономии человеческих усилий. Этот опыт фиксируется в ролевых репертуарах индивидов и в знаковых (символических) системах. Повторяющиеся действия, переданные младшим поколениям в качестве образцов поведения, институциализиру-ются, становятся образцами для подражания, формируют арсенал социального опыта нового поколения.
Традиционно хранителями семейной памяти, родовых традиций и социального опыта в семьях являлись представители старшего поколения. Они были проводниками знаний об опыте жизни. Народная мудрость отразила необходимость уважения к старшим. Разрыв социальных связей, упразднение принудительности действия старых традиций сегодня определили желание молодежи жить "своей жизнью". В этом есть позитивные моменты: желание получать собственный семейный опыт, творчески строить свои семейные отношения. Но социальная практика сама регулирует этот процесс и не дает молодежи полностью оторваться от представителей старшего поколения. Так, за помощью в воспитании детей чаще всего мы обращаемся к бабушкам и дедам. Нами движет неосознанное желание дать нашим детям возможность прикоснуться к богатству родовой мудрости и опыта, семейной памяти.
В древности завоеватели знали, как уничтожить покоренное племя. Можно было убить мужчин, пленить женщин, но пока оставались старики, дух племени жил, а значит, мог давать ростки новой жизни, ибо сохранял суть знаний об этой жизни. Поэтому уничтожение старшего поколения означало уничтожение родовой памяти. Традиция спасать вместе с детьми (продолжением жизни рода), женщинами (дающими эту жизнь) и стариков в трудные годы, а не освобождаться от лишних старых ртов, зафиксирована в социальной памяти человечества. Старики — те, кто сопровождают эту жизнь, хранят мудрость и знания о ней. И в этом жизненная сила рода. Самое страшное, что сделал идейный вдохновитель эпохи ваучеров, — положил начало циничному уничтожению ста-130
риков. Когда ему указали на эту опасность, он ответил, что пусть умрут самые нежизнеспособные, зато это расчистит место для инициативных и адаптивных членов общества. С 1995 г. в результате этой расчистки умирали не просто пенсионеры, умирали хранители социальной памяти. Государство потеряло не просто лишние рты, а богатство социального опыта, восполнить которое наши семьи еще долго не смогут.
Древний механизм семейной социализации поддерживала цепочка взаимодействий между поколениями: родители полномасштабно не воспитывают своих детей, на них лежит обязанность и ответственность сопровождения жизни — обеспечения экзистенциальных потребностей (в пище, одежде, жилище, любви и понимании). Родителям нечему еще научить своих детей, — они сами только что вышли из-под опеки старших членов семьи, не успели накопить достаточно опыта для домашней педагогической практики. Освобожденные от домашних и производственных обязанностей прародители издавна являлись истинными воспитателями, на них лежала обязанность присмотра за внуками, трансляции опыта, родовой мудрости и знаний. Возможно, современная педагогическая некомпетентность родителей явилась отчасти результатом утраты знаний о воспитании внуков. Эти знания не успели (или не смогли) передать родителям деды, рожденные в начале ХХ в. Воспитательные ресурсы семей были отвлечены на рефлексию, связанную с событиями времен коллективизации, репрессий, военных лет. Участие в этих событиях сразу двух поколений (деды и отцы: обычно только отцы могли заняться делами военными, а деды оставались дома) разрушило стройную систему передачи знаний и опыта о семейном воспитании. В результате дети, рожденные в конце 30-х — начале 40-х гг. ХХ в., есть поколение не просто без отцов, но еще — без дедов. Такую ситуацию с точки зрения утраты семейной памяти или ее части, в которой хранятся знания о социализации, можно назвать истинным разрывом "связи времен".
Знания, хранящиеся в семейной памяти, в структуре бытования рода есть семейный капитал — ресурсная единица жизненной энергии рода. В размеренном межпоколенном взаимодействии старших и младших членов семьи заключается суть механизма передачи семейного капитала, трансляции семейной памяти.
На уровне коллективного бессознательного, объединяющего память кланов и родов, социальная память трансформируется в мифы, легенды, иносказательно записывается в древних священных книгах. Мы можем использовать знания и опыт ушедших цивилизаций, если знаем, как расшифровать загадки, сохраненные в полевых структурах социальной памяти человечества. Такой опыт невозможно уничтожить. Если гибнет цивилизация, то поле сохра-
няется, архивируется, мифологизируется, зашифровывается, чтобы его знания служили будущим поколениям. Например, знания, записанные в Библии, "Книге мертвых", Ведах, при сопоставлении практически одинаково рисуют картины древнейшей истории человечества. Лингвисты доказывают возможную реальность существования Вавилонской башни, факта смешения и разделения языков в результате планетарной катастрофы, которая описана во всех религиозных источниках племен индоевропейской языковой группы в образе Всемирного потопа. Потомки придали этой катастрофе мифический смысл. Гибель Атлантиды можно считать сказкой, придуманной Платоном, или информацией, пришедшей к нему в результате подключения к полю социальной памяти человечества, которая хранит память о мифическом государстве.
Сошлемся на гениальную догадку В.И. Вернадского о существовании ноосферы, которая не нашла подтверждения в работах ученого, но и не была опровергнута. Ученому-материалисту трудно было заявить о мистическом компоненте — существовании вселенского разумного начала, к которому он вплотную подошел. Эта недосказанность трансформировалась в иное понимание "мыслящей оболочки планеты" — в существование единого информационного поля Земли, в котором хранятся все знания человечества5. Так или иначе эту идею высказывали философы XIX — начала XX в. (Ф. Гегель, Э. Гуссерль, М. Шелер, Э. Леруа, Т. де Шарден).
Социальная память человечества как запас знаний о судьбе мира, хранящийся в информационном поле Земли, имеет защитные свойства. На уровне опыта хранения памяти народов, отдельные представители которых пытаются уберечь тайные знания "государственной важности", ограничить к ним доступ, уничтожить неудобные знания, пренебрегают свойствами функционирования социальной памяти. Она "просачивается" сквозь информационные дамбы и заслоны: государственные тайны открывают шпионы, тайны людские — просто болтливые люди. Гениальность некоторых человеческих догадок потрясает. Засекретить социальную память невозможно. Ибо это не просто опыт — это опережающий опыт, созданный предками и преобразованный действиями ушедших цивилизаций, взаимодействием родственных и комплементарных этносов. Так или иначе он начинает проявлять себя, возвращая потомков к мысли о цикличности развития планеты, цивилизаций, судеб народов.
Человеческие действия могут быть разрушительны по своей природе. Функция поля памяти — помощь в созидании. Великие изобретения человечества можно рассматривать как умелое ис-
5 См.: Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М., 2004.
пользование опыта предков, трансформированного в современных конструктах мыслей, интерпретаций и действий. Опережающий опыт человечества предоставляется частями по мере готовности человека или группы людей его принять. Эта готовность означает, что люди не будут использовать эти знания в разрушительных целях.
Род (семья) как социальные единицы не просто совокупность отдельных личностей, связанных родством. Это единый цельный социальный организм, в своей структуре повторяющий характеристики государства: территориальная локализация (дом, двор), структура власти (в домохозяйстве), социальные нормы регуляции поведения (семейные традиции, ритуалы, этикет), вербальное обозначение его существования (фамилия как родовое наименование), семейная идеология (принадлежность к той или иной конфессии, исповедование религии или атеизма), семейный капитал (имущество, "капитал чести" — сведения о фамильном характере, поступках членов семьи, генетический потенциал). Вся эта информация "записана" в банке данных семейно-родовой памяти, передается потомкам в качестве социального наследия от родителей, мудрости дедов. Поколения наших родственников, сформировавших для нас хранилище опыта и знаний, проходя свой путь, конструировали не только "новое будущее", но и "новое прошлое". Так был создан мир повседневной социальной реальности настоящего, где каждое поколение интегрируется в этот мир с помощью использования опыта семейной социальной памяти, входящей в структуры памяти общечеловеческой.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М., 2004.
Куркин В. Социальная память и ее возраст (опыт анализа социокультурной дифференциации) // Социодинамика культуры. Вып. 2. Социокультурная дифференциация. Кн. 2. М., 1993. С. 167—192.
Лойко О.Т. Феномен социальной памяти. Томск, 2002.
Шпак Л.Л. Социология повседневной жизни. Кемерово. 2001.
James W. The principles of psychology. Vol. II. L., 1981.
