CC BY
434
УДК 008.001.14
Н. В. Розенберг
СТРУКТУРИРОВАНИЕ КУЛЬТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
Аннотация. Проблема повседневности в последние десятилетия прочно вошла в сферу социально-гуманитарных наук. В зависимости от сферы интереса различные науки рассматривают разные аспекты повседневности. В статье анализируются основные методологические подходы к изучению структур культуры повседневности, сложившиеся в современном социальном знании.
Ключевые слова: культура повседневности, структуры повседневности, феноменология, структурация, конструктивизм.
Abstract. The problem of everyday life in the recent decades solidly entered into the sphere of social-humanitarian sciences. Depending on the sphere of interest various sciences examine the different aspects of everyday life. In the article basic methodological approaches to the study of the structures of the culture of everyday life prevailing in the contemporary social knowledge are analyzed.
Keywords: culture of everyday life, structure of everyday life, phenomenology, structuration, constructivism.
Исследование повседневности включает в себя изучение различных ее аспектов, проявлений и феноменов. Долгое время повседневность рассматривалась с точки зрения ее описания (приоритет здесь, конечно, отдавался историческим наукам), при этом глубинный анализ ее внутренней сущности нередко оставался за границами научных исследований. Это вполне объяснимо, поскольку, несмотря на констатируемую многими авторами устойчивость повседневности, ее историческую инертность, структуры повседневности изменяются от эпохи к эпохе. И если прошлые столетия характеризовались относительной стабильностью быта, традиций, устройства повседневности, то настоящее время отличается стремительностью изменений и полиморфностью ее структур. С другой стороны, культура повседневности настолько многообразна в своих проявлениях, что детально рассмотреть ее феномены достаточно сложно, и этим объясняется постоянный интерес ученых к различным аспектам ее анализа. Не стоит забывать также о том, что формирование личности обеспечивается с помощью психокультурного механизма отождествления субъекта с его окружением, которое воплощает для него идеальные духовнонравственные качества, или, как говорят в феноменологии, со значимыми Другими. Сложность этого процесса в настоящее время связана с девальвацией базовых и исторически устойчивых для большинства россиян культурных ценностей, обострившимся противоречием между модернизационным процессом, ведущим к унификации, и стремлением народа сохранить традиционные модели бытия. Повседневная культура, репродуцируя определенную систему ценностей, создает условия для самоидентификации личности и является основой ее духовного развития. Поэтому изучение структур культуры повседневности, в которых это развитие происходит, должно оставаться для современного социально-гуманитарного знания одной из актуальных задач.
Рассмотрение культуры повседневности не сводится к какой-либо одной методологии и требует междисциплинарных исследований. Только такой подход позволяет осуществить «прочтение» структур повседневности.
Как было показано представителями школы «Анналов» (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель), изучение повседневности предполагает поиск фундаментальных структур в истории, задающих порядок человеческих действий. Пакетное понятие «структура» обозначает самые разные феномены жизни социума - духовный склад людей, глубоко укоренившиеся обычаи, привычный образ мышления, явления в экономике, - обусловленные такими безличными началами, как география, климат, биосфера, почвенное плодородие. М. Блок понимал, что под покровом феноменов, понимаемых людьми, лежат потаенные пласты глубинной социальной структуры, которая и детерминирует изменения, происходящие на поверхности общественной жизни. М. Блок и его последователи занимаются по преимуществу временем большой протяженности, т.е. изучают структуры повседневности, очень медленно изменяющиеся во времени или вообще фактически не изменяющиеся. При этом изучение подобных структур является главнейшей задачей любого историка, так как они показывают сущность ежедневного бытия человека, стереотипы его мышления и поведения, регулирующие его повседневное существование. Иногда под термином «структура» в традиции школы «Анналов» характеризовалось общество в целом (традиционное или общество экономического роста). Непосредственная тематизация проблемы структур повседневности в историческом познании, как правило, связывается с именем Фернана Броделя. Это вполне закономерно, поскольку первая книга его знаменитого труда «Материальная цивилизация, экономика и капитализм ХУ-ХУШ вв.» так и называется - «Структуры повседневности: возможное и невозможное» [1]. Он писал о том, как нужно изучать повседневность: «Материальная жизнь - это люди и вещи, вещи и люди. Изучить вещи - пищу, жилища, одежду, предметы роскоши, орудия, денежные средства, планы деревень и городов - словом, все, что служит человеку, - вот единственный способ ощутить его повседневное существование» [1, с. 41]. В работах Ф. Броделя содержатся философско-исторические размышления об отмеченной знаком рутины материальной жизни, о сложных переплетениях различных уровней исторической реальности, о диалектике времени и пространства.
Свой подход к исследованию структур социальной реальности предлагает французский социолог П. Бурдье, который, по сути, представляет попытку синтеза структурализма и феноменологии. Он использует одновременно два принципиальных подхода при изучении социальных реалий. Первый -структурализм, который им реализуется в виде принципа двойного структурирования социальной реальности: а) в социальной системе существуют объективные структуры, не зависящие от сознания и воли людей, которые способны стимулировать те или иные действия и стремления людей; б) сами структуры создаются социальными практиками агентов. Второй - конструктивизм, который предполагает, что действия людей обусловлены жизненным опытом, процессом социализации и приобретенными предрасположенностями действовать так или иначе, что является своего рода матрицами социального действия, которые «формируют социального агента как истинно практического оператора конструирования объектов» [2, с. 28].
Суть концепции «двойного структурирования» П. Бурдье может быть выражена в тезисе: социальная действительность структурирована, во-первых, со стороны социальных отношений, объективированных в распределениях разнообразных ресурсов (капиталов) как материального, так и немате-
риального характера, и, во-вторых, со стороны представлений людей о данных отношениях и об окружающем мире, оказывающих обратное воздействие.
С его точки зрения, социальные структуры обусловливают практики и представления агентов, но агенты производят практики и тем самым воспроизводят и преобразуют структуры. П. Бурдье не ограничивается констатацией того, что они находятся в «диалектической связи», но подчеркивает иерархию. Обусловленность практик и представлений социальными структурами реализуется через их производство и воспроизводство агентами. В силу того, что они не могут осуществлять свои практики вне и независимо от «предпосланных» им объективных структур, которые являются необходимыми условиями и предпосылками любых практик (как в объективированной форме предметов и средств практик, так и в субъективированной - в виде диспозиций, знаний, навыков и т.д.), агенты могут действовать исключительно «внутри» уже существующих социальных отношений и тем самым лишь репродуцировать или трансформировать их.
Кроме того, ориентация на вписывание в существующие структуры, а не на их преобразование, соответственно повторение, а не на новацию, тесно связана с подозрительным отношением к проявлению индивидуальности и творческой активности. Это не значит, что носители повседневности пассивны, но активность их направлена на восстановление структур повседневности. А с другой стороны, это хорошо объясняет суть стандартизации и стереотипизации, присущей этому миру. Это сугубо практическая потребность делать мир вокруг себя ожидаемым и предсказуемым.
Несмотря на сложность конструкций социального бытия, можно выделить в его устройстве основополагающие структуры. И если П. Бурдье предпринял попытку совместить объективность социальной структуры и субъективность индивидуальной деятельности путем введения таких понятий, как «габитус», «социальное пространство», «практическое чувство» и т.д., то в социологии Э. Гидденса эта оппозиция является основанием теории структурации. Последнее означает, что структурирование социальных отношений в пространстве и времени есть результат взаимодействия социальной структуры с деятельностью конкретного индивида. Одной из основных установок теории структурации является необходимость преодоления дуализма «объективизм - субъективизм» в социальной теории, стремление исследовать институциональные формы с точки зрения их включенности в локальные взаимодействия и наоборот.
Э. Гидденс отмечает, что «социальные действия людей цикличны, подобно некоторым самовоспроизводящимся природным явлениям. Это означает, что они не создаются социальными акторами, а лишь воспроизводятся ими, причем теми же самыми способами, посредством которых люди реализуют себя как акторы» [3, с. 40].
Таким образом, и П. Бурдье, и Э. Гидденс стремятся преодолеть методологический дуализм общественного (области коллективной деятельности индивидов, моральных норм и правил, которые навязываются индивиду независимо от его желания) и индивидуального (сферы повседневной жизни человека, наполненной чувствами, эмоциями, переживаниями и т.д., источника изменений и трансформаций) в решении проблемы сохранения и изменения общества и его структур.
Еще один подход к рассмотрению структур повседневности реализован в концепции классика современной социологии Н. Элиаса. Он отмечает «овеществляющий» характер традиционных языковых средств, в которых «семья», «школа», «государство» выступают как объекты, подобно объектам природного мира. Социальные структуры предстают как предметы «по ту сторону» отдельного «я». Элиас исходил из того, что социальные значения не создаются изолированными независимыми индивидами, поскольку именно социальный контекст оказывает определяющее влияние на социальные действия любого индивида и содержит необходимые культурные и социальные ресурсы для выработки социальных значений действия, определяющих его поведение в обществе. Он предлагает «образ множества индивидов, которые связаны между собой разнообразнейшими видами отношений и создают переплетения и конструкции с более или менее устойчивым балансом сил, как, например, семьи, школы, города, социальные слои или государства» [4, с. 152]. Социальные структуры - не вне отдельного человека; это не что иное, как человеческие «сплетения», «переплетения», конструкции.
Центральное понятие социологии позднего Элиаса - понятие «фигурация», в основе которого лежит далеко не новая мысль о том, что индивиды не существуют вне общества, равно как и общество не существует вне индивидов. Взаимозависимость индивидов имеет социально-культурную природу и складывается на основе «взаимных социально генерируемых потребностей» индивида и общественных образований, реализуемых через образование и социализацию. Разнообразие связей индивидов обуславливает формирование особых социальных конфигураций, генерирующих общие правила поведения, которые, в свою очередь, актуализируются в сугубо специфических видах социальных действий [5, с. 261-262]. В целом теория фигурации Элиаса демонстрирует его стремление преодолеть концептуальный дуализм в понимании проблемы социального поведения личности. Она основана на идее о пересечении индивидуального и общественного, а также взгляде на развитие индивида как связанного в высшей мере сложным образом с изменениями в общественном развитии.
Наиболее популярными сегодня являются подходы, основанные на принципах индивидуализма, ориентированные на локальные формы бытия социального: социальная феноменология, символический интеракционизм, когнитивная социология, этнометодология.
«В центр внимания постклассических методологий попадают темы социальной нестабильности и неравновесности, вариативности, поиска альтернативных социальных сценариев, исследование переходности, маргинально-сти, множественности социальных, культурных, языковых практик. Все, что казалось цельным и монолитным, на глазах расползается на относительно автономные локальные области и подсистемы, анклавы и временные (диссипативные) структуры. Словом, реальность воспринимается как неоднородная и многообразная» [6, с. 21]. Социальная структура более не является скелетом символического универсума - скорее, она его эпифеномен: она непрерывно создается и пересоздается в процессах символического обмена, поддержания, регулирования и интерпретации значений. Объективные структуры предстают, прежде всего, в форме субъективного восприятия агентами своей собственной деятельности, поскольку она вплетается в эти структуры.
Так, например, в рамках социальной феноменологии А. Шюца социальный мир предстает не как внешняя сознанию конструкция, а как смысловой горизонт человеческой жизни. Социальная феноменология исследует функционирование определенных систем культурных значений, объединяющих людей в социальные сообщества. Ее подход реализует единство «объективной фактичности» и «социального смысла», беря за основу анализа социальное действующее лицо, структуру его персонального сознания. Готовые же социальные структуры и институты полагаются вторичными по отношению к нему: в них кристаллизуются ставшие привычными формы деятельности и общения. Социальная реальность - «это мир культурных объектов и социальных институтов, в котором все мы родились, внутри которого мы должны найти себе точку опоры и с которым мы должны наладить взаимоотношения» [7, с. 485].
Развивая идеи основателя феноменологии, П. Бергер и Т. Лукман обращают особое внимание на проблему конструирования самой социальной реальности [8].
Повседневная жизнь предстает в феноменологической социологии знания как реальность, интерпретируемая и субъективно осмысляемая людьми в качестве «связного» мира. Предуготовленное в обществе знание изображает порядок, каждый знает действительность, в которую мы от рождения вступаем и в которой мы, размышляя и действуя, движемся до самой смерти. Порядок принимается членами общества как само собой разумеющийся. Повседневность может рассматриваться как порождающее пространство для всех иных конечных областей значений. Феноменологическая социология знания Бергера и Лукмана стала чем-то вроде базисной теории о том, что единой реальности нет, а есть много реальностей и что за феноменами стоят структурные контексты, совершенно не осознанные действующими лицами.
По мере модернизации, писал П. Бергер, «социальный порядок перестает быть само собой разумеющимся, а индивидуальная и коллективная жизнь становятся все более и более неопределенными. Конечно, в этом освобождении есть нечто опьяняющее. Но вместе с ним приходит ужас перед хаосом» [9, с. 131]. Эта новая социальная реальность пугает, поскольку в ее неустойчивости и неопределенности становится непонятно, какой же жизненный выбор личности является адекватным.
О плюрализме жизненных миров в далеко продвинувшихся вперед индустриальных странах пишет Т. Лукман: «Индивид вырастает в мире, в котором нет ни общих ценностей, определяющих поведение в разных сферах жизни, ни единой реальности, идентичной для всех» [10, с. 6]. М. Маффесоли констатирует «рост числа небольших групп экзистенциальной сети, своего рода трайбализм...» [11, с. 277]. При этом новые типы социальных общностей, возникающие на основе аффективного единства (спорт, музыка, мода), противопоставляются традиционным социальным институтам, таким как государство, семья, работа, церковь, партии. Эти множащиеся сообщества, которые Маффесоли уподобляет черепице, становятся своеобразным ответом на вызовы глобализации, а формирующаяся в них локальная солидарность нужна для того, чтобы смягчить удар от столкновения с пугающей реальностью, преодолеть формальный и абстрактный характер социальных взаимосвязей. Именно в этих небольших группах причастность к социальному переживается по-настоящему насыщенно, экзистенциально, можно сказать, даже экзаль-
тированно. Это своеобразная форма ностальгии по «добрым старым временам», когда отношения людей носили интенсивно-личностный характер. Добавим, что для российских реалий установка на различие и неоднородность совсем не выглядит причудой теоретиков. Поскольку «значительная часть населения России в культурно-временном смысле живет в разных культурных пространствах и темпомирах», возникает такая проблема, как плюрализм самоидентификаций [12, с. 5, 11].
В связи с этим повседневность предпочтительнее связывать не с какими-либо объектами, более доступными для обыденного познания, и не с доминирующими предметами интереса в виде дома, семьи, работы. Все это, скорее, является следствием, и следствием именно способов освоения. Базисные компоненты обыденного мира концентрируются вокруг вопроса «как», а не «что». Это хорошо согласуется с гибкостью этого мира, т.е. его способностью вбирать в себя все новые и новые объекты, сохраняя при этом свою идентичность. Примером может служить та трансформация, которой он подвергает самую разнообразную продукцию индустриальной цивилизации. Если это учитывать, то в поисках структурных составляющих повседневности не избежать формализации. Исток ее лежит в способности перемалывать любые объекты в одном и том же направлении, придавать им один и тот же облик.
Определение структуры повседневности предполагало бы тогда не просто фиксацию инварианта или совокупности универсальных отношений в разнообразных продуктах повседневной активности. Вернее, подобная аналитика была бы лишь начальным этапом. Тот же Шюц недаром говорит о схеме, «с которой мы соотносим все наши восприятия и переживания» [13, с. 129]. Поэтому следовало бы говорить о работе структуры как о совокупности процедур конфигурации и реконфигурации. Тем самым повседневность предстала бы перед нами в виде своеобразной машины по производству значений, по созданию и преобразованию всевозможных объектов.
Структуры повседневности, сплетаясь друг с другом, образуют специфические локальные пространства, которые охватывают различные стороны человеческой жизнедеятельности. Они включают в себя как сознательные, так и бессознательные элементы, что формирует сложную систему повседневного бытия. В отношении структуры подобного рода затруднительно говорить о субъекте повседневности. Безусловно, структура повседневности во многом определяется уникальной индивидуальностью каждого человека, но социальные, материальные параметры жизни объективно задают определенную матрицу повседневности: крестьянин привязан к годовым, ежедневным циклам природы, тогда как рабочий у станка - к режиму работы фабрики; житель крупного городского центра имеет широкий выбор в проведении своего свободного времени, а житель села в этом предельно ограничен и т.д. В сущности, в каждую историческую эпоху, в каждой стране, для каждого человека существуют пределы индивидуализации повседневной жизни. Это означает, что ее структурные составляющие не обязательно должны осознаваться индивидами или целенаправленно производится ими. Кроме того, мы должны учитывать и тот фактор, что в любой более-менее устойчивой сфере опыта есть своя повседневность: повседневность жизни врача, ученого, рабочего, верующего и т.д. Различия в структуре повседневности внутри каждой из социальных категорий определяются индивидуальной реализацией возможностей, существующих в достаточно жестких рамках «свободы выбора»,
характерных для каждой из социальных групп. Поэтому структуры повседневности должны обладать некоторыми универсальными чертами. Образно говоря, такая повседневность, как структурный компонент человеческого опыта, есть то, от чего нельзя уйти никому.
Как пишет А. Лефевр, «существуют (и всегда существовали) формы, функции и структуры. Вещи и институции, «объекты» и «субъекты» предстают перед чувствами в доступных и распознаваемых формах. Люди по отдельности или в группах выполняют разнообразные функции, как физиологические (еда, питье, сон), так и социальные (работа, путешествие). Структуры - естественные и социальные - допускают публичное или приватное исполнение этих функций» [14, с. 33].
В заключение отметим, что действие социальной памяти человеческих сообществ дано нам в виде усвоенных всеми структур повседневности, являющихся обязательным элементом коллективной самоидентификации, обнаруживающей себя в представлениях о справедливости (в противовес «законности»), в представлениях о правде (в противовес об объективной истине), в представлениях о том, «как принято» делать то или иное. Принадлежность к сообществу определяется тем, в какой мере индивид усвоил традиционные уклады жизни.
Список литературы
1. Бродель, Ф. Структуры повседневности. Возможное и невозможное / Ф. Бродель // Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. - М. : Прогресс, 1986.
2. Бурдье, П. Начала / П. Бурдье ; пер. с фр. - М. : Socio-Logos, 1994.
3. Гидденс, Э. Устроение общества: Очерк теории структурации / Э. Гидденс. -2-е изд. - М. : Академический Проект, 2005.
4. Элиас, Н. Что такое социология? / Н. Элиас // Ионин Л. Г. Философия и методология эмпирической социологии. - М. : Издательский дом ГУ ВШЭ, 2004. -С. 150-166.
5. Elias, N. The History of Manners. The Civilizing Process. Vol. 1 / N. Elias. -N. Y. : Pantheon, 1978.
6. Козлова, Н. Н. Методология анализа человеческих документов / Н. Н. Козлова // Социологические исследования. - 2004. - № 1. - С. 14-26.
7. Шюц, А. Формирование понятия и теории в общественных науках. Американская социологическая мысль / А. Шюц. - М., 1994.
8. Бергер, П. Социальное конструирование реальности / П. Бергер, Т. Лукман. -М. : Academia-центр, 1995.
9. Бергер, П. Понимание современности / П. Бергер // Социологические исследования. - 1990. - № 7. - С. 127-133.
10. Лукман, Т. Некоторые проблемы современных плюралистических обществ / Т. Лукман // Социальные процессы на рубеже веков: феноменологическая перспектива : научные труды МГИМО. - М. : МГИМО, 2000. - С. 4-14.
11. Маффесоли, М. Околдованность мира или божественное социальное / М. Маффесоли // СОЦИО-ЛОГОС. - М. : Прогресс, 1991. - С. 274-283.
12. Кравченко, С. А. Гуманистическая концепция Т. Лукмана и нелинейные реалии российского общества / С. А. Кравченко // Социологические исследования. -2006. - № 8. - С. 3-13.
13. Шюц, А. Структура повседневного мышления / А. Шюц // Социологические исследования. - 1993. - № 2. - С. 129-137.
14. Лефевр, А. Повседневное и повседневность / А. Лефевр // Социологическое обозрение. - 2007. - Т. 6. - № 3. - С. 33-36.
Розенберг Наталья Владимировна
кандидат философских наук, доцент, кафедра философии, Пензенский государственный университет
Rosenberg Natalya Vladimirovna Candidate of philosophy, associate professor, sub-department of philosophy, Penza State University
E-mail: [email protected]
УДК 008.001.14 Розенберг, Н. В.
Структурирование культуры повседневности: методологические подходы / Н. В. Розенберг // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2010. - № 2 (14). - С. 50-57.
