CC BY
25
УДК 7.046.3+726.5(7.035/.036)
В. М. Авдеев *
СТРОИТЕЛЬНЫЕ РИТУАЛЫ В ТРАДИЦИОННОМ ОБЩЕСТВЕ: СИМВОЛИКА МАТЕРИАЛА
В статье определены основные понятия и признаки организации сакрального пространства в представлениях народов традиционного общества. Дается обзор схожих представлений об организации такого пространства в различных культурах. Делаются выводы о связи культурных архетипов, космогонических представлений и социальном устройстве религиозной общины.
Ключевые слова: традиционное общество, космогонические представления, китайская народная религия, славянская культура, храмовая топография, сакральная геометрия.
V. Avdeev
CONSTRUCTION RITUALS IN TRADITIONAL SOCIETIES: THE SYMBOLISM OF THE MATERIAL
The paper defines the basic concepts and features of the organization of sacred space in the views of the peoples of the traditional society. A review of similar ideas about the organization of the space in different cultures. The conclusions about the relationship of cultural archetypes, cosmological ideas and social structure of the religious community.
Keywords: traditional society, cosmogonic representations, Chinese native religion, Slavic culture, temple topography, sacred geometry.
Строительство храма не может быть случайным процессом и предполагает целый комплекс космогонических и теогонических ритуалов. Всякий ритуал нацелен на то, чтобы установить прочные связи между общественной жизнью и космосом. Однако степень выполнения этой функции ритуала зависит от ряда условий, и в первую очередь от правильно выбранных времени и места его выполнения. Максимальная эффективность достигается в той
Авдеев Владислав Михайлович, старший преподаватель кафедры культурологии, искусств и гуманитарных наук, Русская христианская гуманитарная академия; vlad11. avdeev@yandex.ru
точке пространства, которая принимается за священный «центр мира», в той точке, в которой когда-то разыгрывалась космогоническая драма, т. е. там, где, собственно говоря, был сотворен мир. Что касается ритуалов, сопровождавших создание культурных объектов (жилища, орудий труда, одежды), то они рассматривались в традиционном обществе как элементы универсального космогонического ритуала. Поэтому в них также особое значение отводилось выбору места и времени.
Однако прежде чем определиться в пространстве и во времени, необходимо было определиться и с материалом, который будет использоваться, например, при построении жилища. Согласно законам традиционной космогонии, «то, что было вызвано к бытию в акте творения, может и должно воспроизводиться в ритуале, так как только это воспроизведение гарантирует безопасность и процветание коллектива» [10, с. 114]. На практике такая космогоническая ориентация приводила к двухступенчатой процедуре выбора. Сначала место, время, материал оценивались с точки зрения практической целесообразности. Затем то, что прошло эту первую проверку, рассматривалось с точки зрения соответствия сакральной космогонии. Человек традиционного общества не видел противоречия в том, что практическая целесообразность шла впереди космогонических мотивов. Гармония сакрального космоса должна, с его точки зрения, распространяться и на сферу практической необходимости. Иными словами, то, что соответствует сакральной космогонии, не может не быть практически целесообразным. Но вот то, что является практически целесообразным, далеко не всегда соответствует гармонии космоса. Поэтому соответствие неким священным образцам завершало, а не начинало процедуру выбора. Таким образом, достигалось соответствие между сакральным и про-фанным мирами, соответствие, которое только одно и могло гарантировать успех строительства в традиционном обществе.
Эта закономерность, вполне естественная в традиционном обществе, почти никогда не учитывается в истории архитектуры и жилищного строительства, которая оценивает переходы от одного строительного материала к другому исключительно с точки зрения практической целесообразности. Но таким образом удается как-то объяснить предпочтение камня дереву или, наоборот, дерева камню, но невозможно объяснить использование «дикого», необработанного камня, особенно при строительстве культовых сооружений, в частности, алтарей в храмах древних евреев.
И, кстати сказать, когда Израиль перешел от первого из этих состояний ко второму, запрет воздвигать здания из тесаного камня исчез, т. к. последний больше не имел смысла для него, свидетеля строительства Храма Соломона, которое наверняка не было профаническим предприятием... Не столь важно здесь, что алтари могли продолжать строиться из дикого камня, потому что это — частный случай, в котором первоначальная символика могла быть сохранена совершенно беспрепятственно, тогда как, что слишком очевидно, невозможно построить даже самое скромное здание из таких камней. А то, что еще и «ничего металлического не могло обретаться» в алтарях. соотносится с другим порядком идей. который, впрочем, обнаруживается в самом масонстве в символе «отнятия металлов» [4, с. 340-341].
Очевидно, что никакой практической целесообразности в использовании «дикого» камня нет, т. к. из такого камня нельзя построить даже самое простое здание для практических нужд. Вместе с тем в истории многих древних цивилизаций мы может встретиться с подобными нецелесообразными ограничениями. Запрет на обработку камня связан с также встречающимся иногда запретом на использование железа и других металлов при строительстве храмов (например, храма Соломона). С другой стороны, понятно, что обработка камня возможна только в том случае, если такое использование допускается.
Здесь необходимо допустить другие причинно-следственные связи, имеющие отношение не столько к практической целесообразности, сколько к космогоническому порядку. Тот факт, что в традиционных обществах практическая целесообразность не играла определяющей роли, подтверждается известными историкам феноменами «утерянных открытий», или, как их иногда называют, «забеганий вперед». Эти феномены выражаются в том, что «в недрах весьма архаичных и консервативных традиций вдруг резко, без какой бы то ни было видимой связи с предшествующей эволюцией орудий появились элементы, который, просуществовав некоторое время, бесследно исчезали, чтобы появиться вновь уже через тысячи и даже десятки тысяч лет...» [2, с. 43]. Об этих же феноменах говорит и компетентный в том, что касается традиционных обществ, Р. Генон, когда у него речь идет о «популяризации в определенный момент истории под видом новых открытий вещей, о существовании которых было известно всегда, хотя это знание широко не разглашалось, поскольку всегда сохранялась опасность того, что негативные последствия подобного разглашения перевесят его преимущества. Мы упомянем только два примера среди фактов такого рода, имевших самые серьезные последствия: это мнимое изобретение книгопечатания, в действительности известное китайцам задолго до христианской эры, и "официальное" открытие Америки — континента, с которым уже в Средние Века существовали гораздо более тесные, чем это принято считать сегодня, связи» [5, с. 23].
С точки зрения космогонических соответствий «дикий» камень или, например, те камни, которые использовались в мегалитических памятниках, были ближе расположены к истокам творения мира. В ту историческую эпоху, когда использование тесаного камня в традиционном обществе стало необходимым, возникают соответствующие ритуалы, которые должны были оправдать такое использование и адаптировать его к священному космическому порядку. Эти ритуалы должны были распространяться и на все ремесла, необходимые при строительстве из обработанного камня. Такие ремесла могли в традиционном обществе находиться в соответствии с сакральной космогонией только в том случае, если они связывались с инициацией. «Итак, для камнетесов и для строителей, использовавших продукты их труда, мог ли дикий камень олицетворять нечто иное, нежели недифференцированную "первоматерию", или "хаос", со всеми как микрокосмическими, так и макрокосмическими соответствиями, тогда как полностью, со всех сторон тесаный камень, напротив, олицетворяет завершенность, или совершенство "дела"?» [4, с. 342]. Именно это обстоятельство, а не одна лишь практическая целесообразность, способ-
но объяснить одновременное использование во многих древних культурах и «дикого» и обработанного камня.
Запрет на использование при сакральном строительстве в традиционных обществах металлов и камней имел вполне реалистичное объяснение. В традиционном обществе эти запреты явно неравноценны: настаивают не столько на запретах обрабатывать камень, сколько на отказе в применении металлов. Особенно строгим был запрет на применение металлов в тех случаях, когда речь шла об обработке материалов, специально предназначенных для ритуального использования. Характерный пример предоставляет древнееврейская история: в те времена, когда древние евреи отошли от кочевого образа жизни и начали строить постоянные жилища и святилища, запрет на использование камня стал менее строгим, тогда как запрет на использование обработки камня металлическим орудиями еще долгое время сохранялся. Когда строился Храм в Иерусалиме, «на строение употребляемы были обтесанные камни; ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно в храме при строении его» (3 Цар. 6: 7). Такого рода запреты в древнем мире не представляли собой исключения. Еще и в наше время у некоторых народов можно встретить что-то вроде частичного исключения из общины или частичного «поражения в правах» по отношению к тем индивидам, которые в силу своей профессии имели дело с металлом. У многих народов, например, ремесло кузнеца связывалось с различными магическими практиками, с колдовством. Та же причина лежит, вероятно, в основе того обстоятельства, что «металлургия в некоторых традиционных формах была, напротив, особенно почитаема и даже служила основанием для очень значительных тайных организаций; мы ограничимся упоминанием в этом отношении примера Мистерий Кабиров, не имея, впрочем, здесь возможности останавливаться на этом предмете, очень сложном и слишком далеко уводящем; сейчас следует отметить, что металлургия имеет одновременно и "священный" аспект и "внешний", и по сути, оба аспекта происходят от двойного символизма, присущего самим металлам» [6, с. 158].
Как практическая целесообразность, так и соответствие канонам сакральной космогонии определяется лежащим у истоков возникновения человеческой цивилизации разделением на кочевой и оседлый образ жизни. Искусства и ремесла, предполагающие использование минералов и металлов, включая и строительство, свойственны в первую очередь оседлым народам. Традиционные законы кочевых народов, как правило, запрещают такое использование. С чисто практической точки зрения камень как материал служит для строительства постоянных зданий. Города представляют собой ансамбли каменных зданий, и жизнь в городах предполагает даже большую степень оседлости, чем обычные занятия земледелием, так как минерал более фиксирован и более прочен, чем растение. Искусства и ремесла, которые имеют дело с минералами, предполагают металлургию во всех ее формах; поэтому в городах естественным образом сосредотачиваются люди, чьим основным занятием является ремесло.
Отторжение ремесленников как из земледельческих, так и из кочевых общин встречается у многих народов. Особенно оно касается кузнецов, ремесло которых чаще всего ассоциируется с вредоносной магией. Ту же природу
имеют и представления об особом духе, охраняющем металлы и открывающем их месторождения только избранным. «Горный — старец или человек "ростом с лесину", который, подобно лешему, появляется с ветром, бурей, любит шум, свист.Иногда он "походит на черта, только добрый".. В образе Горного батюшки объединены представления о хозяине земли, гор, природы, стихийных сил. и о шахтерском родоначальнике, знатоке подземных глубин. Горный, по поверьям, собирает богатства земли в одно место и ограждает их заклятием. Он допускает или не допускает к сокровищам подземных недр, преследует не уважающих его, прогоняет не понравившихся ему людей. В подчинении и у Горного деда находятся маленькие, уродливые, шаловливые, очень подвижные духи — человечки, "знающие все нутро земли", которые передвигаются под землей.» [3, с. 119-120]. С Горным духом «можно заключить соглашение, и тогда (за подношение или часть добычи) он укажет путь к подземным россыпям сокровищ.» [3, с. 120]. Иногда те же представления связываются с образом Хозяйки горы.
Видимо, то же отторжение ремесел, связанных с металлами, объясняет существовавшее долгое время у многих народов табу на прикосновение к железу для людей, занимающих в обществе особое привилегированное положение. Дж. Фрэзер в «Золотой ветви» приводит множество примеров, показывающих, что такое табу распространялось прежде всего на императоров и высокопоставленных жрецов [12, с. 303-307]. Известно, что римские жрецы могли бриться и стричься исключительно бронзовыми, но не железными бритвами и ножницами. Всякий раз, когда в священную рощу в Риме вносили гравировальный инструмент из железа, чтобы высечь на камне надпись, требовалось принести искупительную жертву, ягненка или свинью. Нельзя было вносить железные предметы и в греческие святилища. Известен также запрет использовать железные ножи при обрезании; многие племена используют острые камни. У североамериканских индейцев каменные ножи продолжают использоваться в религиозных обрядах даже того, когда они перестали использоваться в обычной практике. Однако сам Дж. Фрэзер склонен объяснять эти запреты не стремлением сохранить соответствия сакральной космогонии, а страхами и суевериями дикарей перед сравнительно новыми для них металлами. Впрочем, по его мнению, существовавшая в представлениях первобытных людей неприязнь их духов к железу и другим металлам могла иногда использоваться людьми ради своей пользы. Человек получал в свои руки оружие, которое он при случае мог обратить и против духов. И если духи боятся приблизиться к железу, то его можно использовать в качестве магического средства для отпугивания привидений и злых духов. Металлические талисманы у многих народов считаются защитой от дурных тонких влияний; ту же роль играют, вероятно, подковы над дверью и колокольчики у входа.
Что касается наших предков, восточных славян, то у них основным строительным материалом было дерево. Это значит, что они не только высоко оценивали практические свойства дерева как материала для строительства, но и считали, что дерево занимает особое положение в священной гармонии мироздания. В языческих религиозных представлениях славян дереву отводилась особая роль — культ дерева (березы у русских, тополя у украинцев)
занимал центральное место в специфических весенних обрядах [11; 7; 8]. Образ Мирового Дерева служил у наших предков воплощением космогонического представления о строении вселенной. Этот образ, как считает В. Н. Топоров, до самого недавнего времени проявлялся в «религиозных и космологических представлениях, отраженных в текстах разного рода, в изобразительном искусстве, архитектуре, планировке поселений, в хореографии, ритуале, играх, в социальных структурах, в словесных поэтических образах и языке, возможно, в ряде особенностей психики» [10, с. 9].
Поэтому, как и в случае с металлами, отношение к дереву у славян регулировалось не только практической целесообразностью, но и космогоническими представлениями, выражавшимися в классификациях деревьев и в запретах на использование определенных видов. Прежде всего запреты распространялись на «священные деревья»; судя по всему, это не были деревья какого-то определенного вида и священный характер дерева определялся либо местом, где оно росло, либо его исключительной формой. Что касается места, то священным характером дерево могла наделять разрушенная церковь или могила. По признакам формы к священным относили деревья с явно выраженными аномалиями. «Уродливость ствола, необыкновенное сплетение корней, раздвоенность (а иногда и растроенность) ствола (так называемые "воротца"), наличие дупла (через которое, как и через "воротца", "пронимали" детей при различных заболеваниях), "явление икон" (как правило, Богоматери) на ветвях или у корней, — вот, вероятно, далеко не полный перечень признаков, по которым дерево могло относиться к разряду священных» [1, с. 38].
Кроме того, существовали «проклятые» деревья. Наиболее известное из них — осина, «так как на ней удавился Иуда». Иногда к «проклятым» деревьям относили ель и сосну. У крестьян русского Севера считалось опасным рубить липу, т. к. тот, кто ее срубит, непременно заблудится в лесу. Часто запрет распространялся не только на «проклятые», но и на любые старые деревья. «Грешит тяжко даже тот, кто решается срубить всякое старое дерево, отнимая таким образом у него заслуженное право на ветровал, т. е. на естественную, стихийную смерть. Такой грешник либо сходит с ума, либо ломает себе руку или ногу, либо сам скоропостижно умирает» [9, с. 279]. Иногда запреты распространялись не на возможность срубить дерево, а именно на его использование при строительстве дома. Особое значение имел запрет использовать при строительстве плодовые деревья, а также деревья, растущие возле дома. Всякое строительство было освоением иного, находящегося за пределами домашнего, пространства.
При строительстве человек вступал со стихией леса в особые отношения, которые также регулировались набором определенных правил. Первые ограничения, накладываемые на выбор строительного материала, имели характер практической целесообразности (пригодно дерево для строительства, или нет). Однако признаки, по которым происходил отбор, входили в общую систему космогонических классификаций. Таким образом, далеко не все, что было пригодно для строительства, использовалось как строительный материал. Однако все, что использовалось, обязательно отвечало практическим требованиям. Символические соответствия были, по меньшей мере, так же важны, как практическая пригодность выбранного для строительства материала.
Опираясь на анализ приведенных выше примеров, можно сделать общий вывод о том, что строительство храма как культурная деятельность, являясь воплощением архетипа, было воспроизводством космогонического процесса творения Вселенной. Физический мир должен был быть уподоблен устройству храма. Социальная вселенная проективно находила себя в устройстве религиозной общины, где иерархия определяла место каждого прихожанина. В храме устанавливалось равновесие между функциями социального управления и функциями жреца, призванного управлять стихиями посредством исполнения ритуалов и обрядов. При установлении такого равновесия храм становился святилищем божества, домом Бога.
ЛИТЕРАТУРА
1. Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях древних славян. — М., 2005.
2. Вишняцкий Л. От пользы к выгоде // Знание — сила. — 1990. № 6.
3. Власова М. Новая абевега русских суеверий. — СПб., 1995.
4. Генон Р. Дикий камень и камень тесаный // Генон Р. Символы священной науки. — М., 1997.
5. Генон Р. Кризис современного мира. — М., 1991.
6. Генон Р. Царство количества и знамения времени. — М., 1995.
7. Зеленин Д. К. Тотемический культ деревьев у русских и у белоруссов // Известия АН СССР. — 1933. — № 6.
8. Латынин Б. А. Мировое дерево — древо жизни в орнаменте и фольклоре Восточной Европы. К вопросу о пережитках // Известия ГАИМК. — 1933. — Вып. 69.
9. Максимов С. В. Нечистая, неведома и крестная сила. — СПб., 1903.
10. Топоров В. Н. О космологических источниках раннеисторических описаний // Труды по знаковым системам, 6. — Тарту, 1973.
11. Топоров В. Н. О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией «мирового дерева» // Труды по знаковым системам, 5. — Тарту, 1971.
12. Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. — М., 1980.
