CC BY
16
Трансформация национальной правовой, политической и духовной жизни всегда сопровождается разного рода социальными взрывами и потрясениями, тем не менее в истории отечественной государственности подобные процессы имеют ряд специфических характеристик. Так, даже беглого взгляда на развитие Российской империи достаточно, чтобы увидеть, что стратегия политической и правовой модернизации страны уже к середине XIX в. в той или иной мере испытывала на себе воздействие трех ведущих политико-правовых доктрин: традиционно-монархической (консервативной), либеральной (в разных модификациях этого варианта государственного и правового строительства) и социалистической.
Их возникновение в основном связано с несколькими линиями разлома, сопровождавшими в различные исторические периоды процесс российского империостроительства: церковный раскол (предтеча Петровских реформ, первое масштабное столкновение московско-православной политической традиции с иным религиозно-политическим каноном, пошатнувшее симфонию царской и духовной власти); Петровские реформы (по мнению
Н.Н. Алексеева, «первый опыт вестернизации») и реформы Александра II (как логическое завершение петровской модели государственно-правового строительства); революционные события октября 1917 г. (вариант
квазивестернизации); либерально-демократическое переустройство постсоветской России. Так или иначе, но эти события оказали существенное влияние на тотальность русского жизненного уклада, его бытие, определили (и продолжают определять) вектор и динамику преобразований русской государственности, национального права, задали ориентиры развития отечественного правоведения.
В современной исторической и юридической литературе отмечается, что «представители консервативного направления выступали за сохранение институтов традиционной монархии с ее системой социальных связей, рафинированной идеей просвещенного абсолютизма, и были противниками сколько-нибудь существенных изменений прежнего порядка осуществления власти» [1, с. 57]. Консерваторы рисуются обычно как «враги всего нового», своего рода «непроветренные могилы» (так называли, например, К.П. Победоносцева, одного из видных российских консерваторов), что, конечно же, не отражает подлинной сущности этого течения правовой и политической мысли. Отечественные ученые, находящиеся под влиянием сложившейся еще в эпоху западноевропейского Просвещения XVIII - первой половины XIX в. прогрессистской и либерально-универсалистской парадигмы (однако несколько позже - во второй половине XIX - начале XX в.), в качестве реформ признавали исключительно преобразования либерального толка, иные же изменения чаще всего оценивали как контрреформы (например, деятельность таких державников, как С.Ю. Витте, П.А. Столыпин др.).
В современных источниках зарождение русского политического консерватизма относят к эпохе Александра I, хотя предпосылки возникновения этого движения имели место еще во времена Екатерины II.
Русский консерватизм, по мнению исследователей, начинается как реакция на александровский либерализм и продолжается как охранительная тенденция [2, с. 419]. Однако, во-первых, вряд ли стоит ограничивать развитие отечественного консерватизма названными временными рамками, т.к., по большому счету, это явление правовой и политической мысли, находившее отражение в разных государственных и юридических институтах, существовало на протяжении всей истории российской государственности. Более убедительными представляются мнения, в соответствии с которыми процесс зарождения консерватизма относят еще к «эпохе Киевской Руси и периоду складывания Московского царства» [3, с. 44]. Хотя, несомненно, наиболее отчетливо консервативные охранительные тенденции стали проявляться в политико-правовой мысли России конца XVIII - начале XIX в. Революционное движение и нарастание политического радикализма в России второй половины XIX в. дали новый мощный импульс развитию охранительных идей монархической государственности.
Философско-правовое, духовно-нравственное, культурно-историческое обоснования консерватизма проявились в идеях О.М. Новицкого, С.С. Гогоцкого, А. А. Григорьева, Н.Н. Страхова, П. Д. Юркевича, М.Н. Каткова и др. во второй половине XIX в. Именно в трудах этих авторов и сформировались общие начала консерватизма, соответствующие специфике государственно-правовой и социально-экономической ситуации
пореформенной России (в трудах К.П. Победоносцева, Л.А. Тихомирова, И.Л. Солоневича получившие доктринально-стратегическое развитие), периода «продавливаемой» «сверху» рецепции западных юридических и политических институтов, когда отечественное правовое и политическое сознание оказалось просто не готовым принять новые формы отношений как в публичной, так и в частной сферах национального бытия.
В этот период отечественные либералы в своем стремлении приблизить Россию к юридическим и политическим стандартам Западной Европы не понимали (либо не хотели понимать), что национальная идея не может быть безнациональной, хотя, примерно в это же время Н.Я. Данилевский писал: «Общечеловеческого не только нет в действительности, но и желать быть им - значит довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности... Тот, кто выражает только общечеловеческое, за исключением всего национально-особенного, - просто пошляк» [4, с. 103].
Во-вторых, настоящими русскими консерваторами были те, кто пытался проводить реформы «сверху», подобно Бисмарку. В связи с этим вполне уместно отнести к консерваторам и Екатерину II, и Александра I, и Александра II, которые действовали по одной схеме - «продавливали» преобразования в ткань традиционной политической и правовой жизни, сталкиваясь с непониманием со стороны многих представителей национальной элиты, народных масс и др. Причем даже если содержание реформ носило и либеральный характер, то методы их проведения совершенно его выхолащивали, т.к. проводились они в условиях отсутствия
институтов гражданского общества, столь необходимых для либерального реформирования.
В целом же в этом контексте российскими консерваторами (традиционалистами, почвенниками) решались многие вопросы. В частности, такая вечная проблема, как отчуждение народа и власти, рассматривалась достаточно специфично.
Так, К. Аксаков в 1855 г. писал царю: «1. Русский народ. отделил государство от себя и государствовать не хочет. 2. ...Народ предоставляет правительству неограниченную власть государственную. 3. Взамен того русский народ предоставляет себе нравственную свободу, свободу жизни и духа» [5, с. 29].
Конечно, проще всего рассматривать эти слова в качестве показателя привычной для истории России «покорности власти». Однако эволюция отечественной государственности показывает, что это далеко не так: в кризисные для страны моменты русский народ («мизинные мужики», по меткому замечанию И. Л. Солоневича) проявлял политическую инициативу, способность не только к самоорганизации, но и к политической институционализации (например, «Совет всея Земли» в Смутное время, первое и второе ополчения и т.д.), что было связано, прежде всего, с сохранением свободы духа, нравственной силы, чистоты религиозной жизни и т.д. Поэтому сложившиеся в России властные отношения в полной мере укладывались в известную (активно разрабатываемую как славянофилами, так и западниками) формулу: «Народу - сила мнения, царю - сила власти»*.
Конечно, российские либералы второй половины XIX - начала ХХ в., безусловно, не были едины в своих мировоззренческих установках на процесс преобразования Российского государства и общества. Правое и левое течения в либерализме отличались содержанием политических программ, взглядами на конечные цели, приемлемые средства и методы политической борьбы. Для взаимоотношений же между различными течениями было характерно сочетание элементов сотрудничества и борьбы, однако в процессе политической трансформации государства и общества преобладало соперничество за голоса избирателей и участие в законотворческой политике.
При этом в начале XX в. преобразования государственного строя сопровождались процессом постепенной смены старого, или земского, либерализма новым, или «интеллигентским». Процесс этот не был завершен к моменту образования либеральных партий - концу 1905 г. - и тянулся вплоть до 1917 г. [6, с. 470].
Вместе с тем необходимо отметить, что, во-первых, либералы связывали прогрессивное общественное развитие России с поступательной эволюцией капиталистических отношений, что, безусловно, актуально и для эпохи «первого российского капитализма» и для постсоветской России. Во-вторых, либералы различных течений считали приоритетным эволюционный, мирный путь развития, использование парламентских (конституционноправовых) форм для разрешения назревших общественных проблем.
Однако между основными направлениями отечественного либерализма существовали и разногласия**. Например, правые либералы, вышедшие из земской среды, оформились впоследствии в партию октябристов («Союз 17 октября») и, соответственно, воплощали так называемый консервативный (охранительный) тип либералов. Октябристы были убеждены в том, что дворянство и крупная буржуазия в одинаковой степени заинтересованы в проведении стратегии мирной модернизации общественных отношений в России, опирающейся на постепенное изменение институциональноправовых и политических форм российской государственности, при сохранении исторически апробированных национальных государственных и социально-экономических традиций.
Оставаясь сторонниками медленных темпов модернизационного процесса, октябристы рассчитывали, что преобразования не затронут экономическую основу господства крупных помещиков и крупной торгово-промышленной буржуазии. По их мнению, институт монархии должен быть сохранен как результат исторического выбора и традиции русского народа. Вместе с тем взгляды правых либералов на форму представительного учреждения менялись в процессе политических преобразований начала XX века. В своей практической деятельности консервативные либералы отдавали предпочтение легальным средствам борьбы, они были сторонниками соглашения прогрессивных общественных сил страны с исторической властью в деле преобразования существующей системы общественных отношений.
В современной литературе, как правило, отмечается, что реформы 60-70-х гг. XIX в. явились решающим этапом формирования русского конституционализма, прежде всего его правовой и политической философии. Они ввели в государственный строй России некоторые элементы правовой (буржуазной) государственности: создали выборные представительные
учреждения местного административного и хозяйственного управления (земские и городские органы самоуправления), выборные органы суда (мировые судьи), установили основы буржуазного судоустройства и судопроизводства.
Проведение широких демократических преобразований в различных областях государственной и общественной жизни получило активную поддержку ведущих представителей либеральной мысли России, которые в своей научно-теоретической деятельности, с одной стороны, и общественнополитической - с другой, стремились раскрыть их историческую обусловленность и закономерность, прогрессивный характер. Отмена крепостного права, учреждение и развитие органов местного самоуправления, постепенное утверждение в России разных демократических институтов рассматривались сторонниками либерального пути развития как необходимые этапы перехода России к конституционной монархии.
В связи с этим, несомненно, прав А. Валицкий, один из наиболее известных западных исследователей русского права, утверждающий, что
«либеральная концепция правозаконности отвергалась (в России. - Н.К.) по самым разным причинам: во имя самодержавия или анархии, во имя Христа или Маркса, во имя высших духовных ценностей или материального равенства» [7, с. 25].
Парадоксально, но отечественные консерваторы и «охранители» (К.П. Победоносцев, М.Н. Катков, Д. А. Толстой, К.Н. Леонтьев, Л. А. Тихомиров и др.) были такими же противниками либерального реформирования, как и их непримиримые противники - «разномастные» радикалы, социалисты,
революционные демократы, анархисты и др., которые, действительно, раскачивали «маятник будущей революции» своим «врожденным» правовым нигилизмом, бескомпромиссностью и фанатизмом подрывали веру граждан «в силу и истину самодержавной власти» (стоит отметить, что влияние радикальных идей «на умы» русской интеллигенции было настолько велико, что эта «болезнь» поразила даже тех, кто считал себя российским либералом. В итоге наши доморощенные либералы после 1905 г. стали, используя в основном легальные средства, вести борьбу не только с монархом и монархией, но и с Русским государством, институты которого (например, Государственную Думу) ослабили до такой степени, что они не смогли сыграть свою позитивную роль в преодолении опасного отчуждения государственной власти и народа. М.Н. Катков был абсолютно прав, когда, анализируя политический процесс в России с начала 60-х гг. XIX в., утверждал: «. Русское государство заболело манией самоубийства» [8, с. 53].
Учитывая вышесказанное, утверждения некоторых современных исследователей о якобы «глубоком проникновении западного рационализма» в толщу юридического уклада России ХК в. кажутся несколько поспешными, расходящимися с реальным положением дел [9, с. 186]. Иначе как (или чем) объяснить цепочку неудач в истории российского реформаторства: незавидную судьбу многих политико-правовых начинаний М.М. Сперанского (как, впрочем, и их идеолога) или непоследовательность западнических по своему содержанию и направленности реформ 60-х гг., недолговечность их результатов (контрреформы, следуя «маятниковой» логике отечественной истории, не заставили себя долго ждать - откат, особенно в судебной сфере и в области местного самоуправления, начинается до 1881 г.).
На самом деле в этом вопросе представляется иная акцентуация: либерально-правовые, рационалистические по природе своей доктрины и формы (образы, структуры и институты) так и «не нашли места» в русском правовом сознании, несмотря на колоссальное напряжение сил (проводящих их в жизнь «верхов» и переживающих данные эксперименты «низов» общества), попытки отдельных политических деятелей не смогли выразиться в самобытном контексте российской политико-правовой культуры.
В годы первой российской революции русская монархия получила еще одну возможность завершить политико-правовые и социальноэкономические реформы, которые должны были обеспечить ее собственное
выживание. Под давлением революции она была вынуждена модифицироваться. В начале XX в. эволюция самодержавия заключалась в изменении объема прав монарха de jure и de facto, в образовании новых высших государственных учреждений, утверждении новых приемов и методов государственной деятельности, повлиявших на характер политического режима, преобразование порядка законодательствования и др.
Однако схема проведения, а также способы такого рода модернизационных преобразований совершенно не соответствовали их содержанию: стремясь вестернизировать российскую политико-правовую жизнь, рецепировать многие западноевропейские институты, российские элиты в большинстве своем все же старались сохранить и известную патриархальность русской монархии и ее юридические, политические, духовные основы, выступая часто против самого же монарха. В этом плане следует согласиться с мнением А. Гучкова, считающего, что «историческая драма российских реформаторов состояла в том, что они были вынуждены отстаивать монархию против монарха, церковь против церковной иерархии, армию против ее вождей, авторитет правительственной власти против носителя этой власти» [10, с. 71].
Своеобразное сочетание двух противоборствующих начал -модернизаторски-западнического и консервативно-традиционного -характерно для всех проводившихся в России на протяжении XVIII-ХХ вв. крупных реформ.
Начиная с перестройки, а особенно решительно - после распада СССР, Россия вновь переживает полосу радикального реформирования экономики, социальной системы, политического строя и духовно-мировоззренческих оснований идеологии и культуры. Достаточно явственная западническая ориентация во всех этих процессах обновления, субъективные заверения реформаторов о либерально-демократическом характере политического курса, их соответствующая оценка в многочисленных публикациях в прессе (как в стане сторонников реформ, так и со стороны их противников) - все это резко подняло интерес как к либерализму, так и к консерватизму, являющимися теми отправными принципами модернизации российской государственности, вокруг которых ведутся не только теоретические, но и сугубо практические дискуссии.
Даже «основной вопрос», точнее - стратегический выбор начала постсоветского периода - либерализм (капитализм, рыночная экономика, олигархизм и т.д.) или социализм (плановая экономика, развитие социальной сферы, ограничение частной собственности, господство государственного сектора и т.д.), сводится в начале ХХ1 в. к дилемме: либо продолжение правовой политики либерализации, явившейся шоковой моделью реформирования, с целью «вхождения в европейскую семью народов», к которой Россия якобы изначально принадлежит, либо переход к иной стратегии государственно-правового и социально-экономического развития, предполагающей национальные приоритеты, а соответственно, опирающейся на исторический опыт (историческую память), отработанные юридические и
политические формы, имеющие место в России независимо от столь привычных для отечественного обществознания формационных перегородок, смены форм правления и государственного устройства, политических режимов и идеологических установок, тем более что, по большому счету, «общечеловеческая» либеральная доктрина есть своеобразная мимикрия классового подхода в современных условиях» [11, с. 39], это не что иное, как новая интернациональная форма государственно-правового и
социокультурного бытия, проверенный вариант нивелирования каких-либо национальных различий.
Литература
1. Кравец И.А. Конституционализм и российская государственность в начале ХХ века. М., 2000.
2. Гросул В.Я., Итенберг Б.С., Твардовская В.А. и др. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика М., 2000.
3. Консерватизм в России («круглый стол») // Социс. 1993. № 1.
4. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб., 1997.
5. Пименов Р.И. Происхождение современной власти. М., 1996. Кн. 1.
6. Шелохаев В.В. Либеральная альтернатива в начале ХХ века // Политическая история: Россия-СССР-Российская Федерация: В 2 т. М., 1996. Т. 1.
7. Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX - начала XX ве-ка // Вопросы философии. 1991. № 8.
8. Русский вестник. М., 1884. Т. 69.
9. Синюков В.Н. Российская правовая система. Саратов, 1994.
10. Политико-правовые ценности: история и современность / Под ред. В.С. Нерсесянца. М., 2000.
11. Синюков В.Н. Российская правовая система. Введение в общую
теорию. М., 2010.
