CC BY
165
Игнатов Александр Николаевич
доктор юридических наук, старший научный сотрудник, профессор кафедры уголовного права и криминологии Крымского филиала Краснодарского университета МВД России
(e-mail: aleksandrignatov@mail.ru)
Страсть как фундаментальная составляющая
мотива преступного поведения
В статье осуществлен анализ проблемы мотивации преступного поведения в криминолого-психологическом и теологическом научном дискурсивном поле. В качестве основной единицы анализа мотивационной сферы личности преступника была выбрана категория страсти, рассматриваемая в структурах духовно-психобиологической сферы личности совершающего преступление. Раскрыты роль и функции страсти как глубинной основы мотивации преступного поведения.
Ключевые слова: мотив, мотивация, страсть, внутренний алгоритм динамики мотивации совершения преступления, преступное поведение.
A.N. Ignatov, Doctor of Law, Senior Researcher, Professor of a Chair of Criminal Law and Criminology of the Crimea branch of the Krasnodar University of the Ministry of the Interior of Russia; e-mail: aleksandrignatov@mail.ru
Passion as a fundamental component of the motive of the criminal conduct
Analysis of the problem of the motivation of criminal behavior in criminological and psychological and theological scientific discursive field is realized in the article. Category of passion considered in the structures of spiritual and psychobiological sphere of personality committing a crime was selected as the basic unit of the analysis of motivational sphere of an offender. The role and functions of passion as a deep foundation of motivation of criminal behavior are disclosed.
Key words: motive, motivation, passion, internal algorithm of dynamics of motivation of committing crime, criminal behavior.
В последнее время юристами и психологами все чаще ставится вопрос о соотношении биологических и социальных факторов детерминации преступного поведения. Лишь сравнительно недавно медики, биологи и физиологи вместе с представителями других наук (этологами, сексопатологами и др.) стали все более открыто заявлять о взаимосвязи психологических, биофизиологических и даже духовных факторов детерминации преступного поведения. В настоящее время благодаря эффективной междисциплинарной интеграции криминологии с физиологией, психиатрией, психологией, антропологией, культурологией и другими науками развиваются новые подходы к объяснению преступного поведения и его мотивации.
Изучение сущности, структуры, иерархии преступных мотивов, их специфики в целом и их характерных особенностей чрезвычайно важно для эффективного противодействия преступности. Злободневность проблемы указывает на то, что знание мотивации и особенностей потреб-ностно-мотивационной сферы во взаимосвязи с
феноменологией жизненного пути и жизненных установок реального и потенциального преступника, а также, что немаловажно, его жертвы позволит обеспечить на индивидуальном уровне адресную целенаправленность и дифференци-рованность соответствующих мер превенции.
Наиболее полно категория мотива раскрывается в психологии - науке о поведении человека и его внутренней психической реальности. Проблеме мотивации как фундаментальной категории психологии посвящены труды многих отечественных и зарубежных ученых: В.Г. Асеева, Дж. Аткинсона, Л.И. Божович, В.К. Вилюнаса, В.И. Ковалева, В.И. Иванникова, К. Левина, А.Н. Леонтьева, Б.Ф. Ломова, М.Ш. Магомед-Эминова, К. Мадсена, В.С. Мерлина, В.И. Селиванова, П.В. Симонова, Б. Скиннера, В.А. Терентьева, Д.Н Узнадзе, А. А. Файзуллаева, З. Фрейда, Х. Хекхаузена, Г Холла, В.Д. Шадрикова, П.М. Якобсона и др. Однако мотивация преступного поведения по-прежнему остается одной из наиболее сложных и наименее изученных проблем.
На уровне конкретно-научного анализа, изучения мотивов и мотивации как структурных
63
составляющих личности проблема подробно рассмотрена в трудах таких отечественных и зарубежных ученых, как А. Адлер, Г. Айзенк, С. Гроф, Е.П. Ильин, И.В. Имедадзе, А.Н. Леонтьев, Д.А. Леонтьев, А. Маслоу, Г. Мюррей, Г. Ол-лпорт, В.Ф. Петренко, С.Л. Рубинштейн, Л. Сон-ди, В. Франкл, З. Фрейд, Э. Фромм, К. Хорни, Ш.Н. Чхартишвили, Э. Эриксон, К.Г. Юнг и др. Содержание большинства концепций сводится к мнению о том, что мотивы аккумулируют различные аспекты и уровни психики и личности, являясь своеобразными индикаторами-показателями ее значимых характеристик, так называемых «строительных блоков» субъективной психической реальности человека.
На специально-предметном уровне анализа проблемы изучению различных аспектов мотивации и мотивов преступного поведения посвящены труды таких ученых, как Ю.М. Антонян, В.Б. Го -лицын, П.А. Ковалев, В.Н. Кудрявцев, Л.В. Кондратюк, В.В. Лунеев, А.В. Петровский, А.А. Реан, А.В. Савченко, С.А. Тарарухин, В.Д. Филимонов и др. В западной и американской социологии, психологии, антропологии и психиатрии аспект преступной мотивации разрабатывался в трудах А. Адлера, Л. Бековитца, А. Бандуры, Э. Берна, Р. Блэкборна, К. Бартола, С. Грофа, Д. Джилли-гена, К. Лоренца, В. Магдауголла, Л. Сонди, Ф. Патаки, Э. Фромма, З. Фрейда, К.Г. Юнга и др.
Теоретико-методологический анализ основных положений вышеперечисленных авторских концепций позволяет сделать вывод, что именно понимание мотивации как процесса актуализации какого-либо мотива и его функционирования дает возможность, на наш взгляд, наиболее глубоко изучить субъективную основу преступного поведения человека и механизмы его реализации. Таким образом, целью данной статьи является осуществление анализа структуры и содержания мотивации преступного поведения и выявление фундаментальной составляющей мотива данного вида поведения.
Мотивация совершения преступления многогранна и полисемантична, однако подчас лишь один из мотивов способен «перевесить» в сторону совершения противоправных действий. Отсюда следует фундаментальный вывод: лишь глубокий и системный анализ сущности человека, как сложного биосоциального существа, способен вскрыть и объяснить внутреннюю сущность преступления и его центральную составляющую - мотивацию преступника. Фактически сущность мотива человеческого поведения состоит в том, что он одновременно является побуждением, вызывающим активность организма и определяющим ее направленность,
и субъективным отражением потребностей, обусловленным состоянием человека (в том числе и степенью удовлетворения самих потребностей) и сложившейся конкретной жизненной ситуацией. Именно на эти его функции и особенности указывают большинство специалистов по психологии мотивации [1; 2; 3].
Именно невозможность удовлетворить или недостаточная удовлетворенность различных потребностей человека обусловливает возникновение у него чувства неполноценности (исключительности). Отсюда, наряду с актуализированной необходимостью удовлетворения соответствующей потребности (потребностей), в сознании человека возникает и закрепляется установка на восстановление своего социального статуса - потребность в утверждении и (или) самоутверждении.
Таким образом, мы можем утверждать о наличии двух базовых мотивов преступного поведения: первый - утверждения индивида в социуме вообще (в большой социальной группе) и, что еще более важно, в референтной ему малой социальной группе. Второй мотив -мотив самоутверждения, т.е. удовлетворение потребности быть значимым для самого себя (в собственных «глазах»). Как известно из научной и теологической литературы [4; 5; 6], чрезмерное утверждение и самоутверждение, усиливающееся описываемым ниже комплексом неполноценности (власти), является по своей структуре и содержанию аналогом гордыни (гордости) - деструктивной силы, актуализирующей негативный биопсихологический потенциал и уничтожающей добродетельное начало в человеке. Мотивы самоутверждения в социуме и в «собственных глазах» - это фактически страсти тщеславия, самолюбия и славолюбия [6; 7; 8; 9; 10], находящие благодаря «руководящей роли» гордости свое внешнее выражение в совершении преступления. Непосредственно реализации этих мотивов предшествует актуализация в эмоционально-чувственной сфере психики преступника особых психоэмоциональных состояний: гнева, зависти, уныния, страха, также именуемых в христианско-антропологическом [11, с. 67-91], экзистенциально-психологическом [4; 12], глубинно-психологическом [3; 12; 13; 14; 15] и криминолого-антропологическом [5; 6] учениях как страсти или влечения.
Однако, как уже отмечалось, мотивация преступного поведения многогранна, но подчас лишь один из мотивов способен «перевесить» в сторону совершения противоправных действий. Более того, от того, каков этот доминирующий мотив, зависит и характер самого преступного деяния.
64
Следует подчеркнуть, что задолго до появления в науке категории мотива и мотивации у многих ученых имелись для объяснения данного феномена сходные по семантике понятия. Одно из таковых, нередко употребляемое в научных дискурсах, - понятие страсти.
Обращаясь к дефиниции «страсти» в толковом словаре В. Даля, встречаем синонимы: страданье, муки, маета, мученье, телесная боль, душевная скорбь, тоска. Содержательная сторона данного понятия выражается и в том, что это «страсть, душевный порыв к чему, нравственная жажда, алчба, безотчетное влеченье, необузданное, неразумное хотенье» [16, с. 576]. Исходя из этимологии понятия страсти, можно сделать вывод, что отличительная черта данного феномена - высокая побудительно-направляющая сила, приводящая как к удовольствию, так и к страданиям.
Данное положение имеет принципиальное в рамках данной работы значение. Исток силы страстей, приводящей к удовольствию и (или) к страданиям, по нашему убеждению, лежит в неудовлетворенных потребностях человека. Удовлетворение (субъективное восприятие данной возможности) таких потребностей - источник удовольствия, невозможность их удовлетворения (ее субъективное восприятие) - источник страданий. При этом возможны различного рода метаморфозы и цикличность - удовлетворение приводит к неудовлетворенности, удовольствие к страданию и наоборот - страдание начинает приносить удовольствие (ярким примером служат преступления маньяков - серийных сексуальных убийц).
Попытаемся определить сущность страсти как основной объяснительной категории, проясняющей мотивы преступных деяний.
Для этого, на наш взгляд, целесообразнее всего в первую очередь обратиться к Святоотеческому наследию. «Надеюсь, нам уже хватает такта не удивляться тому, как похожи, или, по-ученому, комплиментарны, современные психологические или ноологические открытия и откровения тем мыслям, в которых столетия назад святыми отцами церкви был обобщен тысячелетний опыт душевного и духовного ведения человека» [6, с. 62].
В учениях святых отцов развитие страсти имеет свою структуру и ее описание идентично этапам формирования умысла на совершение преступного деяния. Вот как раскрывает этап, предшествующий совершению страстного деяния, преп. Фелофей Синайский: «Наперед бывает прилог (приражение) - действие, когда брошенная вещь ударяет в то, на что брошена.
Потом - сочетание (содвоение) - внимание скованно предметом, так что только и есть, что душа да предмет, приразившийся и ее занявший; далее - сосложение - предмет, приразившийся и внимание занявший, возбудил желание, и душа согласилась на то и сослажилась; за сим - пленение - предмет взял в плен душу, возжелавшую ее и, как рабу, связанную, ведет к делу; наконец - страсть - болезнь души часты повторением (удовольствием одного и того же желания) и привычка к делам, коими удовлетворяется, вкачествовавшаяся в душе (ставшая чертой характера)» [7, с. 205]. Интерпретируя данное высказывание и выделяя в нем основной смысл, констатируем, что это не что иное, как описание посредством религиозно-богословского дискурса внутреннего психологического алгоритма или динамики мотивации совершения преступления.
Известный монах Паисий Святогорец прямо указывал, что страсти - «это силы души... если мы не употребляем эти силы во благо. то они становятся страстями» [9, с. 19].
Интересно, что не только в перечисленных выше и давно ставших достоянием истории трудах богословов и философов-классиков прибегали к анализу страсти и греховности как категориям, обладающим глубокой гносеологической функцией. Их успешно использует для объяснения сложных интегративных психобиологических и духовных феноменов целая плеяда современных исследователей, считающих это понятие фундаментальным, предельно точным и методологически адекватным именно для прояснения и понимания тонкостей и нюансов мотивации совершения преступления.
Аппелируя к трудам Святоотеческого наследия, напрямую обращаясь к весьма подробно представленной в них классификации страстей и беря за методологическую основу собственной антропологической концепции совершения преступлений именно таковые, Л.В. Кондратюк отмечает: «Страсти как комплекс качественно определенных эмоционально-волевых " энергий" имеют свою структуру, параллельную и противостоящую структуре конструктивных "страстей" - высших проявлений духовности». Последние (добродетели) составляют своеобразную бинарную оппозицию и представлены такими личностными особенностями, как смирение и целомудрие, скромность и милосердие, любовью, надеждой и верой, щедростью и справедливостью [6, с. 61-62].
Таким образом, становится очевидным, что в психике (в особенности бессознательной ее части) человека с доминирующими личными ин-
65
тересами (эгоизм, самолюбие) глубинная основа и главная движущая сила страстей - гордость -получает свое «свободное волеизъявление» и приходит в движение. Вначале, на этапе возникновения преступного умысла у потенциального преступника в виде «прилога» (мыслеформы или мыслеобраза) возникает идея о возможности осуществления злодеяния. Как отмечает Св. Максим исповедник, «когда человек замышляет злое, то совершает мысленный грех» [7, с. 180]. Получается, что у человека, внутренне, в свернутом мысленном плане [17, с. 134] совершившего преступление (в своем собственном сознании психической реальности, «про себя»), не говоря уже об имеющемся опыте реального совершения преступного деяния, накапливается готовность, т.е. усиливается психологическая установка [2] на реализацию преступного деяния. Этот внутренний механизм известен в святоотеческой антропологии и глубинной психологии. Он довольно точно раскрывает динамику мотивации любого преступления. Внутренний (эндопсихический) образ злодейства так же опасен, а потому и не проходит без последствий, как и реальное преступное деяние. Различие и духовно-психологический аспект угрозы последнего в том, что еще не совершенное злодеяние успешно подготавливает психологическую основу (почву), тем самым актуализируя и усиливая мотивацию его непосредственного совершения.
Итак, следует согласиться с Л.В. Кондратюком, что «топливом», энергетической базой преступного поведения являются «страсти», элементы духовного несовершенства человека, его когнитивных и эмоционально-волевых проявлений: гнев, гордость (гордыня), тщеславие, зависть, алчность, страх, чревоугодие, вожделение, апатия [6, с. 62-66].
Реализованные во внутренней психической реальности (тем более многократно), вышеперечисленные страсти меняют и искажают духовно-нравственную подструктуру психики и личности. Они являются причиной и движущей силой своеобразного преображения, весьма опасного для души человека - это ставший известным в науке благодаря трудам К.Г. Юнга [12; 15] феномен, именуемый «метанойя». Метанойя (греч. ^етаюю, «перемена ума», «переосмысление») - термин, обозначающий перемену в восприятии фактов или явлений, обычно сопровождаемую сожалением. Доминирование страстей нивелирует добродетели. А последние как раз и выступают в роли «стражей» духовного и нравственного начала в человеке, спасая его от совершения преступлений. Паисий Святого-рец отмечает: «Если человек будет взращивать добродетели, то вырастут добродетели и заглу-
шат страсти. Если будет возделывать страсти, то вырастут страсти и заглушат добродетели» [9, с. 148].
Закономерным выглядит и то, что сама специфика неудовлетворенной потребности при сочетании определенных обстоятельств может напрямую соответствовать доминированию в человеке конкретной страсти, определяющей в конечном итоге своеобразие и специфику преступного поведения.
Последнее, в свою очередь, обусловливается тем, что «всякое деструктивное, имеющее социальный резонанс, действие, побуждаемое энергией, "топливом страстей", состоит из трех смыслонасыщенных элементов: агрессии, захвата и обмана» [6, с. 66]. При этом каждому из указанных фундаментальных оснований деструктивности человека «соответствуют» определенные страсти. Так, агрессию можно представить как социальную форму проявления энергии гнева, гордости и тщеславия; корыстный захват (экспансия) объединяет деструктивные силы зависти, алчности и страха; энергия чревоугодия (ненасытности), страсти к чрезмерному, вожделения и психодуховной лени в социальной сфере выражается ложью (обманом) [6, с. 64-65]. Таким образом, страсти в самом преступном поведении материализуются в одной из следующих специфических форм: агрессии, экспансии (захвате) и обмане. При этом значимым является то, что эти указанные деструктивные основания (начала) поведения человека, а через них и сами страсти способны реализоваться в преступном поведении в разном своем сочетании, при различной степени доминирования каждого из них.
С учетом указанного представляется возможным классифицировать большинство мотивов преступного поведения по методологическому критерию их принадлежности к одному из трех типов универсальной преступной мотивации. К числу первых отнесем преступления, основу глубинной мотивации которых составляет феномен агрессии. Вторые детерминированы потребностью удовлетворить экспансивные деструктивные побуждения (мотивы). Обман, в свою очередь, составляет психологическую основу для реализации третьего типа мотивации преступного поведения.
Таким образом, можно сделать вывод, что мотив преступного поведения полисистемно представлен в целостной интегративной структуре биологических, психофизиологических, психологических, социальных и духовных составляющих, преломившихся сквозь призму объективных и субъективных факторов: конкретной жизненной ситуации совершения пре-
66
ступления, особенностей личности преступника и его жертвы.
Фундаментальной основой мотива преступного поведения является доминирующая страсть как центральная поликомпонентная составляющая личности преступника, опосредованная его жизненным стилем и актуальным эмоциональным состоянием. Мотивация преступления - это глубинная актуализация доминирующей страсти.
Для системного объяснения психологических аспектов мотивации совершения преступлений
необходимо включать в контекст исследования более широкие по семантике и гносеологической функции методологические категории, опосредующие формирование мотива преступных деяний. В качестве таковых, прежде всего, представляют дальнейшую перспективу для анализа такие дефиниции и понятия, как страсть, влечение, центральный архетип личности, жизненный стиль личности, жизненный сценарий личности, жизненная установка личности.
1. Ильин Е.П. Мотив и мотивация. СПб., 2008.
2. Узнадзе Д.Н. Психология установки. СПб., 2001.
3. Фрейд З. Введение в психоанализ: лекции / авт. очерка о Фрейде Ф.В. Бассин и М.Г. Ярошев-ский. М., 1991.
4. Адлер А. Очерки по индивидуальной психологии. СПб., 1998.
5. Антонян Ю.М., Еникеев М.И., Эминов В.Е. Психология преступника и расследования преступлений. М., 1996.
6. Кондратюк Л. В. Антропология преступления (микрокриминология). М., 2001.
7. Добротолюбие: собр. соч.: в 4 т. М., 2008.
8. Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. Краматорск, 2007.
9. Старец Паисий Святогорец. Слова. Т. 5: Страсти и добродетели. М., 2008.
10. Шиманский Г.И. Учение святых отцов о страстях и добродетелях. М., 2006.
11. Братусь Б.С. Образ человека в гуманитарной, нравственной и христианской психологии // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии. М., 1997.
12. Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени: пер. с нем. / предисл. А. В. Брушлинского. М., 1994.
13. Лапланш Ж. Словарь по психоанализу / пер. с франц. Н.С. Автономовой. М., 1996.
14. Сонди Л. Учебник экспериментальной диагностики влечений: Глубинно-психологическая диагностика и ее применение в психопатологии, психосоматике, судебной психиатрии, криминологии, психофармакологии, профессиональном, семейном и подростковом консультировании, характерологии и этнологии / [пер. с нем. В. И. Николаева]. М., 2005.
15. Аналитическая психология: Прошлое и настоящее / К. Г. Юнг, Э.Сэмюэлс, В. Одайник, Дж. Хаббэк; сост. В. В. Зеленский, А.М. Рутке-вич. М., 1995.
1. Ilyin E.P. Motive and motivation. St. Petersburg, 2008.
2. Uznadze D.N. Psychology of a guideline. St. Petersburg, 2001.
3. Freud Z. Introduction to psychoanalysis: lectures / auth. of the essay on Freud F. V. Bassin and M.G. Yaroshevsky. Moscow, 1991.
4. Adler A. Essays on individual psychology. St. Petersburg, 1998.
5. Antonyan Yu.M., Enikeev M.I., Eminov V.E. Psychology of a criminal and investigations of crimes. Moscow, 1996.
6. Kondratuk L.V. Anthropology of a crime (microcriminology). Moscow, 2001.
7. Virtue: coll. of works: in 4 vol. Moscow, 2008.
8. Ven. John Lestvichnik. Lestvitsa. Kramatorsk, 2007.
9. Ancient Paisius of the Holy Mountain. Words. Vol. 5: Passions and virtue. Moscow, 2008.
10. Shimansky G.I. Teaching of the Holy Fathers about the passions and virtues. Moscow, 2006.
11. Bratus B.S. Image of a man within humanitarian, moral and christian psychology // Psychology with a human face: humanistic perspective in post-Soviet psychology. Moscow, 1997.
12. Jung K..G. Problems of the soul of the current time: transl. from German / forew. by A.V. Brusch-linsky. Moscow, 1994.
13. Laplanche J. Dictionary on psychoanalysis / transl. from French by N.S. Avtonomova. Moscow, 1996.
14. Sondhi L. Textbook of experimental diagnostics of inclinations: Deep and psychological diagnosis and its application in psychopathology, psychosomatic, forensic psychiatry, criminology, psychopharmacology, professional, family and adolescent counseling, science of characters and ethnology/[transl. from German by V.I. Nikolaev]. Moscow, 2005.
15. Analytical psychology: Past and present / K.G. Jung, E. Semyuels, V. Odainik, G. Habbek; comp. V.V. Zelensky, A.M. Rutkevich. Moscow, 1995.
67
16. Толковый словарь В. И. Даля. URL: http:// slovardalja.net
17. Гальперин П.Я. Метод «срезов» и метод поэтапного формирования в детском мышлении // Вопросы психологии. 1966. № 4.
16. V.I. Dahl's explanatory dictionary. URL: http://slovardalja.net
17. Galperin P.Ya. Method of «cuts» and method of gradual formation in a child's thinking // Issues of psychology. 1966. № 4.
68
