CC BY
37
194
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2009. Вып. 1 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
УДК 811.161.1 '42(045)
С.Г. Шейдаева
«СТРАШНО И ОБАЯТЕЛЬНО ЖИТЬ» (эволюция лингвоконцепта «опасность» в очерках И.А. Гончарова «Фрегат “Паллада”»)
На материале очерков И.А. Гончарова «Фрегат «Паллада» рассматривался вербальная составляющая концепта «опасность» в русском языке, его функционирование и связь с другими концептами, эволюция концепта в когнитивном пространстве индивида, обусловленная предметно-чувственным постижением действительности.
Ключевые слова: русский язык, лингвоконцепт «опасность», концептуализация, категоризация, эмоциональная составляющая концепта.
О наличии опасной ситуации говорят тогда, когда имеется «возможность, угроза бедствия, несчастья» [4]. Уже из этого определения следует, что «опасность», как концепт, структурируется в виде сценарного фрейма, который содержит два основных компонента: а) источник угрозы (нечто, заключающее, выражающее угрозу, внушающее страх), б) субъект, оценивающий ситуацию как опасную, испытывающий чувство тревоги, страха. «В самом слове и в его вербальной дефиниции фиксируются результаты когнитивных усилий человеческого разума» [2. С.54]. При развертывании данного сценария действия субъекта могут быть направлены на противостояние источнику угрозы (удаление от него, попытка его ликвидации и др.), на преодоление чувства страха (успешное или безуспешное). «Сценарий всегда носит сюжетный характер, и слово выступает в качестве заголовка для серии стереотипных действий» [1. С.58]. Конечно, в реальной опасной ситуации или в случае отражения ее в художественном произведении могут обнаружиться и другие составляющие, а также вариативность названных компонентов, разные результаты и последствия противодействия опасному объекту.
Рассмотрим языковое выражение концепта «опасность» на материале очерков И.А. Гончарова «Фрегат «Паллада» [3]. В данном произведении оказалась зафиксированной эволюция представлений героя о том, что можно считать опасным или безопасным, а сам концепт «опасность» представлен в национально-специфическом аспекте: «опасно / безопасно» связано с эмоциональным лингвоконцептом «скучно / нескучно» (о структуре концепта «опасность» в русском языке см.: [10]).
Источником душевных волнений в очерках выступает намерение героя отправиться в морское путешествие. Плавание по морю таит в себе угрозу, и это вызывает чувство страха у самого путешественника, и у всех окружающих его людей: «Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. “Куда это? Что я затеял?”. И на лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня»; «душу посещал и мелочный страх»; «страх нередко рисовал призраки бед».
Размышляя о том, остаться дома или отправиться в опасное путешествие, герой находит прямую связь между жизнью дома и скукой повседневности, между опасной жизнью путешественника и отсутствием скуки. Безопасная жизнь дома ассоциируется с «обычным», «вечными буднями», «пустотой», «зевотой», «праздностью» и т.п., а опасная жизнь в путешествии - с «загадочным», «поэзией», чем-то «страшным и обаятельным». Однако здесь, дома, -«покойная комната», а там - «зыбкое лоно морей», здесь - «обычная суета дня и мирное спокойствие ночи»,там - «беспорядок жизни моряка». Эти структуры основаны на знании типических ситуаций и связанных с этим ожиданиях.
Такое оценочное противопоставление (здесь безопасно - там опасно) и выбор в пользу последнего (опасно, зато нескучно) позволяет герою осознать себя человеком смелым, дерзновенным («Ведь это дерзость почти титаническая!»), соотнести свои действия с поведением прототипических смельчаков («величавый образ Колумба и Васко да Гамы», «английский лоцман», «русский штурман»). Дерзать - значит действовать смело, решительно, не останавливаясь перед трудностями [6], дерзок тот, кто пренебрегает опасностями [4]. Показательна здесь и цепочка антонимов - номинаций человека, которые герой, как разные маски, примеривает к себе: «скромный чиновник»-«новый аргонавт», «редактор докладов» - «певец», «чиновник» - мореходец», «горожанин» - «матрос».
На принятие решения (как это следует из размышлений героя) повлияли три фактора: нежелание скуки («Я уехал отчасти затем, чтобы отделаться от однообразия»), стремление действовать в соответствии с высокими образцами («с загадками и страхами справились люди»), романтический ореол дальних странствий («Всё было загадочно и фантастично в волшебной дали»). В итоге решение было принято и «все страхи улеглись».
Можно утверждать, что в начале очерков отражен первый, собственно концептуальный этап движения мысли героя в поле «опасность». Вторым, категоризирующим этапом становится время путешествия, когда на опыте он начинает постигать опасности морского путешествия и думать о «страшных и опасных минутах» жизни вообще. О концептуализации и категоризации как двух последовательных этапах в статье «Категории и концепты в лингвистике» С.Г. Шафиков пишет следующее: «Категоризация есть обобщение (типизация) составных частей мира... Обобщается то, что человек видит, что делает, о чем размышляет, отвлекаясь от обыденной жизни, что оценивает через призму своих чувств» [8. С.3].
Новая действительность производит поначалу на героя «тяжелое впечатление», что проявляется и в отборе лексики: «сжалось сердце», «робко ходит в первый раз человек на корабле, каюта ему кажется гробом», «в незнакомой толпе остался совершенным сиротой», «с недоумением огляделся». Впечатления от увиденного и пережитого позволяют по-новому соотнести безопасную жизнь дома (теперь это суша вообще) и опасности путешествия, прийти к прямо противоположному заключению: человеку едва ли «безопаснее в многолюдном городе, на шумной улице, чем на крепком парусном судне,
в океане». Правда, этот вывод был сделан лишь к самому концу путешествия: «К этой истине я пришел не скоро».
Обрабатывая записки, И.А. Гончаров неоднократно вводил итоговые обобщения в ткань повествования, приоткрывая перед читателем разные этапы процесса познания: априорное размышление, восприятие и анализ конкретных фактов действительности, их типизацию. Еще ранее рассмотренного выше фрагмента он также говорит об изменении своего взгляда на мир к концу путешествия: скучно и однообразно бывает и в дальних странах, а чудеса
- «на дальнем севере» (в России), «путешествия утратили чудесный характер», «всё подходит под какой-то прозаический уровень», «я с комфортом и безопасно проехал», «а море? и оно обыкновенно во всех своих видах», «всё так обыкновенно», «я уехал от чудес: в тропиках их нет», «там всё одинаково, всё просто», «всё однообразно».
Во время «морских странствий» герой переживает разного рода «опасные минуты», обдумывает их, и его представления об опасном / безопасном углубляются. Предметное познание смертельной опасности морской стихии раскрывается через лексику с негативно-оценочными семами: «всё было холодно и мрачно», «свирепое море», «на фрегате открылась холера», «похоронили троих людей», «один смелый матрос сорвался в бурную погоду в море и утонул» и т. п. Номинативные единицы, вербализующие концептуальный смысл «опасность» в начале морских очерков, отражают не реальные ужасные события, а всего лишь разговоры на судне и содержание читаемой книги (но тем не менее герой об этом думает, воспринимая опыт преодоления опасности через слово: «есть целая теория, как защищаться от гибели»): «гибнуть», «утонуть», «опасные странствия», «кораблекрушения», «гибель судна», «ураган», «погибнуть». Затем речь идет уже о реальной угрозе: «стали опасаться», «опасение это оправдалось вполне»; описывается болезнь самого героя, его ропот в письме друзьям: «Слушая пока мои жалобы и стоны, вы, пожалуй, спросите, зачем я уехал?», «а зачем бы я остался?», «я имел причины ехать или не имел причины оставаться - все равно», «теперь следуют опасности, страхи, заботы, волнения морского плавания».
Обратим внимание на то, что представление об опасности постепенно детализируется, само слово получает форму множественного числа и ставится в один видовой ряд с другими единицами этой лексико-семантической группы: страхи, заботы, волнения. Хотя герой всё еще мыслями наполовину дома («я выехал, а не уехал»), его жизнь «как-то раздвоилась» еще в период домашнего обдумывания поездки («как будто мне дали вдруг две жизни, отвели квартиру в двух мирах»), и он постоянно сравнивает неизвестное новое со старым, известным ранее, соотносит новый опыт с прошлым: «сколько невидимых, но острых игл вонзается в человека среди сложной и шумной жизни в толпе, при ежедневных стычках с «ближним»! Щадит ли жизнь кого-нибудь и где-нибудь?» - «зато тут другие двигатели не дают дремать организму: бури, лишения, опасности, ужас, может быть, отчаяние, наконец следует смерть, которая везде следует; здесь только быстрее, нежели где-нибудь».
Но вскоре привыкание к новой обстановке снова порождает у русского путешественника скуку, от которой он бежал. Оказывается, что скука связана не с местом, а с однообразием жизненных впечатлений. Обстоятельства жизни дома и в путешествии, казалось бы совершенно разные, кажутся похожими, как только возникает чувство обыденности, отсутствия разнообразия (новой информации), опасное становится безопасным и скучным: «Потом опять всё вошло в обычную колею; и дни текли однообразно»; «фрегат принимает вид какой-то отдаленной степной русской деревни»; «чувствовалась и особенно предчувствовалась скука»; «да я ли один скучаю?»; «вон и другие тоже скучают»; «оно красиво, но однообразно»; «следующие дни тянулись так же однообразно»; «тридцатиоднодневное плавание по Индийскому океану было довольно однообразно»; «Едешь: от воздуха жарко, от воды чуть-чуть веет прохлада. И круглый год так, круглый год - подумайте! Те же картины, то же небо, вода, жар!»; «Уж этот мне крайний Восток; пока кроме крайней скуки толку нет!»; «ждали ответа из Едо, занимались и скучали, не занимались - и тоже скучали»; «скучно и жарко» и мн. др.
Связка «опасность (не скучно) // безопасность (скучно)» оказалась по сути противопоставлением «разнообразие впечатлений // отсутствие разнообразия впечатлений». Путешественник, как бы он ни объяснял сам свой выбор, в действительности искал новых впечатлений, новой информации. Само понятие информации определяется в науке на основе категории разнообразия [1. С.3]. Не случайно, именно от мысли об обилии новых впечатлений «радостно содрогалось» сердце путешественника. «Хватит ли души вместить вдруг неожиданно развивающуюся картину мира?» - спрашивает он себя.
На протяжении всех очерков в тех фрагментах, где описываются новые впечатления от увиденного, нет лексических единиц с семой «скука». Автор очерков, как бы противореча самому себе, пишет: «Началась для меня жизнь, в которой каждое движение, каждый шаг, каждое впечатление были не похожи ни на какие прежние». «Сегодня два события, следовательно, два развлечения.» - говорит он, связывая воедино наличие новизны и отсутствие скуки. И в конце повествования, в фразе «прелесть того, что манило вдаль, - новизны, утратилась», раскрывается основная причина поездки: манило новое, неизвестное.
Отсутствие новой информации в тот или иной момент путешествия воспринимается каждый раз как скука: «Плавание становилось однообразно и, признаюсь, скучновато: всё серое небо да желтое море, дождь со снегом или снег с дождем, - хоть кому надоест»; «Потом опять всё вошло в обычную колею, и дни текли однообразно»; «Скучновато: новостей нет»; «Едва ли можно сыскать однообразнее и скучнее местность»; «Третий, пятый, десятый и так далее дни текли однообразно»; «Утром еще я говорил, ходя по юту, с П., - скучно, хоть бы случилось что-нибудь, чтоб развлечься немного». Скука
- «тягостное душевное состояние, уныние, тоска от отсутствия дела или интереса к окружающему» [4].
Перед поездкой странствие концептуализировалось героем как нечто несущее опасность, страшное. Тот, кто дерзнул пойти навстречу опасности, -смелый человек. Во время плавания все люди на фрегате представляются ему смельчаками, преодолевшими чувство страха: «Смелый матрос сорвался в бурную погоду в море и утонул»; «адмирал и капитан неоднократно решались на отважный набег к берегам Австралии»; «выбрав из команды «Пал-лады» надежных и опытных людей»; «мы не слушали, шевелили палками в кустах, смело прокладывая себе сквозь них дорогу»; «рисковали если не перевернуться совсем, так черпнуть порядком»; «зарядили наши шесть пушечек, приготовили абордажное орудие и, вооруженные отвагой, с сложенными назад руками стали смотреть на чужое судно».
Бесстрашие осознаётся как национальная черта русских моряков. Наблюдения же за представителями других народов дают основания противопоставлять их по признаку смелости / трусости русским: «они всего боятся; всё им запрещено» (о японцах); иллюминацию «японцы зажгли из страха, что вот сейчас того гляди гости нападут на них»; «прочие приглашенные не приехали, побоявшись качки» (о европейцах); «Когда наша шлюпка направилась от фрегата к берегу, мы увидели, что из деревни бросилось бежать множество женщин и детей к горам, со всеми признаками боязни» (о китайцах); «Ойе с сердцем быстро что-то проговорил ему, и тот боязливо замолчал. Всюду, и в мелочах систематическая ложь и скрытность, основанная на постоянном страхе, чтобы не проложили пути в Японию»; «Мимо фрегата редко и робко скользят на байдарках полудикие туземцы»; «якуты робки и послушны».
В начале очерков носителем чувства страха выступал и сам герой, теперь же происходит осознание собственной смелости, а проявление страха, боязни наблюдается лишь как черта, присущая представителям других народов.
Эволюция лингвоконцепта «опасность» в очерках Гончарова заключается, на наш взгляд, в том, что его двухчастная структура с эмоциональной составляющей («безопасность - не страшно; скучно // опасность - страшно; не скучно») модифицируется в подчеркнутое противопоставление понятий о страшном и об опасном.
В номинативном поле концепта «опасность» ключевым в очерках является выражение «страшные и опасные минуты», которое, как показывают авторские кавычки, взято им из общественного дискурса. Приведем основные контексты: «Бывают нередко страшные и опасные минуты в морских плаваниях вообще»; «переживал если не страшные, то трудные, иногда и опасные в своем роде минуты»; «о страшных и опасных минутах, испытанных нами в плавании»; «по приходе в Англию забылись и страшные и опасные минуты»; «всё страшное и опасное» и др.
В начале очерков страх прямо связывался с представлением об опасности, осознавался как продукт опасной ситуации (социальный стереотип), но к концу повествования автор разводит их, разъясняя: «Страшные» и «опасные» минуты - это не синонимы, как не синонимы и самые слова «страх» и «опасность» вообще, на море особенно. Страшных минут для иных вовсе не суще-
ствует, для других - их множество. Это зависит от привычки или непривычки к морю»; «Чего не представится испуганному воображению нового плавателя при этом треске! Минута - «страшная», но только разве для буфетчика, который не запер крепко дверцы и которому за это достанется»; «Другое дело «опасные» минуты: они не часты, и даже иногда вовсе не заметны, пока опасность не превратится в прямую беду»; «О многих «страшных» минутах я подробно писал в своем путевом журнале, но почти не упомянул об «опасных»; «всюду рассеяно много «страшных» минут, где воображение подозревает опасность, которой нет. На море в этом отношении много клеплют напрасно, благодаря «страшным», в глазах непривычных людей, минутам».
Прилагательное «страшный» (26 употреблений) в очерках связано с такими существительными, как лучи (солнца), улыбка («улыбка на черном лице имеет что-то страшное и злое»), рыло (чудовища), зрелище, минута (15 уп.), путь, безмолвие, катастрофа, всё и др.; прилагательное «опасный» (16 уп.) - со словами рана, шум, странствие, минута (9 уп.; ср.: «опасная однодневная минута»), езда, всё. Таким образом, определение «страшный» применяется для передачи впечатления от чего-то, порождающего страх, а «опасный» - тот, который несет угрозу жизни человека.
Постоянное соединение этих двух определений в однородный ряд при существительном «минуты» и неоднократное применение кавычек демонстрируют устойчивость данного выражения в бытовом общении и соответствующую концептуализацию опасности: страшное - следовательно, опасное (что страшно, то опасно). Однако автор приходит к выводу, что в действительности такой прямой связи нет и что субъективно страшное может оказаться совсем не опасным: «мне, не ходившему дотоле никуда в море далее Кронштадта и Петергофа, приходилось часто впадать в сомнение при этих по непривычке «страшных», но вовсе не «опасных» шумах, тресках, беготне, пока я не ознакомился с правилами и обычаями морского быта»; «О многих «страшных» минутах я подробно писал в своем путевом журнале, но почти не упомянул об «опасных»: они не сделали на меня впечатления, не потревожили нерв - и я забыл их, или, как сказал сейчас, прозевал испугаться».
Слово «страх» (19 уп.) сочетается у Гончарова со следующими определениями («дифференциальными когнитивными признаками» [5. С.85]): мелочный, постоянный, комический, пустой, всякий. Страх (страхи) может иметь начало, «посетить душу», «рисовать призраки бед», «улечься». А «опасность» (16 уп.) как имя концепта сценарного типа имеет объемную интерпретационную часть (совокупность предикаций) [7]: может «грозить», «начаться», «превратиться в беду», бывает сознание, подозрение, ожидание опасности (опасностей), существует опасность положения, опасностям можно подвергаться и т.д.
Таким образом, страх обитает внутри человека (в сердце, душе), он приходит и уходит (о структуре семантического поля «страх» в русском языке см.: [9]), а опасность находится во внешнем мире, она имеет начало, конец и воспринимается как некая активная сила. «Страшно» (8 уп.) человеку бы-
вает в разной степени, что выражается, в частности, формами «страшновато» (3 уп.) и «страшнее» (2 уп.). Нередко об этом душевном состоянии Гончаров говорит с иронией: «Как страшно!». «Опасно» (2 уп.), «небезопасно» (1 уп.) употребляются только для описания внешней ситуации: «идти было бы опасно», «становиться на якорь опасно», «стало небезопасно ходить».
В целом словообразовательные поля «страх» и «опасность» представлены в очерках следующими единицами: а) об источнике угрозы - страшный (26), опасный (16); б) о ситуации в целом - опасность (16), опасно (2), небезопасно (1); в) о состоянии субъекта - страх (19), страшно (8), страшновато (3), опасаться (1), опасение (4). Всего 96 фиксаций.
В номинативное поле концепта «опасность» входят также следующие единицы: а) об источнике опасности - грозить («грозить пустотой», «грозя рухнуть»), угрожать («ничего не угрожало»), грозный («грозное привидение»); пугать («море пугало», «участие пугало»), напугать («напугать порядком»); ужасный (о грозе, сырости, явлении, темноте, вое ветра и др.); гибельный («гибельные минуты»);
б) о состоянии или признаке субъекта - испугаться («я испугался этой перспективы неизвестности»), испуг, испуганный, пугливо, перепугаться; бояться («они всего боятся», «боюсь вглядываться»), побояться («побоялись качки»), боязнь («с признаками боязни»), боязливо («боязливо поглядывал»); струсить, робеть, робкий, робко, робость («робость чиновника»); остерегаться, содрогнуться («радостно содрогнуться»); тревожиться, тревожный («тревожный топот людей»), тревожно («тревожно похаживал»), тревога («задала мне тревоги»), потревожиться, встревоженный; волнение, треволнение («морские треволнения»), присмиреть, трепет («сердечный трепет»), тоска («с тоской смотрел»), ужаснуться, ужас («цепенел перед ужасами», «сцены ужаса», «думаю в ужасе»), жутко;
смелый, смело, смелость, отважный, отвага, мужественность, дерзкий, дерзость;
в) о последствиях - беда («какая-нибудь беда»; «чуть не наделал большой беды»), бедствие («какое-нибудь бедствие»); «ужасная» драма; катастрофа («страшная катастрофа»; «заключилось оно грандиозной катастрофой»); гибнуть («гибли люди»), погибать («много погибает судов»), гибель («мои бывшие спутники были близки к гибели»; «не все, однако, избавились и от гибели»); катастрофа, смерть, смертельно; спасти («не могли спасти»), спастись («надежда спастись»), спасение («молился о спасении») и некоторые другие.
В контекстах ситуации «опасность» все эти единицы связываются между собой синтагматически и парадигматически, например: «Мне стало жутко. Но это было только начало страха. Это опасение я кое-как одолел мыслью.»; «И страх, и опасность, и гибель - всё уложилось в одну эту минуту!»; «теперь следуют опасности, страхи, заботы, волнения морского плавания»; «бури, лишения, опасности, ужас, может быть, отчаяние, наконец следует смерть».
Разводя в конце очерков понятия о страшном и опасном по разным категориям, автор определяет эмоцию, которая сопровождает реальную опасность, как ужас. И если, говоря о страхе, нередко квалифицирует его как «пустой», «комический» и т.п. («Помню еще теперь минуту комического страха, которую я испытал, впрочем, напрасно»; «моряк, конечно, не потревожится никогда пустыми страхами воображения и не поддастся мелочным и малодушным опасениям на каждом шагу»), то ужас не поддается описанию и характеризуется как «такой» или «беспримерный» (словарное значение этого слова - «чувство очень сильного страха»).
Итак, на материале очерков И.А. Гончарова «Фрегат «Паллада» можно наблюдать, как концепт «опасность» функционирует, «актуализируется в разных своих составных частях и аспектах, соединяется с другими концептами и отталкивается от них» [7. С.58]. Содержание этого концепта (как и всей кон-цептосферы в целом) обогащается под воздействием накапливаемого опыта человека, «причем обогащается как образный компонент концепта, так и рациональная составляющая» [5. С.87]. «Опасность» к концу очерков предстает как жизненная универсалия, которая обусловлена возможной угрозой для жизни (гибель, смерть) и связана с эмоцией ужаса. Опасный - значит гибельный.
Изначальная связка «безопасно (скучно) / опасно (не скучно)» теряет свою актуальность, более явственной становится связь между «скучно - однообразно, отсутствие новой информации» и «нескучно - разнообразно, наличие новой информации».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1996
2. Бабушкин А.П. Концепты разных типов в лексике и фразеологии и методика их выявления // Методологические проблемы когнитивной лингвистики / под ред. И.А. Стернина. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 2001
3. Гончаров И.А. Фрегат «Паллада» (очерки путешествия). М.: Географгиз, 1957
4. Лопатин В.В., Лопатина Л.Е. Русский толковый словарь. М.: Рус. язык, 2000.
5. Попова З.Д., Стернин И.А. Семантико-когнитивный анализ языка. Воронеж: Истоки, 2007.
6. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. М.; Л., 1948-1965.
7. Стернин И.А. Методика исследования структуры концепта // Методологические проблемы когнитивной лингвистики / под ред. И.А. Стернина. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 2001.
8. Шафиков С.Г. Категории и концепты в лингвистике // Вопр. языкознания. 2007. №2.
9. Шейдаева С.Г. Трусость - смелость: ситуативный выбор слов семантического поля «страх» // Язык. Речь. Речевая деятельность. Н. Новгород, 2002. Вып. 5.
10. Шейдаева С.Г. О соотнесенности когнитивных структур с лексико-семантическими парадигмами // Язык и история: междунар. сб. науч. тр. Глазов, 2005.
Поступила в редакцию 25.10.08
S. G. Sheidayeva, doctor of philology, professor
Evolution of the Concept ‘Danger’ in the Stories ‘Frigate Pallada’ by I.A. Goncharov
Based on the stories ‘Frigate Pallada’ by I.A.Goncharov, the author considers the verbal component of the concept ‘danger’ in the Russian language, its functioning and connection with other concepts, the evolution of the concept in the cognitive space of an individual, which is determined by the object-sensory perception of reality.
Шейдаева Светлана Григорьевна, доктор филологических наук, профессор ГОУВПО «Удмуртский государственный университет»
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2)
E-mail: izain5@yandex.ru
