CC BY
79
тельном ряду осмысливается значение связанного корня. Таким образом, в отдельных случаях размытое абстрактное значение аффикса не влияет на вычленение связанного корня, при условии вхождения его в сопоставительный ряд однокоренных слов, имеющих аффикс с ясным пространственным значением.
При сборе и систематизации материала обнаруживается, что состав лексических единиц 5-й степени членимости в английском языке (10 из 500 выбранных единиц) включает в себя в основном элементы словообразования, не используемые на современном этапе. Является ли это препятствием для их членения? Особенностью аффиксов данной группы является их семантика: вне слова они - незначимые звуковые отрезки, тем не менее, они обладают значимостью, находясь в составе слова, которое в свою очередь включено в сопоставительный ряд с одинаковым корнем. В сопоставительных рядах английских лексем со связанными основами наблюдается процесс восстановления (реконструкции) исконных значений аффиксов, не используемых в современном языке, отмечается ремотивация, что сви-
Библиографический список
детельствует о существенном влиянии этимологии на словообразование и структурно-семантическую организацию слов.
Изучение степеней членения предполагает, что индивид способен осознать связь компонентов структуры слова как последовательность операций с морфемами, иерархия которых дает возможность вычленения морфем, их дальнейший интегрированный синтез в конструируемую лексическую единицу в планах выражения и содержания. Особенности лексики с неполной членимостью не описываются и не рассматриваются в учебниках и справочниках по словообразованию английского языка, в то время как обнаруженные нами определенные закономерности морфологического строения лексики облегчают получение и усвоение информации, позволяют распознавать и осознанно понимать (не механически заучивать) значительно большее количество слов и могут быть использованы при составлении словарей и учебных пособий по английской лексикологии, при создании лексикографических работ и разработке практических заданий.
1. Панов, М.В. Позиционная морфология русского языка. - М., 1999.
2. Янко-Триницкая, Н.А. Словообразование в современном русском языке. - М., 2001.
3. Земская, Е.А. Словообразование. Современный русский язык: учеб. для филол. спец. высших учебных заведений. - М., 1997 (1999).
4. Кубрякова, Е.С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. - М., 1981.
5. Бодуэн де Куртенэ, И.А. Об отношении русского письма к русскому языку. Избранные труды. - М., 1963. - Т. 2.
6. Арнольд, И.В. Лексикология английского языка. - М., 1986.
7. Елисеева, В.В. Лексикология английского языка: учеб. пособие. - СпбГУ, 2005.
8. Смирницкий, А.И. Лексикология английского языка. - М., 1998.
9. Дубровин, М.И. Англо-русский словарь: пособие для учащихся. - М., 1991.
10. Online Etymology Dictionary [Э/р]. - Р/д: http://www.etymonline.com/abbr.php
11. Винокур, Г.О. Заметки по русскому словообразованию: избранные работы по русскому языку. - М., 1959.
Bibliography
1. Panov, M.V. Pozicionnaya morfologiya russkogo yazyka1. - М., 1999.
2. Yanko-Trinickaya, N.A. Slovoobrazovanije v sovremennom russkom yazyke. - М., 2001.
3. Zemskaya, E.A. Slovoobrazovaniye. Sovremennyj russij yazyk: uchebnik dlya filol. spec. vysshih uchebnyh zavedenij. - М., 1997(1999).
4. Kubryakova, E.S. Tipy yazykovyh znachenij. Semantika proizvodnogo slova. - М., 1981.
5. Boduen de Kurtene, I.A. Ob otnoshenii russkogo pis'ma k russkomu yazyku. Izbrannyje trudy. - Т.2 - М., 1963.
6. Arnol'd, I.V. Leksikologija anglijskogo jazyka / I.V. Arnol'd; na angl. jaz. - M., 1986.
7. Eliseeva, V.V. Leksikologija anglijskogo jazyka: ucheb. posobie. - SpbGU, 2005.
8. Smirnickij, A.I. Leksikologija anglijskogo jazyka. - M., 1998.
9. Dubrovin, M.I. Anglo-russkij slovar': posobie dlja uchawihsja. - M., 1991.
10. Online Etymology Dictionary [E/r] - R/d: http://www.etymonline.com/abbr.php
11. Vinokur, G.O. Zametki po pusskomu slovoobpazovaniju: Izbrannye raboty po russkomu jazyku. - M.: Uchpedgiz, 1959.
Cтатья поступила в редакцию 01.09.11
УДК 820
Zhatkin D.N., Milotaeva O.S. J.-G. BYRON’S POEMS FROM «HEBREW MELODIES» IN D.E.MIN’S VERSION. The article contains the comparative analysis of the English originals and their translations into Russian of three J.-G. Byron’s poems from «Hebrew Melodies», «Oh! weep for those that wept by Babel’s stream...», «My soul is dark...» and «The Destruction of Sennacherib» done by D.E. Min at the end of 1850-s. The Russian translations of the 19th century done by N.I. Gnedich, M.Yu. Lermontov, A.K. Tolstoy, N.V. Gerbel, P.A. Kozlov, S.F. Durov, D.D. Minaev, D.L. Mikhailovsky, P.F. Yakubovich and some others are also used in the process of the comparative analysis. Just one of the third Min’s translations - «Oh! weep for those that wept by Babel’s stream...» -remains more actual. The translator’s aspiration for subjecting his own talent to the pecularities of the interpreted author, for rendering foreign texts truthfully, precisely and laconically by means of the Russian language is displayed in the poem more distinctly. The other translations «My soul is dark...» and «The Destruction of Sennacherib» had been edited by D.E. Min for a long time. They appeared only in 1906 and had more of historical and cultural than aesthetic value at the moment of publication.
Key words: D.E. Min, Russian-English literary and historical and cultural connections, poetic translation, comparativistics, reminiscence, tradition, cross-cultural communication, literary detail.
Д.Н. Жаткин, д-р филол. наук, проф., зав. каф. ПГТА;
О.С. Милотаева, преподаватель ПГУАС, г. Пенза, Е-mail: [email protected]
СТИХОТВОРЕНИЯ ДЖ.-Т. БАЙРОНА ИЗ ЦИКЛА «ЕВРЕЙСКИЕ МЕЛОДИИ» В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ Д.Е. МИНА*
В статье в сопоставлении с английскими оригиналами рассмотрены выполненные Д.Е. Мином в конце 1850-х гг. переводы на русский язык трех стихотворений из цикла Дж.-Г.Байрона «Еврейские мелодии» - «Oh! weep for those that wept by Babel’s stream...» («О! плачьте о тех, кто плакал у вавилонской реки...»), «My soul is dark...» («Моя душа мрачна...») и «The Destruction of Sennacherib» («Поражение Сеннахериба»). В процессе сопоставительного анализа использованы также русские переводы XIX в., выполненные Н.И. Гнедичем, М.Ю. Лермонтовым, А.К. Толстым, Н.В. Гербелем, П.А. Козловым, С.Ф. Дуровым, Д.Д. Минаевым, Д.Л. Михаловским, П.Ф. Якубовичем и др. Из трех переводов Мина только один - «Ах, плачьте, как плакали мы на реках вавилонских. » - не утратил своей актуальности; именно в нем наиболее отчетливо проявилось стремление переводчика подчинить собственный талант особенностям интерпретируемого автора, правдиво, точно и лаконично воспроизвести иноязычный текст средствами русского языка. Другие переводы - «Моя душа мрачна.» и «Поражение Сеннахери-ма» - длительно редактировались Д.Е. Мином и увидели свет только в 1906 г., имея уже на момент публикации более историко-культурную, нежели эстетическую ценность.
Ключевые слова: Д.Е. Мин, русско-английские литературные и историко-культурные связи, поэтический перевод, компаративистика, реминисценция, традиция, межкультурная коммуникация, художественная деталь.
Русская рецепция «Еврейских мелодий» Байрона, созданных по инициативе композиторов Исаака Натана и Джона Брэй-ема и впервые опубликованных вместе с нотами в двух частях в 1815 и 1816 гг., представляет собой яркую и недостаточно исследованную страницу литературной жизни, нуждающуюся в целостном изучении в рамках отдельного диссертационного исследования. Впечатляет многообразие имен русских переводчиков, на протяжении XIX в. обращавшихся к осмыслению «Еврейских мелодий», - это представители различных литературных направлений, носители различных идеологий, каждый из которых вкладывал в свои интерпретации и впечатления от окружающей жизни, и нюансы, характеризующие собственное мировоззрение, и особенности восприятия иноязычных текстов, отличающие отдельные этапы развития русского поэтического перевода. Среди интерпретаторов «Еврейских мелодий» были лучшие русские поэты (М.Ю. Лермонтов, И.И. Козлов, Н.И. Гне-дич, А.И. Полежаев, А.К. Толстой, А.Н. Плещеев, А.А. Фет, А.Н. Майков, К.К. Случевский, Д.Д. Минаев, П.Ф. Якубович, И.А. Бунин), первые профессиональные переводчики (Н.В. Берг, Д.Л. Михаловский, Н.В. Гербель, Д.И. Коптев, П.А. Козлов, И.П. Крешев), литераторы «второго ряда» (Н.А. Маркевич, Д.П. Ознобишин, А.М. Редкин, И.П. Бороздна, Д.П. Глебов, П.Г. Ободовский, А.Г. Ротчев, С. Ф. Дуров, Н.П. Жандр, Н.П. Греков, П.В. Жадовский, Л.К. Панютин, В.Д. Костомаров, С. Т. Сла-вутинский, Ф. Н. Берг), забытые ныне поэты-переводчики (П.Г. Волков, И.Е. Гогниев, А.Я. Мейснер, А. Киров, А. Брама, П. Синцов и др.). Д.Е. Мин перевел всего три стихотворения этого байроновского цикла - «Oh! weep for those that wept by Babel’s stream.» («О! плачьте о тех, кто плакал у вавилонской реки.»), «My soul is dark.» («Моя душа мрачна.») и «The Destruction of Sennacherib» («Поражение Сеннахериба»), причем только один из переводов увидел свет при жизни Мина, в 1859 г. [1, с. 157], два других были обнаружены много позднее в его архивах и напечатаны в 1906 г. [2, с. 10; 3, с. 7].
К мелодии «Oh! weep for those that wept by Babel’s stream.», рассказывающей о «вавилонском пленении» в 598 - 582 гг. до н. э., когда иудеи были угнаны в Вавилон, откуда возвратились в Палестину только спустя пятьдесят лет, впервые обратился в 1846 г. поэт-петрашевец С. Ф.Дуров, опубликовавший свой перевод «Мелодия, из Байрона» («О, плачьте над судьбой отверженных племен.») на страницах «Иллюстрации» [4, с. 289]. С. Ф. Дуров, известный своими переводами из А. Мицкевича, П.-Ж. Беранже, В. Гюго, А. Шенье, А.В. Арно, Н.-Ж.-Л. Жильбера, Ш. Мильвуа, редко обращался к творчеству Байрона (кроме упомянутой «мелодии», он в 1845 - 1846 гг. перевел три стихотворения - «Stanzas for Music» («Bright be the place of thy soul.») («Стансы к музыке») [5, с. 157], «Impromptu, in Reply to a Friend» («Экспромт в ответ другу») [6, с. 626], «When we two parted.» («Когда мы расстались.») [7, с. 273] - и небольшую автобиографическую поэму «The Dream» («Сон») [8, с. 579 - 580]). Каждый из этих переводов был удивительно точен, во многом благодаря определенной общности внутреннего мира поэта и переводчика, нередко выдвигавших на первый план свое негодование на жизнь и судьбу Вслед за С. Ф. Дуровым и Д.Е. Мином к переводу «Oh! weep for those that wept by Babel’s stream.» обращались П.А. Козлов (1859; [9, с. 1]), М.Д. (1862; [10, с. 172], Д.Д. Минаев (1863; [11, с. 127]), Д.Л. Михаловский (1893; [12, с. 99]). Согласно «Словарю псевдонимов» И.Ф. Масанова под криптонимом М.Д. в разные годы и в разных изданиях публиковалось 27 человек [13, т. 3, с. 142 - 143], среди которых был и Д. Д. Минаев, печатавшийся под этим псевдонимом в 1870 -1880-х гг. в «Биржевых ведомостях» и «Молве»; перевод М.Д. увидел свет в 1862 г. в «политической, общественной и литературной» газете «Русский мир», издававшейся в Петербурге (1859 - 1863) и не имевшей определенного направления [14, с. 388]; в 1862 - 1863 гг. в качестве приложения к «Русскому миру» выпускался сатирический журнал («сатирический листок с карикатурами») «Гудок», редактором первых номеров которого (№ № 1 - 5 за 1862 г.) был Д.Д. Минаев, активно печатавшийся в нем под псевдонимами «Гудошник», «Дон-Кихот Петербургский», «Обличительный поэт», «Темный человек» и др. [14, с. 424 - 425]. Следовательно, можно утверждать, что перевод, опубликованный в 1862 г. в «Русском мире» под псевдонимом М.Д. принадлежал Д.Д. Минаеву, который, таким образом, выполнил в разные годы два перевода одной и той же байроновс-кой «мелодии».
Первые строфы байроновского оригинала построены на основе анафорического повтора, заставляющего сострадать несчастному иудейскому народу, переживать его утрату. В первой строфе в начале нечетных стихов повторяется глагол «weep for» («плакать, рыдать, оплакивать, тосковать»), звучание которого усиливается глаголом «mourn» («скорбеть, оплакивать, горевать, печалиться») в последнем стихе: «Oh! weep for those that wept by Babel’s stream, / Whose shrines are desolate, whose land a dream, / Weep for the harp of Judah’s broken shell; / Mourn
- where their God hath dwelt the Godless dwell!» [15, с. 280] [О! плачьте о тех, кто плакал у вавилонской реки, / Чьи храмы пусты, чья страна - греза, / Плачьте о сломанной лире Иудеи; / Скорбите - где их Бог обитал, безбожники обитают!]; кроме того, анафорическое единство поддерживается повторами отдельных лексем внутри четных стихов («Whose <.> whose», «hath dwelt <.> dwell»). Мин и Минаев сохранили только анафору нечетных стихов, однако второй из названных переводчиков исказил смысл четных стихов оригинала, упомянув о «враждебных реках Вавилона», о «безобразных грудах» в тех местах, где прежде возвышались храмы, тогда как у Байрона храмы оказались не разрушенными, а населенными безбожниками: «Ах, плачьте, рыдайте, бездомные дети Сиона, / Как плакали мы на враждебных реках Вавилона /Ах, плачьте! Разбита певучая лира Иуды, / Где высились храмы - теперь безобразные груды» [11, с. 127]. Мин дополняет описание мыслью о пленении Отчизны, о кумирах, пытающихся заменить собой богов: «Ах, плачьте, как плакали мы на реках вавилонских! / Отчизна в плену, запустение в храмах сионских! / Ах, плачьте! О камень разбиты Иудины лиры; / В обители Бога возносятся гордо кумиры» [1, с. 157]. Дуров и Михаловский оставили поддерживающий повтор в третьем стихе, но первый из них отказался при этом от использования анафоры, опустил колоритный образ Иудовой лиры, упомянув о племенах, блуждающих в пустынях, о порабощении края, унижении величия Сиона и т. п., тем самым сделав необходимым увеличение количества стихов в строфе («О, плачьте над судьбой отверженных племен, / Блуждающих в пустынях Вавилона! / Их храм лежит в пыли, их край порабощен, / Унижено величие Сиона: / Где Бог присутствовал, там идол вознесен» [4, с. 289]), тогда как второй предпочел быть максимально точным в воссоздании художественных деталей, отклонившись разве что в упоминании Иудовой арфы вместо Иудовой лиры: «О, плачьте о тех, что у рек вавилонских рыдали, / Чей храм опустел, чья отчизна - лишь греза в печали, / О, плачьте о том, что Иудова арфа разбилась, / В обители Бога безбожных орда поселилась!» [12, с. 99]. Очевидно, образ Иудовой арфы - музыкального инструмента, принадлежавшего израильскому царю Давиду, в молодости являвшемуся пастухом - показался Миха-ловскому более традиционным, нежели условно-поэтическая Иудова лира.
Примечательно отношение русских переводчиков к евангельским реминисценциям в произведении Байрона. В частности, стих «The wild-dove hath her nest, the fox his cave» [15, с. 280] [У дикого голубя есть гнездо, у лисы - пещера], основанный на Евангелии от Матфея («И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные - гнезда, а Сын человеческий не имеет, где преклонить голову»; 8: 20), точнее других передан Михаловским и Мином, хотя последний и дополняет образ лисицы отсутствовавшим, но вполне ожидаемым эпитетом «лукавый»: «У горлиц есть гнезда, лисицу нора приютила» (Д.Л. Михаловский; [12, с. 99]); «Есть гнезда у горлиц, нора у лукавой лисицы» (Д.Е. Мин; [1, с. 157]). В переводах Дурова и Минаева появляются обобщенные образы птицы, имеющей гнездо / теплое гнездо и зверя, живущего в густом лесу / имеющего нору; эти образы никоим образом не противоречат библейской традиции, но в то же время не отражают устойчивого желания Байрона, других поэтов романтической эпохи видеть библейской птицей голубя либо горлицу; не отражают они и того обстоятельства, что и в Библии, и у Байрона речь идет не об абстрактном звере, а именно о лисице, жилище которой - нора. Причем Минаев все же более точен в передаче мысли о наличии у птицы, зверя своего индивидуального пристанища: «У зверя есть норы, есть теплые гнезда у птицы» [11, с. 127], - у Дурова вместо норы упомянут «лес густой», что в значительной мере сводит на нет ту подспудную мысль, которую хотел передать Байрон, обращаясь к фрагменту из Священной книги: «У птицы есть гнездо, у зверя - лес густой» [4, с. 289].
Мысль о том, что у всех народов есть родина, будучи переданной в заключительном стихе байроновской «мелодии» («Mankind their country - Israel but the grave!» [15, с. 280] [Люди -свою страну, Израиль - только лишь могилу!]), получила интерпретацию только у Михаловского («У всех есть отчизна, тебе же приют - лишь могила.» [12, с. 99]), тогда как другие переводчики предпочли не заметить ее, либо акцентировать внимание на образе «гробниц Израиля» («Тебе же, Израиль, остались одни лишь гробницы!» (Д.Е. Мин; [1, с. 157]); «А бедным евреям раскрыты одни лишь гробницы» (Д.Д. Минаев; [11, с. 127])), либо погрузиться в философские размышления о кладбище как о естественном прибежище от земных бурь, невзгод и страданий («Тебе ж одно осталося кладбище / Прибежищем от бурь и горести земной!» (С. Ф. Дуров; [4, с. 289])).
В основе другой «мелодии», заинтересовавшей Мина - «My soul is dark.» («Моя душа мрачна.») - лежит эпизод из Первой книги Царств Ветхого завета (16: 14 - 23), повествующий о том, как Давид, юный воин и певец из Вифлиема, играя на арфе, изгонял злого духа, тревожившего израильского царя Саула, и сделался царским оруженосцем. У Байрона этот незатейливый сюжет обретает огромную зловещую силу, превращаясь в излияние тоски, отчаяния, страстной жажды исцеления. Композиционно это проявляется в переплетении двух тем: темы «сумерек души», воплощающейся в желании лирического героя слышать мрачную песнь, в образе слезы, жгущей мозг, в опасении, что сердце разобьется и погибнет, и темы «надежды», выраженной в нацеленности на преодоление состояния угнетенности, в уверенности, что слеза перестанет жечь мозг, а сердце, поддавшись песне, спасется.
Благодаря глубине философской мысли байроновская «мелодия» заинтересовала русских интерпретаторов еще в 1820-е гг., причем первым обратившимся к ней в России стал Н.И. Гнедич, чей перевод «Мелодия, из Байрона» («Душе моей грустно! Спой песню, певец!..») впервые увидел свет в 1822 г. на страницах авторского сборника [16, с. 184]; Гнедич, известный прежде всего в качестве переводчика «Илиады» Гомера, по праву может считаться и одним из первых русских переводчиков Байрона - помимо названной «мелодии», он предложил русскому читателю свое прочтение «мелодии» «The Harp the Monarch Minstrel swept» («Арфа царя-певца») [17, с. 176], стихотворения «Impromptu, in Reply to a Friend» («Экспромт в ответ другу») [18, с. 288], фрагментов «Дон Жуана» [19, т. 2, с. 117 - 123]. Во второй половине 1820-х - 1830-е гг. байроновская «мелодия» была также переведена А. Кировым [20, с. 67], М.Ю. Лермонтовым [21, с. 80], П.Г. Волковым [22, с. 143], причем лермонтовский перевод «Душа моя мрачна.», созданный в 1836 г. и опубликованный в 1839 г., получил высокую оценку В.Г. Белинского, отметившего близость перевода оригинальному творчеству русского поэта: «Это боль сердца, тяжкие вздохи груди; это надгробные надписи на памятниках погибших радостей» [23, с. 533]. Лермонтову удалось не только передать систему образов подлинника - «жажда слез, способных облегчить грудь, которая «как кубок смерти, яда полный», возродить погибшие надежды» [24, с. 156], но и усилить его эмоциональное звучание, прежде всего за счет «неполноты» второго стиха, состоящего всего из трех стоп. В этой связи от переводчиков последующего времени требовалось немало усилий, чтобы составить достойную конкуренцию интерпретации М.Ю. Лермонтова. В 1859 г. появился новый перевод «My soul is dark.», выполненный П.А. Козловым [25, с. 2]; видимо тогда же был создан оставшийся в XIX в. неопубликованным перевод Д.Е. Мина. Наконец, в 1886 г. к воссозданию байронов-ского стихотворения обратился И.А. Бунин, которого в разные годы привлекали крупные произведения Байрона («Каин», «Манфред», «Небо и земля»); его перевод «Душа моя печальна. Спеши, певец, скорее арфу взять.» увидел свет только в 1973 г. [26, с. 217].
Первый стих байроновского произведения («My soul is dark.»), заимствованный из поэмы Оссиана «Ойна-морул» («Oina-Morul»), рассказывавшей о походе на скандинавский остров Фуэрфет [27, с. 269 - 271], был несколько удлинен в русских переводах, что объяснялось большей краткостью английских слов, - если у Байрона все слова односложные, то у русских переводчиков - двусложные («Душе моей грустно!..» у Н.И. Гне-дича, «Душа моя мрачна .» у М.Ю. Лермонтова, «Моя душа мрачна.» у Д.Е. Мина) иногда трехсложные («Душа моя объята тьмою...» у П.А. Козлова, «Моя душа печальна.» у И.А. Бунина). Демурова отметила «удивительную легкость и прозрачность» оригинала в связи с преобладанием в нем односложных слов: «Во всем стихотворении (а в нем 119 слов - 59 в первой
строфе и 60 - во второй) всего 9 двусложных слов. Одни распределяются практически поровну между двумя строфами: 4 - в первой (quickly, fingers, melting, murmurs) и 5 - во второй (minstrel, heavy, sorrow, sleepless, silence). Интересно, что последние два в каждой из строф связаны в единое целое, дополнительно закрепленное аллитерацией (melting murmurs, sleepless silence). Прибавьте к этому слово «gentle» в первой строфе, в котором «l» является слогообразующим, и вы получите полное арифметическое совпадение количества двусложных слов в обеих строфах. Во всем стихотворении - что особенно важно отметить - нет ни одного трехсложного или четырехсложного слова» [28, с. 432]. Преодолевая трудность перевода, вызванную преобладанием многосложных слов в русском языке, Лермонтов, по наблюдению Н.М. Демуровой, «“стянул” в некоторых местах несколько слов в одно <.> байроновские “gentle fingers” вполне перекрываются лермонтовскими “перстами” <.> могут ли персты быть грубыми? в самом этом слове, торжественном и поэтичном, заложена нежность, мгновенность касания и быстрота» [28, с. 433]. В конечном итоге, Лермонтов заменял четырехстопный ямб с мужскими рифмами чередованием строк шести- и четырехстопного ямба с мужско-женской рифмовкой. Все это способствовало получению результата, недосягаемого для других интерпретаторов байроновского произведения.
На звуковом уровне в тексте оригинала можно увидеть звукоподражательные слова (string [striq] - струна, weep [wi:p]
- плакать, murmurs ['m8:m8z] - шепот), ассонансы (преобладание гласных звуков [i], [i8] в первой строфе и [i:], [8:] во второй). Посредством аллитерации Байрон создает различные образы, например, образ легких и быстрых пальцев с помощью звуков [l], [f], [q] («And let thy gentle fingers fling» [8nd let 6ai 'dentl 'fnjg8z 'ffigj [И пусть твои волшебные пальцы домчат]), или образ тишины при помощи звуков [s] и [l] («And ached in sleepless silence long» [8nd eikt in 'sli:pl8s ■sail8ns loq] (И страдала в бессонной тишине долго)), или воспроизводит отдельные звуки, например, нежный звук арфы, соотносимый с повторением звука [m] («Its melting murmurs o’er my ear» [its meltiq m8:m8z 'ou8 mai i8] [Ее тающий шепот у моего уха]).
Из русских переводчиков только Лермонтов прибегнул к аллитерации при создании образа бегущих по струнам пальцев и воспроизведении звуков арфы: «Пускай персты твои, пром -чавшися по ней, / Пробудят в струнах звуки рая» [21, с. 80]. Понимая, что Байрон предполагал быстроту и отрывистость воспроизведения звука, - ритмические группы в его оригинале короткие, в основном, состоят из ударного слова и примыкающему к нему местоимения или предлога, что реализуется в высоких падениях и подъемах, неожиданных паузах, свойственных эмфатической речи, - Лермонтов, не удовлетворенный длиннотой русских слов, замедлявшей изложение, придал больше решительности и энергичности интонации, в том числе и с помощью лексики, например, деепричастия «промчавшись». Гнедич внес в перевод речевые обороты, характеризовавшие раннюю романтическую поэзию («волшебство сердец», «всемощная сила сладкой гармонии», «вдохновенная арфа», «песни печали», «земной мой несносный удел»), использовал архаические поэтизмы, излюбленные классицистами («глас арфы любезен», «арфа златая»), и тем самым превратил страстный порыв в задумчивость, сменил мужественную горечь на сладкопевность: «Мой слух очаруй ты волшебством сердец, / Гармонии сладкой всемощною силой» [16, с. 184].
Опираясь на опыт предшественников, Мин все же по-своему усилил экспрессию оригинала, использовав риторическое обращение: «И звук, восторг души моей, / В ней пробуди, певец мой юный!» [3, с. 7]. В оригинале авторское восклицание «Oh!» («О!») в первой строфе и обращение «minstrel» («менестрель, поэт, певец») во второй подчеркивают то обстоятельство, что героя переполняют чувства, которые ему хочется выразить. И Мин даже усиливает этот порыв, используя повтор сравнительной степени наречия «скоро»: «.Скорей, / скорей настрой на арфе струны» [3, с. 7]; аналогичный повтор, дополненный обращением и восклицанием, можно видеть в более раннем переводе Лермонтова «.Скорей, певец, скорей!» [21, с. 80]. Интересно отметить, что восклицание и обращение повторены Лермонтовым и во второй строфе («Мне тягостны веселья звуки! / Я говорю тебе: я слез хочу, певец» [21, с. 80]), чего нет в интерпретации Мина.
Байроновская «мелодия» «The Destruction of Sennacherib», основанная на эпизоде из Книги Пророка Исаии Ветхого завета (37: 14 - 38), рассказывавшем о том, как по молитве иудейского
царя Езекии ангел смерти поразил чумой войско ассирийского царя Сеннахериба (Сеннахерима, Сеннахирима), осадившего Иерусалим, к началу XX в., когда увидел свет хранившийся в рукописи перевод Д.Е. Мина, многократно привлекла к себе русских интерпретаторов, причем обращение к этому произведению имело волнообразный характер. Ранний всплеск интереса к «Поражению Сеннахериба» пришелся на 1820-е - первую половину 1830-х гг., когда увидели свет романтические переводы, выполненные А.Г. Ротчевым [29, с. 56 - 57] и И.Е. Гогние-вым [30, с. 21]; к настоящему времени эти переводы уже совершенно забыты, хотя нельзя отрицать мастерство А.Г. Ротчева как интерпретатора многих западноевропейских авторов, в том числе и Байрона, из которого он перевел также «еврейскую мелодию» «I saw thee weep.» («Я видел, ты плакала.») и отры -вок из «Дон Жуана». Также забыты и перевод А. Брамы, напечатанный в 1850 г. в «Москвитянине» [31, с. 138], и вольное переложение П. Синцова, увидевшее свет в 1859 г. в «Вятских губернских ведомостях» [32, с. 4]. На рубеже 1850 - 1860-х гг. в печати появилось сразу три перевода, во многом определивших дальнейшую судьбу байроновской «мелодии» в России, - это переводы Н.В. Гербеля (1859) [33, с. 244], А.К. Толстого (1859) [34, с. 3], П.А. Козлова (1860) [35, с. 45]; очевидно, именно тогда же был осуществлен перевод Д.Е. Мина. Дальнейший интерес к «The Destruction of Sennacherib» возник только в 1890-е гг., когда свои переводы сделали Д.Л. Михаловский, напечатавшийся в 1894 г. в еженедельном иллюстрированном приложении к «Сыну отечества» [36, с. 23], и активный участник «Народной воли» П.Ф. Якубович, предложивший читателям, по мнению А.А. Елистратовой, «один из лучших переводов байроновского произведения» [37, c. 134].
В лучших переводах, выполненных А. К. Толстым и Мином, полностью отражены существенные для понимания «мелодии» Байрона исторические факты, в частности, в соответствии с оригиналом четко указано действующее лицо - ассирияне, блеск копий которых соотнесен со звездами над Галилейским морем, ср.: «The Assyrian came down like the wolf on the fold, / And his cohorts were gleaming in purple and gold; / And the sheen of the spears was like stars on the sea, / When the blue wave rolls nightly on deep Galilee» (Byron; [15, с. 320]) [Ассирияне подошли как волки к стаду, / И их войска блестели в пурпуре и золоте; / И блеск копий был подобен звездам на море, / Когда синие волны катятся ночью на Галилейском море] - «Ассирияне шли, как на стадо волки, / В багреце их и в злате сияли полки, / И без счета их копья сверкали окрест, / Как в волнах галилейских мерцание звезд» (А.К. Толстой; [34, c. 3]) - «Ассириец пришел, как в овчарню злой волк; / На дружинах его пурпур, злато и шелк, / И сверкают их копья, как звезды над бездной / Галилейской волны, отразившей свод звездный» (Д.Е. Мин; [2, с. 10]). В данном эпизоде А.К.Толстой, несомненно, более точен, поскольку описывает именно ассирийское войско, тогда как Мин, упомянув об ассирийцах, использует далее старославянизм «злато», историзм «дружина» и др., тем самым придавая полчищу ассирийцев черты древнерусского войска. Д.Л. Михаловский неточен в отдельных деталях (в частности, у него появляются сумеречные мотивы, блеск ассирийского войска конкретизируется как относящийся исключительно к одежде воинов), которые, впрочем, не препятствуют восприятию исторических реалий: «Ассирийцы, как волки на стадо, напали / <.> / А их копья - как звезды над синей волной / Галилейского моря <.>» [36, с. 23].
В переводе Мина и вольном переложении Ротчева также содержится контраст весны и осени, однако Мином он преподнесен при помощи интересного приема - поэт использовал при описании не прошедшее время (как в оригинале), а настоящее («веют их знамена») и будущее («рать наутро рассыплется, в прахе увянет»), что побуждало читателя быть сопричастным событиям: «И как листья в лесу, лишь настанет весна, / Пред вечерней зарей веют их знамена; / Но как листья в лесу, когда осень настанет, / Рать наутро рассыплется, в прахе увянет» [2, с. 10]. Трактовка Ротчева предстает максимально вольной, -интерпретатором опущена авторская анафора, использованы иные, нежели в оригинале, тропы и фигуры речи, среди которых наиболее активны эпитеты, инверсии, риторические восклицания: «Враги пред утренней зарей / Нагрянули толпой несчетной / Как лист весеннею порой, / Одевший лес красой приветной! / Но зелень пышная лесов / С холодной осенью опала!. /И сонма дерзкого врагов / С зарей вечернею не стало!..» [29, с. 56].
Страшная картина последствий чумы, поразившей вражеское войско, была представлена Байроном в прошедшем времени, причем сначала возникал образ бездыханного коня с широ-
ко раскрытыми ноздрями и пеной от удушья, затем описание переносилось на «скорченного и бледного» всадника, а затем появлялась, наконец, общая панорама: палатки, знамена, копья, труба - все пусто, безмолвно, одиноко: «And there lay the steed with his nostrils all wide, / But through it there roll’d not the breath of his pride; / And the foam of his gasping lay white on the turf, / And cold as the spray of the rock-beating surf /And there lay the rider distorted and pale, / With the dew on his brow, and the rust on his mail; / And the tents were all silent, the banners alone, / The lances unlifted, the trumpet unblown» [15, с. 320 - 322] [И там лежал конь с ноздрями широко раскрытыми, / Но через них не исходило дыхание гордое; / И пена от удушья лежала белая на торфе / И холодная, как брызги бьющего о скалы прибоя /И там лежал всадник скорченный и бледный / С росой на челе и ржавчиной на броне; / И палатки были безмолвны, знамена - одиноки, / Копья не подняты, труба не звучала]. Только Д.Л. Михаловский последовательно сохранил прошедшее время описания, уделив этому наибольшее внимание и не придав никакого значения появлению новых образов (дерн вместо торфа, пики вместо копий, ставки вместо палаток, а также кольчуга, военные <...> крики и т. д.). Напротив, стремление к наглядности описания привело Гербеля, Толстого и Якубовича к необходимости изложения событий в настоящем времени, однако, отталкиваясь от этой общей для них установки, каждый переводчик по своему интерпретировал отдельные нюансы и образы; в частности, Гербель назвал всадника не «скорченным и бледным», а безгласным, несколько смял общую панораму, использовав по отношению к палаткам многословный оборот «не слышно ни шума, ни звона» (вместо эпитета «безмолвный» в оригинале) и опустив упоминание о копье как атрибуте так и не свершившегося боя: «Здесь конь безобразною грудой лежит: / Дыханье раздутых ноздрей не живит, / И пена, застывши с последним храпеньем, / Белеет как брызги прибоя к каменьям /Здесь всадник безгласный лежит в стороне: / Роса на челе его, ржа на броне; / В палатках не слышно ни шума, ни звона; / Труба безглагольна, недвижны знамена» [33, с. 244]. У А.К.Толстого описанию придана вполне соответствующая историческому моменту особая мрачная торжественность, переданная при помощи использования высокой, книжно-поэтической лексики; особое значение обретает повтор указательного местоимения «вот», словно призванного развернуть дальнейшее описание: «Вот расширивший ноздри повергнутый конь, / И не пышет из них гордой силы огонь, / И как хладная влага на бреге морском, / Так предсмертная пена белеет на нем /Вот и всадник лежит, распростертый во прах, / На броне его ржа и роса на власах; / Безответны шатры, у знамен ни раба, / Не свищет копье, и не трубит труба» [34, c. 3]. В переводе Якубовича описание отчетливо разделяется на две части - натуралистическую сцену гибели, представленную валяющимся конем, мутной пеной, безобразным всадником, который «и ребенку безвреден» («Вот ноздри раздувши, валяется конь, / Но гордый из них уж не пышет огонь; / И с губ его пена стекает, мутна, / Как брызги разбитой волны, холодна /Там всадник лежит, безобразен и бледен, / С копьем и щитом - и ребенку безвреден» [38, с. 38]), и подчеркнуто высокую картину мертвенной, не нарушаемой ничем тишины («Могильный покой над шатрами царит - / Хоругви не веют, труба не звучит» [38, с. 38]). В отличие от Гербеля, Толстого и Якубовича, Мин предпочел изложить действия в будущем времени, в результате чего картина в определенной мере утратила свою убедительность, будучи выдержанной в единой тональности, представлявшей последовательность событий: «И, расширивши ноздри, низринется конь, / И в груди его бурной потухнет огонь; / Оросится он пеной последнего боя, / Охладевший, как брызги морского прибоя /И низринется всадник на землю с коня, / И росой оросится, заржавит броня, / И знамена падут, смолкнут бранные клики, / И труба отзвучит, переломятся пики» [2, с. 10].
На материале сопоставительного анализа интерпретаций трех стихотворений байроновского цикла «Еврейских мелодий», выполненных на протяжении XIX в. Д.Е. Мином, его предшественниками и современниками, можно говорить, что тексты Байрона во всей своей сложности и красоте так и не были удачно интерпретированы переводчиками XIX в. Пожалуй, только лермонтовский перевод «Душа моя мрачна.», названный Н.М. Демуро-вой «чудом слияния двух великих поэтов» [28, p. 433], является уникальным исключением, характеризуясь удивительной современностью звучания. Даже лучшие из прочих интерпретаций, выполненные Н.И. Гнедичем («Душе моей грустно! Спой песню, певец!..»), П. А. Козловым («Душа моя объята тьмою.»),
И.А. Буниным («Душа моя печальна. Спеши, певец, скорее арфу взять.») могут оцениваться неоднозначно, - например, размер, интонация, лексика перевода Н.И. Гнедича прочно связаны с началом XIX в., с некими отживавшими уже и в те годы традициями классицизма, а также с грустной мечтательностью школы В.А. Жуковского; перевод П.А. Козлова схож с душещипательным романсом, поражающим своей ложно понятой романтичностью и слезливостью; перевод И.А. Бунина, созданный под влиянием М.Ю. Лермонтова, интересен только как один из вариантов осмысления байроновской «мелодии».
Среди переводов «Поражения Сеннахериба» выделяется интерпретация А.К. Толстого, который, благодаря своему принципу - «не слова переводить, а впечатление передавать» [39, т. 4, с. 219], смог при кажущемся невнимании к отдельным художественным деталям в полной мере ощутить и воссоздать тональность байроновского стихотворения. Также выбивается из общего ряда вольное подражание Байрону, созданное А.Г. Рот-чевым, несомненно талантливым переводчиком, который стремился в данном случае не столько к воссозданию оригинала, сколько к творческому самовыражению. Другие интерпретации «Поражения Сеннахериба», выполненные Н.В. Гербелем, Д.Л. Михаловским, П.Ф. Якубовичем, воспринимаются примерно в одной плоскости, хотя результат работы последнего из названных переводчиков видится все же более оптимальным в плане передачи эмоционального напряжения оригинала, специфики отдельных образов и художественных деталей. Менее других интерпретировалась «мелодия» «О! плачьте о тех, кто плакал у вавилонской реки.», обращение к которой С. Ф. Дурова («О, плачьте над судьбой отверженных племен.») и Д.Д. Минаева («Ах, плачьте, рыдайте, бездомные дети Сиона.») характеризовалось настолько масштабным привнесением отсутствовавших в оригинале деталей, что даже перевод Д.Л. Миха-ловского («О, плачьте о тех, что у рек вавилонских рыдали...»), поэта, который традиционно достаточно свободно относился к подлиннику, ориентировался на передачу смысла в ущерб формальным и стилевым особенностям оригинала, представлялся более точным.
Библиографический список
Как видим, Д.Е. Мин не был первым интерпретатором ни одной из трех «Еврейских мелодий», да и переводы его вполне вписываются в общий ряд приблизительно равноценных по своим достоинствам художественных интерпретаций байроновских текстов, выполненных во второй половине XIX в. Из трех переводов, пожалуй, лишь первый - «Ах, плачьте, как плакали мы на реках вавилонских.» - не утратил своей актуальности, его продолжают перепечатывать в новых изданиях байроновских произведений, что происходит во многом по причине отсутствия иных переводов заведомо более высокого качества. Именно в этом переводе наиболее отчетливо проявилось стремление Мина подчинить собственный талант особенностям переводимого автора, правдиво, точно и лаконично воспроизвести иноязычный текст средствами русского языка. Другие переводы - «Моя душа мрачна.» и «Поражение Сеннахерима» - уже на момент их публикации в 1906 г. имели более историко-культурную, нежели эстетическую ценность. Однако необходимо иметь в виду, что Мин-переводчик осуществил свои интерпретации гораздо ранее, в конце 1850-х гг., когда байроновские «мелодии» были известны лишь в переводах русских романтиков 1820 -1830-х гг. Новый этап развития русского поэтического перевода требовал принципиально иных, чем прежде, интерпретаций бай-роновских произведений, что и отразилось в творчестве Мина. Однако свойственные переводчику избирательность в отборе текстов для издания, повышенная требовательность к себе, постоянное стремление к совершенствованию ранее сделанных переводов привели к задержке их публикации, которая в данном случае оказалась роковой. Переводы, появившиеся в печати в 1859 - 1860 гг., опередили публикацию переводов Мина, которые, оставшись забытыми, привлекли внимание издателей годы спустя после смерти переводчика.
*Статья подготовлена по проекту 2010-1.2.2-303-016/7 «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение» ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (госконтракт 14.740.11.0572 от 05.10.2010).
1. Мин, Д.Е. Еврейская мелодия («Ах, плачьте, как плакали мы на реках вавилонских.») // Развлечение. - 1859. - Т. 1. - № 14.
2. Мин, Д.Е. Поражение Сеннахерима: Из Байрона // Новое время. - 1906. - № 11 (24). - Приложение.
3. Мин, Д.Е. Моя душа мрачна: Из Байрона // Новое время. - 1906. - 25 марта. - Приложение.
4. Дуров, С. Ф. Мелодия, из Байрона («О, плачьте над судьбой отверженных племен.») // Иллюстрация. - 1846. - Т. II. - № 18.
5. Дуров, С. Ф. Мелодия (Из Байрона) («Да будет вечный мир с тобой!..») // Библиотека для чтения. - 1845. - № 3.
6. Дуров, С. Ф. Из Байрона («Когда из глубины души моей больной.») // Иллюстрация. - 1846. - Т. II. - № 39.
7. Дуров, С. Ф. «Когда прощались мы с тобой.» // Иллюстрация. - 1846. - Т. II. - № 17.
8. Дуров, С. Ф. Сон (из Байрона) // Иллюстрация. - 1846. - Т. II. - № 37.
9. Козлов, П.А. Еврейская мелодия (из Байрона) // Библиотека для чтения. - 1859. - Т. 153. - № 2. - Отд. I.
10. Минаев, М.Д. Плен вавилонский, из Байрона / М.Д. Минаев, Д.Д. Минаев // Русский мир. - 1862. - № 7.
11. Минаев, Д.Д. Еврейская мелодия (Из Байрона) («Ах, плачьте, рыдайте, бездомные дети Сиона.») // Русское слово. - 1863. - № 10. - Отд. I.
12. Михаловский, Д.Л. «О, плачьте о тех, что у рек вавилонских рыдали...» // Наше время. - 1893. - № 6.
13. Масанов, И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: в 4 т. - М., 1956 - 1960. - Т. 1 - 4.
14. Русская периодическая печать (1702 - 1894): справочник. - М., 1959.
15. Байрон, Дж.-Г. Избранная лирика. - М., 2004.
16. Гнедич, Н.И. Мелодия, из Байрона («Душе моей грустно! Спой песню, певец!..») // Стихотворения. - СПб., 1832.
17. Гнедич, Н.И. Арфа Давида // Вестник Европы. - 1822. - Ч. CXXII. - № 3.
18. Гнедич, Н.И. К NN («Когда из глубины души моей угрюмой.») // Полярная звезда на 1823 год, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым. - СПб.,
1823.
19. Гнедич, Н.И. Сочинения: В 3 т. - СПб. - М., 1884. - Т. 1 - 3.
20. Киров, А. «Душа моя мрачна! Играй, певец, младой.» // Славянин. - 1828. - Ч. VIII. - № 41. - Отд. II.
21. Лермонтов, М.Ю. «Душа моя мрачна.» // Отечественные записки. - 1839. - Т. IV. - № 6. - Отд. III.
22. Волков, П.Г. Мелодия из Байрона // Библиотека для чтения. - 1839. - Т. 36. - № 10. - Отд. I.
23. Белинский, В.Г. Стихотворения М.Лермонтова // Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. - В 13 т. - М.: Изд-во АН СССР, 1954. - Т. IV.
24. Мотовилов, Н.Н. «Еврейская мелодия» («Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!») // Лермонтовская энциклопедия. - М., 1981.
25. Козлов, П.А. Еврейская мелодия («Душа моя объята тьмою.») // Библиотека для чтения. - 1859. - Т. 153. - № 2. - Отд. I.
26. Бунин, И.А. «Душа моя печальна. Спеши, певец, скорее арфу взять.» // Литературное наследство. - Т. 84. Иван Бунин. - М., 1973. - Т. 1.
27. Макферсон, Дж. Поэмы Оссиана. - Л., 1983.
28. Демурова, Н.М. О переводах Байрона в России // Selections from Byron. - M., 1979.
29. Ротчев, А.Г. Разбитие Сеннахерима, из Байрона // Московский телеграф. - 1826. - Ч. VII. - Отд. II.
30. Гогниев, И. Разбитие Сеннахерима. Из Байрона // Библиотека для чтения. - 1835. - Т. 13. - № 11. - Отд. I.
31. Брама, А. Из Байрона // Москвитянин. - 1850. - № 11. - Отд. I.
32. Синцов, П. Разрушение Сеннахерима, из Байрона // Вятские губернские ведомости. - 1859. - № 9.
33. Гербель, Н.В. Поражение Сеннахерима // Отечественные записки. - 1859. - Т. 127. - № 11. - Отд. I.
34. Толстой, А.К. Из Байрона // Русская беседа. - 1859. - Кн. 18. - № 6. - Отд. I.
35. Еврейские мелодии лорда Байрона / перевод П.Козлова. - СПб., 1860.
36. Михаловский, Д.Л. Поражение Сеннахерима // Еженедельное иллюстрированное приложение к «Сыну отечества». - 1894. - № 8.
37. Елистратова, А.А. Байрон. - М., 1956.
38. Якубович, П.Ф. Поражение Сеннахерима // Якубович П.Ф. Стихотворения (1898 - 1902). - СПб., 1902. Том 2.
39. Толстой, А.К. Собрание сочинений: в 4 т. - М., 1963 - 1964. - Т. 1 - 4.
Bibliography
1. Min, D.E. Hebrew Melody («Oh! weep for those hat wept by Babel's stream ...») / D.E.Min // Entertainment. - 1859. - V. 1. - 4 Apr. (№ 14). - P.157.
2. Min, D.E. The Destruction of Sennacherib: from Byron / D.E.Min // New Time. - 1906. - 11 (24) March (№ 10772). - Supplement. - P.10.
3. Min, D.E. My soul is dark: From Byron / D.E.Min // New Time. - 1906. - 25 March (7 Apr.; № 10772). - Supplement. - P.7.
4. Durov, S.F. Melody, from Byron («Oh! weep for those hat wept by Babel’s stream...») / S.F.Durov // Illustration. - 1846. - V. II. - № 18 (18 May). - P.289.
5. Durov, S.F. Melody (From Byron) («Bright be the place of thy soul ...») / S.F.Durov // Library for Reading. - 1845. - № 3. - P. 157.
6. Durov, S.F. From Byron («Impromptu, in Reply to a Friend.») / S.F.Durov // Illustration. - 1846. - V.II. - № 39 (19 Oct.). - P. 626.
7. Durov, S.F. «When we two parted ...» / S.F.Durov // Illustration. - 1846. - V. II. - № 17 (11 May). - P. 273.
8. Durov, S.F. The Dream (from Byron) / S.F.Durov // Illustration. - 1846. - V. II. - № 37 (5 Oct.). - P. 579.
9. Kozlov, P.A. Hebrew Melody (from Byron) / P.A.Kozlov // Library for Reading. - 1859. - V. 153. - № 2. - Chapt. I. - P.1.
10. M.D. <Minaev, D.D.> Babel’s Captivity, from Byron / M.D. < D.D.Minaev> // Russian World. - 1862. - № 7. - P.172.
11. Minaev, D.D. Hebrew Melody (From Byron) («Oh! weep for those hat wept by Babel’s stream ...») / D.D. Minaev // Rusian Word. - 1863 - № 10. - Sect. I.
- P.127.
12. Mikhailovsky, D.L. «Oh! weep for those hat wept by Babel’s stream ... » / D.L.Mikhailovsky // Our Time. - 1893. - № 6 (February). - P. 99.
13. Masanov, I.F. Pseudonyms of Russian Writers, Scientists and Public Figures Dictionary: In 4 v /I.F.Masanov. - M.: All-Union Book Champer Publishing House, 1956. - 1960. - V. 1 - 4.
14. Russian Periodic Printing (1702 - 1894): Reference Book. - M.: Politizdat, 1959. - 836 p.
15. Byron, J.-G. Selected Poetry / J.-G. Byron. - M.: Rainbow, 2004. - 424 p.
16. Gnedich, N.I. Melody, from Byron («My soul is dark ...») / N.I.Gnedich // Gnedich N.I. Poems. - SPb.: Academy of Sciences, 1832. - P.184.
17. Gnedich, N.I. The Harp the Monarch Minstrel swept / N.I.Gnedich // Europe News. - 1822. - Ch. XXII. - № 3. - P. 176.
18. Gnedich, N.I. K NN («Impromptu, in Reply to a Friend.») / N.I.Gnedich // The North Star published by Bestuzhev A. and Ryleev K. in 1823. - SPb.: print. Grecha N., 1823. - P. 288.
19. Gnedich, N.I. Works: in 3 v /N.I.Gnedich. - SPb.-M.: Wolf Publishing House, 1884. - V. 1 - 3.
20. Kirov, A. «My soul is dark ...» / A. Kirov // Slav. - 1828. - Ch. VIII. - № 41. - Sect. II. - P.67.
21. Lermontov, M.Yu. «My soul is dark ...» / M.Yu.Lermontov // Home Memoirs. - 1839. - V. IV. - № 6. - Sect. III. - P. 80.
22. Volkov, P.G. Melody from Byron // P.G.Volkov // Llibrary for Reading. - 1839. - V. 36. - № 10. - Sect. I. - P.143.
23. Belinsky, V.G. M. Lermontov’s Poetry / V.G.Belinsky // Belinsky V.G. A Complete Set of Works: in 13 v. - M.: SA USSR, 1954. - V. IV. - P. 479 - 547.
24. Motovilov, N.N. «Hebrew Melody» («My soul is dark ...») / N.N.Motovilov // Lermontov Encyclopedia. - M.: Sov. Encyclopedia, 1981. - P.156.
25. Kozlov, P.A. Hedrew Melody («My soul is dark ...») / P.A. Kozlov // A Library for Reading. - 1859. - V. 153. - № 2. - Sect. I. - P.2.
26. Bunin, I.A. «My soul is dark ...» / I.A.Bunin // Literary Heritage. - V.84. Ivan Bunin: in 2 b. - M.:Science, 1973. - V.1. - P.217.
27. Macpherson, J. Oina - Morul / J.Macpherson. - L.: Science, 1983. - 592 p.
28. Demurova, N.M. About Byron’s Translations in Russia / N.M.Demurova // Selections from Byron. - M.: Progress Publishers, 1979. - P.425 - 442.
29. Rotchev, A.G. The Destruction of Sennacherib, from Byron / A.G.Rotchev // Moscow Telegraph. - 1826. - Ch. VII. - Sect. II. - P.56.
30. Gogniev, I. The Destruction of Sennacherib. From Byron / I.Gogniev // Library for Reading. - 1835. - V.13. - № 11. - Sect. I. - P. 21.
31. Brama A. From Byron / A. Brama // Muscovite. - 1850. - № 11. - Sect. I. - P. 138.
32. Sintsov, P. The Destruction of Sennacherib, from Byron / P. Sintsov // Vyatsky Province Gazette. - 1859. - № 9. - P.4.
33. Gerbel, N.V. The Destruction of Sennacherib / N.V. Gerbel // Home Memoirs. - 1859. - V. 127. - № 11. - Sect. I. - P.244.
34. Tolstoy, A.K. From Byron/ A.K. Tolstoy // Russian Talk. - 1859. - B. 18. - № 6. - Sect. I. - P.3.
35. Lord Byron’s Hebrew Melodies / The Translation of P. Kozlov. - SPb.: print. M.Wolf, 1860. - 51 p.
36. Mikhailovsky, D.L. The Destruction of Sennacherib / D.L. Mikhailovsky // A Weekly Illustrated Supplement to «A Father-land Son». - 1894. - № 8 (February).
- P.23.
37. Yelistratova, A.A. Byron / A.A.Yelistratova. - M.: SA USSR Publishing House, 1956. - 264 p.
38. Yakubovich, P.F. The Destruction of Sennacherib / P.F.Yakubovich. Poems. Vol. 2 (1898 - 1902). - Ed.2. - SPb.: the magazine «Russian Wealth» edition, 1902. - P. 38.
39. Tolstoy, A.K. Collected Works: in 4 v /A.K.Tolstoy - M.: Fiction, 1963 - 1964. - V. 1 - 4.
Статья поступила в редакцию 01.09.11
УДК 82.31
Maydurova J.A. SPECIAL GENRE FEATURES OF THE CHRONICLE-NOVEL «SOBORYNE» BY N.S. LESKOV. In the work we tried to bring out the special features of the chronicle-novel by Leskov. We have analyzed the writer’s realization of the narrative and historical times, which are the basis of the plot. We have also analyzed the typological indications of these times and their functions in the genre formation.
Key words: genre, epic, chronicle, annals, novel, time-place.
Ю.А. Майдурова, асп. каф. русской литературы Дальневосточного государственного гуманитарного университета, E-mail: [email protected]
ОСОБЕННОСТИ ЖАНРА РОМАНА-ХРОНИКИ Н.С. ЛЕСКОВА «СОБОРЯНЕ»
В работе выявляются жанровые принципы романа-хроники Н.С. Лескова «Соборяне». Анализируется авторская реализация романного и хроникального времени, лежащих в основе сюжета, их типологические признаки, а также их функции в жанрооб-разовании.
Ключевые слова: жанр, хронотоп, эпичность, хроника, летопись, роман.
С 1866 г. в «Отечественных записках» начата публикация лесковского произведения, жанр которого обозначен так: «Чающие движения воды. Романическая хроника». В мае 1867 г. Лесков прекращает публикацию. В 1868 г. отрывки из «романической хроники» появляются в «Литературной библиотеке» под заглавием «Божедомы. Эпизоды из неоконченного романа». В середине марта 1972 г. «Божедомы» проданы в «Русский вестник» и начинают печататься под названием «Соборяне. Роман-хроника». Время с протяженностью в шесть лет - такова история создания одного из значительных произведений Лескова, и русской классики.
В изучения романа его жанровый аспект стал предметом анализа, например, популярного критика и литературоведа Л.А. Аннинского. «Нет более тяжкой судьбы ни у одного из лесковских текстов, как у «Соборян!» - восклицает Л.А. Аннинский. По мнению ученого, Лесков непрерывно работал над текстом с 1866 - 1872 гг. именно потому, что писателя не устраивал жанр («Это будет. не роман»). Ища определения тому, что это будет,
Лесков извлекает из глубин своей литературной памяти старинное слово «хроника». Здесь проходит резкая, подчеркнутая самим Лесковым грань между «Соборянами» и другими его произведениями. По справедливому замечанию исследователя, романы Лескова «берут частный аспект реальности. Пусть важный, пусть решающий в понимании автора, но частный, «выделенный». Хроника - попытка охватить «все»: всю русскую реальность по горизонту. Это попытка национального эпоса» [1, с. 32]. Не оспаривая авторитетное мнение ученого, все же подчеркнем: «Соборяне» - не только «хроника», «национальный эпос», а одновременно роман с его характерным интересом к «частностям», «выделенным» историям. В настоящем исследовании ставится цель показать взаимодействие и соподчинен-ность элементов хроники и романа в «Соборянах».
Известно, что роман - прозаический жанр, предполагающий повествование о жизни и развитии личности главного героя (героев) в какой-то нестандартный период его жизни. Хроника же излагает различные исторические события в определенной вре-
