CC BY
213
Н. Балачандран
Нидхи Балачандран
Аспирант
Государственный институт русского языка им. А. С. Пушкина ул. Академика Волгина, д. 6 Москва, 117485, Россия ► [email protected]
Nidhi Balachandran
Pushkin's State Institute of Russian Language 6 Akademika Volgina st., Moscow, 117485, Russia
Научный руководитель: д-р филол. наук, д-р пед. наук, проф. Ю. Е. Прохоров
СТЕПЕНЬ КОНТЕКСТУАЛЬНОСТИ КУЛЬТУРЫ
КАК ФАКТОР ИНФЕРЕНЦИИ В ИНТЕРКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ
NIDHI BALACHANDRAN THE DEGREE OF CONTEXTUALITY OF CULTURE AS A FACTOR OF INFERENCE IN INTERCULTURAL COMMUNICATION
В статье рассматривается специфика инференции в контактах двух типов культур с точки зрения контекстуальности. Проанализированы особенности инференции в межкультурном общении на русском языке. Показано увеличение риска неверной инферен-ции в зависимости от степени контекстуальности культур.
Ключевые слова: степень контекстуальности; инференция; интерпретация.
The article deals with the specifics of inference in cultural contact from the point of view of cultural contextuality. The author shows that the risk of an incorrect inference increases when interacting cultures have varying degrees of contextuality or when both are of high contextual type. The author demonstrates that the Russian language is capable of carrying implicit meaning and thus allows for varying inferences.
Keywords: cultural contextuality; interpretation; inference.
При рассмотрении взаимосвязи языка и культуры обнаруживается, что каждая культура имеет свои речевые нормы, т. е. наиболее устойчивые, традиционные в речи реализации языковой системы, которые закреплены в сознании носителя данной культуры. В научной литературе наличие культурный: речевьк норм в сознании носителя определенного языка описывается разными понятиями: менталитет, стереотип, национальная концептосфера, коммуникативное сознание и т. д. Известно, что культура оказывает глубокое влияние на понимание, сознание, мышление и коммуникативную деятельность. Роль культурного сознания человека при инференции рассматривается Ю. Е. Прохоровым, который определяет «национальный менталитет» как «национальный способ восприятия и понимания действительности, определяемый совокупностью когнитивных стереотипов нации» [4: 92].
В процессе интеркультурного общения сталкиваются разные культурные нормы общения или менталитеты, общение усложняется наличием инокультурных контекстов. Каждый коммуникант инфериру-ет высказывания «на базе имеющегося у коммуниканта опыта, его интуиции» [2: 410].
Интеркультурное общение давно является предметом изучения, однако до сих пор недостаточно освещены все аспекты, связанные с процессом инференции в интеркультурном общении. Обратимся к определению понятия «инференция». «Инференция — это получение выводных данных в процессе обработки информации / языка и само выводное знание, умозаключение. Инференция определяется как мыслительная операция, в результате которой человек способен выйти за пределы буквального/дословного значения единиц, разглядеть за рассматриваемы-
ми им языковыми формами больше содержания и определить, что из них следует, вытекает, используя опыт обыденного сознания» [1: 33].
Именно на стадии инференциальных операций проявляются культурные различия и может происходить то варьирование смысла, которое, опираясь на кодовую основу в виде языковых знаков, проходит через соотнесение когнитивных структур коммуниканта с сиюминутным восприятием ситуации общения. Не случайно, таким образом, по мнению М. Макарова, инференции могут основываться как на логическом следствии, так и на контекстной информации, социокультурных знаниях, нормах и принципах коммуникативного воздействия [3]. Умберто Эко описывает эту мыслительную операцию с помощью словосочетания «инференциальные прогулки», тем самым подчеркивая многофакторную его природу [5].
Главным направляющим вектором инфе-ренции служат именно социокультурные схемы, задающие соотношение эксплицитной знаково-сти и контекста. Именно они сужают максимально возможное количество интерпретаций до некоего рабочего минимума. Эдвард Холл в книге «Beyond Culture» («По ту сторону культуры») пишет, что культура определяет то, на что мы обращаем внимание и что можем игнорировать, и в соответствии с этим разграничением ученый выделяет категорию контекстуальности как одну из базовых для классификации культур [6:85].
Процесс коммуникации в каждой культуре различается своим менталитетным восприятием и «чтением контекста». Высказывания могут включать в себя скрытую информацию, и в зависимости от ситуации, в которой происходит общение, собеседник должен понимать этот замысел, чтобы коммуникация совершилась. Согласно теории Холла, чем больше контекстуальной информации необходимо для понимания социальной ситуации, тем выше контекстуальность культуры. Холл останавливается на дихотомии высококонтекстуальная / низкоконтекстуальная культура. Холл называет следующие факторы как определяющие успеха интеркультурного «интерфейса» [7]: чем выше контекстуальность культур, тем сложнее интерфейс; чем дальше культуры друг от друга на шкале
контекстуальности, тем сложнее интерфейс; если в культуре более развита система иерархии, то интерфейс сложнее; простые, низкоконтекстуальные системы общения в меньшей степени представляют проблемы интерфейса по сравнению со сложными матрицами, в которых успех коммуникации зависит от межкультурной компетентности и таланта коммуникантов.
У носителей так называемой высококонтекстуальной культуры и у носителей культуры низкоконтекстуального типа имеются разные механизмы общения. Что касается контекстуально-сти, то японская и американская культуры стоят на противоположных концах спектра. В то время как американская культура низкоконтекстуальна, японская, напротив, высококонтекстуальна. Что именно понимается под этой категорией? В высококонтекстуальных культурах многое «подразумевается», в коммуникации присутствует больше имплицируемой информации, у носителей этой культуры контекст общения воспринимается шире. Например, в Японии даже деловые контракты значительно короче, чем в США, потому что некоторые пункты договора «подразумеваются». Категория контекстуальности отражает то, как и какие средства коммуникации используют представители тех или иных культур. В культурах низкоконтекстуального типа принципиально важное значение имеет содержание сообщения, т. е. именно слова, которые произнесены. Поэтому коммуникация в таких культурах слабо связана с контекстом: незначительную роль играет ситуация, в которой происходит общение. Даже без учета контекстуальных обстоятельств смысл высказываний понимается, так как все четко сказано. В таких культурах речевые навыки высоко оцениваются и наблюдается стремление их развивать с помощью «self help» (саморазвитие) книги.
Низкоконтекстуальным культурам Холл противопоставляет культуры высококонтекстуального типа. В процессе коммуникации в таких культурах значительная часть замысла сказанного заключена в контексте и слова несут лишь небольшую его часть. В высококонтекстуальных культурах трудно понять смысл сказанного исходя только из произнесенных слов. Для этого необ-
ходимо учитывать ситуацию, в которой эти слова произносятся. Ситуация, которую Холл называет внешним контекстом (external context), состоит из следующих экстрасловесных факторов: статус собеседников (возраст, экономический и социальный статус, уровень образования. В высококонтекстуальных культурах собеседники остро ощущают наличие иерархии); место, где происходит общение. Вместе с внешним контекстом Холл выделяет внутренний контекст, который состоит из следующих элементов: фоновые знания; знания о правилах коммуникативого поведения, наиболее типичных и принятых в культуре.
Итак, вслед за Холлом, контекстом мы называем совокупность всех обстоятельств, которые существуют помимо сказанного и помогают адекватно интерпретировать сказанное.
Холл пришел к выводу, что коммуникация в высококонтекстуальных культурах по сравнению с низкоконтекстуальными культурами более «экономная», «быстрая», «эффективная» и «удовлетворяющая» Но необходимое программирование для участия (или подготовка) в процессе такой (высококонтекстуальной) коммуникации требует времени. Если это программирование не осуществляется, то коммуникация не совершается [Там же: 101] (перевод Балачандран).
Важность так называемого «программирования» острее ощущается в интеркультурной коммуникации. В низкоконтекстуальных культурах наблюдается нежелание обмениваться ненужной информацией, «нужная» — это та минимальная информация, которая необходима для совершения какого-либо коммуникативного акта. Представители высококонтекстуальных культур склонны к обмену информацией о себе, окружающих, собеседнике. Например, реплики «У Петровых родился второй сын», «Соседкину племянницу в больницу положили» могут вызвать недоумение у представителей низкоконтекстуальных культур, так как «информация» такого рода считается «ненужной». Реалии, которые в высококонтекстуальных культурах (ВКК) воспринимаются как первостепенно значимые, в низкоконтекстуальных культурах (НКК) могут восприниматься как периферийные, неуместные.
В НКК наблюдается прямое выражение смыслов, которое представители ВКК могут ин-ферировать как «холодность» или «вульгарность». В то же время двусмысленность, характерная для коммуникации ВКК, может представителям НКК казаться смысловой неопределенностью, нерешительностью и вызывать раздражение.
Проявление низкоконтекстуальности иллюстрирует анкета для получения американской визы. Вопросы «Вы намерены участвовать в незаконной деятельности на американской земле?», «Вы террорист?» русскому человеку могут показаться смешными и наивно-избыточными. Но для низкоконтекстуальной американской культуры они актуальны, так как вся информация должна быть эксплицитно выражена.
Уровень контекста служит тем фундаментом, на котором базируется всё человеческое поведение (даже невербальное) [Там же: 92]. Американский лингвист Бернстин в книге «Elaborated and restricted codes: Their social origins and consequences» останавливается на бинарности «restricted» и «elaborate» кодирования в языке, которое сопоставимо с идеями Холла. Подчеркивая важность контекста, Бернстин пишет, что в зависимости от степени контекстуальности лексика, синтаксис и даже фонетические свойства сказанного меняются. В то время как в ситуации «restricted» кода, например в бытовом общении с близкими, фразы и слова сокращаются, слова глотаются, в ситуации elaborate кода, например в аудитории или на суде, все говорится с четкой артикуляцией.
Этот контекст очень важен даже в бытовом общении. Часто употребляемая в России при встрече гостей фраза «раздевайтесь» может вызвать у носителя другой культуры определенный дискомфорт и недопонимание. Русская культура на шкале контекстуальности занимает одну из верхних строчек. Просьба «раздевайтесь», которая, если верить толковым словарям, должна пониматься как «снимите с себя одежду», в контексте приёма гостей понимается как просьба снять верхнюю одежду.
Что касается, например, носителя английского языка, то он вряд ли сказал бы «Undress» в подобных случаях. Для носителя восточной
культуры, скажем, индийской, контекст совсем теряется, так как в Индии другие климатические условия, и слово «раздевайся» в значении «сними куртку и сапоги» не употребляется.
Приведем пример диалога молодых женщины и мужчины, носителя русской культуры (коммуникант Р), с одной стороны, и носителя индийской (коммуникант И) — с другой:
И: Что Вы будете делать сегодня вечером?
Р: Ничего не делаю (улыбаясь отвечает девушка).
На этом закончился разговор. Вопрос «Что Вы будете делать сегодня вечером?» расценивается адресующей стороной как предложение дружбы посредством обмена информацией о личном времяпрепровождении. Носитель же русской культуры воспринял этот вопрос как предложение провести время вместе. Последовавший ответ «Ничего не делаю», содержащий невербально ожидание, вызвал, в свою очередь, молчание, так как был воспринят как отказ от вступления в ближний круг общения. Следует отметить, что эти реплики — часть полилога, в нем участвовали еще два представителя индийской культуры, владеющие русским языком, они рассказывали, что намерены делать вечером. Русская и индийская культура занимают верхние строчки на шкале контекстуальности. Представители обеих культур читали подтекст в словах собеседника и неверно интерпретировали речевую интенцию друг друга. Итак, коммуникативная неудача особенно остро ощущается носителями высококонтекстуальных культур именно в силу глубины инференции и возможной разнонаправленности её вектора.
Степень контекстуальности культуры наиболее очевидно проявляется также при переводе анекдотов с одного языка на другой. Носители высококонтекстуальной культуры интуитивно понимают то, что для носителя низкоконтектсу-альной культуры требует экспликации. Многие советские анекдоты непонятны западному человеку именно в силу своей высококонтекстуаль-ности. В качестве примера возьмем один таких анекдотов:
Огромная очередь. Последний — мужчина. Подбегает женщина.
— Что дают?
— Рем-бранд-та
— Ой, а это лучше кримплена?
— Не знаю. Еще не пил.
Иностранцам анекдот не понятен из-за отсутствия понимания «внутреннего контекста».
Рассмотрим пример ситуации интеркультурного общения между американцем (коммуникант А) и русским (коммуникант Р):
Р: Пошли завтра в кино.
А: Завтра я занят.
На этом разговор закончился. Русскому человеку ответ американца показался грубым и продемонстрировал его нежелание к общению с русским. Русский как представитель высококонтекстуальной культуры подсознательно ищет подтекста и в итоге видит за этими словами отказ от близкого общения. Но для культур низкоконтекстуального типа этот ответ — стандартная реплика, он выражает занятость собеседника.
В русской лингвокультуре ожидается объяснение причины занятости — «Завтра я занят, брат приезжает» (пример Н. И. Формановской) или альтернативное предложение — «Завтра я занят, давай пойдем послезавтра».
Следующая ситуация далее демонстрирует инференцию представителем ВКК нейтральной реплики русской речи как имеющей негативный оттенок. Араб (коммуникант А) и румынка (коммуникант Р) гуляют в парке в Москве. Они встречаются, общаются на русском языке. У араба есть друг, земляк, кому он доверил важное дело: друг должен был отнести важный документ в посольство от его имени. Спустя какое-то время он звонит своему другу, но не дозванивается. Диалог следующий:
Р: Что случилось? Он не берет трубку?
А: Он мой близкий друг, мы как братья, не смей так говорить.
Р: (думая, что он не расслышал) Я просто спросила, что он трубку не брал что ли?
А: Все вы женщины такие, хотите, чтобы братья ссорились.
Ситуация не была выясненной, в итоге отношения охладились.
Реплика «не брать трубку» носит нейтральный семантический характер, не име-
ет негативной оценки называемого действия. Продемонстрируем это на следующих примерах, взятых из современной литературы:
1. Позвонила отцу. Он долго не брал трубку. Когда ответил, я сразу поняла, что он пьян, хотя был полдень (М. Шишкин. «Письмовник»).
2. Он дважды звонил переводчику, но никто не брал трубку (М. Гиголашвили. «Черное колесо»).
3. Наконец она поставила дело таким образом, что выходные, праздники и отпуска она проводит где-то с подругами или «с подругами», а он тщетно трезвонит ей по мотелям-отелям, не находит ночами и упрекает по утрам, мол, где и с кем она была и почему никто не брал трубку в пять часов. (М. Гиголашвили. «Экобаба и дикарь»)
4. Рита кинулась звонить Аське домой, но у той никто не брал трубку, а минут через двадцать появилась и сама красавица (Д. Донцова. «Уха из золотой рыбки»).
Арабская культура — высококонтекстуальная, где мужская солидарность ценится высоко, вмешательство женшин в мужские дела не приветствуется. Глагол «брать» подразумевает намеренность действия. Поэтому при интерпретации «не» перед глаголом может быть понято, как сознательное намерение не совершать данное действие. С нашей точки зрения, возникает феномен «ложной имплицитности», т. е. «появление «воображаемой имплицитности» там, где ее нет. Неудивительно, что человек, не носитель русского языка, может пропустить нюансы интонации (даже если они были правильно использованы иностранным собеседником) и интерпретировать эту реплику как «друг специально не ответил на звонок, потому что не хотел».
Каждый язык выбирает собственные средства для отображения определённого фрагмента действительности, в русском языке в основу наименования данного действия, вернее его отсутствия, положена трехчастная грамматическая конструкция субъект-действие-объект (он берет/ не берет трубку), которая предполагает сознательный отказ. По-арабски в подобной ситуации говорится: «никто не отвечает» или «не отвечает» без местоимения «он», и «семантическое отсутствие обвинения» смягчает ситуацию. Английское также существует «the call went unanswered» нейтрально, отсутствует намерение совершать данное действие.
Различие между тем, о чем говорящий непосредственно сообщает, и тем, что он может подразумевать, является важнейшим фактором интеркультурного диалога. Как нам кажется, специфика инференции во многом зависит от степени кон-текстуальности культуры коммуникантов. Если обе культуры низкоконтекстуальные то, на наш взгляд, вероятность неправильной инференции и, следовательно, конфликта уменьшается. Если степени контекстуальности разные, то, как было показано выше, увеличивается риск неправильной инференции, в силу присутствия/ожидания подтекста. В случае когда обе культуры высококонтекстуальные, вероятность неверной интерпретации повышается в связи с возможной разнонаправлен-ностью вектора инференции. Поскольку русский язык — язык высококонтекстуальной культуры, он позволяет реализовывать различные виды ин-ференции представителям других культур.
ЛИТЕРАТУРА
1. Краткий словарь когнитивных терминов / Под ред. Е. С. Кубряковой. М., 1996.
2. Кубрякова Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М., 2004.
3. Макаров М. Основы теории дискурса. М., 2003.
4. Прохоров Ю. Е., Стернин И. А. Русские: коммуникативное поведение. М., 2007.
5. Эко У. Роль читателя: исследование по семиотике текста. СПб., 2007.
6. Hall E. T. Beyond Culture. New York, 1989.
7. Hall E. T., Hall M. R. Hidden Differences: Doing Business with The Japanese (1990). URL: http://www.internationalforum. com/Articles/hidden_differences%20by%20Hall.htm
REFERENCES
1. Kubriakova E. S., Dem'iankov V. Z., Luzina L. G. (1996) Kratkii slovar' kognitivnykh ter-minov pod redaktsiei E. S. Kubriakovoi [Concise Dictionary of Cognitive Terms Edited by E.S. Kubryakova]. Moscow. (in Russian)
2. Kubriakova E. S. (2004) Iazyk i znanie: Na puti polucheniia znanii o iazyke: Chasti rechi s kognitivnoi tochki zreniia. Rol' iazyka v poznanii mira [Language and Knowledge: On the path to knowledge of language: Parts of speech from a cognitive point of view. The role of language in understanding the world] Moscow. (in Russian)
3. Makarov M. (2003) Osnovy teorii diskursa [Fundamentals of discourse theory]. Moscow. (in Russian)
4. Prokhorov Iu. E., Sternin I. A. (2007) Russkie: kommunikativnoe povedenie [Russians: communicative behavior]. Moscow. (in Russian)
5. Eko U. (2007) Rol'chitatelia: issledovaniepo semiotike teksta [The role of the reader: a study on semiotics of text]. St. Petersburg. (in Russian)
6. Hall E. T. (1989) Beyond Culture. New York. (in English)
7. Hall E. T., Hall M. R. (1990) Hidden Differences: Doing Business with The Japanese. New York. Available at: http://www.internationalforum.com/Articles/hidden_differences%20by%20Hall.htm (accessed 29.12.2016). (in English)
