CC BY
423
2019.03.002. МИХЕЛЬ Д.В. РЕЦ. НА КН.: СТАРР Ф. УТРАЧЕННОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ: ЗОЛОТОЙ ВЕК ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ ОТ АРАБСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ ДО ВРЕМЕН ТАМЕРЛАНА / Пер. с англ. - М.: Альпина Паблишер, 2017. - 574 с.
Ключевые слова: Центральная Азия; цивилизация; города; ислам; культура; наука; философия; Просвещение.
Стивен Фредерик Старр - руководитель Института Центральной Азии и Кавказа при Высшей школе международных отношений им. пола Нитце в Университете Джонса Хопкинса; один из ведущих американских исследователей Большой Центральной Азии, в которую он включает наряду с пятью бывшими советскими среднеазиатскими государствами - Туркменистаном, Таджикистаном, Узбекистаном, Кыргызстаном и Казахстаном, также Афганистан, Пакистан, Восточный Иран и западную часть Китая (Синьцзян). Старр известен своей идеей о необходимости учреждения Партнерства для Центральной Азии, которое бы осуществлялось при политической поддержке США и было бы нацелено на решение широкого комплекса экономических, геополитических и гуманитарных проблем, а также способствовало упрочению мира во всем регионе, в первую очередь в Афганистане. Опубликованная работа посвящена тем страницам истории Центральной Азии, которые нередко уходят на второй план, - эпохе центрально-азиатского Просвещения, с ее великими учеными и философами, и их могущественными покровителями. В предисловии к книге Старр пишет: «Я написал эту книгу не потому, что знал ответы на поставленные в ней вопросы, и даже не потому, что обладаю особыми знаниями по множеству затронутых в ней тем. Просто мне самому хотелось бы прочитать такую книгу. Я бы предпочел, чтобы ее автором стал кто-то другой. Тогда я мог бы наслаждаться чтением, а не писать сам. Но никто не взялся за такой труд» [с. 13].
Эпиграфом к книге автор избрал слова пророка Мухаммеда из хадиса, записанного Абу Исой ат-Тирмизи (824-892), которые были начертаны над входом в медресе в Самарканде, построенном правителем и астрономом Улугбеком около 1420 г.: «Стремление к знаниям - обязанность каждого мусульманина» [с. 10]. Это изречение проходит лейтмотивом через всю книгу, стремясь разрушить широко распространенное представление о том, что ислам не
благосклонен к науке. Своей книгой Старр пытается восстановить историческую справедливость и показать (во всяком случае западному читателю), что на протяжении весьма долгого времени Центральная Азия заслуженно оставалась экономическим и культурным центром Евразии, если не всего Старого Света. «Карты, сфокусированные на Европе или Азии, отображают Центральную Азию как отдаленную периферию... снимок со спутника представляет это место так, как его воспринимали в течение почти двух тысячелетий: Центральная Азия находится в самом центре Евразии и является узлом всевозможных коммуникаций» [с. 34]. «Регион, который многие упорно рассматривают как периферийный и отсталый, был в течение многих веков центром политики и экономики, центром науки, философии и научной жизни Евразии» [с. 493].
Центральная Азия, о которой идет речь, - это «мир тысячи городов», образованный прямоугольником со сторонами приблизительно 1000 на 800 км. Его западная граница проходит по линии Нишапур, Тус, Гургандж (Куня-Ургенч), северная - Гургандж, Яссы, Тараз (Талас), Суяб (Ак-Бешим), восточная - Суяб, Баласагун, Кашгар, Лахор, южная - Лахор, Кандагар, Зарандж. В центре этого прямоугольника, образованном пересечением диагоналей, сходятся границы нынешних Афганистана, Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана, и там же расположилось целое созвездие великих древних городов - Балх, Термез, Пенджикент, Самарканд и Кеш (Шахрисабз) - родина Тамерлана [с. 36]. Хронологические рамки повествования определены подзаголовком книги: «от арабского завоевания до времен Тамерлана», но факты, представленные в книге, разумеется, выходят за эти границы. Начало уходит в глубокую древность: в Афганистане начали добывать лазурит, продаваемый затем в Индию и Египет (3500-3000 гг. до н.э.), основным видом транспорта стал двугорбый верблюд (1100-1000 гг. до н.э.), в Персии начал проповедовать Зороастр (тогда же), Александр Великий, разрушив Персеполь, начал поход в Центральную Азию и Афганистан (329-326 гг. до н.э.), начало продажи китайского шелка на Запад и развитие шелководства в Центральной Азии (114 г. до н.э.) и т.д. Финальные эпизоды обращены к деяниям исторических преемников империи Тамерлана - Великих Моголов в Индии, иранских Сефевидов и турецких Османов, создавших три могуще-
ственных исламских государств, называемых еще «пороховыми» или «воюющими империями»; но при этом все три оказались в стороне от новых культурных достижений и утратили наследие собственного великого Просвещения: Акбару из династии Великих Моголов показывают шрифты для печати книг на персидском, но он не внедряет новую технологию (1575), уроженец Дамаска астроном Такиюддин аш-Шами уговаривает султана финансировать обсерваторию в Константинополе по образцу обсерватории Улугбека (1576), Ватикан отправляет печатный станок с арабскими литерами в Исфахан (1620-е) [с. 27-33].
Центральная Азия - это, прежде всего, персидский, арабский и тюркский миры, слившиеся воедино, родина или восприемница сразу нескольких мировых религий - зороастризма, иудаизма, буддизма, христианства, ислама. Кроме того, это регион, давший миру большое число технологических инноваций, важнейшая из которых - развитые системы орошения почвы; без них было бы невозможно земледелие и существование многочисленного населения. Еще одна, столь же значимая, - использование верблюдов-бактрианов для переноса грузов; эти животные прекрасно служили развитию торговли, в особенности в суровых пустынных условиях, когда использование колеса было невозможным. «Бактриан может нести до 226 кг и, следовательно, караван из тысячи верблюдов может везти очень много. В 3500 году до нашей эры самым прибыльным грузом на евразийской земле был блестящий синий лазурит, добываемый в Афганистане... Начавшись с вывоза драгоценных металлов и камней, торговля расширилась, охватив все производства и товары, которыми можно было прибыльно торговать» [с. 72-73]. Но прежде всего «Центральная Азия была землей городов. Задолго до арабского завоевания самый известный греческий географ Страбон, живший в I веке до нашей эры, описал сердце Центральной Азии как "землю тысячи городов"» [с. 61]. Если взять для примера такой город, как Балх, то по любым меркам он «был одним из величайших городов древнего мира в поздние времена; его городские стены опоясывали примерно 4,5 кв. км земли, а внешние стены, защищавшие пригородный район и сады, были более 120 км в длину». «Только одна цитадель. была. в десять раз больше площади древней Трои». «Балх был идеально расположен вдоль главного пути через Афганистан в Индию и на
запад к Средиземному морю». «Римские авторы описывали Балх как сказочно богатый город» [с. 62]. Не менее богаты и грандиозны были другие городские центры Центральной Азии. Обычно города здесь «были окружены несколькими кольцами стен, внешнее из которых предназначалось для того, чтобы не допустить вторжения кочевников и задержать песок» [с. 63]. Города были населены предприимчивым населением, которое имело богатый опыт взаимодействия с другими народами, успешно занималось земледелием, ремеслами и торговлей на дальние расстояния, придерживалось рационального мышления. Задолго до арабского нашествия и принятия ислама в городах региона сложился собственный, хорошо узнаваемый образ жизни. «Эти люди знали мир лучше, чем их правители, привыкли сами принимать решения и платили достаточное количество налогов, чтобы заставить правителей с ними считаться» [с. 76].
Особой чертой центрально-азиатской жизни с давних пор было взаимодействие горожан с кочевниками. После того, как около 1000 г. до н.э. был приручена лошадь и около 300 г. до н.э. появились жесткое седло и стремя, кочевое население Центральной Азии быстро превратилось в высокомобильное войско, обладающее преимуществом над пешими войсками любого противника. Однако жители городов сумели достигнуть важного для себя компромисса со своими беспокойными соседями. Города покупали у кочевников лошадей, свежее мясо, ковры и седла, продавая им изделия городских ремесел, в особенности посуду и хлопчатобумажные ткани. Кроме того, кочевники регулярно нанимались на службу в армии правителей городов. Так возникла «взаимная зависимость между степью и городом, пастухами и крестьянами, тюрками и персами. Со временем этот межкультурный обмен превратился в сосуществование» [с. 86].
Пребывая в постоянном контакте с народами Индии, Китая, Ближнего Востока, налаживая непростые, но взаимовыгодные отношения с кочевниками, жители Центральной Азии выработали у себя способность искать и находить полезные новшества, научились применять то, что узнавали у других. Это касалось не только технологий, но и гуманитарных идей - правовых, религиозных, философских, научных. «Столетиями трудясь на земле, геодезисты-практики разработали методы измерения стандартных и не-
стандартных полей, способы расчета их общей площади и так далее... Естественным способом было обобщить известные походы в геометрии, выработать первую систему практической алгебры, создать тригонометрию. Легкость, с которой позже математики из этого региона и повсюду в Центральной Азии смогли изложить принципы решения алгебраических уравнений второй и третьей степени, во многом обязана знаниям, которые они накопили, чтобы решать практические задачи на полях» [с. 95].
Оценить уровень развития гуманитарных идей в Центральной Азии периода, предшествующего арабскому завоеванию, все еще достаточно сложно. Вплоть до 1950-х годов мир не знал о существовании письменного согдийского, бактрийского и хорезмий-ского языков. Количество найденных фрагментов древних текстов все увеличивается. Выполненные переводы позволяют судить о том, что доисламская Центральная Азия обладала развитыми формами поэтической культуры, медицинскими знаниями. «Доктора доисламской эпохи в Центральной Азии были хорошо осведомлены о западных практиках, а также о ведической медицине Индии. Двадцать семь медицинских текстов на санскрите было обнаружено в сухих песках, скрывавших руины древнего города Куча в Синьцзяне» [с. 96].
Спектр религиозных идей в доисламскую эпоху был также широк. Наиболее массовой религией был зороастризм - первая религия, которая «проповедовала доктрины личного выбора, рая и ада, будущего воскресения тела, общего Страшного суда и вечной жизни воссоединившихся души и тела» [с. 100]. На рубеже двух эр широко распространились греческие религиозные верования, буддизм, манихейство, христианство. Все они мирно сосуществовали, способствуя культурному диалогу и выгодному взаимному обмену идеями. Соперничество персидских Сасанидов с Византией привело к тому, что правители Персии стали открыто поощрять создание философских школ на своей территории. В Нисибине обучались тысячи людей со всей Центральной Азии, в Гундешапуре велась грандиозная работа по переводу греческих и сирийских философских текстов на персидский язык (пехлеви), которые позднее будут переведены и на арабский. «Эти ревностные переводчики обратили свое внимание и на индийские работы по математике, астрологии и астрономии, а также на китайские медицинские тек-
сты» [с. 115]. Интеллектуальная жизнь Центральной Азии до прихода арабов была насыщенной. «Многие образованные и грамотные люди обменивались не только новостями, но и мнениями. За арабским завоеванием последовал хаос, который замедлил интеллектуальное развитие на сто лет. Но когда жизнь вернулась в нормальное русло, в Центральной Азии снова расцвело гораздо более оригинальное и инновационное мышление, чем где-либо еще на земле» [с. 122].
Арабское вторжение в Центральную Азию проходило в несколько волн. С первой волной вторжения (сер. VII в.) регион справился: важную роль сыграло не только то, что Хорасан, Сис-тан, Мерв и Бухара оказали захватчикам серьезное сопротивление, но и то, что среди самих арабов произошел раскол, и часть арабского войска выступила против халифа. Но вторая волна арабского натиска стала разрушительной. Новый наместник в регионе арабский полководец Кутейба ибн Муслим начал многолетнюю методичную войну против Хорасана и территорий к северу от Оксуса (Амударьи), объявив ее «джихадом». Он не только использовал в свою пользу внутренние раздоры центрально-азиатов, но и прибегал к невероятным жестокостям. Параллельно с этим шло преследование местных религий и грубо насаждался ислам. По его приказу разрушались зороастрийские храмы и сжигались библиотеки. В столице Хорезма, Кате, были уничтожены все книги на хорез-мийском языке, включая научную и художественную литературу. «Великий ученый Бируни назвал это преступлением против культуры» [с. 131].
После смерти Кутейбы арабское продвижение в Центральную Азию приобрело новую направленность. В конфликте между фанатичными Омейядами и более умеренными Аббасидами регион выбрал сторону Аббасидов и, фактически, привел их к власти в халифате. «Зависимость халифа от Центральной Азии и ее жителей дала возможность этому региону (одному среди всех территорий завоеванных арабами) поддерживать свою социальную и экономическую систему в нетронутом состоянии. Это гарантировало, что центральноазиатская культура продолжит процветать, что она сохранит большую часть своей былой силы и характера и. окажет значительное влияние на сам халифат» [с. 142].
Основание Багдада в 762 г. способствовало перенесу значительной части культурной жизни в новую столицу халифата. По мнению Старра, этот город во многом был создан по образцу цен-тральноазиатского Мерва, продолжавшего оставаться важным центром возникшего благодаря арабам исламского мира. Первые халифы - аль-Мансур, Харун ар-Рашид - хотели видеть свою столицу процветающей и покровительствовали искусствам и поэзии. Семья Бармакидов из буддистского Балха, политически и интеллектуально поддерживающая халифов, взяла на себя заботу о превращении Багдада в крупный научный центр. Благодаря их заботам в Багдаде началась работа по переводу древнегреческих текстов на арабский язык. Из Гундешапура прибыла большая группа переводчиков, которые прежде работали для персидских Сасанидов. Параллельно велась работа по переводу буддистских текстов с санскрита. «Бармакиды сконцентрировали свое внимание на естественных и гуманитарных науках, где блистали ученые иранского и тюркского происхождения. В течение нескольких веков этот род выступал в качестве культурных посредников между Индией и Центральной Азией» [с. 149]. Не все из наследия греков было переведено на арабский. Главное внимание уделялось трудам математиков, ученых и философов, однако были проигнорированы работы трагиков, комедиографов, историков. Не была переведена «Политика» Аристотеля, а также все работы с латинского языка. Остается только догадываться, как бы повлияли на арабскую культуру сочинения Цицерона, Сенеки и Марка Аврелия, если бы они стали известны мусульманским читателям.
При халифе аль-Мамуне в Багдаде был создан Дом Мудрости - своеобразное подобие академии наук, хотя, как полагает Старр, масштаб деятельности этого учреждения был более скромен, чем позднее об этом считали. В нем велась переводческая работа, свозились книги со всего мира, а также собирались ученые того времени, в том числе такие выдающиеся математики, как Ахмед и Хасан ибн Муса, известные как Бану Муса (Сыны Мусы). Ученые Дома Мудрости не только занимались исследованиями, но и участвовали в решении практических задач, например проектированию каналов. При аль-Мамуне в Багдаде разыгрался и первый идеологический конфликт. Свободолюбивый почитатель разума халиф аль-Мамун ввязался в борьбу с багдадскими богословами и
даже создал своеобразную «инквизицию» для выявления фанатично настроенных подданных. В результате «попытка обогатить и расширить ислам идеями ученых людей прошлого. закончилась сужением веры и поляризацией мусульман относительно вопросов свободы и использования разума» [с. 163].
Хорезм, Бухара, Хорасан и другие области Центральной Азии были родиной многих выдающихся ученых, философов и поэтов. Личная неустроенность, вызванная политической нестабильностью или вторжениями иноземных завоевателей, часто вынуждала их покидать родные места и искать покровительства у знатных лиц и правителей за пределами своей родины. Великий аль Хорезми (780-850), покинув Хорезм, почти полвека провел в Багдаде, где систематизировал алгебру и дал ей название. Предложенный им метод решения линейных и квадратных уравнений определял характер этой науки в течение последующих 500 лет. «Он открыл область сферической тригонометрии, убедил арабов, а затем и европейцев принять индийскую (сейчас неверно называемую арабской) десятичную систему чисел, ввел в употребление ноль. и отрицательные величины... Аль-Хорезми собрал данные о точных значениях широты и долготы для 2402 мест на Земле -значительно больше, чем кто-либо до него» [с. 177]. В качестве географа он существенно расширил представления современников об известном им мире, впервые представил Индийский и Атлантический океаны как массу открытой воды, а также отобразил на карте то, что сейчас называется Тихим океаном. Все работы аль-Хорезми на арабском исчезли, но благодаря Аделарду Батскому, Роберту Честерскому и Герарду Кремонскому, которые перевели его труды на латинский язык, наследие хорезмийца дошло до наших дней.
В эпоху, наступившую после смерти аль-Хорезми, начался период бурного развития философии. «Повторное открытие и перевод на арабский язык древнегреческих текстов привели к появлению еще большего количества вопросов, чем ответов, поскольку древние писатели заново поднимали многие философские проблемы, решение которых, как казалось, содержалось в откровениях пророка Мухаммеда» [с. 185]. Аль-Фараби (870-950), прозванный «вторым учителем», полностью классифицировал все науки и создал твердую основу для всех областей знаний. При этом он рас-
ширил область, открытую для рациональных исследований, став подлинным зачинателем «фальсафы» в исламском мире. Помимо увлечения философией он был глубоко увлечен музыкой. Согласно Старру, с этим связан вопрос: был ли он персом или тюрком? [с. 191]. До переезда на Запад аль-Фараби провел четверть века в Центральной Азии, где получил образование; там он успешно пользовался согдийским языком - языком международного общения в тогдашней Центральной Азии, совершенно неизвестном в Багдаде. Аль-Фараби был знатоком шести языков. Он внес вклад во множество областей знания - от метафизики и этики до музыки и психологии, считая ключом ко всем областям познания логику. Большинство своих трудов он посвятил анализу идей Аристотеля, Платона и неоплатоников, а его «Трактат о взглядах жителей добродетельного города» можно рассматривать как наиболее успешную попытку «натурализовать» «Государство» и другие политические тексты Платона в контексте ислама. Представленный в рамках «Трактата» идеальный правитель-философ показан им как духовный глава исламского общества, имам; в то же время это сочинение может быть рассмотрено как критика «принципа джихада, который Багдад практиковал в то время» [с. 196].
Начиная с IX в. и вплоть до монгольского нашествия в первой половине XIII в. важнейшим центром философской, политической и научной жизни исламского мира был г. Нишапур, который сменил древний Мерв в качестве столицы Хорасана. Это был крупнейший торговый центр, по размерам намного превосходивший тогдашний Лондон и остальные города, как Запада, так и Востока. При Абдаллахе из династии Тахиридов, сделавшего его своей столицей, на обучение в города отправляли даже детей из бедных крестьянских семей. Города Хорасана стали средоточием развития разного философского вольнодумства, дав миру таких ярких личностей, как ар-Рази, ар-Раванди, Сиджистани. В Ниша-пуре, однако, были сильны и традиционалисты. Их полемика со сторонниками скептицизма стала важной страницей в истории развития религиозно-философской мысли всего исламского мира. Центром поэтической мысли в эти столетия был Тус - город с сильными зороастрийскими традициями, важный оплот антиарабского сопротивления, родина Фирдоуси (934-1020). Поэт отдал 30 лет своей жизни созданию «Шахнаме». По своим размерам -
55 000 двустиший - эта эпическая поэма многократно превосходит творения Гомера и Вергилия, а по своему содержанию может считаться примером художественного осмысления всей иранской истории; причем большая часть излагаемых в «Шахнаме» событий развивается не на территории современного Ирана, а за Амударь-ей, на землях Центральной Азии.
Ослабление правителей Хорасана в Нишапуре в самом конце IX в. способствовало быстром подъему династии Саманидов -влиятельной семьи из Афганистана (местечко близ Балха), исповедовавшей буддизм. Приняв ислам, Саманиды укрепили свои позиции и обосновались в Бухаре, которую вскоре сделали полностью независимой от Багдада. При эмире Исмаиле Самани и его потомках государство Саманидов достигло наивысшего расцвета, превратив всю Центральную Азию в мировой центр торговли и производства. «Саманидская бумага долгое время служила эталоном для всего Старого Света» [с. 232]. В их государстве иранцы занимались преимущественно ремеслом и торговлей, тогда как армия сплошь состояла из тюрок. В дальнейшем это привело к появлению собственно тюркской правящей династии - газневидов, которые происходили из афганского г. Газни. Самый известный из них эмир и падишах Махмуд Газневи (971-1030), решивший называть себя еще и султаном, в самом конце Х в. смел власть Саманидов и построил новое мощное государство, простиравшееся от Тегерана на западе до Лахора на востоке, от Аральского моря на севере и до Аравийского моря на юге.
При Саманидах в Центральной Азии продолжался расцвет культурной жизни, языками, на которых создавались ученые труды, были персидский и арабский. В религиозной жизни процветало многообразие. В Бухаре при Саманидах появился собственный «Дом мудрости», не менее значительный, чем в Багдаде, куда в 996 г. в возрасте 16 лет впервые был допущен Ибн Сина (9801037). Основой бухарского «Дома мудрости» была грандиозная библиотека. Она была сожжена спустя несколько лет после вторжения в Бухару войск Махмуда Ганеви.
При Саманидах в Бухаре наметился раскол между кругами консервативных улемов, придерживающихся суннизма, и правящей элитой, которая придерживалась исмаиилизма - того течения внутри шиизма, для которого была характерна особая смесь ра-
ционализма и мистицизма. Именно в этой среде вырос и воспитывался Ибн Сина. В отличие от своего брата Али он открыто не присоединился к исмаилитам, но всегда был близок их убеждениям. Всю жизнь его интересовало, что можно постичь с помощью разума, освещенного «святостью божественной силы» [с. 253]. Уже в юности он получил признание как философ, знаток трудов древних ученых. Среди всех его критиков и оппонентов единственно сопоставимым с ним по значимости был Бируни (973-1050). В течение двух лет (998-999) эти два молодых титана мысли вели между собой спор, по целому ряду философских и естественнонаучных вопросов. Этот спор выявил различие в их позициях -большую склонность Ибн Сины опираться на логику и откровение и склонность Бируни опираться на количественные вычисления и наблюдения. «Оба были вольнодумцами. но позже Ибн Сина немного отступил, предложив метафизическое объяснение, которое, как он надеялся, совместит несовместимое - науку и откровение» [с. 258]. После этого спора оба ученых решили сосредоточиться на тех сферах знания, в которых каждый был сильнее другого: метафизика и медицина - для Ибн Сины, астрономия, физические и социальные науки - для Бируни.
Падение Бухары вновь вывело, хотя и ненадолго (992-1017), на первое место Хорезм. На этот раз главным культурным и научным центром стала его новая столица Гургандж (Куня-Ургенч), которая расцвела в правление Мамунидов. До того, как Хорезм был окончательно завоеван Махмудом Газневи, в Гургандже бурно развивались все науки, а главными фигурами научной жизни Хорезма стали Ибн Сина и Бируни. Находясь в Гургандже, Ибн Сина в 1012 г. начал свою работу по написанию главного медицинского трактата всего Средневековья - «Канона врачебной науки», (которую продолжил писать в Хамадане и Исфахане. - Реф.). Как полагает Старр, многие данные в этой книге опирались на результаты хирургических операций, которые Ибн Сина мог свободно проводить в этом городе [с. 281]. Горячее желание султана Газневи заполучить при своем дворе главных звезд хорезмийской науки Ибн Сину и Бируни висело дамокловым мечом над обоими учеными многие годы. В конечном итоге Бируни вынужден был покориться и отправиться в восточном направлении, ко двору султана. Ибн Сина бежал дальше на запад, в Иран. Последние годы он подошел
очень близко к тому, чтобы связать религию и науку. Этим он вдохновил Фому Аквинского и несколько поколений его последователей на христианском Западе. Между тем в исламском мире эта попытка синтеза религии и науки вызвала острое сопротивление. Его выразителем стал аль-Газали из Туса (1058-1111).
Ибн Сина и Бируни достигли своего научного расцвета, находясь в изгнании. Его причиной было усиление тюркского государства Газневидов в Афганистане, а также подъем государства Караханидов в Баласагуне (современный Кыргызстан). В исламском мире роль тюрок с начала VIII в. постоянно возрастала. Правителями по-прежнему были арабские халифы, культура формировалась персами из Центральной Азии и Ирана, но армии повсеместно состояли из тюрок, и фактическая власть все больше переходила в их руки. Ученые, философы и поэты продолжали говорить и писать по-арабски и по-персидски. Тюркский ученый Махмуд аль-Кашгари, оказавшийся в Багдаде в 1072 г., был первым, кто попытался изменить ситуацию и ввести тюркский язык в пространство ученой культуры. Его деятельность в области картографии также была реформаторской. Он создал такую карту мира, центром которой были уже не Мекка или Багдад, а Баласагун -главный город государства Караханидов. Бывшие кочевники, Ка-раханиды, захватив цитадель Самарканда, вскоре превратились в покровителей архитектуры и строительного искусства. Всюду, куда приходили их победоносные армии, он воздвигали высокие минареты. «Караханидские правители запрещали исповедовать буддизм, но не трогали христиан и манихейцев, которые, в отличие от самих тюрок, умели вести торговлю» [с. 306]. Баласагун и другие их города, расположенные к западу от Тянь-Шаня на территории современного Кыргызстана и Казахстана, были мультикультурны-ми центрами. Юсуф Баласагуни - еще один видный деятель тюркской культуры. Он написал трактат «Благодатное знание», в котором глубоко осмыслил целый ряд этических, политических и религиозных вопросов. «Он сделал для тюркских языков то же, что Чосер - для английского, Данте - для итальянского, Лютер -для немецкого» [с. 314].
Создатель государства Газневидов султан Махмуд Газневи правил 33 года (997-1030). Все эти годы он вел войну. Созданное им государство было «военной машиной». Уже его современники
были обеспокоены тем, что «его правление может стать началом заката цивилизации региона» [с. 322]. При этом он был наследником высокой культуры Саманидов и Хорасана, поэтому хотя он и разрушил созданную в них культуру, она продолжала процветать при нем вопреки всему. В период правления Махмуда Газневи многие мусульманские мыслители начали испытывать сомнения относительно этической обоснованности священной войны. Его вторжение в Индию обернулось разграблением и массовой резней. Основным мотивом его действий была алчность, хотя он заявлял, что является мечом ислама. Будучи тщеславным, он последовательно собирал при своем дворе знаменитых ученых. Таким образом к нему попал Бируни, и всю жизнь он преследовал Ибн Сину. По той же причине он коллекционировал историков и поэтов, которые должны были прославлять его величие. Султан оказал свое покровительство и Фирдоуси, но между ними в конечном итоге возник конфликт, причины которого неизвестны - либо из-за скупости султана, отказавшегося вознаградить поэта за его «Шахнаме», либо из-за зависти других поэтов, либо по причине изменившихся религиозно-политических обстоятельств. Бируни, оказавшись на службе у деспотичного правителя из Газни, сумел извлечь из этого пользу. Он совершил путешествие в Индию, результатом чего стало появление его знаменитого сочинения «Индия» - наиболее значительной работы по средневековому обществознанию. «В «Индии» мы видим труд необычайно требовательного энциклопедиста, чей подход стал значительным шагом вперед в научном изучении культуры и общества» [с. 349]. Очевидно, наиболее значительным открытием, которое сделал Бируни, находясь при дворе султана, было открытие им Америки. Оно было осуществлено на аналитическом уровне. Осуществив целый ряд измерений, он пришел к выводу, что вся ширина Евразии занимает менее 2/5 поверхности земного шара. Он предположил, что природные силы и процессы, которые привели к образованию Евразии, могли произойти и на оставшихся 3/5 частях пространства. «Учитывая это, Бируни пришел к выводу, что где-то далеко за просторами океана между Европой и Азией должен быть еще хотя бы один ранее неизвестный земной массив (континент)... После Бируни еще 500 лет никто в Европе или Азии не применял такие аналитические инструменты к исследованию Земли» [с. 355-356].
Наиболее ярким критиком научного и философского рационализма в эту эпоху был аль-Газали. По его мысли, разум и логика не были важны для подлинных человеческих целей, а все научные и философские изыскания были пустым заблуждением. Своими оппонентами он избрал не только современников, но и предшественников, в том числе аль-Фараби, Ибн Сину, Бируни. Блестяще проделанная им работа по ниспровержению научных и философских авторитетов привела к тому, что всего полвека спустя после его смерти сторонники свободного разума в исламском мире вынуждены были отступать по всем фронтам. Но еще большее значение, чем искренняя борьба аль-Газали против рационализма, имело значение другое обстоятельство - окостенение мусульманского вероучения в ходе усилившегося раскола между суннитами и шиитами. Жизнь самого Газали пришлась на время возникновения и быстрого усиления государства Сельджукидов. При Сель-джукидах широко распространилась практика строительства гробниц знатных или святых людей. Сельджукиды меньше прочих исламских правителей интересовались развитием философии и науки. Тем не менее султан Мелик-шах и его визирь Низам аль-Мульк оставили свой след и на этом поприще: в Исфахане благодаря их стараниям была возведена большая обсерватория, управлять которой был назначен Омар Хайям (1048-1131), специально привезенный для этого из Центральной Азии. Нишапур, откуда прибыл Хайям, в это время был городом, где кипели религиозно-философские споры и трудились много ученых. Аль-Газали, который сделал так много для критики вольнодумства и рационализма, в 1095 г. испытал серьезный духовный кризис. Он вышел из него обновленным и глубоко погрузился в суфизм, придя к выводу о том, что для человека исключительно важен его собственный духовный опыт и что в общении с Богом человек может вполне обойтись без посредников. Тем не менее «великие идеи аль-Газали о вере и праведной жизни остались в тени его ранних обличительных трактатов» [с. 392]. Конец правления Сельджукидов совпал с длительным правлением султана Ахмада Санджара (1085-1157). При нем активно развивалась архитектура, впервые появились сооружения с купольными конструкциями. Самое значительное из них - мавзолей Санджара в Мерве. Эта архитектурная идея спустя два века достигла Италии, где еще через 100 лет ее сумел впервые
реализовать Филиппо Брунеллески, сумевший в 1436 г. завершить создание купола собора Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции. Санджар покровительствовал также поэзии, но был равнодушен к наукам и философии. В годы его правления Омар Хайям совсем забросил науку и обратился к поэзии и скептицизму. Свои последние годы он провел в родном Нишапуре, где «его душа разрывалась между отчаянием и вином» [с. 400].
В 1219 г. монгольское войско Чингисхана разорило г. Отрар (современный юг Казахстана), полностью вырезав все его население. В следующие несколько лет (1219-1221) такому же разорению подверглись Бухара, Нишапур, Гургандж, Балх, Мерв, Герат и другие города. Те, кто оказывал сопротивление монголам, уничтожался, но едва ли лучше была участь тех, кто сдавался без боя. Укрепив свою власть в Центральной Азии, монголы на следующие 150 лет ввергли весь регион в состояние оцепенения. С учетом того ущерба, который нанесли Центральной Азии постоянно занимавшиеся войной хорезмшахи (начало XIII в.), ущерб, нанесенный монголами, привел один из самых процветающих регионов мира к полной катастрофе - демографической, экономической, культурной.
В Иране и Китае монгольские правители выбрали путь слияния с местной культурой. При хане Хубилае в Китае стала процветать торговля, монгольский правитель также поощрял развитие полезных для себя наук - астрологии, медицины, истории, панегирической поэзии. При Хулагу в Иране также наблюдался культурный подъем, процветали астрология, медицина, история и поэзия. При жизни этого правителя взошли звезды таких поэтов, как Саа-ди из Шираза, и Руми, родом из Центральной Азии (либо из Балха, либо из Вахша). Творчество Руми отражало в себе главное событие этой эпохи - разрушение привычного ему мира. В мире мусульманской науки этой эпохи одиноко возвышалось имя Насира ад-Дина ат-Туси (1201-1274), крупнейшего мусульманского астронома после Омара Хайяма. Хан Хулагу выделил средства для строительства в Мараге обсерватории и библиотеки, руководить которыми было поручено ат-Туси. Основная научная цель ученого состояла в том, чтобы вывести астрономию из области натурфилософии и превратить ее в эмпирическую науку.
Участь Центральной Азии была не столь завидной. Здесь монголы не пожелали перейти к оседлой жизни, что оказало па-
губное влияние на состояние переживших разорение городов. Кроме того, ослабли торговые и культурные контакты этого региона с Европой и Китаем. Тысячи беженцев, включая крупных ученых, бежали из Центральной Азии в Индию. «Эта утечка талантов лишила регион культурного и научного лидерства» [с. 430]. По некоторым оценкам, доля погибшего от вторжения монголов населения в Центральной Азии достигала 90%. Потери были даже большими, чем потери Западной Европы, которые она понесла век спустя в результате эпидемии «черной смерти». Все попытки возрождения в Центральной Азии регулярно пресекались монголами, которые разрушали оросительные системы, жизненно необходимые для существования городов. Повсеместно были уничтожены библиотеки, обсерватории, архивы, школы. Культурный подъем начался лишь тогда, когда власть монголов в Центральной Азии стала ослабевать. Одним из последствий этого стало развитие народного творчества у киргизов, в частности возникновение знаменитого эпоса «Манас», истоки которого, по-видимому, восходят к XIV в. Еще один всплеск культурной энергии в монгольскую эпоху - второй расцвет суфизма. Для тех народов Центральной Азии, которые впервые приняли ислам, суфизм был важен как форма религиозного знания, обращенная к внутренним мирам индивидов. К концу монгольской эпохи суфистское учение о благочестии переросло в массовое движение, объединило кочевников и городских жителей. «Суфизм предлагал утешение и духовное "лекарство" обществу, которое было оторвано от корней и практически уничтожено» [с. 440].
Последний подъем культурной и научной жизни в Центральной Азии случился во времена правления Тимура Хромого, или Тамерлана (1336-1405), и его потомков. Тамерлан жесточайшим образом подчинил себе весь регион, вытеснив монголов и сломав сопротивление всех остальных противников. Чинимые им зверства по своему масштабу, в сущности, не отличались от жес-токостей, совершенных монголами. Десятки и сотни тысяч людей были убиты по его приказу на огромной территории от Дели до Дамаска и Алеппо. Захваченных во всех концах мира ремесленников он направлял в свою столицу Самарканд. Он не жалел средств на возрождение архитектуры, в которой закономерно видел отражение величия своей власти, но был равнодушен к науке и фило-
софии. Основное внимание он уделял созданию монументальных сооружений. При его сыне Шахрухе возродилась торговля, которая заново соединила регион с Индией, Китаем и Ближним Востоком. Однако уж к концу XV в. торговые сообщения вновь прервались, что вынудило Европу пойти на беспрецедентный шаг -начать искать морские дороги в Индию и Китай.
Сын Шахруха, Мухаммед Тарагай, или Улугбек, провел почти всю свою жизнь в Самарканде, где занимался реализацией культурных проектов и научной деятельностью. При Тимуридах наметился расцвет фресковой живописи, прежде всего в Герате. Развитие же философской мысли было ограничено, главным образом вследствие многочисленных запретов, поддерживаемых мусульманским духовенством. Едва ли не единственной наукой, которая получила серьезное развитие, была астрономия; ею увлекался сам Улугбек, построивший для этих целей большую обсерваторию в Самарканде. При Улугбеке государство стало оказывать финансовую помощь учащимся. На площади Регистан в центре современного Самарканда в 1417 г. Улугбек построил медресе, над входом которого были выведены слова пророка Мухаммеда, записанные в сборнике хадисов ат-Тирмези: «Стремление к знаниям - обязанность каждого мусульманина» [с. 455]. По его приказу была собрана огромная библиотека, в которой трудились крупные ученые того времени. Математик и астроном аль-Каши (13801429) в это время разработал свой метод решения кубических уравнений, а также дал наиболее точные вычисления синуса одного градуса и значения числа п. В обсерватории Улугбека был создан медный секстант с радиусом около 40 м, который позволял проводить точные астрономические наблюдения. Тогда же при участии аль-Каши был записан «Гурганский зиндж» («Собрание астрономических таблиц»), включавший в себя почти 300 с. схем и числовых данных, отражающих положение расположение 992 звезд. После смерти Улугбека некоторые из работавших с ним ученых перебрались в другие места. Астроном Али аль-Кушчи (14031474) нашел себе применение в османском Константинополе.
Последний творческий всплеск в Центральной Азии наиболее полно раскрыл Алишер Навои (1441-1501) - тюркский поэт, суфий из тимуридского Хорасана. Он использовал свои личные ресурсы для строительства медресе в Герате и других местах, по-
кровительствовал живописи, создавал поэтические творения на тюркском языке. В XIV в. в Восточном Туркестане (Синьцзян) были предпринятые первые попытки издания текстов методом блочной и наборной печати, однако исламский мир так и не смог продвинуться в этом направлении. Лишь после того, как Иоганн Гутенберг совершил свою «печатную революцию» в Европе, печать с большим запозданием вновь пришла в исламские страны. «Пасынки» Тамерлана - Великие Моголы, Османы и Сефевиды, создавшие свои могучие империи, основное внимание уделяли войне. Ни в Герате, ни в Самарканде и тем более в других местах Центральной Азии ослабевшая цивилизация более уже не смогла взрастить новых великих философов, ученых, таких как Хорезми, аль-Фараби, Бируни, Ибн Сина или Омар Хайям. «Ни в одной из трех евразийских империй XVI-XVIII веков не пытались выйти за границы, которые разуму навязал аль-Газали в XII веке и которые с тех пор стали основами мусульманской правоверности» [с. 470]. Светские и духовные правители трех империй запрещали книгопечатание и распространение книг, что имело серьезные последствия для всей культуры исламского мира.
Старр утверждает, что культурное и научное развитие Центральной Азии в рассматриваемый период было поразительным. Оно сопровождалось огромным количеством открытий во множестве областей. «Это была величайшая эпоха человечества в сфере мысли и творчества - истинная эпоха Просвещения» [с. 473]. Один и тот же мыслитель плодотворно работал в разных областях. Взаимоотношения между религией и наукой были спокойными. Все те, кто участвовал в поисках истины в эти столетия централь-ноазиатского Просвещения, «были истинными гуманистами за три-пять столетий до того, как само это слово получило широкое распространение во Флоренции, а затем и по всей Европе» [с. 475].
