18ББК 63.3(2)613-283.2
Л. А. Бушуева
«СТАРАЯ» ПРОФЕССУРА И «ОТЛИЧНЫЕ ТЕХНИКИ»: НАУЧНАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ КАЗАНИ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
До Октябрьской революции 1917 г. главным научным центром Казанской губернии являлся Казанский университет. Он был не только одним из старейших в стране провинциальных научно-педагогических центров, но и единственным вузом в Казанском учебном округе, имевшем право присваивать ученые степени и подготавливать научные кадры через институт так называемых профессорских стипендиатов. Поэтому подавляющее большинство представителей научного сообщества Казани являлись выпускниками, преподавателями университета или членами городских научных обществ, функционировавших под его эгидой — Общества археологии, истории и этнографии, Общества естествоиспытателей, Общества врачей и др.
Тесные контакты научной интеллигенции Казани с большевистскими властями начались в конце 1918 г. после сдачи города армией Комитета членов учредительного собрания. Казанский университет, Ветеринарный институт, Высшие женские курсы и местные научные общества оказались подведомственными образованному в 1918 г. Казанскому губернскому комиссариату народного просвещения1. Последний, в свою очередь, подчинялся Наркомпросу РСФСР во главе с А. В. Луначарским.
Одной из первых мер большевистской власти, значительно повлиявших на состояние вузовской интеллигенции, стало упразднение научной иерархии путем отмены ученых степеней
© Бушуева Л. А., 2018
Бушуева Людмила Александровна — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела новейшей истории Института истории им. Ш. Марджани Академии наук Республики Татарстан, bushueva9@mail.ru
и присуждения профессорского звания младшим преподавателям, проработавшим в вузах более трех лет. Однако настоящим испытанием для казанского научного сообщества стало реформирование Наркомпроса в области гуманитарного образования. Еще в 1918 г. на заседании ВЦИК военный комиссар Казани И. И. Межлаук возмущался, что преподаватели юридического факультета университета продолжают читать лекции студентам по полицейскому и церковному праву и другим «архаичным» предметам2. В 1919 г. в Казанском университете, как и в других вузах страны, закрылся юридический факультет. Взамен был создан факультет общественных наук (ФОН), состоявший из трех отделений — юридического, экономического и политического. Некоторое время историко-филологическому факультету университета удавалось существовать самостоятельно, но в июне 1921 г. он также был влит в состав ФОН вслед за юридическим факультетом. Большинство преподавателей ФОН скептически относились к новой власти, но и они всё же попытались соответствовать предъявляемым к ним требованиям, предложив Наркомпросу РСФСР сразу несколько проектов создания при факультете прикладных научных институтов языка, литературы и истории3. Однако уже через год ФОН был признан «самым консервативным факультетом университета» и закрыт4. Его профессоров и преподавателей перевели в недавно образованный Восточно-педагогический институт. С упразднением факультета общественных наук в Казанском университете было ликвидировано гуманитарное образование, а казанские историки и филологи лишились своей давней институциональной научной базы.
В попытках сохранить нормы былой научной культуры гуманитарии переключились на деятельность в Обществе археологии, истории и этнографии (ОАИЭ). Подавляющее большинство бывших преподавателей историко-филологического факультета университета являлись членами этого общества, среди его руководителей были такие ученые, как известный востоковед Н. Ф. Ката-нов, члены-корреспонденты Академии наук Н. М. Петровский, профессор С. П. Шестаков и др.5
Нужно отметить, что первые годы советской власти благоприятствовали развитию краеведческого движения, в рамки которого вполне вписывалась деятельность ОАИЭ. Краеведческие
исследования были необходимы в условиях передела прежних губернских границ и складывания новых местных автономных республик и областей. Деятельность краеведов поддерживалась государством и была организована на самом высоком уровне6. Академия наук курировала Центральное бюро краеведения, которое возглавил академик Д. Н. Анучин, после его смерти в 1923 г. — академик С. Ф. Ольденбург. Кроме того, краеведческие общества, в том числе и ОАИЭ, частично финансировались Нар-компросом РСФСР, что было немаловажно для местных интеллектуалов, вынужденных в тяжелые годы Гражданской войны искать дополнительные источники доходов.
Несмотря на то что Общество археологии, истории и этнографии подчинялось губернскому Наркомпросу, оно было слабо с ним связано. На первых порах у местного комиссариата просвещения едва хватало ресурсов контролировать высшие учебные заведения и вести работу по организации национального образования. Поэтому в первые годы советской власти руководству ОАИЭ удавалось сохранить дореволюционный формат организации, выборность своих членов и придерживаться независимой редакторской политики в издании печатного органа — «Известий общества археологии, истории и этнографии». Показательно, что именно в этот период тематика научных статей издания расширилась за счет появления работ по всеобщей истории. В 1919 г. к Обществу примкнуло не менее 25 человек7, а его председателем стал Н. А. Бобровников — бывший попечитель Оренбургского учебного округа, ученик и соратник автора методики обучения инородцев Н. И. Ильминского. Николай Алексеевич вернулся в Казань из Петрограда для того, чтобы пережить революционное лихолетье в семье дочери Екатерины и зятя — профессора Казанского университета Н. М. Петровского8; неожиданно для семьи он сумел найти себе применение в изменившихся социально-политических условиях.
В своей работе это ученое сообщество пыталось опереться не на местных чиновников Наркомпроса, а на поддерживающую краеведческое движение Петроградскую Академию наук через личные знакомства и связи с академиками С. Ф. Ольденбургом и А. А. Шахматовым9.
Однако уже в начале 1920-х гг. относительно независимое существование ОАИЭ было нарушено. В это время в только что образовавшейся Татарской автономной республике началось формирование новой системы органов, контролировавших научную сферу. В 1920 г., в составе местного Наркомата просвещения был образован Научный отдел, который должен был заниматься организацией исследований по изучению края и его «производительных сил». В 1921 г. по образцу Академического центра РСФСР в ТАССР был создан свой Академцентр. Согласно уставным документам его целью являлось «общее теоретическое и программное руководство научной, учебной (учебно-педагогической и учебно-технической), просветительской и художественной деятельностью» в республике10.
Одной из ключевых структур Академцентра стала краеведческая организация — Научное общество татароведения (НОТ), ориентированное на «всестороннее научное изучение татар и татарской культуры»11. Оно имело сходные с ОАИЭ задачи, однако отличалось по своему составу и организации. Влияние университетских ученых здесь не было подавляющим. Особую роль в деятельности НОТ играли представители татарской интеллектуальной элиты, тесно связанные с местными руководящими органами. Среди членов-учредителей этой организации значились нарком просвещения ТАССР М. Ю. Брундуков и председатель Академ-центра Г. Г. Максудов12.
В то время как деятельность Научного общества татарове-дения набирала обороты, начались первые серьезные попытки Академцентра перестроить работу Общества археологии, истории и этнографии. В мае 1923 г. Наркомпросом ТАССР была задержана публикация второго выпуска XXXII тома Известий общества13. В нем планировался выход статей известного византиниста профессора С. П. Шестакова «Смерть и демоны смерти в представлениях древних и новых греков», А. И. Никифорова «Миней-ные и проложные тексты апокрифа о Макарии Римском в славяно-русской письменности», В. Н. Соколова «Иконографический и живописно-формальный методы изучения русской иконописи», К. В. Харламповича «Н. М. Петровский в его отношениях к Обществу археологии, истории и этнографии», И. М. Покровского «Памяти профессора Николая Федоровича Катанова»14. Выпуск
получил одобрение местного отделения Главного управления литературы и издательств. Однако оценка содержания этого номера авторитетным представителем татарской литературы и общественной мысли Галимджаном Ибрагимовым, назвавшим его «антисоветским и контрреволюционным», обернулась для ОАИЭ началом серьезных конфликтов с властями15.
Вначале республиканский Академический центр попытался путем настойчивых «рекомендаций» изменить состав редколлегии Известий общества16. После отказа Совета снять с редакторского поста профессора К. В. Харламповича чиновники Академ-центра назначили своих редакторов — председателя Научного общества татароведения профессора Н. Н. Фирсова и секретаря НОТ недавнего выпускника Казанского университета историка М. Г. Худякова. Как отмечалось в обосновании этого назначения, «рекомендация тт. Фирсова и Худякова... преследует цели более успешного проведения в жизнь тех директив, которые уже не раз давались редакции Известий»17. В ответ последовала жалоба председателя ОАИЭ профессора К. В. Харламповича на местный Академцентр в Главнауку Наркомпроса РСФСР18. В итоге Хар-лампович остался на посту главного редактора Известий, так как Н. Н. Фирсов отказался от неожиданного назначения. XXXII том Известий ОАИЭ был всё-таки полностью опубликован. Однако уже вскоре после его выхода началось преследование членов ОАИЭ со стороны татарского ОГПУ.
В 1924 г. Татотдел ОГПУ начал следствие по делу председателя общества К. В. Харламповича, а также И. И. Сатрапин-ского, С. П. Шестакова, И. М. Покровского и др. Его проведение мотивировалось поступлением «сведений о группировке черносотенного элемента <...>, противопоставляющей современным требованиям общественности именуемую ими "чистую науку", в которой преобладали элементы рутины, отсталых идей, для чего
19 т->
использовались легальные возможности» . В разгар проведения следствия было выбрано новое руководство Общества. Его председателем стал профессор Н. Н. Фирсов, товарищем председателя Г. С. Губайдуллин. Репрессии ОГПУ, направленные против бывших руководителей ОАИЭ, и последующие события полностью поменяли формат организации. Общество окончательно встроилось в систему советских научных учреждений республики.
К этому времени потеряли самостоятельность и другие академические учреждения, созданные казанскими гуманитариями на волне учредительства новых научных центров. В начале 1920-х гг. в состав Восточно-педагогического института вошли Северо-восточный археологический институт и Восточная академия. Историкам и филологам пришлось доказывать свою нужность и лояльность новым властям в рамках работы в этом вузе или в комиссиях Академического центра. Те же, кто не смог (или не хотел) приспособиться к новым социально-политическим условиям, попали в число пассажиров «философских» пароходов. Среди них оказались профессора И. А. Стратонов, А. А. Овчинников, Г. Я. Трошин.
Большевистская политика в области науки и высшего образования, направленная на сближение научных исследований и производственной практики, а также стремление властей как можно быстрее создать новое поколение специалистов из рабочей и крестьянской молодежи, способных в будущем заменить «буржуазных спецов», привело к реорганизации всей структуры университета, а также к появлению в Казани высших учебных заведений нового типа — практических институтов.
В 1919 г. в Казанском университете были открыты рабочий и лесной факультеты. В конце 1919 — начале 1920-х гг. в структурах Казанского губернского отдела народного образования начал разрабатываться проект, согласно которому в университете вместо факультетов планировалось создать целый ряд специальных институтов по отраслям промышленности20. Таким образом, «классический» университет должен был стать университетом «политехническим». Однако из-за начала тяжелейшего периода голода в Поволжье этим планам не суждено было сбыться. В Казани высшее профессиональное образование пошло по пути развития в рамках отдельных специализированных институтов.
В 1919 г. на базе Казанского промышленного училища создается Политехнический институт. В 1922 г. лесной факультет был выведен из состава университета и вместе с сельскохозяйственным факультетом Политехнического института преобразован в Институт сельского хозяйства и лесоводства21. В отличие от университета, который воспринимался как безнадежно устаревшее учреждение, не поддающееся реконструкции, новые
казанские институты объявлялись «единственными» учебными заведениями республики, «обслуживающими интересы промышленности ТССР и окружных автономных областей»22.
Кроме технических вузов, с 1922 г. в Казани для подготовки учителей функционировал вышеупомянутый Восточный педагогический институт. Таким образом, в Казани в начале 1920-х гг. появились три новых «практических» вуза, а от «классического» университета осталось всего два факультета, не считая рабфака, — физико-математический и медицинский.
На первых порах в прикладные учебные заведения Казани для чтения лекций приглашалась «старая» университетская про-фессура23. Однако кадровый костяк этих институтов составили недавние приват-доценты, ассистенты, лаборанты, не успевшие
24
до революции получить ученые степени доктора или магистра , а также преподаватели Казанского промышленного училища, бывшего Казанского учительского института, средних и даже начальных школ25. Здесь они в одночасье становились профес-сорами26. Карьера «новых» профессоров была поистине головокружительной. К примеру, проректор Восточного педагогического института В. Т. Дитякин в 1917 г. окончил историко-филологический факультет Казанского университета и был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Уже на следующий год в возрасте 22 лет он назначается профессором университета, а в начале 1920-х гг. становится руководителем кафедры всеобщей истории и проректором Восточного педагогического института27.
Ликвидация в 1918 г. дореволюционной иерархии научных степеней также позволила попробовать себя в высшей школе амбициозным молодым людям, ранее не имевшим опыта академической или преподавательской работы. К примеру, декан лесного факультета профессор А. А. Юницкий — выпускник Петроградского лесного института до революции являлся организатором и первым лесничим Казанской опытной лесной станции28.
Преподаватели казанских институтов, в отличие от своих коллег из университета, нередко испытывали недостаток профессионализма. Однако они быстрее приспосабливались к стремительно меняющимся социально-политическим условиям, лояльнее относились к происходящим вокруг переменам. Многие
из них были молоды, полны оптимизма и энтузиазма. Под их влиянием в Политехническом и Ветеринарном институтах, Институте сельского хозяйства и лесоводства почти безболезненно прошла реформа по внедрению пролетарского студенчества в систему управления вузами29. Да и сами представители власти испытывали к ним больше доверия. Корреспондент газеты «Известия ТатЦИК», подводя итог трехлетию развития в республике советского профессионально-технического образования, весьма лестно отзывался о казанской высшей технической школе и ее работниках. Здесь отмечалось, что для них характерны «высокие жизненные ценности в организации профессионального образования», «практические и точные методы преподавания, ценные навыки учета, распределения и идейная непосредственная связь с производствами и профсоюзами», наконец, «воспитание советских социалистических убеждений» и «широко и глубоко проводимый лозунг дорогу и первое место рабоче-крестьянской молодежи»30.
Из «отличных техников»31 охотно рекрутировались управленческие кадры. Так, профессор Института сельского хозяйства и лесоводства А. И. Луньяк с 1925 г. являлся ректором Казанского университета, секретарь лесного факультета профессор К. В. Войт в конце 1920-х гг. возглавил один из отделов Всесоюзного научно-исследовательского института древесины. Профессор Ветеринарного института К. З. Клепцов некоторое время руководил ветеринарным отделом Казанского губздрава32, профессор кафедры земледелия Института сельского хозяйства В. П. Мосолов впоследствии стал академиком, вице-президентом ВАСХНИЛ, депутатом Верховного Совета РСФСР33.
В это же время в республике начала складываться новая профессиональная элита в такой социально значимой сфере, как медицина. До революции главным поставщиком врачебных кадров в губернии был медицинский факультет Казанского университета — самый сильный и многочисленный в этом учебном заведении. Здесь преподавали такие известные ученые, как Л. О. Даркшевич, Н. А. Миславский, А. Ф. Самойлов, Е. В. Адамюк и др. В ведении преподавателей медицинского факультета находился крупный городской больничный комплекс, расположенный на Арском поле. Сотрудники факультета руководили отделениями в городских больницах.
После завершения Гражданской войны на территории Казанской губернии перед местным губздравотделом встали серьезные задачи. Нужно было приводить в порядок оказавшиеся в его ведении больницы города, пришедшие в полную негодность — бывший лазарет Красного Креста, Губернскую больницу, Александровскую больницу и др. Кроме того, в городе во время Гражданской войны из-за мобилизации студентов последних курсов медицинских факультетов оказалось большое количество врачей. Многие из них только что окончили медицинские факультеты по ускоренному курсу и поэтому нуждались в улучшении профессиональной подготовки34.
Тогда в структурах Казанского губздрава родилась идея создания специального медицинского учреждения, которое занималось бы и реконструкцией больниц, и переподготовкой фактически недоучившихся молодых врачей. Она принадлежала врачам Р. А. Лурии, В. И. Иорданскому и В. П. Первушину. Инициатива была поддержана местными властями. В 1920 г. в Казани открылся Клинический институт для усовершенствования врачей. Заняться восстановлением системы здравоохранения в городе было поручено этому «советскому» учреждению, а не медицинскому факультету университета с его именитыми, но «буржуазными» специалистами.
Первым директором Клинического института для усовершенствования врачей стал известный врач-терапевт Роман Альбертович Лурия — выпускник Казанского университета, ученик известного физиолога Н. А. Миславского и профессора Н. А. Засецкого. После блестящего окончания университета Р. А. Лурия был оставлен медицинским факультетом для подготовки к профессорскому званию. Однако его кандидатуру не утвердил попечитель учебного округа. Возможность научной и педагогической карьеры в университете оказалась для него закрытой. До 1917 г. он служил военным врачом, являлся руководителем одного из казанских госпиталей, а после революции попал в Казанский губздравотдел.
Соратниками Р. А. Лурии по Клиническому институту стали врачи М. Фридланд, Е. М. Лепский и др. Нужно отметить, что у педиатра Е. М. Лепского так же, как и у Р. А. Лурии, не сложилась университетская карьера, хотя медицинский факультет
и желал видеть его в числе своих сотрудников. В 1909 г. он не был утвержден попечителем учебного округа в качестве ассистента кафедры детских болезней. В 1915 г., будучи вольнопрактикующим врачом, он защитил докторскую диссертацию. После революции Е. М. Лепский возглавил подотдел Охраны материнства и младенчества Казанского губздрава35.
Так же как и техническим вузам, Клиническому институту не удалось обойтись без университетских специалистов. Здесь работали профессора В. С. Груздев, С. С. Зимницкий и др. Однако для развития этого учреждения гораздо важнее оказалась помощь местных органов власти, а также поддержка наркома здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, в 1921 г. лично осмотревшего институт в рамках своего визита в Казань. Казанский наркомздрав передал в ведение Клинического института лучшие здания, надеясь в будущем «получить новую хорошо поставленную городскую сеть лечебных заведений»36. В тяжелейший период 1921—1922 гг. комиссариат здравоохранения ТАССР взял на себя финансирование института, выделял инвентарь, продовольствие для больных и пайки для персонала, в то время как медицинский факультет университета тщетно пытался добиться от Наркомпроса РСФСР хоть какого-нибудь обеспечения университетских клиник37.
Финансовая поддержка Клинического института стала поводом для возмущения университетской профессуры, находящейся в это время в крайне бедственном положении. В резолюции, составленной университетскими медиками на заседании факультета в феврале 1922 г., констатировалось: «Медицинский факультет находится на краю гибели... преподаватели, не получая жалованья, едва влачат существование. Клинический институт. за два года. не имел ни одного слушателя, кроме собственных ординаторов. содержит громадный персонал и непроизводительно тратит массу средств». На этом же заседании было принято решение отозвать из Клинического института профессоров В. С. Груздева, В. Л. Боголюбова, А. В. Вишневского, А. Г. Агабабова и др.38
Возникший конфликт между двумя медицинскими центрами республики активно подогревался статьями в местной прессе. Так, постоянный автор «Известий ТатЦИКа» М. К. Корбут
связывал протест университетских медиков со статьей «Разгром высшей школы» в парижских «Последних новостях», принадлежащей перу бывшего лидера партии кадетов П. Н. Милюкова39. «Казань — старый университетский город, профессура которого имеет тяготение к московской кадетской клике, — писал М. К. Корбут. Что может быть общего между нотой Милюкова и казанским Клиническим институтом? Дело в том, что Клинический институт работает в самом тесном контакте с советскими учреждениями и пролетарскими организациями Казани, в противоположность университету, который от советской власти смотрит в лес. Поэтому первый развивается, второй, главным образом, в лице медицинского факультета, чахнет»40. Автор статьи также возлагал на университетских медиков ответственность за несостоявшуюся академическую карьеру Р. А. Лурии и Е. М. Лепского: «Кроме того, медицинский факультет терпеть не может... евреев и старательно проваливает их всех, пытающихся после университета заниматься научной работой. И совершенно понятно, почему кое-кто из евреев нашел себе приют в институте»41.
К лету 1922 г. при вмешательстве наркоматов просвещения и здравоохранения конфликт разрешился. В борьбе за государственное обеспечение безоговорочную победу одержал Клинический институт. Уже в августе 1922 г. он начал получать субсидию Наркомздрава РСФСР, а с 1923 г. напрямую ему подчинялся. Он был переименован в Казанский государственный институт для усовершенствования врачей (ГИДУВ). С этого времени на переподготовку сюда стали отправляться не только местные врачи, но и специалисты со всей восточной территории России42. Так, при содействии Народного комиссариата здравоохранения РСФСР казанский Клинический институт для усовершенствования врачей стал одним из крупнейших медицинских центров в регионе43.
Нужно отметить, что ни перед преподавателями специализированных вузов Казани, ни перед Клиническим институтом научные задачи не ставились, однако их сотрудники вели исследовательскую работу. Институт сельского хозяйства превратился в площадку для селекционного экспериментирования, его преподаватели трудились над выведением новых сортов зерновых культур44. Сотрудники Ветеринарного института работали
над проблемой предотвращения различных заболеваний и развития эпидемий у домашних животных не только в ТАССР, но и в соседних областях45.
За три года своего существования прикладные вузы Казани добились внушительных результатов, сумев наладить бесперебойный выпуск специалистов по самым разным отраслям народного хозяйства. Преподаватели технических учебных заведений выпустили около 10 тыс. специалистов, в том числе и из татар. Однако оборотной стороной этих успехов было практически полное прекращение в республике фундаментальных исследований.
Фундаментальная наука, развивавшаяся на базе сформировавшихся еще до революции научных школ Казанского университета, испытывала серьезные трудности46. В результате большевистских преобразований в высшей школе постепенно ликвидировался принцип единства научной и преподавательской деятельности47. Научная жизнь страны всё больше концентрировалась в специализированных НИИ Москвы и Петрограда, никак не связанных с образовательным процессом. Именно здесь протекало сложнейшее становление советской науки и делались научные открытия. Уделом же провинциальных университетских центров оставалась подготовка «широкого слоя специалистов для социалистического строительства». Университетских ученых упрекали в отсутствии связи между научными исследованиями и производственной практикой. Против них в ход активно шла классовая риторика, их называли «несознательными или сознательными врагами и вредителями» или в лучшем случае «чуда-ками»48. В своем стремлении к «отехничению, опрактичению и орабочению»49 высшей школы Наркомпрос РСФСР даже посчитал излишним наличие в Казанском университете физико-математического факультета, попытавшись в 1919 г. закрыть его.
Из-за отсутствия финансирования казанские ученые очень мало выезжали в научные командировки, испытывали большие трудности с публикацией результатов исследований, страдали из-за нарушенных научных связей не только с зарубежными коллегами, но и с исследовательскими центрами Москвы и Петрограда, часто оставаясь в стороне от главных процессов «большой науки» того времени.
К примеру, профессор физико-математического факультета по кафедре ботаники В. В. Лепешкин в письме к академику И. В. Бородину от 10 ноября 1920 г. оценивал научную жизнь в Казани следующим образом: «Мы живем здесь как на необитаемом острове. Научная работа почти остановилась. Я не говорю, конечно, про себя. Для меня она — хлеб насущный. Но молодежь разрывается на посторонней работе»50. Известного биохимика тяготили не только материальные лишения, но и практически полное отсутствие контактов с Русским ботаническим обществом и невозможность опубликоваться ни в Советской России, ни за границей. В 1921 г. В. В. Лепешкин принял предложение стать профессором только что открытого Белорусского университета и покинул Казань. С трудом удалось удержать в Казани известного физиолога профессора А. Ф. Самойлова, в 1921 г. он был избран на кафедру Московского ветеринарного института. Среди ученых, стремившихся переманить казанского профессора в Москву, был и основатель советской школы экспериментальной биологии академик Н. К. Кольцов51. В течение почти 10 лет, вплоть до своей смерти в 1930 г., ученый одновременно руководил казанской лабораторией и кафедрой физиологии физико-математического факультета Московского университета. В Москву он ездил два раза в год для прочтения курса лекций по электрофизиологии в каждом семестре52.
Только после переезда в Москву удалось в полной мере реализоваться молодым перспективным казанским гуманитариям. Здесь состоялись научные карьеры крупнейшего советского историка, академика М. В. Нечкиной, влиятельного советского психолога А. Р. Лурии, А. М. Селищева. Будучи преподавателем Казанского университета, А. М. Селищев — один из крупнейших славистов XX в., писал в 1921 г. академику Е. Ф. Карскому после смерти своего учителя профессора Н. М. Петровского: «Со смертью Нестора Мнемоновича я совсем осиротел здесь. Мне так тяжело здесь в одиночестве, что хотелось бы перейти в другой уни-верситет»53. В 1921 г. он получил приглашение возглавить кафедру славянской филологии в Московском университете. Позднее, став членом РАНИОН, он выступил в качестве оппонента «нового учения о языке» академика Н. Я. Марра, повлияв на становление советской лингвистики.
Таким образом, до прихода к власти большевиков большинство представителей казанского научного сообщества было связано с Казанским университетом. Преобразования новой власти, затронувшие это учебное заведение, в значительной степени повлияли и на городскую научную интеллигенцию. После экспериментов Наркомпроса в области высшего гуманитарного образования казанские историки и филологи попытались сконцентрироваться на научной работе в рамках Общества археологии, истории и этнографии. Однако ОАИЭ в своем «дореволюционном» формате было ликвидировано, поскольку уже в начале 1920-х гг. любые попытки академического сообщества существовать в рамках автономных организаций начали пресекаться. Ведущей научной организацией, проводившей краеведческие исследования и занимавшейся проблемами истории татар, стало Научное общество татароведения, вписанное в жесткую структуру Академцентра Народного комиссариата просвещения республики.
Упразднение ученых степеней, ликвидация научной иерархии в высшей школе способствовали изменениям состава ученой корпорации Казани. Данная мера в одночасье уравняла дореволюционных профессоров, прошедших долгий путь написания и защит диссертаций, и не успевших «остепениться» приват-доцентов. Наибольшее количество «новых» профессоров было в технических и специальных высших учебных заведениях города, а также на рабочем факультете университета. Вчерашние младшие преподаватели, обязанные советской власти стремительной карьерой, гораздо терпимее, по сравнению с университетской профессурой, относились к большевистским преобразованиям. Под их влиянием в Казани удалось создать целую сеть профессиональных учебных заведений, благодаря которым в республике появился широкий слой специалистов в различных отраслях народного хозяйства из рабочих, беднейших слоев крестьянства и татар, а также формировалась новая лояльная научная элита в противовес «буржуазной» университетской профессуре.
В рамках Казанского политехнического института, Института сельского хозяйства и лесоводства, Ветеринарного института, Казанского клинического института для усовершенствования врачей развивались прикладные исследования, направленные на решение текущих проблем, вызванных разрухой после Гражданской
войны, жесточайшим голодом и эпидемиями. Фундаментальная наука, развивавшаяся преимущественно в университете, испытывала трудности в связи с недостатком финансирования, разрушением прежних связей ученых с дисциплинарными сообществами, резким ограничением возможности публикаций исследований и постановкой перед вузами в первую очередь образовательных задач. С одной стороны, в республике стал формироваться слой советской научной интеллигенции, а также целая плеяда научных специалистов из татар, с другой стороны, в это время наблюдался отток из Казани перспективных научных кадров в столичные исследовательские учреждения, где протекали основные процессы становления «большой» советской науки.
Примечания
1 Латыпова Г. М. Деятельность Народного комиссариата просвещения ТАССР в 1920-е гг. Казань, 2013.
2 Вишленкова Е. А., Малышева С. Ю., Сальникова А. А. Terra universi-tatis : два века университетской культуры в Казани. Казань, 2005. С. 131.
3 Государственный архив РФ (далее — ГАРФ). Ф. А-2307. Оп. 2. Д. 605. Л. 2.
4 Национальный архив Республики Татарстан (далее — НА РТ). Ф. Р-1337. Оп. 2. Д. 1. Л. 23.
5 Известия Общества археологии, истории и этнографии. Казань, 1919. Т. 30, вып. 2. С. 3.
6 ЛоскутоваМ. В. «Наука областного масштаба»: идея естественных районов в российской географии и истоки краеведческого движения 1920-х гг. // Ab Imperio. 2011. № 2. С. 83—121.
7 Известия Общества археологии, истории и этнографии. Казань, 1920. Т. 30, вып. 3—4. С. 16.
8 Петровская М. Н. О моих предках // Отдел рукописей и редких книг Научной библиотеки им. Н. И. Лобачевского Казанского (Приволжского) федерального университета (далее — ОРРК НБЛ К(П)ФУ). Ед. хр. 10007. Л. 320—321.
9 Там же. Л. 321.
10 НА РТ. Ф. Р-3682. Оп. 2. Д. 432. Л. 388.
11 Фирсов Н. Н. Изучение Татарии в историческом, археологическом и этнографическом отношении // Новый Восток : журн. Ассоциации востоковедения Союза ССР. 1928. № 20—21. С. 1.
12 ОРРК НБЛ К(П)ФУ. Д. 7.597. Л. 5—6.
13 Там же.
14 Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Казань, 1923. Т. 32, вып. 2.
15 ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 2. Д. 344. Л. 160.
16 Там же.
17 Там же.
18 Там же.
19 Сидорова И. Б. Поступают «сведения о группировке черносотенного элемента в Обществе археологии, истории и этнографии при Казанском университете.» : (ОАИЭ в первые годы Советской власти, 1917—1924 гг.) // Гасырлар авазы — эхо веков. 2003. № 3—4. С. 65—81.
20 Корбут М. К. Казанский государственный университет имени
B. И. Ульянова-Ленина за 125 лет, 1804/05—1929/30 : в 2 т. Казань, 1930. Т. 2. С. 310.
21 История татар с древнейших времен : в 7 т. Казань, 2013. Т. 7. С. 352.
22 Корбут М. К. К вопросу о высшем техническом образовании в Тат-республике // Известия ТатЦИК. 1922. 12 февр.
23 ОРРК НБЛ К(П)ФУ. Ед. хр. 4911. Л. 1—13.
24 Там же.
25 Вишленкова Е. А., Малышева С. Ю., Сальникова А. А. Указ. соч.
C. 134.
26 ОРРК НБЛ К(П)ФУ. Ед. хр. 4911. Л. 1—20.
27 Профессора исторического факультета Казанского университета (1939—1999) : биобиблиограф. слов. Казань, 1999. С. 23—25.
28 Казанский сельскохозяйственный институт им. М. Горького. Казань, 1972. С. 60.
29 «Большой день» в университете // Известия ТатЦИК. 1922. 19 июля. С. 5.
30 Неболюбов. «Профтехническое образование : к трехлетию Татглав-профобра» // Известия ТатЦИК. 1923. 3 февр.
31 Корбут М. К. Наука в Казанском университете за последнее двадцатипятилетие. Казань, 1930. С. 330.
32 История Казанского государственного ветеринарного института им. Н. Э. Баумана (1873—1973) : очерки. Казань, 1973. С. 68.
33 Казанский сельскохозяйственный институт им. М. Горького. Казань, 1972. С. 19.
34 Государственный институт для усовершенствования врачей имени
B. И. Ленина в г. Казани, 1920—1925. Казань, 1925. С. 1.
35 Казанский ГИДУВ им. В. И. Ленина, 1920—1990. Казань, 1990. С. 12.
36 Государственный институт для усовершенствования врачей... С. 13.
37 ГАРФ. Ф. А-2307. Оп. 2. Д. 65. Л. 109.
38 Иванов А. Ю. Казанский государственный медицинский университет в зеркале социокультурной истории. Казань, 2014. С. 214.
39 См.: Сальникова А. А. Революционные потрясения, 1917—1922 гг. // Очерки истории Казанского университета. Казань, 2002. С. 163.
40 Корбут М. К. Вокруг высшей школы // Известия ТатЦИК. 1922. 21 марта. С. 2.
41 Там же.
42 Государственный институт для усовершенствования врачей. С. 11.
43 Культурное строительство в Татарии, 1917—1941. Казань, 1971.
C. 157.
44 Там же. С. 221.
45 История Казанского государственного ветеринарного института... С. 68—69.
46 См.: БикташеваА. Н. Вместо Императорского — государственный, 1922—1929 гг. // Очерки истории Казанского университета. С. 166— 181.
47 Наука и кризисы : историко-сравнительные очерки. СПб., 2003. С. 473.
48 Корбут М. К. Роль науки в социалистическом строительстве и научно-исследовательская работа в Татарии за 10 лет : речь на открытии Татарского научно-исследовательского экономического института. Казань, 1930. С. 1.
49 Цит. по: Дмитриев А. Н. Статусы знания : (о социальных маркерах эволюции российского университета первой половины XX века) // Новое литературное обозрение. 2013. № 4. С. 108—133.
50 Цит. по: Манойленко К. В. В. В. Лепешкин: путь к эмиграции // Исто-рико-биологические исследования. 2010. № 2. С. 25—42.
51 Григорян Н. А. А. Ф. Самойлов. М., 1963. С. 38.
52 Там же. С. 42.
53 Петровская М. Н. О моих предках // ОРРК НБЛ К(П)ФУ. Ед. хр. 10007. Л. 189.
