CC BY
53
Становление российской культуры (XIV - XVII вв.): морфология и хронология Formation of russian culture (XIV - XVII centuries): morphology and chronology
Соловьев Владимир Михайлович,
профессор кафедры мировой культуры Московский государственный лингвистический университет (МГЛУ), г. Москва
Е-mail: v-soloviev@mail. ru
Soloviev V.M.,
Professor, Department of world culture Moscow State Linguistic University (MSLU),
Moscow
Аннотация. В статье рассматривается, как и когда культуры, сложившиеся в Древней Руси, трансформировались и синтезировались в прароссийскую - т.е. предшествовавшую российской - культуру, что собой представлял и из чего состоял этот богатый и интересный симбиоз и какие его слагаемые и элементы выступали как приоритетные и преобладающие в сложной системе противоречивых и взаимосвязанных отношений внутри формирующейся культуры.
Ключевые слова. Е.Е.Голубинский, Л.Н.Гумилев, Э.Дженкинсон, И.Пересветов, М.Г.Худяков, Г.А.Аванесова, М.И.Козлов, В.И.Пантин, О.Б.Рыбакова, российская цивилизация, российская культура, этноцентризм, система ценностей, культурно-духовные ценности, нормы и предписания, нормативная этика, обряды, традиции, календарная культура, алгоритм культуры, народная культура, культурное многобразие.
Abstract. The article deals with the conditions - when and how the cultures which had arisen in Ancient Rus, transformed and synthesized thereafter into pre-Russian culture - in other words, the culture that preceded the Russian one; what this rich and interesting symbiosis consisted of, which of its terms and elements turned out to be in priority and prevailing in the complex system of interrelated and conflicting relations within the emerging culture.
Keywords. E.E.Golubinsky, L.N.Gumilev, A.Jenkinson, I.Peresvetov, M.G.Hudyakov, G.A.Avanesova, M.I.Kozlov, V.I.Pantin, O.B.Rybakova, Russian civilization, Russian culture, Russian civilization, ethnocentrism, value system, cultural and spiritual values, standards and regulations, normative ethics, rituals, traditions, calendar culture, culture algorithm, folk culture, cultural diversity
Вопрос о национально-цивилизационной и национально-культурной идентичности России, стоящий сегодня в ряду наиболее актуальных [9; 13], так или иначе уходит своими корнями в прошлое, потому что формирование российской цивилизации, отличной как от западноевропейской и североамериканской, так и востоковой, заставляет обратиться в глубь веков и выяснить, как национально-этнические ценности исторически вплетены в канву общероссийской культуры, когда началось совмещение определенных норм и установок с трансформацией их из внутренних в межнациональные и с параллельным наслоением одной культуры на другую и их взаимопроникновением. «Российская цивилизация представляет собой собирательный образ с учетом того, что в процессе исторического развития Россия реально включала в себя, помимо основного и коренного русского народа, многие другие народы и народности» [12, с.53]. Корректность термина «российская цивилизация» убедительно обоснована в отечественной научной литературе, и его употребление представляется сегодня естественным и закономерным [9, с. 15; 14, с.109].
Российская культура пока не заняла в современной науке приоритетное место, которое принадлежит исследованиям российской цивилизации, и в перспективе здесь открывается широкий фронт работы. Настоящая статья как раз представляет попытку восполнить пробел в этом направлении и освещает вопрос, как и когда культуры, сложившиеся в Древней Руси, т.е. государственных образованиях восточнославянских и других племен, народов и народностей, постепенно синтезировались и позднее нашли продолжение в культуре, в которой присутствуют единые корни и которую условно уже можно называть прароссийской.
К началу XIV в. прежняя Древняя Русь, по словам Л.Н. Гумилева, «канула в небытие. Ни политического, ни этнического единства русских больше не существовало. Люди остались, но сама система власти и организация отношений» между ними разительно изменилась, хотя «русские княжества,
принявшие союз с Ордой, полностью сохранили свою идеологическую независимость и политическую самостоятельность», и 200 лет спустя, на пороге XVI столетия, «у Ивана III имелись все основания называть себя Великим князем всея Руси. Действительно, вся территория Древней Руси, за исключением части, захваченной Польшей, вошла в состав нового русского государства, которому предстояло теперь шагнуть в совершенно новое историческое время» [6, с. 134, 138, 194].
Стремительная колонизация и приращение территорий протекали сравнительно мирно, и в начале XVII в. Московское царство не уступало по площади всей остальной Европе, а в конце того же столетия уже превышало ее, став самым большим государством в мире. Национально-этническое разнообразие народов России предопределяло культурное многообразие и было предпосылкой развития российской культуры, чего бы не произошло при насаждении заточенной на однородность жесткой гомогенной системы подчинения и управления вновь присоединенными землями с пестрым по составу населением.
В становлении как российской культуры, так и российской цивилизации стержневая роль принадлежит православию, поскольку, как это хорошо объяснила современный исследователь О.Б.Рыбакова, оно «было той единственной формой духовной жизни российской цивилизации, позволявшей ей развиваться, отграничиваясь как от Востока, так и от Запада. Принятие христианства предотвращало такие ценностные инверсии, которые могли бы привести к коренному изменению системы и ее гибели -слиянию с Востоком. С другой стороны, православная форма предотвращала и включение российской цивилизации в западно-европейский культурный круг. А после Флорентийской унии, сделавшей Москву единственной носительницей православных ценностей, и вовсе стала невозможной потеря цивилизационной самостоятельности. С этого времени идея «Москва - третий Рим» стала дополнительной консолидирующей силой. Отныне выпестованное этой идеей национальное самосознание всегда будет искать пресловутый «самостоятельный путь», сохраняя цивилизационные формы иногда в ущерб прагматизму. Православное ядро стало тем «предохранителем», который не позволял разрушить культуру, несмотря ни на какое восточное или западное давление, несмотря на все географические, технологические и другие вызовы» [16, с. 233].
В морфологии российской культуры продолжали откладываться и те культурные универсалии, понятия (концепты), ценности, отношения и правила, которые были почерпнуты из исламской.
Фактически ортодоксальное христианство и одна из мировых религий выдвинулись во времена Московской Руси как доминирующие, что не могло в условиях позднего средневековья не стать причиной конфликтов, вызванных стремлением к этноцентризму, т.е. утверждению одной из сторон позиции превосходства своей собственной культуры над другими. Однако отчетливо выраженное стремление обратить «варваров» в свою веру и сопротивление попыткам «неверных» в лице миссионеров навязать свою не приняли необратимо ожесточенного характера непримиримой конфронтации и амортизировались достижением определенных компромиссов и мягких разделов сфер влияния. Страх и неприязнь к чужим взглядам и обычаям постепенно сглаживались, и люди разной веры и культуры привыкали ладить и уживаться на одной территории. Собственно говоря, у православной церкви на этот счет уже был большой опыт контактов с язычниками, и замирение так называемых инородцев проходило примерно по тому же сценарию, в котором преобладало не силовое решение, а путь взаимных договоренностей, соглашений и уступок. Обе стороны были заинтересованы не раздувать вражду и ненависть, а по возможности сохранять и поддерживать уже сложившийся и налаженный диалог культур, представленных разными верами. Разумеется, это не исключало напряжения, столкновений и эксцессов между православным и исламским мирами, поскольку деление на крещеных и некрещеных реально существовало, причем к «нехристям» причислялись не только степняки-кочевники или крымцы, но и любые другие носители инокультурных и иноконфессиональных начал (к примеру, поляки и литовцы) Ясное дело, ожидать проявлений политкорректности в ту пору не приходится. Доктринально о каком-либо синтезе культур с разной религиозной окраской речи, конечно, не шло, и определение «басурмане», относившееся конкретно к правоверным, показательно в плане статуса православия как титульной религии, а христианского понятийного порядка в качестве единственно правильного и целесообразного. Однако это не означало уничтожения и искоренения, не отвечающих православно-христианским установкам оценочно-смысловых и культурно-духовных ценностей. Прагматизм заключался во встраивании одной системы ценностей в другую, в признании и соблюдении норм и предписаний, определяющих жизнеустройство и обеспечивающих практически полезные результаты. Политика великих московских князей, а затем и царей не исключала для достижения преследуемых целей ни применение оружие, ни долговременные военные действия против так называемых инородцев и иноверцев, но допускала и гибкую тактику мирного сосуществованияс ними при свертывании как непреклонно-христианских, так и подчеркнуто антимусульманских императивов. Точно так же, как монгольские ханы некогда, разделяя и властвуя, сталкивали лбами и вынуждали русских князей служить себе, московские государи в свою очередь заставляли потомков ордынской элиты признать свою власть и пополнить ряды придворной знати, что нередко сопровождалось готовностью поступиться в знак преданности верой отцов и дедов в пользу христианской.
Провести водораздел между зарождающейся российской и составляющими ее национальными культурами не всегда просто, потому что наслаивание одной на другую в пространстве и времени
происходило в течение длительного времени точно так же, как смешение их общих корней и перенимание традиций. Примером может послужить история городов Наровчат и Темников, построенных на этнической территории мордвы в конце XIII - начале XIV вв. монголо-татарами как опорные пункты. Первый стал укрепленным центром северного улуса Золотой Орды, другой был форпостом и местом размещения ордынского гарнизона. Оба позднее (ХУГ-ХУП вв.) вошли в цепочку городов-крепостей засечной черты, служившей для защиты Российского государства и возведенной совместным трудом русских и народов Поволжья. Археологические находки свидетельствуют о близости культур этих народов, с древности прибегавших к сходным приемам обработки металла (ковка, чеканка), резьбы по дереву, гончарного производства (лепка глиняной посуды), прядения, ткачества и рукоделия и т.п.
Как и во времена Древней Руси, в период Руси Московской обычаи и традиции русского и нерусского народов были связаны с календарем, религиозными культами, таинствами, праздниками, обрядами. Календарь на Руси называли Месяцеслов. Он отражал и сезонно-погодные явления, и круговорот жизни со всеми народными приметами, традициямии суевериями, свойственными прежде всего крестьянской среде. Да и сам календарь был типично земледельческим, о чем свидетельствуют названия месяцев. Черты несомненного сходства с русским месяцесловом несут и древние календари других народов России, являясь своего рода копилкой сельскохозяйственного опыта, наблюдений за природой, норм общественной жизни, обрядов и т.п. Календарную культуру народов России объединяет общность национальных традиций в быту, в семейно-родственных отношениях, связанных с такими событиями, как ожидание и рождение младенца, свадьба, похороны [15, с. 46-47]. Характерно, что после рождения ребенка было не принято показывать его в течение 40 дней посторонним людям, что объяснялось боязнью сглаза. Имела место специальная подготовительная стадия, нацеленная на обращение новорожденного в человека. Этот процесс сопровождался поэтапно церемонией обрезания пуповины и «погребения» плаценты. Пуповину обрезали, как правило, на предмете, символизировавшем его будущее занятие, профессию, и для мальчиков подходящими для этого были лемех, столярное изделие или наковальня, а для девочек - пряжа, шитье. «Похороны» плаценты знаменовали собой обретение младенцем человеческого состояния, закрепляли его появление на свет. Само детское место заворачивали в тряпицу и помещали как в подобие гроба в лапоть или какой-нибудь чехол, принадлежавший отцу ребенка. Сходство обычаев и обрядов русского и других народов России не исключало их своеобразия и отличий, зачастую обусловленных не только национальными, но и региональными особенностями, заключавшимися в красочности, игровой стороне, музыкальном сопровождении и прочей атрибутике.
Универсальные и базовые нормы и правила поведения народов России в домашнем быту и в обществе постепенно, по крупицам вырабатывались и накапливались, слагаясь в неписаный и писаный своды этических и практических наставлений. У русских это знаменитый «Домострой» - памятник XVI в., литературную форму которому придал приближенный к молодому царю Ивану IV священник Сильвестр в виде своей замечательной книги.
«Домострой» интересен строгой регламентацией жизненного устройства, призванной дом в порядке держать, а от жены, детей, чад и домочадцев послушания добиваться. По сути, «Домострой» предлагает систему рецепций, обеспечивающих усвоение и выполнение требований, регулирующих семейный и общественный быт. Если у русских сущность нравственного поведения, зафиксированного «Домостроем», определялась православными канонами, то у народов России, исповедующих ислам, иудаизм, буддизм (ламаизм), она представлена аналогичными установлениями, почерпнутыми соответственно из Корана, Талмуда, Трипитаки - священной книги буддиста. У народов Северного Кавказа с давних времен также существуют подобные этические кодексы: у адыгейцев- «адыгэ хабэз», у балкарцев и карачаевцев-«намыс», у осетин - «иронаргъаеаеуттае», у чеченцев и некоторых других северокавказских народов -«гиллакх». Куртуазность и рыцарственность горцев не уступает галантности французов и японцев и сопоставимы с западноевропейскими правилами чести, зафиксированными в XII-XIV вв., и самурайским «Бусидо». Благородные, исполненные высоких нравственных запросов установки, заложенные в нравственный катехизис нерусских народов, не менее значимы и актуальны, чем домостроевские. Они привлекают гуманистическими ценностями, учат такту, терпимости, уважению к ближнему, настраивают человека на добрый лад. В этом смысле пропагандируемая «Домостроем» соседская помощь и взаимовыручка, конечно, не ограничиваются ссудой денег или предоставлением семян, скота, инвентаря только лицам из православного окружения, но распространяется и на живущих рядом земляков другой веры.
В культуре повседневности народов России не всё в одинаковой степени и мере тождественно, но совпадающих признаков и составляющих много и, конечно, гораздо больше, чем различий, что проявляется даже в мелочах. К примеру, у тувинцев принято, прежде чем войти в чужую юрту, предупредить о себе кашлем или короткой фразой, чтобы дать знать хозяевам о своем приходе. При этом все оружие, даже плетку, входящий выкладывал снаружи на специально предназначенный для этого войлочный коврик, показывая тем самым мирность своих намерений.
Вопросы о том, как должен поступать человек в той или иной ситуации, в культуре народов нашей страны разрешаются без кардинальных расхождений в нормативной этике, и в то же время на Северном Кавказе статус стариков предусматривает более высокое уважение к ним, чем в глубинной России, и
несоблюдение этого обычая подпадает под категорию «бехк» (остракизм по отношению к нарушителю нормы, осуждение недостойного поведения).
Похожие тонкости этикета, касающиеся обхождения с окружающими, характерны для разных народов. Так, неодобрительное отношение к свистунам (любителям свистеть и насвистывать), согласно русским народным представлениям, с языческих времен считается грехом и плохой приметой: тот, кто свистит, призывает черта и может не только «высвистать» из дома достаток и деньги, но и накликать беду -смерть самого старого или самого малого в семье. То же самое поверье существует у северных народов. В тувинской юрте свистеть так же предосудительно, как и в русской избе, потому что свист- удел лодырей, и они за свое безделье могут сами поплатиться и навлечь несчастье на кого-нибудь из близких родственников.
Формирующееся самодержавие укрепляло и культивировало централизующую идеолого-политическую функцию православия, но это не отменяло полиэтничность и культурное многообразие стремительно раздвигавшего границы Московского государства. Характеристики культуры России на этом витке ее истории слагаются из синтеза язычества, христианства византийского образца и ислама. География ислама в России претерпевает изменения в середине XVI в. Включениев это время в состав Московского государства поволжских народов явочным порядком вводило в число подданных русского царя значительное количество мусульманского населения. Как средство подчинения жителей новоприсоединенных территорий было использовано христианство. На исповедующих ислам людей оказывалось давление с целью убедить их отречься от своей веры и принять православие. С этой целью в Казани в 1555 г. утверждается специальная епархия во главес епископом Гурием, на которого возлагалась миссия «привести к кресту» местных мусульман и язычников (таких тоже было немало). Позднее была учреждена епархия в Астрахани, известной ранее как Хаджитархан. Но миссионерская деятельность русской церкви в Среднем и Нижнем Поволжье, как и другие меры (например, привилегии новокрещенам при обеспечении их землей), не привели к желаемым властями результатам: православную веру принимали в основном язычники или те мусульмане, которые еще вчера были язычниками. Определенная часть татарской знати (мурзы) сменила веру, чтобы не лишиться наследственных земельных владений, и поступила на службу к царю. Наряду с представителями других нерусских народов они вошли в политическую элиту России. Тем не менее количественно новообращенные христиане не преобладали, т.к. основная масса местного населения твердо отказалась отрекаться от ислама.
В Казанском ханстве крепость в мусульманской вере была значительно тверже и сильнее, чем в Астраханском, поскольку в первом ислам, унаследованный от волжских булгар - предков казанских татар, передавался из поколения в поколение и уже вошел в плоть и кровь, тогда как во втором он еще не укоренился, и ногайцы (ногайские татары) в религиозном отношении во многом были неофитами. Не слишком ревностные мусульмане и тогдашние башкиры, не говоря о сибирских татарах, с присоединением Западной Сибири к России также оказавшихся российскими подданными.
Для добровольно вошедшей (это был путь спасения от экспансии Турции и Крымского ханства) в Российское государство в 1557 г. Кабарды характерно совмещение религий: местная знать в доказательство своей лояльности царю обращается в православие - народ придерживается ислама.
Второй женой Ивана Грозного была, как известно, дочь князя Кабарды Темрюка Идаровича княжна Гуашану (Кученей). Вместе с братом Салнуком она приняла крещение и стала Марией в честь Марии Магдалины. Английский посол в Московии Э.Дженкинсон подробно описывает сватовство и женитьбу [2,с.58]. В царствование Ивана IV публицист И.С.Пересветов предлагает великому государю в качестве идеальной модели самодержавной монархии Османскую империю. Турция как образец, заслуживающий внимания, фигурирует в сочинениях русских авторов XVI в. неоднократно и вызывает у них острых интерес [10]. Культура народов, основывавшихся на исламских ценностях, не была новостью для Московской Руси, но теперь две религии и две культуры оказались сведены во времени и пространстве уже в новом историческом контексте: бывшие звенья золотоордынской державы стали частью Российского государства.
По сравнению с казанскими татарами подвластные им прежде поволжские народы - черемисы (мари), чуваши, башкиры в культурном отношении качественно отличались от них и были аутсайдерами. В XV -XVI вв. Казанское ханство наряду с Крымским - наиболее культурно продвинутое государство, образовавшееся после распада Золотой орды. В Казани была сосредоточена обширная библиотека исламской литературы, включавшая и уникальные книги на арабском и персидском языках. Некоторые из них были настоящими раритетами, обладать которыми, судя по дипломатической переписке 20-х - 40-х гг. XVI в., желают во имя своего престижа и крымский хан Саадат-Гирей, и турецкий султан Сулейман I. Казань была в орбите восточной политики великого князя Ивана III (1462-1505). Ханом там был ставленник Москвы Мухамед Эмин, воспитывавшийся при великокняжеском дворе. У будущего хана была возможность приобщиться к русской культуре. Обновление и грандиозная перестройка Московского Кремля проходили буквально на его глазах. Вероятно, он был близко знаком с Аристотелем Фиораванти и другими итальянскими архитекторами и инженерами, работавшими в Москве. За 21 год своего правления Мухамед Эмин прослыл просвещенным ханом, покровителем искусств и мусульманской культуры в целом. Он поощрял зодчих и мастеров, благоволил к поэтам и сам слагал стихи.
Главным памятником эпохи Эмина был Казанский кремль - комплекс интересных как в военно-инженерном, так и в художественно-архитектурном планах. Он не сохранился - пострадал при взятии
Казани войсками Ивана Грозного, а затем по приказу царя был разрушен, и на его месте псковские мастера при участии знаменитого Постника (одного из строителей храма Покрова в Москве, на Красной площади) в 1556 г. приступили к возведению нового кирпично-каменного кремлевского ансамбля, по словам современников, не имевшего ничего общего с предыдущим. Однако упомянутый англичанин Э..Дженкинсон пишет о Казани 1558 г.: «Казань - прекрасный город, построенный по русскому и татарскому образцу с крепким замком, стоящим на высоком холме» [2, с. 168-169]. Этот отзыв дает основание предполагать, что при всей неузнаваемости по сравнению с первым второй Казанский кремль все же сохранил какие-то национальные черты и мотивы, присущие старому. Информация источников о памятниках кремля изобилует противоречиями. В них слишкоммного легендарного и мало достоверного. Например, «возраст» наиболее интересного и известного артефакта - башни Сююмбеки нередко завышают, утверждая, что она была построена еще в домонгольский период. На самом деле эта главная достопримечательность Казанского кремля в современном виде сооружена не раньше конца XVII в. То, что она уцелела при штурме города в октябре 1552 г. - такая же легенда, как предание о том, что последняя казанская царица Сююмбеки, чье имя носит башня, бросилась вниз с вершины этой самой башни. В действительности она, по одним сведениям, попала в плен при взятии Казани, по другим - была выданаМоскве казанской знатью и жила, умерла и похоронена в городе Касимове - столице подвластного московским князьям Касимовского ханства. Однако реальная, не расцвеченная мифами, история мало кого интересует и впечатляет, и сегодняшние путеводители вполне в традициях мировой практики, конечно, преподносят красивую легенду как острую приправу, а экскурсоводы, касаясь этой темы, приводят все новые красочные факты и подробности.
Когда войска Ивана IV подошли к Казани, царь будто бы пришел в восхищение от необычайной красоты открывшегося его взору города, что, впрочем, не помешало ему после штурма не восстановить разрушенное в прежнем виде, а приказать полностью перестроить город.
Какой же была Казань до своего разорения? Не только сама столица, но и другие города и поселения ханства имели весьма привлекательный архитектурный облик, были хорошо благоустроены и приспособлены для жизни. Т.е. это было государство с развитой городской культурой, и это признает в своей «Истории о великом князе Московском» князь А.М.Курбский - полководец Ивана Грозного, один из тех, кто «воевал» Казань.
Восхищенным отзывам и оценкам представителей исламского мира вообще нет числа, и зачастую они по-восточному чрезмерны, как, например, известный поэтический панегирик последнего верховного сеида Казанского ханства Кул-Шерифа, который утверждает:
В мире нет больше такого цветущего города, как Казань
Такие восхваления в порядке вещей и вполне в духе восточных традиций. Как тут не вспомнить, что «Парижем Востока» в разные времена попеременно и одновременно называли и Дамаск, и Багдад, и Бейрут, и Каир...Метафоры метафорами, преувеличения преувеличениями, но все это не отменяет того, что стереотипное представление о тюркско-татарской цивилизации XV-XVI вв. как по преимуществу аграрно-кочевой, не располагающей значительным городским потенциалом, давно и безнадежно устарело, и современный исследователь Д.Исхаков справедливо обратил на это внимание [11].
Вообще же в дооктябрьской отечественной историографии объективно воздавалось должное культурным сокровищам России, происхождение которых не обязательно было связано с русским этносом. Это, например, работы Е.Белова [4], П.М.Дульского [7], М.Г.Худякова [17] и др.
В советское время акценты расставлялись так, что хорошее, передовое, все культурно значимые достижения начались лишь после Октябрьской революции, а культура прошлого, особенно тесно увязанная с религией, была как бы вне прогресса и онтологически мракобесна.
В досоветской литературе убедительно прослежено, что из уклада жизни, общественного устройства, управления, инженерно-строительной практики, этикета, предметов повседневности (включая одежду, обувь, утварь) Золотой Орды и тех государств, которые образовались после ее распада, отложилось в русской культуре. Обстоятельно был изучен вопрос о языковых заимствованиях, среди которых наряду с естественно преобладающими тюркизмами есть и много арабизмов. Правда, последние вошли в русский язык не непосредственно из арабского, а из тюркского, как, например, слова кабала, каблук, сундук, халат, харчи и др.Собственно тюркизмы присутствуют в современном русском языке в большом количестве и, что называется, от а до я: амбар, алый, арбуз, аркан, артель, аршин, бадья,балаган,балбес, башлык, башмак, войлок, дурак,кабан, кабачок, кафтан, сапог, сарафан, табун, тюрьма, чемодан,чердак,ямщик, ярлык.
Известный тюрколог Н.А.Баскаков приводит представительный список известных русских фамилий татарского происхождения [3], а наиболее распространенные из них собрал в своей книге, посвященной многовековому взаимодействию ислама и православия, Востока и славянства в России, И.А.Ермаков: Аксаков, Алябьев, Апраксин, Арсеньев, Ахматов, Бабичев, Балашов, Баранов, Басманов, Батурин, Бекетов, Бердяев, Бибиков, Бильбасов, Бичурин, Боборыкин,Булгаков, Бунин, Бурцев, Бутурлин, Бухарин, Вельяминов. Гоголь, Годунов, Горчаков, Горшков, Державин, Епанчин, Измайлов, Кантемиров, Карамазов, Карамзин,Киреевский,Корсаков, Кочубей, Кропоткин, Куракин, Курбатов, Милюков, Мичурин,
Рахманинов, Салтыков, Строганов, Таганцев, Тимашев, Тимирязев, Третьяков, Тургенев,Турчанинов, Тютчев, Уваров, Урусов, Утаков, Ханыков, Чаадаев, Шаховской, Шереметев, Шишков. Юсупов. Все эти без одной шестьдесят плюс еще многие другие, которые менее на слуху, по мнению автора, убедительный памятник русско-татарской метисации [8, с. 9-10].
В культурном обороте Московской Руси оказались ордынские и послеордынские активы и более крупного порядка: параллельно с наметившейся государственной централизацией складывается и новый алгоритм культуры. Как уже было отмечено выше, она формируется, согласуясь с будущим (восточного типа) деспотизмом царского самодержавия, и структурируется во многом на базе норм и порядков, перенятых у монголо-татар. Образуясь как военно-национальная держава, Московское государство постоянно нуждалось в обеспечении обороны и безопасности границ, и здесь России очень пригодились монгольские в основе своей система строгой дисциплины, опыт внеэкономического государственного хозяйствования с установкой на принудительный труд, налаженная инфраструктура в виде бесперебойной связи и срочного транспортного сообщения (государственная почта, ямская гоньба). Как правило, пышные церемонии при дворе великих князей и царей связывают с византийским «протоколом», но целый ряд обычаев («бить челом», устраивать смотрины и выбор невесты, осыпать монетами вступающего на стол/престол (венчающегося на царство) властителя восходит к культурным нормам и обрядам монголов.
Интересен вопрос, насколько велика степень восприятия из тюрко-татарской культурной традиции некоторых характерных черт искусства Московской Руси. Его новые формы, элементы, тенденции к обмирщению, проявившиеся в отступлении от прежних канонов (строгость, сдержанность, неукоснительное следование установленным образцам) в сторону красочности, затейливости, светскости, художественной вольности, нередко увязывают с культурным влиянием казанских татар, которые в свою очередь продолжали традиции Волжской Булгарии. Известнейший историк русской церкви Е.Е.Голубинский обращает внимание на очевидное сходство северно-русских шатровых колоколен и минаретов деревенских мечетей Казанского края [5]. М.Г.,
Худяков оспаривает национально русское происхождение шатрового зодчества, придерживаясь мнения, что оно заимствовано у казанских татар. И храм Вознесения в Коломенском, и собор Покрова (храм Василия Блаженного) в Москве, т.е. самые известные памятники шатровой архитектуры XVI в., он считает во многом «переводами» (иначе говоря, копиями) казанских образцов. В частности, о Покровском соборе Худяков пишет: «...памятник, который представлял бы наиболее близкую аналогию для этого храма, можно указать именно в казанском искусстве: своими архитектурными формами Василий Блаженный больше всего напоминает мечеть Кул-Шерифа в Казани с ее 8 минаретами. Восемь башен Василия Блаженного, увенчанные восточными куполами, находят себе поразительное соответствие в этих 8 минаретах. Отсутствие главного фасада, составляющее главную черту татарского зодчества, также имеется налицо в Василии Блаженном. Недаром строителем храма являлся тот архитектор Постник Яковлев, которому было поручено сооружение каменной крепости в покоренной Казани и который мог таким образом на месте ознакомиться лично с памятниками казанской архитектуры».
Примечательно, что новый, построенный по повелению Ивана Грозного Казанский кремль, тоже обращает на себя внимание шатровыми памятниками. Так, в шатровом стиле выдержаны четырехъярусная Спасская и семиярусная Сююмбеки башни. Если шатер - это ярко выраженное национальное начало татарской архитектуры, тогда, вероятно, именно его имел в виду Дженкинсон, отмечая, что новопостроенный Казанский кремль вобрал в себя образцы как русского, так и татарского зодчества.
На примере храма Василия Блаженного Худяков показывает, что из культурного наследия казанских татар были восприняты богатое декоративное убранство, яркая раскраска, сочные и контрастные цвета, любовь к полихромии, которых не было прежде в русском искусстве, где основным видом декора был не цвет, а резьба. Здесь автор допускает неточность: многоцветье характерно для храма лишь в XVII в. - в предшествующем столетии он был гораздо скромнее, однороднее и не походил на свесившийся с неба пестрый ковер.
Однако доминирующей архитектурной метафорой, заимствованной у казанцев, по Худякову, был именно шатер - характерное коническое завершение культовых и светских построек.
Точка зрения М.Худякова не бесспорна, и он сам признает, что она нуждается в серьезном подтверждении. К тому же источники шатрового стиля ряд специалистов не без оснований видят в постройках древних славян времен язычества, а, кроме того, существует и достаточно перспективная гипотеза, согласно которой шатер перекликается с мотивами итальянской архитектуры эпохи Возрождения, а итальянские мастера с XV в. привлекаются к строительству в Московии много и часто. Причастность фрягов к сооружению церкви Вознесения в Коломенском и храма Покрова что на рву на Васильевском спуске сегодняшними исследователями не отвергается. Тем не менее версия М.Г.Худякова, безусловно, имеет право на существование. Трудно не принять во внимание и то его соображение, что при сооружении Покровского храма архитектурная реминисценция была мотивирована идеей, полной глубокого внутреннего смысла. Автор находит «далеко не случайным то обстоятельство, что церковь, построенная в память завоевания Казанского ханства, имеет характер мусульманского зодчества. Русское правительство, -утверждает Худяков, - отчетливо выразило идею подчинения татарского государства России, перенеся архитектуру главной мечети Казани в Москву, подобно тому как оно практиковало перенесение в столицу
из прежних уделов всех местных святынь и реликвий. Воспроизводя формы главной мечети в виде православного храма, правительство митрополита Макария (здесь имеется в виду так называемая Избранная рада - круг приближенных к царю Ивану IV лиц, в котором видную роль играл митрополит Макарий.- Ред.) создавало тем самым наглядную эмблему подчинения мусульманской страны христианской державе, как бы заставляло мусульманское искусство служить христианской религии и тем самым осуществляло двойную художественно-политическую идею слияния татарского Востока с Россией».
Типологическая черта культурного строя российских этносов, состоящая в нерасчлененном единстве материального и духовного, религиозного и светского, бытового и возвышенного, во внутренней жизни Московского государства, в пределах отдельных земель, регионов, локусов постоянно давала о себе знать, что ярко проявилось на русском севере, где взаимопритяжение разных линий в культуре превалировало над неприятием и отталкиванием. Например, для Карелии источниками, питающими ее культуру, изначально послужили смешавшиеся с финно-угорской, идущей от карелов и вепсов основой, славянские и германские элементы. Но со 2-й четверти XIII в. здесь постепенно возобладало православное влияние. Крещение карелов, согласно летописи, произошло в 1227 г. при князе Ярославе Всеволодовиче, но оно во многом носило формальный характер, потому что подавляющая масса карел продолжала поклоняться языческим божествам. Лишь со временем исполнение христианских обрядов стало чередоваться с языческими. Носителями православной веры были карельская племенная верхушка (знать) и те, кому по роду занятий (купцы, воины, сборщики дани) приходилось иметь дело с Новгородом. В дальнейшем большую роль в распространении христианства в Карелии сыграли православные монастыри, среди которых в XIV-XV вв. известны такие, как Валаамский и Коневский на Ладоге, Муромский и Палеостровский на Онеге, на границах края - Соловецкий и Александро-Свирский. Православие принесло книжность и литературу, новые формы деревянного зодчества и иконопись. В найденных в Великом Новгороде берестяных грамотах, в которых идет речь о Карелии (всего их более 10) содержится информация, что за отсутствием собственной письменности карелы обозначали слова из своего языка кириллицей. Так, в одной из грамот середины XIII в. сказано про заклинание от молнии, обращенное к местному божеству Укко. Точно так же у другого принявшего православие северного этноса - коми наряду с христианскими параллельно отмечались традиционные календарные праздники вроде проводов льда, открытия сезона охоты и т.д.
Уже во времена Московской Руси (XVI в.) в Карелии при монастырях и церквях появились школы, где священники и монахи обучали грамоте и навыкам счета. Грамотные люди среди карелов, как и вообще на русском севере, не были чем-то исключительным: те, кто занимался ремеслом и торговлей, предпринимал деловые поездки, были заинтересованы в том, чтобы уметь писать, читать и считать. Однако исстари присущие и определявшие культуру края занятия (плетение из бересты и соломы, прядение, ткачество, шитье бисером, резьба по дереву и кости) продолжали поддерживаться и развиваться.
Объединяющим началом, связывающим воедино разные по национально-этническому происхождению нити, выступает, конечно, народная культура, которая придает практическую целесообразность и сообщает добротность и жизнеспособность всему, что откладывалось и накапливалось век за веком в мифах, легендах, сказаниях, эпосе, сказках, песнях, танце, ручных изделиях безвестных мастеров и т.п. Разнообразные плоды народного творчества сохраняют особенности,традиции, стереотипы поведения, обыденные представления, исторически присущие населению данной местности вместе с его этническим, национальным, социальным, религиозным и прочими компонентами. Народная культура -понятие условное, собирательное, не очерченное четкими границами и эталонами, но устойчиво присутствующее в разные эпохи отечественной истории и неразрывно связанное с коллективами и сообществами, проживающими на территории, входящей в состав того или иного княжества, удела, уезда, улуса, волости, губернии, области, региона, республики, субъекта федерации. И, безусловно, для будущей российской культуры как нормативно-ценностной целостности народная культура в значительной мере одновременно послужила, образно говоря, и связующим раствором, и строительным материалом [1].
С территориальным расширением Российского государства в XVI - XVII вв. в его состав отчасти мирным, отчасти военным путем вошли народы, представлявшие различные лингвистические группы и семьи - от монголо- до кетоязычных. Спектр культурных контактов многократно увеличился. В результате Россия все больше приобретала облик не только полинациональной, поликонфессиональной, но и поликультурной страны, в которой русский народ количественно не возобладал, хотя и составлял основную часть среди народов, этнических групп и меньшинств, ее населяющих. Конечно, выдающимся событием было воссоединение Украины с Россией в середине XVII в. Ведь, помимо всего прочего, это было и воссоединение однокорневых, но на три столетия не по доброй воле разобщенных, оторванных друг от друга и развивавшихся порознь культур.
Литература:
1. Аванесова Г.А. Исследование феномена народа и народной культуры в гуманитарной мысли Запада и России. Ч. 1 - 2 // Культурологический журнал. 2011/2(4); 2011/3 (5)
2. Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке/ Пер. с англ. и предисл. Ю.В.Готье; введ. Г.А.Новицкого. Л.: Печатный двор, 1938. - 307 с.
3. Баскаков Н.А. Русские фамилии тюркского происхождения. М.: Наука, 1979. - 279 с.
4. Белов Е. Культурные сокровища России. Вып. 4. Казань - Нижний Новгород - Кострома. М.: Товарищество «Образование», 1913. - 112 с.
5. Голубинский Е.Е. Порабощение Руси монголами и отношение ханов монгольских к русской церкви или к вере русских и к их духовенству. Сергиев Посад: 2-я тип. А.И.Снегиревой, 1893. - 56 с.
6. Гумилев Л.Н. От Руси к России.: очерки этнической истории. М.:Экопрос, 1992. - 336 с.
7. Дульский П.М. Памятники Казанской старины. Казань: Издание С.В.Соломина, 1914. - 231 с.
8. Ермаков И.А. Ислам в культуре России в очерках и образах. М.: Издательский сервис, 2001. - 509 с.
9. Загладин Н.В. Национально-цивилизационная идентичность России: история и современность // Поиск национально-цивилизационной идентичности и концепт «особого пути» в российском массовом сознании в контексте модернизации / Отв. ред. В.В. Лапкин, В.И. Пантин. М.: ИМЭМО РАН, 2004. - 171 с.
10. Золотухина Н.М. Развитие русской средневековой политико-правовой мысли. М.: Юридическая литература, 1985. - 200 с
11. Исхаков Д. Тюркско-татарские государства XV-XVI вв / Научно-методическое пособие. Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2004. - 132 с.
12. Козлов М.И. Социальная справедливость в системе традиционных ценностей российской цивилизации //Россия и россияне: особенности цивилизации: материалы Международной научной конференции, посвященной 80-летию АЛТИ-АГТУ / отв. ред. В.А.Колосов и др. Архангельск: Архангельский государственный технический университет, 2009. - 415 с.
13. Национально-культурная идентичность в современной России: истоки, особенности, перспективы: сб. ст. / гл. ред. А.В.Паршенцев, отв. ред. В.И.Немыченков. - СПб.:Алетейя, 2015. - 592 с.
14. Пантин В.И. Циклы и волны социального развития: Цивилизационная динамика и процессы модернизации. М.: Наука, 2004. - 246 с.
15. Перова Е.Ю. Двоемирие русской культуры: аспекты светского и религиозного мировосприятия. -М.: ФГБОУ ВПО МГЛУ, 2012. - 184 с.
16. Рыбакова О.Б. Религиозные корни российской культуры и ментальности // Россия и россияне: особенности цивилизации: материалы Международной научной конференции, посвященной 80-летию АЛТИ-АГТУ / Отв. редакторы В.А.Колосов и др. - Архангельск: Арханг. гос. техн. ун-т. 2009. - 415 с.
17. Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. Изд. 3 -е, доп. Воспроизведено по тексту 1 -го изд. (Казань: Комбинат изд-ва и печати, 1923). М.: ИНСАН, Совет по сохранению и развитию культур малых народов, СФК, 1991. - 320 с.
