CC BY
83
УДК 930
СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РОССИЙСКОГО КАПИТАЛИЗМА НА РУБЕЖЕ XIX-XX ВВ.: ВЗГЛЯД С ЗАПАДА (КРАТКИИ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЧСКИИ ОБЗОР)
© 2017 П. В. Чаплыгин
аспирант исторического факультета e-mail: Chaplygin93@gmail.com
Курский государственный университет
В статье приводятся взгляд западных историков на развитие капитализма на рубеже XIX-XX вв. в Российской империи. Изучаются и анализируются позиции в первую очередь американских, английских и немецких историков относительно состояния российской экономики в общем и предпринимательства в частности. В работе рассматриваются выводы иностранных исследователей, которые зачастую не соответствуют выводам отечественных историков. Указанный период представляет особый интерес для ученых в связи с его неоднозначностью. Экономический рост был сопряжен с социальной напряженностью, приведшей впоследствии к Октябрьской революции. Обогащение отдельных групп населения сочеталось с увеличением благотворительных пожертвований и расцветом меценатского движения.
Ключевые слова: предпринимательство, историография, западная историография, купцы, С.В. Витте.
Актуальность темы исследования обусловлена возрастающим интересом к проблеме становления и развития предпринимательства на рубеже XIX-XX вв. В российской историографии этому вопросу посвящено немалое количество работ, которые раскрывают не только общие тенденции развития капитализма в России, но и развитие предпринимательства в конкретных регионах страны. Зарубежные исследователи также проявляют интерес к указанной проблематике. Наибольшее количество работ о капитализме в Российской империи мы можем наблюдать в США, Англии, чуть в меньшей степени - в Германии. Взгляд западных ученных на изучаемую проблему далеко не всегда совпадает с мнением российских историков, в связи с этим западная историография представляет особый интерес, так как это «необычный» для нас взгляд на данный вопрос.
В течение десятилетий после Второй мировой войны европейские и американские историки изучали экономическую историю Российской империи в попытке определить место и роль советской экономической системы. Причем некоторые из них утверждали, что «социалистическое» планирование народного хозяйства в СССР и его государств-сателлитов представляло собой «рациональную» альтернативу капитализму. Поначалу историки исследовали административные средства, которыми царское правительство стремилось преодолеть экономическую отсталость в XIX в. и на рубеже XIX-XX вв. За последние десятилетия, они критически рассмотрели несколько институтов, это, прежде всего, крепостное право, которое, по их мнению, поддерживалось царским правительством по военным и фискальных причинам, несмотря на его отрицательные последствия для экономического развития в долгосрочной перспективе и нерациональные и ошибочные стимулы, которыми самодержцы старались ускорить процесс индустриализации административными методами. Для того чтобы понять социальный и политический контекст экономического поведения российской буржуазии, западные историки также обратили свое внимание на вопросы, которые были в значительной мере упущены (российской
историографией) до 1917 г., такие как источники предпринимательства в российском обществе и уровень влияния политических и деловых организаций (известных как «торговые ассоциации» в Соединенных Штатах Америки) на экономическую политику самодержавного правительства. Недавние исследования в области определения специфики российских регионов и особенности развития отраслей промышленности показали гораздо более сложную картину в вышеуказанном контексте, нежели была раньше.
В известной статье «Экономическое отставание в исторической перспективе» (1952) историк экономики Александр Гершенкрон утверждал, что промышленное развитие происходило в конкретный исторический период в Европе и России с 1750 г. и далее. В результате отличительных институциональных катализаторов - небольшие коммерческие банки в Англии; утопизм Сен-Симона, который стимулировал грандиозные проекты инвестиционного банка Сгёё11МоЬШег во Франции; крупные банки и картели в Германии и непосредственно само государство в царской России [ОегееЬепкгоп 1966: 5-30]. Это означает, что относительно небольшой процент населения, занятого в технически развитом сельском хозяйстве, промышленности, секторе торговли и финансов, сочетался с относительно невысоким уровнем объёмов выпускаемой продукции. Стандартами сравнения в случае с Россией в статье являются экономические институты относительно развитых стран Европы той или иной эпохи, будь то Швеция и Польша в XVIII в., Англия и Франция в XIX в., и в конечном итоге Германия и Соединенные Штаты за несколько десятилетий до Первой мировой войны.
После изучения дискуссии среди советских политических деятелей и ученых с 1918 г. по 1970-е гг. об отношениях между капиталистами и царскими высокопоставленными лицами, в том числе и споров по поводу того, произошло ли «сращивание» или подчинялась ли буржуазия царскому правительству, немецкий ученый Хайко Хауманн пришел к выводу о том, что советское понятие «государственного монополистического капитализма» было очевидно недостаточным и требующим дальнейшего анализа [Наитапп 1980: 68]. Англичанин Гатрелл однозначно утверждал, что «корпоративная элита не подчинила царское правительство крупному бизнесу». Скорее «своеобразное сочетание царской идеологической антипатии и административных преград по отношению к частному предприятию» превалировали в России накануне Первой мировой войны [Оа^еП 1994: 290, 326].
Историк экономики Аркадиус Каган пришел к выводу о том, что, хотя передовые технологии нашли применение на крупных предприятиях России, государство предоставляло большую часть инвестиционного капитала в форме грантов на землю и рабочую силу и, приобретая огромное количество военной техники, пользовалось монопсонией на рынке промышленных товаров. Самодержавное правительство оставалось выше закона. Грубые и жестокие методы, с помощью которых царское правительство управляло экономикой, пресекло появление ряда особенностей капитализма, ранее перечисленных немецким социологом Вебером: легкость входа и выхода предпринимателей на рынок, корпоративные правовые нормы, свободный рынок труда, а также публичная продажа акций [КаЬап 1985: глава 3].
Ни один из эпизодов модернизационного рывка имперской истории России, в том числе тот, который произошел в 1890-1914 гг., нельзя квалифицировать как подлинный «взлет», - утверждает известный американский ученый Уолт У. Ростоу [Rostow 1960: 38]. В 1960 г. Гатрелл убедительно доказывал, что хотя объем промышленного производства постепенно возрастал на протяжении последней трети XIX в. и имели место быть «неустойчивые всплески» индустриализации при Петре I, Николае II и Сталине, но все это не изменило основную картину экономической истории России. В первую очередь это - провал политики страны в «поддержке роста
Чаплыгин П. В. Становление и развитие российского капитализма на рубеже XIX—XX вв.:
взгляд с Запада (краткий историографический обзор)
производства на душу населения» и преодолении «повальной бедности» [Gatrell 1999: 8]. То, что Ростоу называл «взлетом», потеряло свой импульс в депрессии 1900-1903 гг. и в сбоях, вызванных войной с Японией и революцией 1905 г. Изменения после Первой мировой войны, революции, Гражданской войны, и экономической изоляции молодого Советского государства оказались настолько разрушительными, что объем промышленного производства в Советском Союзе не достигал уровня 1913 г. до 1928 г., когда производство на душу населения оставалось «по крайней мере на 10 процентов ниже, чем в 1913 году» [Gregory 1994: 165].
Понимание иностранных историков экономической политики царского правительства и ее последствий для капиталистических институтов претерпело значительные изменения в течение последних нескольких десятилетий. Фон Лауэ и Гершенкрон утверждали, что Россия осталась бы экономически отсталой без усилий государства по реализации программы индустриализации административными методами. В противоположность этому Каган и другие подчеркивали, насколько пагубными для самодержавия были последствия презрения рынка и верховенства закона.
Большинство ученых соглашаются с тем, что, хотя самодержавная власть и чиновничье-бюрократический аппарат предусмотрительно поощряли некоторые элементы капиталистическое предпринимательства ради военной мощи, они считали свободный рынок слишком слабым для использования его в качестве производительной силы империи. Начиная с Отечественной войны 1812 г. они узаконивали свое предпочтение государственной экономики с пониманием того, что, на основе революционных событий в Европе, неограниченное промышленное развитие приведет к городской перенаселенности, социальным волнениям и требованиям конституционного правительства. Бюрократы, генералы и дворяне боялись угрозы их социальным и политическим преференциям в возвышении буржуазии по европейской модели. Как защитники самодержавия, они отказались рассматривать реформы, которые могли бы способствовать капиталистическому предпринимательству путем поощрения долгосрочных экономических расчетов рисков и прибыли, так же как и в создании государства, основанного на верховенстве закона (правовое государство и, от немецкого Rechtsstaat) и устойчивого права собственности. Дебаты внутри царской бюрократии были сосредоточены на том, как лучше установить баланс между настоятельной необходимостью экономического развития и самодержавным контролем.
Серьезному влиянию и анализу подверглась деятельность министра финансов Российской империи С.Ю. Витте. О нем писали Гершенкрон и Сидней Харквей Фон Лауэ, Питер Гатрел, Пол Грегори и др.
«Система Витте», как ее называл фон Лауэ, состояла из нескольких смелых инициатив. К их числу относятся высокие протекционистские пошлины на импортируемые металлы и технику, достигнутые через тарифные войны (1892/93) и договор о торговле (1894 г.) с Германской империей; быстрое завершение за государственный счет строительства самой длинной железной дороги в мире - ТрансСибирской магистрали (1891-1900), которая соединила города европейской части России с Владивостоком, главным незамерзающим портом и военно-морской базой России на Тихом океане; введение золотого стандарта (1897 г.), который гарантировал иностранным финансистам и производителям сохранение стоимости их огромных инвестиций в российскую горнодобывающую промышленность, металлургию, промышленность, финансы, торговлю и транспорт [Von Laue 1963: 20]. В своих мемуарах Витте признавал и другие достижения. Например, такие, как привлечение не менее 3 млрд рублей (примерно $ 1,5 млрд) иностранных капиталовложений,
удвоение длины железнодорожных путей, создание системы компенсации работникам, а также отмена подушной подати и введение индивидуального налогообложения. Это отменило коллективную ответственность крестьян за налоговые платежи и способствовало усилению их предприимчивости. Кроме того, изменение паспортной системы способствовало усилению мобильности крестьян в их поиске работы за пределами деревни [Witte 1990].
В целом позитивные оценки стратегии Витте, предлагаемые Гершенкроном и Фон Лауэ в 1960-е гг., повторил и Сидней Харквей, попадавший под систематическую критику в исторической литературе в последние десятилетия [Harcave 2004: 48-49]. Разные интерпретации во многом обязаны источникам, на которых они были основаны. Признав положительные результаты государственной деятельности, Гершенкрон и фон Лауэ полагались в основном на личные заявления Витте, труды его сторонников и критиков, официальную статистику промышленного производства, иностранных инвестиций и тому подобное.
В противоположность этому другие ученые, в том числе Пол Грегори и Питер Гатрелл, приводили статистические данные активной предпринимательской и рыночной деятельности на микроэкономическом уровне, даже в деревнях, которые не зависят от вмешательства государства. В 1982 и 1994 гг. Грегори опубликовал весьма подробную таблицу статистики национального дохода с 1885 г. по 1913 г. На основании этих данных он пришел к выводу, что Гершенкрон переоценил покупку государством промышленных товаров и преувеличил положительный эффект протекционистских тарифов в отечественной промышленности [Gregory 1994: 85-87]. Такая оценка экономического развития России показывала политику царского правительства в гораздо менее позитивном свете, чем раньше. В той степени, что государственная поддержка промышленности пользуется меньшим успехом, чем утверждал Витте и его сторонники, принятие решений, основанных на рыночных механизмах, приобретает еще большую актуальность в экономике России, чем считалось ранее. Ведь порой даже самые точные статистические данные допускали оплошность, однако выявили сложности экономического развития.
Сьюзен Макфрай в своем анализе деятельности Ассоциации Южно-Российского объединения производителей угля и стали показывает, что, несмотря на публичное поощрение Витте тяжелой промышленности, производители часто встречали невежество, вмешательство и отсутствие взаимопонимания со стороны царских чиновников [McCaffray 1996: 226-227]. Например, когда ассоциация приняла меры для замедления падение цен на железо и сталь во время промышленной депрессии путем содействия созданию объединения Продамет в 1902 г. и угольного объединения Продуголь два года спустя, он нарушил законы против сговора на рынке [Lyashchenko 1949]. Царское правительство предоставило корпоративные уставы этим и другим объединениям, но отказалось отменять законы, направленные на фиксацию цен [Owen 1991].
Таким образом, даже при Витте корпоративное предпринимательство в Российской империи по-прежнему сдерживалось бюрократическими путами и юридическими противоречиями. Например, с 1872 г. некоторые уставы, выданные новым корпорациям, основанным в девяти западных губерниях, содержали пункт, который ограничивал 200 десятинами количество земли, которым предприятие может владеть, если менеджеры, персонал или акционеры предприятия были евреями; в 1884 г. это ограничение стало обязательным. Таким способом правительство пыталось обуздать экономическую деятельность евреев, которые создавали корпорации в попытке войти в бизнес там, где им это было запрещено.
Чаплыгин П. В. Становление и развитие российского капитализма на рубеже XIX—XX вв.:
взгляд с Запада (краткий историографический обзор)
Витте назначил комиссию для разработки проекта закона, позволяющего включать новые компании по регистрации, но он спокойно отказался от предлагаемой реформы, как и Рейтерн ранее. Концессионная система регистрации была отменена в Великобритании в 1844 г., во Франции в 1867 г., в Северо-Германском союзе в 1870 г., в Италии в 1882 г., в Швейцарии в 1883, в Японии в 1892 г. и даже в Китае в 1904 г., но оставалась в силе в России до 1917 г. Кроме того, реформа патентного права Витте в 1896 г. не являлась большой уступкой принципу индивидуального права собственности. Финский ученый Аннели Ауер заявляла, что «самодержавие в это время не было готово отказаться от многовекового принципа тесного бюрократического контроля над малейшими деталями деловой активности» [Лег 1995: 205].
В заключение нельзя не отметить, что взгляды западных историков по вопросу, рассмотренному в статье, часто противоречат взглядам, которые присущи отечественным историкам. Исследователи за рубежом ставят под сомнение был ли сформирован подлинный капитализм в Российской империи на рубеже XIX-XX вв. Также можно увидеть определенный скепсис относительно роста качественных и количественных показателей экономики начала ХХ в.
Многое еще предстоит узнать о процессе промышленного развития в Российской империи. Новые методы статистического анализа доступны для оценки эффективности царской фискальной, монетарной и тарифной политики; для измерения эффекта влияния экономических циклов в Европе и Северной Америке на Россию и определения структурных недостатков, которые приводили к периодическим кризисам и развалу экономики во время Первой мировой войны. Библиографические и институциональные исследования необходимы для освещения мотивов капиталистического предпринимательства среди различных этнических и религиозных групп российского общества. В истории России осуждение капитализма, которое возникало в различных социальных слоях, от интеллигенции и бюрократов до рабочих и крестьян, остается благодатным полем для будущих исследований. Последствия таких исследований выходят за пределы России.
Библиографический список
Aer A. Patents in Imperial Russia. Suomalainen Tiedeakatemia, Helsinki, 1995. P. 205.
Gatrell P. Government, Industry and Rearmament in Russia. 1900-1914: The Last Argument of Tsarism. New York: Cambridge University Press, 1994. P. 290, 326.
Gatrell P. Рoor Russia: Environment and Government in the Long-Run Economic History of Russia // Russia / G. Hosking and R. Service, eds. London: Arnold, 1999. P. 89.
Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Harvard University Press, Cambridge, MA., 1966. Р. 5-30.
Gregory P. R. Before Command: An Economic History of Russia from Emancipation to the First Five-Year Plan / Princeton University Press. Princeton, 1994. P. 165.
Harcave S. Count Sergei Witte and the Twilight of Imperial Russia: A Biography. M. E. Sharpe, Armonk, NY, 2004.
Haumann H. KapitalismusimzaristischenStaat 1906-1917: Organisations formen, Machstverhaltnisse und Leistungsbilanzim IndustrialisierungsprozeB. Hain, Konigstein /Ts., 1980. P. 68.
Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia. University of Chicago Press, Chicago, 1985. Ch. 3.
Lyashchenko P. I. History of the National Economy of Russia to the 1917Revolution, trans. L. M. Herman. Macmillan, New York, 1949. P. 675-681.
Mc Caffray S. P. The Politics of Industrialization in Tsarist Russia: The Association of Southern Coal and Steel Producers, 1874-1914. Northern Illinois University Press, DeKalb, IL, 1996.
McKay J. P. Pioneers for Profit: Foreign Entrepreneurship and Russian Industrialization, 1885-1913 / University of Chicago Press. Chicago, 1970. P. 278 -286.
Owen T. C. The Corporation under Russian Law, 1800-1917: A Study in Tsarist Economic Policy / Cambridge University Press. New York, 1991. P. 132-137.
Rostow W. W. The Stages of Economic Growth: A Non-Communist Manifesto / Cambridge University Press. New York, 1960. P. 38.
Von Laue T. H. Sergei Witte and the Industrialization of Russia. Columbia University Press, New York, 1963. P. 20.
Witte S. Iu. The Memoirs of Count Witte, trans. and ed. S. Harcave. M. E. Sharpe, Armonk, NY, 1990. P. 318-326.
