CC BY
153
Альбов Алексей Павлович, доктор юридических наук, профессор,
г. Санкт-Петербург, профессор Краснодарской академии МВД России
Становление феноменологического метода в русской философии права
Глядя на историю развития правоведения, ничто так не впечатляет, как то обстоятельство, что философия права, удаляясь на высочайшие вершины умозрительных абстракций, в тоже время всегда возвращается к земному с возросшими возможностями анализа конкретных фактов. Наука о праве и государстве в Х1Х-ХХ вв. читается, как ожившая мечта Платона или Аристотеля, и в этом своем качестве оказывается лишь началом дальнейшего развития науки в ХХ1 веке. Сегодня мы вполне оценили тот парадокс, что предельные правовые абстракции являются истинным средством контроля над нашим мышлением о правовых фактах. Поэтому «вхождение» науки о праве в область философии может быть понято лишь как ее неизбежное возвращение к собственным теоретическим истокам (которые в пределах самого правоведения, как и во всякой положительной науке, никогда не могут быть отрефлексированны). Ведь именно философия и философское познание сущности бытия составляют действительный исторический и генетический источник формы научного знания. Поэтому не является исторической случайностью тот факт, что важнейшие основы теории государства и права развивали именно философы. Учения Аристотеля и Локка, Руссо и Канта, отражая характер своего народа и дух своей эпохи, стали базой для разработки конкретных правовых концепций.
Позитивизм в правоведении, господствовавший в советский период нашей истории, оставлял немного места для проблем, входивших в круг интереса классической философии права. Если право трактовалось как выражение воли господствующего класса, а законодательная деятельность в основном должна была служить воле одной политической партии, то вопросы об абсолютном в праве, об отношении права к вечным человеческим ценностям
обречены были оставаться на периферии правосознания. Не случайно и то, что сделанное в области теории права за восемьдесят лет, прошедших после Октябрьской революции, невозможно сравнивать с тем, что сделано за тот же период до нее, тем более что ведущие теоретики правоведения дореволюционной России вынуждены были эмигрировать за границу, где и продолжали свое творчество. Упущение тем более досадное, что на «позитивистски мыслящем» Западе философия права глубоко интегрирована в систему правоведческих наук, ее идеи весьма существенны как для юридического образования, так и для формирования правосознания. Достаточно указать на влияние феноменологической школы права (М. Шелер, Ю. Хабермас) или, к примеру, скандинавского «правового реализма», опирающегося на принципы аналитической философии (А. Хагерстрем, К. Оливекрун, В. Лундстедт).
Вопрос о специфике русской философии права стал сегодня, в эпоху возрождения ранее преданной забвению отечественной правовой традиции, одним из самых актуальных. Вокруг него ведутся острые дискуссии, и острота их не случайна: проблема специфики философии права уходит своими корнями в осмысление особенностей национальной культуры, национального правосознания и в исследование взаимодействия в России теории права с правовыми идеями и концепциями Запада и Востока.
Обращаясь к истории этого вопроса, без труда можно увидеть, что успехи математического и механистического естествознания в эпоху Нового времени породили уверенность в превосходстве естественнонаучных методов перед познавательными приемами других областей знания. Эту точку зрения в большей или меньшей степени разделяли все крупнейшие ученые того времени: Декарт и Гоббс, Спиноза и Лейбниц, отсюда их стремление сблизить социальную науку с наукой естественной. Под влиянием гипотез механистического естествознания создавались социальные теории, проникнутые идеей натурализма. Их представители считали, что все социальные явления можно истолковать, объяснить и предсказать сугубо
рационально, опираясь на разум, так как это имеет место в отношении явлений механических. Но «мир не делится на разум без остатка». Реакцией на механицизм и натурализм Нового времени стал историзм Монтескье и классиков немецкой философии, прежде всего, Гегеля. В качестве необходимой составляющей социальных отношений они стали рассматривать исторический процесс, который имеет собственные законы, не сводимые к законам механики. Гегель окончательно преодолевает натурализм школ естественного права Нового времени. Математический метод, адекватный в области механики, отнюдь не имеет универсального значения, поскольку количество само по себе - лишь один из моментов в системе логических категорий, к тому же совсем не высший. Автор «науки логики» выступал против разложения качеств на количества. Именно стремление постичь в обществе и праве «качественно-конкретное», которое мы находим также в учении Аристотеля, у средневековых схоластов и Лейбница, составит в дальнейшем его главную программную установку для многих русских ученых, занимающихся разработкой проблем философии права.
В результате получилась удивительная картина: крайности сошлись, реакция против рационализма сама породила философскую концепцию, своим рационализмом едва ли не превосходящую старые механические аналогии. Однако «культурно-историческое бытие не есть бытие логического». И от того, что «математический монизм сменился диалектическим», социальной науке не легче.
Здесь нужно заметить, что многие ученые разделяли общий в то время взгляд на гегелевскую диалектическую логику как на абстрактную логическую схему, который еще не до конца преодолен и современным гегелеведением. Духовное содержание «науки логики» высоко ценили и Н.Н. Алексеев и И.А. Ильин.
Установившееся в философии после Гегеля стремление преодолеть «логицизм» немецкого идеализма имеет результатом возрождение механистического материализма и натурализма в духе Нового времени. Маркс
стремится уйти от крайностей натурализма, внося в науки об обществе принцип историзма. Но перед Марксом, как и перед его французским предшественником, встает та же неразрешенная проблема: именно вопрос о том, какие категории формируют историческое и изменчивое бытие, поднятое в противоположность механистическому миросозерцанию на степень самостоятельного онтологического начала? В отличие от англо-французских мыслителей Маркс совершенно ясно понимает невозможность выразить «историческое» в понятиях механического естествознания. Однако где же искать новые понятия? На этот вопрос Маркс ответить не может. И вот опять историзм сочетается с гипотезой, взятой из механического естествознания, -сочетается с материализмом1. Марксу казалось, что он поставил предел натурализму в области наук об обществе и праве, но механистическая теория общества и теория исторического материализма - это звенья одной цепи! Марксистское утверждение, что исторический материализм полностью преодолел механицизм общественных теорий прошлого, мягко говоря, не соответствует действительности: «ошибка материализма - спекуляция на понижение».2
П.И. Новгородцев, показывая что марксистская доктрина, особенно на раннем этапе развития, покоилась на разрушении самой идеи государственности, неоднократно формулировал идею невозможности рационального «счисления» общественных отношений. Новгородцев, опираясь, в свою очередь, на авторитет Ф.М. Достоевского, отмечал в своих работах, что процесс общественного строительства, развитие права и государства нельзя рассматривать с точки зрения земного, человеческого совершенства и земной, человеческой гармонии. Личность и общность, равенство и свобода, право и нравственность, поскольку они движутся в рамках исторического развития и человеческих возможностей, находятся в вечном антагонизме и не допускают окончательного примирения.
1 Алексеев Н.Н. Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов. Очерки по истории и методологии общественных наук. М., 1912. С. 269-270.
Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М., 1994. С. 216.
Однако для решения задачи познания иррациональной стихии общественной жизни средствами рациональной науки русские ученые не всегда находили достаточную методологическую базу. Решение методологической задачи шло в рамках и иррационализма, и прагматизма, и интуитивизма, но сближению с ними препятствовал их логический и гносеологический релятивизм. «Чистая логика» неокантианцев, которым сочувствуют Н. Алексеев, Б. Вышеславцев, Г. Флоровский, П. Новгородцев, не удовлетворяет их в сфере онтологии и метафизики. Они признают также значение этического учения немецкого идеализма и, прежде всего, Канта, но склоняются к тому, что распространять его выводы на общественные явления нужно с большой долей осторожности.
Так, Н. Алексеев замечает, что «в праве содержится некоторый вечный и абсолютный элемент, что, стало быть, идея права не разлагается на несвязную кучу отдельных исторических моментов»1, однако возражение вызывает претензия теории естественного права быть одновременно наукой и об общественном идеале. В этом Алексеев расходился со своим учителем П.И. Новгородцевым, который требовал от правовой науки выдвижения идеалов.
Н. Алексеев, Б. Вышеславцев, И. Ильин пытались максимально устранить из определения права и государства субстанциальные отношения, ограничившись лишь анализом феноменальной стороны дела. Вышеславцев убедительно показывает, что понятие «трансцендентального», введенное Кантом, получив свое дальнейшее развитие у Фихте, приобрело значение Абсолюта, к которому становятся неприменимы рациональные категории. Этот подход нашел свое логическое завершение в попытке создания феноменологической философии права. Здесь нужно иметь в виду, что это период высшего подъема интереса научной общественности к творчеству отца современной феноменологии Эдмунда Гуссерля.
1 Там же. С. 165.
2 Левицкий С.А., Вышеславцев Б.П. // Грани. 1965. № 57. С. 164.
В феноменологической философии, искавшей с помощью особо организованных мыслительных операций - редукций - изначальные принципы сознания и ориентировавшей науку на исследование, прежде всего, его феноменов, ученые видели предпосылку для решения главной задачи: остаться на почве строгого научного знания и в то же время избежать неправомерной рационализации объективной действительности. Обобщая обширный современный материал по философии и теории права, они выстраивают систему, основой которой являются три важнейшие темы русской философии права: субъект права, ценность в праве, идеал правоотношений. Показывается глубокая взаимосвязь системы ценностей и системы права. Искаженные ценности, лежащие в основании исторически сформировавшегося права, в свою очередь искажают нравственный лик права. И даже более того: право начинает покрывать собой те анти-ценности, которыми заражено человечество. Это препятствует постижению человеком своих идеалов как чего-то реального и жизненно важного и толкает его на путь утопий, погоня за которыми и несбыточная мечта об их воплощении в жизнь препятствует трудной и внешне неброской работе совершенствования правосознания и правового общения людей.
С этой точки зрения феноменологию можно рассматривать как определенный вид экспликации и синтеза: с одной стороны, сциентистского момента кантовской методологии (усиленного в учении неокантианцев, работы которых оказали, наряду с философией жизни А. Бергсона решающее влияние на становление феноменологии1) и, с другой стороны, имплицитно содержащегося в ней момента иррационализма. Именно поэтому феноменология представлялась удачным методологическим решением для русской философии права, стремившейся к строгой научности, и в то же время опасавшейся утратить гуманистический потенциал науки о праве в процессе технизации знания о человеке и обществе, которая неизбежно последовала бы
1 Седов Ю.Г. Идея эгологии в философии Э. Гуссерля. Автореферат дисс... канд. филос. наук. СПб, 1996. С. 8-9.
при допущении возможности «просчета» всех сторон и сущностей общественной жизни. В дальнейшем представители русской философии права точно ухватили важную черту новейшего течения немецкой философской и методологической мысли и прежде всего с этой стороны интерпретировали и использовали феноменологический метод при построении теории права и государства.
Таким образом, обратившись к разработке правовых вопросов на основе феноменологической методологии, точные границы и меру применения которой пытались установить российские ученые, во многом опередил свое время. В дальнейшем, в середине, а особенно во второй половине ХХ столетия, феноменологическая теория права стала одним из господствующих направлений в мировой юридической науке (Пауланзас, Майхофер и др.). В настоящее время феноменология и феноменологический методы познания являются одними из наиболее активно используемых в мировом научном сообществе.
