CC BY
59
НЕЭКОНОМИЧЕСКИЙ POST SCRIPTUM
И. Б. РУБЕРТ, И. В. КОНОНОВА*
Ирина Борисовна Руберт — доктор филологических наук, профессор; декан факультета лингвистики СПбГУЭФ; профессор кафедры теории языка и переводоведения (по совместительству). Закончила РГПУ им. А. И. Герцена. Автор 57 публикаций.
Область научной специализации: лингвистика текста, диахрония текста, история английского языка, когнитивная лингвистика.
Инна Владимировна Кононова — кандидат филологических наук, доцент; доцент кафедры английской филологии Уссурийского государственного педагогического института; докторант кафедры английской филологии РГПУ им. А. И. Герцена.
Закончила Уссурийский государственный педагогический институт в 1994 г.
Автор 32 публикаций.
Область научной специализации: лексическая семантика, лингвокульту-рология.
^ ^ ^
СТАНОВЛЕНИЕ БРИТАНСКОЙ КУРТУАЗНОЙ МОРАЛЬНО-ЭТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПТОСФЕРЫ
В РАМКАХ РЫЦАРСКОЙ КУЛЬТУРЫ Х1-Х1У вв.
Проблема описания феноменов культуры через призму отражающих их языков является одной из самых актуальных в современной лингвистической парадигме. Не вызывает сомнений тот факт, что язык способен дать исследователю доступ к процессам культурного и социально-экономического развития этносов. В настоящей статье на материале среднеанглийской поэзии, а также данных словарей и глоссариев среднеанглийского языка рассматриваются основные тенденции становления морально-этических концептов в средне- и новоанглийский период.
События XI в. ознаменовали завершение англосаксонской эпохи в истории Англии и одновременно начало новой этнической эры. В этом отношении 1066 г., год Нормандского завоевания, можно рассматривать как поворотный пункт в этнической истории Англии.
* © И. Б. Руберт, И. В. Кононова, 2009
Нормандия в исследуемый период была могущественным герцогством. Нормандские завоеватели Англии были потомками скандинавских викингов (норманнов), осевших на севере Франции в XI в. В результате ассимиляции к XI в. норманны превратились в отдельный субэтнос и стали носителями новой западноевропейской культуры в ее французском варианте с нормандскими субэтническими особенностями.
Как считает Л. Н. Гумилев, этнос может иметь структуру различной степени сложности. Усложнение структуры достигается за счет выделения внутри этнической системы субэтнических групп. Последние представляют собой своего рода динамические подсистемы с различными функциями внутри единой этнической системы. Внешнее отличие субэтносов проявляется, по мнению Л.Н. Гумилева, прежде всего в стереотипах поведения [1, с. 139]. Более высоким таксономическим уровнем в структурной иерархии этнических систем является суперэтнос. Суперэтносом Л. Н. Гумилев назвал группу этносов, одновременно возникших в определенном регионе и взаимосвязанных экономическим, идеологическим и политическим общением, что, тем не менее, не исключает военных столкновений между ними. «Суперэтнос определяется не размером, не мощью, а исключительно степенью межэтнической близости» [там же, с. 141]. Этнические контакты внутри суперэтнических систем и между ними оставляют следы в истории языков, что необходимо учитывать при анализе лексико-семантических изменений в диахронии.
И. В. Шапошникова отмечает, что принцип структурной иерархии этнических систем обусловливает наличие разных осей категоризации этнического опыта. Категоризация на каждом из этих уровней по-разному отражается в языке .
Можно предположить, таким образом, что британская морально-этическая концептосфера развивалась на основе исходного кластера концептуальных признаков, сложившихся в англосаксонский период, субэтнический уровень категоризации опыта внес в новую концептосферу изменения, вызванные влиянием англо-нормандской культуры, а суперэтнический сделал ее частью западноевропейской христианской системы ценностей.
С конца XI по XIV в. в Англии шел интенсивный процесс усложнения этнической системы за счет выделения в ней субэтнических групп. При этом в западноевропейской суперэтнической системе в этот период зарождается и формируется так называемая «рыцарская культура».
Основными мотивами рыцарской культуры, которую также называют «куртуазной» (от слова Court), в связи с тем, что ее идеология и этическая концепция сложились в аристократической среде, были служба, верность и война во имя Бога, Лорда и Дамы. Интересно отметить, что Джон Сандерз усматривал в рыцарской культуре германские (англосаксонские) корни. Он считал, что эта культура выросла в XI в. естественным образом из старых ценностных установок. Внутри развивавшихся феодальных социальных институтов устанавливались отношения, продолжающие существовавшие ранее традиции [3, p. 30]. Институт рыцарства находился под сильным влиянием религии и церкви. Именно в этот период укрепляется единство христианского мира, формируется западноевропейская суперэтническая система, ощущается стремление этого нового образования к расширению пространства путем крестовых походов и миссионерской деятельности.
Итак, в XII — начале XIII в. Англия, как и другие западноевропейские этносы, уже приняла систему рыцарских (куртуазных) ценностей. При этом анализ языковых данных раннесреднеанглийского периода показывает, что основным способом представления новой системы ценностей оставались исконные англосаксонские лексемы.
С этой точки зрения интересным для нас памятником является «Брут» Лаямона (рукопись датируется примерно 1205 г.). Главным источником этого произведения был стихотворный роман англо-нормандского автора Васа (Wace) «Brut d'Angleterre». И хотя источник нормандский, при переводе, который скорее являет собой пересказ с добавлениями и вольными интерпретациями, автор пользовался исконной англосаксонской лексикой, в том числе аксиологической. В ряде случаев это словоформы, продолжающие древнеанглийские в составе микропарадигм лексико-семантических полей и репрезентирующие, на первый взгляд, сходные с англосаксонскими концепты: «война», «слава», «верность», «Бог», «доблесть (смелость)», «радость» и пр. Сюда можно отнести следующие лексемы: duge^e, cnihtes «придворные рыцари», fihten «сражаться», bald «смелый», win «радость», treowe «верность», geftes, madmes «дары, вознаграждение, богатства», blisse «радость, блаженство», Drihten «Бог».
Концепт «война» не теряет значимости в рамках новой этнокультурной доминанты (совокупность значимых, символических для определенного этапа развития этноса концептов, постоянно ассоциирующихся друг с другом в сознании людей) [см.: 2, с. 60], а лишь приобретает новые признаки. В XII в. в Англии формируется новый социальный класс рыцарства, священной задачей которого становится ведение войн, и в первую очередь — крестовых походов. Именно этот рыцарский религиозно-этический идеал влиял на выработку основных политических стратегий европейских дворов с XII по XIV в. Как и в раннеанглосаксонский период, основные
* «Категоризация этнического опыта на суперэтническом уровне в лексико-семантической подсистеме языка находит свое отражение в пополнении его лексического состава лексемами из других контактирующих языков, а также в наличии сходных семантических изменений в данной группе языков» [цит. по: 2, с. 93].
ценностные императивы нобилитета определяли императивы всего этноса. На данном историческом этапе этот процесс облегчался тем, что теперь уже не только рыцари, но практически все население так или иначе вынуждено было принимать участие в войнах, тем более что относительно мирных лет после Нормандского завоевания с конца XI по XIV в. включительно было очень немного. Потребность в номинации новых реалий, обозначающих статус людей, занятых военной службой, обусловила развитие семантики уже существующих в языке лексических единиц. Оптимальным способом представления формирующейся новой концептосферы остается англосаксонская субстантная база. Так, по данным глоссария, прилагаемого к первому британскому изданию перевода рукописи Лаямона, основные сегменты концептуального пространства «война» номинированы в романе следующим образом: knight/chief (fein, ridere, cniht, œldere, here-toge, heuedling), knight's attendant / courtier (hird-cniht, hired-mon), courtiers «свита рыцаря» (hird-iferen), warrior (beorn, dreng, hœleô, heredring, kempe, keppe, fringe, scalc), warriors pl. (rinkas, scalkas, grunge, here-gumen, here-kempen, ferde, here, mon-weorede), war-clothing, armour (wede, hœre-scrud, burne «armour», hœlm «helmet»», harsun «saddle-bow»», sceld «shield»), weapon (egge, wepnen, mœche «weapon»», brond «sword»», flon « arrow, dart»», gisarme «battle-axe», spere-scœft «spear-shaft», sœxe «knife»», hond-sœx «hand-knife, dagger»»), battle (wiöer-uehte, fœht), military expedition (fore, uore, hire-geonge) [4, p. 513-656]. Нам удалось обнаружить в лексико-семантическом поле «война»» лишь одно французское заимствование — gisarme «battle-axe»*.
Лексическая микропарадигма «вознаграждение за службу и верность» остается по-прежнему богатой, но центральным элементом в ней становится не feoh — концепт, несущий в себе нерасчлененное представление о любой собственности, а lond (земельный надел, который жаловался вассалу господином и от которого в жизни вассала зависело очень многое). Концепт lond, представленный в «Бруте» целым синонимическим рядом слов (lond, œrd, œôel, cuööe, folden, uolde-n, cunde, eastress), воплощает в себе представление о том виде собственности, который обретает максимальную ценность в эпоху активного раздела земель и стратификации общества Нового времени.
Ich eou wullen geuen lond muchel seoluer and gold (175)
'Я пожалую тебе землю, много зеребра и золота '
and fu gif me swa muchel lond to stonden a mire agene hond (401)
'и ты даешь мне так много земель во владение"
Итак, проявить доблесть (kenscipe I oht-scipen) и заслужить славу (honure) рыцарь мог в войне своего лорда (his lordes werre) и в битвах за христианскую веру (for our feif), получая вознаграждение за свой ратный труд, как правило, землей**.
Очевидно, концепт «щедрость» не теряет своей значимости в новых исторических условиях, не претерпевает и значительных изменений его структура. Образное ядро концепта содержит представление о наиболее про-тотипической для рыцарской эпохи ситуации, отражающей отношения по линии «рыцарь — Лорд», основными когнитивными признаками ядра остаются: «ритуальность» (проявление щедрости ожидалось от лорда в определенной ситуации, как правило, после боя за храбрость и готовность отдать жизнь за интересы своего господина, после турнира, крестового похода), «иерархические социальные отношения» (щедрость проявлялась только в рамках вертикальных социальных связей — «сверху вниз»), «воинственность», «эквивалентность» (обмен «услугами»).
Совершенно новый этический мотив куртуазности вычленим уже в «Бруте» и представлен англосаксонскими лексемами fœire / fœiger (fœire cniht), hende, hendeliche, liöefulle (галантный, изящный, вежливый). Впервые обретает ценность внешняя манера поведения представителей нобилитета. Важно отметить, что лексема hendeliche (ge-hende) в древнеанглийском языке означала «удобный, близкий, надежный», а лексема fœiger несла представление о чисто внешних характеристиках человека — «красивый, светлый»». К XII в. они становятся синонимами, при этом идея «вежливости и галантности» прочно увязывается в этническом сознании с внешней благообразностью и красотой.
К началу XIV в. сложился яркий прототип новой рыцарской этнокультурной доминанты, под влиянием которого произошли изменения в структуре теперь уже английской национальной морально-этической концепто-сферы. Изменения эти были в первую очередь связаны с развитием стратификации общества, появлением новых субэтнических групп, таких как торговый люд и городские ремесленники из числа свободных людей, а также крестьяне-йомены. Произошли значительные изменения в клерикальной среде.
* Несмотря на то, что Нормандское завоевание уже произошло, в силу инерционного характера развития языка французские элементы еще слабо проникают в англосаксонскую лексическую систему.
Часто сама военная служба лорду уже была платой за арендуемую землю. Арендовать землю рыцарь мог в большинстве случаев пожизненно, с правом передачи земельного участка по наследству [см.: 3, р. 36].
В наиболее ярком виде новая куртуазная доминанта предстает перед нами в языке XIV в., в частности, в «Кентерберийских рассказах» Дж. Чосера (1340-1400). Чосер был первым национальным поэтом Англии и первым литератором, писавшим только по-английски. Сюжет произведения Чосера достаточно прост. Отправляющиеся на поклонение мощам Фомы Беккета в Кентербери пилигримы рассказывают друг другу истории, чтобы скоротать время в пути. Рассказчики, с которыми автор знакомит читателя в прологе, представляют почти все сословия современной ему Англии — от рыцаря до крестьянина. Жанр «Кентерберийских рассказов» трудно определить, если рассматривать «рассказы» отдельно, вместе они являют собой энциклопедию литературных жанров средневековья: эпизод рыцарского романа сменяется городским фаблио, едкая сатира — назидательным повествованием. Подчеркивая жанровую пестроту «Кентерберийских рассказов», исследователи отмечают значительную роль в произведении фаблио — жанра, основные принципы которого большинство ученых считают реалистичными. Категория реализма в литературе явление сложное, так и не получившее однозначного определения. Согласно одной из существующих точек зрения, реализм как метод сложился лишь в XIX в., когда литература обратилась к изучению социальной действительности [5, с. 342-343]. Другие исследователи связывают генезис реалистического искусства с эпохой Возрождения, усматривая истоки реализма в гуманизме и интересе к человеку [там же, с. 369-399]. Пытаясь установить меру «реалистичности» самого значительного и наиболее зрелого произведения Чосера, мы тем самым решаем вопрос о степени его адекватности как языкового материала для исследования этических воззрений англичан позднего средневековья. Говоря точнее, нас интересует, насколько адекватно гениальный Чосер отразил в «Кентерберийских рассказах» современную ему социальную действительность с присущими ей взаимосвязями и ценностями.
Понимание действительности, нашедшее отражение в «Кентерберийских рассказах», в значительной мере основывалось на средневековых идеях. Представления Чосера о мире включают и астрологические воззрения («Рассказ Рыцаря»), и христианские чудеса («Рассказ Аббатисы» и «Рассказ Юриста»), и сказочную фантастику бретонских лэ («Рассказ Франклина»), и идею христианского долготерпения («Рассказ оксфордского студента»). Все эти представления были органичны для средневекового сознания. Чосер не отвергает их, само построение произведения отражает ценностные стереотипы эпохи, не случайно оно открывается «Рассказом Рыцаря». Однако для Чосера, как для писателя переходного периода, характерно несколько ироническое отношение к этим стереотипам. Даже фигура Рыцаря, воплощающая этический идеал эпохи, вызывает мягкую иронию автора. Выступление Рыцаря предваряется сценой, в которой трактирщик Гарри Бейли предлагает всем паломникам тянуть жребий за честь быть первым рассказчиком; жребий выпадает Рыцарю:
Were it by aventure, or sort, or cas, Была ли то судьба, Божья воля или случай,
The soothe is, the cut fil to the Knight. Но правда в том, что жребий выпал Рыцарю.
Обращает на себя внимание ироничное употребление лексемы aventure в этом контексте. Слово «adventure» было заимствовано из старофранцузского, впоследствии французский префикс a- был заменен соответствующим латинским префиксом ad-. Но уже в среднеанглийском языке семантическая структура слова включала значение «авантюра» [6]. Произведение Чосера пронизано юмором, иронией, а зачастую и едким сарказмом, однако, по мнению многих исследователей, это не помешало ему с максимально возможной для художественного произведения точностью воссоздать реальную картину жизни средневековой Англии [7, с. 73-123; 8, с. 1618]. Именно руководствуясь стремлением убедить читателей в реальности происходящих событий, автор вводит в свое произведение героя Чосера. С точки зрения английского чосероведа Дж. Л. Киттреджа, Чосер «становится одним из паломников, чтобы мы поняли, что они так же реальны, как и он» [9, с. 161] . Вышесказанное позволяет нам обратиться к «Кентерберийским рассказам» как источнику информации о становлении британской морально-этической концептосферы.
Остановим свое внимание на портретах первых трех героев Чосера — Рыцаря (Knight), Сквайра (Squyer) и Йомена (Yewman). Чосер не случайно начинает описание паломников именно с этих трех социальных типов, именно эти ступени социальной иерархии английского общества возникли в период утверждения новой куртуазной доминанты рыцарской эпохи. Для нас важно отметить, что нормандский языковой субстрат уже начал активно проявлять себя в языке этого периода, и в первую очередь в лексико-семантическом поле этнокультурной доминанты, в рамках лексических микропарадигм, репрезентирующих базовые этические ценности рыцарского мира. Вероятно, элементы французского происхождения начали активно входить в эту подсистему примерно с середины XIII в., ведь в тексте начала XIII в. заметного французского влияния в лексико-семантическом поле этнокультурной доминанты не прослеживается.
Чосер начинает описание паломников с центральной для его эпохи фигуры — Рыцаря. В лексико-семантическом поле куртуазной доминанты эпохи рыцарства (в том виде, в котором она представлена у Чосера)
* Данную точку зрения разделяет и известный американский исследователь Э. Т. Дональдсон. Он считает, что главная функция образа паломника Чосера в соотнесении современной автору социальной действительности с доминантными нравственными ценностями эпохи [см.: 10, р. 9].
находим целый ряд французских заимствований, причем им отводится роль центральных парадигмообразую-щих символов: curteisye, ^rteis, honour, verray, gentil, servysable, servyse, chivalrye. Ничего необычного в этом нет, ведь родиной куртуазности все же была Франция, и в эпоху наиболее ощутимого влияния новой концепто-сферы на национальный характер англичан использование французских по происхождению слов стало, очевидно, оптимальным способом языкового представления категоризованного в этой концептосфере этнического опыта. При этом лексические единицы англосаксонского происхождения не уступали по количественному составу французским .
Далее в прологе следуют описания Сквайра и Йомена. Статус сквайра (squyer O.F. 'esquier') был лишь ступенью в ходе военной подготовки на пути к полной рыцарской «карьере». Сквайр мог выполнять функцию оруженосца рыцаря, при этом при рыцаре могло быть несколько сквайров с различными обязанностями. Йомен является собирательным образом представителя активно формирующегося в эпоху Чосера социального класса. Система крепостного держания с твердо установленными «барщинными днями» для работы на домене лорда существовала по всей Англии вплоть до XIV в. Жизненный путь Чосера совпадает с годами, когда разложение манориальной системы и переход к вольнонаемному труду шли наиболее быстрыми темпами. Но эти перемены завершились лишь много лет спустя после смерти Чосера, а начались задолго до его рождения. После эпидемии чумы 1381 г. («черной смерти»), унесшей более трети населения Англии, цена труда стала очень высока, поэтому многие лорды перестали вести обработку своих домениальных земель и стали сдавать их в аренду вновь возникшему классу — йоменам. Рост численности йоменов и их благосостояния на протяжении нескольких последующих столетий задавал тон новой Англии.
Рыцарь, Сквайр и Йомен, будучи воинами, свободными людьми, владельцами либо арендаторами земельных наделов, живущими за счет доходов от земли, реализовывали модели поведения, отличающиеся в рамках новой морально-этической концептосферы максимальным оценочным плюсом.
В результате французского влияния особенно заметные изменения претерпели микропарадигмы слов, представляющих военную сферу. Соотношение англосаксонских и французских элементов в описании трех выше упомянутых героев выглядит следующим образом:
Англосаксонские слова Французские слова
winnen 'win' werre 'war' (ONF)
foughten 'fought' sege 'siege'
foo 'enemy' mortal batailles 'mortal battles'
hors 'horse' noble armee 'noble army'
arwes 'arrows' habergeoun 'coat of mail'
mighty bowe 'a mighty bow' bokeler 'small shield'
spere 'spear' chevachie 'military expedition'
swerd 'sword' daggere 'dagger'
Центральные символы-наименования, описывающие базовые ценности рыцарской культуры, группирующие микропарадигмы наименований моральных и в целом поведенческих характеристик воинов нового типа, также достаточно равномерно представлены в описании Рыцаря, Сквайра и Йомена англосаксонскими и французскими лексическими единицами. Например:
Англосаксонские и скандинавские слова Французские слова
worthinesse 'dignity, courage' chivalrye 'knighthood, knightly pursuits, deeds'
worthy 'brave, respectable, dignified' curteisye 'courtly conduct, good manners, civility, gracious-
trouthe 'loyalty, constancy, veracity, righteousness' ness,
freedom 'liberty, nobleness, generosity' kindness'
greet strengthe 'great strength' 'courteous'
wys 'prudent' honour '(the quality of) hohour, fame, reputation, glory, re-
Cristen 'Christian' spect'
lusty 'cheerful, pleasant, vigorous, gallant, brave' verray 'true, loyal, real, faithful'
meke (O.N.) 'meek' gentil 'noble, well-bred'
lowly (O.N.) 'humble' servysable 'ready to serve, willing'
servyse 'service, serving'
* Последнее обстоятельство позволило Дж. Хьюзу утверждать, что с точки зрения сочетания разнорегистровых элементов портрет Рыцаря основан на гармоничном балансе между напористостью (doughty) англосаксонских и утонченностью (courtly) французских элементов [см.: 11, p. 58].
Сильно влияние нормандского субстрата и в лексико-семантическом поле слов, номинирующих социальный статус:
Англосаксонские слова Французские слова
Lord Squyer (O.F. esquire)
Knight Bacheler 'young man, knight of rank below baronet'
Yeman
Интересный анализ почти всей парадигмы слов, называющих социальный статус в средние века, можно найти у Дж. Хьюза. Изучение доминирующих тенденций в развитии этой группы слов позволило ему прийти к заключению о том, что наименования социального статуса часто ассоциируются с присущими людям этого типа (или ожидаемыми от них) стереотипами поведения, что, несомненно, сказывается на развитии семантической структуры этих слов в дальнейшем [там же, p. 41-48]. Это легко объяснимо сменой доминирующих этнических стереотипов при смене этнокультурных доминант. Типичный путь развития лексем, номинирующих концепты, составляющие этнокультурную доминанту предыдущей эпохи, состоит в том, что по мере того как сами концепты претерпевают значительные изменения структуры, и либо входят в новую доминанту в изменившемся виде, либо вообще утрачивают былую значимость, лексические единицы, их репрезентирующие, приобретают новое значение, как правило, противоположного оценочного знака либо нейтральное в оценочном отношении.
Так, древнеанглийское lust представляло в англосаксонской этнокультурной доминанте возвышенный мотив «радости, желания и готовности сражаться за своего вождя и проявлять доблесть». В языке Чосера можно наблюдать функционирование лексемы как в относительно прежнем значении «радость, веселье», так и модифицированном значении «страсть (например, к охоте на зайцев)». В частности, рисуя портрет полного жизни и юношеского задора Сквайра, Чосер использует лексему lust в ее древнеанглийском значении:
With hym ther was his sone, a yong SQUIER, a lovyere and a lusty bacheler (Gen. Prol. 79)
'With him there was his son, a young SQUIRE, a lover and a lively bachelor'
Далее в «Прологе» в характеристике Монаха встречаем:
Of prikyng and of huntyng for the hare
Was al his lust, for no cost wolde he spare (Gen. Prol. 191)
'Since riding and the hunting of the hare were all his love, for no cost would he spare'
В структуре лексического значения современного слова lust («похоть») легко выделяется семантический признак «полная утрата контроля над инстинктами», таким образом, значение «страсть (к охоте и пр.)», встречаемое в языке Чосера, является промежуточным этапом развития лексемы.
Снижение (ухудшение) равно как и противоположный процесс — улучшение значений являются, по всей видимости, наиболее типичными способами кодирования информации о смене этнических стереотипов на уровне семантической структуры отдельных слов .
Когда доминантный англосаксонский концепт «скот, богатство, дары, вознаграждение», номинируемый лексемой feoh (feo, feh, fe), претерпевает изменения структуры, лексема feoh начинает развиваться в направлении к современному fee («наследуемое поместье — плата за него — установленная денежная компенсация за услуги профессионала»), постепенно приходя в своем развитии к оценочной нейтральности.
Еще одним примером может служить англосаксонская лексема dom, которая использовалось в древнеанглийском языке в значениях «вечная слава», номинируя концепт, входящий в этнокультурную доминанту ранних англосаксов. В рамках рыцарской культуры концепт «слава» остается доминантной ценностью, но он сужается до представления о рыцарской чести и уже в произведениях Чосера номинируется заимствованной лексемой honour. Древнеанглийская форма dom развивается в современную лексему doom («рок, безнадежность, безысходность»), характеризующуюся ярко выраженной отрицательной коннотацией.
Концепт «галантность» в «Кентерберийских рассказах» Чосера представлен следующим синонимическим рядом слов, объединенных семантическим признаком «gracious»: benignytee, curteisie, fairnesse, hende, bonerte:
benignytee, benyngnytee n O.E. graciousness (benigne, benygne, benyngne adj. 1. kind, good; 2. gracious);
curteisie n. O.Fr. gracious and considerate conduct, refinement of manners;
fairnesse n. O.E. graciousness;
hende adj. O.E. courteous, gracious, pleasant, refined in manners;
bonerte, bonernesse n. O.Fr. gentleness, gracious conduct [12].
* Оба типа семантических изменений удачно названы Дж. Хьюзом морализацией значений [см.: там же].
Образное ядро концепта содержит «мыслительную картинку» галантного поведения рыцаря, обладающего изысканностью и благородством манер. Как отмечалось выше, именно от рыцаря, центральной фигуры эпохи, реализующей основные позитивно оцениваемые стереотипы поведения, ожидалась смелость и жестокость к врагам в бою и галантность, посвящение себя служению даме в мирное время. Как и в раннеанглосаксонский период, основные ценностные императивы нобилитета определяли императивы всего этноса . Даже позднее, в духовной жизни общества XV и XVI вв., аристократия, вне сомнения, все еще играет главенствующую роль; значение ее современники оценивают очень высоко, значение же буржуазии — чрезвычайно низко. Они будто не замечают того, что реальные движущие силы общественного развития кроются в чем-то ином, а вовсе не в деяниях воинственной аристократии. Однако при изучении фактов культуры ушедших эпох необходимо учитывать, что заблуждение, в котором пребывали современники, обретает для исследователя роль объективной истины. По меткому образному выражению Й. Хёйзинги, «даже считая формы аристократического образа жизни всего-навсего поверхностным лоском, историк должен увидеть, как эта картина жизни блестела под слоем свежего лака» [там же]. Возможно, то, что сегодняшний исследователь сочтет «внешним лоском картины», современники Чосера считали ее сутью и основной драматической линией ее сюжета. Как жизненный идеал рыцарская идея являет собой, в сущности, «эстетический идеал, сотканный из возвышенных чувств и пестрых фантазий» [там же, с. 72]. Не случайно внешнему виду Сквайра, его наряду и галантным манерам Чосер уделяет особое внимание [14]:
With hym ther was his sone, a yong SQUIER, A lovyere and a lusty bacheler; 80
With lokkes crulle, as they were leyd in presse... Embrouded was he, as it were a meede, 90
Al ful of fresshe floures, whyte and reede; Syngynge he was, or floytynge, al the day, He was as fressh as is the monthe of May. Short was his gowne, with sleves longe and wyde. Wel koude he sitte on hors, and faire ryde... Curteis he was, lowely, and servysable, 100
And carf biforn his fader at the table.
With him there was his son, a young SQUIRE,
A lover and a lively bachelor,
With locks well curled, as if they'd laid in press.
Embroidered he was, as if he were a meadow bright,
All full of fresh-cut flowers red and white.
Singing he was, or whistling, all the day;
He was as fresh as is the month of May
Short was his gown, with sleeves both long and wide.
Well could he sit on horse, and fairly ride.
Courteous he, and humble, willing and able,
And carved before his father at the table.
Но рыцарская идея стремится быть и этическим идеалом: средневековое мышление способно отвести почетное место только такому жизненному идеалу, который наделен благочестием и добродетелью. Нельзя не согласиться с Й. Хёйзенгой, который, размышляя о сути рыцарской идеи, утверждает, что сердцевиной ее остается высокомерие (гордыня), хотя и возвысившееся до уровня чего-то прекрасного. Гордыня, высокомерие — грех феодальной, иерархической эпохи. Ощущение власти еще не основывается исключительно на богатстве; ей придается более личный характер, и, стремясь получить признание, она вынуждена выставлять себя напоказ: таковы торжественные выходы лиц, облеченных властью, в сопровождении многочисленной свиты, церемониальные знаки почтения и покорности, ритуалы коленопреклонения. «Стилизованное, возвышенное высокомерие превращается в честь, она-то и является основным жизненным принципом человека высокого звания» [13, с. 73]. В небольшом отрывке из «Пролога», посвященном описанию Рыцаря, лексемы, репрезентирующие концепт «honour», наиболее частотны:
A Knight ther was, and that a worthy man, That fro the tyme that he first bigan To ridden out, he loved chivalrie, Ttouthe and honour, fredom and curteisie. Ful worthy was he in his lordes werre, And therto hadde he riden, no man ferre, As wel in cristendom as in hethenesse, And evere honoured for his worthynesse.
45
50
A KNIGHT there was, and what a gentleman, Who, from the moment that he first began To ride about the world, loved chivalry, Truth, honour, freedom and all courtesy. Full worthy was he in his sovereign's war, And therein had he ridden, no man more, As well in Christendom as heathenesse, And honoured everywhere for worthiness.
Среднеанглийская лексема worthy имела значение «respectable, eminent, full of dignity, brave', по сути, воплощая главный нравственный императив эпохи. Таким образом, «рыцарская идея», объединяя в себе этический и эстетический идеалы, стирает грань между ними. Галантное поведение «curteisie» неотделимо от кон-
* По мнению голландского историка и культуролога Й. Хейзинги, аристократические формы жизненного уклада продолжали оказывать господствующее воздействие на общество еще долгое время после того, как сама аристократия утратила свое первенствующее значение в качестве социальной структуры [см.: 13, с. 68].
цепта «честь», так как в рамках куртуазной морально-этической концептосферы оно могло характеризовать только рыцаря, при этом «честь» в ее средневековом понимании также могла быть присуща только представителям нобилитета. Атрибутивные оценочные словосочетания типа «worthy knight», «gentil (Mn.E. noble) knight» в «Кентерберийских рассказах» Чосера обретают статус устойчивых:
This ilke worthy knyght hadde been also Somtyme with the lord of Palatye Agayn another hethen in Turkye. He nevere yet no vileynye ne sayde In al his lyf unto no maner wight. He was a verray, parfit gentil knyght.
This self-same worthy knight had been also 65 At one time with the lord of Palatye Against another heathen in Turkey: 70 He never yet had any vileness said, In all his life, to whatsoever wight. He was a truly perfect, noble knight.
Комбинаторный компонентный анализ значений обоих словосочетаний выявляет дублирование сем «show-ing dignity», «being noble, respectable», так как лексическое значение среднеанглийской лексемы knight включало эти семы, как минимум, в зоне высокой импликации. Представляется возможной их отнесенность к зоне интенсионального ядра, так как, не проявляя себя достойным и благородным, рыцарь вполне мог быть исключен из рыцарского звания.
Лексемы, формирующие лексико-семантическую группу слов, вербализирующих концепт «честь/достоинство» (honour, worthynesse, gentilnesse, reverence, worshipe и пр.), обладают наивысшей частотностью в «Кентерберийских рассказах» Чосера. Интересно отметить, что даже в отрывке «Пролога», посвященном описанию Купца, слово worthy встречается дважды:
This worthy man ful wel his wit bisette; 280
Ther wiste no wight that he was in dette,
So estatly was he of his governaunce
With his bargaynes and with his chevyssaunce.
For sothe, he was a worthy man with-alle,
But, sooth to seyn, I noot how men hym calle.
This worthy man kept all his wits well set; There was no person that knew he was in debt, So well he managed all his trade affairs With bargains and with borrowings and with shares. Indeed, he was a worthy man withall, But, to tell the truth, his name I can't recall.
Очевидно, что лексема worthy употребляется в данном контексте иронично, Чосер не считает своего героя человеком достойным, так как не находит нужным назвать его имя: «I noot how men hym calle». Лексема worthy в результате ироничного ее употребления автором репрезентирует в данном контексте концепт-антоним — «бесчестие». При этом нужно принимать во внимание, что значимость того или иного аксиологического концепта определяется не только частотностью употреблений его репрезентантов в исследуемом тексте, но также (а иногда и в большей степени) частотностью репрезентантов антонимичного ему концепта, если таковой существует.
Именно идея сословной чести в условиях усиливающейся в XIII-XIV в. стратификации общества становится магистральной. Своей кульминации кодекс сословной чести достигает в рамках рыцарского сословия, однако и для прочих сословий, стоящих ниже по социальной лестнице, идея сословной чести и достоинства была основным этическим принципом. Говоря о Юристе, Чосер опять иронизирует, ставя под сомнение истинность его добродетели: «He semed swich (He seemed such)», однако подчеркивает, что для самого Юриста казаться достойным было чрезвычайно важно.
A SERGEANT OF THE LAWE, war and wys, 310 A SERGEANT OF THE LAW, keen and wise,
That often hadde been at the Parvys, Who'd often been at St. Paul's Porch, to advise,
Ther was also, ful riche of excellence. There was also, rich of superior quality.
Discreet he was, and of greet reverence; Disinterested he was, and of great dignity;
He semed swich, hise wordes weren so wise. At least it seemed so, his words were so wise.
Сословная честь и сословная слава являлись, по мнению Й. Хейзинги, основными идеями, «воодушевлявшими по-настоящему средневековое общество» .
Примечательно, что уже в переводе «Брута» Лаямона концепт «честь» также представлен целым рядом репрезентантов (adelan, hehnesse, honure, mshte, mensce, monscipe, wurdscipe), при этом лексема adelan имеет об-
* Идея сословного разделения общества насквозь пронизывает в Средневековье все теологические и этические рассуждения. В средневековом мышлении понятие сословие удерживается благодаря сознанию, что каждая из этих групп являет собой божественное установление, некий орган мироздания, столь же иерархически-почитаемый как небесные Престолы и Власти [там же, с. 74].
щий корень с лексемой adel «земля, земельный надел», номинирующей центральный элемент этнокультурной доминанты, что говорит о сакральности обоих культурных смыслов.
Интересно отметить также, что концепт «честь» в рамках рыцарской системы этических ценностей еще не отделился от концепта «доблесть (храбрость)», концепта, отличающегося особой значимостью в англосаксонскую эпоху. Лексема worthy употребляется в «Кентерберийских рассказах» в двух основных значениях: 1) dignified, honourable, respectable; 2) brave, courageous, strong. Актуализацию последнего можно наблюдать, в частности, в следующей строке пролога, посвященной описанию Рыцаря:
And though that he were worthy, he was wys. 68 Though so strong and brave, he was very wise
Таким образом, именно концепт «честь» становится доминантой куртуазной этической концептосферы, вытесняя концепт «верность», который остается одним из основных ее конструктов, но теряет свою организующую роль. Очевидно, мотив славы, добытой в бою, столь значимый в рамках англосаксонской этнокультурной доминанты «воинственность ради богатства и славы», трансформировался на новом историческом этапе в более сложный и изысканный мотив чести.
Проявления чести и верности по-прежнему ожидались в условиях войны, но также в условиях рыцарских турниров, роль которых в средневековом мире была чрезвычайно велика. В условиях турниров этические и эстетические высшие принципы образовывали тот единый сплав, который делает невозможным рассмотрение морально-этической концептосферы Средневековья в отрыве от эстетических идеалов. На этой грани этического и эстетического возникает мотив так называемой «куртуазной» любви. Новый подход к любви разрабатывается при дворе «Court» (отсюда и название «куртуазная» любовь) и принимается рыцарями под воспитательным влиянием трубадуров-романистов и клириков, живущих при аристократических дворах. Основным постулатом данного подхода явилось убеждение, что истинная любовь возможна только между рыцарем и дамой, которая выше его по социальному рангу; между ней и ее мужем при этом не может быть любви, так как невозможно любить женщину, которой обладаешь по праву. Истинную любовь необходимо заслужить [15, с. 393]. И все же, как отмечает Й. Хёйзинга, «рыцарский аспект любви в своей основе возникает не в литературе, а в жизни, существующим укладом которой был задан мотив рыцаря и дамы его сердца» [13, с. 82]. По мнению Жана Флори, «вторжение любви-чувства до неузнаваемости изменило всю панораму средневековых нравов и ввело в рыцарскую этику новое измерение» [15, с. 293]. Любовь во всех своих проявлениях, включая и чувственные, понимается отныне как нечто облагораживающее, а не как пагубная для души страсть, от которой, по традиционному учению Церкви, нужно бежать как от чумы. Заслужить любовь Дамы было возможно, в первую очередь, участвуя в военных походах и совершая во имя нее подвиги:
And he hadde been somtyme in chyvachie In Flaundres, in Artoys, and Pycardie, And born hym weel, as of so litel space, In hope to stonden in his lady grace.
He'd ridden sometime with the cavalry In Flanders, in Artois, and Picardy, And born hym weel, as of so litel space, In hope to win thereby his lady's grace.
Таким образом, идея служения предстает в рамках рыцарской этнокультурной доминанты в трех основных ипостасях: служение Богу, Лорду и Даме. При этом проявление «верности» ожидалось, главным образом, в рамках этих трех моделей поведения. «Интересно, — подчеркивает А. Я. Гуревич, — что служение Даме осмыслялось в тех же терминах, что и служение сеньору; одним из важнейших качеств здесь является верность...» [16, с. 254]. Таким образом, концепт «верность» потерял свою доминирующую и организующую концептосферу роль, но остался одним из самых значимых концептов и рамках новой этнокультурной доминанты.
В «Кентерберийских рассказах» Чосера концепт «верность» представлен следующим синонимическим рядом слов: trouthe, ligeance, trewe, verrasity. «Глоссарий средне-английских слов» [12] дает следующие их дефиниции:
trouthe noun 1. fidelity, loyalty; 2. pledge, promise;
ligeance noun allegiance, obedience or loyalty owed to a nation, sovereign or cause;
trewe noun truce, a temporary agreement to cease hostilities (идея договора восходит к англосаксонскому периоду);
verrasity noun truth, fidelity, loyalty.
Естественным, ввиду вышесказанного, представляется тот факт, что именно заимствованные лексемы несут теперь идею «loyalty, fidelity», при этом лексема trewe, ранее являвшаяся основным репрезентантом доминантного в этической концептосфере англосаксов концепта «верность», претерпела сужение значения. В структуре концепта «верность» произошли значительные изменения. Образное ядро концепта включало в рамках новой этнокультурной доминанты представления о наиболее прототипических ситуациях «верности» в отношениях «Рыцарь — Лорд», «Рыцарь — Бог» и «Рыцарь — Дама», предусмотренных «кодексом рыцарской чести», и яв-
ляло собой сложное инвариантное образование. Ядро концепта имело, на наш взгляд, следующие основные когнитивные признаки: «иерархические социальные отношения» (в двух вертикальных связях: рыцарь — его Лорд, рыцарь — его Дама: дама сердца рыцаря должна была принадлежать более высокому аристократическому сословию), «иерархические духовные отношения» (в трех вертикальных связях: рыцарь — Бог, рыцарь — его Лорд, рыцарь — его Дама), «воинственность» (верность проявлялась на поле боя, на турнирах, в «крестовых» походах и пр.), «служение», «взаимность» (оба участника являются актантами), «эквивалентность» (обмен услугами).
В условиях доминирующей роли концепта «честь», неотделимого в основе своей от высокомерия (гордыни), большую значимость обретает концепт «смирение, скромность». По крайней мере до XIII в. грех гордыни (su-perbia), называемый первым в григорианской гептаде, рассматривался в христианской системе ценностей как наиболее тяжкий . Когда честь, «стилизованное, возвышенное высокомерие» [13, с. 73], приобрела в рамках этической системы рыцарской культуры настолько высокую значимость, гордыня стала естественным образом считаться самым страшным грехом, а ее антипод — смирение — самой высокой добродетелью.
Концепт «смирение, скромность» представлен в «Кентерберийских рассказах» Чосера следующим синонимическим рядом исконных и заимствованных лексем, объединенных семантическими признаками «obedient, modest, meek, humble»: attempree, buxom (buxomly adv.), lowely, mesurable (mesurably adv.), moderate (moderately adv.), obeisant (obeisance n.), debonaire (debonairetee n., debonairely, debonairly adv.), shamefast (shame-fastnesse n.), meeke. Даже описывая молодого полного жизни Свайра и благородного Рыцаря, Чосер подчеркивает их скромность и готовность услужить:
Curteis he was, lowelv, and servysable, 100 Courteous he, and humble, willing and able,
And carf biforn his fader at the table. And carved before his father at the table.
And of his port as meeke as is a mayde. 70 And of temper as meekly as a maid.
He nevere yet no vileynye ne sayde. He never yet had any vileness said.
Таким образом, концепт «честь» был наиболее значимым этическим концептом, когнитивной доминантой морально-этической концептосферы рыцарского периода. Понятийная составляющая этого концепта включала в качестве «концептуальных признаков» все выделенные нами выше значимые этические концепты: «верность», «доблесть (храбрость)», «галантность» (curteisie), «скромность, смирение», «самопожертвование», «любовь». Концепт «честь» являлся экспериенциальным кластером прототипических признаков, организующим всю кон-цептосферу. На данном этапе, в силу усложнения структуры концептов, невозможно вычленить определенное представление о прототипической ситуации, представляющей собой образное ядро концепта. Можно предположить, что доминантный концепт «честь» имел, как и концепт «верность», инвариантное образное ядро, включающее представления о наиболее прототипических ситуациях, отражающих разного рода взаимодействия между Рыцарем, его Лордом и его Дамой, а также его действия, направленные на служение Богу, предусмотренные «кодексом рыцарской чести». Образное ядро концепта имело, на наш взгляд, следующие основные когнитивные признаки: «принадлежность рыцарскому сословию», «иерархические социальные отношения», «иерархические духовные отношения», «воинственность» (честь завоевывалась на поле боя, на турнирах, в «крестовых» походах и пр.), «служение» (честь необходимо было заслужить). Образная составляющая совместно с ее когнитивными признаками составляет базовый слой концепта. Понятийная составляющая исследуемого концепта включала признаки ассоциативного поля «честь», а именно: «верность», «доблесть (храбрость)», «самопожертвование», «галантность» («curteisie»), «скромность/смирение», «любовь».
Интерпретационное поле куртуазного концепта «честь» могло включать следующие оценочные суждения: «Соблюдение законов чести ведет к славе, богатству, счастью» (+), «Благородный рыцарь («worthy/gentil knight») — верный и храбрый» (+), «Благородный рыцарь отважен в битве, готов пожертвовать собой во имя лорда, дамы и христианских идеалов» (+), «Благородный рыцарь верен христианским заветам, готов сражаться за Христианскую Идею» (+), «Благородный рыцарь галантен по отношению к даме» (+), «Благородный рыцарь полон скромности и смирения» (+), «Бесчестие ведет к потере рыцарского звания (сословной принадлежности)» (-), «Бесчестие ведет к потере богатства и земель» (-), «Бесчестие ведет к потере любви» (-) и пр.
Проведенный анализ позволяет представить структуру концепта «честь» в британской национальной картине мира периода рыцарской культуры в виде следующей модели (рис.):
* Гордыня в средние века рассматривалась как мятеж против Бога, символ онтологического непослушания, нарушение божественного порядка, главный смертный грех [см.: 16, с. 126].
Рис.
Дальнейшее развитие морально-этической концептосферы, отражающее постепенный распад рыцарской этнокультурной доминанты, необходимо рассматривать в рамках новой доминанты, возникшей в период Реформации церкви и зарождения в Англии буржуазных отношений.
Таким образом, исследуя литературно-языковой материал средне- и ранненовоанглийского периодов, можно констатировать наличие сложившегося инвариантного ядра морально-этической концептосферы британского социума. Дальнейшим эволюционным изменениям подвергались приядерные и маргинальные слои исследуемых концептов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли. М.: ДИ ДИК, 1994.
2. Шапошникова И. В. Системные диахронические изменения лексико-семантического кода английского языка в лингво-этническом аспекте. Иркутск, 1999.
3. Sauders J. Chaucer's Canterbury Tales. London: J. M. Dent and CO, 1889.
4. Madden F. Glossary to the 1st edition of «Brut, or Chonicle of Britain» Ьу Layamons. A poetic paraphrase of «Brut of
Wace». London, 1847. V. 3.
5. Проблемы реализма в мировой литературе. М.: Госполитиздат, 1959.
6. Stratmann F. N. Middle English Dictionary. Oxford, 1891.
7. Кашкин И. А. Реализм Чосера // Литературный критик. 1940. № 9/10.
8. Гарднер Дж. Жизнь и время Чосера / пер. с англ.: М.: Радуга, 1986.
9. Kittredge G. L. Chaucer and his poetry. Cambridge: Harvard U.P., 1927.
10. Donaldson E. T. Speaking of Chaucer. N. Y.: Norton, 1970.
11. Hughes G. Words in Time. A Social History of the English Vocabulary. Oxford, 1989.
12. Kokbugur S. Middle English Glossary. URL: http://www.librarius.com/canttran/gptrfs.htm
13. Хейзинга Й. Осень средневековья. М.: Наука, 1988.
14. Text of the Canterbury Tales with glossary by S. Kokbugur through Librarius. URL: http://www.librarius.com/canttran/ gptrfs.htm
15. Флори Ж. Повседневная жизнь рыцарей в средние века / пер. с фр. Ф. Ф. Нестерова. М.: Молодая гвардия, 2006.
16. Гуревич А. Я. Словарь средневековой культуры. М.: Российская политическая энциклопедия, 2003.
