CC BY
66
И. В. Кононова
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ БРИТАНСКОЙ МОРАЛЬНО-ЭТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПТОСФЕРЫ ПЕРИОДА РЕФОРМАЦИИ В ТЕКСТАХ ПРОПОВЕДЕЙ
В статье на материале текстов проповедей рассматриваются структура и языковая репрезентация британской морально-этической концептосферы в рамках периода Реформации XVI— XVII вв. Анализ языкового материала позволяет автору заключить, что одним из наиболее очевидных признаков, по которым можно судить об особенностях этногенеза, является преемственность этнокультурной традиции. Динамика смены морально-этических концептосфер в разные периоды жизни этнической системы может быть представлена как определенный континуум, развивающийся на основе исходного кластера признаков. Рыцарская система ценностей послужила исходным прототипом, через которую присваивались новые ценности периода Реформации церкви и утверждения в Англии буржуазных отношений.
Ключевые слова: концепт, концептосфера, базовый слой концепта, понятийная составляющая концепта, этнокультурная доминанта, дискурс, регулятивная функция.
201
I. Kononova
REPRESENTATION OF THE BRITISH ETHICAL CONCEPTUAL SPHERE OF THE PERIOD OF REFORMATION IN THE TEXTS OF SERMONS
The article views the structure and language representation of the British ethical conceptual sphere within the period ofReformation of the 16—17th centuries. Analysing the texts ofsermons by British preachers, the author makes the conclusion that the continuity of the cultural tradition is one of the inherent features ofethnogeny. The dynamics ofchanges ofethical conceptual spheres belonging to ethnical systems at different stages of their existence can be treated as a continuum developing on the basis of some initial cluster of properties. The Knight system of values served the prototype on the basis of which the values of the Reformation period were introduced.
Key words: concept, conceptual sphere, basic layer of a concept, notional constituent of a concept, ethnocultural dominant, discourse, regulative function.
Проповеди относятся к морально-этической разновидности регулятивных текстов. Формируя нормативно-ценностную систему индивида, такие тексты устанавливают связи между действительностью и идеальной моделью мира [6, с. 45]. Человеческое познание выступает в совокупности рационального и эмоционального. В этом отношении следует отметить, что «дуализм своей природы человек проецирует вовне, противопоставляя шипёш 8еш1ЪШ8 и шипёш 1п1еШё1ЪШБ, постигаемое чувством и постигаемое разумом» [1, с. 21]. В результате формируются два представления об истине — религиозное и эпистеми-ческое. Это положение, по мнению И. Б. Ру-берт, незаслуженно игнорировалось в отечественной науке в целом и в лингвистике в частности. «Изучение истории регулятивных текстов показывает, что исключение шипёш 8еш1ЪШ8 — т. е. мира, создаваемого проповедями и другими клирикальными произведениями, учениями морали и нравственности, — из ракурса научных изысканий невозможно. Следствием в данном случае может явиться грубое искажение действительного положения дел или тенденциозность анализа» [6, с. 47]. «Экзистенциальный статус моральных норм является... сложным. Моральные кодексы, различные моральные запреты связаны с обычаем, а также с религиозным учением и верой» [3, с. 302]. Однако, несмотря на поливариантность моделей возможных миров ветзШШв в различных конфессиях, в регулятивной комму-
никации в любой период ее развития выделяется ведущая модель, на формирование которой и направлена общественно-санкционированная регламентация.
Тексты проповедей, начиная с англосаксонского периода, сыграли решающую роль в становлении устойчивых этически правильных моделей поведения в ходе этносоциогенеза.
Когнитивное содержание проповеди представлено, как правило, двумя моделями. Актуальным звеном смысловой структуры фоновой ситуации является один из положительно или отрицательно заряженных концептов, вербализуемых наименованиями грехов и добродетелей. Более частная модель отражает референтную ситуацию текста, в основе которой лежит определенный фрагмент реальной действительности [6, с. 45]. В семантической пресуппозиции проповеди концепты семи смертных грехов и семи добродетелей входят в качестве объекта оценки в негативно окрашенную оценочную ситуацию.
Целевая связь регуляции состоит в экспликации отношений между элементами факту-альной и концептуальной информации. Механизмы реализации этих отношений базируются на своеобразии семантики имен с общим значением добродетели и пороки, которые проявляют в тексте проповеди амбивалентную природу. Они выступают в функции компонентов, составляющих понятийные сферы Бог/дьявол фоновой ситуации, включаясь в контекст «потустороннего мира», и в то же время они харак-
теризуют актуальные или возможные качества поведения субъектов — участников динамической ситуации и в этой функции являются проводниками оценочного отношения.
Проводниками концептуальной информации проповеди являются обсуждаемые темы и языковые средства их передачи. По словам Л. С. Выготского, каждая эпоха «имеет список не только запрещенных, но и разрабатываемых ею тем и... самая тема или материал построения оказываются далеко не безразличными в смысле психологического действия целого произведения» [Выготский, 1998: 80]. Оценочный мир концептуальной информации проповеди формируется, по мнению И. Б. Руберт, рядом тематических констант жанра, в то время как фактуальная информация заключена непосредственно в темах, затрагивающих аспекты динамических моделей поведения адресата [6, с. 46]. Проповеди были направлены на адресата в замкнутом временном интервале, в конкретных исторических условиях и касались разнообразных актуальных в то время проблем. Наложение концептуальной информации на фактуальную, восприятие когнитивных констант проповедей через призму фактов культурного «микроконтекста» позволяет выявить этические концепты, входящие в этнокультурную доминанту* рассматриваемого периода развития этноса.
Вопрос об адекватности текстов проповедей в качестве языкового материала при выявлении ценностных доминант той или иной эпохи возникает главным образом в связи с жанрообразующими особенностями этого типа текстов. Проповедь в ходе своей эволюции очень мало изменилась на уровне содержательной макроструктуры: установленные для этого жанра еще в начале VI в. «Идеалы» остались прежними [6, с. 96]. Приверженность неизменным идеалам стимулировала авторов проповедей как ранних, так и более поздних периодов прибегать к аналогичным приемам аргументации и мотивации, применять одни и те же оценочные стереотипы, построенные на антитезе (грехи — добродетели, добро — зло и пр.). Относительная стабильность наблюдается и в плане тематики проповедей. И. Б. Ру-
берт выделяет три основные подгруппы проповедей с учетом присущей им концептуальной информации: 1) проповеди, направленные на разъяснения религиозных догматов; 2) проповеди, основанные на описании событий из жизни Иисуса и святых угодников, приуроченные к религиозным праздникам и дням святых; 3) проповеди, направленные на реформацию церковной и мирской жизни «пастыря» и «паствы» [6, с. 48]. Стабильность содержательной структуры проповедей позволяет усомниться в правомерности обращения к ним как к источнику языкового материала при выявлении этнических ценностных стереотипов конкретной эпохи. Исключением в этом случае можно считать, на наш взгляд, проповеди протестантских священников периода Реформации. Именно в этот период проповедь наиболее лабильно отзывается на изменения в социальных институтах и общественной идеологии, в каком-то смысле выходя за рамки жанра. Наибольшей прагматической нагруженно-стью и, соответственно, наибольшей значимостью в формировании ценностных стереотипов обладают проповеди третьей из вышеуказанных групп, что объясняется их большей ориентированностью на динамическую социальную ситуацию.
Таким образом, вывод о доминантных в данный исторический период культурных концептах можно сделать на основании заключения о том, какие именно константные оппозиции грехов и добродетелей рекуррентно выводятся фактуальной информацией текстов проповедей на первый план.
Во второй половине XVI в. часть буржуазно-дворянских слоев стремилась осуществить в стране более радикальную реформацию церкви. Именно поэтому после создания в Женеве в 1555 г. среди английских эмигрантов первой кальвинистской общины в течение второй половины XVI в. в Англии сформировалось и быстро завоевало популярность пуританское движение — национальная разновидность кальвинизма.
Успех пуританизма в Англии второй половины XVI в. объясняется не только тем, что этика и идеал «дешевой церкви» больше соот-
ветствовал интересам подымающихся радикальных слоев буржуазии и нового дворянства, чем англиканство, но и тем, что пуритане, выдвинув на первый план непосредственные отношения человека с Богом, высоко подняли личную ответственность каждого члена общины за свою роль в ней. Это позволило им создать более строгую и эффективную систему религиозно-морального подчинения бедных членов общины состоятельным [7, с. 135].
Наиболее значимым для кальвинизма догматом считается учение об избранности к спасению. Если ставить вопрос о значимости названного догмата под углом зрения его культурно-исторического влияния на судьбу Англии, то, по мнению целого ряда историков и культурологов, значимость эта была чрезвычайно велика [2, с. 139; 5; 7]. В соответствии с учением Кальвина часть людей изначально, еще до их рождения, была предопределена к спасению, остальные же прокляты навек. Благодеяния или проступки людей не оказывали влияния на их судьбы и возможность получить вечное блаженство после смерти. «Это учение, — пишет М. Вебер, — в своей патетической бесчеловечности должно было иметь для поколений, покорившихся его грандиозной последовательности, прежде всего один результат: ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида» [2, с. 142]. Исследуя истоки профессиональной этики аскетического протестантизма, М. Вебер отмечает, что крайняя духовная изоляция отдельного человека сочеталась в кальвинизме с несомненной устремленностью к совершенствованию социальной организации, насколько бы парадоксальным это ни казалось на первый взгляд. Решающим в данном случае являлось то, что «христианин доказывал факт своего избранничества посредством деятельности «in majorem Dei gloriam» (к вящей славе Божьей), а постоянный страх перед обожествлением рукотворного и властью личных привязанностей неминуемо должен был направить эту энергию на путь такой деятельности, которая ставила перед собой чисто материальные (не имевшие никакой личной направленности) цели» [2, с. 215]. Христианин,
которому было дорого его избранничество, руководствовался целью, поставленной перед ним Богом, а такая цель могла быть только безличной. Все чисто эмоциональное, т. е. не обусловленные рационально личные отношения между людьми, очень легко вызывают в аскетической этике подозрение в том, что они относятся к сфере обожествления рукотворного. Бог, создавая мир, и в социальном устройстве желал объективной целесообразности как одного из путей приумножения славы своей. Поэтому любая человеческая активность должна была всецело направляться в русло рационализации мира. «Любовь к ближнему», мыслимая как служение Богу, а не отдельной твари, находит свое выражение в первую очередь в выполнении профессионального долга, при этом она обретает своеобразный объективно безразличный характер, характер деятельности, направленной на рациональное преобразование окружающего социального космоса. Однако неутомимая профессиональная деятельность могла привести к накоплению собственности и даже богатству. Важно отметить, что пуританизм не осуждал накопление собственности как таковое, он осуждал лишь те последствия, которые могут естественно из этого вытекать — наслаждение богатством, бездействие и плотские утехи. Собственность могла вызывать сомнения потому, и только потому, что влекла за собой опасность бездействия и успокоенности. Не бездействие и наслаждение, а лишь деятельность служит приумножению славы Господней. Следовательно, главным и самым тяжким грехом считалась бесполезная трата времени.
Важно учитывать при этом, что кальвинистский Бог требовал от своих избранных не отдельных «добрых дел», а святости, возведенной в систему. Здесь не могло быть и речи ни о характерном для католицизма, столь свойственном природе человека, чередовании греха и покаяния, отпущения одних грехов и совершения новых; ни о сбалансировании всей жизни с помощью отдельных наказаний и находящихся в распоряжении церкви средств сообщения благодати. «Практическая этика кальвинизма устраняла отсутствие плана и си-
стемы в повседневной жизни верующего и создавала последовательный метод всего жизненного поведения» [2, с. 154]. Не случайно в XVIII в. носителей последнего возрождения пуританских идей называли «методистами», подобно тому, как в XVII в. их духовных предтеч именовали синонимичным словом «преце-зисты» (precisians). Христианская аскеза в рамках кальвинизма превратилась в систематически разработанный метод рационального жизненного поведения, целью которого было освобождение человека от иррациональных инстинктов, от влияния природы и мира вещей и подчинение его жизни некоему планомерному стремлению, а его действий — постоянному самоконтролю и проверке их этической значимости. Для нас при рассмотрении национальной морально-этической концептосферы британцев этого периода важен тот факт, что подобное активное самообладание было как высшей формой рациональной монашеской добродетели, так и основным идеалом практической жизни пуритан вообще.
Одним из известнейших протестантских проповедников середины XVI в., пропагандирующих идеи зарождающегося пуританизма, был Хью Латимер. Причиной его казни в 1555 г. послужили жесткость и категоричность оценок, звучавших в его публичных проповедях, одной из которых являлась «Sermon of the Plough», произнесенная у собора St. Paul's 18 января 1548 г. Это одна из самых известных проповедей Латимера и один из самых ярких образцов реформаторской проповеди.
В ранненовоанглийский период наблюдается «всплеск» метафорического осмысления действительности. Метафоры, изобретаемые полемически настроенными мыслителями, пронизывали тексты всех жанров того времени. Проповедь «реагирует» на это тем, что ее авторы стремятся к особой метафорической презентации концептуального содержания, причем развитие определенной метафоры иногда ложится в основу всего композиционного построения проповеди.
Во введении проповеди «Sermon of the Plough» [http://articles.christiansunite.com/ article10740.shtml] эксплицируется ее основная
метафора — труд проповедника автор уподобляет работе пахаря. Раскрытие метафоры осуществляется на протяжении всего текста проповеди. Происхождение основной метафоры текста следует искать в Евангельской притче о сеятеле, где зерно аллегорически символизирует веру (или Царствие Божье), земля — душу человека, которая может иметь различную степень плодородности в отношении «зерна», а сеятель — проповедника Слова (Mattew, 13. 18— 30, Mark, 4. 1—15, Luke, 8. 5—15). Аллюзия на евангельский текст содержит аллегорию: маленькое горчичное зернышко, которое вырастает в огромное дерево, символизирует Царство Божие. Таким образом, во введении устанавливается связь фоновой ситуации (реализуемой аллюзиями, аллегориями, цитацией и оценочной характеризацией) и общей ситуационной модели современного автору мира, точнее его фрагментов, соотносимых с фоновой ситуации. Фрагмент реального мира представлен в интродукции за счет введения моделирующего фрагмента (I, you, my, honourable audience, doctrine, preachers), для экспликации основной идеи проповеди применяются образы пахаря «ploughman», возделываемой им земли «plough land», семени «seed», сеятеля «sower».
Ср.: I told you in my first sermon, honourable audience, that I purposed to declare unto you two things. The one, what seed should be sown in God's field, in God's plough land: and the other, who should be the sowers: that is to say, what doctrine is to be taught in Christ's church and congregation, and what men should be the teachers and preachers of it.
Употребленное метафорически слово ploughing, изначально содержащее в структуре значения семантический признак «тяжелый труд», приобретает в тексте сему «духовные усилия» и реализует значение процесса духовного мира. Х. Латимер, эксплицируя необходимость данного уподобления, просит прощения у аудитории за будто бы сокрытое в нем пренебрежение к труду священника на Ниве Божьей:
Ye may not be offended with my similitude, in that I compare preaching to the labour and work of ploughing, and the preacher to a ploughman: ye may
not be offended with this my similitude; for I have been slandered of some persons for such things.
Основная метафора проповеди служит средством репрезентации концепта «трудолюбие». Данный культурный концепт, обладающий высокой апеллируемостью в тексте проповеди в силу избранной тематики, реализуется, помимо указанных выше метафор и аллегорий, лексемой diligent/diligently «усердный, прилежный, исполняющий свой долг» (21 употребление). Очевидно, что базовой концептуальной осью текста является оппозиция трудолюбие — праздность.
Основной характеристикой доминантного в рамках культуры концепта является полиапел-лируемость. Как отмечает Г. Г. Слышкин, «в процессе коммуникации апелляции к концепту могут носить концентрированный и дисперсивный характер» [8, с. 34]. При концентрированной апелляции концепт реализуется эксплицитно — при помощи конкретной языковой единицы, имеющей с ним внеконтекстуальную номинативную связь. При дисперсивной апелляции он формируется в сознании адресата при помощи совокупности значений языковых единиц, которые не являются средствами его номинации. В тексте анализируемой проповеди апелляции к концепту трудолюбие носят как концентрированный, так и дисперсивный характер. Средствами дисперсивной апелляции к концепту являются лексемы labour (17 употреблений) и work (26 употреблений). Следующие лексические единицы, принадлежащие разным частям речи, репрезентируют его периферию и создают оценочный статус: right, faith, trust, merits, righteous, respect, law, favour, duty, charitable, charity, merciful, vocation, tranquility, calling, wisdom, learning, godliness, flourishing, conscience, marvellous, glory, holy, honour, fruitful, light, obedience, compassion и др.
Лингвокультурная ценностность концепта разложима на два измеряемых аспекта: актуальность и оценочность. Аспект актуальности реализуется в численности языковых единиц, являющихся средствами апелляции к данному концепту, в частности их употреблений в рамках коммуникации и текстовых реализаций, где эти единицы вовлечены в ассоциатив-
но-вербальные сети. Аспект оценочности находит выражение в наличии оценочной составляющей в денотативном значении языковых единиц, реализующих концепт, а также в сочетаемости единиц, номинирующих концепт: в атрибутивно-предикативных структурах с оценочными лексемами. В рамках текста анализируемой проповеди выявляются следующие сочетания ключевых лексем концепта с оценочными прилагательными и наречиями: great labours, necessary works, busy work, continual work, good work, work faithfully.
Ключевыми лексемами, репрезентирующими концепт праздность в рассматриваемом тексте, являются: loiter (loiterer, loitering) «бездельничать, праздно проводить время» (10), negligent (negligently) «пренебрегающий своим долгом, нерадивый» (7), idle «праздный» (4), unoccupied (2). Ценностная составляющая концепта праздность реализуется в тексте проповеди посредством употребления следующих лексем, содержащих в когнитивном (денотативном) значении сему интенсивной негативной оценки: destruction, idolatry, pride, avarice, cruelty, tyranny, proud, malicious, merciless, unmercifulness, covetousness, greedy, envy, hatred, evilness, shame, serpents, stinging, hunger, destroying и пр.
Как отмечалось выше, тексты проповедей нового времени в отличие от ранних отличаются высокой концентрацией стилистических приемов. Дисперсивная апелляция к концептуальной оппозиции «праздность — трудолюбие» в текстах Латимера в ряде случаев реализуется через тропы. В рассматриваемой проповеди она репрезентируется, в частности, посредством метонимии в следующем предложении: Paul was no sitting bishop, but a walking bishop. Значимость ежедневного труда священника концептуализируется через метафору: The preaching of the word ofGod unto the people is called meat: scripture calleth it meat; not strawberries, that come but once a year, and tarry not long, but are soon gone: but it is meat, it is no dainties.
Очевидно, что тема проповеди обусловливает доминирование в ней концептуальной оппозиции праздность — трудолюбие, однако сам факт выбора темы мотивируется значимостью данного концепта на уровне культуры.
Результатом Реформации как таковой было, как отмечалось выше, прежде всего то, что в противовес католической точке зрения моральное значение мирского профессионального труда и религиозное воздаяние за него чрезвычайно возросли. Профессиональное призвание в рамках протестантизма есть то, что человек должен принять как веление Господне. Конкретная профессия каждого человека становится для него непосредственным выражением божественной воли, заветом Господа выполнять свой долг именно в том положении, которое человек занимает по воле провидения. Представление о поставленной Богом задаче звучит, по мнению М. Вебера, в немецком слове «Beruf» и в еще большей степени в английском «calling» [2, с. 96]. Если мы проследим историческую эволюцию этого концепта, то окажется, что в языках народов, тяготеющих в преобладающей своей части к католицизму (итальянский, испанский, французский), отсутствует концепт аналогичный тому, что в немецком языке именуется «Beruf», а в английском языке «calling». Концепт, воплощающий в себе идею определенного жизненного положения, четко ограниченной сферы деятельности, существует в национальных концептосфе-рах по преимуществу всех протестантских народов. Данный концепт впервые вычленим в переводах Библии, но не в силу духа подлинника, а в силу духа перевода. В частности, в книгах пророков Ветхого завета вообще нет речи о значении мирской нравственности, в других книгах встречается упоминание о том, что каждый должен оставаться при «пище» своей, предоставляя безбожникам погоню за прибылью. Что касается отношения Нового завета к этому вопросу, то оно с классической ясностью отражено в типичной для Востока той эпохи молитве: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», исключающей всякую прямую связь современной идеи профессионального призвания с учением Иисуса.
Таким образом, лексема calling (наравне с duty) является репрезентантом концепта, ставшего в период английской Реформации одним из самых значимых этических концептов и вызвавшего изменение структуры всей морально-
этической концептосферы. В исследуемой проповеди Латимера лексема duty встречается 7 раз и лексема calling 2 раза, что говорит о растущей значимости концепта «duty» в британской национальной концептосфере. Кроме того, все перечисленные выше лексемы, репрезентирующие концепт «трудолюбие», в частности diligent «усердный, прилежный, исполняющий свой долг», также дисперсивно реализуют концепт «duty». Таким образом, отношение к мирской деятельности как к долгу и высшей ценности складывается в британской морально-этической концептосфере уже к середине XVI в. В рассматриваемой проповеди оно не только реализуется посредством высокой частотности употребления лексем-репрезентантов, но и выражается автором прямо:
A faith that maketh a man righteous, without respect of works: as ye have it very well declared and set forth in the Homily.
В рамках рассматриваемого религиозного дискурса достаточной актуальностью отличается также концепт «honour», организующий морально-этическую концептосферу рыцарского периода: существительное honour употребляется в тексте 11 раз, прилагательное honourable — 3. Сравнительно низкая аппели-руемость к концепту объясняется скорее жанровой принадлежностью избранного для анализа текста, чем снижением значимости концепта в рамках новой этнокультурной доминанты. Понятие чести, как известно, не фигурирует среди христианских добродетелей, а межсословная соревновательность, лежащая в основе рыцарского понимания чести, чужда христианским идеалам, культивировавшим терпение и послушание. На уровне культуры концепт «honour» не теряет значимости, но его структура подвергается значительным изменениям, трансформируясь с учетом изменений в структуре других этических концептов, в частности концепта «duty». С XV в. дворянство начинает утрачивать господствующие позиции в обществе. Однако захватывающая все большую власть буржуазия не отрицает рыцарского идеала, а, напротив, стремится ему внешне подражать, вольно или невольно изменяя при этом содержание важнейших рыцарских ценно-
стей. Происходит интерференция буржуазного и дворянского личностных образцов [5, с. 433]. Концепт «honour» по-прежнему остается доминантным, но связан он на этом этапе не столько с военной, сколько с торговой и производственной сферами. Основным проявлением чести становится исполнение человеком своего мирского долга, т. е. добросовестное и честное выполнение той работы, которой он зарабатывает на жизнь. Когнитивные признаки ядра куртуазного концерта «honour» — «воинственность» и «служение» — уходят в его исторический слой, более того, концепт в своем актуальном слое вообще теряет образное ядро, присущее ему в рыцарский период, постепенно обретая все большее количество понятийных признаков.
Очевидно, что этнокультурная доминанта периода Реформации и зарождения буржуазных отношений — «исполнение мирского долга, умеренность и трудолюбие во имя Господа» — возникла как результат естественного развития и трансформации этнокультурной доминанты рыцарского периода.
Достаточно актуальным в концептуальной структуре проповеди Х. Латимера «Sermon of the Plough» является концепт «верность». Ключевые лексемы, его репрезентирующие — faith и trust, употребляются 12 и 9 раз соответственно. Однако в рамках новой этнокультурной доминанты структура концепта «верность» трансформируется: концептуальные признаки «верность Господину» и «верность Даме сердца», актуальные в рыцарский период, уходят в исторический слой концепта, замещаясь признаками «верность мирскому долгу» и «верность предназначению».
Как законченная этическая концепция аскетический протестантизм сложился в Британии в XVII в. Его носителями являлись в первую очередь следующие четыре направления: 1) кальвинизм, который завоевал господство в XVII в.; 2) пиетизм; 3) методизм; 4) вышедшие из анабаптистского движения секты. Ни одно из этих направлений не было полностью изолировано от остальных, не существовало также строгого отграничения этих течений от неаскетических церквей Реформации. Методизм, который возник в середине XVIII в. внут-
ри государственной церкви Англии, представлялся его основателям не столько новой церковью, сколько возрождением аскетического духа в рамках старой. Пиетизм в Англии возник на основе кальвинизма и отходил от него лишь в ряде частных вопросов, не затрагивающих основных догматов [2, с. 136].
Одним из значительных английских проповедников, развернувших свою деятельность в первой половине XVIII в. был Джонатан Эд-вардс (1703—1758), известный тем, что в своих проповедях он последовательно и страстно излагал кальвинистические взгляды. Одна из известных проповедей Эдвардса «Wicked Men Useful in their Destruction Only» [http:// articles. christiansunite .com/ article 3369. shtml] посвящена важнейшей нравственной установке кальвинизма: человек, дабы обрести внутреннюю уверенность в спасении должен неутомимо и систематически приносить пользу Господу; лучшее же, что может сделать тот, кто не подчиняет всецело свою активность рационализации мира, — это немедленно погибнуть ("If he bring not forth fruit to God, there is no other way in which he can be useful, but in being destroyed").
На основании метода количественного подсчета лексем-номинантов концепта можно заключить, что ключевым для данной проповеди является концепт «польза, выгода», что представляется естественным, учитывая то, что «активная деятельность во имя рациональной целесообразности» представляла собой этнокультурную доминанту британцев данного исторического периода. Н. М. Кукушкина объясняет тот факт, что проповеди второй половины XVII — первой половины XVIII в. не просто призывают к благочестию и глубокой религиозности, а выдвигают доказательства необходимости следования им, исходя из соображений выгоды, влиянием идей эпохи Просвещения (the Age of Reason) [4, с. 17]. Вероятно, естественно было бы заключить, что оба эти фактора оказали влияние не формирование концептуального содержания проповедей.
Лексема useful употреблена в рассматриваемой проповеди 47 раз, лексема usefulness — 4 раза, useless — 17 раз; лексема profitable — 8 раз, unprofitable — 5 раз, unprofitableness — 2 раза,
profit — 2 раза; существительное benefit встречается 6 раз, глагол to benefit — 2 раза, существительное worth употреблено 2 раза, прилагательное worthless — 3. Итак, в анализируемом тексте насчитывается 98 случая прямой концентрированной апелляции к концепту «польза».
Прямая апелляция к концепту посредством употребления ключевых лексем не является единственным средством его языковой реализации в тексте. Базовой аллегорией, организующей рассматриваемый текст, является виноградная лоза, символизирующая человека на его жизненном пути и пути служения Господу («Christians are compared to the branches of a vine»). Аллегория заимствована из Ветхого завета: Автор подчеркивает, что человек нужен Всевышнему лишь тогда, когда он приносит пользу, как и виноградное дерево ценно для человека лишь тогда, когда оно дает плоды. Бесплодная виноградная лоза уступает другим деревьям, ибо ее древесина пригодна лишь для того, чтобы топить печь. Так и человек, «не приносящий плодов» на Ниве Господа своего, не достоин жизни (If men bring forth no fruit to God, they are wholly useless). Такой, казалось бы, жестко утилитарный подход к человеческой жизни естественным образом вытекал их основной доктрины кальвинизма и неизбежно пронизывал все проповеди пуританских священников. Таким образом, упоминания виноградной лозы в тексте проповеди являются диспер-сивными апелляциями к тому же концепту.
Автор проповеди утверждает, что приносить пользу Господу своему христианин может, только неустанно трудясь. В связи с этим все случаи концентрированной и дисперсивной апелляции к концепту «польза» являются одновременно случаями дисперсивной апелляции к концептуальной оппозиции «трудолюбие — праздность». При этом в тексте выявляется значительное количество других случаев: лексема work и ее производные (workmanship, worker) употреблены в тексе 14 раз, лексема business — 5 раз. Существительное business, заимствованное их французского языка в XVI в., употребляется в тексте XVII в. в значении, приближенном к значению слова work.
Ср.: He therefore is made for the service and glory of God. This is the whole work and business of man;
it is his highest end, to which all other ends are subordinate.
Важно отметить, что от верного христианина ожидалась не просто систематическая деятельность во славу Господа, но деятельность усердная и активная. Таким образом, концепт «трудолюбие» дисперсивно репрезентирован в тексте проповеди также лексемами actively (20 употреблений) и activity (4).
Ср.: That man can no otherwise be useful actively than by bringing forth fruit to God.
Ценностная составляющая концепта «трудолюбие» создается посредством сочетаемости лексем, репрезентирующих его в тексте, с лексемами, обладающими интенсивной положительной оценочностью: glory (26 употреблений), glorify (22 употребления), divine (11 употреблений), goodness (7), noble (8), grace (8) и пр.
Ср.: This was the very design and aim of the Author of man, this was the work for which he made him, viz.. to serve andglorify his Maker. What an honour it will be to such poor creatures as you are, to bring forth fruit to the divine glory.
Таким образом, ценностная составляющая концепта «трудолюбие», реализуемого в рамках религиозного дискурса, включает следующие признаки: «трудолюбивый человек восславляет имя Господа», «трудолюбивый человек благороден», «на трудолюбивых снисходит Божья благодать» и пр.
Значительной актуальностью, несмотря на то, что рассматривается текст проповеди, отличается концептуальная оппозиция «честь — бесчестие», репрезентированная в тексте лексемами honour (9), noble (8), dishonour (3). Данный факт объясняется тем, что концепт «честь» по-прежнему оставался в этнокультурной доминанте, изменилась лишь его структура: в актуальном слое концепта индуцировались признаки «долг», «трудолюбие» и «честность». Данные трансформации структуры концепта можно наблюдать в следующем случае его реализации, взятом из текста проповеди:
How lamentable and shameful to you, that such a noble tree should be more useless than any tree of the forest; that man, whom God hath thus set in honour, should make himself more worthless than the beasts that perish!
Употребление лексем-репрезентантов концепта — noble и honour — в одном контексте с лексемами useless и worthless, реализующими концепт «польза», сигнализирует об изменении структуры концепта.
Идея практической рационализации жизни христианина под углом зрения ее полезности, являющаяся краеугольным камнем пуританизма, нашла отражения также в произведениях Джорджа Уайтфилда (1714—1770), выдающегося агитатора первого поколения методистов и самого последовательного приверженца данного направления. Концепт «польза-выгода» репрезентирован как в названиях проповедей Уайтфилда ("The Benefits of an Early Piety", "The Necessity and Benefits of Religious Society"), так и в самих текстах. Обилие случаев прямой апелляции к данному концепту обращает на себя внимание, в частности, в инструктивной проповеди "Directions How to Hear Sermons" [http:// articles.christiansunite.com/article995.shtml]:
"I shall lay down some cautions and directions, in order to your hearing with profit and advantage."
"And to enter his house merely to have our ears entertained, and not our hearts reformed, must certainly be highly displeasing to the Most High God, as well as unprofitable to ourselves."
"How far more beneficial should we find discourses to be, than now they generally are?"
"And it must highlyprofit both ministers and people".
Общее число прямых апелляций к концепту «польза-выгода» в данной проповеди достигает пятнадцати (profit — 6, unprofitable — 2, advantage — 3, beneficial — 2, benefit — 2).
Анализ текстов проповедей Дж. Уйтфилда позволяет прийти к заключению, что значимость концепта «duty» в рамках морально-этической концептосферы англичан значительно возросла к концу XVII в. Лексема duty обладает высокой частотностью не только в текстах проповедей, но и в их названиях ("The Great Duty of Family Religion", "Britain"s Mercies, and Britain's Duly", "Thankfulness for Mercies received, a necessary Duty", "The Duty of searching the Scriptures", "The Great Duty of Charity Recommended", "Inter-cession every Christian"s Duty").
В тексте проповеди "Directions How to Hear Sermons" (Sermon 28) лексема duty встречается 11 раз, в проповеди "The Great Duty of Family Religion" (Sermon 4) — 16. Показателем того, что концепт «duty» превратился в центральный элемент национальной концептосферы, является то, что на уровне языка он стал объектом детализированной и оценочно насыщенной номинации. Помимо ключевой лексемы он репрезентирован в тексте проповеди "The Great Duty of Family Religion" [http:// articles.christiansunite.com/article972.shtml] также лексическими единицами to be obliged (4 употребления), to be committed (5 употреблений), diligent (3 употребления), diligently (2 употребления), а также средствами вторичной номинации: burden (2 употребления), charge (3 употребления), to be bound (2 употребления). Значительное количество средств метафорической номинации концептов абстракций может с той же степенью точности сигнализировать об их актуальности и ценностной значимости в национальной картине мира, что и уровень метафорической диффузности** концептов предметных сущностей. Концентрированная реализации концепта «duty» осуществляется в тексте указанной проповеди Дж. Уайтфилда также грамматическими средствами, в первую очередь при помощи модальных глаголов should, ought, must и глагольной конструкции to be to. Глагол ought встречается в тексте проповеди 17 раз, should — 11, must — 10 раз, to be to — 7 раз.
Ср.:
"It is greatly to be feared, that out of those many households that call themselves Christians, there are but few that serve God in their respective families as they ought."
"I am to show that it is the duty of every governor of a family to take care, that not only he himself, but also that those committed to his charge, should serve the Lord."
Последний пример является яркой иллюстрацией полиаппелируемости концепта «duty» в рамках данного религиозного дискурса и его высокой номинативной плотности в языке.
Значительной актуальностью в структуре текста проповеди отличается также концепту-
альная оппозиция «честность — лживость». Средствами прямой апелляции к ней являются лексемы sincere (3 употребления), sincerity (3 употребления), truth (6 употреблений), true (4 употребления), truly (2 употребления), honesty (3 употребления), lies (4 употребления).
Необходимо отметить, что «честность» понималась в духе пуританизма в первую очередь как «добросовестность» в исполнении своего долга, в методичном следовании своему призванию ("certain calling"). Как отмечает М. Вебер, «специфическая форма, которую мирская аскеза принимает у пуритан, в XVII в. нашла свое отражение в практическом утверждении важного принципа капиталистической этики, согласно которому "honesty is the best policy"» [2, с. 181]. Наличие зоны пересечения концептов «duty» и «honesty» наблюдается в следующем дискурсивном воплощении концепта «honesty» в рассматриваемой проповеди:
If neither gratitude to God, nor love and pity to your children, will prevail on you; yet let a principle of COMMONHONESTYAND JUSTICE move you to set up the holy resolution in the text.
Употребление прилагательного common в атрибутивном сочетании с существительным honesty говорит о значимости и обыденности концепта «honesty», закрепленности в его структуре идеи необходимости быть честным и смотреть на это как на нечто крайне обычное и повседневное. Важно отметить при этом, что сочетание существительного honesty с прилагательным common сближает в данной дискурсивной трактовке концепты «duty» и «honesty» и свидетельствует о наличии зоны пересечения в их структурах, так как лексема common узуально частотнее функционирует в качестве атрибутива именно с существительным duty (наравне с прилагательными plain, pure, mere, simple).
Итак, на основании анализа текста проповедей периода Реформации можно заключить, что нравственные законы, утверждаемые проповедями этого периода, имеют утилитарное обоснование: трудолюбие, честность, умеренность являются добродетелями, так как они полезны. Концепт «честь», доминантный в рыцарский период, не утратил своей организующей концептосферу роли, по-прежнему являясь экс-
периенциальным кластером прототипических признаков, организующим всю морально-этическую концептосферу, однако его структура подверглась значительным изменениям. Понятийная составляющая концепта расширилась за счет следующих признаков, возникших в рамках новой этнокультурной доминанты: «трудолюбие», «умеренность», «чувство долга», «честность». Важно отметить, что с формированием в базовом слое концепта новых концептуальных признаков изменились иерархические отношения между ними. Колебание актуальности концептуальных признаков в составе концепта является естественным процессом, обусловленным, как правило, культурно-историческими условиями жизни общества. Сформировавшиеся в рамках рыцарской этнокультурной доминанты признаки «доблесть», «скромность», «щедрость», «самопожертвование», «верность» сохранились в структуре концепта, однако их актуальность и оценочный потенциал трансформировались. Концептуальный признак «любовь», столь актуальный в куртуазный период, также отошел в исторический, «не переживаемый» носителями культуры в описываемый период, слой концепта. Это объясняется тем, что как отмечалось выше, для пуританизма было характерно негативное отношение ко всем чувственно-эмоциональным элементам культуры. В значительной степени утратили актуальность также концептуальные признаки «доблесть» и «самопожертвование», так как в исторический слой отошел когнитивный признак ядра концепта, их порождающий («воинственность»). Приведенный выше количественный подсчет апелляций к концепту показывает, что концептуальные признаки «скромность» и «верность» сохранили прежнюю значимость в рамках новой этнокультурной доминанты. Концепт «щедрость» трансформировался в «милосердие» (charity). Количество прямых апелляций к данному концепту, в частности, в текстах проповедей Дж. Уайт-филда говорит о его высокой актуальности и интенсивной оценочности. Однако очевидно, что данный концепт является автохтонным*** для данного типа дискурса и сделать заключение о его актуальности на уровне культуры возмож-
но, лишь рассмотрев его реализации в рамках текстов другой жанровой принадлежности.
В результате анализа текстов проповедей удалось выяснить, что наибольшей значимостью в структуре концептосферы отличались концепты «трудолюбие»,«умеренность», «долг» и «честность».
Лингвокультурный концепт отличается от других ментальных единиц, используемых в различных областях науки (например, когнитивный концепт, фрейм, сценарий, скрипт, понятие, гештальт, мнема), акцентуацией ценностного элемента. Именно этот факт обусловливает принцип эволюции структуры концепта, которую не следует рассматривать как процесс постоянного наращивания объема акту-
ального слоя концепта. По мере обогащения концепта новыми ценностно акцентуированными признаками протекает переход ряда старых, теряющих актуальность и интенсивность оценочности, в исторический слой концепта. Это обусловлено как лимитированностью человеческой памяти, так и изменениями концептуализируемой действительности. Важно учитывать при этом, что ни один из когда-либо ценностно акцентуированных признаков концепта не элиминируется полностью. Оставаясь в «пассивном» (историческом) слое [9], они способны актуализироваться в особых условиях дискурса, при общении людей лишь некоторых социальных групп, при общении их между собой, а не вовне, с другими группами.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Понятие «этнокультурной доминанты» было введено в лингвокультурологию И. В. Шапошниковой [См.: Шапошникова И. В. Системные диахронические изменения лексико-семантического кода английского языка в лингво-этническом аспекте. Иркутск, 1999. С. 60], которая определяет ее как совокупность значимых, символических для определенного этапа развития этноса концептов, постоянно ассоциирующихся друг с другом в сознании людей. Этнокультурная доминанта образуется совокупностью императивов эпохи — религиозными, моральными, идеологическими, военно-политическими и пр. ценностями, присущими этносу в конкретный исторический период.
** Совокупности исходящих ассоциаций [См.: Слышкин Г. Г. Лингвокультурные концепты и метакон-цепты: Монография. Волгоград: Перемена, 2004. С. 56].
*** Автохтонными считаются концепты, исторически сформировавшиеся в пределах данного типа дискурса и регулярно в нем воспроизводимые [См.: Слышкин Г. Г. Лингвокультурные концепты и метакон-цепты: Монография. Волгоград: Перемена, 2004. С. 114—115].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Арутюнова Н. Д. Истина: фон и коннотации // Логический анализ языка: Культурные концепты. М.: Наука, 1991. С. 21-32.
2. Вебер М. Протестантская этика и «дух» капитализма // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
3. Вригт Г. Х. фон. Логико-философские исследования: Избр. тр. / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1986. 416 с.
4. Кукушкина Н. М. Эволюция жанра проповеди в новоанглийский период: Автореф. дис. ... канд. фи-лол. наук. СПб., 2004. 19 с.
5. Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исслед. по истории морали. М.: Прогресс, 1997. 527 с.
6. Руберт И. Б. Становление и развитие английских регулятивных текстов: Монография. СПб.: Образование, 1995. 209 с.
7. Сапрыкин Ю. М. От Чосера до Шекспира: этические и политические идеи Англии. М.: Изд-во МГУ, 1985. 191 с.
8. Слышкин Г. Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты: Монография. Волгоград: Перемена, 2004. 340 с.
9. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. М.: Академ. проект, 2001. 989 с.
