CC BY-NC-ND
56
А.В. Крыжан
СТАНОВЛЕНИЕ АДВОКАТУРЫ В СИСТЕМЕ СОВЕТСКОЙ ЮСТИЦИИ В 1920-е годы
(на материалах Курской губернии)
В статье рассматривается становление советской адвокатуры в Курской губернии в 1920-е годы. Основное внимание уделено анализу экономических, социальных, политических и идеологических факторов, которые влияли на развитие адвокатуры и изменение ее положения в системе советской юстиции. Делается вывод, что партийно-государственный аппарат и рядовые советские граждане не испытывали доверия к институту правозащиты.
Ключевые слова: Курская губерния, Советская власть, советская юстиция, Народный комиссариат юстиции, адвокатура.
Из всех видов профессиональной деятельности в области юстиции адвокатская практика является тем объектом, отношение к которому в российском обществе за последние полтора столетия менялось наиболее ощутимо: от восторженности либералов начала XX в. до фактического забвения в СССР. В данной статье рассматривается один из наиболее сложных периодов в истории адвокатуры, когда в 1920-е годы Советская власть перешла от отрицания необходимости адвокатской практики к целенаправленному формированию советской адвокатуры. Анализируя процесс становления советской адвокатуры на материалах Курской губернии, одного из типичных регионов центра России, мы попытались определить причины, по которым адвокатура в обыденном сознании советских людей так и не стала восприниматься ни как значимый общественный институт, ни как престижная деятельность.
Захватив власть, большевики декретом о суде № 1 от 24 ноября 1917 г. упразднили присяжную и частную адвокатуру1. Вопрос
© Крыжан А.В., 2013
о целесообразности существования советской адвокатуры дебатировался новой властью достаточно активно. Дискуссию обостряло то обстоятельство, что юридический корпус дореволюционной России в большинстве своем враждебно воспринял Советскую власть. Особенно сильно это проявилось в среде адвокатуры, которая, по сути, составляла корпорацию, имевшую возможности негативно воздействовать даже на тех своих членов, которые не имели ярко выраженных антибольшевистских убеждений. Кроме того, считалось, что советский суд не нуждался в адвокатах, поскольку в основе Октябрьского «переворота лежало инстинктивно правовое сознание народа, твердо решившего взять устроение своей жизни в свои руки»2. Однако в Наркомате юстиции мнения о ненужности адвокатуры не приветствовались.
Первые коллегии правозаступников появились при революционных трибуналах в декабре 1917 г. Правозаступничество понималось как общественное обвинение и защита. В коллегию могли вступить любые граждане, испытывающие желание «помочь» революционному правосудию и представившие рекомендации от соответствующего Совета рабочих и солдатских депутатов. В качестве защитника обвиняемый мог пригласить любое лицо (не обязательно из коллегии), пользующееся политическими правами. Только в том случае, если обвиняемый просил об этом, трибунал должен был предоставить ему правозаступника из состава коллегии.
С 1918 г. коллегии правозаступников начали образовываться при местных Советах. Члены коллегий избирались и отзывались по представлению губернских отделов юстиции. Лицам, не являвшимся членами коллегии, запрещалось оказание юридической помощи населению под угрозой штрафа или лишения свободы до одного года. В результате защитники попали в зависимость от местных властей, которая стала еще более заметной после принятия декрета ВЦИК от 30 ноября 1918 г., утвердившего «Положение о народном суде РСФСР»3. Коллегии правозаступни-ков стали именоваться «коллегиями защитников, обвинителей и представителей сторон в гражданском процессе». Члены коллегии признавались должностными лицами и получали содержание в размере оклада, устанавливаемого для народных судей по смете Наркомата юстиции. Кроме членов коллегии интересы сторон в суде могли представлять родные тяжущихся, а также юрисконсульты советских учреждений. Участие защитника в уголовном процессе было обязательным лишь в том случае, если дело рассматривалось с участием шести народных заседателей
и обвинителя. Контроль за деятельностью коллегий возлагался на губернские отделы юстиции.
Организация коллегий защитников, обвинителей и представителей сторон в гражданском процессе подверглась критике со стороны работников юстиции, которые имели юридическое образование и опыт работы в дореволюционной судебной системе, причем эта критика звучала на низовом, местном уровне. Так, в докладе уездной коллегии защитников и обвинителей на совещании народных судей Путивльского уезда Курской губернии выражалось недоумение по поводу функций коллегии, деятельность которой ограничивалась только судом, что значительно сужало ее возможности. Кроме того, подчеркивая нецелесообразность объединения в одном органе функций защиты и обвинения, юристы предлагали сосредоточить дело обвинения в суде в особой коллегии обвинителей. Критикуя численность уездной коллегии, местные правозащитники утверждали, что «существующие по штату 2 члена коллегии не могут обслуживать всех задач, возлагаемых на них Положением о суде. <...> Если учесть, что частная адвокатура, в какой бы то ни было форме, преследуется, что в участковых судах уезда накопилось большое количество дел, что население совершенно не знакомо с социалистическими правовыми нормами, что ранее дело юридической помощи населению обслуживалось 5 частными поверенными и 1 помощником присяжного поверенного, то 2 члена коллегии не в силах будут удовлетворить нужду населения в юридической помощи»4.
В июле 1920 г. III Всероссийский съезд деятелей советской юстиции признал, что объединение в одном органе функций обвинения и защиты себя не оправдало. Коллегии защитников, обвинителей и представителей сторон в гражданском процессе были упразднены.
Днем рождения советской адвокатуры считается 26 мая 1922 г., когда ВЦИК утвердил «Положение об адвокатуре». При губернских отделах юстиции создавались коллегии по гражданским и уголовным делам, руководство которыми осуществлял президиум. На него возлагалась обязанность приема и отчисления работников, наложение дисциплинарных взысканий, решение финансовых и административных вопросов, связанных с функционированием коллегии5.
Несмотря на то, что после судебной реформы 1922 г. многие присяжные поверенные и их помощники вернулись к своей профессии, советская адвокатура была значительно малочисленнее дореволюционной. Даже в Москве и Петрограде в 1923 г. число
адвокатов составляло всего 15-20%, а по стране - приблизительно 25% от дореволюционного уровня. Однако в последующие несколько лет состав коллегий защитников резко увеличился6. Это объяснялось тем, что зарплаты у работников юстиции были ничтожно малы, а адвокатская деятельность предусматривала получение гонораров, и поначалу недостатка в желающих вступить в члены коллегии не было. Например, в июне 1922 г. в Курский губисполком обратился председатель Губсовнарсуда с просьбой освободить его от занимаемой должности, так как он решил работать в области защиты, что было несовместимо со службой в государственных учреждениях. Причиной, побудившей человека, работавшего в должностях народного судьи и председателя Совета народных судей с 1918 г., перейти в адвокатуру, явилась материальная необеспеченность7.
Однако уже в 1924 г. увеличилось количество увольнений защитников по собственному желанию. Адвокаты были признаны лицами свободной профессии, а стоимость патента многим провинциальным работникам была не по карману. Кроме того, как «нетрудовой элемент» они обязаны были приобретать облигации золотого займа и платить сбор на его приобретение. В сентябре 1923 г. общее собрание членов коллегии защитников по Курскому уезду обратилось с ходатайством в Губернский суд об облегчении налогового бремени, лежащего на защитниках. Обращение мотивировалось тем, что, «неся важнейшую общественную работу и серьезную повинность по ведению бесплатных защит, они не должны считаться нетрудовым элементом»8.
В феврале 1924 г. 4-й Курский губернский съезд работников юстиции направил в Наркомат юстиции резолюцию, в которой отмечалось, что «существенным тормозом надлежащей постановки оказания юридической помощи населению является незначительное количество членов коллегии в уездах, что объясняется невозможностью для уездных членов коллегии ввиду незначительности заработка выбирать установленный для них патент на личные промысловые занятия, что обязанность выбирать патент вредно отражается также и на идейно-нравственной стороне работы защитника, заставляет защитника в целях выработки средств на уплату патента быть менее разборчивым при принятии на себя ведения того или иного дела и ставит его в положение ремесленника, а не общественного деятеля, - съезд считает необходимым членов Коллегии защитников от обязанности выбирать патент освободить»9.
Несмотря на конституирование института адвокатуры, партия большевиков, Советская власть продолжала относиться к ней
с недоверием. Порядок приема в члены коллегии был усложнен. Кандидат должен был представить в президиум коллегии отзыв уездного исполкома и уполномоченных губсуда, а также пройти через образованные при губсуде экзаменационную и аттестационную комиссии. Признав, что кандидат имеет требуемый стаж и квалификацию, президиум собирал о нем сведения «способами, какие он найдет возможным и допустимым»10. Президиум имел право отказать в приеме, если полученные сведения подтверждали, что «прежняя его деятельность несовместима с деятельностью защитника. При этом Президиум не обязан сообщать непринятому подробной мотивировки отказа, давая такую только Президиуму губисполкома, в случае обжалования постановления об отказе»11.
Функции коллегий заметно расширились по сравнению с периодом до судебной реформы 1922 г. Они должны были оказывать юридическую помощь населению путем дачи советов и консультаций, вести дела в судах, осуществлять широкую пропаганду советских норм права.
Члены коллегии дежурили в консультациях, организованных, как правило, при губсудах или других советских учреждениях. Поначалу посещаемость консультаций не была большой. Так, за вторую половину 1923 г. курскую губернскую консультацию посетили 167 человек. Нетрудно посчитать, что если учреждение работало пять дней в неделю, то в среднем на один день приходилось чуть больше одного посетителя12. Однако нужда людей в адвокатской помощи росла.
О том, что услугами адвокатов пользовались различные слои населения, свидетельствуют, например, кассационные жалобы, датированные серединой 1920-х годов. Они написаны в требуемой профессиональной стилистике, со ссылками на статьи соответствующих кодексов. Например, в жалобе крестьянина-хлебороба Матвея Попова читаем: «Принимая во внимание, что суд в силу 113 ст. Гражданского кодекса обязан был разбор дела в гражданском порядке приостановить производством впредь до решения вопроса о подложности расписки или же первоначально брать дело в уголовном порядке (236-237 ст. У.п.к.)...»13.
Гарантией выполнения задач, поставленных перед советской адвокатурой, могло служить губернское большевистское руководство. Механизм осуществления партийного контроля начинал работать уже при зачислении в члены коллегии, поскольку одним из необходимых условий приема была политическая благонадежность и лояльность по отношению к Советской власти.
Характерно, что после опубликования положения об адвокатуре на страницах «Еженедельника советской юстиции» (так первоначально назывался журнал «Российская юстиция») развернулась дискуссия об участии коммунистов в работе коллегий14. Она носила скорее теоретический характер, поскольку коммунистов в коллегиях в 1920-е годы было ничтожно мало. Так, в 1924 г. из 78 членов Курской губернской коллегии только один был большеви-ком15, а в середине 1926 г. на 126 курских защитников приходилось лишь 5 членов ВКП(б)16. Однако сама дискуссия свидетельствовала о том, что адвокатура по-прежнему воспринималась как буржуазный институт и вопрос о ее совместимости с советским правосудием оставался злободневным.
Для новой советской адвокатуры годы нэпа стали наиболее плодотворными. Партийное руководство и контроль со стороны губсудов относились к формальной стороне работы коллегий, но по характеру своей деятельности адвокат всё же оставался частнопрактикующим лицом, органично вписывавшимся в новую экономическую реальность. Поэтому вполне объяснимо, что возникшие тенденции к ее сворачиванию сразу же коснулись право-заступников. По инициативе Наркомата юстиции с 1928 г. была начата борьба с частнопрактикующими адвокатами, которые якобы «способствовали засорению адвокатуры»17. Акцент делался исключительно на коллективную консультационную форму деятельности.
В 1927-1928 гг. заметно участились случаи отказа правозащитникам в приеме в члены коллегии. Основанием для отказа мог быть, например, отзыв уездного исполкома, в котором сообщалось, что в 1919 г. претендент бежал с белыми и имеет недоброжелательные взгляды на Советскую власть, или отчет уполномоченного губсуда, характеризующий претендента с отрицательной стороны.
Столь же частым стало и исключение из членов коллегии, причем исключенные зачастую узнавали об этом от третьих лиц. Многие из них относились к своему исключению весьма эмоционально. Например, белгородский адвокат Коньев написал в губиспол-ком: «Только что посчастливилось мне узнать от достойных доверия лиц, что Губисполком санкционировал чье-то представление об извержении меня из кадра защитников. <...> Я - 65-летний юнец, у меня нет почти ни здоровья, никакого имущества, нет никакого знания и умения, кроме адвокатуры, которою я всю жизнь по окончании университета исключительно только и занимал-ся...»18 Причинами исключения могли быть уклонение от выездов для оказания юридической помощи в уезде, недисциплинирован-
ность и отсутствие инициативы в работе, поддержание на суде незаконных ходатайств и ведение дела с двух сторон. Несомненно, подобные действия со стороны адвокатов трудно оценить как высокопрофессиональные, однако они не идут ни в какое сравнение, например, с постановлениями распорядительных заседаний особых сессий народных судов, содержащих формулировки о прекращении производства по делу ввиду «неустановления фамилии и имени обвиняемого» или «невозможности в дальнейшим установить его местопроживание»19.
Не лучше обстояли дела и в следственных органах. Губпроку-роры вынуждены были циркулярно указывать следователям на то, что обвинительные заключения часто грешат не только против элементарных указаний статей применяемых кодексов, «но и против требований самой простой логики. Обвинение часто строится на одних только априорных предположениях нарследователя, и в них пестрят слова "по-видимому", "очевидно", "надо полагать", без ссылки на конкретные данные...»20.
Подобные примеры можно встретить не только в документах местных следственных органов. М.С. Свидзинская приводит выдержку из протокола допроса фабриканта Фишбейна исполняющим должность заведующего Юридическим бюро Отдела металлов ВСНХ И.Д. Брауде по делу РАСМЕКО. Фишбейн отказался отвечать на вопрос о том, предлагали ли ему сотрудники РАСМЕКО дать им взятку «категорически по личным, весьма серьезным соображениям». И этот ответ удовлетворил не только Брауде, но и следователя Отдела по борьбе со спекуляцией ВЧК К.А. Закиса21.
Однако случаи отзыва судей или следователей, проявивших профессиональную некомпетентность, были скорее исключением, чем нормой. Что же касается правозащитников, то только в 1923 г. Дисциплинарная коллегия Курского губсуда рассмотрела 42 дела в отношении членов коллегии защитников, при общей ее численности в 78 человек22. Здесь, несомненно, играло роль то обстоятельство, что адвокаты оставались для местных властей «классово чуждым элементом».
Правозащитники пытались бороться с решениями губ-исполкомов, обращаясь с жалобами в вышестоящие инстанции. Так, 18 июня 1927 г. заместитель Прокурора республики Н.В. Крыленко запросил телеграммой председателя Курского губсуда о причинах отозвания из членов коллегии защитников некоего Н.Н. Андреева. Отмечая недобросовестное отношение Андреева к исполнению обязанностей и чрезмерно высокие гонорары, полу-
чаемые тем за свои услуги, местный советский чиновник делает весьма характерное замечание: «Защитник Андреев по происхождению дворянин»23.
Случаи корыстных действий адвокатов действительно имели место. Так, в 1923 г. в Дмитриевский уездный комитет РКП(б) поступило письмо жителя уезда, который утверждал, что «наша Дмитриевская адвокатура защищает интересы не беднейшего населения, а в первую очередь, свой карман, или интересы того, кто больше даст...»24. В том же 1923 г. в «Курской правде» была опубликована заметка, в которой сообщалось, что «при отступлении белых банд с Курска бежал некий поп Нестеров со своей семьей. Не успев или не желая распродавать своего имущества, он оставил его торговцу Скибину. Зимой прошлого года объявилась "хозяйка" этого имущества дочь попа Нестерова, которая каким-то образом через суд посредством дяди своего защитника Косьминского выхлопотала себе обратно имущество»25. Автор заметки задавал вопрос, почему суд приговорил имущество в пользу дочери «попа, бежавшего с белыми бандами», а не в пользу Советского государства, что было явным нарушением советских законов. В ходе разбирательства выяснилось, что защитник Косьминский действительно скрыл от суда факт бегства попа Нестерова с белыми, который, несомненно, был ему известен, так как он являлся родным братом жены бежавшего священника.
Недоверчивое отношение населения к адвокатским коллегиям усиливалось тем, что зачастую в них существовали острые противоречия и личная неприязнь между правозащитниками. В октябре 1923 г. Курский губернский съезд членов коллегии защитников за отсутствие надзора со стороны президиума над правильностью работы отдельных членов коллегии исключил из состава президиума председателя П.Н. Ангенопуло, его заместителя М.Г. Рождественского и секретаря В.Н. Сенаторского26. Уполномоченные губсудов, которые контролировали деятельность всех органов юстиции на местах, часто «запрашивали» членов президиума о деятельности коллег. Учитывая характер профессии, это ухудшало межличностные отношения внутри коллегии, а учитывая исторические реалии эпохи - создавало атмосферу всеобщей подозрительности.
Подводя итог, можно заключить, что встраивание адвокатуры в систему советской юстиции в 1920-е годы означало изменение отношения правящей партии большевиков к правосудию и правопорядку. К концу первого десятилетия существования советской государственности ни новая, партийно-советская, власть, ни обще-
ство уже не рассматривали суды и юристов в качестве временных элементов, необходимость в которых отпадет по мере «ликвидации врагов революции». Адвокатская деятельность стала восприниматься как нормальная практика, к которой любой гражданин мог прибегнуть во многих ситуациях повседневной жизни, связанных не только с преступными проявлениями, но и с насущными вещами: разводами, наследованием, имущественными спорами, налоговыми выплатами и прочими социальными явлениями. К адвокатским услугам обращались представители самых разных слоев населения по разнообразным вопросам. Потребность в адвокатской помощи нарастала, о чем свидетельствовал рост численности коллегий правозащитников.
Немалую роль сыграло то обстоятельство, что становление адвокатуры совпало с переходом от «военного коммунизма» к нэпу. Дело не только в том, что в рамках нэпа приветствовалась частная инициатива и индивидуальный труд, но и в усложнении имущественных отношений. В этих условиях адвокатская практика поощрялась с чисто прагматических позиций. Кроме того, настаивая на необходимости адвокатуры, Наркомат юстиции ни в коей мере не предполагал создавать некий институт гражданского общества, который будет защищать интересы индивида от произвола государства. Адвокатура изначально рассматривалась не как правовой, а как политический институт.
На становление советской адвокатуры влиял ряд противоречивых факторов.
Во-первых, по мере усложнения социальных отношений внутри новой системы усложнялось советское законодательство и практика его применения. Специфика адвокатской деятельности затрудняла рекрутирование в эту среду представителей трудящихся масс, чей образовательный уровень в 1920-е годы оставался крайне низким. Это некоторым образом противопоставляло адвокатуру советской партийно-государственной системе, вызывало недоверие со стороны тех людей, которым внушалось, что «им все само собой принадлежит по праву, например, пролетарского происхождения - возьми и потребляй»27.
Во-вторых, средоточие в адвокатской среде дореволюционных специалистов было нежелательным для новой власти явлением. До революции присяжные поверенные на местах зачастую имели диплом Московского университета, но, в отличие от столичных адвокатов, не имели высоких гонораров, позволявших с приходом большевиков эмигрировать заграницу. Новые жизненные условия заставили их выживать вместе со всеми, но полученное образова-
ние делало невозможным думать как все. К середине 1920-х годов власть, справившись в основном с «инакодействующими», видела основных врагов уже в «инакомыслящих». Кроме того, в адвокатуре было мало коммунистов, что также не укрепляло доверия к ней, особенно на местах.
В-третьих, нередкими были случаи нарушений адвокатской этики, на которые советское общество реагировало весьма болезненно. Анализируя причины подобных действий правозаступни-ков, следует учитывать, по крайней мере, три обстоятельства. Первое: то, что адвокатская деятельность стала восприниматься обществом как нормальная практика, означало, что сами адвокаты стремились к нормальной жизни, под которой люди понимают «привычный для себя уклад: устоявшийся быт, родных и близких людей, знакомые и привычные социальные действия»28. Второе: в адвокатуре работали люди, обладающие знаниями и моральной ответственностью, но они уже десять лет испытывали на себе влияние неустроенного советского быта и находились в условиях системы, базировавшейся на отсутствии личной свободы. Третье: с другой стороны, в эту среду проникали непрофессионалы, которые были попросту некомпетентны, а также безответственные люди, жаждущие высоких гонораров на фоне ничтожных государственных зарплат.
Таким образом, можно говорить о том, что при наличии объективной потребности в адвокатуре ни представители партийно-государственной власти, ни рядовые советские граждане не испытывали доверия к воссозданному институту правозащиты. В отношениях с властью нарастал антагонизм между сущностью адвокатской деятельности и неправовым характером большевистского режима, а в отношениях с гражданами росло недоверие со стороны последних в связи с необходимостью платить гонорары частным лицам, деятельность которых была, с одной стороны, востребована, но, с другой стороны, сложна, малопонятна и по всем внешним признакам - «буржуазна». Наконец, в 1920-е годы правовые знания и правовая культура адвокатов противоречили обыденному сознанию большинства советских людей.
Примечания
Декрет «О суде» от 24 ноября 1917 г. // Собрание узаконений рабоче-крестьянского правительства РСФСР (СУ РСФСР). 1917. № 4. Ст. 50. О суде и наших юристах // Курская правда. 1920. 12 дек.
2
3 Декрет ВЦИК «Положение о народном суде РСФСР» от 30 ноября 1918 г. // СУ РСФСР. 1918. № 85. Ст. 889.
4 ГА РФ. Ф. А-353. Оп. 3. Д. 81. Л. 69-70.
5 Постановление НКЮ «Положение о коллегиях защитников» от 5 июля 1922 г. // СУ РСФСР. 1922. № 36. Ст. 425.
6 Филиппова Ю.А. Из истории русской адвокатуры // Адвокатская практика. 2005. № 4. С. 11.
7 Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. Р-325. Оп. 1. Д. 205. Л. 99.
8 ГАКО. Ф. Р-325. Оп. 1. Д. 362 Л. 294.
9 ГАКО. Ф. Р-166. Оп. 1. Д. 57. Л. 65.
10 Там же. Л. 28.
11 Там же. Л. 29.
12 ГАКО. Ф. Р-160. Оп. 1. Д. 38. Л. 16, 18-19.
13 Там же. Л. 128.
14 Смыкалин А. Судебная реформа 1922 года // Российская юстиция. 2002. № 4. С. 42.
15 ГАКО. Ф. Р-166. Оп. 1. Д. 57. Л. 24.
16 ГАКО. Ф. Р-325. Оп. 1. Д. 1112. Л. 17.
17 Постановление коллегии НКЮ «О защите в суде» от 12 апреля 1928 г. // Еженедельник советской юстиции. 1928. № 26. С. 749.
18 ГАКО. Ф. Р-325. Оп. 1. Д. 1587. Л. 378.
19 ГАКО. Ф. Р-144. Оп. 1. Д. 3. Л. 14.
20 Там же. Л. 77.
21 Свидзинская М.С. «Дело РАСМЕКО»: из истории нравов российского чиновничества и борьбы с «выжиманием взяток» (1918 г.) // Новый исторический вестник. 2011. № 4 (30). С. 33.
22 ГАКО. Ф. Р-166. Оп. 1. Д. 57. Л. 101.
23 ГАКО. Ф. Р-166. Оп. 2. Д. 21. Л. 126.
24 ГАКО. Ф. Р-166. Оп. 2. Д. 3. Л. 3.
25 ГАКО. Ф. Р-166. Оп. 1. Д. 57. Л. 8.
26 Там же. Л. 27.
27 Мамардашвили М.К. Философия - это сознание вслух // Сознание и цивилизация. СПб., 2011. С. 43.
28 Крыжан А.В. Конфликт губернского масштаба: как Курский губернский отдел юстиции не выполнил распоряжения Наркомюста (1922-1924 гг.) // Новый исторический вестник. 2011. № 4 (30). С. 56.
