CC BY
18
А. Малашенко,
исламовед
СТАНЕТ ЛИ АФГАНСКИЙ КРИЗИС ВЕЧНЫМ?
Перед Вашингтоном стоит очевидный выбор: приступить к диалогу с талибами с целью постепенно трансформировать их в нечто вроде политической партии или бороться с ними силовыми методами. Преимущества мягкого курса в случае его успеха очевидны, но на пути диалога есть трудности. Во-первых, во главе движения «Талибан» стоят люди, которые не готовы отказаться от сотрудничества с «Аль-Каидой»; во-вторых, даже при расколе движения все равно сохранится экстремистское крыло; в-третьих, талибов непросто усадить за один стол с президентом Афганистана Х. Карзаем, которого они считают предателем; в-четвертых, сам Карзай понимает, что при успешном диалоге его политическая роль неизбежно понизится. Хотя он и признает, что кое с кем из умеренных общение все же возможно. По всей видимости, он имеет в виду бывшего министра иностранных дел «Талибана» В. А. Мутавакиля, который оставил своих соратников, проживает в Кабуле и всегда готов предоставить посреднические услуги. Считается, что в Афганистане мировое сообщество решает три задачи: создание «нормального» государства; предотвращение использования афганской территории международными террористами (прежде всего, «Аль-Каидой»); решение проблемы производства наркотиков и наркотрафика. Эти задачи взаимосвязаны, так что невозможно сказать, какая из них является наиболее важной. «Нормальное» государство предполагает избавление от террористов, а решение этой проблемы, в свою очередь, подразумевает наличие «нормального» государства и т.д. Задачу мирового сообщества можно переформулировать: как избавиться от Афганистана? В приватных беседах с дипломатами звучит «стон отчаяния»: а не будет ли проще и дешевле возвести вокруг Афганистана стену вроде Берлинской, наглухо изолировав его от внешнего мира? В тактичной форме эта идея была выдвинута еще в 2004 г.
В то же время следует признать, что не для всех афганская проблема выглядит угрожающей и тем более катастрофичной. Для Москвы, например, исходящая из Афганистана угроза в каком-то смысле даже выгодна: талибы остаются поводом для сохранения политического и военного присутствия России в Центральной Азии (ЦА). Конечно, Афганистан представляет для России опасность из-
за наркотрафика, в который вовлечена значительная часть близкой к Москве центральноазиатской элиты. К тому же в доле с наркодельцами находится и часть российского теневого бизнеса.
Вряд ли всерьез опасается талибов и Китай, несмотря на то, что для него проблема исламского радикализма, связанная с Синь-цзян-Уйгурским автономным районом (СУАР), весьма актуальна. Но в Китае понимают, что нестабильность в Синьцзяне связана не столько с происками исламистов извне, сколько с внутренними обстоятельствами. В Китае проблема СУАР подогревается разговорами о том, что возможно здесь есть солидные запасы нефти. И для Пекина, и для Москвы неудачи коалиции в Афганистане -лишнее свидетельство неспособности Запада в одиночку решать глобальные проблемы. Экспансия «Талибана» в северном направлении, в сторону ЦА, невозможна ни при каких обстоятельствах, даже при возникновении политических конфликтов в некоторых странах региона. Максимум, на что способны талибы, это публичное выражение солидарности, оказание идеологической, а также сравнительно небольшой военной помощи своим единомышленникам - исламским радикалам, если у тех появится шанс стать влиятельной политической силой. Последних иногда, учитывая их связи с движением «Талибан», называют «центральноазиатскими талибами», однако вряд ли сами они ощущают тесную связь с афганцами и еще менее готовы действовать по их указаниям. Потенциал исламской оппозиции в ЦА определяется внутренними факторами: неспособностью местных властей решать экономические и социальные проблемы. Таким образом, роль талибов может быть только вторичной. Для режимов в ЦА соседство талибов - дополнительный повод для закручивания гаек. Он особенно удобен сейчас, когда они налаживают отношения с США и Европой и рассчитывают избежать критики за нарушения прав человека.
Свержение американцами в 2001 г. режима талибов можно рассматривать как акцию мести, поскольку «Талибан» открыто поддерживал бен Ладена. Но Дж. Буш тогда не задумывался всерьез о последствиях: для Вашингтона удар по Афганистану в стратегическом плане был вторичным; все внимание было сосредоточено на Ираке, на С. Хусейне. Если в отношении Ирака были хоть какие-то надежды, что свержение диктатуры будет способствовать развитию гражданского общества, то применительно к Афганистану подобные мечты безосновательны. Для этой страны «демократия на штыках» - заведомо провальный проект, а значит,
американская операция «Несокрушимая свобода» обречена. Отношение афганского населения к иностранному присутствию - хоть советскому, хоть американскому - было одинаково неприязненным. В обоих случаях результатом стала не стабилизация, а углубление внутреннего конфликта. Однако, как и 20 лет назад, вывод иностранных войск из Афганистана невозможен, в частности, потому, что это бы означало бросить на произвол судьбы своих ставленников. Если Х. Карзай останется с талибами один на один, они снова могут выйти победителями.
Еще одна параллель: ни Москва, ни Вашингтон не сумели до конца определить, кто является их основным противником. Советская пропаганда называла тех, кто сражался против «шурави», душманами и бандитами, к которым, как впоследствии выяснилось, принадлежало большинство местного населения. Для США определение противника формально выглядит понятнее: базирующийся на афганской территории международный терроризм и поддерживающие его талибы. Однако терроризм и его главный субъект «Аль-Каида» опираются отнюдь не только на афганских талибов. Не исключено, что пока «Аль-Каиду» будут преследовать в Афганистане, она укрепит свои позиции в других частях света. Единого определения того, что собою представляют талибы, не существует ни среди политиков, ни среди специалистов. Например, аналитик из Бишкека А. Князев считает их «этническим движением» пуштунов; по его мнению, талибы - «образ собирательный» и их можно подразделить на несколько группировок: на интернациональные; пуштунские, связанные с внешними силами; пуштунские группировки, оплачиваемые извне, и т.д. Талибов определяют и как национальное движение, и как освободительное. Такая дефиниция в принципе могла бы иметь право на существование, если бы не тот факт, что конечной целью «Талибана» является не изгнание войск коалиции, а установление собственной власти. Наиболее распространенным является определение талибов как религиозных экстремистов. Нет ответа и на вопрос о том, сколь велико их влияние в обществе. Официальное руководство Афганистана настаивает, что талибы не пользуются популярностью среди афганского населения. Выступая на конференции «Региональная безопасность в окружении Афганистана» (Алматы, март 2009 г.), заместитель советника афганского президента по национальной безопасности Х. Тандар утверждал, что их поддерживает не более 4% населения. Однако этому противоречат данные о том, что по сравнению с
2007 г. талибы существенно расширили свое военное присутствие: тогда оно распространялось на 54% афганской территории, а в
2008 г. - уже примерно на 72%. Речь идет не о контроле, но именно о присутствии. Точные данные о талибском контроле представить крайне трудно. Считается, что талибы распоряжаются в семи провинциях Афганистана, и есть мнение, что в ночное время они контролируют всю страну.
Нет ясности с численностью вооруженных талибов. По некоторым данным, к 2003 г. было разоружено 65 тыс. боевиков, однако почти та же цифра - 60 тыс. активных «штыков» - остается актуальной и сегодня. Словом, речь идет о десятках тысяч вооруженных бойцов, владеющих тактикой партизанской борьбы, которые в отличие от регулярной армии Ирака едва ли выйдут из боя при первом военном натиске. Говоря о «Талибане», необходимо учитывать разные его характеристики. Можно согласиться с теми, кто считает, что его социальную опору составляют бедняки, притом что бедность в Афганистане явление непреходящее и бедняки составляют большинство населения. Тем самым «Талибан» представляет собой социально-религиозное движение. Кроме того, это -национальное, а не этническое, т.е. не чисто пуштунское движение (пуштуны составляют 44% населения страны), ибо оно стремится к воссозданию афганского национального государства, а не «Пушту-нистана».
Формированию «Талибана» способствовали пакистанские спецслужбы. Они, как их союзники и консультанты американцы, использовали почву, уже подготовленную ранее советскими политиками. Рано или поздно идея социального протеста, борьбы за справедливость, за независимость, облеченная в религиозную форму, должна была проявиться. Об этом свидетельствует опыт всего мусульманского мира. Просто в Афганистане протест принял крайние формы, а его активисты воспользовались поддержкой со стороны зарубежных экстремистов, которые также не упустили своего случая. Теоретически можно пытаться отделить талибов от международного экстремизма, который препятствует этому движению в осуществлении его главной задачи - установления в Афганистане собственной власти. Но в действительности «оторвать» их друг друга, равно как разорвать связь между их вождем Муллой Омаром и У. бен Ладеном едва ли реально.
Только определив, кто такие талибы, можно выстраивать с ними отношения (или отторгать их). Все предложения на сей счет
строятся на тактике «кнута и пряника», при приоритете «кнута», хотя возможность и даже необходимость переговоров с талибами постоянно обсуждается. Некий усредненный вариант сводится к тому, чтобы сначала нанести военное поражение экстремистской части талибов, а затем приступить к переговорам с их умеренной (или уцелевшей) фракцией. В этой схеме поражение наносят силы коалиции, в то время как субъектами переговоров становится не только коалиция, но также и кабульское правительство (Карзай или тот, кто придет ему на смену). Полный отказ от переговоров с талибами представляется невозможным хотя бы потому, что теа1ро1Шк практически навсегда резервирует за ними участие во взаимодействии местных политических сил. Однако столь же неизменной остается и угроза их радикализации в результате осложнения внутриполитической ситуации или зигзагов международной политики. В таком контексте проблема Афганистана может быть отнесена к неразрешимым конфликтам типа ближневосточного.
Те, кто размышляет о путях выхода из афганского кризиса, пожалуй, сходятся лишь в одном: разрешить его собственными силами афганцы не могут, так что решающую роль предстоит сыграть внешним силам. Поэтому первостепенное значение приобретает вопрос о том, как долго будут находиться в стране иностранные войска и насколько эффективными будут их действия. Подчеркнем, что именно военные призваны обеспечивать условия для решения и политических, и социальных вопросов. Отсюда известная упрощенность сценариев, предлагаемых читателю. Начнем со сценария № 1, идеального и потому невозможного. В этой версии развития событий войска коалиции одерживают сравнительно быструю (за один-два года) победу, создают эффективные государственные институты, закладывают прочные основы гражданского общества и покидают страну. Но даже при таком фантастическом сценарии нельзя гарантировать необратимость перемен. Остается вероятность постепенной реставрации конфликта с возвратом талибов. В соответствии со сценарием № 2 войска коалиции покидают Афганистан, не одержав победы. Причины такого исхода связаны с невозможностью достижения военного успеха, т.е. установления контроля над всеми провинциями, включая и те, где размещены войска коалиции, а также с недостаточностью финансовых средств, неверностью союзников по коалиции. Сюда же можно отнести отказ верхушки талибов вести переговоры с «оккупантами» и их марионетками. В результате для Б. Обамы Афгани-
стан становится еще более тяжким испытанием, чем Ирак для Дж. Буша. Растут людские потери (в 2008 г. в Афганистане погибли 155 американцев), афганская проблема постепенно вызывает все большее раздражение в американском обществе, что сказывается на популярности президента. Отсутствие позитивных результатов вынуждает Вашингтон отказаться от планов по умиротворению Афганистана, хотя официально американская миссия объявляется успешно завершенной. Вывод войск начинается в канун очередных президентских выборов 2012 г., вслед за чем Афганистан переживает период хаоса, и в конце концов талибы с триумфом возвращаются к безраздельной власти в стране. Новый режим будет заинтересован в обретении международной легитимности, а потому (нео)талибы вряд ли станут делать акцент на связях с «Аль-Каидой». Скорее всего, их отношения с экстремистским движением станут двойственными и упор в них будет сделан на общую идеологию.
Наиболее вероятен сценарий № 3, в его пользу говорят и нынешние действия американской администрации: противостояние с талибами затягивается на неопределенно долгий срок, и окончательное решение «афганского вопроса» раз за разом откладывается. На такой сценарий указывает то, что Обама объявил об усилении американской группировки в Афганистане, направив туда дополнительно еще 17 тыс. человек. В середине 2009 г. там будут задействованы 55 тыс. военнослужащих США и 87 тыс. натовцев. При этом цель обозначена как «проведение ограниченных операций», которые неизбежно вызывают ассоциацию с советским «ограниченным контингентом». Следуя логике Обамы, временное наращивание численности войск - кратчайший путь к их окончательному выводу. Одновременно США будут содействовать увеличению общего числа афганских вооруженных сил и силовиков до 400 тыс. человек, а их ограниченные операции будут трансформироваться в более масштабные. Талибы могут довольствоваться укреплением своих позиций в уже освоенных провинциях. В результате задействованные в конфликте стороны оказываются в состоянии бесконечного ожидания, а сценарий № 3 де-факто оборачивается растянутым во времени сценарием № 2. Вопрос о том, насколько Афганистан остается очагом исламистского экстремизма, остается открытым.
Специалист по Афганистану, Турции и странам Южной Азии Ж. Дорронзоро полагает целесообразным вывод большей части
войск коалиции, считая, что после этого талибы окажутся лишены своего главного мобилизационного лозунга - джихада. Эксперт считает, что с талибами следует не вести переговоры о выводе войск, а поставить их перед свершившимся фактом. Вывод войск, по мнению Дорронзоро, позволит США сосредоточиться на главной проблеме безопасности - деятельности «Аль-Каиды». Далее Афганистан следует поделить на три части: 1) стратегическую зону, т.е. территорию, контролируемую войсками коалиции (в первую очередь, города); 2) буферную зону, являющуюся прикрытием стратегической зоны; 3) зону талибов. Это позволит сконцентрировать внимание на уже контролируемых ключевых территориях, где можно приступить к созданию современных политических институтов, системы социального обеспечения и т.д. Слабость предложений Дорронзоро видится и в выводе войск коалиции без всяких условий, и в разделении страны на три зоны. Уход войск может быть расценен талибами как победа, что сделает их еще менее уступчивыми. Кроме того, они ведут джихад не только, да и не столько против зарубежного присутствия, сколько против «продажного режима» в собственной стране, стремясь к его свержению.
Что касается трех зон, то трудно представить, каким образом, с одной стороны, может быть обеспечена прочность межзональных рубежей, а с другой - их проницаемость для распространения позитивного влияния из успешной стратегической зоны. В то же время представленная схема внутренне последовательна и, вероятно, с некоторыми модификациями может быть использована при составлении более широкого плана. Главное достоинство подхода Дорронзоро парадоксальным образом содержится в его недостатках: возможно, в самом деле имеет смысл сосредоточиться на уже достигнутом, т.е. активизировать социальную и политическую составляющие там, где они более эффективны. Если удастся создать некий «заповедник благополучия», есть некоторый шанс, что он станет примером для подражания. Речь может идти именно о таком пространстве, которое проще защитить совместными усилиями членов коалиции и, что особенно важно, самих афганцев. План окажется более реальным, если во главе страны окажется решительный диктатор, способный во имя разрушения «Талибана» на сверхжесткие меры, но у такого варианта есть серьезные издержки. Во-первых, даже если диктаторское правление обеспечит успех, он неизбежно будет временным, ибо борьба против радикального ислама в принципе не имеет силового решения. Во-вторых, для дос-
тижения успеха диктатор все равно должен будет пойти на компромисс с теми же умеренными талибами. В-третьих, хотя бы во имя собственного выживания он не станет вести непримиримую борьбу против наркотрафика. В-четвертых, приведение к власти «афганского Саддама» будет означать отказ от провозглашенных намерений демократизировать Афганистан. Заметим, что наибольших успехов в политической игре со своими соратниками-соперниками «слабый» Карзай сумел достичь не только с помощью политической интриги и дипломатии, но и прибегая к прямому нажиму. (Среди оппонентов Карзая - глава провинции Герат, влиятельнейший Исмаил-хан, получивший малозначащий пост министра энергетики; М. Фахим, преемник вождя афганских таджиков Ш. Масуда, назначенный сначала министром обороны, а потом отправленный в отставку - хотя и с сохранением звания маршала, а также вождь местных узбеков Р. Дустум, ныне проживающий в Турции.)
При любом развитии событий необходимо оценить вероятность распада Афганистана. Мне представляется, что она крайне мала. Центростремительные тенденции, с какими бы силами они ни ассоциировались, в конце концов преодолеют центробежные. Афганские узбеки (12%), таджики (22%), хазарейцы (8%) не способны создать собственные государства и не стремятся к объединению со своими зарубежными собратьями по крови. Пуштуны, которые являются нациеобразующим этносом, не испытывают особой враждебности к меньшинствам. Гипотетический распад Афганистана вызвал бы неизбежную реакцию пуштунов Пакистана, среди которых есть сторонники создания «Великого Пуштунистана». Афганистан не распадется даже при внезапном уходе внешних сил. С этой точки зрения он представляется более прочным, чем Ирак. Решение афганской проблемы невозможно рассматривать в рамках исключительно самого Афганистана, тем более что речь идет о борьбе с международным терроризмом. Эта проблема является частью взаимоотношений мусульманского мира с Западом, а до некоторой степени также с Россией и Китаем. Она привязана к Пакистану и имеет косвенную связь с Ираном. Главный здесь, конечно, Пакистан, который в американской стратегии длительное время рассматривался как самостоятельное или полусамостоятельное направление. В действительности на протяжении последних лет в Америке уже предпринимались попытки выработать общую стратегию для решения обеих проблем. Нынешняя вашингтонская
администрация наконец приступила к разработке нового трехстороннего пакистано-афгано-американского подхода, но, учитывая противоречия, существующие в пакистанском истеблишменте, на это уйдет немало времени. Высказываются намерения подключить к афганской «головоломке» Иран, который с раздражением наблюдает за талибами, обладая при этом большим влиянием в населенных шиитами провинциях Афганистана. Однако полноценное подключение Тегерана к афганским делам невозможно без радикального изменения отношений между Ираном и США. В целом же позиция Ирана остается скорее пассивной, чем активной, и вряд ли в ближайшем будущем он захочет принять участие в решении афганской проблемы. Пассивна и позиция государств ЦА. Эти страны оказывают посильное содействие силам коалиции. Через них осуществляется транзит невоенных грузов НАТО, они предоставляют силам коалиции территорию для авиабаз поддержки. Попутно отметим, что Шанхайская организация сотрудничества устраняется от прямого участия в афганских делах, предпочитая ограничиваться риторикой, что очередной раз проявилось в ходе конференции ШОС по Афганистану в марте 2009 г. Детище Китая, Шанхайская организация вообще создавалась для иных, экономических, целей, и вряд ли она способна внести значимый вклад в разрешение афганского кризиса.
Войска стран - участниц коалиции постепенно покидают Афганистан, стремясь ограничить свой вклад помощью правящему режиму Кабула. Европа выделяет дополнительно 100 млн. долл. для создания вооруженных сил Афганистана и 500 млн. долл. в форме гуманитарной помощи. Германия и Франция в соответствии с решением, принятым в апреле 2009 г. на саммите «двадцатки», участвуют в формировании местных полицейских сил. Идея препоручить решение афганского конфликта ООН выглядит совсем неосуществимой. Таким образом, Америке еще долго придется нести основное бремя решения афганской проблемы. Причем в случае успеха, хотя бы и частичного, он будет «поделен» между другими участниками коалиции, в случае провала - виноватым окажется только Вашингтон. Это понимают американские военные, которые весьма осторожно оценивают перспективы военного успеха в Афганистане.
Итак, афганский конфликт, который никогда не был собственно афганским, а с 1979 г. стал международным, невозможно оставить на произвол судьбы. Его невозможно и «заморозить»: он
будет неизбежно разрастаться, что особенно опасно, учитывая связи талибов с международным экстремизмом. Присутствие талибов закономерно, поскольку они выражают настроения значительной части афганского населения, а потому они никуда не исчезнут, какую бы политику ни избрали США, мировое сообщество и страны региона. Может меняться разве что степень их радикализации и, соответственно, готовность вступать во взаимодействие с внешними силами. Решающие сражения с талибами еще впереди. Причем если сами они выражают уверенность в своей окончательной победе, то их противники так и не могут достичь согласия и определить оптимальный способ действий. При этом талибы готовы к затяжной войне, а коалиция во главе с США находится в цейтноте. Главная задача - добиться перелома в ближайшие два года.
«Pro et Contra», M., март-апрель 2009 г., с. 6-15.
С. Дружиловский,
востоковед
ВНУТРЕННИЕ ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ИРАНА И ТУРЦИИ
Иран и Турция, являясь соседними и самыми влиятельными государствами обширного региона, включающего Ближний Восток (БВ), Закавказье и Центральную Азию (ЦА), в течение многих столетий отстаивали свое лидерство в региональных делах и в разные годы добивались значительных успехов в разделе и присоединении территорий своих соседей, а также в контроле за состоянием региональной политики. Формирование внешнеполитического курса этих стран происходило как под влиянием внешних факторов, так и в результате воздействия различных внутренних процессов, которые определяли основу государственного устройства в этих странах.
Государственное устройство Турции представляло собой военизированную структуру с четкой иерархией управления, опирающейся на военно-ленную систему производства и распределения материальных ценностей и благ. Сложившаяся система освящалась непрерывным персонифицированным правлением османской династии, основавшей турецкое государство в конце Х111 в. и отстраненной от власти только в начале ХХ в. в результате кемалистской революции, итогом которой стало провозглашение
