CC BY
52
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2010 История Выпуск 1 (13)
УДК 9(470)” 1917/1991”
СТАЛИНСКАЯ ЭПОХА В НОВЫХ КНИГАХ ПЕРМСКИХ ИСТОРИКОВ
А. В. Бушмаков
Рецензия посвящена двум книгам пермских историков по истории сталинизма. Анализируется новаторский подход авторов и их вклад в изучение этого периода.
Ключевые слова: сталинизм, репрессии, повседневность, террор, социальная история, политическая культура.
В 2008-2009 гг. в издательстве «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН) в серии «История сталинизма» вышли две монографии пермских ученых, посвященных отечественной истории сталинской эпохи1. Автор первой книги В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг. - историк и социолог Олег Леонидович Лейбович. Он же является ответственным редактором коллективной монографии «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937-1938гг., написанной историками Пермского государственного технического университета совместно с архивными работниками. Обе книги используют материалы пермских архивов, обе были ранее изданы в Перми в издательстве ПГТУ.
Второе издание «В городе М» в значительной степени отличается от первого. Автор не только добавил вводную главу «Место действия», характеризующую Молотовскую область послевоенного периода, но и значительно изменил содержание книги. Заметно увеличилась по объему центральная глава, описывающая борьбу «маленького человека» Михаила Данилкина с первым секретарем Молотовского обкома партии К. М. Хмелевским. Убраны, как не относящиеся к сталинской эпохе, два очерка, опубликованные в первом издании: «Либералы в Молотовском университете (1956-1957 гг.)» и «Дело Ивана Прокофьевича Шарапова». Вместо них добавилась глава, посвященная истории банды школьников из номенклатурных семей, как и остальные разделы книги, помещенная в контекст жизненного мира советских людей в провинциальном городе начала 1950х гг.
Работая в рамках уликовой парадигмы Карло Гинзбурга, О. Л. Лейбович тщательно реконструирует все обстоятельства и перипетии конфликтов, восстанавливает биографии и анализирует мотивы действий их участников. Плотно насыщенное деталями, повествование неуклонно преследует поставленную автором цель: проникнуть за «декорации, покрытые толстым слоем лака» и выяснить символическое содержание и смыслы поступков и высказываний участников, казалось бы, незначительных, по меркам «большой истории» коллизий.
Тщательно анализируя многочисленные архивные документы: служебную переписку, протоколы партийных собраний, доклады и материалы к ним, справки, характеристики, отчеты, собранные в фондах областного комитета партии, районных комитетов, университета, областной и городской прокуратуры, автор не только реконструирует социальную повседневность провинциального города сталинской эпохи. В конфликтах 1940-х - начала 1950-х гг. он обнаруживает новые социальные практики и модели поведения, явившиеся результатом важных изменений в обществе. Эти изменения, по мнению автора, созревшие под прежней культурной оболочкой именно в поздний сталинский период, сделали возможными коренные перемены в политическом и социальном строе советского общества в хрущевскую эпоху.
К этому же периоду О. Л. Лейбович относит и складывание социальной дифференциации между командными группировками общества и трудовым населением: рабочими, колхозниками, мелкими служащими. С 1953 г. эта тема будет доминировать в идейных и социальных конфликтах советского и постсоветского общества. Почти в каждом очерке он показывает, как «в первое послевоенное десятилетие идеологи, настаивавшие на точном соблюдении социалистических эгалитаристских принципов, бросят вызов практикам от управления, раздававшим экономические бонусы наиболее ценным хозяйственным кадрам: руководителям предприятий в первую очередь».
Для изучения особенностей процесса классообразования в позднюю сталинскую эпоху, автор использует тонкий инструментарий социолога культуры. Как представляется, именно культурно-
© А. В. Бушмаков, 2010
антропологический подход позволил О. Л. Лейбовичу, анализируя отдельные конфликты между представителями провинциальной номенклатуры и интеллигенции, не только показать быт и нравы тогдашнего молотовского общества, но и выявить важные тенденции в его развитии.
В коллективной монографии «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 19371938 гг.» сделана попытка детально реконструировать наиболее массовую из всех операций советских карательных органов в 1937-1938 гг. на территории Прикамья - проводимую в соответствии с приказом наркома внутренних дел Н. И. Ежова № 00447 от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов».
Основываясь на местных архивных источниках, исследователи показывают механизмы и практики проведения репрессивных кампаний на территории СССР в сталинскую эпоху. По мнению авторов, факты, изложенные в книге, позволяют уточнить современные представления о Большом терроре и переосмыслить сложившиеся исследовательские подходы к его изучению. На примере Прикамья они попытались проследить, что именно представляла собой массовая зачистка «контрреволюционного кулачества», «агентов буржуазных разведок» и других «антисоветских элементов», предпринятая органами НКВД по указанию Сталина.
Второе издание книги открывается новой главой, отсутствовавшей в первом варианте монографии, написанной совместно А. А. Колдушко и О. Л. Лейбовичем. Анализируя советские «культовые» практики тридцатых годов, авторы указывают на тот факт, что их объектами был не только сам Сталин и его ближайшее окружение, но и местные номенклатурщики высокого ранга. Важность публичных и приватных актов и церемоний, архаическую сущность которых неоднократно подчеркивают авторы, дает им возможность показать выдающуюся роль ритуальносимволического начала в сталинских репрессиях. По их мнению, «в ритуальных практиках утверждался единый стиль отправления власти в территориально разобщенном обществе: авторитарный, пафосный, опирающийся на культурные архетипы, воспитанные столетиями крепостничества и самодержавия, стало быть, приемлемый для атомизированного социальной катастрофой, полуголодного, деклассированного и дезориентированного населения». Именно поэтому массовые репрессии сталинского режима столь сильно напоминали обряды религиозного очищения.
Следующая глава (автор - А. И. Казанков) посвящена делу «Общества трудового духовенства», сфабрикованному сотрудниками НКВД еще до вступления в силу приказа № 00447. Дело уникально тем, что было признано образцовым и его материалы направлялись периферийным органам НКВД как эталонные. Многочисленные документы, содержащиеся в его семи томах, позволили исследователю детально воссоздать технологию проведения репрессий, использовавшуюся НКВД в 1937-1938 гг.
В третьей главе Г. Ф. Станковская и О. Л. Лейбович существенно дополняют тему изучения роли территориальных органов НКВД в операции по приказу № 00447. Речь идет об особенностях работы оперативных групп, действовавших в 1937-1938 гг. на территории будущей Пермской области. Несмотря на ограниченность и фрагментарность имеющихся источников, авторам вполне удалось раскрыть особенности функционирования низших органов НКВД в репрессивной кампании. Освещены такие стороны жизни чекистов в этот период, как ведомственная подготовка кулацкой операции, культурный шок от падения авторитетов, ротация кадров, рутинные практики и самооправдания. Авторы приходят к выводу о повышении статуса сотрудников территориальных органов НКВД в ходе операции, и в то же время об их заметной моральной деградации. Конец массовых операций, по их мнению, позволил районным и городским комитетам партии вернуть себе власть, сигналом к чему послужило ноябрьское постановление ЦК ВКП(б).
Роли партийных органов в осуществлении массовых репрессий посвящена глава, написанная
А. А. Колдушко. В ней раскрываются взаимоотношения партийных органов и НКВД, особое внимание обращается на разного рода «черные списки», отправлявшиеся чекистам горкомами и райкомами. Автор показывает, что сами списки отнюдь не служили основанием для арестов. Несмотря на то, что «кулацкая операция» предназначалась не для партийной номенклатуры - их осуждала выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР - два секретаря райкомов в Прикамье все же попали на тройку. По мнению автора, это объясняется бессистемностью действий сотрудников НКВД в операции по приказу 00447.
Глава, написанная А. В. Чащухиным, повествует о роли в операции советских органов, таких как прокуратура и отделы найма и увольнения на промышленных предприятиях. Автор показал,
как в Прикамье прокуратура в лице и.о. прокурора Камского бассейна Щукина, участвовала в «штамповке» дел, зачастую никакого отношения к Камскому бассейну не имеющих. В то же время, даже в 1937 г. прокуратура не всегда послушно выполняла желания НКВД, а в 1938 г., получив соответствующие указания из Москвы, практически прекратила свое участие в операции. Что касается отделов найма и увольнения (ОНУ), то они, по мнению автора, были весьма востребованы с началом операции, и сыграли значительную роль в репрессиях. Начальники ОНУ в период репрессий практически не подчинялись своим директорам и пользовались особым покровительством со стороны НКВД.
Репрессиям против рабочих посвящена глава, написанная А. Н. Кабацковым. Он убедительно показывает, что жертвами «кулацкой операции» по приказу № 00447 в Прикамье стали именно рабочие. Несмотря на то, что в тексте приказа в перечне подлежащих уничтожению враждебных социальных групп рабочие вовсе не упомянуты, по подсчетам исследователя, 44,8% из 7959 репрессированных в Прикамье по этому приказу составили именно рабочие. Арестовывая рабочих в больших количествах, следователи формировали из них повстанческие группы и взводы. Автору удалось обнаружить документы, показывающие, каким образом конструировались эти формирования. По признанию, сделанному в 1955 г. бывшим оперуполномоченным Ворошиловского РО НКВД «из числа арестованных следователь выбирал более грамотных лиц, с учетом их социального происхождения, занимаемой должности и искусственно из этих лиц создавал контрреволюционные диверсионно-повстанческие организации, делая наиболее грамотных резидентами» (стр. 141).
А. Н. Кабацков указывает, что оперуполномоченных НКВД мало интересовал социальный статус арестованных: среди репрессированных рабочих преобладают занятые в тяжелой промышленности, но есть и работники лесной, легкой и местной. 25% из них - рабочие высокой квалификации, остальные - чернорабочие, плотники, сплавщики, лесорубы и т.д. По мнению автора, рабочие оказались под ударом НКВД, во многом в силу сугубо технических моментов: они жили компактно, их было легче арестовывать, чем крестьян, на них удобно было валить сбои и аварии в промышленности.
Репрессии против сельского населения рассмотрены в главе, написанной В. В. Шабалиным. Из 2049 репрессированных по приказу № 00447 в Прикамье сельских жителей основную массу составили рядовые и руководящие работники колхозов и крестьяне-единоличники, причем последние представлены в явном меньшинстве. Автор отмечает высокую долю коми-пермяков, татар и башкир среди пострадавших. В большинстве районов Прикамья зафиксировано наличие групповых дел, зачастую по ним проходит большинство арестованных. Аресты начинались с агентурных донесений или «полуофициального сбора данных», получаемых обычно от сельсоветов.
В. В. Шабалин рассматривает ряд типичных дел на крестьян, репрессированных по приказу № 00447, и на их примерах раскрывает механизмы проведения кампании. По его мнению, выявляя у арестованных крестьян обычные дружественные, официальные или родственные связи, следователи конструировали на их основе «повстанческие» группы.
Один из примеров, рассмотренных В. В. Шабалиным (казус бывшего белогвардейца Мари-лова), демонстрирует, что деревенские маргиналы не только не являлись главным объектом преследования со стороны карательных органов, но и могли способствовать арестам рядовых колхозников.
А. С. Кимерлинг описала репрессии против служащих, составивших 15,5% от общего количества репрессированных в Прикамье. Больше всего от операции по приказу № 00447 пострадали специалисты (63,8% от общего количества репрессированных служащих). Руководители, преимущественно мелкие, составили 32,8% пострадавших. По мнению автора, «служащих обвиняли в самых тяжких преступлениях, их легко было поставить во главе любой контрреволюционной организации». Интересно, что из 1151 служащего, попавшего в базу репрессированных, 414 вообще не были ранее судимы и не принадлежали ни к одной из возможных категорий «социально чуждых элементов», на выявление которых ориентировал работников НКВД приказ № 00447. А. С. Кимерлинг показывает, что все эти нарушения приказа, равно как и смешивание на местах национальной и кулацкой операций не имели значения в глазах областного руководства НКВД.
Репрессиям против духовенства посвящена следующая глава, написанная А. И. Казанковым. Он характеризует духовенство, как идеальную среду для конструирования всяческих антисоветских центров, достаточно закрытую и имеющую иерархию. Автор подробно рассматривает дина-
мику арестов, отмечая, что с августа по декабрь 1937 г. средний срок рассмотрения дела сокращался сначала на 20, а затем на 7-5 дней ежемесячно и достиг всего 10 дней. На примере нескольких характерных дел он демонстрирует, как фабриковались «повстанческие ячейки» и другие вымышленные обвинения против духовенства. Таким образом, «духовенство оказалось идеальным объектом репрессий. Вертикальные и горизонтальные корпоративные связи квазиноменклатурной структуры церкви использовались как каркас, на который наращивались повстанческие ячейки из арестованных крестьян-прихожан» (стр. 265).
Отдельная глава (автор - С. А. Шевырин) посвящена тому, как проходила «кулацкая операция» в селе Кояново, расположенном в 25 км от Перми. Он приходит к заключению, что ее жертвами стали в первую очередь активные верующие-мусульмане, а за ними - административно хозяйственные руководители села.
Последняя глава, написанная О. Л. Лейбовичем, посвящена реконструкции хода кулацкой операции на территории Прикамья в целом. Беря в качестве гипотезы положение о том, что массовые операции в Прикамье могут быть поняты только в общем контексте политической ситуации в стране, для которой была характерна проводимая при помощи террора сверху «кадровая революция», автор считает, что «разграничения между акциями, направленными против «антисоветских элементов» в городе и деревне и чистками внутри властных аппаратов имеют ничтожный характер, сплошь и рядом игнорируемый и организаторами и исполнителями большого террора» (стр. 295).
Он фиксирует противоречия между официальными докладами, направленными руководством областного управления НКВД в центр и архивными данными. Фрагментарность и неточность выявленных материалов обусловили гипотетичность основных выводов. Тем не менее, автор формулирует ряд важных выводов и замечаний. К ним относится утверждение о том, что операции предшествовала «политическая зачистка территории», когда органы НКВД нанесли удар по номенклатурным работникам. В ходе этого этапа, по предположению О. Л. Лейбовича, были выделены районы и города, по которым планировалось нанесение основного удара.
Автор пишет, что в августе 1937 г. начальник Свердловского УНКВД Д. М. Дмитриев рапортовал Ежову о раскрытии Уральского повстанческого штаба, готовящего вооруженное восстание. Д. М. Дмитриев требовал от следственных бригад любой ценой найти списки участников повстанческих отрядов - и списки были найдены, даже если это были списки стахановцев, предназначенные для награждения. В ходе операции путем принудительной дезидентификации советские граждане превращались во врагов: кулаков, белогвардейцев, шпионов. Идеологическое оправдание операции чекисты получали от начальства: «в борьбе с врагами любые методы хороши». Кроме идеологии, О. Л. Лейбович раскрывает и технологию, использовавшуюся местными чекистами, для упрощения и фальсификации следственных действий, что привело к попаданию под удар репрессий людей, являвшихся опорой советской власти. То, что жертвами операции стали люди, не относимые ее организаторами к антисоветским элементам, с точки зрения автора было неслучайно. К этому привело соединение политической чистки партийных учреждений с одной стороны и предотвращение якобы готовящейся кулацкой революции - с другой: необходимо было найти посредников между ними. Итоги операции печальны: «Несмотря на кажущуюся целесообразность в обосновании операции, на рационализацию примененных в ней технологий, она остается бессмысленной бойней, завершившейся казнью ее собственных организаторов и особо рьяных исполнителей» (стр. 313).
В заключении монографии сформулированы некоторые выводы, которые в значительной степени отличаются от взглядов других исследователей, работавших над данной проблемой. Как утверждают авторы, «.. .в Прикамье не было нескольких операций, то есть не велся отдельно огонь по штабам, и не велась специальная охота на маргиналов, а затем на националов. В исторической традиции действительно присутствуют два не связываемых обычно между собой повествования. Первое построено вокруг избиения большевистской гвардии, расправы над легендарными комкорами, комдивами и наркомами. Вторая традиция - для тех, кто глух к революционной романтике. Она дерзко выволакивает на свет кочегаров и золотарей, конюхов и трудопоселенцев, ссыльных и уголовников, утверждая, что эти маргинальные персонажи и есть подлинный, самый массовый объект репрессий 1937 года. И почему-то практически не предпринимались попытки увидеть оба процесса в качестве взаимодополняющих составных частей одной операции» (стр. 315-316).
Причина, почему обе эти, казалось бы, слабо связанные группы населения, попали под удар органов НКВД, в книге объясняется тем, что Сталин в рассматриваемый период находился под сильнейшим влиянием теории заговора: «Сталин, возможно, не без влияния испанского опыта, испытал определенный шок. Ненадежным оказалось даже ближайшее окружение. Выбирая между глупостью и изменой соратников, он все-таки выбрал измену». В сочетании с герметичностью властного дискурса и тревожными сводками НКВД, идея масштабного заговора оказалась для Сталина реальной, и реакцией на нее стал запуск Большого Террора, который оказался способным к само-воспроизводству.
Несмотря на гипотетичность некоторых утверждений, книга пермских ученых является одной из первых попыток раскрыть тему репрессий 1930-х гг. во всей ее полноте и сложности. Ее отличает обостренная методологическая рефлексия и тщательность работы с архивными источниками. Другим достоинством работы пермских авторов является то, что массовый террор был рассмотрен на материалах низших инстанций, тогда как в современной историографии до последнего времени преобладали исследования, опирающиеся на документы центральных архивов. Как выяснилось, Большой Террор на районном и областном уровнях выглядит иначе, чем, если смотреть на него из Москвы.
Примечания
1 См. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг. / Лейбо-вич О. Л. М.: РОССПЭН, 2008. 318 с.; «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 19371938 гг. / отв. ред. О. Л. Лейбович. М.: РОССПЭН, 2009. 295 с.
Дата поступления рукописи в редакцию: 28.06.2010
