CC BY
35
Я. Л. Забудская «Стал бык на язык»: фразеологизмы
в оригинале и в переводе
Цитата, приведенная в заглавии, взята в сокращении из «Агамемнона» Эсхила в переводе Вяч. Иванова (Иванов 1989) «Поговорка есть: / Стал бык огромный на язык - не сдвинешь»; в практически одновременно созданном переводе С. И. Радцига (Радциг 1913) то же выражение передано иначе: «Молчу, что дальше; прикусил язык». Различие само по себе, быть может, и удивительно, но вполне объяснимо различием в целях, которые ставили перед собой оба переводчика. Иванов видел свою задачу в максимально точной передаче особенностей оригинала, как жанровых, так и собственно языковых. Просветительская задача Радцига состояла в ознакомлении с текстом широкого читателя, и, стало быть, в приближении текста адресату. Точно так же эквивалентным немецким выражением заменяет эту фразу Виламовиц-Меллендорф mir ist der Mund gestopft (Wilamowitz-Moellendorff, 1922). Этим, собственно, и объясняются пути преобразования греческого Ag. 36-37 та 5' аХка aiyrn- ßouq ёп! уА.юаа'л цеуа^ / ßeß^Kev («о прочем молчу: огромный бык наступил мне на язык»): Иванов переводит почти дословно, добавив поясняющее «поговорка есть» (позаимствовав его из Ag. 264) и разговорное «не сдвинешь», а Радциг подбирает эквивалентный русский фразеологизм. Оба перевода, таким образом, имеют характер интерпретации.
Эквивалентность этой интерпретации в переводческих версиях и есть тема данного небольшого исследования. Образный язык Эсхила, и «Агамемнона» в частности, неоднократно становился предметом пристального изучения в самых разных аспектах; результаты этих исследований конечно же во много раз интереснее и важнее, чем судьба нашего «быка». Но и для данного фрагмента толкования неожиданно оказываются самыми разнообразными.
Насколько правомочно было в целом называть эсхиловскую фразу «поговоркой»? Неоднократно приводимые параллели обнаруживают соответствия отнюдь не полные: у Феогнида (Theоgn. 815) есть ßouq ёп! уА.юаа'л, но глагол отличается
приставкой и грамматической формой enißalvrnv, в целом это высказывание наиболее приближено к эсхиловскому, а дополнение кратерйг noSi и проч. можно объяснить расширением поговорки до объемов элегического дистиха. У Софокла (Soph. Oed.C. 1051 ff) сохраняется форма глагола (в диалектном варианте ßeßaKe), зато меняется субъект - «бык» на «ключ», причем «золотой» (xpuaea KA^q). В еще одном фрагменте Эсхила (tetralogy 44, play A fr. 626 line 5; fr. 316 N) тот же «ключ» (KAeiq) вместо «быка», глагола нет совсем (он заменен на описательное eaxi фйАа^), и от исходной для нас поговорки остается только eni yArnaa-pi - в отличие от фрагмента Стратти-да (Strattis fr. 67), где нет как раз eni yArnaa-pi, но есть и ßouq peyaq, и глагол ¿pßalvei. Таким образом, все элементы довольно подвижны, и какой именно формирует фиксированную структуру высказывания, обязательную для фразеологизмов, -сказать довольно сложно. Самая существенная замена - «быка» на «ключ» - объясняется в том числе и ритуальным происхождением фразы и «смягчением» выражения, связанного с культом Элевсинских мистерий (Fraenkel 1950: 23). Этот вариант нашел свое отражение в классическом немецком переводе Дройзена: mir ist verschließt ein Golden Schloß / den Mund (Steffen 1968).
Судя по всему, если прибегнуть к современной терминологии, мы имеем дело с фразеологическим сочетанием (подвижным семантическим комплексом, компоненты которого сохраняют свое основное значение, но вступают в сочетание лишь с определенными словами), которое, наряду с фразеологическими единствами и сращениями, предполагающими более тесную семантическую связь, в античной терминологии равным образом определяется словом napoipla. В приведенных примерах мы видим довольно свободную смену звеньев, и без каждого из имеющихся вариантов было бы весьма затруднительно утверждать, что мы имеем дело именно с вариантами одной поговорки, а не, скажем, с высказываниями на сходную тему.
Тем не менее, в Corpus paroemiographorum graecorum (Leutsch, Schneidevin 1958) это выражение закрепляется как ßouq eni уАютт^ (Z II, 70; D III, 48) и как ßouq eneß^ (D III, 61). Влияние ли это эсхиловского текста или недоступной нам аттической нормы (отчего и смена падежа), можно лишь предполагать.
Перейдем теперь от формы к значению. Смысл высказывания кажется однозначным - вынужденное молчание, а вот причины этого молчания оказываются неожиданно разнообразными. Позднеантичная традиция (Pollux 9. 61, Hesychius ad loc.,
Corpus paroemiographorum graecorum) объясняет это молчание как «оплаченное». Френкель (Fraenkel 1950: 23) называет такое объяснение нелепым (fatuous), - в самом выражении ключевым он считает значение тяжести, а «оплату» - лишь вытекающей из контекста в случае с дистихом Феогнида и рассматриваемым нами пассажем. Тем не менее, «финансовое» толкование (5юро-5ок!а) для паремиографов тоже имеет свое объяснение - а именно то, что аттическая серебряная монета имела изображение быка. Здесь вступают в силу уже экстралингвистические факторы. Не та ли это дидрахма, которая, по свидетельству Филохора (Schol. In Arist. Av. 1106), предшествовала классической тетрадрахме с головой Афины и совой (Head 1963, xviii)? Плутарх приписывал чеканку похожих монет Тезею. Во времена Эсхила монеты с изображением быка или бычьей головы имели также хождение в Южной Италии и Сицилии: Сибарисе, Фуриях, Геле. Аттическая монета - конечно же анахронизм, но в трагедии анахронизмы случаются. Но достаточно ли этого для оформления устойчивого выражения? Кроме того, на наш взгляд, в контексте указание на то, что страж объясняет свое молчание именно деньгами, весьма расплывчато (речь может идти только о риске потерять награду за радостную весть).
Еще один путь развития значения - молчание из-за страха наказания. В сжатом виде такое толкование дается в схолиях (Dindorf 1962, 94 ad loc.: " Papoq enlKenai " фо^оирт ^paav eniKeiao^ev^v цог), а объяснение обнаруживается у Гесихия: Poftq - цаатгу^, т. е. «бык» - это кнут, сделанный из бычьей шкуры. Но при таком толковании возникают некоторые проблемы с объяснением значения глагола.
В других многочисленных поговорках и пословицах, где фигурирует бык, значение вытекает непосредственно из качеств «субъекта» нашего фразеологизма: наличие рогов, размеры, неповоротливость, связь с ритуалом жертвоприношения и т. д., то есть бык остается быком, а не становится чем-то еще.
Очевидно, что значение этого выражения сохраняет метафоричность и не совсем соответствует «стертой» метафорике, свойственной устойчивым фразеологизмам (не случайно Ирп (Еаф 1948: 118) в своем исследовании стиля Эсхила помещает эту фразу в список метафор без указаний на свойства идиомы). И в схолиях дается объяснение фразы, но нет определения паро1ц!а (в отличие, например, от комментария на Ag. 33, где фраза объясняется именно как поговорка. Всего же определений паро1ц!а в схолиях меньше десятка). В виде оформленной
идиомы ßouq érn уЯюттр^ появляется только у паремиографов и Гесихия. И не случайно дополнительные толкования с «моральным» оттенком возникают при формировании паремиографии -именно дидактическая направленность отличает пословицу от поговорки.
Даже если мы признаем, что уже в тексте трагедии имеем дело с готовым фразеологизмом, мы не можем пройти мимо той художественной значимости, которую эта фраза приобретает у Эсхила. Во-первых, она получает дополнительное аллитерационное оформление, подчеркнутое анафорическим расположением слов. Во-вторых, она оказывается включенной (не столько на смысловом, сколько на фонетическом уровне) в эсхиловскую технику лейтмотивов, перекликаясь с ключевой сценой пророчества Кассандры, в которой описывается гибель Агамемнона (але%£ ßooq / tov xaßpov «уберите быка от коровы»: в данном случае ^ ßouq - это Клитемнестра). В-третьих, эта фраза о молчании контрастирует со многими эпизодами трагедии, где рассказывается то, о чем следовало бы молчать (Reynolds 2005, C. 120): страшное знамение в начале похода (орлы и зайчиха), жертвоприношение Ифигении, видения Кассандры. Трудно представить себе перевод, передающий в равной мере всю эту довольно пеструю палитру смысловых оттенков, - но именно перевод такого рода фразы может без дополнительных комментариев переводчика показать его цели и задачи (при калькировании или подборе эквивалента).
Библиография Иванов 1989 - Эсхил. Трагедии. М., «Наука».
Радциг 1913 - Эсхил. Агамемнон. Стихотворный перевод с греческого С. И. Радцига. М.
Dindorf 1962 - Aeschylus. Tregoediae superstites et deperditarum fragmenta. Ex. rec. G. Dindorfii. Tomus III. Scholia graeca ex cod. aucta et emendata. Hildesheim. Еаф 1948 - F. R. Earp. The style of Aeschylus. Cambridge University Press.
Fraenkel 1950 - Aeschylus Agamemnon. Ed. with a commentary by Eduard
Fraenkel. Vol. 2. Oxford: Clarendon Press. Head 1963 - Barclay V. Head A Catalogue of Greek coins in British
Museum. Attica - Megaris - Aegina. Bologna. Leutsch - Schneidevin, 1958 - Corpus paroemiographorum graecorum. Tomus I - II. Ed E. L. Leutsch et G. G. Schneidevin. Hildesheim.
Reynolds 2005 - Margaret Reynolds. Agamemnon: speaking the Unspeakable. // Agamemnon in Performance: 458 BC to AD 2004 / Ed. Fiona Macintosh, Pantelis Michelakis, Edith Hall, Oliver Taplin. Oxford: Oxford University Press. Steffen 1968 - Aischylos. Werke in einem band. Einleitung und Anmerkungen von Wiktor Steffen. Aus dem Griechischen übersetzt von Johann Gustav Droysen. Berlin; Weimar. Wilamowitz-Moellendorff 1922 - Griechishe Tragoedien. Übersetzt von U. von Wilamowitz-Moellendorff. Zweiter Band. Aischylos Orestie. Berlin.
Summary
Ja. Zabudskaya
"AN OX IS TREADING ON MY TONGUE": PHRASEOLOGY IN SOURCE-TEXT AND IN TRANSLATION
This short essay contains an examination of some parallels to Ag. 36-37, often explained as a 'proverb', and its meaning as well: silence, compelled by a heavy weight, money, or fear. Some translators, refusing a literal translation because of the harshness of expression, choose other equivalent expressions from the target language. The whole cliché takes shape under the influence of Aeschylus' emphasizing using: phonetic devices (alliteration and assonance) as well as leitmotif's technique.
