CC BY
24
Стародубцева Н. А. Средства выражения нравственного идеала в языке житий русских святителей синодального периода / Н. А. Стародубцева // Научный диалог. — 2018. — № 12. — С. 152—165. — DOI: 10.24224/2227-1295-2018-12-152-165.
Starodubtseva, N. A. (2018). Means of Expressing Moral Ideal in Language of Hagiographie Texts about Russian Hierarchs of Synodal Period. Nauchnyy dialog, 12: 152-165. DOI: 10.24224/2227-1295-2018-12-152-165. (In Russ.).
ERIHJMP
Журнал включен в Перечень ВАК
и I к I С H ' s
PfJHOCXCALS t)IKK"TORY-
УДК 811.161.Г04+811.161.Г37
DOI: 10.24224/2227-1295-2018-12-152-165
Средства выражения нравственного идеала в языке житий русских святителей синодального периода1
© Стародубцева Наталья Анатольевна (2018), orcid.org/0000-0003-1480-8230, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской филологии и журналистики, Волгоградский государственный университет (Волгоград, Россия), na_starodubceva@volsu.ru.
В статье освещается вопрос о смыслообразующей роли глагольных единиц как одного из средств выражения нравственного идеала в русских оригинальных житиях XIX—XX веков. Актуальность исследования обусловлена, с одной стороны, недостаточной изученностью текстов синодального периода, в отличие от агиографии предыдущих столетий, а также важностью рассмотрения формальной и содержательной стороны подобного рода памятников сквозь призму языкового воплощения значимых житийных смыслов и феноменов. Уделяется внимание разграничению понятий «святость» и «нравственный идеал» применительно к агиографии. На основе изученных текстов предлагается классификация топосов, направленных на выражение значимых житийных констант (православных этических постулатов и типов святости), среди которых выделяются общие, универсальные топосы, релевантные для образа любого подвижника, специфические, актуальные для определенного типа святости, и индивидуальные, характеризующие конкретного героя жития. Выявляются закономерности функционирования глагольных словоформ в контексте при экспликации того или иного топоса. Отмечается специфика лексико-грамматической и экспрессивно-стилистической семантики языковых единиц в житиях святых. В результате исследования делаются выводы о функциональности и смысловой нагрузке глагольных средств, репрезентирующих святительский тип святости.
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 17-34-01009-0ГН «Отражение представлений о нравственном идеале в языке русской оригинальной агиографии XVIII—XX веков».
Ключевые слова: история русского языка; житийный текст; глагол; семантика;
топос; нравственный идеал; тип святости.
1. Введение
Научная литература, посвященная русской агиографии, весьма обширна. В связи с этим следует указать прежде всего на текстологические и источниковедческие исследования, например, работы В. О. Ключевского, И. Яхонтова, А. П. Кадлубовского, Н. П. Барсукова, Н. И. Серебрянского, В. Яблонского, Л. А. Дмитриева, Г. Н. Моисеевой и др. Особенно важный аспект — использование агиографического материала для изучения духовных основ русской святости, «религиозной феноменологии» [Федотов, 1990; Топоров, 1995—1998 и др.].
Языковые черты житий XIX—XX веков гораздо меньше осмыслены учеными в силу ряда общеизвестных экстралингвистических факторов. На это неоднократно указывали и филологи, отмечая, что «даже оригинальная русская агиография <...> в настоящее время представляется областью», требующей «нового, более репрезентативного и глубокого изучения» [Творогов, 2008, с. 115]. При этом исследователи признают целесообразность разноаспектного подхода к тексту жития, важность как формальной стороны, литературоведческого анализа, так и смысловой, содержательной стороны, связанной с репрезентацией образа святого, сути его подвига, типа святости [Суровцева, 2014; Дорофеева, 2017; Benz, 1987; Ziolkowski, 1988 и др.], постулируя необходимость рассмотрения взаимосвязи понятий «агиография» и «агиология». В. М. Живов называл именно литературно-филологическое изучение текста жития в качестве главенствующего, видя в нем возможное основание для целостного анализа житийного произведения [Живов, 1994, с. 8]. Проблема целостного анализа житийного текста — в единстве содержания и формы — была и остается сегодня нерешенной.
2. Святость и нравственный идеал
Агиографическая литература представляет собой одну из культурных форм, благодаря которой становится возможным закрепление индивидуального опыта святости в культуре [Кудина, 2013, с. 3]. Житиям «выпало на долю быть главным источником русских духовных идеалов» [Никольский, 1901, с. 225]. Они формировали нравственный кодекс поведения, тот «склад идеальных понятий», который стал органичным русскому сознанию и определил ценностные доминанты русской культуры, истории, словесности [Дорофеева, 2017, с. 12]. В святом олицетворялись представле-
ния людей о совершенной личности, вбирающей в себя лучшие моральные качества, являющейся эталоном поведения, целью, на достижение которой должны быть направлены усилия человека. Герой в житии предстает носителем высокой духовности, он как бы посредник между Богом и людьми, показывающий, что реальный человек может достичь святости на земле. Пример духовного подвига святого в каждом житии становится моделью поведения, психологическим и социальным идеалом, образцом.
Несмотря на относительную близость понятий «святость» и «нравственный идеал» применительно к создаваемому в житии образу подвижника, представляется целесообразным разграничивать эти феномены. По мнению В. И. Зорина, в основе нравственного идеала лежит неудовлетворенность людей своей жизнью, желание сделать ее лучше, счастливее путем нравственного самосовершенствования или преобразования существующей действительности [Зорин, 2002, с. 227]. Психолог С. Л. Рубинштейн, характеризуя идеал человека, в качестве значимых признаков выделяет определенную совокупность норм поведения образа-образца и воплощение в нем наиболее ценных человеческих черт, которые становятся стимулом и регулятором развития остальных людей [Рубинштейн, 2009, с. 531—532]. При этом отмечается, что содержание нравственного идеала изменчиво и отражает потребности, устремления людей, живущих в разные исторические эпохи.
Таким образом, святость, как более широкое понятие агиологии, включает в себя репрезентацию нравственного идеала, связывающего подвижника с миром реальным, миром людей, для которых он, его качества и поведение — ориентир, образец, но при этом в философско-религиозную категорию святости можно включить и всевозможного рода дары (исцеления, провидения, изгнания бесов, принесения счастья и т. п.), получаемые при жизни святым от Господа в качестве награды за верность выбранному подвигу, и посмертные чудеса, связанные с именем святого.
3. Агиографическая топика как способ выражения типа святости
Житие святого — жанр строго «этикетный» (термин Д. С. Лихачева), обладающий своим набором «общих мест», повторяющихся сюжетных ситуаций и стилистических формул. Агиографы, как правило, не стремились представить святого в его неповторимой индивидуальности и в конкретном историческом контексте, предмет изображения — не конкретная судьба, а святость, понимаемая как универсальная, вневременная категория [Минеева, 2000]. Как пишет И. П. Еремин, «житие не столько отражает действительность, сколько планомерно и настойчиво навязывает ей свой
абстрактный идеал человека, часто умозрительный» [Еремин, 1987, с. 17]. Разумеется, жития могут содержать и подлинные исторические и биографические факты, свидетельствующие о многообразии проявлений святости в разные эпохи и на разных землях [Пигин, 2010, с. 59]. Важной задачей изучения агиографии по этой причине является описание житийной топики. Топика — одна из наиболее устойчивых характеристик средневекового текста, имеющая значение прежде всего для памятников с нормативной поэтикой, к числу которых относится и агиография, являющаяся, с ее установкой на художественный канон, одним из самых формализованных жанров [Руди, 2005, с. 59]. Топосом может быть любой повторяющийся элемент текста — от отдельной устойчивой литературной формулы до мотива, сюжета или идеи [Руди, 2005, с. 61]; это основой элемент текста-образца, своеобразный каркас, образованный рядом словесных формул, в пределах которых возможно варьирование языковых средств [Рогожни-кова, 2000, с. 84—85].
Важнейшими константами житийного текста, формирующими содержательное наполнение памятников письменности, являются типы святости, репрезентируемые комплексом т о п о с о в [Руди, 2005; Стародубцева, 2008 и др.]. Суть подвига главного героя представляется возможным выявлять через реализацию определенного набора топосов, зафиксированных в тексте жития.
Рассмотрение различных типов святости и конкретных образов подвижников, представленных в нашем материале, позволяет выделить об -щие, универсальные топосы, характеризующие черты поведения, релевантные для любого типа святости, и имеющие в конечном итоге достижение определенных христианских добродетелей; а также специфи -чес кие топосы, актуальные для определенного типа святости, отличающего его от других.
4. Глагольная лексика как средство выражения нравственного идеала
Для создания образа святого и раскрытия сути его подвига используются различные языковые средства. Объектом нашего внимания стали глагольные единицы, которые, благодаря разнообразию лексической и грамматической семантики, широким сочетаемостным проявлениям, способности осложнять высказывание многообразными модально-экспрессивными значениями, специфично раскрывают житийное содержание. Исследователи неоднократно подчеркивали способность глагола выступать в качестве тексто- и смыслоорганизующего средства [Гришаева, 2006; Лапчинская,
2015 и др.]. Еще В. фон Гумбольдт отмечал существенное различие между глаголом и другими словами: «Все остальные слова предложения подобны материалу, ждущему своего соединения, и лишь глагол является связующим звеном, содержащим и распространяющим жизнь» [Гумбольдт, 2000, с. 199].
В выбранных для исследования русских агиографических текстах — Житии Димитрия Ростовского, Житии Илариона Суздальского, Житии Митрофана Воронежского и Житии Тихона Задонского — отражен свя -тительский тип святости, являющийся одним из самых популярных в синодальный период.
Анализ языкового материала показал, что глагольная лексика служит значимым средством создания образа подвижника как воплощения нравственного идеала. В рамках предложенного подхода данный феномен рассматривается как набор топосов, раскрывающих поведение святого и его духовные качества, посредством которых выявляется смысл христианских постулатов смирения, нестяжания, воздержания, любви к ближнему и др. [Стародубцева, 2007].
Среди о б щ и х топосов, не ограниченных описанием конкретного типа святости, можно выделить, прежде всего, «описание аскетического образа жизни святого», включающего соблюдение строгого поста, усердную молитву, отказ от мирских благ. Подобное поведение героя направлено на стяжание таких добродетелей, как смирение, нестяжание, воздержание: Юный iеромоахъ каждодневно совершалъ литургЮ съ такимъ благоговiнiемъ, что слезы ручьями лились изъ очей, полагалъ ежедневно по тысячЪ поклоновъ; вкушалъ пищу лишь черезъ два и три дня, а въ посты оставался безъ пищи по цЬлымъ недЬлямъ... [ЖИС, с. 9]; ПослЬ сего святитель... наединЬ предался горячей молитвЬ Богу [ЖДР, с. 13—14]. В подобных случаях агиографы нередко прибегают к использованию слов-интенсификаторов, выраженных именами существительными (тысяча), качественными прилагательными (горячая), наречиями меры и степени (каждодневно, ежедневно), сравнительными и фразеологическими оборотами (съ такимъ благоговЬтемъ, что слезы ручьями лились изъ очей), именными конструкциями (по цЬлымъ недЬлямъ), что указывает на намеренное стремление описать богоугодные действия подвижника сверх нормы, представить святого не как обычного человека, а как наделенного некими силами и свойствами, которые должны были служить образцом для подражания мирянам.
Типичный вариант реализации данного топоса зафиксирован и во фрагменте Жития Митрофана Воронежского при характеристике нестя-
жательного образа жизни епископа, развенчивающего стереотипы о богатстве знаменитых святых. Так, просьба Митрофана Воронежского одеть его после смерти в простую, скромную одежду описывается с помощью инфинитивной конструкции: Архгерейскими же одеждами отнюдь не об-лачати мене да бы и мнi въ томъ по завЬщант СвятЬйшаго Патргарха неразнитися [ЖМВ, с. 10] В данном контексте церковнославянизм облачи-ти, выраженный независимым инфинитивом и имеющий значение 'одеть, надеть платье на себя или другого' [ЦС, с. 364], вместе с контекстуальным уточнителем отнюдь, то есть 'совершенно, совсем' [ЦС, с. 396], подчеркивают категоричность просьбы святителя, являвшегося истовым поборником роскошных убранств церковнослужителей. Разделяя подобные воззрения, святой Димитрий Ростовский так завещал себя похоронить: ... Молю убо тiхъ, иже свою смерть памятствують, да отвлекуть мое грiшное тЬло въ убогт домъ и тамо между трупгями да повергнуть е [ЖДР, с. 29].
Еще одним значимым смыслом, раскрывающим суть нестяжания, является топос «страннолюбие и гостеприимство»: Одной изъ главнЬйшихъ добродетелей Иларгонъ считалъ гостепрiимство. Отказывая себi во всемъ, нерЬдко терпя голодъ, братгя, по приказангю Иларюна, делилась послЬднимъ кускомъ хлЬба съ приходящими ...Иларгонъ велЬл кормить всiхъ приходящихъ [ЖИС, с. 20]; При жизни онъ расточалъ имъ все свое имЬнге, так что послi его смерти у него нашли только три полушки [ЖИС, 27]; ...Ни о чемъ он такъ не заботился, какъ о помощи бiднымъ и утiшенiи скорбящихъ... ИмЬлъ обыкновеше посылать подаяте въ богадЬльни и остроги [ЖТЗ, с. 23]. Выражение указанного топоса связано с функционированием в текстах разнообразных глаголов с семантикой владения (расточать, брать, подавать, отдавать, передавать, раздавать, посвящать остатки и др.), положительного эмоционально-оценочного отношения (заботиться).
Обязательной чертой главного героя в изученных текстах является «жертвенная любовь к ближнему». Данный топос может получать конкретно-историческое воплощение, например, в Житии Илариона Суздальского затрагивается тема стрелецкого бунта 1682 года и следующим образом повествуется о роли святителя в этих событиях: СтрЬльцы послЬ бунта прибегли къ его защитЪ и, пользуясь древнимъ правомъ святителей печаловаться за опальныхъ, Святитель Иларюнь исходатайствоваль многимъ изъ виновныхъ прощете у юныхъ царей Петра и 1оанна [ЖИС, с. 24]. Для характеристики поведения героя в сложной ситуации в приведенном высказывании используются языковые единицы с семантикой по-
ложительного отношения к кому-либо, в частности, глагольно-именное сочетание прибегнуть к защитЪ и форма инфинитива печаловаться (т. е. 'заботиться, просить о ком-то' [ЦС, с. 421]), а также глагола речевого воздействия исходатайствовать ('ходатайствуя, испросить что-либо' [ЦС, с. 232]).
Крайняя степень любви к ближнему зафиксирована во фрагменте Жития Илариона Суздальского, когда святитель не только простил одного из братии, покушавшегося убить святого, а «даже ухаживалъ за нимъ за больнымъ, и когда тотъумеръ, то самъ отпЬлъ его, похоронилъ своими руками, оплакавъ грiхи его» [ЖИС, с. 14].
Для демонстрации таких добродетелей святого, как смирение и терпение, в анализируемых текстах достаточно вариативно представлено смысловое наполнение топоса «описание различного рода искушений, жестоких действий злых сил», направленных против святого. В таком случае обращает на себя внимание употребление глагольных единиц с семантикой негативного физического воздействия на объект (нападать, убить), приведения в эмоциональное состояние (искушать(ся), мучить, томить, возбуждать против. обуревать помыслами уныния), отрицательного эмоционально-оценочного отношения (воспылать ненавистью), речевого воздействия (оклеветать, ругать, упрекать, поносить): Онъ послалъ архимандриту Варлааму грамоту, в которой упрекалъ его за то, что изданге житт было сд^ано безъ его разрЬшенгя [ЖДР, с. 13]; По слову Божгю, сосуду избранну, каковымъ былъ Иларгонъ, надлежитъ искуситься... Врагъ рода человЬческаго дгаволъ ц^ыхъ три года мучилъ подвижника, разставляя злокозненныя и разнообразныя срти: то томилъ его любострастгемъ, то обуревалъ его помыслами унынгя, то возбуж-далъ противъ него его же братгю, то наконецъ, явно самъ или чрезъ злыхъ разбойниковъ нападалъ на Иларгона [ЖИС, с. 11—12]; Одинъ из братт... воспылалъ такою ненавистью къ игумену, что решился убить его то-поромъ [ЖИС, с. 13—14]; Кто-то, по наущенгю дгавола, оклеветалъ Иларгона предъ патргархомъ [ЖИС, с. 16]; Но они, посрамленныя, не внимая доказательствамъ, стали отражаться камнями, и съ дерзостт устремились на первосвятителя [ЖМВ, с. 13—14] и др. Субъектом указанных действий могут выступать при этом не только бесы (дьявол), но противники святого в лице официальных властей, из числа братии или простых людей.
Кроме о б щ и х топосов, релевантных для любого подвижника, были выделены признаки святости, значимые для святителя. Так, данному подвигу свойственно раскрытие таких смыслов, как «любовь подвижника
к учебе, ранний интерес к христианскому учению, грамоте и книжности»: ...ИздЬсь в монастрЬ съ любовт предавался чтешю Св. писатя и душеполезныхъ книгъ [ЖИС, с. 4]; ЗдЬсь онъ съ особенною любовiю и прилежанiемъ отдался изучетю наукъ [ЖДР, с. 6].
Неотъемлемой чертой святительских житий является топос «устроительство церквей, храмов, монастырей, семинарий и прочих богослужебных заведений». В этих случаях отмечено использование единиц созидательной, социальной деятельности, эмоционально-оценочного отношения: Иларiонъ позаботился о расчищент дорогъ въ разныя стороны отъ обители, самъ устроилъ черезъ рЬки и ручьи мосты... Онъ возобно-вилъ сгорЬвшую было деревянную церковь, окружил монастырь оградою и вновь поставилъ на воротахъ церковь... [ЖИС, с. 11]; Онъ устроилъ въ Ростов Ь при архiерескомъ домЬ духовную семинарiю [ЖДР, с. 20]; Преосвященный Митрофан предпринялъ соорудить новую каменную церковь [ЖМВ, с. 26]; Святитель Тихонъ поддерживалъ это училище, сколько могъ, своими средствами и кромЬ того открылъ подобныя же училища и по другимъ городамъ... Святитель много заботился также о томъ, чтобы храмы Божт содержались въ надлежащей чистотЬ и опрятности [ЖТЗ, с. 14].
Святитель в житии обязательно предстает непримиримым защитником христианской веры, хранителем православных традиций. Ревностно отстаивая свои воззрения, он ведет борьбу не только с языческими обрядами горожан, как, например, Тихон Задонский: Сильно и небезуспЬшно возста-валъ также святитель Тихон противъ нехристiанскаго препровождетя воскресныхъ и праздничныхъ дней [ЖТЗ, с. 17], или выступает против нерадивых священнослужителей, как Димитрий Ростовский: ...Пастыри вмЬстЬ с пасомыми коснЪли въ невЬжествЬ и грубой невнимательности къ своимъ прямымъ священнымъ обязанностямъ... Святитель, конЬчно, не замедлилъ принять пастырсюямЬры противъ сегоужаснаго зла [ЖДР, с. 19]. Святитель, рискуя жизнью, оказывается способным ослушаться самого государя Петра I, как Митрофан Воронежский: Преподобный Пастырь, въ отвЬтъ посланному, сказалъ: «пока Государь не прикажешь свергнуть идолов, соблазняющихъ весь народъ, то онъ не можетъ войти во дворецъ Его ... Не прилично Православному Государю ставить языческих болванов, и трмъ соблазнять простыя сердца [ЖМВ, с. 21— 22]; Не попущу на Церковь Святую воевати, и правую вЬру нарицать неправою [ЖМВ, с. 14].
Значимым для создания образа главного героя является и указание на его чрезмерное трудолюбие, «ненавидение покоя и принуждение себя
к работе»: И все это он дЪлалъ самъ вмiстi со своею братiей [ЖИС, с. 11]; По ночамъ, когда рабочiе отдыхали, Иларiонъ самъ съ братiею но-силъ кирпичи, воду и песокъ на л^а и такимъ образомъ также оказывал рабочимъ помощь [ЖИС, с. 23]; Иногда онъ занимался въ саду копатемъ грядъ или рубилъ дрова, находя ае занятiе полезнымъ для здоровья; вообще не любилъ праздности и очень огорчался, когда заставалъ своихъ келейниковъ безъ дЪла [ЖТЗ, с. 26]. Данный топос реализуется глагольными лексемами созидательной (делать) и социальной деятельности (заниматься), перемещения (носить), физического воздействия на объект (рубить), эмоционального состояния (огорчаться, любить) и др.
Однако говорить о замкнутости данных смыслов в рамках определённого типа святости не вполне корректно, можно лишь выделить эти признаки как доминирующие в святительском подвиге.
Несмотря на стремление авторов житий абстрагировать образ святого, представить его как идеал, образец, вне времени и пространства, в изученных нами образах святителей можно выделить индивидуальные черты, раскрывающие конкретную личность. Так, например, для понимания духовного облика Митрофана Воронежского значимо указание на бескорыстную любовь к Отечеству, желание процветания своей стране, что проявляется в ситуациях, когда епископ призывает прихожан жертвовать деньги на строительство флота: Архипастыръ сей... увЪщавалъ, подкрЬпляль, успокоивалъ трудящихся въ работахъ, и всю паству свою возбуждал ревностно содействовать благонамЪреннымъ отеческим попеченiамъ Государя [ЖМВ, с. 29]. Актуализации важных смыслов способствует в приведенном высказывании употребление глаголов речевого воздействия увiщавать, подкр^лять, успокоивать в составе фигуры градации. И сам Митрофан, понимая всю важность начатого Петром дела, отдал все свои деньги для постройки флота со словами: «Всяюи сынъ Отечества дол-женъ посвящать остатки отъ издержекъ своихъ нуждЪ Государственной» [ЖМВ, с. 30].
Обращаясь к личности Тихона Задонского, одним из ключевых моментов его просветительской деятельности мы можем назвать противоборство с малограмотными и плохо исполняющими свои обязанности священнослужителями местных церквей: Приказывается всiмъ, начиная отъ монаха до священника, имЬть каждому у себя Новые Зав^ы и читать ихъ съ благоговiнiемъ и прилiжанiемъ [ЖТЗ, с. 13]; Особенно подвергалъ онъ строгому наказанЮ священниковъ за небрежное хранете св. Таинъ: у одного вел Ьлъ отобрать ставленую грамоту, другого отослать на годъ въ монастырь [ЖТЗ, с. 14]. Для раскрытия образа святого важную роль
играет его любовь к семье: ...Онъ старался, сколько могъ, оказывать помощь своимъ нуждающимся родственникамъ [ЖТЗ, с. 8], близость к простому народу: Святитель Тихонъ ... особенно любилъ простой на-родъ и умЬлъ съ нимъ сближаться искреннимъ словомъ [ЖТЗ, с. 16]; ... любилъ беседовать съ простымъ народомъ [ЖТЗ, с. 27]. Эта черта поведения святого может проявляться в тексте при употреблении глагольных единиц в составе различных стилистических приемов, например: Для каждаго у него было назидательное слово: впавшихъ въ уныте онъ обо-дрялъ, печальныхъ утешалъ, нуждавшимся въ помощи помогалъ, угнета-емыхъ защищалъ [ЖТЗ, с. 27]. Синтаксический параллелизм конструкций, образованный с помощью словоформ глаголов эмоционального состояния (ободрять, утешать) и социальных отношений (помогать, защищать), способствует организации смыслового пространства текста; это подчеркивается также приемами гомеоптотона (равнопадежия субстантивированных причастий) и гомеотелевтона (созвучия окончаний глагольных форм), что формально структурирует и ритмизирует фрагмент, содержащий ключевые для текста смыслы.
5. Выводы
Таким образом, анализ языкового материала позволил установить, что глагольная лексика выступает в святительских житиях синодального периода одним из ключевых средств характеристики образа святого, воплощающего нравственный идеал человека, что может проявляться через поступки, поведение подвижника либо через его душевные качества, которые раскрывают внутреннюю составляющую православных этических постулатов смирения, нестяжания, любви к ближнему и др. Данные феномены репрезентируются в тексте комплексом общих, универсальных и специфических житийных топосов, получающих многообразное языковое наполнение благодаря семантико-стилистическому потенциалу и функциональным свойствам глагольных единиц, их выражающих. Это определяет способность названных средств актуализировать идейно-содержательную направленность агиографии, играть ключевую роль в реализации центральной для рассматриваемых текстов смысловой оппозиции «святой (как нравственный идеал): простой человек».
Источники и принятые сокращения
1. ЖИС — Георг(евск1й В. Т. Житие и подвиги святителя Илариона, митрополита Суздальского / В. Т. Георгиевский. — Петроградъ : Синодальная Типографiя, 1914. — 28 с.
2. ЖТЗ — Житие святителя Тихона, епископа Воронежского, Задонского и всея России чудотворца. — Одесса : Типографiя Е. И. Фесенко, 1895. — 36 с.
3. ЖМВ — Начертате Жиля святаго Митрофана, перваго епископа Воронеж-скаго, новопрославленнаго чудотворца. — Москва : Университетская библиотека, 1833. — 52 с.
4. ЖДР — Житiе святаго Димитрш, Митрополита Ростовскаго. — Ростов-Ярославский : Типографш А. X. Оппель, на Окружной улице, 1902. — 32 с.
5. ЦС — Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь / Г. Дьяченко. — Москва : Посад, 1993. —1120 с.
Литература
1. Гумбольдт фон В. Избранные труды по языкознанию / В. фон Гумбольдт. — Москва : Прогресс, 2000. — 400 с.
2. Гришаева Л. И. Текстограмматические потенции глагола / Л. И. Гришаева // Русская германистика. — Москва : Языки славянской культуры, 2006. — С. 242—253.
3. Дорофеева Л. Г. Проблемы изучения русской агиографии / Л. Г. Дорофеева // Слово.ру: балтийский акцент. — 2017. — Т. 8. — № 1. — С. 11—23.
4. Еремин И. П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы / И. П. Еремин. — Ленинград : Издательство Ленинградского университета, 1987. — 327 с.
5. Живов В. М. Святость : краткий словарь агиографических терминов /
B. М. Живов. — Москва : Гнозис, 1994. — 112 с.
6. Зорин В. И. Евразийская мудрость от А до Я : философский толковый словарь / В. И. Зорин. — Алматы : Создж-Словарь, 2002. — 407 с.
7. Кудина О. М. Сравнительная типология святости в католической и православной традициях : автореферат диссертации ... кандидата философских наук : 24.00.01 / О. М. Кудина. — Комсомольск-на-Амуре, 2013. — 23 с.
8. Лапчинская Т. Н. Смыслообразующая функция семантических типов полно-значных глаголов в тексте немецкого короткого рассказа / Т. Н. Лапчинская // Культура и цивилизация. — 2015. — № 6. — С. 261—279.
9. Минеева С. В. Истоки и традиции русского агиографического жанра /
C. В. Минеева // Вестник Московского университета. Серия 9, Филология. — 2000. — № 1. — С. 20—30.
10. Никольский Н. К. Исторические особенности в постановке церковноучи-тельного дела в Московской Руси и их значение для современной гомилетики / Н. К. Никольский // Христианское чтение. — 1901. — № 2. — С. 220—236.
11. Пигин А. В. Памятники рукописной книжности Олонецкого края : учебное пособие / А. В. Пигин. — Петрозаводск : ПетрГУ, 2010. — 225 с.
12. Рогожникова Т. П. Агиографический топос в житийных текстах Великих Миней Четьих : синхронический и диахронический аспекты / Т. П. Рогожникова // Вестник Омского университета. — 2000. — № 4. — С. 84—87.
13. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии / С. Л. Рубинштейн. — Санкт-Петербург : Питер, 2009. — 713 с.
14. Руди Т. Р. Топика русских житий (вопросы типологии) / Т. Р. Руди // Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. — Санкт-Петербург : Дмитрий Буланин, 2005. — С. 59—101.
15. Стародубцева Н. А. Использование инфинитива при характеристике различных типов святости в старорусских житиях / Н. А. Стародубцева // Известия ВолгГТУ Серия, Проблемы социально-гуманитарного знания. — 2007. — Вып. 4, № 10 (36). — С. 110—113.
16. Стародубцева Н. А. Функциональная семантика инфинитива как смысло-образующее средство при выражении житийных топосов в текстах старорусских памятников письменности // Вестник ВолГУ Серия 2, Языкознание. — 2008. — № 1 (7). — С. 150—153.
17. Суровцева Е. В. Функционирование жанра жития в русской литературе в XVIII—XXI века / Е. В. Суровцева // Язык и личность в поликультурном пространстве : сборник статей. — Севастополь : Рибэст, 2014. — С. 156—175.
18. Творогов О. В. Переводные жития святых в древнерусской книжности XI—XV вв. / О. В. Творогов // Труды Отдела древнерусской литературы / отв. ред. Н. В. Понырко. — Санкт-Петербург : Наука, 2008. — Т. 59. — С. 115—132.
19. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре : в 2 томах / В. Н. Топоров. — Москва : Гнозис, 1995—1998. — Т. 1—2.
20. Федотов Г. П. Святые Древней Руси / Г. П. Федотов. — Москва : Московский Рабочий, 1990. — 121 с.
21. Benz E. Russische Heiligenlegenden / E. Benz. — Zürich, 1987. — 524 s.
22. ZiolkowskiM. Hagiography and Modern Russian Literature / M. Ziolkowski. — Princeton, N. J. : Princeton University Press, 1988. — 265 p.
Means of Expressing Moral Ideal in Language of Hagiographic Texts about Russian Hierarchs of Synodal Period 1
© Starodubtseva Natalya Anatolyevna (2018), orcid.org/0000-0003-1480-8230, PhD in Philology, associate professor, Department of Russian Philology and Journalism, Volgograd State University (Volgograd, Russia), na_starodubceva@volsu.ru.
The article deals with the question of the meaning-forming role of verbal units as one of the means of expressing the moral ideal in the Russian original hagiography of the 19th—20th centuries. The relevance of the study is due, on the one hand, to the lack of study of the texts of the Synodal period, in contrast to the hagiography of the previous centuries, as well as to the importance of considering the formal and substantive
1 The study is financially supported by RFBR, scientific project № 17-34-01009-0rH "The reflection of views on moral ideal in the language of Russian original hagiography of the 18th—20th centuries."
side of such texts through the prism of the linguistic embodiment of significant everyday meanings and phenomena. Attention is paid to the distinction between the concepts of "Holiness" and "moral ideal" in relation to hagiography. On the basis of the studied texts, a classification of toposes is proposed, aimed at the expression of significant hagiographic constants (Orthodox ethical postulates and types of Holiness), among which there are general, universal topos, relevant to the image of any ascetic, specific, relevant to a certain type of Holiness, and individual, characterizing a particular hagiographic hero. The regularities of the functioning of verbal word forms in the context of the explication of a topos are revealed. The specificity of lexico-grammatical and expressive-stylistic semantics of linguistic units in the lives of saints is noted. As a result of the study, conclusions are made about the functionality and semantic load of verbal means representing sainted type of Holiness.
Key words: history of the Russian language; hagiographic text; verb; semantics; topos; moral ideal; type of Holiness.
Material resources
TsS — Dyachenko, G. (1993). Polnyy tserkovnoslavyanskiy slovar'. Moskva: Posad (In Russ.).
ZhDR — Zhitiye svyatago Dimitriya, Mitropolita Rostovskago. (1902). Rostov-Yaro-slavskiy: Tipografiya A. Kh. Oppel, na Okruzhnoy ulitse. (In Russ.).
ZhIS — Georgiyevskiy, V. T. (1914). Zhitiye i podvigi svyatitelya Ilariona, mitropolita Suzdalskogo. Petrograd: Sinodalnaya Tipografiya. (In Russ.).
ZhMV — Nachertaniye Zhitiya svyatago Mitrofana, pervago episkopa Voronezhskago, novoproslavlennago chudotvortsa. (1833). Moskva: Universitetskaya bib-lioteka. (In Russ.).
ZhTZ — Zhitiye svyatitelya Tikhona, episkopa Voronezhskogo, Zadonskogo i vseya Ros-sii chudotvortsa. (1895). Odessa: Tipografiya E. I. Fesenko. (In Russ.).
References
Benz, E. (1987). Russische Heiligenlegenden. Zürich. (In Germ.).
Dorofeyeva, L. G. (2017). Problemy izucheniya russkoy agiografii. Slovo.ru: baltiyskiy aktsent, 8/1: 11—23. (In Russ.).
Eremin, I. P. (1987). Lektsii i statyi po istorii drevney russkoy literatury. Leningrad: Iz-datelstvo Leningradskogo universiteta. (In Russ.).
Fedotov, G. P. (1990). SvyatyeDrevneyRusi. Moskva: Moskovskiy Rabochiy. (In Russ.).
Grishaeva, L. I. (2006). Tekstogrammaticheskiye potentsii glagola. In: Russkaya ger-manistika. Moskva: Yazyki slavyanskoy kultury. 242—253. (In Russ.).
Gumboldt, fon V. (2000). Izbrannyye trudy po yazykoznaniyu. Moskva: Progress. (In Russ.).
Kudina, O. M. (2013). Sravnitelnaya tipologiya svyatosti v katolicheskoy ipravoslavnoy traditsiyakh: avtoreferat dissertatsii... kandidatafilosofskikh nauk. Komso-molsk-na-Amure. (In Russ.).
Lapchinskaya, T. N. (2015). Smysloobrazuyushchaya funktsiya semanticheskikh tipov polnoznachnykh glagolov v tekste nemetskogo korotkogo rasskaza. Kultura i tsivilizatsiya, 6: 261—279. (In Russ.).
Mineyeva, S. V. (2000). Istoki i traditsii russkogo agiograficheskogo zhanra. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 9, Filologiya, 1: 20—30. (In Russ.).
Nikolskiy, N. K. (1901). Istoricheskiye osobennosti v postanovke tserkovnouchitelnogo dela v Moskovskoy Rusi i ikh znacheniye dlya sovremennoy gomiletiki. Khristianskoye chteniye, 2: 220—236. (In Russ.).
Pigin, A. V. (2010). Pamyatniki rukopisnoy knizhnosti Olonetskogo kraya: uchebnoye posobiye. PetrGU. (In Russ.).
Rogozhnikova, T. P. (2000). Agiograficheskiy topos v zhitiynykh tekstakh Velikikh Min-ey Chetikh: sinkhronicheskiy i diakhronicheskiy aspekty. Vestnik Omskogo universiteta, 4: 84—87. (In Russ.).
Rubinshteyn, S. L. (2009). Osnovy obshchey psikhologii. Sankt-Peterburg: Piter. (In Russ.).
Rudi, T. R. (2005). Topika russkikh zhitiy (voprosy tipologii). In: Russkaya agiografiya.
Issledovaniya. Publikatsii. Polemika. Sankt-Peterburg: Dmitriy Bulanin. 59—101. (In Russ.).
Starodubtseva, N. A. (2007). Ispolzovaniye infinitiva pri kharakteristike razlichnykh tipov svyatosti v starorusskikh zhitiyakh. Izvestiya VolgGTU. Seriya, Prob-lemy sotsialno-gumanitarnogo znaniya, 4/10: 110—113. (In Russ.).
Starodubtseva, N. A. (2008). Funktsionalnaya semantika infinitiva kak smysloobrazuy-ushcheye sredstvo pri vyrazhenii zhitiynykh toposov v tekstakh starorusskikh pamyatnikov pismennosti. Vestnik VolGU. Seriya 2, Yazykoznaniye, 1 (7): 150—153. (In Russ.).
Surovtseva, E. V. (2014). Funktsionirovaniye zhanra zhitiya v russkoy literature v XVIII—XXI veka. In: Yazyk i lichnost' v polikulturnom prostranstve: sbornik statey. Sevastopol: Ribest. 156—175. (In Russ.).
Toporov, V. N. (1995—1998). Svyatost'i svyatye v russkoy dukhovnoy kulture. 2. Moskva: Gnozis. (In Russ.).
Tvorogov, O. V. (2008.). Perevodnyye zhitiya svyatykh v drevnerusskoy knizhnosti XI— XV vv. In: Ponyrko, N. V. (ed.). Trudy Otdela drevnerusskoy literatury, 59. Sankt-Peterburg: Nauka. 115—132. (In Russ.).
Zhivov, V. M. (1994). Svyatost': kratkiy slovar' agiograficheskikh terminov. Moskva: Gnozis. (In Russ.).
Ziolkowski, M. (1988). Hagiography and Modern Russian Literature. Princeton, N. J.: Princeton University Press.
Zorin, V. I. (2002). Evraziyskaya mudrost' ot A do Ya: filosofskiy tolkovyy slovar'. Almaty: Sozdik-Slovar'. (In Russ.).
