CC BY
48
че: мы опять здесь сталкиваемся с тем, что признавая особую роль государства в России, тем не менее пытаемся его понять при помощи моделей и социокультурных практик государства западного. Порядок, установившийся в современной России благодаря политике В. Путина, является по большому счету достижением, поскольку в 90-е годы была утрачена социальная солидарность в обществе и в силу ряда причин начался процесс не социальной дифференциации, а прогрессирующего социального распада. В сложившихся условиях главной инструментальной социально-политической идеей государства становится идея консолидации общества. Таким образом, российская историческая мысль пыталась создать модель государства, основанную на национальной традиции, в которой не играет большой роли форма политической организации власти, но обязательным условием выступает принцип соответствия народным идеалам как прошлого, так и настоящего. Поэтому в настоящее
время необходимо достичь в обществе согласие на основе нравственных, социальных, политических и других ценностей, которые разделяются основной массой населения. Речь должна идти не о новом варианте претворения в жизнь идей «общественного договора», а о заботе государства о практической реализации конституционных прав граждан (и одновременно универсальных ценностей) на жизнь, труд, охрану здоровья, личную безопасность, благосостояние, образование, свободу, собственность, справедливость и личное достоинство каждого.
«Власть», М., 2008 г., № 2, с. 4-7.
Ренальд Симонян,
доктор социологических наук
СРЕДНИЙ КЛАСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ:
МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Целью общественных преобразований России, начатых в 1991 г., было построение гражданского общества и правового, демократического государства. Именно такое общественное и государственное устройство, как показывает исторический опыт, способно обеспечить населению не только высокий уровень жизни, но и высокое качество свобод. Однако подобно тому, как благосостояние нельзя рассматривать только в экономическом формате, так
и демократию нельзя сводить к форме общественного управления. Демократия - феномен массового сознания, основанный на принятии определенной системы ценностей, в которой частная собственность - одна из основополагающих. Точно так же понятие «частная собственность» (как и тесно связанное с ней понятие «средний класс») содержательно глубже, чем просто обладание капиталом или имуществом. Оно означает обладание тем личным социальным пространством, за черту которого заходить никому, в том числе и государству, нельзя, т.е. строгую очерченность индивидуалитета. Эта граница в правовом государстве табуирована всем комплексом его элементов. Свободная от государства частная собственность -социально-экономический фундамент демократии, гарантия разделения собственности и власти. Исторический опыт подтверждает, что демократия и частная собственность неразрывно связаны, так как собственность есть в то же время и источник уважения к другим, ответственности и готовности к компромиссу. Благодаря собственности люди имеют возможность обсуждать свои разногласия, избегая присущих люмпенам отчаяния и экстремизма - главных разрушителей демократии. В то же время частная собственность -это и определенное экзистенциальное отношение даже не к вещи (неважно, какая это вещь - материальная, например, собственный компьютер или духовная - собственная к нему программа), а к другому человеку через вещь. Следовательно, нельзя отрывать экономическую составляющую понятия «собственник» от этической. Относясь к вещи, человек определяет свое отношение к другим людям. Вступая с ними в экономические отношения, собственник вступает прежде всего в нравственные отношения. Иначе говоря, понятие «частная собственность» содержит и важный нравственный элемент.
Имея в виду социальную функцию института собственности и связанные с ней противоречия, Л. Мизес подчеркивал: «Частная собственность не является привилегией владельца собственности, а является общественным институтом, служащим добру и выгоде, несмотря на то, что она может в то же время быть особенно приятной и полезной для некоторых». Гражданское общество не может быть создано без уважения к частной собственности: не только она сама, но уважение к ней - равнозначные составляющие такого общества. Однако частная собственность утвердилась на Западе и получила признание именно потому, что там она служит не только частному, но и общему благу. Примеряя этот тезис к нынешней
России, нельзя не задаться вопросом: можно ли ожидать от населения уважительного отношения к собственности, полученной в результате криминальной приватизации 90-х годов? Наконец, важно выделить и такую черту правового общества: собственник в нем -субъект свободы. В этом и суть либерального демократического государства. Поэтому категорию «собственник» нельзя сводить к критерию уровня потребления: ее социально-политическая компонента - самая приоритетная в процессе формирования современного гражданского общества. Чем больше собственников, тем надежнее общественный фундамент демократического государства. Не узкий слой сверхбогатых и не люмпены, а сердцевина социальной структуры - многочисленное сословие собственников создают широкую основу гражданского общества. Но представители этого сословия не просто обладатели определенного размера собственности, но носители базовых ценностей гражданского общества -личного достоинства и независимости, основанной на самоуважении, самостоятельности в оценках, общественно-политической активности, иммунитета к социальному манипулированию и многих других, которые и делают средний класс основой гражданского общества. Именно такая картина характерна для устойчивых и развитых демократий Запада. Л. Эрхард, заложивший основы современной социально-экономической системы Германии, охарактеризовал в 1954 г. средний класс как «граждан, которые готовы нести за себя ответственность и обеспечить свое существование собственным результативным трудом. Качественными признаками достоинств среднего класса являются чувство собственного достоинства, уверенное и стабильное социальное положение, независимость существования и суждений, смелость поставить свое существование в зависимость от результативности собственного труда и желание заявить о себе в свободном обществе и свободном мире».
В отличие от экономических преобразований в странах Восточной Европы и Балтии реформы 90-х годов в Российской Федерации, и прежде всего приватизация, привели к полной дискредитации демократических и либеральных ценностей в сознании значительной части общества. Рост автократических тенденций в нынешней России, желание «твердой руки», которое четко оформилось ко второй половине 90-х годов в широких массах населения, посчитавших себя ограбленными, - логическое следствие деятельности отечественных реформаторов. Еще один их просчет (или методологическая ошибка) состоял в том, что отношения собст-
венности изначально рассматривались ими лишь в экономической плоскости. Шлейф применения узкопрофессиональных дефиниций тянется с 1992 г. в сегодняшний день, когда наши видные экономисты, давая определение среднему классу, сводят его к простейшему количественно-потребительскому критерию, например два автомобиля на одну семью. Это автоматически делает любого «братка» из солнцевской или тамбовской мафии столпом гражданского общества. К сожалению, такой важнейший признак принадлежности к среднему классу, как социально-политический, не принимается во внимание у нас не только экономистами, но даже и многими социологами. В такой подмене понятия «средний класс» понятием «среднее потребление» можно видеть проявление курса на идеологизацию экономических реформ.
Отсюда ведут начало многочисленные российские парадоксы, отражаемые исследованиями. Так, петербургские социологи отмечают, что многие респонденты относят к представителям среднего класса не учителей, инженеров, юристов, врачей, а исключительно собственников - владельцев частного бизнеса и т. п., поскольку люди без образования зарабатывают значительно больше, чем образованные. Еще разительнее результаты проведенного в 2006 г. опроса сельского населения Красноярского края: оказалось, что более 80% опрошенных относят себя к среднему классу. Во многом такие самооценки связаны с низким уровнем притязаний, низкими стандартами потребления: действительно, если у деревенского жителя есть своя изба, огород при ней, в лесу ягоды и грибы, а в реке можно наловить рыбы, то чем он не средний класс? Кроме того, такая самооценка часто связана просто с тем, что респондент живет, как все вокруг него. Но гораздо чаще это - результат индоктринирования и манипуляций с массовым сознанием, о котором речь пойдет ниже. Здесь же необходимо учесть, что индивид рассматривает себя с точки зрения множественности своего «я». Каждая его черта приобретает как бы право на самостоятельное существование и оценку. Человек может, например, высоко ценить свое состояние и в то же время низко оценивать происхождение или наоборот. Такое несоответствие в оценках различных сторон одной и той же личности порождает внутреннюю дисгармонию. Поэтому индивид дает общую оценку себе как личности, исходя из тех своих качеств или способностей, которые он сам ценит больше всего. В этом случае оценка окружающих по какой-либо иной шкале предпочтения также противоречит его чув-
ству самоуважения. Качества (черты), на которых личность основывает его, могут не быть связаны с такими параметрами социального статуса, как образование, профессия, источник дохода и т.п. В социологии права подобная ситуация называется «несоответствие статуса» (status incongruence). Наиболее массовая часть российской интеллигенции - врачи, учителя, работники культуры - наименее оплачиваемые государственные служащие, значительная часть которых живет за официальной чертой бедности. Но их самовосприятие в качестве представителей среднего слоя определяется не столько уровнем потребления, сколько уровнем общественно-профессионального авторитета. Наконец, признание своей принадлежности к низовому социальному слою создает для человека бремя постоянного психологического дискомфорта, что инстинктивно побуждает его избегать подобной ситуации. Словом, высокий удельный вес причисляющих себя к среднему слою означает в действительности, что у нас в стране одновременно существуют его виртуальная и реальная ипостаси, что еще больше усложняет само понятие «социальная структура общества».
В настоящее время в отечественной литературе отсутствует четкое представление как о среднем классе, так и о критериях его выделения. Поиск его прототипов среди элементов социальной структуры обнаруживает лишь средний потребительский слой, обладающий культурным и деятельностным потенциалом и претендующий на выполнение соответствующих функций. Наличие среднего потребительского слоя требует изучения возможностей и вероятности превращения его в полноценный класс. Но для этого, справедливо полагает В. Умов, необходимы такие важные условия, как модернизация и структурные преобразования экономики, изменение психологии, формирование определенных мировоззренческих характеристик, новых стереотипов социального поведения, т.е. для созревания среднего класса требуется достаточно длительный период. Ущербность узкоэкономического подхода к термину «средний класс» ощущают многие социально мыслящие экономисты. «Для того чтобы срединный слой выполнял функцию социального стабилизатора и источника социального развития недостаточно условия его массовости, - подчеркивают Е. Авраамова, О. Александрова и Д. Логинов, - важно, чтобы этот слой выполнял целый набор социально-политических функций». В перечне этих функций обычно выделяются законопослушность и независимость представителей рассматриваемого слоя, поддержка ими институтов
гражданского общества, интегрирующих и отстаивающих их интересы на политическом уровне. Важно также отметить, что «только совокупность перечисленных компонентов может выступить одним из факторов "превращения" индивидов, занимающих срединные положения в социальной иерархии, в представителей среднего класса».
Приоритет экономического базиса над социальной (психологической, политической, идеологической) надстройкой, индоктри-нированный в общественное сознание примитивно понимаемым марксизмом, оказался весьма востребованным российской неономенклатурой, которая на этом формальном и некорректном основании акцептирует наличие среднего класса в современном обществе. Действительно, материально состоятельные люди в нынешней России образуют немногочисленную, но постепенно увеличивающуюся группу в составе населения: ведь мировые цены на нефть растут уже более семи лет. Но может ли даже высокопоставленный чиновник, берущий взятки, или крупный предприниматель, дающий их (или вынужденный их давать), считаться гражданином в строго общественно-политическом значении этого слова? И тот и другой несвободны. Они не столько граждане, сколько верноподданные власти, точнее - повязанные с ней подельники. Но «даже не взяточник, не подхалим, а добросовестный чиновник, твердящий про лояльность президенту как высшую ценность, - замечает в этой связи писатель Б. Акунин, - тоже никакой не государственник - он вассал. А если власть идет неверным путем, если действует во вред государству?»
Коррупция, на рост которой не устают указывать представители российской власти, стала ныне существенным элементом государственного механизма. В свое время парагвайский диктатор А. Стреснер, искушенный знаток латиноамериканской версии капитализма, метко подметил: коррупция порождает сопричастность, сопричастность - преданность, преданность - пресмыкание. То есть чем больше коррупция, тем больше средств давления на тех, кого сегодня у нас охотно, но необоснованно относят к среднему классу. Никаких общественных функций за полученной собственностью ее владельцы не признают. Криминальная приватизация по определению не могла создать условий для появления среднего класса, и нынешний слой российских собственников так же далек от него, как блатная «феня» от русского литературного языка. «Российский собственник является носителем криминального, а не
рационального типа сознания... Наша сегодняшняя трагедия состоит в том, что богатства оказались в собственности криминального класса, который способен захватывать чужое добро, но не способен созидать. При этом он сознает незаконность сделанных им приобретений и, обладая уголовной психологией, смотрит на собственность других отнюдь не с уважением, как принято в цивилизованном обществе, а так, как принято в уголовной среде, т.е. как на очередную желанную добычу». Точно так же трудно предполагать у нынешних российских собственников наличие развитого гражданского самосознания, ответственности за свою страну, каких-то политических взглядов. «За прошедшие 15 лет (за исключением редких особей) в России так и не появился класс созидательной буржуазии, - считает бывший пресс-секретарь первого президента России В. Костиков. - Класс, осознающий как свои права, так и обязанности. Большинство "деловых людей" застряли в роли перекупщиков, спекулянтов, рейдеров, теневиков, биржевых игроков, мастеров "слияний и поглощений" и организаторов иных сомнительных услуг. И для них чем меньше законов ведения бизнеса, тем лучше. Поэтому в России и нет ни одной настоящей буржуазной партии».
Такого рода наблюдения подтверждают социологические исследования. В ходе проведенного в 1999 г. Институтом социально-политических исследований РАН репрезентативного опроса населения России 69,6% респондентов, относящих себя к верхнему слою, 71,4 - к бедному слою и 78% - к низшему слою, отметили, что «совсем не важно иметь политические убеждения». В среднем слое разделявших эту позицию оказалось 77,4%, и только 1,8% придерживалось противоположного мнения. Весьма отрезвляющие цифры для конструкторов виртуальных социальных структур. Разумеется, социально-политический признак среднего класса не столь актуален для западного общества, давно вышедшего на такой уровень гражданской зрелости, которая становится гарантией устойчивости всей демократической общественной системы. Формирование гражданского общества и правового государства для Западной Европы - давно решенные и уже забытые проблемы: английская Великая хартия вольностей, зафиксировавшая незыблемость института частной собственности, как известно, датируется XIII в. Но для постсоветских государств социально-политический критерий сохраняет определяющую роль, и не принимать ее в расчет в переходный от тоталитарного к гражданскому обществу пе-
риод - серьезная методологическая ошибка. Современную ситуацию в стране определяют не столько количественные, сколько качественные характеристики. Например, проблема участия в выборах в переходных обществах заключается отнюдь не в ограничении права избирать, а в том, как это право реализуется: насколько переходные процессы сделали общество демократическим, существует ли эффективный социальный контроль за поведением власти. Выражаясь словами Э. Фромма, «если же каждый голосует, а подсчет голосов ведется нечестно, или же, если голосующий боится проголосовать против правящей партии, - страна недемократична». Таким образом, исторический опыт и социальная практика убедительно показывают: само по себе наличие или отсутствие среднего класса - характеристика не только и не столько жизненного уровня общества, а скорее - ступени его социально-экономического развития.
Реформаторам в постсоциалистических странах Центральной и Восточной Европы, включая и страны Балтии, удалось в значительной мере избежать тех ошибок, которые совершили российские реформаторы. В этих странах в отличие от России одновременно происходили процессы реформирования и государства, и общества. Вместе с проведением экономических реформ в этих странах настойчиво стимулировались процессы развития гражданских институтов - добровольных политических, экономических, профессиональных, культурных и территориальных объединений граждан, составляющих организационный каркас гражданского общества. Без развития этого промежуточного между «верхами» и «низами» уровня социальной организации общества нельзя осуществлять полноценный диалог между властью и народом. Деятельность таких институтов (включая политические партии, профсоюзы, многочисленные общественные организации и СМИ), исполняющих роль социального мезоуровня в политической коммуникации, обеспечивала ориентирование общественного сознания на принятие и усвоение всего спектра либерально-демократических ценностей, а не только на его сугубо экономическую часть. В нашей стране обозначенный социальный мезоуро-вень практически отсутствует. А новые российские капиталисты -потенциальные представители среднего класса, исходят из того, что общего блага не существует вообще и, следовательно, они не имеют к этому никакого отношения. Современный российский собственник все, попавшее в его руки, рассматривает как добычу и
личную привилегию. «Этим он отличается от своего западного двойника, который признает, что частная собственность необходима не только для частного присвоения, но и для выполнения определенных общественных функций. Без этого она всегда будет объектом общественного посягательства и не сможет остаться неприкосновенной».
Тем не менее отечественные массмедиа демонстрируют уверенность в наличии среднего класса (именно класса, а не слоя!) в социальной структуре нашего общества. Гипертрофированная частота упоминаний в российском политическом лексиконе о среднем классе, который то ли уже существует, то ли должен быть форсированно создан, чтобы образовать основной стержень демократического общества, обусловлена рядом причин. К ним, в частности, «следует отнести... сменившие знак рудименты прежнего мифологизированного сознания. С советских времен в этом сознании застряло представление, согласно которому в обществе должна существовать массовая социальная группа, составляющая опору существующего политического режима. В свое время ею считался рабочий класс. Теперь у нового режима должна появиться своя социальная опора - средний класс. Если его нет, то его следует создать, а если не получается - то, в крайнем случае, придумать». Педалирование темы среднего класса в официальной лексике властных структур и контролируемых ими СМИ порождает один из многих фантомов, призванных демонстрировать достижения экономических реформ.
А были ли у новой России возможности для создания реальных предпосылок формирования среднего класса и на этой основе гражданского общества? Сегодня в связи с обострением противоречий в оценках итогов общественной трансформации за последние 15-20 лет этот вопрос приобретает особую актуальность. На мой взгляд, такие возможности были. Хотя результаты исследований динамики социальной структуры в позднесоветский период слабо представлены в нашей научной литературе, не подлежит никакому сомнению, что по мере вхождения СССР в постиндустриальную стадию в его социальной структуре в 1970-1980-е годы происходили значительные изменения, сопровождавшиеся эволюцией государственного контроля над обществом. В распоряжении государственной машины уже не было средств для организации тотального давления на массовое сознание, которыми оно располагало до середины 50-х годов. Импульс к аккумуляции демократи-
ческих идей в общественном сознании, произошедший в 60-х годах во время «оттепели» - красноречивое тому свидетельство. Стали накапливаться если не элементы, то определенные предпосылки образования гражданского общества: появление большого слоя преподавательской, технической и научной интеллигенции, управленческого персонала среднего звена, деятелей культуры. Характерными чертами многих представителей этого слоя были не только общественный статус, высокий уровень образования и денежных доходов (заработок заведующего сектором научно-исследовательского института или профессора вуза соответствовал заработку высокопоставленного чиновника), но и самостоятельность мышления, высокая самооценка и соответствующее чувство собственного достоинства. Иначе говоря, в России к началу 90-х годов если и не сложился, то, как минимум, начал складываться достаточно многочисленный средний класс. Анализируя массовые солидарные действия представителей этой весьма значительной части российского общества, можно говорить и о проявлении ее важнейшего признака - классового самосознания. В этот класс входили многочисленные группы интеллигенции и высококвалифицированных рабочих. Их интеллектуальный и творческий потенциал в масштабах социума был никак не меньше, чем в социалистических странах Центральной и Восточной Европы. Именно эти масштабные качественные сдвиги в социальной структуре советского общества (а вовсе не личностные характеристики советской и российской номенклатуры, как это принято упрощенно трактовать) создали необходимые условия для безболезненного ухода в 1991 г. от административно-командной системы. 30 тыс. граждан, стоявших августовскими ночами вокруг Белого дома, во всей реальности своего нравственного выбора представляли именно этот класс.
Особенно была заметна данная общественная группа в крупных промышленных городах. Здесь Россия имела безусловное преимущество перед другими союзными республиками, в том числе и перед демонстрирующими сегодня значительные успехи в социально-экономическом развитии республиками Балтии. РФ располагала такими ареалами концентрации научно-технической и творческой интеллигенции, как Москва, Ленинград, Новосибирск, Свердловск, Горький, Казань, Томск и др., что выдвигало ее на первые позиции целого ряда направлений в мировой иерархии интеллектуальных стран. Именно из этих научных центров в начале
90-х годов началась массовая эмиграция на Запад высококвалифицированных специалистов, не востребованных в новых условиях, чей инновационный потенциал не был использован реформаторами в строительстве новой России. Более того, именно эта социальная группа испытала наибольшую экономическую и социальную дискредитацию в процессе проведения реформ. От нее новые российские власти постарались как можно быстрее избавиться, и большинство ее представителей оказались выброшенными на обочину социальной жизни. На вещевых рынках больших и малых городов России в 90-е годы можно было увидеть и выпускников известных за рубежом советских вузов, и их преподавателей, и инженерно-технический персонал ведущих промышленных предприятий, и других высокообразованных профессионалов. Не меньшее количество представителей этого слоя, как уже упоминалось, эмигрировали. Десятки тысяч высококвалифицированных специалистов в различных отраслях науки и производства успешно трудятся сегодня в США, Канаде, Великобритании, Германии, Франции, Израиле, Австралии и многих других государствах. Показательный факт: газеты на русском языке выходят сегодня в 68 странах мира. Таким образом, один из самых главных факторов успешного перехода к либеральному рынку и демократическому государству - творческий ресурс населения - вместо того, чтобы быть использованным, оказался в России во многом разрушенным. А путь к созданию гражданского общества оказался более долгим и извилистым, чтобы не сказать - на многие годы заблокированным. И лишь по прошествии 15 лет с момента начала реформ происходит драматическое осознание этого факта (см. табл. 1).
Таблица 1
Экономическая стратификация населения России
Основные страты Доля населения (в %) Уровень текущих денежных доходов (долл. США в расчете на душу в мес.)
Богатые и очень богатые 5 свыше 2000
Состоятельные, высокообеспеченные 10 1000-2000
«Середина» (прототип среднего класса) 20 120-1000
Малообеспеченные 25 60-120
Бедные (в том числе «социальное дно»)_
40(8)
ниже 60
Пожалуй, стоит обратить внимание на еще один показатель, наиболее адекватно отражающий соотношение «богатые и состоятельные» и «остальные». Это - количество граждан, имеющих заграничный паспорт, т.е. социальная группа, представители которой или совершают зарубежные поездки, или же надеются их осуществить. Весомость данного показателя в его объективности и конкретности: он охватывает и тех, кто имеют загранпаспорт, но никогда им не воспользовались и не воспользуются, и тех, кто раз или два съездили в отпуск в Турцию, где отдых на море намного дешевле, чем в России или на Украине. По данным МВД РФ, таких людей сегодня в России около 8 млн. человек - чуть больше 5% всего населения. Реально же индикаторы материальной обеспеченности россиян еще ниже: по данным туристических организаций, в 2005 г. количество выезжающих за рубеж не превысило 3 млн. человек. Другими словами, доля имеющих реальную возможность путешествовать за границей составляет не более 3% населения. В абсолютных цифрах эти 3 или пусть даже 4-5 млн. - действительно большое количество (взрослое население средней европейской страны), что вполне достаточно, чтобы создать за рубежом устойчивое представление о благосостоянии россиян. Но ведь остальных, не имеющих такой возможности и поэтому менее заметных для постороннего глаза, - 139 или 140 млн.!
Приведенные данные свидетельствуют о том, что социальная структура российского общества резко поляризована и несбаланси-рована: при крайней малочисленности среднего потребительского слоя доля населения, живущего ниже официального уровня бедности, составляет около 30%. Поскольку перераспределение доходов опережает рост экономики и ВВП, адекватного снижения уровня бедности в настоящее время не происходит. И отмечаемый с 2000 г. официальной статистикой 10%-ный рост реальных доходов россиян, в основном, касается небедных граждан. Так, с апреля 2002 г. по апрель 2003 г. в группе богатых граждан рост среднемесячной прибавки составил 3300 руб., а в группе бедных - всего 116 руб. Соотношение доходов двух крайних децильных групп населения России составляет 16:1, хотя показатель 10:1 уже считается критическим; в Москве разрыв и вовсе достигает 45 раз. Во французском еженедельнике «Le Figaro-économie» читаем: «2004 год
стал исключительным в России, дав 30%-ный прирост индустрии роскоши. Только москвичи потратили на приобретение предметов роскоши более 4,5 млрд. долл. Около 36 тыс. россиян декларировали доходы за 2004 г., превышающие миллион долларов». Столь стремительное усиление поляризации общества не может создать условия не только для формирования среднего класса, но и просто для его консолидации.
И дело не столько в традициях и менталитете населения, сколько в кардинальных изъянах реформ, когда в процессе трансформации были в значительной степени ликвидированы институты государственного патернализма, но не были созданы условия для самореализации трудоспособного населения. Вместо государственного регулирования экономики Россия получила произвол чиновников государственных органов, использующих высокие должности в своих корыстных интересах. Поэтому «снизу» политическая система страны не складывается, и огромное большинство населения в политическую жизнь не втягивается: она им не нужна. Посему формирование гражданского общества, как и среднего класса, откладывается. А главное, что сложившаяся за годы реформ порочная социальная модель может быть в этих условиях законсервирована на многие годы. В насквозь коррумпированной социальной среде вряд ли можно ожидать появление слоя новых собственников с развитым гражданским самосознанием, руководствующихся общественными и государственными интересами, заинтересованных в долгосрочных перспективах развития и процветания страны.
Сформировавшаяся в России за последние годы деловая культура существенно, если не принципиально, отличается от деловой культуры Запада. Восходит это к одной из издержек реформ 90-х годов - отсутствию у слоя собственников легитимности в глазах окружающих. Подобное положение делает эфемерным само право собственности: население не верит, что она приобретена законным путем, а отсутствие общественного контроля над деятельностью госаппарата делает владельца имущества беззащитным от произвола последнего. «Отсюда ясно, что расчеты на "перерастание" со временем криминального бизнеса в цивилизованный, по меньшей мере, наивны. Любая культура (а значит, и культура того симбиоза российских чиновников, силовиков, криминала и деловых людей, который мы ныне наблюдаем) по определению способна самовоспроизводиться и защищаться от угроз, идущих извне.
Логично предположить, что трансформация подобной «деловой культуры» в нечто более напоминающее западную может занять целую эпоху, если только такая трансформация вообще возможна и будет происходить».
В таком контексте классический вопрос русской интеллигенции - что делать? - приобретает иную направленность - кому делать? Все мало-мальски значимые акторы российской социально-экономической жизни настолько погружены в густую атмосферу бесчисленных компромиссов с совестью и законом, что ожидать от них решительных и последовательных шагов к цивилизованной социально-экономической системе не приходится. Нынешние и подрастающие кадры менеджеров государственного масштаба способны только воспроизводить существующий организованный хаос, они заражены всеми неизлечимыми нравственными и социальными болезнями современного российского социума.
Здесь, однако, необходимо оговориться, что коррупция и иные формы социальной и нравственной патологии, по аналогии с физическими патологиями, будут, вероятно, всегда сопутствовать человечеству. К этому следует относиться как к исторической реальности. И дело не столько в самой коррупции, сколько в отношении к ней со стороны общества. Там, где всеобщее ее осуждение - статус-социальная норма, где это занятие вызывает у людей брезгливость, считается постыдным и унизительным, там коррупция сведена к минимуму. Загнанная в «моральную резервацию», она не представляет общественно значимой угрозы. Но существует и другая историческая реальность: если социум поощряет и возводит девиации, аномалии и патологии в норму, он неминуемо деградирует и разрушается. Общество, в котором слово «умный» приобретает уничижительный оттенок, а слово «честный» означает безжалостный общественный приговор, находится в стадии очень высокого риска социального вырождения. Российское общество сегодня, безусловно, тяжко больно. В этой связи красноречивыми представляются итоги репрезентативного исследования коррупции в России, проведенного в 2002 г. фондом ИНДЕМ. Так, из числа респондентов, признавшихся в даче взятки, 32% испытывали при этом ненависть к нашей государственной системе, которая ставит людей в такие обстоятельства; 5,7 - ненависть ко всей коррумпированной власти; 11,1 - ненависть к чиновнику; 11,4 - унижение; 7,9 - опустошенность; 7,6 - стыд; 3,7 - презрение к себе; 2,2 -боязнь осуждения со стороны знакомых; 1,4% - страх, что могут
схватить за руку. Вместе с тем 24,7% опрошенных, которые попали в аналогичную ситуацию, ничего при этом не чувствовали, ибо уже привыкли к такому обороту дел, а 24,4% даже испытали «удовлетворение от того, что удалось заставить чиновника работать на себя» или же «от своего умения решать проблемы».
Все это свидетельствует, насколько деформируется личность в подобной социальной среде, и о том, хроническое переполнение какого спектра эмоций испытывает ее духовная сфера. Так, почти у 2/3 опрошенных взятка формирует ненависть к государству. Что еще более тревожно: для каждого четвертого взяткодателя эта процедура стала привычной. А у 30% такая ситуация вызывает разрушительные эмоции: унижение, стыд, презрение к себе, опустошенность! Показательно, что страх общественного осуждения испытывает лишь один из 50 респондентов, но эту категорию составили, по-видимому, малоопытные «новички». Но самое поразительное - это практически полная уверенность в безнаказанности подобных действий: всего лишь один-два человека из 100 испытали страх наказания. Что может нагляднее охарактеризовать общественную атмосферу, сформировавшуюся в России за период социально-политических и экономических преобразований? Коль скоро за 15 лет с начала экономических реформ коррупция стала важнейшим элементом хозяйственного механизма страны, неудивительно, что новое поколение россиян, отличающееся от старшего ярко выраженной рациональностью, хорошо усвоило подобные правила игры. Его представители четко знают, как добиться успеха и в бизнесе, и в деле продвижения по ступеням государственной бюрократии. Всероссийский опрос Института социологии РАН 2003 г. показывает сравнительную оценку респондентами условий социального продвижения в социалистическом и постсоциалистическом обществах.
Весьма показательно, что такие факторы, как «богатые родители», «родственники-руководители», оказываются, по мнению респондентов, решающими для продвижения в нынешнюю эпоху. Роль же «хорошего образования», «природного ума» и «трудолюбия» как условий карьерного успеха значительно упала. Что касается таких качеств личности, как «законопослушание» и «честность», то их рейтинг самый низкий из перечисленных.
Таблица 2
Критерии социального продвижения в советскую и рыночную эпоху
(оценка по семибалльной шкале)
Наименование Советская эпоха Рыночная эпоха
Богатые родители 4,57 6,89
Родственники-руководители 5,31 6,59
Хорошее образование 6,22 5,33
Полезные связи 5,76 6,71
Трудолюбие 6,10 5,13
Упорство, настойчивость 6,05 5,84
Умение рисковать 4,55 6,15
Претензии, амбиции 5,25 5,44
Природный ум 6,20 5,56
Проживание в столице 3,59 4,60
Национальность 2,66 3,75
Умение нравиться людям 5,23 5,77
Политические взгляды 5,67 3,51
Честность 5,44 3,43
Законопослушание 4,54 3,53
Независимый характер 4,44 4,61
Удача 5,67 6,17
Безжалостный практицизм и демонстративный цинизм многих представителей новой генерации россиян переводят вопрос о формировании у нас этики предпринимательства, подобной западной протестантской или русской старообрядческой, в чисто теоретическую плоскость. Какого набора социокультурных и моральных ценностей следует ожидать от «постприватизационного» поколения, когда его наиболее активная в предпринимательстве и карьер-но ориентированная в управлении часть составят основу будущего правящего класса? Поэтому достаточно популярный в среде аналитиков тезис о детях тех, кто, по самокритичному выражению Е. Гайдара, успели «"распихать" общественную собственность по своим карманам», как о создателях цивилизованного рынка выглядит очередной романтической утопией. Ситуация осложняется и тем, что доля промышленного сектора в народно-хозяйственном
балансе за последние 15 лет резко понизилась. Сложившийся сегодня в России предпринимательский корпус ориентирован преимущественно на финансовые, торговые и посреднические услуги, где не нужны усилия по организации производства, а прибыль можно получить значительно быстрее. В этой сфере экономики для успешного бизнеса требуется прежде всего умение находить контакт с огромным числом чиновников как федеральных, так и местных органов власти, что требует от бизнесмена набора соответствующих качеств. Что же касается сферы производства, особенно высокотехнологического, то помимо значительных по сравнению с торговлей и услугами капиталовложений с длительным сроком окупаемости, от предпринимателя требуются такие качества, как специальное образование, высокий интеллектуальный уровень, профессионализм, умение организовать производство, ответственность, широкий кругозор, способность к инновациям, общая культура.
Нынешняя государственная политика, направленная на превращение России в великую энергетическую державу (удачно найденный эвфемизм энергетического придатка развитых стран Запада и Востока), еще больше сужает перспективы постиндустриального развития. Действительно, зачем нужны усилия по созданию и развитию производства, его модернизации, когда все, что необходимо, можно купить на внешнем рынке за деньги, полученные от продажи углеводородов и сырья? Примитивизация экономики - еще один барьер по формированию современных промышленников и предпринимателей, составляющих в развитых странах существенную часть среднего класса. Впрочем, чтобы не впадать окончательно в пессимизм, хотелось бы в заключение подчеркнуть: исторический опыт показывает, что для возникновения зрелого гражданского общества с соответствующей социальной структурой необходим временной период, включающий жизнь не одного, а двух или более поколений. Разумеется, и в нашей стране, несмотря на перечисленные выше сложности, будет построено подобное общество и обязательно появится его социальная основа - средний класс. Современная Россия уже не сможет снова оказаться вне общемировых процессов: в условиях глобализации путь назад к изоляционной модели практически исключен.
«Общественные науки и современность», М., 2008 г., № 1, с. 37-49.
