CC BY
78
Раздел III. Революции в науке и технологии
УДК 1:001;001.8
СРАВНЕНИЕ РЕВОЛЮЦИЙ СОЦИАЛЬНЫХ И НАУЧНЫХ, ВЕДУЩЕЕ К ПЕРЕСМОТРУ ТРАДИЦИОННОГО ОБРАЗА НАУКИ
С.М. Антаков, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия), e-mail: sergey@antakov.ru.
Аннотация. Некоторые отечественные философы находили аналогию между теориями научных революций Т. Куна и социальных революций К. Маркса. Эту аналогию можно довести до тождества, если пересмотреть традиционный образ науки, исходя из гегельянско-марксистского синтеза.
Ключевые слова: категории материи и формы, Т. Кун, К. Маркс, научная революция, социальная революция.
COMPARISON OF SOCIAL AND SCIENTIFIC REVOLUTIONS WHICH LEADS TO THE RECONSIDERATION OF A TRADITIONAL IMAGE OF SCIENCE
Abstract. Some Russian philosophers found an analogy between the Thomas Kuhn's theory of scientific revolutions and Marx's theory of social revolutions. We can bring this analogy to the identity if we reconsider the traditional image of science based on the Hegelian-Marxist synthesis.
Keywords: form and matter categories, T. Kuhn, K. Marx, scientific revolution, social revolution.
Любая признанная историками социальная революция характеризуется многими феноменальными аспектами, среди которых - политический (нелегитимная смена субъекта власти) и экономический (возможно, смена основного экономического уклада). С феноменологической точки зрения, революция неотличима от контрреволюции. Для различения требуется принять спекулятивный смысл социальной революции, который можно назвать её ноуменальным, или историософским, аспектом. Не всякая революция позволяет усмотреть его.
Маркс описывает историософский аспект социальной революции с помощью двойственных категорий материи и формы. В отличие от древнего (пифагорейского и перипатетического) понимания материи как косного страдательного начала, у Маркса она осмыслена как активная сила, развитие которой приводит к ломке старой (всегда консервативной) формы и установлению новой формы, адекватной содержанию (т.е. материи). Это событие, описанное столь абстрактным языком, и называется Марксом революцией. Под формой в данном контексте он понимает систему «производственных отношений», т.е. отношения господства-подчинения, а под материей - «производительные силы», наиболее активным моментом которых является субъект-производитель, в том числе, класс пролетариев. Противоречивое единство производительных сил и производственных отношений называется способом производства. Он и является подлинным субъектом истории и революции.
По Марксу, революция становится необходимой, когда противоречие между материей (уровнем развития производительных сил) и формой (производственными отношениями) достигает предельной степени остроты. Тогда, при наличии прочих (выраженных более конкретно) условий, и происходит революционная ломка старой формы. Новая форма возникает в результате творчества тех же производительных сил [1].
Можно ли перенести марксистский теоретико-революционный язык на науку? Наличие «научных революций» в истории не вызывает сомнений у историков и философов науки. Примем во внимание то, что часто остаётся в забвении у исследователей, работающих в указанной области: наука - это не только научное знание и научная деятельность (производство научного знания), но и - что важнее всего - сам деятель, субъект научной деятельности. Это также и субъект истории, пусть частичный, но едва ли не важнейший, если учесть то великое значение для современного мира, которое до сих пор сохраняется наукой. Научный субъект обеспечивает тот вид общественного прогресса, который наиболее явен, в отличие от менее заметного или дискуссионного морального и социального прогресса. Таков прогресс научных знаний и техники, развитие которой всё более определяется развитием фундаментальных знаний и следующих за ними прикладных исследований.
На первый взгляд кажется, что марксистская теория революции вполне приложима к так понимаемой науке: будучи социальным институтом (т.е. субъектом, редуцированным к вещи, опредмеченным), наука пронизана отношениями господства и подчинения (на что, однако, многие исследователи закрывают глаза). Тем не менее, известная нам феноменология истории науки не позволяет увидеть в научных революциях процесс ломки господствующих научных институций как устаревших и их замену новыми, якобы прогрессивными.
Это подтверждается рассмотрением даже Великой научной революции ХМ-ХУП веков в Западной Европе, важнейшим и общепризнанным следствием которой была «инсти-туциализация науки» (её превращение именно в «социальный институт»). Если подойти к этому процессу непредубеждённо, то надо заметить, что «институциализация науки» сама
/— /— V V ЧУ I V
по себе не была революционной ломкой старой формы организации науки, при которой порядка ста учёных в каждом поколении лично знали друг друга и состояли в переписке, обмениваясь результатами научных исследований. В условиях экспоненциально начавшегося в указанное время роста численности «научных работников» эта форма оказалась недостаточной и была дополнена спонсируемыми государством или богатыми меценатами (те и другие - заинтересованная в науке, но вне науки стоящая сила) формальными организациями вроде национальных академий наук и лабораторий. Личная переписка стала неэффективной и была вытеснена на периферию журнальными публикациями.
Революционность «институциализации науки» можно видеть в том, что наука превратилась в профессию (т.е. в оплачиваемую деятельность), иными словами, была подчинена интересам политиков и капиталистов, стала для них средством достижения вненаучных (практических) целей. До того наука была подчинена Церкви. Ослабление последней в результате раскола (Реформации) вместе с развитием капиталистического уклада привело к освобождению науки от Церкви и её закабалению светским Государством и Капиталом.
Сказанное не позволяет просто перенести марксистскую революционную методологию на науку, понимаемую как относительно автономную институцию. Не означает ли это косвенного признания малой значимости науки как исторического субъекта и существенного отличия научной революции от социальной революции?
Рассмотрим это существенное отличие. Как уже было сказано, сущность социальной революции в марксизме - смена формы, понимаемой как система отношений господства-подчинения внутри исторического субъекта. Сущность научной революции обычно рассматривается на другом, эпистемологическом, уровне науки - науки как знании, и усматривается в революции идей, включая методы. Так, «институциализация» (профессионализация) науки стала возможной благодаря изобретению (Декартом, Ферма и продолжателями их дела, создавшими математический анализ) универсального математического метода, позволившего методически и подчас рутинным образом решать научные задачи широкого класса. Миллионы «научных работников» смогли решать задачи, которые в старые времена доинституциональной науки были по силам лишь сотне гениев.
Первая историко-научная теория научных революций была создана Томасом Куном на рубеже 1950-1960-х годов. Уже в 1975 г. его основная книга «Структура научных революций» была издана в русском переводе, многократно переиздавалась и оказала заметное влияние на отечественную философию науки, развивавшуюся в СССР, чаще всего без указания на источник. Критики теории Куна из числа советских марксистов отмечали аналогию этой теории с марксистской теорией социальных революций. Следующая цитата даёт представление об этом.
«Согласно точке зрения Куна, развитие науки идет не путём плавного наращивания новых знаний на старые, а через периодическую коренную трансформацию и смену ведущих представлений, то есть через периодически происходящие научные революции. Сама по себе эта идея не нова. Она была глубоко разработана К. Марксом и Ф. Энгельсом, блестяще и убедительно раскрыта на примере революции в физике начала XX века в книге В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и развивается многими историками науки» [2, с. 279]. Но эта характерная цитата показывает также недостаток представляемой в
\У ЧУ I /■ V V V гч
ней аналогии между теорией Куна и марксистской теорией социальных революций. Он заключается в том, что постпозитивистское рассмотрение (Т. Кун и др.) ограничивается так называемой научной парадигмой и, прежде всего, эпистемическим уровнем науки-субъекта. Социальный аспект парадигмы тоже рассматривается, однако в очень узком срезе научно-идейных влияний и информационных взаимодействий в «научном сообществе». Марксистский же анализ видит сущность революций в изменении характера властного отношения внутри исторического субъекта. Это существенное различие неопозитивистского и марксистского подходов как будто не замечается авторами приведённой цитаты, в чём они далеко не одиноки.
Обобщив теорию Куна, её легко можно перевести на диалектический язык, пользуясь категориями материи и формы. В роли материи при этом выступает научный опыт, имеющий тот же активный характер, что и «производительные силы» у Маркса. Формой в этой аналогии оказывается теория. Развитие опыта рано или поздно приводит к его противоречию со старой теорией, в результате чего последняя отрицается и заменяется новой, уже адекватной опыту. Эта аналогия, однако, не является полной, что не позволяет прямо применить теорию Маркса к научным революциям. В частности, согласно Куну, всякая научная революция непредсказуема, а переход от старой формы («парадигмы», как называет её Кун) к новой алогичен. В этом смысле концепция Куна оказывается более слабой, непол-
ЧУ ЧУ / ЧУ \ V V
ной «теорией» (не теорией в строгом смысле слова) по сравнению с марксистской теорией осмысленной на всём своём протяжении, целенаправленной истории, подчиняющейся известной логике - не формальной, но особой, диалектической. Под непредсказуемостью
здесь имеется в виду невозможность предсказания не даты революции, но новой формы (парадигмы у Куна). Марксу же основные черты последней, коммунистической, формы были известны до соответствующей («социалистической») революции.
Несомненными научными революциями были три вехи в её истории: зарождение практической науки в конце неолита, теоретизация научного знания в Древней Греции, которую можно считать завершившейся в IV веке до н.э., и институциализация науки (в указанном выше смысле), начавшаяся в XVI-XVII веках. Все эти события были тесно связаны с политическими процессами в обществе (более того, все они имели внешние объясняющие их социально-экономические причины), тем не менее, было бы натяжкой представлять научную революцию как имеющую политический аспект, связанный с нелегитимным переходом власти внутри науки как социального института. Это и означает, что аналогия научной и социальной (в её марксистском понимании) революций не является полной. Иными словами, социальная революция в теории Маркса не может служить теоретическим образом научной революции, если наука понимается общепринятым образом - как опредме-ченный, редуцированный и к тому же частичный (периферийный, неподлинный) исторический субъект науки, называемый «наукой как социальным институтом».
Признание адекватности марксистской историософской концепции, в частности, в отношении науки, побуждает вспомнить о гегельянских истоках марксизма и признать науку в роли научного разума, выразителя всеобъемлющего Разума, развивающегося Духа или смысла истории. Что, разумеется, порождает принципиальные вопросы, связанные с противоречиями между гегельянским идеализмом и марксистским материализмом. Однако не менее кричащие, на первый взгляд, противоречия между Гегелем и Кантом были значительно подвинуты к решению некоторыми неокантианцами и неогегельянцами.
Литература:
1. Маркс К. Предисловие «К критике политической экономии» // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. Т. 13. С. 5-9.
2. Микулинский С.Р., Маркова Л.А. Чем интересна книга Т. Куна «Структура научных революций» // Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1977. С. 274-292.
References:
1. Marks K. Predislovie «К kritike politicheskoj jekonomii» // Marks K., Jengel's F. Sobranie sochinenij. T. 13. S. 5-9.
2. Mikulinskij S.R., Markova L.A. Chem interesna kniga T. Kuna «Struktura nauchnyh
revoljucij» // Kun T. Struktura nauchnyh revoljucij / Per. s angl. M.: Progress, 1977. S. 274-292.
— • —
Сведения об авторе
Сергей Мирославович Антаков, кандидат философских наук, доцент кафедры философии, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия).
— • —
