CC BY
16В.И. Бакштановский, Ю.В. Согомонов СПРАВЕДЛИВОСТЬ И СВОБОДА: ЭТИКО-ПРИКЛАДНАЯ ПРОБЛЕМАТИЗАЦИЯ ТЕМЫ
Мотивы актуализации темы
«Солнце розлито поровну. / Вернее, по справедливости. / Вернее, по стольку розлито, / Кто сколько способен взять: / В травинку и прутик - поменьше, / В большое дерево - больше. / В огромное дерево - много. / В одного человека поменьше, / В другого гораздо больше. / А в некоторых - очень много...»
Как все было просто: включили в известный с 70-х годов ХХ века тюменский «Практикум по этике» задачу под номером 2551, содержащую отрывок из стихотворения В. Солоухина, задали вопросы студенту: «Как справедливо "разливать солнце": поровну? кто сколько способен взять?» и поставили оценку в соответствии с (не)правильно выбранным ответом. (Впрочем, в Практикуме была и задача № 250, в которой приводилось шесть концепций справедливости и предлагалась дать анализ каждой из них.)
Это было время, когда главным для авторов этического «задачника» была практическая ориентация этического знания, стремление сформировать у студента элементы культуры этического мышления с помощью активных методов обучения. Тогда еще не пришло время попыток интерпретировать метафору «этика - практическая философия», выводя ее за пределы этического просвещения и нравственного воспитания (да и слишком много сил уходило на преодоление жесткой критики авторов «задачника по этике» за саму идею модернизации этического образования).
1 Практикум по этике. Учебное пособие для студента / Под ред. В.И. Бакштановского. Тюмень, 1973. С.91.
Еще не сформировалось стремление выделить в этой метафоре традиционные образы и современные подходы, которые в дальнейшем будут идентифицированы нами как прикладная этика.
И конечно, в ситуации «развивающегося социализма» не было мысли проблематизировать соотношение ценности справедливости и ценности свободы.
КАКИЕ мотивы привели нас сегодня к актуализации вечной этической темы, в том числе - к этико-прикладной проблематизации соотношения справедливости и свободы (имея в виду прикладную этику в обеих ее ипостасях: как специфический вид теоретизирующего этического знания и как нормативно-ценностную подсистему общества2)?
Мы давно уже утверждаем, что перспективное направление этико-прикладных исследований и разработок - этика гражданского общества3, особенно - становящегося гражданского общества в России4. В последние годы мы начали разрабатывать словарь базовых ценностей гражданского общества5, полагая самой насущной ценность свободы. Соответственно, мы концентрировали внимание и на близкой свободе ценности успеха, тем более, что обе они, на наш взгляд, культивировались в отечественной этике и в практике нравственной жизни совсем недостаточно. Но могли ли мы бесконечно долго откладывать внимание к такой ценности, как справедливость? Тем более в условиях
2 См. об этом нашу статью «Еще раз об идентификации прикладной этики: что - к чему - каким образом?» в рубрике «Словарь прикладной этики» в этом же выпуске журнала «Ведомости».
3 Будь лицом: ценности гражданского общества / Под ред. В.И. Бакштановского, Ю.В. Согомонова, В.А. Чурилова. В 2-х томах. Томск: Изд-во ТГУ, 1993.
4 «Будь лицом!». Рабочие тетради Гражданского форума / Под ред. В.И. Бакштановского. Тюмень: Центр прикладной этики: XXI век, 2004.
5 См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: этика публичных арен. Тюмень: НИИ прикладной этики ТюмГНГУ, 2004.
обостряющейся конкуренции разных концепций гражданского общества и его этики, в основе которых лежат конфлик-
6 г-,
тующие идеологические модели6. В ситуации, когда, как это часто бывало в истории России, маятник политической, социальной, моральной актуализации качнулся именно в сторону такой ценности, как «справедливость», прежде всего речь идет о социальной справедливости, причем жестко противопоставляемой ценности свободы, ориентации на успех и т.п.
На наш взгляд, ответ на «вызов» от имени ценности справедливости к такой ценности, как свобода, анализ их отношения в процессе выбора мировоззренческих ориентиров и в практике принятия решений в конкретных ситуациях морального выбора - одна из актуальных проблем прикладной этики, обращенной к нормативно-ценностной системе гражданского общества и ее подсистемам. Разумеется, соотношение свободы и справедливости - одна из актуальных проблем теоретического исследования фундаментального свойства, опирающегося на достижения истории этической мысли и ставшие классическими современные работы, говорящего от имени универсальной морали. Но одновременно и одна из актуальных проблем этико-прикладных исследований, когда речь идет о фундаментальных ценностях справедливости и свободы, приложенных, с одной стороны, к политике, социальной проблематике, экономике и т.п., с другой - к практике морального выбора в конкретных ситуациях, в которых принятие решения связано с соотнесением ценностей свободы и справедливости.
Во втором случае мы имеем дело прежде всего с феноменом конкретизации морали - существенным признаком прикладной этики, например, применительно к проблеме социальной справедливости. А своеобразным «тестом»
6 См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: новая этика. Тюмень: НИИ прикладной этики ТюмГНГУ, 2003.
соотношения ценностей свободы и справедливости в этом случае является идея успеха, в том числе «правила игры» в сосуществовании «достижителей» и «неудачников», преуспевших и «отставших», которые «не вписались в новую реальность». Кроме того, в этом случае встают такие задачи приложения этики к практике, как (а) поиск мировоззренческих и практических конвенций, (б) проектирование способов и процедур согласования конфликтующих в реальной общественной ситуации идеалов и ценностей, (в) разработка ориентиров принятия решения в конкретных ситуациях морального выбора.
Всестороннее представление об этико-прикладных аспектах проблемы соотношения свободы и справедливости еще предстоит сформировать. Попытаемся сделать в этом направлении некоторые шаги.
Актуальные интерпретации темы в общественном дискурсе
Один из таких шагов - анализ актуального общественного дискурса о соотношении свободы и справедливости, выявление диапазона интерпретаций соотношения этих ценностей, в том числе подходов, акцентирующих их конфликт или, наоборот, стремящихся показать потенциал их взаимной поддержки. В том числе дискурса, ведущегося на языке публицистики и по поводу разных граней темы «Свобода и справедливость», чаще всего - политической, социальной, моральной.
Мы обратились к некоторым текстам Интернета, обнаруживающимся в поисковой системе «Google» под рубрикой «Свобода и справедливость», и сосредоточили краткий обзор на весьма субъективной «выборке»: ее критерием явились «говорящие» заголовки и характерные тезисы, в том числе метафорического характера.
Достаточно элементарный анализ этих текстов показал, что соотношение ценностей свободы и справедливости, чаще всего конкретизируемых как политическая и эко-
номическая свобода, с одной стороны, и социальная справедливость - с другой (во всяком случае, так выбирала тексты поисковая система «Google»), представлено в следующих сочетаниях.
Проблематизация с вопросительной интонацией: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань?»
Именно таким вопрошанием озаглавил свою заметку рецензент Курьянов, представляющий в «Книжной витрине» брошюру В.А. Найшуля «Революция и справедливость». Характеризуя первую часть книги, содержащую текст лекции Найшуля на тему «Революция. Часть первая. Свобода», рецензент выделяет вывод автора о том, что в итоге реформ Ельцина, наряду с огромным достижением - «в Россию пришла Свобода», годы этих реформ показали, что «миллионы людей могут оказаться глубоко несчастными в собственной свободной стране. Для счастья многим из них не хватало такой ценности, как справедливость. Более того, отсутствие справедливости поставило свободу под угрозу».
Характеризуя вторую лекцию В. Найшуля на тему «Революция. Часть вторая. Справедливость», рецензент подчеркивает, что она «посвящена тому, можно ли (и если можно, то как) совместить в современной России свободу и справедливость». Трудность такого совмещения Курьянов иллюстрирует цитатой из Бродского: «Равенство, брат, исключает братство. В этом следует разобраться».
И все же в рецензии подчеркивается: автор книги В. Найшуль «уверен, что формулу разумного сочетания свободы и справедливости в России найти можно. Он даже предлагает свои рецепты нахождения искомого синтеза. Рецепты не бесспорные, но аргументированные и заслуживающие внимания» (www.opt-kniga.ru/kv/review.asp?book= 2260).
Свобода и справедливость - ценности практически несовместные; приоритет справедливости и его риск
Другой интернетовский материал: отклик на вводную статью М. Леонтьева к сборнику «Внутренний враг». Снача-
ла дается цитата из М. Леонтьева, который, ссылаясь на книгу того же В.А. Найшуля, пишет: «Как заметил Виталий Найшуль, если лозунгом первой революции (начало девяностых) была свобода, лозунгом предстоящей второй революции станет справедливость. Можно добавить, что в процессе реализации первого лозунга сложился острейший дефицит справедливости. Если мы действительно не хотим пропустить страну через еще одну социальную революцию, необходимо найти способ удовлетворить эту базовую для русского, российского сознания потребность. Неудовлетворенный спрос на справедливость и радикальные способы его удовлетворения систематически приводили Россию к катастрофе».
Комментарий автора отклика в Сети: «Симпатично звучит, но хочется спросить у автора: а сколькими степенями свободы придется России пожертвовать ради удовлетворения "базовой потребности" нашего общества? Ведь "справедливость" никак не разделишь в традиционном сознании с "равенством": вот вам крестьянская община, время от времени передел земли (в наше время - собственности), площадь считают "по едокам", и никого не волнует, что "кулак", щедро унавозив и выхолив свой надел, должен во благо времени отдать его лентяю и пьянице, а взамен получить почти что целину, где тот же лентяй и пьяница не очень-то ковырялся. Справедливость торжествует, но и глупость тоже» (subscribe.ru/archive/russ.-
ро1Шс8/200512У22230025.Мт1).
Свобода самопротиворечива и требует ограничений более высокой ценностью - справедливостью
Предприниматель А. Лебедев пишет на своем сайте (www.lebed.com/2003/art3534.htm), что «свобода в некоторых случаях является самопротиворечивой абстракцией, которую невозможно последовательно осуществить на практике. Свобода одних часто оказывается попранием свободы других. Вы хотите больше свободы? Извините, они тоже хотят, вы это учли? Вы и для них хотите больше свободы?
Увы, не получается, придется потерпеть. И им, и вам. Даже в отсутствии явных личностных конфликтов осуществление многих наших прав на свободу уменьшает свободу других...
Таким образом, свобода - не только не безусловное благо, но и, в ряде случаев, немалое зло, в том числе и для тех, кто этой свободой "наслаждается". Не убеждает пример с автомобилизацией? Возьмите тогда ковбойские нравы Дикого Запада США XIX века или дуэльные обычаи Франции феодальной эпохи. Как тогда было? Я свободен вас оскорбить, а вы свободны защитить свою честь, пытаясь проткнуть меня шпагой, а я свободен защищать свою жизнь обороняясь. Либералы говорят: "Вот и хорошо, никто друг друга не оскорблял, зная, что может получить пулю между глаз". И тут они очень кривят душой: еще как оскорбляли, но только те, кто очень хорошо стрелял или фехтовал. При такого сорта свободе преимущество получают сильные против слабых, что кажется несправедливым, поскольку слабых больше чем сильных. И это верно не только для частного примера свободы владеть оружием: во многих аспектах жизни свобода обеспечивает диктат сильных над слабыми, где под силой надо понимать не только физическую силу, но и умственную, и хитрость, и безжалостность, и подлость.
От свободы владеть оружием и пускать его в ход по своему усмотрению люди постепенно отказались, потому что поняли: есть еще одна вещь, не менее важная, чем свобода убивать и умирать, - это справедливость. Можно, конечно, и справедливость рассматривать в вышеприведенном либеральном контексте: "Не справедливо, когда один человек ущемляет свободу другого". Но справедливость -это нечто большее. Например, известно, что некоторые стадные животные помогают выжить своим раненым или больным сородичам, например, слоны и дельфины. Здесь действует принцип человечности "помоги" вместо либерального принципа "не навреди"».
Идея свободы продуктивна, идея справедливости - непродуктивна
Автор, подписавший свой текст «Друг детей», в статье «Свобода или справедливость: зарабатывать свое или делить чужое?» (www.sovest.org/papers/DD2.htm) обращается к читателю: «Главное, что тебе следует понять, мой читатель: идея свободы продуктивна (созидательна), идея справедливости - непродуктивна и в конечном счете даже деструктивна, ибо требование перераспределения материальных благ рано или поздно приводит к их кровавому переделу».
Один из аргументов автора: «Следует отметить, что последствия ориентации общественного сознания на те или иные ценностные категории наиболее ясно прослеживаются в кризисных ситуациях. При ориентации на "справедливость" выбор возможных путей решения проблемы существенно сужается как для отдельного человека, так и для общества в целом. В рамках же ценности "свобода" общественный организм способен более гибко реагировать на проблемы, которые ставит перед ним действительность, в первую очередь потому, что свобода направлена на производство, на творческий поиск, на созидание, на приращение, а не на бесконечное распределение и перераспределение кем-то созданных материальных и прочих благ».
В завершение обстоятельного анализа каждой из этих двух ценностей автор задает риторический вопрос: «И каков же пафос всех этих длинных и многоумных рассуждений?» и сам отвечает: «граждане, возлюбите свободу, а рассуждать о справедливости предоставьте политическим демагогам. И вам уже не составит труда вывести их на чистую воду».
Свобода и справедливость - единство противоположностей
Один из авторов «новой философии» - «Философия свободы и справедливости» (см. в интернет-журнале www.purpose.solidarnost.com), - М. Кругов, излагает в статье для «Новой газеты» (2005, 20 января, с. 18) основную идею
своей книги в виде парадоксального принципа «Свобода -это несправедливость, а справедливость - это несвобода». И предупреждает на форуме этой газеты (ОТКРЫТОЛЦ): «Политики начали произносить слова "свобода и справедливость" вместе. ...Хотя раньше эти слова всегда располагались в разных предложениях и в разном контексте: "свобода" - в экономическом, а "справедливость" - в социальном. ... Неважно, наши ли публикации сыграли свою роль, политики ли дозрели до понимания, что эти ценности нужно соединять вместе, пиарщики ли додумались, как по-новому скомбинировать затертые слова, чтобы они вновь "заблестели". Так что скоро все будут за "свободу и справедливость". После чего станет вопрос "а как их реально соединить в жизнедеятельности общества?"».
Авторский ответ на этот вопрос: «Так как общие и частные цели являются целями любого человека, у него не существует выбора: свобода или справедливость. Ему не требуется отказываться от одной ценности в пользу другой - нужно лишь разделить свои цели на общие и частные. И для достижения общих объединиться с другими людьми для основанной на принципе справедливости социальной деятельности. Тогда как для достижения частных целей человеку нужна свобода: самому определять свое предназначение и достигать его собственной индивидуальной деятельностью».
С точки зрения автора, «в деятельности по достижению общих целей нет свободы - здесь просто нет такого понятия. Потому что в социальной сфере достигаются исключительно общие для всех граждан цели существования. И нет выбора: достигать этих целей или нет. Соответственно, нет и свободы. Аналогично в деле достижения частных целей не существует понятия справедливости. В интеллектуальной сфере деятельности люди всегда не равны друг другу по причине неравенства их интеллектуальных возможностей. Из-за этого в своей деятельности они достигают разных результатов. А так как отношения в интеллекту-
альной сфере основываются на возмещении труда по цене, установленной рынком, люди автоматически получают разные по величине результаты. Что и является источником неравенства между ними».
И еще раз о своем парадоксальном выводе: «Так как равенство и неравенство означают прямо противоположные состояния, то прямыми противоположностями друг другу являются свобода и справедливость. Отсюда следует определение главной особенности этих принципов, без ясного понимания которой ими невозможно пользоваться: свобода и справедливость - абсолютные противоположности. Свобода - это несправедливость, а справедливость -это несвобода».
Свобода и справедливость - не антагонисты, но первична ценность свободы
Лаконичная статья колумниста «Газеты» С. Новопруд-ского.
Констатация: «Вместо того чтобы раз и навсегда построить царство свободы, Россия упорно продолжает строить царство справедливости. Поэтому в России нет ни того, ни другого».
Задача: «В России свобода наконец должна победить справедливость, а не примириться с ней».
Аргумент: «Желание примирить свободу со справедливостью и есть величайшее заблуждение России, ее умных и ее глупых, ее бедных и ее богатых. Проблема в том, что свобода и справедливость не являются антагонистами, а значит, и не нуждаются в примирении. Более того, чем выше степень свободы в стране, тем больше шансов на максимально возможную в этом мире справедливость» (www.gazeta.ru/ column/novoprudsky/ 344222^^1).
Противоречие между ценностями свободы и справедливости надуманно, обе ценности равнозначимы
В Сети представлена электронная версия статьи Б.Вишневского в газете «Санкт-Петербургские ведомости» (2005, 27 августа).
Констатация автора: «Увы, в нашей стране эти понятия много лет искусственно (и искусно) разводили по разные стороны баррикады. И в советские времена, когда свобода почиталась "идеалистическим пережитком", и в постсоветские, когда нам внушали, что тот, кто за свободу, должен быть против справедливости как "социалистического" принципа».
Позиция: «нет никаких оснований считать, что понятие "свобода" является отличительным признаком только "правой" идеологии, а понятие "справедливость" - только "левой". Между этими понятиями нет никакого противоречия, и бессмысленно противопоставлять их друг другу. И то и другое - базовые ценности, признаваемые в любом нормальном обществе. В несвободном обществе не бывает подлинной справедливости, в несправедливом обществе не бывает подлинной свободы».
И те и другие за свободу и за справедливость, но разная у них свобода и справедливость разная
Автор статьи в сетевом аналитическом журнале <Ю1о-balRus», Ю. Амосов, утверждает: «Принято считать, что левые за справедливость, а правые за свободу. Это совершенно не так. И те и другие за свободу и за справедливость, но разная у левых и правых свобода и справедливость разная».
Каковы аргументы в защиту этого тезиса?
«Для левых справедливость в равенстве имущества, для правых - в равенстве возможностей. Левые рисуют себе справедливость как праздник неограниченного потребления, правые видят торжество справедливости как возможность для труда и созидания. Левая справедливость - это неравенство, возможность отнять у другого и взять себе. Правая справедливость - в равенстве всех, кто честно трудится.
Для левых свобода - это свобода от чего-то, точнее, от любых ограничений: что хочу, то и ворочу. Нормы, правила, обычаи, мораль и честь - все это препятствия для свободы левых, и анархия в их сознании смыкается с концлагерем, ведь и то и другое - поля высшего беззакония. Свобода левых - свобода угнетать и грабить других. Правые не мыслят себе свободы без цели, их свобода всегда для чего-то: трудиться, творить, быть собой, достойно жить и умирать. Их закон написан прежде книг в сердцах и умах, им не убежать от него, ведь долг и ответственность - суть и стержень их жизни. Их свобода - это свободный труд на свободной земле.
Левые ищут свободы, чтобы стать свиньями, правые -чтобы стать людьми. Эти два вида свободы - ортогональны, они лежат в разных плоскостях. Поэтому левым и правым не о чем друг с другом разговаривать. Труженик и голодранец - разные биологические виды. Голодранец задается и кичится богатством, а труженик скромен. Голодранец винит в своих несчастьях всех, кроме себя, других, труженик - только себя. Голодранец завидует и алчет, труженик стремится работать и зарабатывать»
(www.globalrus.ru/opinions/ 779946/).
МЫ ПРЕДСТАВИЛИ лишь маленький фрагмент мозаики публичного дискурса, который, конечно, не может заменить обстоятельного обзора - и не менее обстоятельного анализа.
Тем не менее некоторые уроки из опыта конкретизации ценностей свободы и справедливости (в сегодняшнем социально-политическом контексте) - каким этот опыт предстал в материалах Сети - можно извлечь уже сейчас.
Социокультурная динамика взаимоотношения свободы и справедливости
МНОГООБРАЗИЕ идей, подходов и конкретных оценок, представленных в нашем кратком обзоре, вполне есте-
ственно. Но, как можно заметить, одна из трудностей общественного дискурса заключается в том, что за пределами его слишком часто остается социокультурная динамика ценностей, изменение их содержания и способов согласования с иными ценностями.
Можно ли забыть, что понятие «справедливость» имеет долгую историю? Возникло оно и получило импульсы к развитию в оценочной деятельности, на которой строилась еще донормативная, по преимуществу, регуляция и ориентация поведения в малоподвижных аграрных, традиционных социумах, в жизненном процессе разнопорядковых монолитных и локальных общин Древнего мира и Средневековья.
Понятие «справедливость» широко использовалось в качестве оценочного шаблона при описании событий, фактов жизнедеятельности людей в микросообществах, которые возникали (и продолжают возникать) в малых, относительно замкнутых культурных средах, «жизненных мирах» людей (современные социологи, например, А. Шюц и др., предпочитают использовать именно это, близкое по значению, выражение). Такого рода шаблон применялся (и применяется) как в случаях нарушений элементарных правил очередности доступа к каким-либо благам (исследователи говорят даже о существовании феномена спонтанно формирующихся правил «этики очереди») или при исполнении тех или иных обязанностей общежития в микрогруппах, так и в поле обширного класса товарно-денежных обязательств, и т.д. Суть данного оценочного шаблона заключается в лаконичной формуле: соответствие меры деяния и воздаяния за него. Эта формула, понятно, усложняется и дифференцируется в зависимости от степени развитости социумов, групповых и персонифицированных отношений в них со всеми присущими им противоречиями.
Прилагательное «социальная» меняет аналитику понятия «справедливость»: объектом этой аналитики оказываются процессы и структуры «Большого общества», с его
идеологическими гранд-нарративами, типа классического и современного либерализма, консерватизма, социализма, национализма. В центр внимания попадает проблематика справедливости в макрогруппах, в широких общественно значимых движениях, в соответствующих практиках. В радикально переформированных полях социальных отношений ценность справедливости, конкретизированная в понятии «социальная справедливость», становится мощным стимулятором социального действия, образуя и коллективно-бессознательные представления. Вырываясь из теснин локализма на стратегические просторы «Большого общества», понятие справедливости меняет как свои функции, так и способы сцепления с другими оценочными понятиями (достоинство, вина, наказание, прощение, ответственность и т.п.).
Очевидно, что в изменившейся исторической ситуации востребованными оказались иные подходы к пониманию справедливости. Наиболее продуктивный ответ на данную потребность, как нам кажется, был дан автором фундаментального исследования теории справедливости Джоном Ролзом, предложившим универсалистскую формулу, которая определяет справедливость в качестве главной добродетели социальных институтов (точно так же, как истина - первая добродетель в системах мысли)7.
Ролз конструирует два базовых принципа отстаиваемой им формулы справедливости: во-первых, его формула исходит из общедемократической идеи равенства прав каждого человека в отношении основных свобод; во-вторых, неизбежные социальные и экономические неравенства, обусловленные товарно-денежным способом производства, рыночными отношениями, продуцирующими неравенство результатов, должны быть построены таким образом, чтобы принести максимальную выгоду наименее преуспевающей
7 См.: Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Новосибирский госуниверситет, 1995. С.19.
части населения. При этом доступ к должностям и положениям, т.е. к властным полномочиям и статусным позициям, должен быть открытым для всех в условиях честного равенства возможностей (введение в дискурс прилагательного «честный» подключает этическую составляющую).
Процитируем Дж. Ролза: «Я утверждаю, что лица в исходном положении выберут два весьма различных принципа: первый требует равенства в приписывании основных прав и обязанностей, а второй утверждает, что социальное и экономическое неравенство, например, в богатстве и власти, справедливо, если только оно приводит к компенсирующим преимуществам для каждого человека и, в частности, для менее преуспевающих членов общества». Вместе с тем, не без основания отмечает теоретик, кажется, что трудности для некоторых лиц компенсируются большим процветанием общества в целом. Это может быть и рационально, но не справедливо. И далее смягчает это заключение, утверждая, что «нет никакой несправедливости в больших преимуществах, заработанными немногими, при условии, что менее удачливые тем самым улучшают свое положение» за счет различных форм редистрибуций8.
Очевидно, что формула Дж. Ролза, охватывающая экономику, политику, сферы властных и гражданских отношений, является идеализованной картиной, моделью либерально-демократической цивилизации. Впрочем, формула оказалась плодотворной, так как дала возможность автору конкретизировать указанные отношения в последовательной и непротиворечивой форме, используя при этом потенциал этических приложений (отраслевых и надотраслевых) к современному обществу. Это создает предпосылки рас-
8 Там же. С.28.
См. также: Гусейнов А.А. Справедливость // Этика. Энциклопедический словарь. М.: Гардарики, 2001. С.457-460; Прокофьев А.В. Справедливость социальная; Там же. С. 460-463; Шевченко А.А. Справедливость и рациональность: философский анализ. Новосибирск: Наука, 2004.
сматривать связку «свобода и справедливость» под новым углом зрения.
Дело в том, что в народном сознании стационарных цивилизаций представления о социальной справедливости сопрягались (и все еще кое-где продолжают сопрягаться) не со свободой и ее воплощением в моральных ценностях, пребывающих в таких цивилизациях лишь в эмбриональном состоянии, а с системами тех или иных давно укоренившихся обычаев, обладающих неоспариваемой силой сословных и местных традиций (здесь справедливо то, что принято и освящено непререкаемым авторитетом и опытом предшествующих поколений, - так называемая «диктатура предков»). Представление о социальной справедливости в этой ситуации лишь косвенным образом имело отношение к свободе выбора и принятию ответственных решений. Все «новое» в подобных цивилизациях должно было апробироваться с помощью закостеневшего «старого», принимая его обличия (любое «новое» оказывалось, по известной поговорке, всего лишь основательно забытым «старым», иного шанса на реализацию у «нового» почти не было). И потому это «новое», естественно, слабо дифференцировалось по индикаторам родов и видов деятельности и даже по статусным позициям носителей императивов справедливости.
Именно поэтому, а отнюдь не случайно, представления о справедливости имели интегративный характер и почти без остатка умещались в уже упомянутой ранее абстрактной формуле соответствия меры деяния с мерой воздаяния на него. И это всякий раз должно было верифицироваться оценивающими субъектами.
В Новое время, в условиях динамичной индустриально-урбанистической цивилизации, неофобия вытесняется на периферию общественной жизни, ее сменяет артикулированная неофолия, которая подстегивается как усиливающейся конкуренцией, так и всевластным механизмом моды. Социолог Н. Люббе отметил феномен бессмысленного «производства новизны» как таковой, характерного
для сверхпотребительски ориентированного общества. Параллельно претерпевают метаморфозы и представления о социальной справедливости.
Ближе к рубежам Нового времени естественный инте-гративизм в понимании справедливости все в большей степени наполнялся конкретикой. Так возникло представление о хозяйственной, лучше сказать - об экономической справедливости. Она носила не столько производственный, сколько распределительный, дистрибутивный характер. Справедливость все еще была не лишена эгалитаристиче-ских устремлений, наклонностей, предыдеологических ценностных предпочтений. Идеологии как таковые (термин «идеология» ввел в обращение А. Дестют де Траси в самом начале XVIII века) возникли несколько позднее с соответствующими системами понятий, с экспрессивно-символическим языком и поведенческой мотивацией.
Параллельно возник вопрос о редистрибутивной, перераспределительной справедливости (с утопическими идеологемами типа «отнять и поделить» в революционном секторе данных идеологий, в реформистском секторе предпочтение отдаются налоговой социальной политике как нерыночному способу реализации принципов такого рода справедливости). При этом нередко утрачивается мера налогового усердия в ущерб принципам эффективности и убережения частной собственности, в свободе бизнеса за счет непомерного усиления этатизма и бюрократических тенденций («диктатура чиновничьего класса»).
Борьба с чрезмерным социальным неравенством и бедностью, присущая всей истории цивилизации, обострилась в Европе примерно с XVI столетия, а в ХХ - достигла своих крайних форм эгалитаристской трактовки социальной справедливости с институализированной практикой кровавого насилия (гражданские войны), в перераспределитель-
ном усердии попирающей нравственность, демократические ценности, иногда даже здравый смысл9.
Бедность - неизбежный спутник товарной цивилизации. В конкурентных отношениях всегда были и будут те, кто оказался в выигрыше, кто добился успеха, и те, кто потерпел неудачу. Но существуют не просто бедность, но и оскорбительные формы бедности. Такие формы присущи, прежде всего, так называемому «дикому капитализму», эпохе первоначального накопления капитала с нерегулируемой государством и общественными организациями эксплуатацией труда, с нечувствительностью раннего либерализма к подобным последствиям конкуренции и недостойны развитой цивилизации с гуманистическими интенциями. Оскорбительные формы бедности вызывают представления о попрании духа социальной справедливости и человеческой свободы. И не только в «придонных» слоях социальной структуры социума, но даже и в «среднеклассовом царстве» (преступность, связанная с переделом собственности, тенденция к депрофессионализации, издержки, связанные с манипулятивным давлением массовой культуры и т.п.)10.
Особенно остро напряжение социальной справедливости в ее отношениях со свободой дает о себе знать в обществах транзитивных, социально ослабленных. Не удивительно, что в силу этих обстоятельств апелляция к социальной справедливости широко используется в лозунгах, программах, брендах и даже в наименованиях политических партий, движений в качестве популистских средств для
9 См. об этических аспектах критики эгалитаризма: Жувенель Б. де. Этика перераспределения. М.: Национальные модели экономики, 1995.
10
См.: Средний класс России. М.: Институт экономических проблем переходного периода, 1998; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Этос среднего класса: нормативная модель и отечественные реалии / Под ред. Г.С. Батыгина. Тюмень: НИИ прикладной этики ТюмГНГУ, 2000.
привлечения людей из различных слоев современного общества.
КАК УЖЕ БЫЛО отмечено выше, в постсоветской России проблема социальной справедливости находит отклик в массовом сознании в значительно большей степени, чем проблема свободы, так как существует большой разрыв между наивысшими доходами трудоспособной части населения и наименьшими доходами беднейших слоев. Это обстоятельство отражается в критически высоком уровне де-цильного коэффициента (соотношение между уровнем доходов 10% наиболее обеспеченной части населения и 10% населения с наименьшими доходами)11. Величина этого коэффициента, как лакмусовая бумага, выразительно свидетельствует об исключительно неудачных результатах первичной приватизации (появление так называемых «голубых фишек», «внезапных миллиардеров», состояния которых нажито чаще всего без соблюдения принципов и правил социальной справедливости, а нередко - путем вопиющего попрания этих принципов и правил, и как следствие - массовое разорение значительной части населения12 и, прежде всего, слабо защищенных слоев). Это говорит об опасных размерах социальных дистанций, чреватых ростом недовольства населения, конфликтоемкости общественных отношений по всему их спектру. В том числе конфлитогенно-сти несправедливости в распределении социальных обязательств, ответственности, властных полномочий, преференций и влияний, налоговых тягот и трудовых повинностей различного рода в тех или иных миноритарных группах
11 Эконометрия разработала и другие инструменты измерения величины разрыва в доходах населения, такие как «кривая Джини», квинтильный коэффициент и т.д.
12 Понятно, что прямолинейная моралистика («в бедности виноваты сами бедные, их леность, нерасторопность») является только дополнительным раздражителем для возбуждения чувства социальной несправедливости, к тому же усугубленная подчас бестактностью, бесчувственностью, черствостью успешных групп.
(профессиональных, национальных, конфессиональных и т.п.).
Попутно подчеркнем факт существования так называемых «исторических несправедливостей» как результата культурного отставания одних социальных групп от других, как итога военных побед и поражений в прошлом, экономических успехов или неудач.
Нельзя не учитывать и того обстоятельства, что идея социальной справедливости даже в ее эгалитаристской версии во многом является корневой для российской мен-тальности, для крестьянской культуры, истоки которой берут начало в общинном образе жизни (не следует отождествлять его с коммуналистским образом жизни современности, которого столь недостает нашей стране), до сих пор не преодоленном, хотя и основательно подорванным модер-низационными процессами.
Развитость социальной политики, ее институтов, идеологий и норм свидетельствует о существовании в той или иной стране, регионе зрелого гражданского общества. Подобный сертификат говорит о наличии в нем базовых свобод - экономической (Россия по этому показателю, к сожалению, занимает одно из последних мест в мировом реестре), политико-правовой, мультикультурной, конфессиональной и иных свобод - и, естественно, свидетельствует о сформированности свободной личности.
ПОПЫТКА связать задачу соотнесения ценностей социальной справедливости и свободы с идеей социокультурной динамики ценностей опирается на определенную интерпретацию природы морального феномена, согласно которой его становление и развитие идет от обычая - к более сложному хабитусу, далее - к народной нравственности, затем - к собственно моральной свободе, как она понимается в наше время, и к моральному творчеству13 (по-
13
См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный феномен: «археология» прикладной этики // Этика образования. Ве-
нятие «моральное творчество», как мы полагаем, непривычно для обыденного сознания, не освоившего исторического видения морали, не готового усмотреть в ней непрерывный процесс и результат создания «нового»).
Моральное творчество можно охарактеризовать по нескольким основаниям.
Во-первых, это стихийное, ненамеренное и потому непредсказуемое, а лишь предугадываемое, эволюционного типа «производство» принципиально новых и, как правило, более высоких способов регуляции и ориентации поведения людей, соответствующих предписаний, оценок, представлений и чувств.
Во-вторых, это идеологическое «производство» новых моральных мировоззрений, которые отчасти систематизируют итоги морального творчества масс.
В-третьих, моральное творчество проявляется в этическом проектировании, в том числе таких документов, как кодексы, и таких инфраструктур, как этические комиссии профессиональных ассоциаций и т.п.
В-четвертых, моральное творчество - это применение уже выработанных моральных предписаний в регулятивно-ориентационной практике, в том числе в практике морального выбора, принятия моральных решений.
При этом между «производством» и «потреблением» морали существует органическая связь, хотя и не всегда явная. Именно здесь протекают процессы переплавки количественных изменений в качественные, происходит коррекция, закрепление и отшлифовка того «нового» в морали, что было рождено индивидуальным сознанием и действием, с последующей ступенчатой трансформацией этого «нового» в объективированные духовные структуры сознания значительных общностей, макрогрупп и социумов в целом.
домости. Вып. 26 / Под ред. В.И. Бакштановского, Н.Н. Карнаухова. Тюмень: НИИ ПЭ, 2005.
Исследования социологического и психологического профиля названных процессов морального творчества находятся в круге интересов прикладной этики.
Для характеристики морального творчества значимо, с нашей точки зрения, осознание рискованности наметившейся тенденции расширения роли понятия «этический стандарт», в том числе и в практике кодифицирования профессиональных этик14. Даже если эта тенденция связывается с идеей конкретизации как важного признака прикладной этики, когда стандарт складывается не стихийно, а проектируется как инструмент приложения нормы к деятельности, с нашей точки зрения, приоритет стоит отдавать «старой, доброй» моральной норме.
Термин «стандарт» не артикулирует духовную глубину, творческие, рефлексивные аспекты человеческой деятельности, практически исключая из практики ситуации выбора. «Стандарт» располагает лишь плоскостным измерением атомарного факта, вырванного из поведенческого контекста, в то время как «норма» конкретизирует смыслы деятельности в каждом отдельном поведенческом акте, в поведенческой молекуле. Норма имеет дело с тенденцией, приближаясь к значительно более широкому понятию «принцип поведения», - предельно обобщенной норме поведенческой активности. Благодаря этой особенности «принцип» включается в широкое поле регулятивности, обладая не только функцией предписания, но и функцией оценки и соответствующих санкций по поводу того или иного атомарного факта. В итоге регулятивной активности предоставляется возможность большей вариабельности, свободы выбора, маневренности - по сравнению с однозначностью пре-скрипции «стандарта». «Стандарту» не под силу отразить общее и различное между нормой и моральным мировоззрением, между целями и средствами.
14
См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Этика профессии: миссия, кодекс, поступок. Тюмень: НИИ ПЭ ТюмГНГУ, 2005.
Возвращаясь непосредственно к теме социокультурной динамики ценностей свободы и справедливости, уместно вспомнить, что восхождение от обычая к морали означает переход от внешнего принуждения к внутреннему волеизъявлению, насыщение регуляции качествами свободного действия, ее превращение в саморегуляцию.
Соответствующие такому переходу понятийные конструкты воплощают двойственную природу морали как сверхсложного объекта познания. В самом деле, по широко принятым представлениям, мораль является апостериорным, служебным инструментом социального порядка, средством укрепления поведенческой дисциплины в социуме. Расшатанность такого порядка приводит к глубокому и всестороннему кризису социальной системы, к ее саморазрушению.
Но, подчеркнем, мораль в то же самое время априорна, т.е. в содержательном отношении она как бы предшествует социальной практике, определяет ее, соотносит эту практику с некими трансисторическими идеалами человека, человеческих отношений, с программами воспитания и самосовершенствования людей.
Подобные идеалы в прошлом и настоящем нередко принимали и принимают ныне религиозные формы самоопределения личности и целых групп. Кажется, что такие идеалы лежат по ту сторону земных забот и запросов людей, как бы парят над ними и зависят только от предшествующих состояний общественного сознания (филиация идей) или преимущественно от них, что является едва ли не главным источником идеалистической интерпретации нравственной жизни. Однако за видимой «бесплотностью» идеалов в многократно снятом виде притаился концентрированный исторический опыт бытия больших общностей людей. Идеалы, в том числе и идеалы социальной справедливости и свободы, соотносятся не с наличной социальностью, не ею инспирируются, а имеют дело с рафинированным, обобщенным опытом человечества.
Обе названные интерпретации морали (априорная и апостериорная) радикально противоречат друг другу. Но вместе с тем они связаны между собой, придают друг другу объемность, жизненную силу: дихотомия преодолевается зрелым сознанием и сама личность как носитель такого сознания становится способной не просто выражать практические интересы социума, но и с позиций идеалов предъявлять социуму новые, более высокие требования духовного, гуманистического, культурного порядка.
Личности нашего времени трудно выдержать бремя свободы со всеми ее самоограничениями, отнюдь не простое, подчас мучительное бремя напряжения дихотомии морального сознания, справиться с ним. Не этим ли объясняется парадоксальная тенденция «бегства от свободы» как одного из высших благ, что в обилии продемонстрировала «Высокая современность»15? И это имеет прямое отношение к динамике представлений о социальной справедливости. Ее истоки столь же дихотомичны и парадоксальны, как и корни морали в целом. Поэтому для понимания соотношения ценностей свободы и справедливости важно представление о том, что мораль - кумулятивный итог ряда линий исторического развития, становления человеческой свободы.
Справедлив ли успех?
Еще одна идея для этико-прикладной проблематиза-ции соотношения ценностей свободы и справедливости -конкретизация их соотношения применительно к этике успеха, т.е. соотнесение атрибутивной для ценности свободы достижительной ориентации, которая обретает нравственную значимость лишь как полноценный акт свободного выбора, - с ценностью справедливости, соотнесение, один из аспектов которого мы отразили в заголовке параграфа.
Уместно, видимо, вспомнить, что успех - одна из наиболее самоочевидных ценностей гражданского общества.
15 См.: Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990.
Амбиция преуспеть атрибутивна для человека такого общества. И само современное общество с достаточным основанием характеризуют именно как достижительное16, что было бы совершенно немыслимо без полного или частичного принятия в нем ценности успеха. Успех оказывается здесь целью и задачей жизни и обретает самостоятельное место в ряду других жизненных ценностей, то есть ценен и сам по себе, независимо от того, что он дает или способен дать человеку, достигшему успеха, независимо от результата, от наград. Успех становится тем, что может быть названо благом благ. «Человек успеха» ориентирован не просто на утилитарные цели, но на вдохновляющие цели экзистенциального свойства, принадлежащие к уровню базовой ценности человеческого существования; цели, вполне способные встать в ряд с такими основными феноменами бытия человека, как труд, игра, любовь, смерть, господство. Поэтому успех не может не быть самоценной мотивацией человеческой деятельности.
Человека гражданского общества вполне можно идентифицировать как «достижительного», как «человека успеха», стремящегося стать «состоявшимся человеком», «успешным профессионалом» и т.п. И сам этот человек идентифицирует себя с такими ориентирами, как «жизненный успех», «деловой успех», «профессиональный успех». При всей сложности различения этих сфер успеха у них не случайно общее существительное. Ценность успеха занимает реальное место в рациональной морали. А этика успеха противостоит одновременно как модели выживания, т.е. отказу от ориентации именно на успех, так и модели агрессивно-циничного успеха, противопоставляющей успех - этике.
Однако высокая самоочевидность места и роли ценности успеха в гражданском обществе все же не абсолютна.
Одной из черт свободы мировоззренческого выбора в
16 См.: МакКлелланд Д. Достижительное общество. Главы из книги // Ведомости. Вып. 14-17. Тюмень: НИИ ПЭ, 1999-2000.
пользу достижительской ориентации, ориентации на успех, является рациональное отношение к венчурному - в моральном смысле - характеру такой ориентации, к моральному риску, связанному с ценностно-акцентированной конфликтностью стремления к успеху, с моральными дилеммами успеха. В этом - одна из причин противоречивого отношения к идее успеха: от ее превознесения до проклятий по адресу «Ее Сучьего Величества Успеха».
С одной стороны - процесс широкого освоения темы успеха (жизненного, делового, профессионального), развернутый современным гуманитарным знанием в теоретических и прикладных исследованиях17, посредством попу-
17
См.: Апология успеха: Профессионализм как идеология российской модернизации. Тюмень, 1994; Бакштановский В.И., Сого-монов Ю.В., Чурилов В.А. Этика успеха. Введение в доктрину. Спецкурс. Тюмень-Москва, 1996; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В., Чурилов В.А. Российская идея успеха: введение в гуманитарную экспертизу // Этика успеха. Вып.10, специальный. Тюмень-Москва, 1997; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В., Чурилов В.А. Этика политического успеха. Тюмень-Москва, 1997; МакКлелланд Д. Достижительное общество. Главы из книги // Ведомости. Вып. 14-17. Тюмень: НИИ ПЭ, 1999-2000; Мангейм К. Очерки социологии знания: Проблема поколений - состязательность - экономические амбиции. М.: ИНИОН, 2000; Перминова С.В. Перспективы этики успеха в современной России // Ведомости. Вып. 11. Тюмень: НИИ ПЭ, 1998; Российская идея успеха: экспертиза и консультация // Этика успеха. № 11. Тюмень-Москва, 1997; Согомонов А.Ю. Генеалогия Успеха-и-Неудач // Оправдание морали. Москва-Тюмень, 2000; Тульчинский Г.Л. Разум, воля, успех. О философии поступка. СПб., 1990; Хубер Р. Деньги. Статус. Слава. Фрагменты из книги «Американская идея успеха» // Этика успеха. Вып. 2. Тюмень-Москва, 1994; Хубер Р. Моральные дилеммы успеха. Фрагменты из книги «Американская идея успеха» // Этика успеха. Вып. 3. Тюмень-Москва, 1994; Этика успеха: Вестник исследователей, консультантов и ЛПР / Под ред. В.И. Бакштановского, В.А. Чурилова. Вып.1-11. Тюмень-Москва, 1994-1997; Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии. М.: ОГИ, 2003, и др.
лярной литературы, учебных семинаров и консультационных практикумов, силами многообразных движений, ориентированных на самосовершенствование личности в ее жизненных исканиях, в деловой карьере, в профессиональном совершенствовании. «Как уцелеть среди акул» и «Жизнь 101», «Преуспевание с радостью» и «Рожденные выигрывать»... В дополнение к книгам Дейла Карнеги все это -феномены в том числе и нашего отечественного духовного обихода.
С другой стороны - прямо оппозиционная тенденция в отношении ценности успеха. Так, в манифесте «О панике», принятом рядом ведущих психоаналитиков, в качестве «ценностей», выдвигаемых современными идеологиями на первый план и обнаруживающих свою «реакционную функцию», отмечена «навязчивая идея успеха и расчета». Резкой критике идея успеха подвергается и в дискуссиях о современном российском обществе.
В этих противоречивых тенденциях времени - один из мотивов культивирования этики успеха. Без этического насыщения ориентации на достижения идея успеха может обернуться утопией или даже намеренной идеализацией «грязной практики», стихии аморализма, провоцированием торжества аморального поведения. Сама практика реализации идеи успеха - в том числе и наша отечественная -дает достаточно оснований для вывода о том, что в современном обществе культ успеха нередко приводит к вытеснению моральных ориентиров и потому вызывает ощущение его нравственной ущербности. Без этической рефлексии трудно смягчить моральный риск ориентации на успех -повышенную опасность для вовлеченного в жизненную и деловую гонки индивида не устоять перед искушением нарушить те или иные моральные запреты, «правила игры» ради скорого достижения успеха (во всех его ипостасях) и тем самым войти в конфликт как с совестью, так и с законом; сложно ограничить практику следования циничному принципу «успеха достоин тот, кто его добился». Поэтому
развитое гражданское общество ориентировано на этическую идентификацию успеха, обязательную моральную рефлексию как самой ориентации на успех, так и путей к успеху.
В процессе такой идентификации важен и вопрос об этической безопасности идеи успеха, об ее самоограничениях. Вопрос, который ориентирует поиск ответов, во-первых, на нравственную критику (и самокритику) рационального жизненного поведения, отношения к жизни как к деловому предприятию, критику с позиций самой этики успеха и с позиций иных этических подсистем. Во-вторых - на критику аморализма, которым слишком часто отягощено стремление к успеху. В-третьих - на определение пределов «внедренческой» активности идеи успеха в жизнь общества, профилактику ее возможных притязаний на монополизм в ситуации выбора ценностей.
В ТАКОМ контексте вполне понятна и наша попытка предложить в качестве испытания этической состоятельности ориентации на успех тест на справедливость успеха, тест, обязательно предполагающий учет социокультурной динамики ценности справедливости.
В традиционных социумах довлела ориентация на прирожденный, а не на обретаемый в результате достижений статус.
Ситуация начинает коренным образом меняться на исходе традиционных социумов и при становлении индустриально-урбанистической цивилизации - в «большом» социуме, в макромире гражданского общества. Как известно, разница между современным обществом и традиционным заключается и в том, что современный человек, в отличие от человека традиционного, ориентирован не на воспроизводство жизни, а на достижение целей, и в том, что современное общество воспроизводит «достижительный» тип поведения, отчасти характерный для некоторых сегментов элиты традиционного общества, в массовом порядке. Мо-
тивация достижения - норма такого общества, ее нарушители этим обществом маргинализируются.
Однако в транзитивных социумах мы нередко сталкиваемся с противоположной нормой - когда «во имя справедливости» нормой считается маргинализация «достижи-телей».
Попытку наметить конфликтогенные «точки контакта» ценности успеха и ценности справедливости, выявить «болевые точки» взаимодействия этих ценностей, начнем с поиска ответа на вопрос о справедливости успеха=удачи. Этот вопрос мы произносим со скептической интонацией, подразумевающей различие между удачей (везением, фортуной, патерналистски отмеренной долей благ при всеобщем распределении и т.д.), с одной стороны, и - с другой -успехом как собственно достижением человека, результатом его намеренности, эффективности действий, принятой на себя персональной ответственности как за успех, так и за неуспех и т.д.
В практике словоупотребления успех иногда не достаточно четко различается от удачи. Казалось бы, вполне приемлем смысл слова «успех», зафиксированный в Толковом словаре В. Даля: «УСПЕВАТЬ, успеть в чем, иметь успех, удачу, достигать желаемого... Успеть куда, поспеть, быть к сроку... Успешное дело, с успехом, удачное. ...Успе-шник - успешный делатель, у кого работа спорится». Но отражено ли здесь различие между успехом и удачей? Подразумевается ли, что успех - это то, чего человек достиг именно собственными усилиями, а не благодаря стечению обстоятельств? Равны ли успех и удача этимологически?
При этом речь идет не о чисто академической проблеме, не о спорности словарных дефиниций. В современной отечественной ситуации запрос на идею успеха нередко трансформируется в устремленность к утопическим версиям социальной справедливости, в люмпенизированный миф об успехе как беспроигрышной ставке в жизненной ру-
летке. Но «Госпожа Удача» - весьма распространенная метафора успеха и для «антилюмпенов» - части современной элиты. И не в дополнение к успеху, а вместо «Господина Успеха».
Широкое «заражение» психологией и «этикой» жизненной рулетки и доказывать не стоит. Не о том ли свидетельствует абсолютный триумф телелотерей, возбуждающих жажду сорвать приз на «Поле чудес», поймать «Счастливый случай», не прозевать «Час фортуны» и т.п.? И этот паллиатив - «удача» вместо успеха, ожидание «дара судьбы», стремления «поймать шанс» вместо того, чтобы сотворить его собственными усилиями и достижениями - продолжает культивироваться. Причем в контексте сильно выраженных в нашем обществе патерналистских ожиданий и иждивенческих настроений, подкрепляемых регулярно возникающей ситуацией вероятности смены собственно реформаторских ориентаций на «стабилизационные».
В то же время «модель удачи» не исчерпывается простой надеждой на случай, упованием на благоприятное стечение обстоятельств. Дело еще и в том, что ключевые в характеристике ценности успеха понятия «выиграть» и «проиграть» утрачивают в этой модели один из своих важнейших смыслов - экзистенциальный, согласно которому «неудачники», «проигрывающие» не избегают личной ответственности, а «рожденный выигрывать» - это не тот, кто заставляет других проигрывать, но тот, кто принимает на себя ответственность за собственную жизнь, за свой успех и свою же неудачу: он может терять почву под ногами, терпеть неудачу, но не разыгрывает из себя беспомощного, не играет в обвинения, отстаивает право на собственное решение.
«Модель удачи» принимает и вид конкуренции такими «достижениями», которые иррациональны как по целям, так и по средствам. Переносимая из прежних эпох такая стратегия, вполне естественная для условий несвободы, прямо противостоит «модели успеха», воплощенной в рациональ-
ных достижениях, предполагающей этос свободного выбора, самонахождение стратегии ответственности.
Соотношение успеха и удачи как одну из важных линий в характеристике ценности успеха можно рассматривать в нескольких аспектах. Возможна трактовка удачи как такого успеха, который не является ни плодом свободного выбора, намеренности субъекта, ни результатом эффективной реализации его достижительной ориентации, а возникает как объективное стечение обстоятельств, как фортуна и т.п. В этом случае для разведения понятий «успех» и «удача» подходят характеристики «обретший» и «сподобившийся». В то же время удача вполне может быть и моментом успеха: удача «находит» человека, стремящегося к успеху. В свою очередь, неудача может трактоваться как плохое стечение обстоятельств, упущенный шанс. А может - как итог намеренного и принципиального уклонения от ориентации на успех, от стратегии успеха.
Соответственно и тест на справедливость успеха предполагает такого рода конкретизацию соотношения успеха и удачи.
ХАРАКТЕРИСТИКА конфликтогенных «точек контакта» ценности успеха и ценности справедливости предполагает и тестирование (не)справедливости успеха по критерию «заслуженный - не заслуженный».
Нельзя забыть, что в не так уж давнем - советском -прошлом достижение успеха сопровождалось таким количеством социальных преград и табу, что эта, вполне нормальная для цивилизованного общества, ценность была подвергнута кардинальной гиперсоциализации и, в конечном счете, выродилась в причудливый этатистский псевдо-
18
канон .
Отсюда и индивидуальный успех оценивался подчас с неизменной оглядкой на мнение тех, кто отвечал за «здоровый дух» в обществе, а в народном мнении слишком час-
18 См.: Согомонов А.Ю. Табу на профессионализм // Этика науки. Ведомости. Вып.18. Тюмень: НИИ ПЭ, 2001.
то воспринимался в категориях несправедливого и незаслуженного возвеличивания одной личности над остальными. В результате тот, кто и заслуживал высокой оценки с точки зрения профессиональных успехов, всячески старался свои успехи не очень-то демонстрировать, а тот, кто праведными и неправедными путями все же умудрялся снискать (объективно незаслуженно) такой оценки у власть предержащих, чаще всего не получал апробации этой псевдооценки в своем профессиональном окружении. Словом, смысл и значение понятия « успех» если и не были кардинальным образом окончательно извращены и противопоставлены справедливости, то фактически всегда «симулировались» как в рамках всего общества, так и в узколокальных профессиональных кругах. Естественно, что долго так продолжаться не могло.
Но и в постсоветских условиях проблема справедливости успеха не исчезла. Уже хотя бы потому, что и сориентированному на достижительность человеку, и обществу мало ограничиться простой констатацией чьего-то восхождения по ступеням богатства, карьеры, известности, шире - восходящей социальной мобильности. Успех обязательно должен быть признан другими, обрести сертификат справедливости - общественного одобрения и признания. В том числе в масштабах локальных пространств и организаций, корпораций, учреждений, служб или рассеянных профессиональных сообществ, одобрение со стороны которых не всегда имеет широкий резонанс в общественном мнении и тем более не всегда располагает скоординированной денежной формой выражения. Но не меньшую роль может играть трудноисчислимое вознаграждение моральным оправданием, уважением, профессиональным признанием у коллег и потребителей профессионализированных услуг (авторитет юриста, врача, ученого, инженера, менеджера и т.п.), что укрепляет достоинство личности, усиливает чувство самоуважения.
При всей объективности успеха, измеряемого по подвижной шкале разнокачественных критериев достижения, он вместе с тем и относителен. Более того - во многом субъективен. Относителен в том смысле, что определяется через механизм социального сравнения с другими лицами, добивающимися успеха (конкурентами, соперниками, претендентами, соискателями и просто друзьями, знакомыми и соседями), и с людьми успеха не добившимися. Этот незримый, но чрезвычайно существенный механизм действует через постоянное сопоставление рангов и институций, которые предоставляют такой ранг (одни из них более престижны и значимы, другие - менее), через сравнение публичного признания на разных поприщах достижительства, включая и сферу потребления.
Если эффективность и результативность вполне измеримы, то успех и подвластен, но одновременно и неподвластен измерениям с помощью объективных критериев. В нем всегда пульсирует сильно выраженное субъективное начало, некий порыв (в оценках, в самооценках, в сопутствующих образах и представлениях). Он определенным образом вписывается в биографические лоции жизненного пути личности, используется «только для себя», что придает всей проблематике успеха экзистенциальный смысл.
Такие представления и оценки, понятно, решающим образом зависят от общего социокультурного контекста, от него во многом зависит и судьба сертификата справедливости. Социокультурный контекст способен и усиливать, и смягчать конфликт ценности успеха и ценности справедливости. Он может подталкивать личности, группы (команды) и организации к достижению положительных результатов их деятельности, к так или иначе поддающимся демонстрации достижениям, успехам, помещая ценность успеха поближе к эпицентру аксиологической Вселенной. Но может и смещать эту ценность на ее периферию. Одно из направлений такого влияния - включение ценности успеха в этно-национальную ментальность, которая, применительно к
России, совсем не обязательно сталкивает и разводит успех и справедливость.
ЭТИКА УСПЕХА культивирует чувство гордости за достигнутое. Это - естественное и живительное чувство, оно имеет бесспорную общественную значимость, поддерживает в человеке сознание собственного достоинства и чувство независимости. В стране с долгим засилием патернализма поддержка такого чувства особенно важна.
Но этика успеха культивирует и меру этого чувства. Этика успеха не только ориентирует на достижения, но и запрещает любые проявления бесчувственности, черствости со стороны «достигших» по отношению к «отставшим» или сошедшим с эскалатора социального восхождения, осуждает высокомерное отношение людей успеха «первого разряда» к «безразрядным» - пока не замеченным и не признанным. При этом напоминая, что чувство мнимого морального превосходства взобравшихся на вершину успеха и снисходительно поглядывающих на тех, кто отстал или вовсе «застрял» у подножия этой заманчивой вершины, провоцирует столь же опасное для состояния общественных нравов чувство зависти, злорадства при любых неудачах людей успеха.
Поэтому одно из условий смягчения конфликта между ценностью успеха и ценностью справедливости - моральное (само)оправдание стремления к достижениям, культивирование у «человека успеха» желания и умения найти правильную позицию в отношении к людям, «не успевшим» в этой жизни, например, не попавшим в средний класс или не удержавшимся в нем (отечественные социологи не случайно стали говорить о феномене «новые бедные»).
Проведенные нами этико-прикладные исследования дают основание утверждать, что выполнение такого условия - вполне реальная тенденция в российской ситуации. Аргумент - аналитический обзор материалов экспертного опроса, проведенного нами рамках проекта «Этос среднего
класса: нормативные модели и отечественные реалии»19, в том числе приводимый ниже фрагмент «Успешные профессионалы и аутсайдеры».
Размышления участников экспертизы над вопросом о том, как надо относиться к «неуспевшим» в этой жизни, к тем, кто не попал в средний класс или не удержался в нем, «выпал» из него и т.д., выделены нами в специальный параграф аналитического обзора не случайно. Эта тема -своеобразная пограничная ситуация, которая своей экстремальностью испытывает суждения и оценки экспертов.
Прежде всего отметим, что участники проекта видят значимость самого вопроса об отношении «успешных» к «аутсайдерам»: «Может быть, самое важное для человека среднего класса в наши дни - желание и умение найти правильную позицию в отношении к "аутсайдерам"».
И не просто понимают важность самого вопроса, но и аргументируют эту оценку. В том числе и применительно к предложенному для экспертизы тезису о том, что реформы лишили ощущения успешности не только «простых» людей, но и тех, кто еще совсем недавно считались преуспевающими. Так, размышляя над этим вопросом, один из экспертов отмечает: «испытываешь неловкость, если тебя называют преуспевающим. Предпочитаю считать себя просто профессионалом, которому в некоторых вопросах больше удалось, может быть это временно». Тем не менее автор подчеркивает, что «даже если успех - мой личный и нашей компании - достигнут упорным и высококлассным трудом, трудно оставаться спокойным, видя беды других людей. Тем более, если их профессионализм оказался сегодня невостребованным».
Другой эксперт не только заявил, что он не принимает «позицию, согласно которой "в нормальном обществе
19
См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Этос среднего класса: нормативная модель и отечественные реалии / Под ред. Г.С. Батыгина. Тюмень: НИИ прикладной этики ТюмГНГУ, 2000.
функционируют законы джунглей, а потому горе побежденному", и пусть каждому воздастся по его заслугам», но и занял «позицию, по которой общество должно придерживаться правила: "Не мешай сильному, но помоги слабому" - этим общество обеспечивает достоинство проигравшего, неудачливого». Примечателен и заключительный вывод: «Но это чисто рациональные аргументы. А есть еще и голос совести, помогающий "сильному" быть скромнее, не позволять себе демонстрировать успешность, голос, побуждающий к солидарности».
Конструктивность подхода наших экспертов проявляется и в попытке сформулировать «правила отношения успешного человека к людям неуспешным, отставшим, неудачливым».
Прежде всего, это дифференцированный подход. «Надо выделить людей, в мотивации которых успех не является достаточно важным. Человек знает свое дело -будь он врачом, педагогом, инженером, офицером; и не добиваясь каких-то ярких результатов, он удовлетворен своей деятельностью и без зависти воспринимает успехи сослуживца, коллеги, соседа, просто малознакомого человека. Он говорит себе, что у кого-то есть мечты и планы об успехе, а у него - свои мечты, его устраивают и скромные результаты, он не зарится на чужое счастье». В то же время для него важно выделить и другую категорию - людей, которые «готовы весь мир очернить и обвинить в своих провалах, недостатках, бедах, горестях».
В соответствии с таким дифференцированным подходом и отношение эксперта «к этим двум типам людей разное. К первым отношусь уважительно, с пониманием -ведь не обязательно всем звезды с неба хватать, не обязательно всем быть, например, ректорами, проректорами, деканами, заведующими кафедрами. У нас в университете есть целая плеяда талантливых педагогов, не претендующих на руководящие посты. Другое дело - отно-
шение к завистникам. "Вы-то защитились, а я все не могу. Мне не дали опубликоваться. Мне отказали в творческом отпуске...»"- какое уж тут уважение?».
Разбирая разные аспекты проблемы, участники экспертного опроса находят позитивные аргументы в пользу стремления успеха даже при очевидном доминировании вокруг людей не успешных. Особо выделим подход, уточняющий смысл вопроса авторов проекта: «Не стыдно ли сегодня быть успешным на фоне других людей, которые в этой жизни потерялись?». По мнению одного из экспертов, «здесь совмещено сразу несколько вопросов». Прежде всего он спрашивает, «почему должно быть стыдно защитить диссертацию? Горжусь своей книгой. Мне нравится несколько моих статей. Нравятся работы моих подчиненных, моих коллег. Мне не стыдно быть директором успешного Центра. Опять цитата из Макаревича: "этот храм я построил сам, дай Бог, не в последний раз"». И потом он как бы предваряет вопрос о том, хорошо ли «высовываться» и не достойней ли «не высовываться».
Сначала - определенными ограничениями. «Если человек, чувствуя себя профессионалом в определенном виде деятельности, хочет занять следующую ступеньку иерархической лестницы - это нелогично. Если человек считает себя профессионалом-подсчетчиком запасов нефти, это совсем не значит, что он должен занять ступеньку начальника над всеми подсчетчиками - для этого надо быть профессионалом в управленческой сфере. А если он - начальник подсчетчиков - и в этом деле профессионал, то это не значит, что он может занять место лидера политической партии. Увы, у нас принято, если человек хорошо и долго работает, его обязательно надо поставить на управленческую ступеньку. Но ведь это абсурдно! Его управленческие возможности могут быть очень низки».
Затем - анализом личного опыта. «У меня в этом плане заблуждений не было, и я пытался ставить себе
цели в рамках своей профессии. Допустим, мне хотелось создать новую методику, если получалось - считал, что могу браться уже за больший комплекс. Если выходило и здесь, то решал, что могу это сделать уже для других территорий, и так далее. Вот такая последовательность, когда каждый предыдущий шаг убеждает, что следующий этап работы можно сделать более глубоко, более интересно. Конечно, порой возникают задачи, для решения которых уже не хватает возможностей твоего служебного положения. Тогда приходится искать административного покровителя, а в безвыходном положении -сам пытаешься стать менеджером».
Далее - необходимостью предусмотреть, «чтобы культивирование ценности успеха не дало нашему обществу отрицательного морального результата. Когда мы говорим о значимости ориентации профессионалов на успех, надо иметь в виду значимость достаточно цивилизованных общественных условий». При этом критический пафос оценки ситуации в обществе - «процесс идиотиза-ции общества идет активно... В этом моя боль, мое неприятие того, что навязывается сегодня пропагандой: шаманы и заряженная вода, побирушничество западных кредитов, утверждения, что народ достоин того, чтобы им правили жулики и т.п., что невозможно развивать высокие технологии и т.п.», - приводит к скептическому тезису: «если заинтересованным в этом силам повезет, роль успешных профессионалов упадет, а их успех будет вряд ли кому нужен».
Еще одна экспертная позиция выделяется своей рефлексивностью и открытостью в отношении весьма острых вопросов. Прежде всего о возможности взаимопонимания «успевших» и «отставших». В том, что попытка помощи может вызвать неадекватное восприятие, прежде всего относительно мотивов, этот эксперт убедился в своей практике. «Я, например, считал, что достаточно много делаю для того, чтобы другие люди достигли успеха. И вдруг
выясняется, что мои усилия трактуются всего лишь как стремление добиться успеха для себя и чуть-чуть поделиться им с другими». И все же это основание не для уклонизма, а для рационального подхода к ситуации. «В такой ситуации я все равно не откажусь от своих ценностей, но должен буду скорректировать свою деятельность с учетом того, что находящиеся рядом неуспешные люди полагают, при этом с агрессивными настроениями, что их обобрали».
Далее следует развернутая аргументация. Сначала -по поводу дискомфорта для человека, ориентированного на успех и встречающегося с требованиями возврата прежнего «равенства». «Развитие цивилизованного общества строится на том, что одни люди успешнее других. А мы все еще наблюдаем сильную тенденцию к уравниловке, к противодействию лидерству. Поэтому стремление к успеху в нашем сегодняшнем обществе связано для совестливой личности с острым нравственным дискомфортом. Чтобы продолжать тянуть свою лямку, приходится становиться толстокожим да еще и отбиваться от тянущих тебя назад рук».
Выделяя проблему зависти и формулируя для себя задачу «нести свой крест», эксперт ставит вопрос о том, «можно ли как-то минимизировать этот конфликт успешных и неуспешных?». Ответ кажется пессимистичным: «К сожалению, неуспешные агрессивны. Современное состояние страны характеризуется агрессивностью неуспешных. Посмотрите, как сменились настроения. Опять большинство за социальную справедливость, достигаемую за счет несправедливости к людям предприимчивым, энергичным. При этом у них хотят отнять не виллы, нажитые нечестным трудом, а часть их энергии: пусть они будут такими, как все. Виллы - это только повод. А вопрос-то, честно говоря, общей энергии, богом неравно поделенной».
Однако практическая позиция эксперта весьма конструктивна. «Нетрудно воспринять мои рассуждения как позицию человека, которому вовсе не свойственны сострадание, сочувствие, понимание того, как трудно тем, кто неудачлив, неуспешен. "А он еще и говорит, что крест несет". Однако надеюсь на понимание. На абстрактном уровне я считаю, что бедные духом, бедные волей - достойны своей участи. И лучше бы в отношении к ним быть безжалостным, потому что жалость губит, разлагает. Каждый на собственном примере знает: чем больше себя жалеешь, тем меньше себя реализуешь.
Но вся моя практическая деятельность направлена на то, чтобы создать условия, в которых наиболее сильные сотрудники нашей компании развивались, опираясь на свой собственный потенциал, а остальным сотрудникам дать возможность для достойной жизни. Ведь неслучайно цивилизованное общество нравственно поддерживает лидеров и, конечно, заставляет по-самаритянски относиться к тому, кого бог - да, да, именно бог - обделил или обидел».
Перекликаясь с двумя представленными выше подходами, другой эксперт видит необходимость в смене старых общественных и индивидуальных установок. «Не стыдно ли мне преуспевать в ситуации резкого неравенства в нашем обществе? Но ведь одно из самых гнусных явлений, которые существуют на свете, это уравниловка, а там, где начинается уравниловка, возникает застой, а в итоге - развал».
При этом эксперт формулирует далеко не созерцательную, а вполне конструктивную позицию. «Нет, давайте будем строить общество, где не будет бедных. Давайте создадим условия для увеличения прослойки людей, которых можно назвать "средний класс" или класс технократов, интеллигенции, но в любом случае - людей, которые будут добиваться успеха через реализацию своего интеллектуального потенциала в среде, которая их ок-
ружает. Очень важно культивировать заботу об окружающей среде в широком смысле: тогда мы и сможем увеличить "слой" успешных людей».
В заключение еще одно суждение, связанное с нравственными переживаниями по поводу преобладания в нашем обществе людей неуспешных, и предложения по поводу путей разрешения этой ситуации.
Среди причин того, что некоторые из успешных профессионалов вынуждены стыдиться своего успеха - переходное состояние современного сознания. Так, считая для себя престижным, если его идентифицируют как человека среднего класса, один из участников проекта отмечает: «Не могу спокойно относиться к неравенству уровней жизни. Я все-таки еще не оторвался от духа прежних времен». Автор при этом полагает, что общество практически не помогает решить проблему самоориентации, в том числе не дает критериев оценки успеха, социальной мобильности и т.п. Именно поэтому эксперта «беспокоит не столько то, что приходится еще стесняться своей успешности, а то, что люди, способные к успеху, не могут опереться на признанные легальными правила игры». Именно в этом причина того состояния, когда эксперт не хочет «публично декларировать себя как представителя среднего класса». С одной стороны, «ничего здесь зазорного нет: я все зарабатывал собственными мозгами». Но с другой - «отсутствие четких правил не дает морального комфорта. И, может быть, не только правил, но и осознанных обществом целей и ценностей. Общество не задает стандарты достойной жизни, и от этого мы страдаем».
Возможно ли преувеличить значимость проблемы «успешные - аутсайдеры»? Надо ли доказывать важность понимания становящимся в стране средним классом недопустимости повторения опыта «новых русских» - нигилистического отношения к «отставшим»? Казалось бы, зачем? Для «человека середины» не свойственно провоцировать соци-
альный конфликт. Но в нашей затянувшейся переходной
ситуации возможны любые мутации.
***
Мы начали эту статью с упоминания «Практикума по этике», допустив в его адрес интонацию самоиронии.
Тем не менее тема «Свобода и справедливость» должна стать одной из важнейших в будущих «задачниках по этике». Во всяком случае, в нашем проекте «Практикума по прикладной этике» эта тема предусмотрена.
Ее содержание? Ограничимся здесь акцентированием одной из установок для проектирования задач, разборов ситуаций, деловых игр.
Сегодня в качестве альтернативы ориентации на ценность свободы выдвигается идея диктата ценности справедливости. Поэтому действительно важнейшим вопросом нашего времени является вопрос о том, как сбалансировать эти ценности.
На наш взгляд, Россия вряд ли избежит общемировых тенденций. Несмотря на всю неопределенность духовно-нравственной ситуации в стране, на неизученные еще последствия советского ретрадиционализма, в современной России проявилась тенденция, содержащая шанс на сосуществование свободы и справедливости в рамках общей нормативно-ценностной системы гражданского общества.
