CC BY
340
УДК 801.73
Осьмухина О. Ю., Махрова Г. А.
Специфика жанра романа альтернативной истории (на материале отечественной прозы 1990-х - 2000-х гг.)
В статье осмысляется специфика трансформации антиутопической традиции в прозе В. Аксенова, Д. Липскерова, В. Войновича, Т. Толстой. Роман альтернативной истории рассматривается как жанровая разновидность антиутопии. В жанре романа альтернативной истории элемент фантастического позволяет создавать условия, максимально полно раскрывающие художественный замысел писателя, а в массовой литературе позволяет заинтриговать читателя. Историческая альтернатива в романе альтернативной истории образует художественную реальность произведения.
In the article is investigating the specificity of transformation tradition of dystopian's in the fiction of V. Aksionov, D. Lipskerov, V. Voinovich, T. Tolstaya. Novel alternate history is seen as a dystopia genre. In the genre of the novel alternate history science fiction element allows you to create conditions, fully revealing the artistic intent of the writer, and in popular literature to intrigue the reader. Historical alternative to the alternative history novel forms the artistic reality works.
Ключевые слова: проза, роман, жанр, антиутопия, роман альтернативной истории, традиция.
Key words: fiction, romance, genre, dystopia, alternative history novel, tradition.
Общеизвестно, что в середине XX века, в период бурных социальнополитических и культурных катаклизмов, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов, в рамках которых человек превращается в контролируемую и безвольную составляющую государственной машины, расцвета достигает антиутопия как специфический литературный жанр. По мнению большинства исследователей [1; 4; 5; 6], причины столь интенсивного развития жанра определяются именно историческим контекстом ХХ столетия: «Антиутопия становится очевидным достоянием XX века в силу своей несомненной связи с научно-технической цивилизацией. <...> В сочетании с трагическими событиями века <...>, которые в одночасье поставили человечество перед угрозой уничтожения едва ли не всех прежних ориентиров существования, цивилизация обретает все более опасную инерцию разрушения. <...> Но в данный момент, еще не ставший историческим, уже таящий в себе знаки кардинальных перемен, ожидающих человечество в XXI веке, вновь мощно материализуется вопрос о будущем. <...> утопия или антиутопия, или какой-то еще неведомый «симбиоз этого жанра» не только не сойдет с литературной сцены, причем с самых видимых ее площадок, но приобретет невиданный масштаб актуальности» [4, с. 19]. С течением времени анти-
© Осьмухина О. Ю., Махрова Г. А., 2013
50
утопия развивается, модифицируется, обретая новые специфические особенности: меняется структура персонажей, расширяется диапазон качественных характеристик героев, углубляется трагизм в положении личности, конструируются новые центры сюжетных коллизий, один из которых, «футурологический прогноз альтернативного будущего России и мира, перекроенной карты мира под знаком глобализации и предупреждения человечества о ее потенциальных антиутопических последствиях» [4, с. 9 - 10; курсив наш. - Г.М., О.О. ]. Это, в свою очередь приводит к формированию на базе жанра поджанров и жанровых разновидностей. В частности, в 1980-90-е годы исследователи выделяют детективную, сатирическую антиутопию, антиутопию-«катастрофу» [6, с. 39]. Однако, формулировавшееся с учетом литературного опыта Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла жанровое определение антиутопии к концу ХХ столетия раздвигает свои границы и уже не исчерпывается ставшей общепринятой формулировкой Б. Ланина [6, с. 39]. Именно за последнее десятилетие «выстраивание самых разнообразных схем альтернативной истории России превратилось в особый жанр отечественной литературы» [2].
Действительно, практика российской литературы 1990-х - начала 2000-х годов наглядно свидетельствует о расширении жанрового и тематического пространства отечественной антиутопии именно за счет нового литературного феномена - романа альтернативной истории. И хотя так называемая «альтернативная история» занимает одно из первых мест по читаемости в издаваемой продукции, но в отечественном литературоведении этот жанр изучен недостаточно. В связи с этим становится очевидной необходимость выявления особенностей романа альтернативной истории в контексте эволюции ее более крупного жанрового образования, романа антиутопии. Следуя интерпретации современной литературной критики, отечественного и зарубежного литературоведения, мы полагаем, что роман альтернативной истории можно определить как разновидность жанра антиутопии, в которой основным обязательным условием сюжета является введение альтернативного исторического вектора, т.е. вместо хорошо известных исторических событий, имевших место в действительности, автор вводит новый поворот, меняющий ход исторического развития с определенного момента.
Жанр романа альтернативной истории привлекал внимание преимущественно литературных критиков, причем практически все исследователи единогласно выделяют несколько его ключевых характеристик. Во-первых, это обязательное отличие развития исторических событий, описанных в романе от того, что имело место в реальной истории, то есть демонстрация «развилки» (точки бифуркации) - момента, после которого история изменилась. Во-вторых, это показ «ирреальности» мира, в котором какое-либо историческое событие имело другой исход, своего рода рассказ о последствиях изменения исторического процесса. В жанре романа альтернативной истории элемент фантастического (предложенный альтерна-
тивный вариант) позволяет создавать условия, максимально полно раскрывающие художественный замысел писателя, а в массовой литературе позволяет заинтриговать читателя. Таким образом, историческая альтернатива образует художественную реальность произведения.
Г оворя об истоках романа альтернативной истории, следует отметить, что, с одной стороны, они восходят к традиции зарубежной и отечественной фантастики (А. Картер, П. Теру, Ст. Лемм, бр. Стругацкие), а с другой, - к экспериментам с альтернативными историческими / географическими моделями в «Аде», «Bend Sinister» и «Бледном огне» В.В. Набокова. Одним из первых образцов романа альтернативной истории в отечественной литературе является «Остров Крым» В. Аксенова, сюжет в котором строится из допущения о том, что случайный выстрел из корабельного орудия, сделанный английским лейтенантом, предотвратил захват Крыма частями Красной Армии в 1920 году. В результате этого события Крым превратился в процветающее демократическое государство, доказав превосходство капитализма над советским социализмом. Создавая произведение в жанре романа альтернативной истории, Аксенов уходит от антиутопии в чистом виде, однако финал романа, повествующий о военной операции по присоединению Крыма к СССР, антиутопичен. Примечательно, что, в общем-то, взяв в основу романа формулу «что было бы, если.», прозаик подчеркивает, что история развивается в соответствии со своими внутренними законами, при этом любое допущение в прошлом может отсрочить, но ни в коем случае не изменить тех или иных событий.
Другой важной вехой в формирующейся отечественной традиции романа альтернативной истории становится, на наш взгляд, «Москва 2042» В. Н. Войновича, в котором главной особенностью авторской стратегии является использование политической сатиры и пародии. Это воплощается, во-первых, в пародировании судеб отдельных личностей. Так, главный герой, писатель-диссидент Виталий Карцев, авторская маска самого Вой-новича: бывший член Союза писателей, за свою диссидентскую деятельность лишённый членского билета, а впоследствии и советского гражданства, выдворен из страны в Западную Германию. В образе Сим Симыча Карнавалова угадывается Солженицын, с его колоритной внешностью и харизматичностью («Эта сила меня каким-то образом гипнотизировала, выводила из состояния равновесия, никакие реальные причины не вынуждали меня ей подчиняться, но не подчиниться ей я мог, только оказав отчаянное внутреннее сопротивление» [3, с. 105]), политическими воззрениями и специфическим образом жизни в изгнании: «Симыч
немедленно прославился не только как самый лучший в мире писатель, но и герой. Об этом отважном русском заговорил весь мир. А как только мир утихал и власти рассчитывали, что, когда совсем всякий шум прекратится, тут же его и слопать, он, не будь дурак, немедленно печатал новую глыбу. Шум начинался еще больший, и предполагаемый его арест мог вызвать международный скандал крупнее даже, чем вторжение в Чехословакию
или Афганистан. Власти крутились и так и сяк. Предлагали ему уехать по-хорошему. Он не только не сделал этого, но, помня историю с Солженицыным, обратился ко всему миру с просьбой не соглашаться принимать его, если заглотчики вздумают выпихнуть его из страны насильно» [3, с. 54]. Кроме того, пародируются судьбы целого государства, а на архитек-стуальном уровне - и жанровые модели (например, иронически воссоздаются шаблоны научной фантастики - перелет на космоплане; пародируется модель литературной утопии - топография города, определяемая кругом и симметричной соразмерностью всех частей, которая противопоставлена хаосу внешнего мира и т.д.). Используя черты, присущие советской действительности (в Москорепе 2042 года гипертрофированы черты современного общества: ложь, демагогия, порочная структура власти), В. Войнович рисует идеально гротескное, перевернутое коммунистическое общество. Эта картина создана путем сгущения красок, гиперболизации и абсурдизация разных проявлений жизни в СССР. Так, в Москорепе существуют две литературы: бумажная и безбумажная, а писатели делятся последовательно на комписов (коммунистических писателей) и подкомписов (подкоммунистических писателей). Комписы пишут под диктовку, описывая всё, что связано с жизнью и деятельностью Гениалис-симуса (который совмещал одновременно функции Г енерального секретаря ЦК КПГБ, Председателя Верховного Пятиугольника, Верховного Главнокомандующего, Председателя Комитета Государственной безопасности и Патриарха Всея Руси) - они коллективно создают бумажную Ге-ниалиссимусиану. Писатели в Москорепе «.ничего не должны. Они пользуются полной свободой творчества. Но они сами так решили и теперь создают небывалый в истории, грандиозный по масштабу коллективный труд - многотомное собрание сочинений под общим названием “Гениалис-симусиана”. Этот труд должен отразить каждое мгновение жизни Гениа-лиссимуса, полностью раскрыть все его мысли, идеи и действия.
- А разве у вас нет писателей детских или юношеских?
- Ну конечно же, есть. Детские писатели описывают детские годы Ге-ниалиссимуса, юношеские юношеские, а взрослые описывают период зрелости. Разве это непонятно?» [3, с. 210].
Подкомписы работают в безбумлите (безбумажной литературе). Тексты ими написанные регистрирует центральный компьютер, которого нет. Руководителем подписателей является подполковник, которого должность называется писатель-наставник. Сержанты пишут, но не видят написанное, потому что ни экранов, ни печатных устройств нет - нет ничего лишнего. Общий компьютер, которого в действительности нет, собирает все материалы и якобы выбирает лучшие. Очевидно, что для В. Войновича жанр романа альтернативной истории становится средством зеркального отображения явлений современной действительности.
Другим показательным образцом романа альтернативной истории является «Невозвращенец» А. Кабакова, в котором главный герой-
экстраполятор, способный переноситься в будущее и оказавшийся в 1993 году - в эпохе, именуемой Великой Реконструкцией (Реконструкция означает гражданскую войну, танки на центральных улицах Москвы и массовые расстрелы), стоит перед выбором: остаться ли в более или менее спокойной, но гнусной современности и стать осведомителем, как ему предлагают, или в жестоком и хаотичном будущем. При этом, описывая Москву недалекого будущего, прозаик гиперболизировал те политические тенденции, которые в момент публикации романа лишь проявлялись (СССР распался на Россию, Закавказье, Туркестан, Бухарские и Самаркандские Эмираты, Прибалтийскую федерацию, Сибирь и Крым, но диктатура новой России сохраняет имперские привычки: Революционную Российскую Армию посылают для оккупации Прибалтийской федерации и Трансильвании; экономическая программа диктатуры неясна, очевидно, это равенство в нищете, «казарменный коммунизм», борьба с богатством, сопровождающаяся безудержным ростом цен, карточным распределением и переходом к натуральному обмену; в Москве действуют многочисленные партийные и прочие организации и формирования - от истребительного отряда угловцев, охотящихся за покупателями винных магазинов, и «афганцев», в упор расстреливающих на улицах «торгашей» из пулемета до подмосковных анархистов - «люберов» и т.д.), и подчеркнул, что в условиях нецивилизованных методов политической борьбы единственное, что ждет с страну - вооруженные столкновения. Писатель, осмысливая современные политические реалии, сквозь призму романа альтернативной истории воссоздал характерную для постперестроечного периода атмосферу всеобщего страха, отразил все тенденции политических движений и общественных настроений, доведя их до абсурда и гиперболизировав.
Отечественная проза 1990-х годов также ознаменована появлением примечательных образцов жанра альтернативной истории. Так, в творчестве Т. Толстой - это, во-первых, роман «Кысь», описывающий жизнь москвичей после ряда разрушительных взрывов, и небольшой рассказ «Сюжет».
«Сюжет» описывает следующую «историческую» коллизию: дуэль между Дантесом и Пушкиным в самом разгаре, первый должен стрелять, но в самый ответственный момент, напуганная шумом птичка «какает на длань злодея», в результате чего Дантес не убивает, но лишь тяжело ранит «наше всё». Эта случайность знаменует первый переломный момент сюжетного развертывания: благодаря ей Пушкин остаётся жив, но пишет теперь редко. Спустя же годы поэт, будучи глубоким стариком, отправляется в городок на Волге к одному любителю старины, где в него попадает снежком мальчишка (как оказалось впоследствии, - маленький Владимир Ульянов), разъярённый Пушкин набрасывается на обидчика и до полусмерти избивает его. Выживший мальчик после побоев коренным образом меняется - и это еще один переломный момент и сюжета, и альтернативного исторического развития: «<...> и даже нравом вроде бы стал поспо-
койнее: если раньше нет-нет да и разобьёт хрустальную вазу или стащит мясной пирог, чтобы съесть в шалаше с прачкиными детьми, а то, бывало, и соврёт - а глазёнки ясные-ясные! - то теперь не то. <...> С дворовыми ребятами совсем перестал водиться. Носик воротит: дескать, вши с них на дворянина переползти могут. <...> Теперь если где грязцу увидит - сразу личико такое брезгливое делается. И руки стал чаще мыть» [8, с. 255]. Мало того, будущий «вождь пролетариата» сближается с царём и становится министром внутренних дел, всю жизнь исправно служит государю, слывёт отчаянным патриотом, бдительно наблюдающим за реальными и выдуманными врагами: «Патриот был необыкновенный, истовый. Когда мы войну с немцем выиграли - в 1918-ом, он тогда уже был Министром Внутренних Дел, - кто, как не он, верноподданнейше просил по поводу столь чаемой и достославной победы дать салют из трехсот залпов в честь Его Величества, еще столько же в честь Ее Величества, еще полстолька в честь Наследника Цесаревича и по сту штук обожаемым Цесаревнам? Даже Николай Александрович изволили смеяться и крутить головой: эк хватили, батенька, у нас и пороху столько не наскребется, весь вышел... Тогда Владимир Ильич предложил примерно наказать всех инородцев, чтобы крепко подумали и помнили, что такое Российская Империя и что такое какие-то там они» [8, с. 260]. После же его смерти при вскрытии выяснилось, что мозг с одной стороны головы был совершенно нормального размера и цвета, а с другой, «где арап ударил», не было абсолютно ничего. Так маленькая птичка, случайно вылетевшая в нужный момент из леса (и здесь очевидна параллель с «Вычитанием зайца» А. Битова), спасла Российскую Империю от кровопролитнейшей Октябрьской революции, гражданской войны, а русскую интеллигенцию от изгнания.
Рассказ Т. Толстой по ряду структурных признаков можно отнести к жанру альтернативной истории. Однако в финале писательница, равно как и В. Аксенов в «Острове Крым», указывает на неизменность, заданность исторического развития в соответствии со своими внутренними законами, намекая, что вместо Ульянова на пост министра внутренних дел будет назначен некий Джугашвили, у которого «с мозгом» всё в порядке.
Приметы жанра альтернативной истории прослеживаются и в прозе Д. Липскерова - достаточно вспомнить роман «Сорок лет Чанжоэ», в котором воссоздана альтернативная версия некоего вневременного бытия России, синтезирующего имперские черты и явное дальневосточное влияние. В романе «Пространство Г отлиба», на фоне переплетения реального и параллельного миров, наличия волшебных предметов, игры со временем, перемещений в пространстве, развертывается история любви двух инвалидов, воплощенная в рамках эпистолярия влюбленных. Сразу оговоримся, что Липскеров, в отличие от других авторов романов альтернативной истории не эксплуатирует переломные моменты исторического развития России (Вторую мировую войну или Октябрьскую революцию), но создаёт собственную альтернативную историю посредством введения
истории «метрической войны» между Россией и коалицией Япония-Греция. Смысл этой абсурдной войны сводится к тому, что Япония в союзе с Грецией хочет перевести Россию на новую систему измерений во всех сферах жизни: вместо привычных для россиян аршина, версты, меры, пуда и т. д., ввести в науку и быт сантиметры, метры, литры, килограммы и т. п. Война же, несмотря на свою нелепость, становится в романе не менее кровопролитной, нежели Вторая мировая - затронута национальное достояние русских, их система измерений, являющаяся предметом гордости. Придумавшим же и новую систему измерений и неприемлемое для России правостороннее движение, является россиянин Прохор Поддонный: «- Милые мои сынки! - произнес напутственную речь генерал-полковник. - Есть еще людишки в этом мире, которым не нравится мерить нашим аршином! Да что в мире!.. И наша землица уродила мелкую дрянь, которая хочет измерить наши просторы европейским метром и агитирует русский народ наливать в стакан граммы! От этой нечисти и свалилось на страну огромное бедствие - война с басурманами и кузнецами олимпийских колец! - Генерал сделал паузу <...>. - На вас, сынки, на ваши тренированные плечи возлагается это нелегкое задание - выудить из вражеского тыла поганку Поддонного! Мы провезем мерзавца по всей стране в медвежьей клетке, как когда-то возили Емельку Пугачева, и позволим населению плевать в Прошкину поганую физиономию! А потом соберемся всем миром на Красной площади и обновим Лобное место свежей кровушкой изменника» [7, с. 188]. Именно здесь в создании непонятной, абсурдной войны и разворачивается основная альтернативная история в романе, однако неизвестно, в какой переломный момент настоящей, реальной истории России и всего мирового сообщества эта война начинается: то ли уже после Второй Мировой, когда Сахалин и все Курильские острова были во владении России, то ли до неё, поскольку год происходящего не указан, предметные или исторические детали в повествовании отсутствуют, но фигурируют лишь числа и месяцы. Это позволяет усомниться в том, что роман вообще справедливо относить к альтернативной истории, однако одновременно текст насыщен отнюдь не вымышленными топографическими названиями (Москва, Питер, Япония, Греция, Старый Арбат, Маньчжурия, Арабские Эмираты, Париж и др.). Кроме того, действие происходит в реальном времени и с реальными разумными людьми, что в свою очередь позволяет говорить о «Пространстве Г отлиба» как романе альтернативной истории, исходя из допущения, что было бы, если бы не было СССР, но осталась Россия, пусть не царская, но федеративная, и что если не немцы, а японцы вторглись на ее территорию, хотя и по весьма абсурдной причине.
Другая сюжетная линия, описывающая альтернативную историю России, разворачивается в параллельном реальному (с метрической войной) мире. Вводя ставший традиционным для его творчества фантастический элемент, Липскеров описывает историю этой другой России, предлагая в качестве нарратора жука-паразита, поселившегося на теле главного героя,
живущего в реальном мире. При этом жук был в прошлой жизни неродным сыном российского императора, который выгнал его из страны по политическим причинам. И в этом параллельном мире вся история России вроде бы соответствует истории реальной, однако сама Россия, а точнее её размеры, никак с реальностью не сходятся: «- Это очень старое кафе, - сказал я. - В него приходят только знатоки. Как там, в России?
- Все по-прежнему, - ответил Ахмед, запивая очередную устрицу вином. - Мне нравится быть здесь, в Париже! Все-таки огромный город, больше, чем вся Россия, вместе взятая! Обратно, цивилизация!..» [7, с. 335-336; курсив наш. - Г.М., О.О.].
Кроме того, не понятно опять-таки, где именно в параллельном мире происходит переломный момент, и какие глобальные обстоятельства привели другую Россию к её весьма скромному положению в мировом сообществе. Другими словами, в романе сосуществуют две реальности, и в каждой из них существуют две принципиально разные России: одна огромная, ведущая борьбу с японцами в метрической войне, вторая крохотная, ни с кем не воюющая, находящаяся где-то рядом с Арабскими Эмиратами. Соединение же этих миров происходит благодаря магическому предмету, изобретенному учёным Готлибом: с помощью волшебного сосуда люди могут перемещаться в пространстве и во времени, а также менять, либо перестраивать жизни друг друга. Так, жук, ещё будучи человеком, случайно посредством данного сосуда, через пространство и время ранит главного героя и тот становится инвалидом в реальной жизни, что знаменует, кстати, типичную для прозы Липскерова игру со временем -оба мира переплетаются, меняют, влияют друг на друга, сливаясь к финалу в единую цельную картину принципиально иного - третьего - универсума. Очевидно, таким образом, что сочетая жанр альтернативной истории, элементы фантастики и абсурда, Липскеров создаёт особое пространство, синтезирующее и реальную историю России, и вымышленную войну, и магические предметы, в связи с чем «Пространство Готлиба» можно считать модификацией жанра альтернативной истории и условно обозначить как «псевдоальтернативный» роман.
В заключение отметим, что жанр романа альтернативной истории в 1990-2000-е годы, обнаруживая потенциальные жанровые возможности, продолжает активно развиваться, не заменяя полностью роман-антиутопию, но дополняя его, совмещая альтернативное начало с антиуто-пическим, поскольку альтернативная действительность, создаваемая автором того или иного текста, нередко является антиутопическим миром. Примечательны в этом контексте созданный под очевидным влиянием набоковской «Ады» «Укус ангела» П. Крусанова, а также ориентированные на массовую литературу переосмысливающие итоги Второй мировой войны романы А. Лазарчука, допускающие пересечения с реалиями ХХ века, а либерализацию нацистского режима рассматривающие как отражение со-
ветской десталинизации конца 1950-х-начала 1960-х годов («Все, способные держать оружие.»), и О. Чигиринской, описывающей отъединенное от России пространство, на роль которого идеально подошел Крым как зеркало российских перемен («Ваше благородие»).
Список литературы
1. Ануфриев А.Е. Утопия и антиутопия в русской прозе первой трети XX в.: Эволюция, поэтика: дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2002.
2. Витенберг Б. Игры корректировщиков (Заметки на полях «альтернативных историй»). - [Электронный ресурс]: http://magazines.russ.ru/nlo/2004/66/vit21.html (дата обращения: 01.07.2013).
3. Войнович В. Москва 2042. - М.: Эксмо, 2009.
4. Воробьева А.Н. Русская антиутопия ХХ - начала XXI веков в контексте мировой антиутопии: дис. ... д-ра филол. наук. - Самара, 2009.
5. Лазаренко О.В. Русская литературная антиутопия 1900-х - первой половины 1930-х годов: Проблемы жанра: дис. ... канд. филол. наук. - Воронеж, 1997.
6. Ланин Б.А. Антиутопия // Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А. Н. Николюкина. - М.: Интелвак, 2003. - Стлб. 39.
7. Липскеров Д.М. Пространство Готлиба. - М.: Астрель, 2008.
8. Толстая Т.Н. Река Оккервиль. Рассказы. - М.: Подкова, Эксмо-Пресс, 2003.
