CC BY
108
О.Ю. Осьмухина (Саранск) ORCID ID: 0000-0002-1456-4793
С.П. Гудкова (Саранск) ORCID ID: 0000-0002-5894-6347
СПЕЦИФИКА ВОПЛОЩЕНИЯ ТРАДИЦИЙ СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ В РОМАНЕ А. ИВАНОВА «ВЕЧНЫЙ ЗОВ»
Аннотация. В статье анализируется специфика преломления традиции семейного романа в «Вечном зове» А. Иванова. В частности, с помощью сравнительно-исторического метода и метода целостного анализа литературного произведения исследуется трансформация семейного романа в семейную хронику. «Вечный зов» рассматривается в контексте семейных хроник 1950-1970-х гг.; прослеживаются параллели с романами А.М. Горького, М. Шолохова, Ф. Абрамова. Установлено, что, во-первых, в отличие от семейных романов XIX - начала XX вв., которым были свойственны исповедальность, камерность, ограниченность рамок происходящего историей одного рода, в романе А. Иванова отчетливо проявляется расширение жанровых границ до семейной хроники. Кроме того, в отличие от романов соцреализма, «Вечный зов» был ориентирован на традицию А.М. Горького, синтезировав в себе элементы семейной хроники, социально-психологического и философского романов; важное хронотопическое значение в нем обретает образ дома, а также мотив сохранения рода. Ориентирами в выборе жизненного пути героев в романе А. Иванова становятся не только социальные и исторические события, но личная нравственность как нравственность рода, моральные ценности семьи. Писатель внимателен к родословной и детству своих персонажей, он сосредотачивается на социальном и историческом компоненте их судеб. Тема генеалогии позволяет А. Иванову проследить историческую и социальную заданность многих душевных и духовных черт героев. В романе «Вечный зов» история рода Савельевых, отмеченная конфликтами, разрывом связей, становится отражением истории страны и этноса в целом, семья в «большой» истории остается доминантной категорией.
Ключевые слова: А. Иванов; жанр; роман; мотив; хронотоп; семейный роман; семейная хроника.
O.Yu. Osmukhina (Saransk) ORCID ID: 0000-0002-1456-4793
S.P. Gudkova (Saransk) ORCID ID: 0000-0002-5894-6347
The Specificity of the Incarnation of Tradition Family Chronicles in the Novel A. Ivanov's "The Eternal Call"
Abstract. The article is concentrates on the peculiarities of refracting the traditions
of family novel in A. Ivanov's "The Eternal Call". In particular, we investigate the transformation of a family novel into a family chronicle using the comparative historical method and the method of integral analysis of a literary work. "The Eternal Call" is considered within the context of family chronicles of the 1950-1970s; parallels with the novels by A.M. Gorky, M. Sholokhov, and F. Abramov are traced. It is established that, unlike family novels of the 19th - early 20th centuries characterized by such elements as confessionalism, intimacy, and the framework limited to the history of one family, in A. Ivanov's novel the genre limitations are expanded to a family chronicle. Secondly, unlike social realism novels, "The Eternal Call" was focused on A.M. Gorky's tradition, having synthesized the elements of a family chronicle, a socio-psychological novel and a philosophical novel. The importance of chronotopical image of home, as well as the motive of the salvation of the kin are highlighted. In A. Ivanov's novel the guidelines for the protagonists choosing the course of life are not only social and historical events, but personal morality and kin morality, as well as moral values of the family. The writer is attentive to the pedigree and childhood of his characters, he focuses on the social and historical component of their destinies. The theme of genealogy allows A. Ivanov to trace the historical and social predetermination of such character traits as emotional and spiritual ones. In the novel "The Eternal Call", the story of the Saveliev family, marked by conflicts, a break in ties, becomes a reflection of the history of the country and the ethnos in general, the family in the "big" history remains the dominant category.
Key words: A. Ivanov; genre; novel; motive; chronotope; family novel; family chronicle.
Многообразие форм романа позволяет выделить достаточное количество его внутрижанровых разновидностей, одной из которых, по устоявшейся историко-литературной традиции, считается семейный, или семей-но-бытовой роман. По определению А.А. Богданова, семейный роман - это «эпос частной жизни» [Богданов 1970, 308]. Впервые о семейном романе как отдельном жанре заявил М.М. Бахтин, выделивший его «существенные» признаки:
«Семья семейного романа, конечно, уже не идиллическая семья. Она оторвана от узкой феодальной локальности, от питавшего ее в идиллии неизменного природного окружения <...>. Идиллическое единство места <.. .> ограничивается се-мейно-родовым городским домом <...>. Но и это единство места в семейном романе далеко не обязательно. Более того, отрыв времени жизни от определенной и ограниченной пространственной локальности, скитание главных героев, прежде чем они обретут семью и материальное положение, - существенная особенность классической разновидности семейного романа» [Бахтин 2012, 478-479].
По М.М. Бахтину, важнейшие свойства семейного романа - обретение (или создание) героем прочных семейных связей, определение себя в мире, ограниченном «определенным местом и определенным узким кругом родных людей, тот есть семейным кругом» [Бахтин 2012, 479]. Как справедливо отмечает И. Гнюсова, «русскими писателями, в отличие от
прозаиков европейских, не было создано классических образцов семейного романа с его камерным хронотопом и узкоограниченной проблематикой, но традиции семейного романа оказали принципиальное влияние на историю русской литературы» [Гнюсова 2007].
В отечественной словесности жанровая традиция семейного романа формируется и окончательно складывается на протяжение XIX - начала XX вв., очевидно модифицируясь к началу XXI столетия. В рамках этой традиции можно выделить несколько этапов. Во-первых, вторая половина XIX - начало ХХ в. - романы Д.Н. Бегичева, И.А. Гончарова, И.С. Тургенева, С.Т. Аксакова, Л.Н. Толстого, Вс.С. Соловьева, И.С. Рукавишникова и др., в которых отчетливо прослеживается этический ориентир на семейные патриархальные идеалы и проявляются характерные особенности жанра семейного романа (от исповедальности и ограниченности рамок происходящего историей одного рода до тенденции к расширению жанровых границ до семейной хроники) [Джиоева, Осьмухина 2016, 74-75]. Во-вторых, 1920-1940-е гг., когда в «литературе и в риторике сталинского времени семья с присущими ей значениями единства, кровных уз, общности существования» [Кларк], по справедливому замечанию К. Кларк, являлась «значимым символом». В эти годы в прозе М. Горького, М. Булгакова, М. Шолохова, Вяч. Шишкова окончательно синтезируются элементы семейной хроники, социально-психологического и философского романов, важное значение обретает мотив рода / распада родовых связей, образы дома / антидома. В-третьих, 1950-1980-е гг., когда в соцреалистических романах и повестях Г. Маркова, В. Кочетова, В. Закруткина, Г. Николаевой, О. Руднева и др. идея единства в «большой» семье практически отсутствует, а внимание прозаиков «сосредоточено на "малой", "атомарной" семье. Одной из извечных тем оказывается смерть одного из членов семьи или иная форма ухода» [Кларк]. И наконец, рубеж XX-XXI вв., связанный с модификацией семейного романа в семейную сагу в творчестве как «серьезных» писателей (достаточно вспомнить, к примеру, «Казус Кукоцко-го» или «Лестницу Якова» Л. Улицкой, «Московскую сагу» В. Аксенова, «Стрекозу, увеличенную до размеров собаки» О. Славниковой, «Русскую канарейку» Дины Рубиной), так и в произведениях масскульта (семейные саги «Черный ворон» и «Семейный альбом» Д. Вересова, «Капитанские дети» А. Берсеневой, «Утерянный рай» и «Непуганое поколение» А. Лапина, «Дети Ванюхина» Д. Ряжского, «Сага о бедных Гольдманах» Е. Ко-линой, «Семейная тайна» О. Карпович, «Две судьбы» С. Малкова, «Сибиряки» Н. Нестеровой, «Хождение за три улицы» М. Лаврентьева и т.д.).
Оговоримся, что в литературоведении пока не сложилось общепринятых определения и типологии жанра семейного романа (исключение составляют лишь работы Е. Никольского, посвященные осмыслению субжанра семейной хроники [Никольский 2014]), равно как терминологического обоснования его жанровых разновидностей (например, семейной саги), однако синонимически близкие определения функционируют в научной литературе более полувека [Видуэцкая 1976, 206-219].
Семейная хроника, соединяя человеческую историю и историю социума, по сути, рисует закономерности общественных изменений - посредством изображения становления персонажа - личностного и социального. Соответственно, специфической особенностью семейной хроники вполне можно считать смену поколений на фоне исторического развития общества. Опираясь на определение Е. Никольского, под семейной хроникой мы понимаем жанр, ключевыми особенностями которого становятся «соблюдение принципа четкой хронологии», использование линейного принципа повествования^ «текстуально оформленного» указанием дат, «соотнесением событий романа и событий истории», включением в сюжетное развертывание специфических маркеров той или иной эпохи, а также изображением «старения или взросления персонажей» [Никольский 2014, 12]. В проблематике семейных хроник важнейшим аспектом являются «соотношение истории семьи и истории общества», «мотивы вырождения», «характер и мировоззрение персонажей трансформируются под влиянием событий истории» [Никольский 2014, 12]. В основе семейной хроники лежит событийное время, этапы истории социальной и «сословной» являют собой «систему внешних ориентиров в выборе того или иного жизненного пути героев» [Никольский 2014, 12].
Наиболее примечателен, на наш взгляд, в этом контексте повествующий о судьбе рода Савельевых роман А. Иванова «Вечный зов» (19631976), на первый взгляд, стоящий в одном ряду с семейными хрониками соцреализма («Строговы» Г. Маркова, «Журбины» Вс. Кочетова и др.), но при этом во многом от них отличающийся. Если произведения Г. Маркова и Вс. Кочетова изображают историю «малых» семей, соотносимую с историей государства, «большой» советской семьи, и поступки, поведение представителей нескольких поколений стороговского или журбинского кланов оцениваются прежде всего с точки зрения общественной морали («нарушающие семейные отношения, оказываются недостойными людьми и в других областях жизни» [Кларк]), то в «эпосе» А. Иванова все не так однозначно.
Конечно, «Вечный зов», написанный прозаиком достаточно одиозной репутации (напомним, что А. Иванов, равно как и Г. Марков, А. Чаков-ский, П. Проскурин, занимавшие руководящие посты в Союзе писателей, достаточно однозначно воспринимался «литературным начальником» и представителем «официоза») в период апогея «застойной» эпохи, содержит немало ангажированных идей в духе соцреализма: противостояние «своих» и «чужих», изображение классовой борьбы в годы революции и Гражданской войны, последовательную демонстрацию губительности частной собственности, вызывающей к жизни «все плохое», показ жертвенности своей и чужой жизнями ради «общих» интересов неправдоподобно «сознательными» положительными героями и др. Вспомним здесь достаточно резкое, в духе перестроечных 80-х гг., мнение Е. Ермолина, отмечавшего, что «Вечный зов» - «многостраничный курс политграмот-ности» [Ермолин 1990, 13], в котором
«романная действительность держится на великом противостоянии двух идей, расположенных на разных полюсах ортодоксальной иерархии. <...> в методе А. Иванова есть доля "апофатичности": положительные идеалы не формулируются прямо, а как бы молчаливо подразумеваются и должны быть осознаны по логике контраста в процессе узнавания негативных сторон бытия, антиценностей. <.> Мир дистиллированных идей Анатолия Иванова обозначился <.> с полной ясностью. <...> Жизнь проста, хоть в ней и немало еще "щелей", узких мест, где скапливается всякая нечисть, разлагаются отбросы истории, мало-помалу уничтожающей "все чуждое". Рано или поздно дезинфекция очистит все "щели", но пока что подлая плесень предпринимает оттуда свои демарши, досаждая идеальным персонажам истории, - этим предопределен накал конфликтов, снова и снова сотрясающих мир ивановского "эпоса"» [Ермолин 1990, 14].
Финальная мысль Е. Ермолина в процитированном нами пассаже более чем полемична. Роман А. Иванова как раз и примечателен тем, что «выпадает» из постсоцреализма 1970-х гг. Он отчетливо принадлежит одному - и весьма интересному - периоду отечественной словесности, когда «советское» как «прогрессистское» и «модерное» (с сюжетами о стройках, ученых, заводах и т.д.) начинало исподволь преодолеваться старой классикой, рассказывавшей в XIX в. своему читателю единый и потенциально бесконечный народный эпос (от «Капитанской дочки» и «Тараса Бульбы» к Н. Лескову, а затем, разумеется, к Л. Толстому) и как бы «проступавшей» изнутри утратившего к середине 1970-х гг. былой задор соцреализма. Если, как справедливо полагает К. Кларк, «советская литература конца 1960-х -начала 1980-х годов рассказывала о разнообразных типах смертей и расставаний внутри "малой" семьи, но любимой была тема отделения сына от отца через смерть или отчуждение, иными словами, разрыв прочной связи отца и сына» [Кларк], то в «Вечном зове», напротив, «разрывы» и «расставания» между членами одного «клана» в конечном итоге преодолевается - дети становятся символом примирения внутри «большой» семьи, воплощая собой продолжение жизни, преемственность поколений.
При всей, на первый взгляд, «идеологической верности» соцреализму, «Вечный зов» продолжает отечественную традицию семейной хроники (а в своих военных разделах отчетливо отсылает, кстати, и к Л. Толстому), прежде всего М. Горького, обозначенную в «Деле Артамоновых». Равно как и у Горького, стремившегося показать через частное, закономерное и типическое в жизни всего русского общества на примере целого поколения, история которого охватывала значительный временной отрезок (с 1863 по 1917 гг.), постепенное вырождение и отмирание рода Артамоновых, в центре романа А. Иванова - конфликт членов семьи, изображенный в неразрывной связи с историческими событиями России 1902-1961 гг. Вслед за великим предшественником, сделавшим в «Деле Артамоновых» «большую» историю фоном, на котором разворачивается «малая» история рода, А. Иванов также «вписывает» историю рода Савельевых в историю становления «новой страны», подчеркивая, что «канон семейного рома-
на - обязательный ответ на вопрос о возможности существования семьи в обществе» [Гнюсова 2007] является в «Вечном зове» определяющим.
По определению Б.В. Томашевского, выделившего три типа романа, роман «обычно сводится к связыванию новелл воедино» [Томашевский 1996, 249], это «собрание» нескольких историй, так или иначе перекликающихся друг с другом. С этой точки зрения, «Вечный зов» можно отнести к роману «параллельного построения», в котором судьбы одной группы персонажей (семей) противопоставлены другой группе, причем «одна из параллельных как бы освещается и оттеняется другой» [Томашевский 1996, 250]. В «Вечном зове» параллельно роду Савельевых рассказываются истории других семей и отдельных персонажей (семья Инютиных, Яков Алейников, Поликарп Кружилин и др.). Кроме того, роману А. Иванова свойственны важнейшие черты семейной хроники. Во-первых, в центре повествования - история рода Савельевых; во-вторых, каждый герой имеет индивидуальный и подробный психологический портрет; и наконец, действие охватывает более чем полувековой период, причем композиция насыщена ретроспекциями, и этот прием, по существу, является ведущим в повествовании.
Прозаик хроникально представляет историю рода Савельевых, начиная с главы семьи крестьянина Силантия и его жены Устиньи, которые воспитывают троих сыновей (Антона, Федора и Ивана), и заканчивая уже четвертым поколением рода, причем, вопреки отчетливо наметившейся к середине 1970-х гг. тенденции изображения гибели рода (к примеру, еще в «Деле Артамоновых» вырождение семейного клана было воплощено через нарушение героями моральных норм, девальвацию института брака, супружеских отношений; в «Доме» Ф. Абрамова распадается былое братство дружной семьи Пряслиных; в «Последнем сроке» В. Распутина разрыв детей с корнями, прошлым неминуем, и даже умирающая мать не в силах примирить некогда близких людей; в «Любавиных» В. Шукшина разлад происходит в крепкой «кулацкой» семье между отцом и младшими сыновьями, преступления приводят к гибели одного из них и исходу другого из деревни и т.д.), А. Иванов, напротив, сохраняет род, давая дальнейшее развитие семейному древу Савельевых.
Повествование открывается описанием 1908-1919 гг., на фоне которого рассказана история Антона Савельева - от рождения в Михайловке, переезда в Новониколаевск с дядей, связи с революционерами до женитьбы на девушке Лизе и рождения сына Юры. В силу известных идеологических причин, важным аспектом жизни главного героя прозаик делает революционную борьбу, последующее тюремное заключение. Кроме того, немаловажное место в первой части повествования занимают события Гражданской войны на территории Михайловки - именно на ее фоне демонстрируется развитие семейных отношений в годы разлома нации (и здесь прослеживается очевидная параллель с «Тихим Доном» М. Шолохова, где герои одной семьи оказываются разобщены, с той лишь разницей, что Шолохову, в отличие от А. Иванова, принципиально не то, к какому
социальному клану принадлежит герой, но то, как он поступает, в связи с чем конфликт шолоховского романа из социальной переведен в конечном итоге в нравственно-экзистенциальную плоскость): намечается четкая линия разрыва между братьями, между Федором и Иваном. Одна из основных причин конфликта - расхождение по разным социальным лагерям. Федор выбирает сторону большевиков, Иван же вынужден остаться с помещиком Кафтановым из-за любви к его дочери Анне. Однако, как неоднократно будет подчеркнуто, Иван сам не понимал, на чьей стороне истина. Милосердие, проявленное им по отношению к человеку, приговоренному к расстрелу Кафтановым, яркое тому подтверждение: «- Дык, можа, и ты айда к нам? К Кружилину-то? - Куда-а... Запутался я, брат, до конца, как рябчик в силке. <...> Ты иди-ка, пока я в самом деле тебя не шлепнул! - вдруг, рассердясь, крикнул Иван. И с того дня Иван все скучнел, чернел лицом, сделался вялым. Ночами его не брал сон, ворочаясь, он все думал: отчего же он запутался, кто в этом виноват? <...> Ответить на это Иван себе не мог» [Иванов 1993, I, 37]. Заметим, что слова «как рябчик в силке» станут пророческими для Ивана, которому дважды придется пройти тюремное заключение, будучи невиновным.
Переломным моментом в дальнейших отношениях между братьями становится казнь отца - Силантия Ивановича Савельева. Федор винит в этом именно Ивана, поскольку считает, что тот мог предотвратить беду. Еще более усугубляет положение убийство Иваном помещика Кафтанова, который совершил насилие в отношении своей дочери Анны. Впоследствии женившийся на Анне Федор обвиняет именно Ивана и в том, что старший сын Семен приходится ему якобы неродным: «Оба младших, Димка и Андрейка, были в отца - такие же чернявые, большелобые и бровастые. <...> А старший, Семен, был в нее - русоволосый, белокожий, сероглазый. <.> И окатывало ее пронизывающим холодком: "Не верит. что его кровь. что он отец!"» [Иванов 1993, I, 62-63]. Не знающий страшной тайны Анны, Федор на всю жизнь озлобляется на жену: «- Будет! Знаем... Не девицей тебя взял!» [Иванов 1993, I, 63]. Таким образом, уже в начале повествования определяются главные причины распада семьи: расхождение путей братьев в Гражданскую войну; смерть отца; подозрение Федора в измене Анны с Иваном (в действительности, мотив инцеста); утрата истоков, семейного очага и старшего в семье (Антона уводят белогвардейцы).
Следующим этапом в истории Савельевых становится существование «вне» рода. Разрыв семейных отношений на долгие годы заставляет братьев создавать свои семьи вне родительского очага. Патриархальный дом с присутствующими в нем несколькими поколениями окончательно разрушен. Отношения Федора и Ивана достигают пика кризиса. Братья показаны как два непримиримо противоположных начала, которые, однако, обнаруживают друг в друге черты схожести: по замыслу автора, Федор символически изображается как темная сторона, Иван - как светлая. В романе делается акцент и на внешности братьев, и на их душевных свойствах.
Природная и моральная разность становится непреодолимым барьером в их отношениях: «- Уходи от греха! Добром прошу. - Чем я тебе сейчас-то мешаю? - шевельнул Иван усами. - Усы мне твои не нравятся - полоснул Федор брата откровенно ненавидящим взглядом. Усы Иван отпустил недавно, такие же густые и жесткие, как у Федора, такой же подковкой. Разница были лишь в том, что у Федора они были черными как смоль, а у Ивана светло-русыми, под цвет бледно-серых, как застывшее в июле знойное небо, глаз» [Иванов 1993, I, 74-75]. Примечательно, что неоднозначность взаимоотношений братьев свойственна и их детям: младшее поколение рода Савельевых, руководствуясь услышанным и узнанным извне, постепенно отстраняется друг от друга. Федор - человек, не нашедший себе места среди людей. Часто он оглядывается на свою жизнь, видит цепь замысловатых происшествий и собственных решений, которые привели его к «чуждости» окружающим, и все больше он озлобляется и отстраняется от других персонажей.
По словам М.М. Бахтина, «отрыв времени жизни от определенной и ограниченной пространственной локальности», скитание главных героев в поисках себя и собственного места в мире (нередко, кстати, в семейной хронике возникает мотив блудного сына) - «существенная особенность классической разновидности семейного романа» [Бахтин 2012, 479]. Наиболее ярко она отразилась в образе Ивана Савельева, запутавшегося в себе, пережившего множественные удары судьбы. Пройдя тюремную жизнь, герой никого не отталкивает от себя, даже напротив, пытается ужиться рядом с утратившим к нему доверие обществом. Иван не покидает свою малую родину, хотя и понимает, что жизнь здесь и для него, и для его семьи будет невыносима: «Тут я родился. Тут батьку с маткой... колчаковцы сгубили» [Иванов 1993, I, 77]. Мало того, для Ивана принципиальна идея рода, глубокая связь с предками: «Старший брательник, Антон, правильно пишет: "Тут, в родной деревне, замазывай свои грехи. Пущай, говорит, их могилы вечно твою память скребут"» [Иванов 1993, I, 77].
Принципиально в структуре семейной хроники А. Иванова женское начало - именно женщины в «Вечном зове» предопределяют сохранение рода в целом (и в этом отношении намечается очевидная параллель с тетралогией Ф. Абрамова о Пряслиных, в которой Лиза становится едва ли не единственной носительницей родовой памяти и подлинной нравственности). Как мы отмечали ранее, женщина в условиях «нового мира», «вопреки архаическим представлениям о мужчине-охотнике, основателе рода, создателе семьи, вынужденно принимает эту функцию на себя» [Осьмухина 2015, 286]. В «Вечном зове» трагическая женская доля представлена судьбами Устиньи Савельевой, вынесшей разлад сыновей, казнь мужа белогвардейцами, Лизы Савельевой, вынужденной с юности идти вслед за своим возлюбленным, Анны Кафтановой, пережившей насилие отца, неудачное замужество, утрату возможности жизни с человеком, искренне любившим ее, гибель старшего сына. Однако символом истинной русской женщины, любящей, верящей, способной с достоинством пере-
жить все потери и утраты, становится Агата, жена Ивана. По сути, семейный очаг, существовавший большую часть жизни именно под ее началом, выстоял благодаря неимоверной силе этой хрупкой женщины, которая так и не успела испытать полного семейного счастья. Ей было суждено погибнуть в момент, когда, возможно, их с Иваном семья могла бы получить новую жизнь. На похоронах Агаты Поликарп Кружилин произносит прощальную речь, в которой отражена вся горечь женской судьбы: «Простая ты была женщина, Агата, была хорошей женой и хорошей матерью, хорошей колхозницей. Но такими простыми и держится наша земля. <...> Никогда, дорогие мои женщины, не обмелеет жизнь и духом не оскудеет земля наша, потому что живут на ней вот такие простые люди, как Агата Савельева.» [Иванов 1993, III, 228-229]. Следовательно, существование братьев «вне» рода зиждилось на силе их жен, которые не позволили разорваться поколенческим связям.
Очередным этапом в жизни рода Савельевых становится период принятия решений в разрешении конфликта между братьями. Противостояние Ивана и Федора не способен упразднить даже старший брат Антон, который, по патриархальному семейному канону, становится отцом для своих братьев. Точкой разрыва между Савельевыми стала Гражданская война: Антон попадает в тюрьму, а затем живет с семьей в Киеве, Федор женится на Анне и строит очаг на родной земле, Иван проводит долгое время в тюремных лагерях, дважды возвращается в Михайловку и пытается наладить семейную жизнь с Агатой. Встреча братьев спустя тридцатилетие после расставания отчетливо свидетельствует о том, как сильно отдалены они друг от друга, изменить это уже невозможно. Федор регулярно ищет возможность больнее «уколоть» брата: «Иван был желтый и худой, будто встал из гроба. - Не кончилась война-то еще, - сообщил Федор насмешливо. - Так что ищи способ опять в больницу нырнуть. Иван улыбнулся, щурясь на яркое солнце, проговорил: - Ишь вот как. Ни одна собака не облаяла пока, так тебя встретил. И разошлись» [Иванов 1993, I, 532].
С трагической гибелью Антона Савельева внутренний кризис Федора достигает апогея - он живет будто в «пустоте», его мир надламывается, кардинально меняется восприятие всего окружающего: «Он ел, спал, ходил на работу, с кем-то разговаривал, но все это будто бы делал не он, а кто-то другой, его, Федора, это все словно и не касалось. Ничто его не волновало, не трогало <...>. Он не боялся, что его возьмут на фронт, но и не радовался, что оставили. Даже смерть старшего брата не вызвала у Федора ничего» [Иванов 1993, I, 530]. Потерянность героя отчетливо предвещает лишь смерть. Смерть Федора от рук Ивана мыслится как расплата за предательство семьи, народа, страны. В последние минуты жизни Федор узнает всю правду об Анне, замученной отцом, о сыне, попавшем в плен к немцам, о ненависти Ивана к брату, копившейся долгие годы: «. не имеешь ты права по этой земле ходить. И никогда не имел! Ты ее. ты ей чужой, как твои друзья фашисты. Ты ее обгадил. обгадил!» [Иванов 1993, III, 134]. Смерть Федора становится для Анны и горем и избавлени-
ем. Горем - из-за предательства мужем родной земли, избавлением - из-за освобождения от гнета безлюбовной привязанности к ставшему с годами чужим человеку.
Завершающим этапом в истории Савельевых мыслится определение автором дальнейшей судьбы рода. Последней частью романа является обширный эпилог под названием «Я слышу - соловьи росу клюют.», которое вводится как символ спокойствия и открытия нового светлого мира. С окончанием войны для рода Савельевых, как и для всей страны, наступает период обновления. Несмотря на то, что война значительно пошатнула состояние семьи (из старшего поколения остался в живых лишь Иван), род получает шанс на дальнейшее развитие. Так, сын Ивана, Володя, выбирает себе невесту и хочет образовать собственный очаг. Юрий Савельев, сын Антона и Елизаветы отважно сражается на войне и возвращается на родину. Сын Федора и Анны Семен погибает, однако оставляет двух наследниц от жены Наташи и от фронтовой подруги Оли Королевой: «Старший, Семен, дрался с фашистами без страха, медалью и орденом Ленина награжден, награды эти переслали Наталье, жене его» [Иванов 1993, III, 302]. Дима и Андрей самоопределяются в жизни: один из них становится поэтом, другой - офицером. Финал «эпоса» А. Иванова, таким образом, прочитывается как продолжение жизни, непрерывность человеческого рода, причем идея рода здесь - патриархальная, находящая свое выражение именно в мужском начале.
Примечательно, что именно с темой рода, семьи непосредственно связано заглавие романа: «человек <...> рано или поздно начинает задумываться над сутью и смыслом бытия, жизни окружающих его людей, общества и над своими собственными делами и поступками. Это его заставляет делать властный и извечный зов к жизни, извечное стремление найти среди людей свое, человеческое место», и с этого момента, по мнению прозаика, человек «становится уже гражданином, а потом станет и бойцом за справедливость, за человеческое достоинство и за человеческую радость» [Иванов 1993, I, 230-231]. Очевидно, что эта мысль принципиальна для всего повествования: необходимость оставаться человеком в любых обстоятельствах предопределена именно прочностью семейных, родовых связей.
Резюмируя вышесказанное, остается подчеркнуть, что в «Вечном зове» А. Иванова отражен процесс трансформации семейного романа (при сохранении таких его важнейших характеристик, как линейность повествования, хроникальность и привязанность к одному месту действия и развития сюжета, образ дома, семейного очага в качестве жанрообразующего элемента) в семейную хронику, благодаря расширению повествовательных рамок, конструированию эпопейного хронотопа, осмыслению частных судеб на фоне истории. При этом ориентирами в выборе жизненного пути героев становятся не только социальные и исторические события, но прежде всего личная нравственность как нравственность рода, моральные ценности семьи. Прозаик внимателен не просто к родословной и детству
своих персонажей, но очевидно сосредотачивается на социально-историческом компоненте их судеб. На наш взгляд, именно тема генеалогии позволяет А. Иванову проследить историческую и социальную заданность многих душевных и духовных черт персонажей. В романе «Вечный зов» история рода Савельевых, нередко отмеченная конфликтами, разрывом связей, становится отражением истории страны и этноса в целом, семья же в «большой» истории остается доминантной категорией.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М.М. Собрание сочинений: в 7 т Т. 3: Теория романа (1930-1960 гг.). М., 2012.
2. Богданов А.Н. Литературные роды и виды // Теория литературы в связи с проблемами эстетики. М., 1970. С. 307-310.
3. Видуэцкая И.П. «Пошехонская старина» в ряду семейных хроник русской литературы // Салтыков-Щедрин М.Е. 1826-1976. Статьи. Материалы. Биография. Л., 1976. С. 206-219.
4. Гнюсова И.Ф. Традиции семейного романа в творчестве Л.Н. Толстого. URL: http://conf.dvfu.ru/archive/Lomonosov_2007/19/gnjusova_if.doc.pdf (дата обращения: 04.01.2018).
5. Джиоева А.Т., Осьмухина О.Ю. Специфика преломления темы рода в отечественной массовой литературе рубежа XX-XXI в. // Русский язык в контексте национальной культуры / отв. ред. Ю.А. Мишанин. Саранск, 2016. С. 74-79.
6. Ермолин Е.А. Перекуем ли мы мечи на орала? Идейные поветрия современности и судьба русской литературы // Искусство Ленинграда. 1990. № 1. С. 12-27.
7. Иванов А.С. Вечный зов: роман: в 3 т. М., 1993.
8. Кларк К. Советский роман. История как ритуал. URL: http://www.fedy-diary. ru/?p=2689 (дата обращения: 04.01.2018)
9. Никольский Е.В. Проза Всеволода Соловьева: проблемы творческой эволюции: автореф. дис. ... д-ра филол. н.: 10.01.01. Тверь, 2014.
10. Осьмухина О.Ю. Специфика воплощения темы рода в отечественной прозе рубежа XX-XXI вв. // Вестник ННГУ 2015. № 1. С. 286-289.
11. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Ermolin E. A. Perekuem li my mechi na orala? Ideynye povetriya sovremennosti i sud'ba russkoy literatury [Should We Beat Your Swords into Plowshares? The Ideological Trends of Modernity and the Fate of Russian Literature]. Iskusstvo Leningrada, 1990, no. 1, pp. 12-27. (In Russian).
2. Os'mukhina O.Yu. Spetsifika voploshcheniya temy roda v otechestvennoy proze rubezha 20-21 vv. [The Specificity of the Embodiment of the Kin Theme in Patriotic Prose at the Turn of the 21st Century]. Vestnik NNGU, 2015, no. 1, pp. 286-289. (In Russian).
Новый филологический вестник. 2018. №4(47). --
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Bogdanov A.N. Literaturnye rody i vidy [Literary Genres]. Teoriya literatury v svyazi s problemami estetiki [The Theory of Literature in Connection with the Aesthetic Issues]. Moscow, 1970, pp. 307-310. (In Russian).
4. Dzhioeva A.T., Os'mukhina O.Yu. Spetsifika prelomleniya temy roda v otechest-vennoy massovoy literature rubezha 20-21 vv. [The Specificity of the Refraction of the Kin Theme in the Russian Mass Literature at the Turn of the 21st Century]. Mis-hanin YuA. (ed.). Russkiyyazyk v kontekste natsional'noy kultury [The Russian Language in the Context of National Culture]. Saransk, 2016, pp. 74-79. (In Russian).
5. Viduetskaya I.P. "Poshekhonskaya starina" v ryadu semeynykh khronik russ-koy literatury ["Poshehonskaja Antiquity" Among the Family Chronicles in Russian Literature]. Saltykov-Shchedrin M.E. 1826-1976. Stat'i. Materialy. Biografiya [Saltykov-Shhedrin M.E. 1826-1976. Articles. Materials. Biography]. Leningrad, 1976, pp. 206-219. (In Russian).
(Monographs)
6. Bakhtin M.M. Sobraniye sochineniy: in 7 vols. Vol. 3: Teoriya romana (1930-1960gg.) [The Collected Works. Vol. 3: The Theory of the Novel (1930-1960)]. Moscow, 2012. (In Russian).
7. Tomashevskiy B.V Teoriya literatury. Poetika [The Theory of Literature. Poetics]. Moscow, 1996. (In Russian).
(Thesis and Thesis Abstracts)
8. Nikol'skiy E.V. Proza Vsevoloda Solov'eva: problemy tvorcheskoy evolyutsii [Vsevolod Solovyov's Prose: the Problems of his Creative Evolution]: Dr. Sc. Thesis Abstract. Tver, 2014. (In Russian).
(Electronic Resources)
9. Gnyusova I. F. Traditsii semeynogo romana v tvorchestve L.N. Tolstogo [The Traditions of Family Novel in the Works by L.N. Tolstoy]. Available at: http://conf. dvfu.ru/archive/Lomonosov_2007/19/gnjusova_if.doc.pdf (accessed 04.01.2018). (In Russian).
10. Klark K. Sovetskiy roman. Istoriya kak ritual [The Soviet Novel. History as a Ritual]. Available at: http://www.fedy-diary.ru/?p=2689 (accessed 04.01.2018). (In Russian).
Осьмухина Ольга Юрьевна, Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева.
Доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы. Научные интересы: набоковедение, история и теория от-
ечественной литературы XX-XXI вв., нарратология, русско-зарубежные литературные связи, методика преподавания зарубежной литературы.
E-mail: [email protected]
Гудкова Светлана Петровна, Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева.
Доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы. Научные интересы: процессы литературного развития России XX в.; история и теория отечественной литературы XX-XXI вв., современная русская поэзия.
E-mail: [email protected]
Olga Yu. Osmukhina, Mordovian State University.
Doctor of Philology, Professor, Head of the Department of Russian and Foreign Literature. Research interests: Nabokov's legacy, history and theory of Russian literature in the 20th and 21st centuries, narratology, Russian-foreign literary connections, methods of teaching foreign literature.
E-mail: [email protected]
Svetlana P. Gudkova, Mordovian State University.
Doctor of Philology, Professor of the Department of Russian and Foreign Literature. Research interests: Russian literary development in 20th century; history and theory of Russian literature in the 20th and 21st centuries, modern Russian poetry.
E-mail: [email protected]
