CC BY
178
философия. Культурология
Вестник Нижегородскоп университет» им. НИ. Лобачееског®. Серия Социальные наук, ЬтЮФ, № 4 (16), с. 167-74
УДК 316
СПЕЦИФИКА УТОПИИ КАК ФЕНОМЕНА СОЗНАНИЯ И КУЛЬТУРЫ
© 2009 г. М.В. Заладина
Нижегородский государственный технический университет им. Р.Е. Алексеева
filosof6@nntu.nnov.ru
Поступила в редакцию 09.09.2009
Рассматривается утопический тип сознания. Анализируется феномен установки на произвольное конструирование утопического идеала в истории мировой культуры, в частности в социологии, философии, архитектуре, литературе. Проведено принципиальное разграничение между утопией и фантастикой, а также между утопией и футурологией. Приведено несколько типов классификации утопий. Рассмотрены основные функции утопии.
Ключевые слова: утопический идеал, тип сознания, образ будущего, социальная действительность.
Существует стереотип понимания утопии как явления, давно изжившего себя и потому недостойного внимания современного исследователя. Вероятно, в определённой мере это и справедливо, если понимать утопию узко, только лишь как теоретическое наследие представителей классического утопического социализма. Если же рассматривать её более широко, как феномен сознания, то можно утверждать, что утопический тип мышления в определённых ситуациях в той или иной мере присущ человеку вообще. С гносеологической точки зрения, утопический тип сознания возникает вследствие познавательной потребности человека, его стремления выйти в своём воображении за рамки не только действительного, но и возможного. Субъект познания (и индивид, и группа) объективно ограничен определёнными, прежде всего социальными рамками видения предмета. Поэтому субъекту приходится домысливать, «воображать» те элементы объекта, которые от него скрыты, связывать одни элементы с другими искусственными связями. Это в определённой мере неизбежно.
Необходимо сделать следующее уточнение: утопическое сознание в «чистом» виде не существует. Это скорее некая установка на умозрительное создание некоего идеала. Этим можно объяснить то, что утописты иногда высказываются вполне реалистически, а у тех, кого мы считаем реалистами, появляются отдельные утопические мысли.
Как тип видения окружающей реальности, утопизм может проявляться и в философии (особенно социальной), и в искусстве, и в науке, и в морали и т.п. В самом деле, зачастую человек воспринимает окружающий мир как определённое множество позитивных и негативных
факторов, произвольно манипулируя которыми (убирая одни и оставляя другие) он может создать соответствующую его субъективным представлениям о совершенном мире картину.
В истории мировой культуры (в литературе, архитектуре, научно-технической области и т.д.) можно найти множество примеров подобной установки на произвольное формирование утопического идеала, то есть на создание некоего образа объекта, который был бы подчинён своей особой логике и содержал бы идеальные с точки зрения субъекта качества. Так, «изображения фантастических «городов будущего» на какое-то время заполнили страницы архитектурных журналов. Проблемы, неразрешимые в пределах современной реальности, здесь решались без всяких затруднений... Авторы этих проектов основывали модели желаемого будущего на достаточно произвольном соединении идеальных качеств, образующих противоположности наиболее очевидным и трудноустранимым недостаткам материальной среды современных городов» [1, с. 104-105]. Этот пример может служить прекрасной иллюстрацией того, что для утопического типа мышления характерно желание избавиться от «тирании» необходимости, как бы подняться над данным временем и пространством.
Что касается литературы, то утопический идеал довольно часто оказывается интегрированным в произведение, в целом не носящее утопического характера. Идея создания совершенного мира волновала, например, Платона, Августина, У. Шекспира, Ф. Рабле, Ф. Купера, М. Твена, А. Франса, Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Платонова и многих других, которых мы не считаем утопистами, но которые, тем не менее, хотели «либо просто перенестись мыс-
лью в идеальный мир, либо одарить человечество открывшейся им тайной достижения всеобщего блага» [2, с. 3].
В качестве примера утопического типа мышления можно привести и современную (примерно со второй половины ХХ века) научно-фантастическую литературу, таких разноплановых писателей, как К. Воннегут, А. Кларк, И. Ефремов, А. Азимов и др. Существует немало истинно преданных науке учёных, которые одновременно являются авторами нескольких научно-фантастических и утопических произведений, в которых воображение далеко уносит их от существующей социальной действительности. Именно такими были произведения и К.Э. Циолковского - «Нирвана», «Горе и гений», «Путь к звёздам» и т.д.
Разумеется, утопия и фантастика - далеко не одно и то же: как утопия не всегда включает в себя фантастические, сверхъестественные с точки зрения современной картины мира, элементы, так и фантастика не всегда содержит утопизм в качестве установки на произвольное создание идеальных образов. Однако утопия и фантастика имеют немало общих черт. И та, и другая используют творческое воображение для создания некоего вымысла. Многие фантастические произведения содержат в себе утопический идеал. Поэтому следует говорить именно о типе мышления.
Что касается науки, в рамках одной концептуальной структуры иногда могут сочетаться научный и утопический подходы, переплетаясь друг с другом настолько тесно, что порой бывает трудно их разделить. Например, Даниел Белл, американский специалист в области социального прогнозирования, которого мы, разумеется, не считаем утопистом, разработал концепцию «постиндустриального общества», которую первоначально изображал как технократическую утопию. Ещё один пример: немецкий социолог Ральф Дарендорф в статье «От утопии: к переориентации социологического анализа» критиковал своего современника и коллегу из америки Толкотта Парсонса за то, что тот, характеризуя существующее общество как «предельное», ликвидировал всякую дистанцию между социальной реальностью и трансцендентным утопическим идеалом [3, р. 29]. Парсонс также утопистом никогда не считался.
Кроме того, и сама наука в процессе собственной эволюции претерпевает значительные изменения. Это касается не только объёма научных знаний, но и многих принципов, на которых строится наука: то, что считалось ненаучным в прошлом, может оказаться научным в
настоящем или в будущем. И наоборот - что прежде признавалось научным, может быть впоследствии отвергнуто учёными. Поэтому хотя ненаучность и составляет одну из характерных черт утопии, тем не менее она не является её главной сущностью.
С точки зрения социологии утопию можно считать результатом так называемого «факторного» подхода к социальной действительности, которая рассматривается утопистом не в качестве целостной системы элементов, а как набор независимых «факторов», между которыми нет никакой исторически сложившейся функциональной связи. Поэтому и саму историю утопист склонен считать процессом, который субъективистски, волюнтаристски может быть либо замедлен, либо ускорен, либо направлен в «правильную» сторону.
Справедливости ради надо сказать, что отдельные черты утопических идеалов рано или поздно могут реализоваться на практике. Правда, попытка практического осуществления утопического проекта обычно отделяется от момента его создания более или менее значительным временным интервалом. А зачастую и пространственным: утопические идеи, появившиеся, например, в Англии, Франции или Германии, имели попытки воплощения в таких странах, как Россия, Китай или Польша. Ещё Николай Бердяев, наблюдая, как некоторые из утопических идей реализуются в ХХ веке, заметил, что «утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше» [4, с. 121].
О том же писал и немецкий социолог первой половины ХХ века Карл Мангейм. «...Утопии сегодняшнего дня могут стать действительностью завтрашнего дня», - утверждает он, цитируя афоризм Ламартина: «Утопии - часто не что иное, как преждевременные истины» [5, ч. 2, с. 18].
С другой стороны, из истории известно немало социальных проектов, которые современники не считали утопиями, но они, тем не менее, так и не были практически реализованы.
Говоря о реализуемости утопического идеала, Мангейм высказывается несколько парадоксально: он называет подлинной утопией именно ту, которая получает осуществление на практике. Он считает, что практическая осуществимость утопии даёт ей возможность выступать в качестве силы, оказывающей преобразующее воздействие на историко-социальное бытие.
Однако, становясь реальностью этого бытия, утопические идеалы чаще всего не дают того экзистенциального эффекта, на который рас-
считывали их создатели, долгожданная гармония и счастье почему-то не наступают.
Причина, очевидно, заключается в способе продуцирования идеала. Утопист создаёт его не в соответствии с объективными законами социального движения, не как итог конкретного социологического анализа, в результате которого диагностировано состояние общественного организма. Нет, он вначале мысленно как бы «разымает» мир на части, затем абстрагируется от конкретного исторического времени как определённой последовательности взаимообусловленных событий. Императивы истории, неизбежно ограничивающие воображение, - не для него. Он строит свой проект совершенно произвольно, умозрительным путём. Если же настоящие тенденции развития определённого общественного организма не совпадают с его желаниями, он сознательно или неосознанно старается их не замечать.
Этот механизм действует на уровне как индивидуального сознания, так и общественного. «Определённые угнетённые группы духовно столь заинтересованы в разрушении и трансформации данных условий общества, что они невольно видят только те элементы в ситуации, которые имеют тенденцию её отрицать. В утопическом мышлении коллективное бессознательное, направляемое желаемым представлением и стремлением к действию, скрывает определённые элементы реальности» [5, ч. 2, с. 53]. То есть утопическое сознание вычленяет из действительности только те элементы, которые способствуют уничтожению существующего порядка, поэтому оно неизбежно носит критический характер.
Если рассматривать феномен утопии с онтологической точки зрения, совершенно очевидно, что существенным признаком утопического сознания является его несоответствие бытию. Рассматриваемое сознание ориентируется на факторы, которые в этом окружающем мире реально не содержатся. Это игнорирование отдельных сторон бытия присуще, хотя и в разной мере, многим состояниям сознания, поскольку они в чём-то опережают это бытие, а в чём-то отстают от него. Убеждённый утопист скорее человек веры, чем аналитик. И если какие-то факты способны поколебать его веру и ослабить его желание изменить порядок вещей, он будет игнорировать эти факты. «Если ты принял решение, открыл великую тайну всеобщего счастья и решил донести её до мира, то тебя уже ничто не смутит, не сломит, не отвратит, даже факты, опровергающие твою истину» [2, с. 22]. Как говорится, тем хуже для фактов.
Если не отбрасывать социально-утопические проекты с порога, а рассматривать как отражение породившего их общества, как проекцию одного исторического времени в другое (прошлого - в настоящее, настоящего - в будущее), то они смогут сказать социологу о создавшей их эпохе и об их авторах, пожалуй, не меньше, чем любое научное описание, сделанное современником. Поэтому совершенно справедливо утверждение, что «к утопическому сознанию мы должны подходить как к своеобразному "шифру бытия" продуцирующего его субъекта, то есть рассматривать его как отражение действительности, фиксирующее его ценностные и политические ориентации и притязания» [2, с. 26].
Образ будущего есть некий идеал, воплощение совершенства, согласующегося с определёнными мировоззренческими принципами, с определённой философией и моралью. Например, согласно В.С. Степину, соединение идеала справедливости и идеала сильного государства в российском сознании было не только выражением традиционно-общинных менталитетов, но и учетом, в своеобразной форме, исторического опыта смутных времен, через которые периодически проходила Россия [6].
Идеал могут искать в прошлом, полагая, что «золотой век» человечество уже прошло, что происходит, например, «закат Европы». Можно даже как бы находить его в настоящем, «смеяться над всякой "музыкой будущего", можно быть твёрдо убеждённым в том, что нынешний общественный порядок, при котором мы имеем счастье жить, есть самый лучший из всех возможных общественных порядков, и несмотря на всё это, можно рассматривать "строение и жизнь социального тела" с той самой точки зрения, с которой рассматривали их утописты» [7, с. 157]. Однако идеальный образ не обязательно всегда привязывается к конкретному историческому времени.
Ещё одно важное уточнение: можно жить, ориентируясь на принципиально новые, реально ещё не существующие в обществе ценности и институты, и, несмотря на это, совершенно не быть утопистом. В качестве примера приведём таких прямо противоположных по своим взглядам мыслителей, как К. Маркс, с одной стороны, и Д. Белл, Дж. Гэлбрейт, Э. Тоффлер - с другой, которых объединяет то, что немало исследователей считают их утопистами, хотя, на наш взгляд, они таковыми не являются.
В работах Маркса будущее состояние общества полагается исходя из тенденций развития конкретного общественного организма и разрешения существующих в нём противоречий,
как естественно-исторический переход от одной стадии развития к другой. В работе «Немецкая идеология», в частности, он утверждает: «Коммунизм для нас - не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» [8, т. 2, с. 33]. В другой своей работе, «Гражданская война во Франции», примерно четверть века спустя он также подчёркивает, что «...предстоит не осуществлять какие-либо идеалы, а лишь дать простор элементам нового общества, которые развились в недрах старого...» [8, т. 7, с. 347].
К сожалению, в нашей стране произошло именно то, от чего пытался предостеречь Маркс. Сталин не был склонен к тому, чтобы «дать простор» «элементам», которые развивались в недрах тогдашнего российского общества. Напротив, он использовал весь свой репрессивный аппарат, чтобы насильно втиснуть страну в жёсткие рамки произвольно сконструированной нежизнеспособной схемы «идеального», «совершенного», как ему казалось, миропорядка. В этом смысле сталинский социализм, очевидно, можно считать осуществлённой утопией, оказавшейся полной противоположностью тому, что было первоначально задумано.
Об этом же говорит В.С. Степин в своей статье «Эпоха перемен и сценарии будущего»: «Стремление изменить жизнь приводило революционеров к почти религиозному служению идеалам, которые не произрастали органически из русской жизни, а привносились извне как результат обработки идей, возникающих в западной культурной традиции. Не находя опоры в традиционной российской почве, эти идеи представали как своеобразные проекты желаемого будущего. Желание обновления страны оборачивалось стремлением к насаждению утопических проектов (типа мировой революции или перехода к коммунистическому распределению) путем революционного насилия» [6].
Интересна в этой связи точка зрения таких русских философов, как Н. Бердяев, Г. Федотов, С. Франк, которые говорили о соединении в русской интеллигенции «идейности» и «беспочвенности», о склонности к утопическим проектам и упрощенным решениям. «Русская интеллигенция всегда исповедовала какие-нибудь доктрины, вмещающиеся в карманный катехизис, и утопии, обещающие легкий и упрощенный способ общественного спасения» [9, с. 83].
Что касается футурологов, то хотя они действительно пытаются произвольно конструировать социальный идеал, тем не менее, их тоже нельзя назвать утопистами по ряду причин. Во-первых, между футурологами и утопистами существует большая разница, связанная с предметной разнородностью осваиваемой ими реальности. Если утопист ориентируется на формирование идеального образа предмета безотносительно, как уже было сказано, его «привязки» к конкретному историческому времени, то футуролог ориентируется на образ будущего состояния предмета. Во-вторых, различен их способ освоения реальности. Если утопический идеал конструируется чисто умозрительно, то футурологический образ будущего основан на объективном анализе вероятностных тенденций социального развития.
Однако, несмотря на указанные различия, некоторые элементы утопического сознания футурологам присущи. Например, образ будущего строится ими умозрительно, соответственно собственным субъективным представлениям о наилучшем обществе. Во многих футу-рологических проектах налицо нормативно-ценностный подход, который характерен для утопии. В принципе и сами футурологи этого не скрывают. Например, Г. Кан и Б. Брюс-Бриггс пишут, что «...в сфере исследования будущего велика роль нормативного подхода, замаскированного под дескриптивный. Многие прогнозы видных американских мыслителей суть констатация того, что автор хотел бы видеть случившимся, и не обязательно того, что, по его мнению, случится, часто эти прогнозы представляют собой неприкрытую попытку сформулировать какую-то особую политику или программу» [10, р. 246].
Вообще существует реальная тенденция усиления интеграции ценностных элементов в американскую социологическую теорию. При этом считается, что эти по сути субъективные элементы не являются чем-то таким, от чего следовало бы освободить науку. Более того, некоторые исследователи (например, Ф. Полак) даже утверждают, что «социальное воображение», утопические фантазии способствуют эффективному творчеству и созданию количественно выверенных и обоснованных проектов будущего.
Итак, утопический тип сознания мы можем найти не только в классических утопических трактатах, но и во многих других философских и художественных произведениях. Как писал один из наиболее известных исследователей утопии А. Свентоховский, «утопия, как идеал
общественных отношений, представляет наиболее всеобщий элемент в духовном мире. Входит она в состав всех религиозных верований, этических и правовых теорий, систем воспитания, поэтических произведений, - одним словом, всякого знания и творчества» [11, с. 5].
В социологической литературе существуют различные модели классификации утопий. Так, Бестужев-Лада предлагает определять тип утопии в зависимости от того, какой социальный строй в ней изображается. Он пишет следующее: «Можно различать утопии общинные, рабовладельческие, феодальные, буржуазные, социалистические. В свою очередь, каждый тип подразделяется на группы и подгруппы» [12, с. 38].
Э.Я. Баталов предлагает руководствоваться критерием социокультурного наполнения идеала, определяющим характер ценностей, провозглашаемых утопистом и обусловливающим тип власти.
Исходя из этого критерия утопии можно разделить:
1) на романтические (единение человека с природой, приоритет чувственного над рациональным, отсутствие жёстких властных структур),
2) на технократические (рациональный тип мышления, приоритетное развитие науки и техники, власть учёных, инженеров и менеджеров),
3) на теократические (господство в обществе религиозных ценностей, ведущая роль религиозных институтов, власть духовенства) и т.п.
Что касается зарубежных социологов, то, например, Л. Мамфорд в зависимости от функций утопий разделяет их на два вида. «Одна из этих функций - бегство или компенсация; она выражает стремление к немедленному освобождению от трудностей или фрустраций, выпавших на нашу судьбу. Другая заключается в попытке обеспечить условия для нашего освобождения в будущем. Утопии, которые соответствуют этим двум функциям, я назову утопиями бегства и утопиями реконструкции. Первые оставляют внешний мир таким, каков он есть; вторые стремятся изменить его таким образом, чтобы строить отношения с ним на своих собственных условиях» [13, р. 15]. Кстати говоря, Мамфорд, очевидно, не замечает, что существует немало утопий, сочетающих в себе тенденцию к бегству с тенденцией к реконструкции.
Ф. Полак по принципу подлинности выделяет собственно «утопии», «полуутопии» и «квазиутопии». Ф. Мануэль по принципу локализации идеала разделяет «утопию» и «ухронию». А. Фойгт предлагает ориентироваться на тип
темперамента и делит утопии на «анархические» и «архические». Существуют и другие принципы классификации, однако, как видим, они неравноценны, поскольку зачастую в их основание кладутся произвольно взятые и нередко второстепенные признаки утопии.
Если основываться на исследованиях таких известных историков, как А. Моортон, А.И. Клибанов, К.В. Чистов и др., генетически первой формой утопии, формировавшей идеалы более поздних авторов утопических произведений, была так называемая народная утопия, которая выражала представления социально угнетённых слоёв о «праведном» общественном строе, дарован ли он всевышним, услышан ли добрым и справедливым царём или создан их собственными руками.
Народная утопия обычно бывает незрелой, слабо выраженной. Литературным исследователям известны воплощения народно-утопического идеала в различных формах: поэмах (английская - «Страна Кокейн»), легендах (русская - о Беловодье), сказках, песнях и т.п. Кстати говоря, бытовавшее ранее представление о якобы извечном стихийном стремлении народа к социализму было не совсем верным. Народная утопия - это скорее тяга к «правде», справедливости.
Кроме народной существует, как это ни странно, ещё и официальная утопия. То есть какой-либо официальный институт (это может быть государство, определённая партия и т.п.) провозглашает своим идеалом и даже непосредственной целью определённые лозунги, проекты, программы, в которых содержатся социально-утопические идеи. Всё это фиксируется в соответствующих документах, порой даже в конституционных актах. В качестве примера можно привести намерение Н.С. Хрущёва построить к 1980 году, то есть в течение 20 лет, коммунизм в СССР. Или небезызвестное обещание Горбачёва обеспечить всех граждан страны отдельными квартирами к 2000 году. Или, скажем, уверения Явлинского о возможности кардинально изменить состояние общества за 500 дней. Вообще многочисленные проекты переустройства страны 80-х и 90-х годов содержали массу абстрактного, мессианского, утопического и были скорее общими идеалами справедливого жизнеустройства, чем реальными программами. Вначале были горбачёвские проекты «социализма с человеческим лицом» и «обновленного социализма». Затем новые западники выдвигали идеи, содержащие основной набор принципов либерализма: индивидуальная свобода, рынок с минимальным вмешательст-
вом государства, правовое общество и т.д. По уровню непроясненности путей и возможностей реализации этих принципов этот проект был не менее беспочвенен, чем проект «обновленного социализма». Это были по сути дела не проекты, а предлагаемые идеальные варианты желаемого будущего.
В том же ряду официальной утопии стоит провозглашённая американским президентом Линдоном Джонсоном в 60-х годах программа «Великого общества» и т.д.
Было бы не совсем верным утверждение, что официальная утопия всегда является сознательным обманом своего народа. Зачастую её творцы добросовестно заблуждаются относительно собственных возможностей. Но в любом случае официальная утопия - это результат целенаправленной деятельности профессиональных идеологов, выполняющих соответствующий социальный заказ.
Что касается классического утопического социализма, то это нечто среднее между народной и официальной утопией. С одной стороны, он не исходит ни от каких официальных инстанций. С другой - он зачастую зафиксирован в каком-либо документе, будь то программа, устав, декларация, манифест или что-то подобное. Например, организация разнообразных утопических коммун практически всегда сопровождалась различными декларациями, предписаниями и заявлениями (можно в этой связи вспомнить хотя бы деятельность Роберта Оуэна по созданию «Новой Гармонии»).
Большинство же известных нам утопий имеют литературно-теоретическую форму. Это обычно синтез художественного произведения с социальным, политическим и экономическим трактатом. В качестве примера можно привести хотя бы «Равенство» Эдварда Беллами, в котором он разъясняет и дополняет свои идеи, уже высказанные им в романе «Взгляд назад».
Итак, мы видим, что утопия - многомерное явление, рассмотрение различных аспектов которого - достаточно сложная задача. Для того чтобы её выполнить, очень важно определить основные функции утопии.
Большинство исследователей сходятся в том, что главная функция утопии - критическая. Ещё А. Свентоховский отмечал, что «...ценность всякой утопии бывает по преимуществу отрицательная, т.е. заключается в критике и протесте против существующего уклада отношений» [11, с. 61]. Эта функция особенно важна тогда, когда существует необходимость показать несовершенство существующего общества,
однако возможность прямой критики общественных порядков ограничена. Поэтому подобная критика зачастую имеет скрытый или косвенный характер.
Второй важной функцией утопии является нормативная функция. То есть утопический идеал может служить определённым эталоном, который нужен для того, чтобы сверять с ним практически ориентированные проекты и чтобы обозначить те направления, в которых следует двигаться. Рисуя картины альтернативного мира, утопия воплощает социальный, нравственный, политический идеал, который может быть достаточно далеко отодвинут от границ реально существующего общества. Такой точки зрения придерживался ещё И. Кант в «Критике чистого разума», говоря о платоновской республике: «Хотя этого совершенного строя никогда не будет, тем не менее следует считать правильной идею, которая выставляет этот maximum в качестве прообраза, чтобы, руководствуясь им, постепенно приближать законосообразное общественное устройство к возможно большему совершенству. В самом деле, какова та высшая ступень, на которой человечество вынуждено будет остановиться, и, следовательно, как велика та пропасть, которая необходимо должна оставаться между идеей и её осуществлением, -этого никто не должен и не может определять, так как здесь всё зависит от свободы, которая может перешагнуть через всякую данную границу» [14, с. 351]. Как видим, сознательная максимализация утопического идеала связана для Канта с определением утопии прежде всего как царства духа: то есть она, возможно, и способна оказаться прототипом действительного общества, но лишь в отдельных, частично реализовавшихся чертах.
В-третьих, можно говорить о когнитивной функции утопии. Поскольку, к сожалению, возможности науки на каждом данном этапе её развития ограничены, то необходим постоянный поиск новых форм и методов изучения будущего. Кстати говоря, ещё Гегель был уверен в необходимости отказа от вульгарно-метафизического противопоставления истины и заблуждения.
Посредством конструирования утопии человек делает определённую попытку изучения границ возможного, расширяя научную картину мира с помощью вненаучных гипотез, создающих дополнительные варианты путей продвижения науки вперёд, а иногда и предугадывая истины, которые могут быть научно открыты и обоснованы в отдалённом буду-
щем. На протяжении всей истории своего существования утопия служила специфической, ценностно ориентированной формой социального прогноза.
Хотя утопия и является определённым заблуждением, проявлением «неистинного» сознания, но в специфической форме она фиксирует, во-первых, несовершенство существующего социального развития, породившего эту утопию, во-вторых, факт её интеллектуального освоения. «Сложные взаимоотношения теоретического и практического сознания порождают различные промежуточные формы постижения социальной действительности, где элементы теоретического подхода могут сочетаться с утверждением некоторых ценностных установок. Задача состоит, очевидно, не в том, чтобы как-то стараться элиминировать эти формы из социального сознания, а в том, чтобы иметь по отношению к ним чёткую рефлексивную позицию, позволяющую отличать элементы научности от элементов мифотворчества, утопий и т.п.» [15, с. 127]. Поэтому наивное стремление окончательно удалить из человеческого сознания утопические элементы в конечном счёте само выглядит утопично.
Близко к когнитивной примыкает четвёртая функция утопии, которую можно условно назвать «ограничительной». Так как утопия привычно рассматривается обыденным сознанием как нечто нереальное и иллюзорное, её считают символом определённой границы, определяющей пределы всего практически неосуществимого и непродуктивного. Такое понимание утопии особенно выгодно находящимся у власти, стремящимся блокировать любые формы деятельности сознания, направленные на критику существующих порядков и поиск альтернативных ценностей. Так, Райт Миллс, американский леворадикальный социолог, в «Письме к новым левым», в частности, писал: «Нас часто обвиняют в том, что мы "утопичны" в своих критических высказываниях и в своих предложениях... Но не должны ли мы задаться вопросом: что сегодня в действительности понимается под утопическим?.. Я думаю, что "утопическими" сегодня называют любую критику или предложение, которые выходят за пределы замкнутой среды индивидов, среды, которую они способны непосредственно постичь и которую с достаточным основанием могут рассчитывать непосредственно изменить» [16, р. 20].
В-пятых, последнее время некоторые социологи говорят о конструктивной функции утопии. Речь идёт о том, что опережающее отраже-
ние в виде присутствующих в нашем сознании образов будущего может оказывать ощутимое влияние на реальный ход истории, то есть может становиться материальной силой. «Интеллигент... порождает новые идеи, идеалы, образцы и ценности, иначе говоря, он порождает в своем творчестве возможные будущие программы человеческой деятельности, общения и поведения людей. Эти программы впоследствии могут стать стереотипными, но в эпоху их формирования - они инновации» [6].
Вообще, на принимаемые человеком решения иногда гораздо больше влияет воображаемый им идеал, чем объективная реальность. И даже попытки осуществления утопии могут изменить направление социально-исторического процесса и привести к неожиданным последствиям, в которые будут вовлечены огромные массы людей. Утопический проект может реализоваться либо частично, либо временно, после чего возможно восстановление прежнего порядка или появление некой промежуточной структуры.
Представления о конструктивной функции утопического сознания присутствуют в теоретических работах таких, например, социологов и футурологов, как Р. Мертон («Социальная теория и социальная структура)» и Ф. Полак («Образ будущего»). Последний утверждает, что предстоящие исторические события проектируются историей мысли о будущем [17, р. 20]. У. Уоскоу, О. Тоффлер и Р. О'Гилви также исходят из убеждения в конструктивной силе представлений о будущем. Сказанное, разумеется, не означает, что все представления о будущем одинаково реализуемы, поскольку в одинаковой степени мыслимы.
Шестой функцией утопии является психотерапевтическая или компенсаторная. Суть её заключается в том, что она компенсирует недовольство своей жизнью и существующим обществом, позволяя обрести в своих фантазиях то, что невозможно получить в реальной жизни. Надежда на лучшее будущее приносит утешение и наделяет новым смыслом жизнь тех, кто этот смысл почти потерял.
Итак, мы выделили шесть основных функций утопии: критическую, нормативную, когнитивную или прогностическую, ограничительную, конструктивную и компенсаторную или терапевтическую. Следует отметить, что в зависимости от задач, которые ставит перед собой утопист, и от конкретных исторических условий приоритетной может становиться та или иная функция, и их иерархия также может меняться.
Список литературы
1. Иконников А. Утопия и антиутопия в современной архитектуре // О современной буржуазной эстетике. М., 1986.
2. Баталов Э.Я. В мире утопии. М., 1989.
3. Darendorf R. Out of Utopia: Toward a Reorientation of Sociological Analysis // Utopia. N.Y., 1971.
4. Бердяев Н.А. Новое средневековье. Берлин, 1924.
5. Мангейм К. Идеология и утопия. М., 1976.
6. Степин В.С. Эпоха перемен и сценарии будущего. М., 1996.
7. Литературное наследие Г.В. Плеханова. М., 1940. Сб. VIII. Ч. I.
8. Маркс К., Энгельс Ф. Избр. соч. В 9 т. М., 1985.
9. Бердяев Николай. Судьба России. М., 1990.
10. Kahn H., Bruce-Briggs B. Things to Come. N.Y., 1972.
11. Свентоховский А. История утопии. М., 1910.
12. Бестужев-Лада И. Окно в будущее. Современные проблемы социального прогнозирования. М., 1970.
13. Mumford L. The Story of Utopias. N.Y., 1922.
14. Кант И. Соч. В 6 т. Т. 3. М., 1964.
15. Швырёв В.С. К проблеме специфики социального познания// Вопросы философии. 1972. № 3.
16. Right Mills C. Letter to the New Left // The New Left. A Collection of Essays.
17. Polak F.L. The Image of the Future. V. 1-2. Ley-den - N.Y., 1961. Boston, 1969.
THE SPECIFIC OF UTOPIA AS A PHENOMENON OF CONSCIOUSNESS AND CULTURE
M.V. Zaladina
The article is devoted to consideration of the Utopian type of consciousness. The analysis of an arbitrary creation of Utopian ideal as a phenomenon of world culture is done. It contains examples from sociology, philosophy, architecture and literature. The correlation between utopia and fantastics and between utopia and futurology is analyzed. The article contains a few types of classification of utopias. The main functions of utopia are described.
Keywords: utopian ideal, type of consciousness, image of future, social reality.
