CC BY
219
Проект VBA имеет иерархическую структуру и включает в себя различные объекты Excel, формы, стандартные модули и модули класса.
Объектами Excel, входящими в проект, являются рабочие книги (Workbook), рабочие листы (Worksheets) и диаграммы (Charts). С каждым из этих объектов связан специальный модуль, в который может быть помещен программный код, выполняющий определенные действия. Например, в модулях рабочих листов записываются процедуры обработки событий рабочих листов и элементов управления, размещаемых на рабочих листах.
Формы являются основными конструкциями приложения визуальной среды, с которыми взаимодействует пользователь. Форма обладает своими свойствами, событиями и методами. В модулях форм записываются коды процедур обработки событий формы и элементов управления, размещенных на ней.
Программа VBA конструируется из модулей — набора описаний и процедур на языке VBA, собранных в одну программную единицу.
Существуют два основных типа модулей: модули класса и стандартные модули. Стандартный модуль содержит процедуры, не связанные ни с одним конкретным объектом. Модуль класса связан с каким-либо объектом. В нем размещается программный код, описывающий методы класса и его члены — дан-
ные для хранения значений свойств. В модулях могут быть размещены программные коды макросов, отдельно выполняемых процедур и функций.
Набор всех программных модулей, связанных с рабочей книгой Excel, называется проектом.
Таким образом, проект включает две части: интерфейсную, т. е. видимую при выполнении программы, и программную, которая сосредоточена в различных модулях и реализует выполнение заданных действий.
Весь проект представляет собой один файл — рабочую книгу — и сохраняется вместе с ней.
Программа VBA есть совокупность процедур и функций, размещенных, в зависимости от особенностей решаемой задачи, в одном или нескольких модулях. Каждый модуль имеет общую область и область подпрограмм. В первой помещаются операторы описания переменных, которые являются общими для всех процедур и функций этого модуля, во второй — код программы.
В VBA программный код, реализующий какие-либо действия, оформляется в виде процедур и функций. Благодаря этому создаваемые программы имеют хорошую структурированность и наглядность. Разработанные отдельные функции или процедуры можно накапливать в библиотеках и по мере необходимости использовать.
Поступила 11.09.06.
СПЕЦИФИКА СОВРЕМЕННОЙ СИСТЕМЫ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В КОНТЕКСТЕ ИЗУЧЕНИЯ ИНТЕГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ ЭПОХИ
ПОСТМОДЕРНА
О. В. Бахлова, доцент кафедры всеобщей истории и мирового политического процесса МГУ им. 77. 77. Огарева
Современная система международных отношений — это многослойное образование, сочетающее элементы одно-, .6(1- и многополярности и представляющее большую сложность для изучения. Автором анализируются важнейшие постмодернистские концепции, в которых признается существование так называемых постсовременных государств, ориентированных на диалог и сотрудничество.
© О. В. Бахлова, 2006
Современная система международных отношений традиционно выступает одним из доминирующих и одновременно сложнейших, неоднозначных в смысловом и структурно-функциональном плане конструктов теоретического дискурса. Внешними индикаторами этой «сто-хастичности» являются разнообразие предлагаемых формулировок и названий (система «после холодной войны», пост-биполярная, Брюссельско-Вашингтонская, постсуверенная система и пр.) и диверсификация структурных характеристик (от «благородной гегемонии» до «комплексной многополярности»). Существующие сегодня в зарубежной литературе взгляды на перспективы нового мироустройства не составляют единого видения проблемы. При этом обращают на себя внимание небольшие возможности верифицируемое™ проблемы с позиций противопоставления реалистической/неореалистической и неолиберальной парадигм и национального происхождения предлагаемых концепций. Обоснованными представляются учет времени их появления и актуализация определенных характеристик.
К концу XX — началу XXI в. более явной становится критика взглядов, основывающихся на признании возможности и необходимости гомогенизации и универсализации мира, характерных, в частности, для концепций «нового партнерства наций» (Дж. Буш-старший), «расширения демократии» (У. Клинтон), «благородной гегемонии» (Дж. Буш-младший) и др. По сути, стандартизация подобных взглядов воплощается в концепциях «конца истории» и «строительства государств» Ф. Фукуямы. Устойчивые стереотипы и образы в них — указание на непреходящий и универсальный характер демократии, абсолютный приоритет идеологического аспекта внешней политики, констатация приближения к завершению «идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления», рас-
смотрение «несостоятельных» («неудав-шихся») государств в качестве угрозы «нашему благополучию и всему мировому порядку».
В значительной степени переходный или компромиссный характер присущ концепциям, исходящим из много слойно-сти мироустройства. В этом направлении высказываются как радикальные, так и достаточно умеренные, сбалансированные оценки. Так, 36. Бжезинский, говоря о недопущении «внезапного завершения американской гегемонии» как главной цели США, альтернативой чему может быть наступление «глобального хаоса», предлагает заменить прежнюю стратегию «одностороннего доминирования» стратегией «консенсусного лидерства» (сотрудничества). Новая стратегия, по мнению автора, должна быть дифференцированной, учитывать силу и возможности тех или иных международных акторов. На глобальном уровне стратегическим союзником США может быть Европейский Союз, на региональном и субрегиональном — в разной степени Япония, Турция, Израиль и др.; целесообразно также сохранение тактического союза с Россией, открывшего для Запада «стратегическую возможность» создания предпосылок для «поступательной геополитической экспансии западного сообщества вглубь Евразии». В новой ситуации, как подчеркивает Бжезинский^ «Америка сумеет не увязнуть в зыбучих песках единоличной гегемонии» лишь в том случае, если будет привлекать своих основных партнеров к совместному моделированию всеобъемлющей стратегии действий: «Крепость на вершине холма может стоять в одиночестве, бросая тень на все, что находится ниже. В таком качестве Америка может быть только объектом глобальной ненависти... город на вершине холма может освещать мир надеждой на прогресс человечества, но только в такой среде, где прогресс одновременно является точкой сосредоточения общих надежд и реальностью, достижимой всеми»1.
Сходную направленность имеют концепция «сверхдержавной многополярности», согласно которой единоличная гегемония США существует на фоне «разрешенного» ими формирования многополярного фона другими государствами (Германией, Японией и т. д.), и концепция «одно-многополярного мира» С. Хантингтона. Последний актуализирует проблемы идентичности американской нации и идентификации места и роли США в мире, подчеркивает, что альтернативой космополитизму и универсализму этой страны является национализм, предназначение которого — «сохранять и приумножать достояние Америки»2, С Хантингтоном солидаризируется К. Престовиц, полагающий, что приверженность «американской исключительности», двойным стандартам, пренебрежение интересами других стран, дух экспансионизма разрушают основы международной системы. Миру же нужна «Америка, которая просила бы Бога благословить весь мир, а не только себя»3.
Заслуживает особого внимания концепция «глобальной триады» И. Валлер-стайна. Автор считает, что в результате краха СССР исчезло политическое обоснование американской гегемонии; что величайшим ударом по позициям США явились восстановление экономического могущества Западной Европы и достижение его Восточной Азией с вытекающим отсюда обострением конкурентной борьбы между Японией и Европейским Союзом за статус страны-гегемона. На ближайшие 50 лет Валлерстайн прогнозирует развитие кризиса мировой капиталистической системы и глобального конфликта, порожденного не противостоянием культур и религий, а социальным неравенством между Севером и Югом, на который будет накладываться соперничество в рамках «глобальной триады», возможно, преобразованной в биполярную конструкцию путем сближения США и Японии для противостояния ЕС4.
Миросистемная теория в анализе общемировых процессов и тенденций эф-
фективно дополняется концепцией «циклов гегемонии» (Дж. Модельски, Дж. Ар-риги и др.). Современное состояние системы характеризуется как кризис гегемонии, развивающийся в условиях, с одной стороны, малой вероятности мировых войн между великими державами, а с другой — нарастания социальных и экономических проблем. Дж. Арриги отмечает, что наиболее вероятным его исходом будет конец доминирования Европы и ее «гигантского североамериканского отпрыска»: Европа была прошлым, США (все еще доминирующие, но склоняющиеся к упадку) являются настоящим, а Азия, с доминирующим в ней Китаем, станет будущим мировой экономики5.
Постмодернистские подходы акцентируют внимание на проблеме изменения прежнего характера гегемонии в эпоху «после холодной войны». В представлении М. Хардта и А. Негри, предшествовавшие события, в том числе упадок старых держав, способствовали складыванию нового типа гегемонист-ской инициативы, выдвинутой США, — имперского глобального проекта сетевой власти. В противоположность проекту империализма, всегда распространяющему свою власть линеарно в замкнутых пространствах и вторгающемуся в зависимые страны, уничтожающему их самостоятельность и вовлекающему их в сферу своего суверенитета, американский проект основан на модели выстраивания заново открытого пространства и воссоздания бесконечно различных и сингулярных отношений сетевого типа на неограниченной территории. Все сети соглашений и ассоциаций, каналы опосредования и разрешения конфликтов и координация различной динамики государств институционализированы в рамках Империи. Однако грядущая Империя не является американской. США, безусловно, занимают привилегированное положение в глобальных сегментациях и иерархиях Империи, но они не в состоянии сгладить или предотвратить ее
кризис и упадок. Средством выхода из кризиса представляются онтологическая смена субъекта, реализация идеи Империи как ткани «онтологического измерения человека, тяготеющего к тому, чтобы стать универсальным», т. е. на уровне биополитической виртуальности6.
Обобщая подобные взгляды, можно отметить следующую аргументацию: диффузия некоторых элементов силы, в первую очередь военных и экономических, отвергает однополярность (А. Джордан, У. Тэйлер, М. Мазар, концепция «комплексной многополярности»); монополия на насилие осталась в прошлом, и сейчас важно определиться с выбором: «выживание» или глобальное господство (И. Хомский); США больше зависят от мира, чем мир от них, но свою экономическую и морально-политическую слабость пытаются компенсировать стратегией «дозированных локальных конфликтов», ведущей к распаду американской империи (Э. Тодд).
Распространенными являются концепции, авторы которых все более настойчиво призывают к формированию многосторонних коалиций на основе общих интересов, не направленных против США, а призванных найти адекватный ответ на вызовы современности. Во многих из них ролью ключевого игрока наделяется Европа (Европейский Союз). Например, Р. Харви настаивает на необходимости создания альянса «во имя блага» (США, Европа, Япония, Россия) в качестве инструмента ликвидации «глобального беспорядка», обусловленного как непредсказуемыми и преступными действиями властей стран «третьего мира» и террористических групп из этих стран, так и ответными аналогичными действиями Запада, нарушающего тем самым нормы международного права7.
Г. Киссинджер подчеркивает важность укрепления трансатлантических связей в экономической (проект Трансатлантической зоны свободной торговли — ТАФТА), политической (проект Атлантической группы управления) и во-
енной (НАТО как ключевой организации безопасности) областях с постепенным подключением России к новой системе многосторонних связей. Более активное участие Европы в международной политике, с точки зрения автора, соответствует интересам Америки, но не в ее интересах, чтобы «европейская идентичность формировалась и в противопоставлении Европы США»8.
С другой стороны, в некоторых концепциях «кризиса гегемонии» и постмодернизма развивается традиционная тема кризиса Европы. Так, К. Коукер признает, что Запад скорее всего «истощил свои творческие возможности. Создается впечатление, что он живет за счет интеллектуальной ренты и как идеологическая концепция, по-видимому, метафизически обескровлен»9.
В то же время лейтмотивом многих концепций является тезис о «креативности» Европы. Американский исследователь Р. Кейган, указывая на коренное отличие Соединенных Штатов от Европы, заявляет о вступлении Европы в «постисторический рай спокойствия и относительного процветания», воплощение описанного И. Кантом «вечного мира». По его мнению, окончание «холодной войны» и исчезновение внешней угрозы со стороны Советского Союза позволили новому европейскому порядку и его новому идеализму окончательно развиться в «великий план мирового порядка», а распространение «европейского чуда» на остальной мир стало новой «mission civilisarice» Европы. Но стремление к европейскому могуществу автор называет атавистическим импульсом, не совместимым с идеалами постсовремен-ной Европы, само существование которой основывается на отказе от политики силы: «Европа должна накапливать силы, но только для того, чтобы уберечь мир и Соединенные Штаты от опасностей, связанных со сложившимся в настоящее время перекосом» (в пользу Марса, а не Венеры)10.
Р. Купер, анализируя «постмодернистскую» политическую модель Европей-
ского Союза, выделяет в качестве ее формы «новый колониализм», а расширение ЕС признает формой империалистической экспансии. Имманентное свойство европейской «постмодернистской» системы — стремление к состоянию покоя. Позиция автора, таким образом, согласуется с мнением Р. Кейгана в первую очередь признанием ориентации постмодернистских (европейских) государств на отказ от применения силы как инструмента внешней политики, их готовности ограничивать свой суверенитет в пользу наднационального управления, приверженности принципу консенсуса и т. д.11
В целом, на наш взгляд, структурные характеристики системы международных отношений начала XXI в. по-прежнему неопределенны и неустойчивы:
1) конфигурация соотношения сил на международной арене приобретает причудливые очертания, основываясь на комбинации элементов разного порядка и уровня (одно-, би-, многополярность), имея многослойный характер; в значительной степени ее специфику отражает термин «плюралистическая однополяр-ность»; наиболее предпочтительным вариантом развития ситуации, в том числе для России, представляется не многополярность, а полицентризм;
2) иерархия международных акторов основывается как на традиционных во-енно-политических критериях, так и на экономических, что способствует трансформации рассмотренной «глобальной триады» в сложную биполярную конструкцию (США + Япония и ЕС + Россия) или комбинации двух «стратегических треугольников» — западного (Россия + Франция + Германия) и восточного (Россия + Китай + Индия);
3) современная ситуация демонстрирует яркие примеры отношения несогласия международных акторов (Ирак и др.), что проявляется даже в обсуждении таких актуальных глобальных проблем, как международный терроризм и распространение оружия массового уничтожения.
Те же характеристики непредсказуемости, неопределенности, гетерогенности и т. п. применимы и к режиму современной международной системы. С формально-юридической точки зрения его основу продолжает составлять право Устава ООН, но фактически наиболее сильные международные акторы предпочитают руководствоваться «правом силы», «кулачным правом» и «прецедентным правом» (действия НАТО в Югославии в 1994 — 1995 гг. и в 1999 г., США и союзников в Афганистане с 2001 г. и Ираке с 2003 г.).
В итоге можно наблюдать парадоксальную ситуацию: становление пост-классической системы, основанной на размывании суверенитета национальных государств вследствие переплетения объективных и субъективных факторов (наднациональность, распространение концепций «гуманитарной интервенции» и «неудавшихся государств», появление и активизация «акторов вне суверенитета»), и одновременно возвращение к традиционному (до признания международного права универсальным регулятором международных отношений) сценарию. Элементы и символы эпохи «постсовременности» (Постмодерна), которые усматриваются как в создании сетевых структур новой Империи с доминированием США, так и в строительстве наднациональной политической системы в Европе, переориентации на культуру диалога, мира и консенсуса, материально и виртуально накладываются на сохраняющиеся архетипы традиционного поведения. Выдвижение ведущими акторами, причем в большинстве своем из так называемых «институированных регионов» с динамичным развитием интеграционных процессов, альтернативных, фактически не совместимых универсалистских проектов, кризис международной легитимности не позволяют исследователям сформулировать, а практикам принять в качестве общепризнанного стратегического ориентира идеальную модель мироустройства с легальными и легитимными структурными ограничениями.
ИНТЕГРАЦИЯ ОБРАЗОВАНИЯ ПРИМЕЧАНИЯ
1 Бжезинский 36. Выбор. Глобальное господство или глобальное лидерство / 36. Бжезинский. М., 2005. С. 88.
• См.: Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности / С. Хантингтон. М., 2004. С. 566—569.
• См.: Prestowitz С. Rogue Nation. American Unilateralism and the Future of Good Intentions / C. Prestowitz. N. Y., 2003. P. 177, 226, 295—299.
4 См.: Валлерстайн И. Конец знакомого мира : Социология XXI века / И. Валлерстайн. М., 2003. С. 65 — 66 ; Wallerstein I. The Decline of American Power. The U. S. in a Chaotic World /1. Wallerstein. N. Y„ 2003. P. 17, 23—24, 95, 121, 213.
• См.: Арриги Дж. Динамика кризиса гегемонии / Дж. Арриги П Свободная мысль-ХХ1. 2005. № L С, I I Г.
6 Xapdm М. Империя t М. Хардт, А. Негри. М., 2004, С, 354—355, 357.
* См.: Иноземцев В. Упорядочивая беспорядочный мир / В. Иноземцев М Свободная мысль-XXI. 2003. № 9. С. 126—128.
8 См.: Киссинджер Г. Нужна ли Америке внешняя политика? /'Г- Киссинджер. М., 2002. С, 75— 78.
? Коукер К. Сумерки Запада / К. Коукер. М., 2000. С. 137.
10 См.: Кейгст Р. О рае и силе. Америка и Европа в новом мировом порядке / Р. Кейган. М., 2004. С. 7—10, 61—77, 135.
11 См.: Кузнецова Е. The Breaking of Nations. Размышления над книгой Роберта Купера / Е. Кузнецова М Междунар. жизнь. 2004. № 2. С. 12—14.
Поступила 23.11.05.
