CC BY
49
отдавали себя работе, а теперь им в радость вести домашнее хозяйство. Но самое главное, воспитали хороших детей, сын Алексей и дочь Елена стали предпринимателями (Северный рабочий. 2005. 14 дек.); 3) Луна и Земля сделаны из одного теста (заголовок). Общность происхождения подтверждают недавно полученные данные об изотопном составе Земли и Луны. Оказалось, что состав изотопов кислорода на Луне и на Земле практически одинаков... Проводились такие измерения и на примере марсианских метеоритов. Но содержимое изотопов кислорода в них оказалось совсем другим... Радиус орбиты Марса в полтора раза больше, чем у Земли, поэтому он был сделан уже из другого теста (КП. 2009. 8 мая).
Таким образом, медиадискурс является одновременно формообразующим и смыслогенериру-ющим источником вторичного семиозиса. В его недрах происходит не только когнитивно-синерге-тическая обработка событийной, социокультурной, коммуникативно-прагматической и языковой информации, но и ее трансмутация при погружении в особый виртуальный мир для семиотической репрезентации ментальной структуры одного из возможных миров (в понимании Л. Витгенштейна, П. Сгалла, Ю. С. Степанова). Именно в результате таких лингвокреативных преобразований смысловых конституентов медиа-дискурса для образования знаков вторичной номинации и порождается национально-языковое видение картины мира. Это становится возможным потому, что человек (субъект дискурсивной деятельности) в процессе лингвокреативного мышления сам «погружается» в особое ментальное пространство, переносится в им же картируемый виртуальный мир, существующий вне реального хронотопа (не в линейном, а в пространственном времени). В связи с этим следует отметить весьма существенный во вторичном семиозисе момент: роль интенциональности в смысловой аранжировке медиадискурса. Интенциональность незримыми нитями увязывает языковую и речевую семантику единиц-конституентов медиадискурса, то есть координирует языковые значения слов и словоформ с намерениями и коммуникативными целями общающихся. В результате такого взаимодействия возникает необходимая для вторичного семиозиса энергетика, под воздействием которой возникающий знак вторичной номинации становится одним из средств кодирования и выражения социально значимого речевого смысла, интерпретированного и «переплавленного» в когнитивно-дискурсивном «котле».
Элементами медиадискурса выступают коммуникативные события, участники этих событий, перформативная информация и «не-события» -обстоятельства, сопровождающие события; со-
циокультурный фон, оценочное отношение к участникам коммуникативного события и т. п. Особая роль в порождении дискурса принадлежит, конечно, перформативной информации. А. Лидов понятие перформативности называет одним из главных вызовов для всех современных гуманитарных наук. По мнению учёного, до последнего времени даже самые рафинированные исследовательские методологии исходили из основополагающего принципа «культура как текст», т. е. нечто принципиально законсервированное, неподвижное, зафиксированное в форме визуального или литературного текста. Сейчас происходит осознание того, что есть огромный пласт культуры - культуры перформативного существования, т. е. находящегося в постоянном движении и изменении, как принцип modus vivendi (образа жизни, способа существования, духа познания). К сожалению, этот пласт культуры оказывается вне поля зрения современных исследователей, тем более что перформативность в её деятельностном проявлении реализуется по жанровым сценариям интеракций. Может быть, поэтому важнейшей составляющей медиадискурса является композиционно-стилистическая фасета, поскольку она оформляет общую картину коммуникативно-когнитивной деятельности в соответствии с типом медиадискурса и разновидностью речевого жанра.
УДК 2:81.373:35.754
Р. В. Патюкова
СПЕЦИФИКА РЕЛИГИОЗНОЙ ЛЕКСИКИ В ОБРАЗНЫХ СРЕДСТВАХ ПУБЛИЧНОГО ДИСКУРСА
Статья посвящена проблеме выявления специфики религиозной лексики в образных средствах публичного дискурса, а также исследованию связи между публичностью и образностью.
The article is devoted to the specificity of religious lexicon in the figurative means of public discourse. The study is centered upon the connection between publicity and figurativeness.
Ключевые слова: дискурс, публичный дискурс, устойчивый образ, образные средства, религиозная лексика.
Keywords: discourse, public discourse, set figures of speech, figurative means, religious lexicon.
Растущее внимание к публичному дискурсу, репрезентирующему существенные свойства дискурсивной коммуникации и тенденции её разви-
© Патюкова Р. В., 2009
тия, ведёт к актуализации ряда проблем, значимых для науки о языке. Предметом исследования становится связь между публичностью и образностью [1], устойчивые образы в их связи с лексическим значением в публичном и других видах дискурса [2], клише в коммуникативных событиях [3] и другие аспекты дискурсологичес-кой проблематики. При этом все очевиднее оказывается роль религиозной сферы для обогащения представлений о дискурсе. Отсюда вытекает задача, решаемая в настоящей статье, - выявить специфику религиозной лексики в образных средствах публичного дискурса.
Решение поставленной задачи предполагает два основных аспекта: уточнение понятийного аппарата данной сферы и его раскрытие на репрезентативном эмпирическом материале. Проанализируем два выделенных аспекта последовательно.
Обратимся к первому аспекту, а именно к таким опорным понятиям, как дискурс, публичный дискурс, образное средство, религиозная лексика, специфика религиозной лексики, а также к связи между этими понятиями. Общей предпосылкой концептуального уточнения служит единство двух закономерных и недостаточно исследованных познавательных обстоятельств. Это, во-первых, органичная связь между дискурсив-ностью и публичностью и, во-вторых, взаимообусловленность между религиозной сферой и образностью.
Первое обстоятельство, т. е. органичная связь между дискурсивностью и публичностью, определяется уже на заре дискурсологии, причем закрепляется в её тенденциях и номинациях: «Во Франции 50-х годов слово discourse означало "публичное выступление, рассуждение"... Употребительность этого слова нарастала лавинообразно. Примерно с начала 70-х годов все ранее господствовавшие словесные жанры выравниваются в своем статусе дискурсов» [4]. Именно в силу этого становится понятной та многомерность, которая характерна для дискурса (и отмечена, например, В. И. Карасиком в статье «О типах дискурса»). «Дискурс понимаемый как текст, погружённый в ситуацию общения, допускает множество измерений. С позиций прагма-лингвистики дискурс представляет собой интерактивную деятельность участников общения, установление и поддержание контакта, эмоциональный и информационный обмен, оказание воздействия друг на друга, переплетение моментально меняющихся коммуникативных стратегий и их вербальных и невербальных воплощений в практике общения, определение коммуникативных ходов в единстве их эксплицитного и имплицитного содержания» [5]. По этой же причине публичный дискурс обладает особой многомернос-
тью, на что указано отдельными исследователями, прежде всего американским дискурсологом Питером Уилби, заостряющим внимание на адресации: «Это передача информации общественности и ее получение общественностью. К этой информации имеет доступ любой член общества, и она является социально значимой. Мы говорим, что такая информация имеет публичный статус» [6].
Указанные признаки дискурса вообще, а также публичного дискурса естественно соотносятся с некоторыми смежными сферами, в том числе с религиозным общением, которому свойственны «эзотеричность, монологичность, авторитарность общения и консерватизм» [7]. Эта соотнесённость, отмеченная профессором Е. И. Шей-гал, поддерживается и в других аспектах; данную позицию разделяет, например, В. И. Кара-сик, выявляющий взаимодействие публичного и религиозного дискурса «в сфере мифологизации, сознания, веры в магию слова, признании божественной роли лидера... и ритуализации общения» [8].
Этот аспект рассмотренной органичной связи между дискурсивностью и публичностью позволяет перейти к другому аспекту, а именно - к взаимообусловленности между религиозной сферой и образностью. Для определённых направлений современной лингвистики принципиально, что «человек, воспринимая слово Божественного откровения, соглашается с ним. вера предстаёт потому как общение. Вместе с тем единение с Богом невозможно без единения с другими людьми» [9]. Одной из определяющих черт такого общения служит символизация; «важнейшими средствами выражения данной стилевой черты выступают те тропы и фигуры речи, которые отражают сходства явлений» [10].
Уже в силу указанных соображений закономерной оказывается и многоплановость в понимании образного средства. Она перекликается с типичными дефинициями образности: это «по-лисемичное наименование, объединяющее два опорных смысла: во-первых, основная черта художественной литературы, а также потенциальная черта других стилей, ориентированная на создание художественных образов; и во-вторых, стилевая черта художественной речи, связанная с употреблением слов в переносном значении (метафоры), эпитетов, сравнений, гипербол и т. п.» [11]. С помощью образных средств можно «передать образное представление, воссоздать "кусочек действительности", выразить отношение к описываемому» [12]. Это же свойство образности акцентируется и в других характеристиках: «образность - это реальное свойство языковых единиц, проявляющееся в способности вызывать в нашем сознании "картинки"» [13];
«Образный (фигуральный), содержащий в себе образ, несущий образ, изобилующий образами» [14].
«Уместная образность благоприятствует эффективной коммуникации: впечатления, сохраняющиеся в представлении слушателей после настоящей ораторской речи, составляют ряд образов, вызывающих согласие или несогласие с высказываниями, идеями. Люди не только слушают речь, но и видят и чувствуют её. Вследствие этого слова, не вызывающие образов, утомляют их» [15]. С этим связана та сила ассоциаций в атмосфере общей образности, которая отмечается многими исследователями и побуждает предположить особую роль системных ассоциативных связей в образных средствах [16].
Выполненные уточнения понятийного аппарата позволяют конкретизировать и общую постановку решаемой задачи. Специфика религиозной лексики (определяемая в рамках корреляции общего и особенного) [17] выявляется на основе принципиальной образности публичного дискурса, для которой значимы религиозные мотивы.
Реализация первого аспекта решаемой задачи, т. е. уточнение понятийного аппарата, позволяет перейти ко второму аспекту - к его раскрытию на репрезентативном материале. Специфику религиозной лексики в образных средствах публичного дискурса рассмотрим в целях емкости на двух контекстах. Первый контекст - тронная речь 979 г. англосаксонского короля Этельреда II Непокорного (правил в 979-1015 гг.; привлекается современное представление этого текста, никогда не подвергавшееся соответствующему исследованию) [18]. Второй контекст -фрагмент инаугурационной речи 2009 г. американского президента Барака Обамы, системно связанный с другими речами его публичного дискурса, а также соотносимый с инаугурационны-ми речами других президентов [19].
При значительных и самоочевидных отличиях между двумя привлечёнными дискурсами, оба они характеризуются принципиальной установкой на специфическое единение аудитории, а потому позволяют проследить примечательные тенденции развития английского публичного дискурса.
Обратимся к религиозной лексике в короткой (81 слово, включая служебные) тронной речи Этельреда II. Оговорим при этом историко-культурный контекст. В X в. в Англии началась перестройка церковной системы, позже она получила название «Реформы десятого века». Главная идея заключалась в насаждении устава бенедек-тинского ордена свода законов, полностью регулирующего жизнь монастырей. На англосаксонский язык была переведена Библия. В 973 г., на пике реформ, прошла коронация Эдгара Миротворца. Этому событию придали новое духовное
звучание. Акцент сместился на процедуру миропомазания. «Тем самым подчёркивалась богоизбранность монарха - он становился как бы наместником Бога на земле. Королевская власть освещалась божьим промыслом. В X веке формула "король Божьей милостью" впервые вошла в правовые сборники» [20], причём в этом контексте в 979 г. уже предчувствовалась предстоящая трагедия англосаксонской монархии (спустя несколько десятилетий погибнут в боях с захватчиками или будут устранены все законные преемники Этельреда II, начиная с его старшего сына Эдуарда Исповедника, а его вдова Эмма Нормандская будет предательски способствовать приходу к власти в Англии чужеземцев: вначале своего второго мужа датского короля Канута, а затем своего племянника, нормандского герцога Вильгельма Завоевателя, с чем связана не только смена династии, но и драматическое обновление социокультурных ориентиров). В этих условиях публичный дискурс, включая тронную речь, должен был нести особенно эффективные рациональные и эмоциональные установки.
В их представлении принципиальны образность и соотносительная с нею религиозная лексика. В тронной речи используются три основные соответствующие единицы, причём две из них неоднократно. Это единицы: Holy Trinity, Christian и God. Приведём их толкование по наиболее адекватному в данном плане словарю английского языка, а также русские корреляты по академическому словарю под редакцией Г. Н. Скляревской, в наибольшей степени ориентирующему современного читателя на адекватные дефиниции старинных христианских концептов и при этом соотносимому с другими актуальными источниками, например со словарём под редакцией Л. Г. Ба-бенко:
«The Holy Trinity n. (in Christian teaching) union of three persons, Father, Son, and Holy Ghost, in one God» [21].
«Святая Троица - (Т прописное), ж. Рел. В христианстве: триипостасный Единый Бог (Отец, Сын, Дух Святой)» [22].
«Троица, -ы, ж. (Т прописное). Объект религиозного поклонения в христианстве - Бог как единство трех ипостасей (Отца, Сына и Святого Духа)» [23].
«God n. 1. being regarded or worshipped as having power over nature and control over human affairs; image in wood, stone; smth. extraordinary, exquisite, etc.
2. the Supreme Being, creator and ruler of the universe» [24].
«Бог - (Б прописное) Рел. только ед. Верховная сущность, обладающая высшим разумом, абсолютным совершенством, всемогуществом, сотворившая мир и управляющая им» [25].
«Бог (Б прописное) Высший объект религиозной веры и поклонения, рассматриваемый чаще всего как личность: верховное всемогущее существо, наделённое высшим разумом, абсолютным совершенством, всемогуществом сотворившая мир и управляющая им» [26].
«Christian adj. of Jesus and his teaching; of the religion, beliefs, church, etc based on this teaching» [27]
«Христиане - мн. Рел. Люди, исповедующие христианство» [28].
«Христианин, мн. -ане. Человек, исповедующий христианство - одну из мировых религий, основанную на культе Сына Божия Иисуса Христа как Богочеловека и Спасителя мира» [29].
Отмеченная выше образная доминанта сходства, подобия в нижеследующем тексте связана и с данными религиозными номинациями (которые мы выделяем полужирным шрифтом в операциональных целях). См. тронную речь в современном представлении, приводимом по актуальному английскому источнику, и русский перевод:
«In the name of the Holy Trinity, three things do I promise to this Christian people, my subjects; first, that I will hold God's church and all the Christian people of my realm in true peace; second, that I will forbid all rapine and injustice to men of all conditions; third, that I promise and enjoin justice and mercy in all judgments, in order that a just and merciful God may give us all His eternal favor, who liveth and reigneth» [30].
«От имени Святой Троицы три вещи я обещаю вам, Христиане: первое, я буду поддерживать Божью церковь и всех Христиан своего королевства в праведном мире; второе, я запрещу насилие и несправедливость для людей всех сословий; третье, я обещаю обеспечить справедливость и всепрощение в судебных делах, для того, чтобы1 справедливый и всепрощающий Господь мог дать свою вечную милость тем, кто живёт и правит» (перевод здесь и далее автора).
Дискурсивная ценность немногочисленных религиозных номинаций в данной речи превосходит их количественную значимость. Это проявляется в четырёх взаимосвязанных свойствах: линейной позиции, общей и частной функции, а также в системных связях. Конкретизируем эти четыре свойства, в которых как раз и выявляется специфика религиозной лексики в образном пространстве публичного дискурса. Первое свойство, носящее внешний линейный характер, - это сильные позиции, которые занимают единицы The Holy Trinity и God; они соответственно в начальном и завершающем фрагментах способствуют формальному единству дискурса. Второе свойство - общая значимость религиозного мотива для целостного смысла дискурса: именно он выражает единую функциональную направленность.
Адресант, выступая от имени Святой Троицы, как условие всей своей прочей деятельности, так и её цель связывает с Богом. Из поддержки церкви вытекает обеспечение справедливости. А оно, в свою очередь, направлено на вечную милость справедливого Господа. Третье свойство, частная функция религиозной лексики, особенно показательно для ее специфики в данном дискурсе: она служит той идентификации адресата, тому единению на христианской основе, которое, во-первых, принципиально для публичного общения, а во-вторых, неотделимо от образов-символов [31]. Подобная специфика обращения к Богу отмечалась на немецком материале того же периода «Правилах Ордена Бенедикта» [32]. С тремя охарактеризованными свойствами связано четвёртое, укрепляющее специфику религиозной лексики в данном аспекте, - системные семантические связи. Наиболее показательны ассоциативно-деривационные системные связи, которыми охвачены номинации сфер веры и других высших ценностей, например справедливости. Таковы корреляции между соотносимыми единицами в следующем фрагменте:
«I promise and enjoin justice and mercy in all judgments, in order that a just and merciful God...» [33].
Обобщим специфику религиозной лексики в рассмотренном аспекте. Её принципиальная особенность - характеристика общности адресатов через их единство с адресантом, говорящим от имени Бога (а не просто характеристика сферы веры).
Ограничивается ли эта специфика раннехристианским периодом с особыми функциями тогдашнего публичного дискурса? Современный материал позволяет наметить иной ответ: между спецификой религиозной лексики в раннем и новейшем публичном дискурсе может определяться общность.
Для подтверждения привлечём вышеотмечен-ный дискурс новоизбранного американского президента Барака Обамы. Вполне естественные разительные отличия от тронной речи Этельреда II упоминаем лишь в той мере, в какой они совместно со сходными чертами образуют сходное единое пространство, где эти дискурсы разных хронотопов, разделённые миллениумом и континуумом, всё же соотносимы.
Основной коррелятивный признак - идентифицирующая функция религиозной лексики. Именно эти номинации приоритетно обеспечивают установку на единение адресатов. См.:
«The time has come to reaffirm our enduring spirit; to choose our better history; to carry forward that precious gift, that noble idea passed on from generation to generation: the God-given promise that all are equal, all are free, and all deserve a
chance to pursue their full measure of happiness. We are a nation of Christians and Muslims, Jews and Hindus, and non-believers.
Let it be said by our children's children that when we were tested we refused to let this journey end, that we did not turn back nor did we falter; and with eyes fixed on the horizon and God's grace upon us, we carried forth that great gift of freedom and delivered it safely to future generations.
Thank you. God bless you. And God bless the United States of America... [34].
The man I met more than twenty years ago is a man who helped introduce me to my Christian faith, a man who spoke to me about our obligations to love one another; to care for the sick and lift up the poor.
But I have asserted a firm conviction ~ a conviction rooted in my faith in God and my faith in the American people - that working together we can move beyond some of our old racial wounds, and that in fact we have no choice is we are to continue on the path of a more perfect union» [35].
«Пришло время укрепить снова наш стойкий дух, выбрать лучшую историю, пронести этот бесценный дар, эту благородную идею от поколения к поколению: Богу данное обещание, что все равны, все свободны, и у всех есть шанс обрести счастье в полной мере. Мы нация Христиан и Мусульман, Евреев и Индусов и тех, кто не верует.
Пусть будет сказано нашими детьми их детям, что, когда пришёл час испытаний, мы отказались останавливаться на достигнутом и что мы не обернулись назад и не почувствовали себя виноватыми. Пристально вглядываясь в горизонт и с Божьей благосклонностью к нам, мы несём великий дар свободы и передадим его в целости и сохранности будущим поколениям.
Спасибо. Да благословит вас Господь. И да благословит Бог Соединённые Штаты Америки.
Человек, которого я встретил 20 лет назад, оказался человеком, который помог мне приобщиться к Христианской вере, человек, который говорил со мной об обязательстве любви к ближнему, заботы о больных и поддержки бедных.
Я заявляю о своём твёрдом убеждении -убеждении, основанном на моей вере в Бога и моей вере в Американский народ, - то, что, работая сообща, мы сможем преодолеть глобальные трудности, и в действительности у нас нет выбора, кроме как продолжить путь к более совершенному союзу».
В приведённом дискурсе Барака Обамы религиозная лексика обеспечивает установку на единение более многогранно, чем в речи Этельре-да II. Отметим два специфических свойства, условно именуемых «интеграция» и «детерминация». Первое свойство, интеграция, - это взаимодействие контрастных номинаций:
Christians and. non-believers.
Заявлено обращение не только к верующим христианам, но и к неверующим. Однако взаимодействие этим не исчерпывается. В дальнейшем все основные дискурсивные смыслы опираются на мотив веры (а не безбожия), чему служат системные связи религиозных номинаций. См.:
God-given - God-Christians - God's grace -God bless-my Christian faith -in my faith in God.
При этом искусство ассоциативного связывания таково, что адресат-атеист может не отторгать обращение, пронизанное мотивом веры, а наоборот, воспринять его в контексте национального, общего единения.
Второе свойство, детерминация, это опора на религиозную лексику при характеристике относительно новых ценностей, которые в эпоху Этельреда II не могли номинироваться, хотя многоступенчато обусловлены давними системными семантическими отношениями. Такова связь между номинациями God's grace - gift of freedom; Божья благосклонность - дар свободы.
Этому сопутствует тот факт, что, при самых разнообразных различиях языковых систем двух рассматриваемых периодов, исследуемая религиозная лексика не претерпела существенных семантических и формальных изменений. Подчеркнём, что как интеграция, так и детерминация являют специфику религиозной лексики в связи с общим мотивом пути, вообще характерным для образности публичного дискурса [36].
Подведём итоги анализа обоих аспектов специфики. Во-первых, религиозная лексика оказывается адекватным средством реализации установок принципиальных для таких проявлений публичного дискурса, как тронная речь, инаугу-рационная речь. Соответствующие номинации благодаря своей семантической структуре и системным связям, прежде всего ассоциативно-дер-ривационным, выступают как необходимый способ нацелить аудиторию, адресатов на единение. Подтвердилось предположение об избирательном использовании системных связей, а именно об особой активности ассоциативно-дерриваци-онных связей.
Во-вторых, исходная сакральная функция религиозной лексики выступает как закономерная опора для идентификационной функции, и номинации области веры становятся естественным импульсом к восприятию установки на единение в сложном, многомерном дискурсивном пространстве.
Из перспектив исследования отметим целесообразность специального анализа связи между системными характеристиками публичного дискурса и его эмоциональными аспектами; выявление этой связи может дополнить представления об эффективности тех или иных средств и её опос-
редованном результате - популярности и авторитетности публичной языковой личности.
Примечания
1. Кожина М. Н., Дускаева Л. Р., Салимов-ский В. А. Стилистика русского языка: учебник. М.: Наука: Флинта, 2008. С. 416.
2. Розенфельд М. Я. О статусе чувственного образа в структуре лексического значения // Вестник Воронежского ун-та. Серия «Филология. Журналистика». 2009. № 1. С. 95-98.
3. Карнюшина В. В. Функции клише английского и русского языка в метакоммуникации (на примере коммуникативного события «Приветствие») // Вестник Вятского государственного гуманитарного ун-та. Филология и искусствоведение. 2009. № 1(2). С. 74-79.
4. Автономова Н. С. Познание и перевод: Опыты философии языка. М.: РОССПЭН, 2008. С. 380.
5. Карасик В. И. О типах дискурса. URL: http:// www.ruslang.com/education/discipline/philology/disrurs/ material/material2/ (дата обращения: 24.06.2009).
6. Уилби П. Концепции публичной политики, связей с общественностью и публичной коммуникации. Университет Центральной Англии, Великобритания, 2003. URL: http://www.nscs.ru/docs/Peter_Wilby.doc (дата обращения 14.05.2009).
7. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса: монография. М.; Волгоград: Перемена, 2000. С. 73.
8. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М.: Гнозис, 2004. С. 283.
9. Кожина М. Н., Дускаева Л. Р., Салимовский В. А. Указ. соч.; См. также: Воркачев С. Г. Идея патриотизма в русской лингвокультуре. Волгоград: Парадигма, 2008. С. 10; Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности. М.: Кругъ, 2004. С. 237; Рядчикова Е. Н, Кульчицкая Н. В. Идея спасения России в трудах русских философов: религиозно-этические и социально-культурные концепты. Краснодар: КубГУ, 2008. С. 116.
10. Кожина М. Н., Дускаева Л. Р., Салимовс-кий В. А. Указ. соч.
11. Жеребило Т. В. Словарь лингвистических терминов. Назрань: Изд-во Ингуш. гос. ун-та, 2005. C. 171.
12. Купина Н. А. Лингвистический анализ художественного текста. М., Academia, 2007. С. 43.
13. Маслова В. А. Лингвокультурология. М.: Academia, 2001. С. 44.
14. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М.: УРСС, 2004. С. 275.
15. Кузнецов И. Н. Современная деловая риторика. М.: Гросс-Медиа, 2007. С. 74.
16. Патюкова Р. В. Специфика образности речи как составляющей эмотивности // Культурная жизнь юга России. 2008. № 4 (29). С. 100-103.
17. Автономова Н. С. Указ. соч.
18. Kimball Kendall E. Source Book of English History; The MacMilan Company; N. Y.; 1900. P. 30. URL: http://elfinspell.com/PrimarySource979.html (дата обращения: 24.06.2009).
19. Патюкова Р. В. Публичная коммуникация в дискурсе американской политической элиты: справочное пособие. Краснодар: КубГУ, 2009. С. 485.
20. Дэниел К. Англия. История страны. М.: Экс-мо; СПб.: Мидгард, 2008. С. 67.
21. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English by A.S. Hornby, Oxford University Press, 1974. P. 925.
22. Толковый словарь современного русского языка Языковые изменения конца XX столетия / под ред. Г. Н. Скляревской. М.: РАН; Астрель; АСТ; Транзит-книга, 2005. С. 793.
23. Большой толковый словарь русских существительных / под ред. Л. Г. Бабенко. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005. С. 310.
24. Oxford Advanced Learner's Dictionary...
25. Толковый словарь.
26. Большой толковый словарь.
27. Oxford Advanced Learner's Dictionary.
28. Толковый словарь.
29. Большой толковый словарь.
30. Kimball Kendall E. Указ. соч.
31. См.: Кожина М. Н., Дускаева Л. Р., Салимов-ский В. А. Указ. соч.
32. Олейник М. А. Адресатный план и динамическая языковая картина мира. СПб.: СПбГУ, 2006. С. 48. См. на ином материале: Минасян С. М. Некоторые особенности языковой личности политика XXI века // Язык. Дискурс. Текст. Ростов н/Д: ПИ ЮФУ, 2009. С. 29-30.
33. Патюкова Р. В. Публичная коммуникация.
34. Obama B. A More Perfect Union 18.03.2008. URL: http://www.barackobama.com/index.php_(дата обращения: 19.04.2009).
35. Там же.
36. Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских политических метафор. М.: РАН; Помовский и партнеры, 1994. С. 35-38.
