CC BY
2УДК 801,7 Медиалингвистика. 2023. Том 10, № 3
Специфика лингвистической параметризации деструктивного массмедийного текста с обесцениванием исторической памяти*
И. С. Карабулатова1'2'3, Г. А. Копнина4
1 Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, Российская Федерация, 119991, Москва, Ленинские горы, 1
2 Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана, Российская Федерация, 105005, Москва, 2-я Бауманская ул., 5
3 Хэйлунцзянский университет,
Китайская Народная Республика, 150080, провинция Хэйлунцзян, Харбин, район Наньган, ул. Сюэфу, 74
4 Сибирский федеральный университет,
Российская Федерация, 660041, Красноярск, пр. Свободный, 82
Для цитирования: Карабулатова И. С., Копнина Г. А. (2023). Специфика лингвистической параметризации деструктивного массмедийного текста с обесцениванием исторической памяти.
Медиалингвистика, 10 (3), 319-335. https://doi.org/10.21638/spbu22.2023.303
Ставятся научные проблемы: определения деструктивности в аспекте соотношения со смежными понятиями (манипулятивности, противоправности, токсичности и др.); выделения и систематизации критериев деструктивного текста. Решение названных проблем признается чрезвычайно важным в условиях усиления угроз национальной безопасности общества и государства. Рассматривается также понятийный аппарат и методика лингвистического исследования деструктивного текста. Деструктема трактуется как ключевая смысловая единица текста, которая определяется на основе заложенной в нем интенции разрушения и соответствующей ей цели воздействия, находящих выражение в языковой ткани текста. Лингвистическая параметризация деструктивного текста определяется авторами статьи как выявление вербальных и невербальных (в случае его креолизованности) показателей деструктивного смысла и их описание (первый этап), а также лингвистическая обработка для последующего автоматического распознавания (второй этап). В статье анализируется первый этап лингвистической параметризации и предлагается краткое описание ресурсов деструктивности, используемых в массмедийных текстах, в которых прослеживается стратегия обесценивания достижений страны и связанных с ними исторически значимых личностей. Авторы статьи приходят к выводу, что деструктема этого типа, будучи направленной на трансформацию картины мира реципиентов и разрушение объективного восприятия реальности, представляет угрозу национальной безопасности государства, способствуя в определенном контексте вовлечению граждан в социально опасные или потенциально опасные группы и сообщества. Методика лингвистической параметризации деструктивного текста востребована современной прикладной лингвисти-
* Работа поддержана в рамках программы «Приоритет-2030» по проекту «Разработка технологии и архитектуры новых программных средств мониторинга и прогнозирования общественных угроз на основе методов «мягкой силы» (МГТУ им. Н. Э. Баумана).
© Санкт-Петербургский государственный университет, 2023
кой и в перспективе должна быть конкретизирована применительно к разновидовым
деструктивным текстам, соотносимым с типами деструктем.
Ключевые слова: деструктивный текст, деструктема, лингвистическая параметризация,
историческая память, девиация.
Постановка проблемы
Современная эпоха постправды заставляет нас вернуться к пониманию важности культуры работы с текстом, особенно в аспекте фильтрации, переработки и усвоения заложенной в нем информации, полученной порой в результате вторичной и третичной интерпретации; к осмыслению тех механизмов, которые не просто характеризуют творческое отношение к речевому произведению, но и могут служить целям преднамеренного искажения фактологических данных, исторической памяти, разрушения ценностных установок личности. Особенно важно это сейчас в связи с многочисленными попытками переоценки прошлого, в том числе в аспекте постинтерпретации Второй мировой войны, о чем пишут не только отечественные [Шестакова 2015], но и зарубежные ученые [GlaEel, Paula 2020]. Неконтролируемый рост деструктивного контента в сети Интернет [Давидюк, Гостюни-на, Байдулова 2019: 29] представляет угрозу национальной безопасности общества и государства. В этих условиях нахождение деструктивных смыслов в разных типах дискурса, прежде всего массмедийном, становится не только целью семантического анализа текста, но и способом обеспечения психической сохранности человека и информационно-психологической безопасности общества [Карабулатова, Коп-нина 2022: 365]. Актуальность исследования обусловлена и рядом других факторов, основными из которых являются следующие:
— возрастающее влияние массмедиа на политическую жизнь (например, доказано, что «вне массмедиа крайне ограниченное число граждан принимают участие в различных политических акциях» [Иванов 2013: 147]) и их «деструктивные возможности», связанные с идеологическим внушением и манипуляцией [Иванов 2013: 142];
— недостаточная осмысленность терминов «деструктивный дискурс» и «деструктивный текст», семантически связанных с агрессивностью, манипулятивно-стью и другими признаками общественно осуждаемых речевых явлений;
— отсутствие общепринятой классификации текстов деструктивной направленности;
— необходимость разработки новых и совершенствования имеющихся способов защиты общества от деструктивного контента: составление реестра запрещенных источников; создание алгоритмов поиска и категоризации деструктивного контента (в частности, имеется опыт создания такого алгоритма на материале текстов с ненормативной лексикой [Давидюк, Гостюнина, Байдулова 2019: 29], комментариев в социальных сетях [Моржов 2020; Перевалов, Курушин 2020; Долгушин, Исмакова, Бидуля и др. 2021]); вызывающие бурные дискуссии блокирование отдельных сайтов и формирование «закрытого» интернет-пространства в стране (например, опыт проекта «Зеленый щит» в Китае).
Специалисты из разных областей научного знания все чаще говорят о необходимости разработки новых программ и методик отслеживания деструктивного контента в современных массмедиа [Zhang, Karabulatova, Nurmukhametov et al. 2023;
Остапенко, Калашников, Остапенко и др. 2015], что предполагает решение научной проблемы выделения и систематизации критериев деструктивности текста.
История вопроса
Проблема выделения и систематизации критериев деструктивности текста по-разному решается в современной науке. Так, в некоторых нелингвистических исследованиях понятие деструктивности оказывается близким и даже синонимичным понятию манипулятивности, что говорит о проблеме их соотношения. Например: «Деструктивная информация оказывает воздействие на психику субъекта для принятия им решений или совершения действий вопреки его действительному желанию» [Гостюнина 2021: 12]. Но определяется эта информация на основе так называемого «деструктивного индикатора» (индикатора деструктивной направленности) — критерия наличия в текстовой информации деструктивной семантики. Перечень этих критериев, составленный путем анализа нормативных правовых актов РФ, включает 21 индикатор:
— пропаганда или оправдание войны и иных международных преступлений;
— пропаганда или оправдание терроризма;
— пропаганда или оправдание антиобщественных действий, преступлений и правонарушений; разжигание расовой, национальной, религиозной ненависти и вражды;
— пропаганда или оправдание экстремистской деятельности;
— осквернение исторической памяти, символов воинской славы или государственных символов;
— оскорбление религиозных чувств верующих;
— отрицание или дискредитация традиционных ценностей;
— пропаганда деструктивных ценностей и установок;
— пропаганда или оправдание насилия и жестокости;
— пропаганда или оправдание девиантного поведения;
— пропаганда или оправдание действий, опасных для жизни и здоровья человека;
— пропаганда способов и средств совершения преступлений, иных правонарушений или антиобщественных действий, а также действий, опасных для жизни и здоровья человека;
— сексуально откровенный контент и иная непристойная информация;
— нецензурная лексика;
— контент устрашающего характера, включая изображение или описание насилия, жестокости, катастроф или несчастных случаев;
— заведомо ложная информация;
— дискредитирующая информация;
— скрытая информация, воздействующая на подсознание человека;
— реклама товаров и услуг, которые могут причинить вред жизни и здоровью человека;
— оскорбление представителей государства [Гостюнина 2021: 19-20].
Таким образом, исследователи считают деструктивной информацию, которая юридически является «запрещенной» (149-ФЗ, 436-Ф3, 2124-1-ФЗ), «опасной» (УК РФ, Международная Конвенция о киберпреступлениях), «вредоносной» (КоАП РФ, Закон 18 США «Защита детей в Интернете», CIPA), «противоправной» (Декларация
ЕС «Декларация принципов саморегулирования в целях безопасности в Интернете»), «информацией деструктивной направленности» (114-ФЗ, 120-ФЗ), «с деструктивным информационным воздействием» (Указ Президента РФ № 683), то есть такой, распространение которой уголовно и административно наказуемо [Гостюнина 2021: 16-18]. Другими словами, в основе выделения критериев деструктивности текста лежит характер его семантики в соотнесенности с правовыми нормативными актами РФ.
В лингвистике деструктивное общение противопоставляется общению конструктивному и включает широкий круг текстов агрессивной направленности. Применительно к аргументативному дискурсу Н. В. Мельничук определяет деструктивное общение как тип эмоционально окрашенного общения, цель которого — «возвышение говорящего за счет унижения оппонента» [Мельничук 2019: 30]. Более развернутое определение понятия деструктивного общения предлагает Я. А. Волкова: «Деструктивное общение представляет собой тип эмоционального общения, направленного на сознательное и преднамеренное причинение собеседнику морального и/или физического вреда и характеризуемого чувством удовлетворения от страданий жертвы и/или сознанием собственной правоты. Стремление личности возвыситься за счет унижения / морального уничтожения собеседника составляет интен-циональную базу деструктивного общения, что предопределяет основные пути его реализации» [Волкова 2014: 11]. Идентифицируется этот тип общения прежде всего по деструктивной интенции и способам выражения деструктивных эмоций (эмоций враждебности/агрессии), в том числе средствам вербальной агрессии [Волкова 2014: 11-13]. Однако деструктивный текст вовсе не обязательно является эмоционально окрашенным, он может быть эмоционально нейтральным (например, содержащим ложную информацию, не облеченную в эмоциональную оболочку).
Замечено, что в современных реалиях деструкция тесно связана с агрессивным речевым поведением [Самусевич 2017: 43], которое «стремится охватить все большее число адресатов и таким образом реализовать свой воздействующий потенциал» [Левицкий, Дединкин 2021: 53].
Иное (более узкое) понимание деструктивности наблюдается в исследованиях по лингвистической конфликтологии и юрислингвистике, которые под деструкцией определяют речевые практики «противоправной вербальной активности», то есть такой, которая нарушает правовые нормы, «прежде всего в части посягательств на личностные права и свободы (оскорбление, угроза, клевета и др.), а также общественный порядок (экстремистские призывы)» [Левицкий, Дединкин 2021: 50]. Исследователи отмечают, что деструктивный дискурс реализуется делинквент-ной языковой личностью с помощью конфликтогенного текста, который «является средством совершения противозаконного деяния и объектом правового контроля» [Левицкий, Дединкин 2021: 50].
В качестве материала изучения деструктивного дискурса используют специальные исследования (лингвистические заключения и экспертизы), выполненные по запросам суда и органов, ведущих процессуально-следственные действия. Основным методом исследования деструктивного текста выступает его лингвистическая параметризация, или метод параметрического моделирования, поскольку этот метод, будучи апробированным при проведении судебной лингвистической экспертизы [Катышев, Осадчий 2018: 24], «позволяет построить ясную процедуру экспертной оценки продуктов речевой деятельности с однозначными результатами
на выходе» [Осадчий 2012а]. Уже разработаны параметрические модели речевых актов призыва [Катышев, Осадчий 2018], угрозы [Осадчий 2012б]. Составление параметрических моделей деструктивных текстов позволит в дальнейшем решить задачу поиска и идентификации деструктивной информации в разножанровых текстах автоматизированным путем [Karabulatova 2020].
В аспекте лингвистической экспертологии понятия деструктивного, конфлик-тогенного и противоправного текстов оказываются тождественными. Нельзя не признать, что есть тексты, которые, несмотря на их деструктивное психологическое воздействие на личность, социальные группы или даже общество в целом, законодательно в настоящее время не запрещены. Это и романтизация преступности, и пропаганда отказа от рождения детей, и разного рода шок-контент, и многое другое. По мнению И. С. Ашманова, такой контент в Интернете может использоваться для радикализации любых идей, а также для того, чтобы активно подталкивать аудиторию к потреблению запрещенного контента1. Другими словами, противоправный характер текста — весомый, но не единственный критерий для идентификации этого текста как деструктивного.
Появилось наименование для деструктивного незапрещенного контента — «токсичный контент». Оно используется, например, во фразе из массмедиа: меморандум по противодействию токсичному и запрещенному контенту2. Термины «токсичный» и «запрещенный контент» выступают в качестве синонимов деструктивного контента. В последнее время предпринимаются попытки разграничения понятий токсичности и деструктивности с определением классификационных признаков в тексте. Так, в одной из публикаций, правда нелингвистической, читаем: «...Разрушительное действие — это системообразующий признак токсичности. выделение только одного признака не позволяет выделить его из типологического ряда деструктивного поведения. Говоря о токсичности, индивид указывает на долгосрочность данного деструктивного влияния, в отличие от разово проявленной агрессии.» [Дмитриева 2021: 62], «признаками токсичных отношений являются темпоральность (продолжительное негативное воздействие) и сокращение коммуникативной дистанции за счет вторжения в систему ценностных координат» [Дмитриева 2021: 65]. Продолжительность воздействия на систему ценностных координат, как мы понимаем, означает, что это воздействие имеет характер информационно-психологической операции, то есть является частью информационно-психологического противоборства (а возможно, и войны), направленного на подавление и подчинение того, кого считают противником.
Описание методики исследования
Девиантное поведение может выступать как ответная реакция на продвижение деструкции, реализуемой в медиадискурсе. Ключевым понятием в методике исследования деструктивного текста является деструктема. Впервые это понятие было выделено применительно к художественному тексту как некая аномалия, заложенная автором в тексте [Сорокин 2003]. По мнению Ю. А. Сорокина, деструкте-
1 Токсичный контент внесут в реестр (2022). Коммерсантъ. Электронный ресурс kommersant.ru/doc/5193076.
2 Ашманов предложил создать реестр токсичного контента (2021). Хабр. Электронный ресурс https://babr.eom/ru/news/t/590589/.
ма открывает новые смыслы в понятиях, характеризующихся устойчивостью и составляющих ядро фоновых знаний в этносоциокультурной картине мира [Сорокин 2003]. Мы полагаем, что деструктема содержит в себе отрицательные эмосемы разрушения, связанные с агрессией, наказанием, гневом, возмездием и подобными негативными эмоционально-чувственными проявлениями, вовлекая реципиента в конфликт — драматический конфликтный треугольник Карпмана «жертва — преследователь — избавитель» [Демидова, Сойко 2017]. Исходя из этого, деструктема в массмедийном дискурсе — это средство формирования деликвентного или деви-антного поведения у реципиента, который так или иначе вовлекается в конфликт с последующим неизбежным возмездием. В связи с этим можно предположить, что деструктема содержит эмотивное со-значение (в терминологии Л. Г. Бабенко [Ба-бенко 2020]. — И. К., Г. К.) наказания/возмездия, явного или скрытого.
Под деструктемой мы понимаем ключевую смысловую единицу деструктивного текста, которая определяется на основе заложенной в нем интенции разрушения и соответствующей ей цели воздействия, находящих выражение в языковой ткани этого текста. Сама ключевая смысловая единица деструктивного текста может быть выражена как словом, так и словосочетанием, предложением, фрагментом текста. Иными словами, деструктема обладает иерархической структурой, прослеживающейся на всех языковых уровнях. В качестве примера приведем следующий фрагмент текста3: Сам русский национальный характер является собранием отрицательных черт: лень, пьянство, холопство, отсутствие своего мнения (иначе — соборность), презрение к человеческой жизни, как своей, так и чужой, угрюмость и завистливость. Я хотел бы, чтобы русский род иссяк, пресекся. Это вредный полип на теле человечества, ничего не принесший ему кроме страданий. Для себя я решил не иметь детей, чтобы не плодить русских. Одновременно я учусь на гинеколога — буду делать аборты русским женщинам бесплатно, ради идеи, так, чтобы зачатие после моего аборта было уже невозможно. Участвую в международных программах по планированию семьи, веду пропаганду бездетности среди русской молодежи. Одним словом, делаю все что могу, чтобы русских стало как можно меньше, и чтобы они постепенно исчезли совсем4.
В качестве деструктемы в этом персуазивном тексте используется идея о необходимости уничтожения людей по национальному признаку как носителей отрицательных черт (зла). Она обосновывается с помощью мифологем (приписывания русскому народу лени, пьянства и других пороков, в том числе на основе искажения понятия соборности), морбиальной метафоры в функции ярлыка (полип на теле человечества) и выражается с помощью синтаксических конструкций, включающих лексемы или сочетания слов с семантикой разрушения: чтобы русский род иссяк, пресекся; не плодить русских; буду делать аборты русским; пропаганду бездетности среди русской молодежи; чтобы русских стало как можно меньше; чтобы они постепенно исчезли совсем.
Следующее понятие, которое может использоваться в анализе деструктивного текста, — «ресурсы деструкции». Это понятие, разработанное Франкфуртской школой (об этом см.: [Вершинин, Борисова 2009]. — И. К., Г. К.), обозначает все многообразие вербальных и паравербальных стратегий и средств, которые исполь-
3 Цитаты приводятся без изменения.
4 Мне очень стыдно, что я русский (2013). Пикабу. Электронный ресурс https://pikabu.ru/story/ mne_ochen_styidno_chto_ya_russkiy_643371.
зуются с целью манипулирования реципиентом деструктивного массмедийного дискурса и анализ которых позволяет охарактеризовать деструктему. Так, в приведенном выше примере в качестве языковых ресурсов деструкции используются как лексические, так и синтаксические единицы с семантикой разрушения, уничтожения. Для обеспечения автоматического распознавания деструкции важным является систематизация словесных знаков, указывающих как на содержательный параметр деструктивного текста, так и на его тональность.
В психологическом аспекте воспринимаемая человеком информация, в том числе текстовая, рассматривается как фактор, влияющий на появление психофизиологической напряженности, которая является и причиной, и катализатором как индивидуальных, так и социальных кризисов и катаклизмов [Рыжов 2013: 7]. Поэтому можно сказать, что деструктема в обществе играет роль так называемой «точки информационной напряженности»5, которая может изучаться на разных уровнях: биолого-физическом, психологическом, этнокультурном, политико-социальном, лингвистическом и др. Каждый из этих уровней определяется своей системой параметризации в рамках соответствующих научных дисциплин, а комплексная методика анализа деструктивного дискурса предполагает многоуровневую социогуманитарную экспертизу. Мы ограничиваемся лишь лингвистической параметризацией деструктивного текста, под которой понимаем выделение в тексте вербальных и невербальных (в случае его креолизованности) показателей деструктивного смысла, их описание и лингвистическую обработку для последующего автоматического распознавания. Но далее остановимся только на задаче выделения и описания этих показателей в зависимости от типа деструктемы.
Методика лингвистического анализа деструктивного текста предполагает следующие действия.
1. Обнаружение его целевой аудитории исходя из тональности высказываний, эмотивной тональности подаваемого образа и используемых языковых/речевых средств. Это могут быть профессиональные/экспертные сообщества, молодежь и студенчество, социально слабо защищенная аудитория, семейные и родители, владельцы автомобилей, мужская/женская аудитория и т. д. или в целом общая аудитория без ее дифференциации. Как показывает анализ собранного материала, тексты, пропагандирующие деструктивное поведение, направлены как на широкую, так и специализированную аудиторию, они сконцентрированы на темах: воровство, мелкое хулиганство, разрушение имущества, поджоги, кражи, грабежи, вандализм, физическое насилие, побеги из дома, бродяжничество, школьные прогулы, агрессивное поведение, злословие, вымогательство (попрошайничество), бродяжничество, отказ от обучения, торговля наркотиками, субкультуральные девиации (сленг, шрамирование, татуировки) и др. Для каждой целевой аудитории адресант использует свой репертуар деструктивов, актуализирующих и продвигающих деликвентное поведение. Так, в текстах, направленных на детскую педофилию, встречается использование аббревиатур ПД, ПэДэ, ПЭДЭ и особая лексика, например фейхоа (несовершеннолетняя девочка, на которую направлено внимание педофила); в текстах, пропагандирующих нетрадиционную сексуальную ориента-
5 Разъяснения Роскомнадзора. Цит. по: Кодачигов, В. График робота: фейки в Сети по запросу властей найдет алгоритм (2022). Известия. 26.07.2022. Электронный ресурс https://iz.ru/1370015/ valerii-kodachigov/grafik-robota-feiki-v-seti-po-zaprosu-vlastei-naidet-algoritm.
цию, — такие слова, как бойловер/бойлавер/бойлаувт (подросток, молодой юноша, находящийся на содержании у более взрослого партнера по гомосексуальным отношениям и выполняющий в них пассивную роль), буч (женщина, выполняющая мужскую роль в лесбийских отношениях), баклажан (гомосексуалист), уни и универсал (тот, кто выполняет разные роли в гомосексуальных отношениях) и др. Акцентуация на данной целевой аудитории выражается в использовании характерной лексики в сопряжении с именами исторических деятелей страны. Например: «В СССР секса нет»: Сталин — педофил, Ежов — педераст, Берия — насильник?6
2. Атрибуция вектора информационной напряженности.
Деструкция связана с вектором информационной напряженности, указывающим на социальные угрозы по предметным областям. Например, деструкции в области истории подразумевают переинтерпретацию отечественной истории в негативном контексте, создание напряженности между различными поколениями с помощью информационных атак на систему ценностей и знаний предыдущего поколения, создание фейков в освещении событий прошлого России и ее народов с целью обесценивания и формирования деструктивных настроений в обществе с актуализацией чувства вины. Например: Миф о «России, подстреленной на взлете»7.
Деструкции в области политики — публикации частично или заведомо ложной информации об общественных деятелях с целью активизации подрыва доверия к государственным институтам, например на основе методов С. Алинского и Дж. Шарпа («Правила для радикалов», «Методы ненасильственного сопротивления») и актуализации протестных настроений в обществе. Например: Чкалов — «советский летчик № 1» — один из мифов сталинской эпохи, устойчиво сохраняющийся, увы, и по сей день8.
Деструкции в сфере науки — публикации обесценивающего характера о работе российских ученых, формирование негативного образа российского ученого как невостребованного в мировой науке либо недооцененного в российской науке; усиление токсичного контента в сфере обсуждения научных публикаций как никому не нужной деятельности, незначимой для российского общества (ученый — чудик, чудак, не-адекват, клоун) и т. д. Например: Савельев, Петрик, Жданов, Носовский, Фоменко, Чу-динов... Все эти фамилии у общественности на слуху. Чуть менее известны и другие их «коллеги». Разнообразные фрики, лжеученые, шарлатаны и просто эпичные клоуны, которые добились популярности весьма, скажем так, нечестным путем9.
3. Выявление элементов семантической структуры текста деструктивной направленности. Этот параметр важен для определения информационной мишени, в связи с чем выделяются такие категории, как объект, цель и процесс деструкции [Злоказов 2015]. Определяемая на основе интенционального анализа текста цель позволяет выявить деструктему и описать ее модель, в которую включен объект
6 «В СССР секса нет»: Сталин — педофил, Ежов — педераст, Берия — насильник? Эротика в советском кино. (2021). Сп$М.Ыгг]оита1. Электронный ресурс https://www.liveinternet.ru/ community/7286814/post479815803/.
7 Миф о «России, подстреленной на взлете». (2017). Ящик Пандоры. Электронный ресурс https://pandoraopen.ru/2017-05-04/mif-o-rossii-podstrelennoj-na-vzlyote/.
8 Миф о Чкалове (2015). Мифы и загадки нашей истории. Электронный ресурс https://kartaslov. ш/книги/Владимир_Малышев_Мифы_и_загадки_нашей_истории/3.
9 Фрики и лжеученые советской эпохи (2020). Там, где кончается время. Электронный ресурс https://dzen.ru/a/XrXc79TbqA5vJKqa.
деструкции («явление социального мира», подлежащее разрушению [Злоказов 2015]), внедряемый образ, способ его оценки / способ действия по отношению к объекту. Таким образом, деструктема — ядро семантический структуры деструктивного текста.
4. Выявление и описание ресурсов, используемых для воплощения деструкте-мы. Особое внимание при этом уделяется коммуникативно-семиотическим средствам вовлечения адресата в группы (социальные структуры), характеризующиеся делинквентным поведением.
Анализ материала
Для лингвистического анализа нами были отобраны материалы из открытых интернет-источников, полученные методом случайной выборки и реализующие деструктему определенного типа: обесценивание достижений страны и связанных с ними исторически значимых личностей. Деструктема коррелирует с обесцениванием как деструктивной стратегией речевого воздействия, направленной на принижение чьих-либо личностных качеств и достоинств, умаление значимости достижений страны и ее ценностей путем постановки под сомнение, отрицания или их негативно оценочной характеристики, что способствует депрессивным и деструктивным настроениям в обществе и его поляризации.
Экспертной семантической разметке подвергся 1421 уникальный документ. В результате было получено 5443 пометки (из которых 1165 содержали по крайней мере один фрагмент деструктивной манипуляции).
Обесценивание, которое осуществляется по историческому вектору, поляризует общество по линии идеологии, лишая его объединяющих позитивных символов, негативно воздействуя на историческую память [Кознова 2003; Воскресенская 2022]. Массмедийные тексты, содержащие обозначенную деструктему, направлены на общую рассредоточенную гетерогенную целевую аудиторию, интересующуюся историей страны.
Для обесценивания характерен следующий набор признаков.
1. Объект обесценивания — информационная мишень: достижения страны (военные, технические, культурные и др.); ее представители, являющиеся выдающимися историческими личностями, их взгляды и деятельность.
2. Внедряемый образ в информационную мишень: объект обесценивания подается как обладатель негативных качеств, совершивший девиантные поступки, которые нанесли вред народу.
3. Негативная (пейоративная) оценка объекта как способ деструктивного действия по отношению к объекту.
Материал позволяет выделить различные формы выражения признаков де-структивности. Будучи ограничены рамками статьи, назовем лишь некоторые (в качестве примера), распределяя их по уровням.
Лексический уровень.
1. Апеллятивы с отрицательным коннотатом, которые:
а) обладают изначальной негативно оценочной семой (оккупант, предатель, убийца, палач, мародер, садист, мясник, диктатор, колонизатор, преступник, пособник, резня, бойня и др.);
б) приобретают дополнительную негативную оценку в контексте вследствие использования метафор (крот в значении «шпион» и др.);
в) представляют собой трансформированные устойчивые сочетания-прозвища (Маршал беды вместо Маршал Победы) и сочетания слов с пейоративной оценкой (враг народа/страны/Отечества / Русской Армии, совковый сброд, плод сталинизма и др.), например: Смертная казнь при Петре I. Садист и кровавый психопат Петр I: стрелецкий бунт10 — использование ярлыков кровавый психопат и садист, создающих девиантный образ исторического деятеля.
2. Оксюморон, или сочетания слов с противоположной семантикой (святой предатель, герои-предатели, подвиги предательства и т. п.). Например: Святой предатель (об Александре Невском11. — И. К., Г. К.) — оценки, содержащиеся в предметно-логическом значении лексемы предатель («нарушивший верность чему-, кому-л.») и святой («духовно, нравственно непорочный»), находятся в отношении исключения друг друга.
3. Инвективы и бранная лексика как оценочные характеристики описываемой личности (урод, козел и др.), например: Ведь коронованный урод Николай Романов лично ответственен за тысячи других преступлений и злодеяний12.
4. Слова-маркеры, которые определяют имеющиеся знания об описываемом явлении как ложные (очковтирательство, развенчиваем мифы, миф о... в сочетании с именем политического деятеля, вся правда о..., инструмент идеологии Кремля/власти, подвиг. выдуман, можно было не оборонять, погибли из-за ошибок и др.), например: В России победа СССР над нацистской Германией является фундаментом светской государственной религии, на которой опирается вся идеология государства13 — победа в Великой Отечественной войне приравнивается к мифу (выдумке).
Словообразовательный уровень.
1. Префиксы со значением отрицания, указывающие на отсутствие положительных качеств (необразованный, безжалостный и др.). Например: Белов, читая принесенную ему телеграмму, почесал за ухом, покрутил усы и устало сказал: «До чего же жестокий и бездушный человек!»14 (о маршале Жукове. — И. К., Г. К.).
2. Сложение и контаминация слов как способы образования окказионализмов негативно оценочного характера (сталинюгенд, лже-победа, страна-фейк и др.). Например: Страна-фейк. Почему Россия рухнет15.
10 Садист и кровавый психопат Петр I: стрелецкий бунт. Как Петр Первый подавлял Стрелецкий бунт. УмкаЪаЪу. Электронный ресурс https://ymkababy.ru/cellulite/sadist-i-krovavyi-psihopat-p-tr-i-streleckii-bunt-kak-petr.html.
11 Святой предатель и коллаборационист Александр Невский (2011). Кийгггт. Ыгг]оита1. Электронный ресурс https://rudever.livejournal.com/166383.html.
12 Преступления кровавого царя Николая II: Массовый убийца Николай Кровавый — объявлен «Святым» (2017). Ыг-мзЬп^ Электронный ресурс https://newsland.com/post/5652610-prestupleni-ia-krovavogo-tsaria-nikolaia-ii.
13 Норман Дэвис: Мифологизация войны — инструмент Кремля по управлению народом (2015). Фальсификация ВОВ в Беларуси и России. Аналитическая газета «Секретные исследования». Электронный ресурс http://forum.secret-r.net/viewtopic.php?f=1&t=6160&start=15.
14 ВикиЧтение. Алекс Громов. Жуков. Взлеты, падения и неизвестные страницы жизни великого маршала. Электронный ресурс https://military.wikireading.ru/27735.
15 Страна-фейк. Почему Россия рухнет* (2017). Электронный ресурс https://news-land.com/post/5894967-strana-feik-pochemu-rossiia-rukhnet.
* Автор текста Аркадий Бабченко признан иноагентом на территории РФ.
Морфологический уровень.
1. Имя существительное + имя прилагательное, где имя существительное выражено именем собственным, а имя прилагательное содержит негативную оценку. Например: Слышали сказку о кровавом Сталине? <...> Ужасный Иосиф руководил страной в период с 1924 года по 195316.
2. Имена прилагательные в превосходной степени для усиления негативизации оценки, типа: самый страшный сталинский лагерь; самый жестокий правитель России; самый бездарный полководец. Например: Ну, разве не очевидно, что русские — самые тупые, самые некомпетентные идиоты на планете!17
3. Глаголы и отглагольные существительные со значением социально осуждаемого действия (убить — убийство, уничтожить — уничтожение, напасть — нападение, провоцировать — провокация, разрушать — разрушение и т. п.). Например: Как Ленин, ненавидящий русский народ, разрушил Великую Российскую империю18.
4. Абстрактные глаголы (как с частицей не, так и без нее), которые на основе вторичной интерпретации объясняют внутренний мир исторического деятеля-ин-формационной мишени, с реализацией приема навязывания (типа: не хотеть, не чувствовать, завоевывать внимание и т. п.). Например: Как Ленину удалось так легко захватить власть в 1917 году. <...> Дурново безуспешно пытался предостеречь Николая, что война способна привести к гибели монархии19; И почему Иосиф Сталин не верил данным разведки, которые предупреждали о скором начале войны20.
Синтаксический уровень.
1. Вопросительные по форме высказывания, содержащие имплицитно негативное утверждение о выдающемся историческом деятеле России или ее достижении, например: Что общего между Гитлером и Сталиным?21 — так называемое «исходное предположение вопроса» (термин И. М. Кобозевой [Кобозева 2003]).
2. Постановка имени выдающегося исторического деятеля в синтаксически однородный ряд с политиками, деятельность которых осуждается в российском обществе. Например: Ленин, Сталин и Гитлер. Судьба тиранов22.
3. Вопросительные предложения с частицей ли, ставящие под сомнение исторический факт, событие (существовал(и) ли. был(и) ли. и т. п.). Например: Был ли маршал Жуков великим полководцем?23
16 Великий и «ужасный» Сталин (2016). Линия Сталина. Электронный ресурс Ы^:/МаНпНпе. ш/2019/12/10/великий-и-ужасныйсталин/.
17 Либо русские — самые тупые идиоты на Земле, либо. (2020). ЫГосш. Электронный ресурс https://infocus.press/libo-russkie-samye-tupie-idioty/.
18 Как Ленин, ненавидящий русский народ, разрушил Великую Российскую империю (2021). Миртесен. Электронный ресурс https://otari.mirtesen.ru/blog/43419139633/Kak-Lenin-nenavidyaschiy-russkiy-narod-razrushil-Velikuyu-Rossiy
19 Как Ленину удалось так легко захватить власть в 1917 году. Русская семерка. Электронный ресурс https://russian7.ru/post/kak-leninu-udalos-tak-legko-zakhvatit/.
20 Почему Сталин не верил данным разведки о начале войны в июне 1941-го (2020). Ыге]оита1. Электронный ресурс https://diana-mihailova.livejournal.com/5062986.html.
21 Что общего между Гитлером и Сталиным? (2019). История России. Яндекс-Дзен. Электронный ресурс https://dzen.ru/a/XIumb-O6OgCv3vdC.
22 Судьба тиранов. Ленин, Сталин и Гитлер (2015). Newsland. Электронный ресурс Ы^:// newsland.com/post/3405100-sudba-tiranov.
23 Был ли Жуков великим полководцем? (2019). Nagless. Ыге]оита1. Электронный ресурс https://naglecc.livejournal.com/356142.html.
4. Конструкции условного характера, построенные по модели: Если. (то). и содержащие гипотетическую информацию. Например: Если бы Крым взяли у сильной, богатой, храброй страны, это была бы благородная и честная победа. Но он был взят у истекающей кровью, раненой, обездвиженной страны. Это называется мародерство24.
Уровень графического оформления текста. Помещение слова с позитивной коннотацией в кавычки, в результате чего слово приобретает противоположное значение и служит средством выражения дискредитирующей иронии («великолепный» полководец и т. п). Например: «Гениальный» маршал Жуков25.
Текстовой уровень. Контраст в высказываниях, одним из приемов которого является антитеза. Например: Говоря о победе во Второй мировой войне, мы всегда пытаемся скинуть с пьедестала европейские страны и Америку, без которых этой победы не случилось бы. На самом деле именно Россия — та, которую мы знаем, — не имеет никакого отношения к победе, считает российский журналист Александр Невзоров*, ныне советник главы 1-го федерального российского канала Константина Эрнста26.
Объектом обесценивания выступает победа Советского Союза (России как ее преемницы) во Второй мировой войне. Россия противопоставлена другим странам (европейским странам и Америке), причем действия России характеризуются отрицательно путем отрицания ее отношения к объекту (используется отрицательная конструкция не имеет никакого отношения к победе) на фоне положительной оценки других стран (без которой этой победы не случилось бы). Таким образом, текст строится на антитезе, то есть противопоставлении: отрицание достижения России и приписывание его другим. Антитеза в тексте является манипулятивной логической уловкой, основанной также на использовании сочетания слов на самом деле, маркирующего имеющиеся знания об описываемом явлении как якобы ложные и позволяющего скрыть отсутствие доказательств полярных утверждений. Кроме того, в тексте используется маркер плюрализации, или множественности, действия (всегда), позволяющий ввести бездоказательный тезис о негативных действиях России по умалению вклада других стран в победу, принятие которого должно обеспечить инклюзивное мы.
Результаты исследования
В результате исследования сделан вывод о том, что приоритетными в плане включения в диагностическую лингвистическую модель деструкции в масс-медийном дискурсе выступают такие языковые/речевые единицы, которые обеспечивают реализацию воздействия следующих дискурсивных процедур:
24 Невзоров*: присоединение Крыма — мародерство (2014). Кризис-копилка. Электронный ресурс https://krizis-kopilka.ru/archives/13820.
25 «Гениальный» маршал Жуков (2016). Ъ$Ш1уа. Ыгг]оита1. Электронный ресурс Ы1рт// tistoriya.livejournal.com/79989.html.
26 Россия не имеет отношения к Победе во Второй мировой — Невзоров* (2018). Newsland. Электронный ресурс https://newsland.com/post/6553183-rossiia-ne-imeet-otnosheniia-k-pobede-vo-vtoroi-mirovoi-nevzorov.
* Признан иноагентом на территории РФ.
— фокусировка адресанта на инклюзивной интенции (ее совпадение/несовпадение с целью высказывания, степень и характер ее выражения в соответствующих частях текста), в силу чего адресата побуждают сменить идеологическую позицию; осуществить что-либо и/или стать кем-либо из того, что запрещено (например, вступить в запрещенную организацию), при изменении своего первоначального социального статуса;
— введение в качестве аргумента модальных операторов и пропозициональных установок, отсылающих к провоцируемым событию или формируемому состоянию;
— использование коммуникативно-семиотических способов, обеспечивающих смену интересов адресата в нужную адресанту сторону.
Характеристика коммуникативно-семиотических средств вовлечения может включать описание и других дискурсивных процедур, например способов репрезентации адресантом целевой аудитории, указания на степень близости реципиента корпоративным (организационным) ценностям адресанта и некоторых других.
При этом анализ объединенных деструктивных стратегий демонстрирует следующее распределение (количество из всех 5443 манипуляций):
— негативизация — 42,00 % (2286);
— деавторизация — 15,47 % (842);
— паралогизация — 5,79 % (315).
Наиболее частотными классами деструктивной параметризации в медиатексте являются лозунги, депрессивные конструкции дизайна, эвфемизмы, ярлыки, апелляция к авторитету. Они охватывают почти 70 % всех деструктивных манипуляций.
Деструктивная манипуляция представляет собой своеобразную разновидность эгоцентричности — ту-центричность (от лат. Ы — ты, термин Е. В. Падучевой [Падучева 2018]), которая в нашем случае характеризует обращенность речи говорящего к другому лицу, рассматриваемому в перспективе смены его социального статуса в сторону деструкции.
Выводы
Предложенная методика лингвистической параметризации деструктивного текста востребована современной прикладной лингвистикой и в перспективе должна быть конкретизирована применительно к деструктивным текстам разного типа.
Обесценивание исторической памяти в медиадискурсе не просто трансформирует концептуальную картину мира целевой аудитории, но и приводит к переживанию этнотравмы, влекущей за собой разрушение речеповеденческой матрицы человека. Мониторинг концептуального пространства «историческая память» представляет интерес в аспекте выявления новых форм деструкции в массмедиа, а также в плане создания улучшенных риск-моделей в работе с потенциально опасными текстами с применением глубинных нейросетей и машинного обучения.
Предлагаемая параметризация деструктивного медиадискурса с обесцениванием исторической памяти позволяет провести комплексную вероятностную оценку возможных рисков в отношении атакуемых информационных мишеней, которые символизируют собой базовые ценности российской действительности.
Литература
Бабенко, Л. Г. (2020). Типы лексических множеств в структурно-семантическом, когнитивно-дискурсивном и лексикографическом освещении: динамика интерпретаций. Научный диалог, 9, 9-47.
Вершинин, С. Е., Борисова, А. Г. (2009). Концепция социальной деструкции Франкфуртской школы (историко-философский анализ). Екатеринбург: Российский государственный профессионально-педагогический ун-т.
Волкова, Я. А. (2014). Деструктивное общение в когнитивно-деструктивном аспекте. Дис. ... д-ра филол. наук. Волгоград.
Воскресенская, М. А. (2022). Историческая информация в современной российской прессе: языки медийной репрезентации. Медиалингвистика, 9 (4), 288-308.
Гостюнина, В. А. (2021). Методы и алгоритмы классификации текстовой информации по индикаторам деструктивной направленности. Дис. ... канд. технич. наук. Астрахань.
Давидюк, Н. В., Гостюнина, В. А., Байдулова, Д. Р. (2019). Интеллектуальный алгоритм идентификации деструктивной информации в тексте. Вестник Астраханского государственного технического университета, 2, 29-39.
Демидова, Т. А., Сойко, В. В. (2017). Использование концепции С. Карпмана для исследования соза-висимых отношений. Таврический журнал психиатрии, 1 (78), 33-37.
Дмитриева, О. А. (2021). Токсичность как тип деструктивного поведения (на материале текстов масс-медиа). Биология и интегративная медицина, 6 (53), 60-64.
Долгушин, М. Д., Исмакова, Д. К., Бидуля, Ю. В., Барская, Г. Б. (2021). Разработка web-api классификации токсичных текстов. В А. Г. Ивашко, И. Н. Глухих и др. (Ред.), Математическое и информационное моделирование: материалы Всероссийской конференции молодых ученых (с. 74-79). Тюмень: Тюменский государственный университет.
Злоказов, К. В. (2015). Контент-анализ текстов деструктивной направленности. Политическая лингвистика, 1 (51), 244-251.
Иванов, В. Ф. (2013). Массовая коммуникация. Киев: Академия Украинской Прессы; Центр Свободной Прессы.
Карабулатова, И. С., Копнина, Г. А. (2022). Лингвистическая параметризация деструктивного массмедийного текста: к постановке проблемы. В Л. Р. Дускаева (Ред.), Медиалингвистика. Вып. 9. Язык в координатах массмедиа: мат-лы VI Междунар. науч. конф. (Санкт-Петербург, 30 июня — 2 июля 2022 г.) (с. 364-367). СПб.: Медиапапир.
Катышев, П. А., Осадчий, М. А. (2018) Метод параметрического моделирования в судебной лингвистике. Вестник Волгоградского государственного университета, 3 (17), 24-34.
Кобозева И. М. (2003). Лингвопрагматический аспект анализа языка. В М. Н. Володина (Ред.), Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. М.: Изд-во МГУ
Кознова, И. Е. (2003). Историческая память и основные тенденции ее изучения. Социология власти, 2, 23-32.
Левицкий, А. А., Дединкин, А. Л. (2021). Динамика современного деструктивного дискурса. Вестник Московского государственного лингвистического университета, 5 (114), 48-55.
Мельничук, Н. В. (2019). Конструктивное и деструктивное речевое взаимодействие в аргумента-тивном дискурсе (на материале парламентских дебатов в Бундестаге). Дис. . канд. филол. наук. Калуга.
Моржов, С. В. (2020). Современные методы детектирования и классификации токсичных комментариев с использованием нейронных сетей. Моделирование и анализ информационных сетей, 1 (27), 48-61.
Осадчий, М. А. (2012а). Судебно-лингвистическая параметризация экстремистского призыва. Современные исследования социальных проблем, 11 (19). Электронный ресурс https://cyberleninka. ru/article/n/sudebno-lingvisticheskaya-parametrizatsiya-ekstremistskogo-prizyva/viewer.
Осадчий, М. А. (2012б). Судебно-лингвистическая параметризация вербальной угрозы. Современные проблемы науки и образования, 6. Электронный ресурс https://science-education.ru/ru/ article/view?id=7633.
Остапенко, А. Г., Калашников, А. О., Остапенко, О. А., Шварцкопф, Е. А., Соколова, Е. С., Резов, А. А., Ломов, А. А. (2015). Теория сетевых войн. Социальные сети как инструмент «цветныхреволюций». Воронеж: Воронежский государственный технический университет.
Падучева Е. В. (2018). Эгоцентрические языковые единицы. М.: Языки славянской культуры.
Перевалов, А. М., Курушин, Д. С. (2020). Автоматическое выявление токсичных текстовых комментариев. В Автоматизированные системы управления и информационные технологии: мате-
риалы всероссийской научно-технической конференции (с. 158-163). Пермь: Пермский национальный исследовательский политехнический университет. Рыжов, Б. Н. (2013). Системная психометрика напряженности. Системная психология и социология, 7, 5-25.
Самусевич, О. М. (2017). Феномен речевой агрессии в белорусской прессе. Медиалингвистика, 2 (17), 41-51.
Сорокин, Ю. А. (Ред.). (2003). Стилистика дискомфорта и дискомфортная стилистика. В Переводо-
ведение: статус переводчика и психогерменевтические процедуры (с. 141-151). М.: Гнозис. Шестакова, Э. Г. (2015). Образы войны в публицистике донецких журналистов. Медиалингвистика, 4 (10), 129-140.
Gläßel, Ch., Paula, K. (2020). Sometimes Less Is More: Censorship, NewsFalsification, and Disapproval in
1989 East Germany. American Journal of Political Science, 3 (64), 682-698. Karabulatova, I. (2020). Possibilities of artificial intelligence in assessing the impact of potentially dangerous texts in modern news discourse: problem of statement. In International Scientific Forum "Issues of Modern Linguistics and the Study of Foreign Languages in the Era of Artificial Intelligence (dedicated to World Science Day for Peace and Development)" (LLT Forum 2020). Электронный ресурс https:// www.shs-conferences.org/articles/shsconf/pdf/2020/16/shsconf_lltforum2020_01001.pdf. Zhang, L., Karabulatova, I., Nurmukhametov, A., Lagutkina, M. (2023). Association Strategies of Speech Behavior of Communicators in Coding Discourse: An Interdisciplinary Approach Towards Understanding the Role of Cognitive and Linguistic Processes in Communication. Journal of Psycholinguistic Research. Электронный ресурс https://link.springer.com/article/10.1007/s10936-023-09966-z.
Статья поступила в редакцию 3 февраля 2023 г.;
рекомендована к печати 16 мая 2023 г.
Контактная информация:
Карабулатова Ирина Советовна — д-р филол. наук, проф.; radogost2000@mail.ru Копнина Галина Анатольевна — д-р филол. наук, доц.; okopnin@mail.ru
Specificity of linguistic parameterization of destructive mass media text with devaluation of historical memory*
I. S. Karabulatova1,2,3, G. A. Kopnina4
1 Lomonosov Moscow State University,
1, Leninskie Gory, Moscow, 119991, Russian Federation
2 Bauman Moscow State Technical University,
5, ul. 2-ya Baumanskaya, Moscow, 105005, Russian Federation
3 Heilongjiang University,
74, Xuefu Road, Nangang District, Harbin, Heilongjiang Province, 150080, China
4 Siberian Federal University,
82, pr. Svobodnyi, Krasnoyarsk, 660041, Russian Federation
For citation: Karabulatova I. S., Kopnina G. A. (2023). Specificity of linguistic parameterization of destructive mass media text with devaluation of historical memory. Media Linguistics, 10 (3), 319-335. https://doi.org/10.21638/spbu22.2023.303 (In Russian)
Scientific problems are posed: definitions of destructiveness in the aspect of correlation with related concepts (manipulativeness, illegality, toxicity, etc.); selection and systematization of criteria for destructive text. The solution of these problems is recognized as extremely important in the context of increasing threats to the national security of society and the state. The
* The work was supported within the framework of the Priority 2030 program under the project "Development of technology and architecture of new software tools for monitoring and forecasting public threats based on soft Power methods" (Bauman Moscow State Technical University).
conceptual apparatus and methodology of linguistic research of a destructive text are also considered. The destructeme is interpreted as a key semantic unit of the text, which is determined based on the intention of destruction inherent in it and the corresponding purpose of influence, which find expression in its linguistic fabric. Linguistic parameterization of the destructive is defined by the authors of the article as the identification of verbal and nonverbal (in the case of its creolization) indicators of destructive meaning and their description (the first stage), as well as linguistic processing for subsequent automatic recognition (the second stage). The article examines the first stage of linguistic parameterization and offers a brief description of the destructive resources used in mass media texts, which trace the strategy of devaluing the achievements of the country and the historically significant personalities associated with them. The authors of the article come to the conclusion that this type of destructeme, being aimed at transforming the recipients' worldview and destroying the objective perception of reality, poses a threat to the national security of the state, contributing in a certain context to the involvement of citizens in socially dangerous or potentially dangerous groups and communities. The method of linguistic parameterization of destructive text is in demand by modern applied linguistics and in the future should be specified in relation to the types of destructive texts correlated with the types of destructeme.
Keywords: destructive text, destructeme, linguistic parametrization, historical memory, deviation. References
Babenko, L. G. (2020). Types of lexical sets in structural-semantic, cognitive-discursive and lexicographic
coverage: dynamics of interpretations. Nauchnyi dialog, 9, 9-47. (In Russian) Davidiuk, N. V., Gostiunina, V. A., Baidulova, D. R. (2019). Intelligent algorithm of identifying destructive information in the text. Vestnik Astrakhanskogo gosudarstvennogo tekhnicheskogo universiteta, 2, 2939. (In Russian)
Demidova, T. A., Soiko, V. V. (2017). The use of S. Karpman's concept for the study of codependent
relationships. Tavricheskii zhurnalpsikhiatrii, 1 (78), 33-37. (In Russian) Dmitrieva, O. A. (2021). Toxicity as a type of destructive behavior (based on mass media texts). Biologiia i
integrativnaia meditsina, 6 (53), 60-64. (In Russian) Dolgushin, M. D., Ismakova, D. K., Bidulia, Iu. V., Barskaia, G. B. (2021). Development of a web-api for the classification of toxic texts. In A. G. Ivashko, I. N. Glukhikh et. al. (Eds), Matematicheskoe i informatsionnoe modelirovanie: materialy Vserossiiskoi konferentsii molodykh uchenykh (pp. 74-79). Tiumen': Tiumenskii gosudarstvennyi universitet Publ. (In Russian) Glafiel, Ch., Paula, K. (2020). Sometimes Less Is More: Censorship, NewsFalsification, and Disapproval in
1989 East Germany. American Journal of Political Science, 3 (64), 682-698. Gostiunina, V. A. (2021) Methods and algorithms for classifying textual information by indicators of
destructive orientation. PhD thesis. Astrakhan. (In Russian) Ivanov, V. F. (2013). Mass communication. Kiev: Akademiia Ukrainskoi Pressy; Tsentr Svobodnoi Pressy Publ. (In Russian)
Karabulatova, I. (2020). Possibilities of artificial intelligence in assessing the impact of potentially dangerous texts in modern news discourse: problem of statement. In International Scientific Forum "Issues of Modern Linguistics and the Study of Foreign Languages in the Era of Artificial Intelligence (dedicated to World Science Day for Peace and Development)" (LLT Forum 2020). Retrieved from https://www.shs-conferences.org/articles/shsconf/pdf/2020/16/shsconf_lltforum2020_01001.pdf. Karabulatova, I. S., Kopnina, G. A. (2022). Linguistic parametrization of destructive mass media text: towards the formulation of the problem. In L. R. Duskaeva (Ed.), Media Linguistics. Vyp. 9. Iazyk v koordinatakh massmedia: mat-ly VI Mezhdunar. nauch. konf. (Sankt-Peterburg, 30 iiunia — 2 iiulia 2022g.) (pp. 364-367). St. Petesburg: Mediapapir Publ. (In Russian) Katyshev, P. A., Osadchii, M. A. (2018). А method of parametric modeling in forensic linguistics. Vestnik
Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta, 3 (17), 24-34. (In Russian) Kobozeva I. M. (2003). Linguopragmatic aspect of language analysis. In M. N. Volodina (Ред.), Iazyk SMI kak ob»ekt mezhdistsiplinarnogo issledovaniia. Moscow: Lomonosov Moscow University Press. (In Russian)
Koznova, I. E. (2003). Historical memory and the main trends of its study. Sotsiologiia vlasti, 2, 23-32. (In Russian)
Levitskii, A. A., Dedinkin, A. L. (2021). The dynamics of modern destructive discourse. Vestnik Moskovskogo
gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta, 5 (114), 48-55. (In Russian) Mel'nichuk, N. V. (2019). Constructive and destructive speech interaction in argumentative discourse (based
on the parliamentary debates in the Bundestag). PhD thesis. Kaluga. (In Russian) Morzhov, S. V (2020). Modern approaches to detect and classify comment toxicity using neural networks.
Modelirovanie i analiz informatsionnykh setei, 1 (27), 48-61. (In Russian) Osadchii, M. A. (2012a). Parameterization of verbal call in aspect of forensic linguistics. Sovremennye issledovaniia sotsial'nykh problem (elektronnyi nauchnyi zhurnal), 11 (19). Retrieved from https:// cyberleninka.ru/article/n/sudebno-lingvisticheskaya-parametrizatsiya-ekstremistskogo-prizyva/ viewer. (In Russian)
Osadchii, M. A. (2012b). Parametrizations of verbal threat in forensic linguistics aspect. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniia, 6. Retrieved from https://science-education.ru/ru/article/view?id=7633. (In Russian)
Ostapenko, A. G., Kalashnikov, A. O., Ostapenko, O. A., Shvartskopf, E. A., Sokolova, E. S., Rezov, A. A., Lomov, A. A. (2015). The theory of network wars. Social networks as a tool of "color revolutions". Voronezh: Voronezhskii gosudarstvennyi tekhnicheskii universitet Publ. (In Russian) Paducheva E. V. (2018). Egocentric language units. Moscow: Iazyki slavianskoi kul'tury Publ. (In Russian) Perevalov, A. M., Kurushin, D. S. (2020). Automatic detection of toxic text comments. In Avtomatizirovannye sistemy upravleniia i informatsionnye tekhnologii: materialy vserossiiskoi nauchno-tekhnicheskoi konferentsii (pp. 158-163). Perm: Permskii natsional'nyi issledovatel'skii politekhnicheskii universitet Publ. (In Russian)
Ryzhov, B. N. (2013). System psychometrics of tension. Sistemnaia psikhologiia i sotsiologiia, 7, 5-25. (In Russian)
Samusevich, O. M. (2017). The phenomenon of speech aggression in the Belarusian press. Media Linguistics, 2 (17), 41-51. (In Russian)
Shestakova, E. G. (2015). Images of war in the journalism of Donetsk journalists. Media Linguistics, 4 (10), 129-140. (In Russian)
Sorokin, Iu. A. (Ed.). (2003). The style of discomfort and uncomfortable style. In Perevodovedenie: status perevodchika ipsikhogermenevticheskieprotsedury (pp. 141-151). Moscow: Gnozis Publ. (In Russian) Vershinin, S. E., Borisova, A. G. (2009). The concept of social destruction of the Frankfurt School (historical and philosophical analysis). Ekaterinburg: Rossiiskii gosudarstvennyi professional'no-pedagogicheskii universitet Publ. (In Russian) Volkova, Ia. A. (2014). Destructive communication in the cognitive-destructive aspect. Doctor thesis. Volgograd. (In Russian)
Voskresenskaia, M. A. (2022). Historical information in the modern Russian press: languages of media
representation. Media Linguistics, 9 (4), 288-308. (In Russian) Zhang, L., Karabulatova, I., Nurmukhametov, A., Lagutkina, M. (2023). Association Strategies of Speech Behavior of Communicators in Coding Discourse: An Interdisciplinary Approach Towards Understanding the Role of Cognitive and Linguistic Processes in Communication. Journal of Psycholinguistic Research. Retrieved from https://link.springer.com/article/10.1007/s10936-023-09966-z. Zlokazov, K. V (2015). Content analysis of texts with destructive direction. Politicheskaia lingvistika, 1 (51), 244-251. (In Russian)
Received: February 3, 2023 Accepted: May 16, 2023
Authors' information:
Irina S. Karabulatova — Dr. Sci. in Philology, Professor; radogost2000@mail.ru Galina A. Kopnina — Dr. Sci. in Philology, Associate Professor; okopnin@mail.ru
