CC BY
11
Taittiriya Brahmana. Edited by Subramania Sarma, Chennai. Final proofread version. [Электронный ресурс]. URL: http://www.sanskritweb.net/yajurveda/tb-3-04.pdf.
СПЕЦИФИКА ИЗОБРАЖЕНИЯ «ЧУЖОГО» В «ПОХОЖДЕНИИ ПРАПОРЩИКА КЛИМОВА»
О.А. Фарафонова
Ключевые слова: мемуары, сюжет, путешествие.
Keywords: memoirs, plot, travel.
Мемуары российского дворянина, прапорщика Алексея Яковлевича Климова датированы 1790 годом и принадлежат тому периоду истории русской литературы, когда жанр этот находится в процессе становления и оформления традиции. Текст «Похождения прапорщика Климова», строго говоря, стал доступен широкому кругу читателей совсем недавно - благодаря Пушкинскому дому, в издательстве которого в 2011 году был осуществлен этот интереснейший проект.
Записки А.Я. Климова, обнаруженные в архиве Г.Р. Державина, первоначально не имели авторского названия, хотя с полной уверенностью можно утверждать, что создавались они «со специфической мемуарной установкой», то есть «в силу внутренних убеждений рассказать о своей собственной жизни» [Тартаковский, 1991, с. 37]. Название, как отмечает подготовившая издание Е.Д. Кукушкина, надписано «на верхнем листе рукой Г.Р. Державина» [Похождение, 2011, с. 6]. Жанровое определение «похождение» указывает в данном случае на вполне определенную литературную традицию, сложившуюся к середине XVIII века, «описания вольных или невольных путешествий по разным странам, содержащее сведения географического или этнографического характера и, самое главное, личные впечатления автора, его переживания от увиденного» [Похождение, 2011, с. 187].
Сюжетная ситуация путешествия в иные земли и описания чужих нравов и обычаев довольно часто встречаются в русской мемуаристике XVIII века в силу возросшего в этот период интереса к путешествиям. «Похождение прапорщика Климова» не стало исключением. Большую часть воспоминаний А.Я. Климова составляет описание его пребывания в европейских странах: сначала в Пруссии, а затем в Австрии. Но, в отличие от большинства авторов мемуарных произведений XVIII века, Климов оказался в иных землях не по своей воле. XVIII век в рус-
ской истории насыщен войнами внешними и внутренними (Северная война, русско-турецкие войны, Семилетняя война с Пруссией, восстание под предводительством Е. Пугачева и т.п.), которые не только определяли судьбы империй, но и трагически вмешивались в жизни отдельных людей. Участник Семилетней войны, Климов, как и весь отряд, в составе которого он был, в 1759 году попал в прусский плен, по причине того, что «капитан, не опасаясь нападения прусского <...> не почел взять предосторожность» [Похождение..., 2011, с. 36]. Почти год русских пленных продержали в Кюстрине, где «рассажены были по 20 и по 30 человек по казармам. Приставлен был караул с запрещением, чтоб ни единого не выпущать ни за двери, единственно для того, чтоб принудить к воинской службе» [Похождение., 2011, с. 40-41]. Однако, в 1760 году, «не взирая на упорство» в нежелании «служить королю прусскому», около пяти тысяч русских пленных, как пишет Климов, «взяли <...> и, обмундировав, разбили по разным полкам» [Похождение., 2011, с. 42], заставив служить прусской короне. Желание вернуться на родину было велико. Климов пишет: «762-м году сделалось замирение, мы все с радостию ожидали размены» [Похождение., 2011, с. 43]. Однако обмена пленных не последовало, поскольку прусским властям оказалось проще и выгоднее заплатить компенсацию за якобы умерших пленных, чем сократить численность своей изрядно потрепанной в сражениях армии: «Мы, бедные, принуждены были остаться в Пруссии» [Похождение., 2011, с. 45]. Так русский подпрапорщик [Похождение., 2011, с. 29] стал прусским младшим вахмистром и был вынужден смириться с участью носить мундир чужой армии и «мало по малу стал привыкать к прусским обрядам» [Похождение., 2011, с. 45]. Будучи вынужден приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам, А.Я. Климов очень быстро выучил немецкий язык: «Тут же я несколько начал понимать немецкому диалекту, да к тому ж и склонность мою ко оному языку имел, как говорить, так читать и писать по-немецки, и наконец в скором времени научился читать, писать, также и говорить, чрез то приобрел против моих товарищей больше преимущества» [Похождение., 2011, с. 43]. «Я» автора-мемуариста в «Похождении прапорщика Климова» является безусловным центром повествования, что, с одной стороны, обусловлено исключительностью пережитого А.Я. Климовым, а, с другой стороны, является характерной жанровой чертой мемуаристики.
Основополагающие признаки мемуарного жанра сформировались в процессе бытования его в истории литературы и представляют те его параметры, которые остаются неизменными. Это - отражение внешне-
го мира, документальность, ретроспективность, субъективность, связанная с проявлением индивидуального, личностного начала. Историческое прошлое, являющееся предметом изображения мемуаристики, предстает во взаимодействии объективного и субъективного факторов. Именно такого рода произведение представляет собой «Похождение прапорщика Климова», совмещающее безусловную литературность стиля и стремление передать и объективно описать все увиденное и пережитое автором вдали от родины. Отметим, однако, что мемуары Алексея Климова, содержащие, с одной стороны, сведения абсолютно документального характера (информация о жалованье прусской гвардии, способе формирования армии и поддержания ее численности и т.п.), с другой стороны, фиксирует, скорее, те моменты, которые связаны с наибольшими переживаниями самого автора-мемуариста. Хотя, конечно, в тексте «Похождения» присутствует и свойственная всей мемуарной литературе и литературе путешествий черта: насколько возможно автор старается запечатлеть все увиденное своими глазами. Но, хотя в мемуарах Климова упоминаются некоторые реалии (Бран-денбургские ворота, Берлинский оперный театр, дворцовый парк Сан-Суси), появление их в тексте «Похождения» мотивировано исключительно поворотами сюжета самой истории «странствия» автора, не увиденным, а пережитым. Этим записки Климова отчаются от всех других подобного рода произведений XVIII века.
Тем не менее, в «Похождении прапорщика Климова» нашли отражение характерные черты культуры той страны, в которой он вынужденно прожил большую часть своей жизни. Как справедливо отмечает Е.Д. Кукушкина, «прослужив в прусской армии в общей сложности более тридцати лет, Климов составил собственное представление о личности Фридриха II, познакомился с прусскими военными порядками и способами комплектования армии» [Похождение..., 2011, с. 208]. Отдавая должное прусскому монарху, Климов подробно «объявляет» о «нравах и обрядах» правителя, уже покойного к моменту возвращения Климова в Россию и написания им мемуаров: «Он был доброго рассудка, нравоучителен, строг и при том много милостив. Он никогда себя великолепно не убирал, носил он без всяких балетов синий кафтан. Шляпа без позументу с полимажем, сапоги мало когда были мазаны. Трафило в походе, что он, не спрашивая постели, спал с солдатами, приобняв, разостлав епанчу. Мало что заснуть, он иногда с солдатами разговаривал так, будто был им ровный товарищ» [Похождение., 2011, с. 45-46].
Не оставляет автор «Похождения» без внимания и еще одно «обыкновение» прусского короля — пристрастие к парадам и смотрам:
«У него обыкновенно в году бывают две реви, то есть инспекторские смотра называемые. 1-я фри-ревия, то есть после Светлого Христова воскресения, зачинается от 23 мая, продолжается августа до 2-го. Вторая называется ерпет-ревия, то есть осенняя, начинается от 23 сентября. На последней король не на всех бывает, но генерал осматривает. Первый смотр его в Потсдаме, другой в Берлине, третий в Бран-дербурге, четвертый в Померании в Шталгарде, пятый в Штецине, шестой в Пруссии в Грануденце, седьмой и последний в Шлезии в Бре-славле и тут кончится. И так Его Величество, сам ездя от города до города, осматривает солдат, а по смотре своих прусских отпущает впредь до ревии по домам, а иностранные же остаются в своих полках для содержания караула» [Похождение., 2011, с. 47-48]; «под Потсдамом была на пригорке малая роща, <...> а под горою был ровный прекрасный луг, где обыкновенно Е<го> В<еличество> обучал свою пешую гвардию» [Похождение., 2011, с. 63]; «случилось одного воскресения быть по приказу королевскому церковной параде, при которой король хотел смотреть все полки. А обыкновенно такая парада всегда собирается в Берлине близ дворца, в лежащем там называемом Лест-гарте, то есть в веселом саду» [Похождение., 2011, с. 67] и т.п. Слова Ю.М. Лотмана о российском императоре Павле I, для которого, по мнению исследователя, «парад был <...> метафорой Порядка и Власти» [Пе-черская, 2010, с. 189], с полным основанием могут быть отнесены и к Фридриху II.
Но даже эти, довольно подробные сведения о «нравах» прусского короля, по сути, составляют лишь контекст «приключения», которое произошло с самим Климовым. Благополучное разрешение этого «приключения» стало возможным именно благодаря пристрастию прусского короля к парадам. Будучи приговоренным за драку со старшим вахми-стором сначала к «штрафу <...> беганьем розг скрозь 200 человек 12 раз», а после того, как вахмистр скончался, к «аркибузированию» «яко смертоубийца», Климов, отчаявшись было и приготовившись к смерти, в ночь перед предстоящей казнью, «с божьей помощью вылез из окошка» [Похождение, 2011, с. 61-62] и бежал из-под караула: «Но великое милосердие Божие, что судьба во определение Всевышнего наградила мне претерпенный мною страх, который после превращен был в мою наиособливую радость» [Похождение., 2011, с. 60]. Желая убежать как можно дальше от места, где его приговорили к смерти («Оное было в Томгарте, или во зверинце, в Берлине, за Брандербургскими воротами» [Похождение., 2011, с. 60]), Климов «пустился туда, куда Богу будет угодно, в том рассуждении, что, может быть, выйду в Саксонию» [Похождение., 2011, с. 62-63]. Однако далее мемуарист пишет, что
«обманулся, ибо как <...> ни бежал, не ведая дороги, то напоследок, при рассвете дня, увидел <...> город Потсдам» [Похождение., 2011, с. 63], где как раз в то время король Фридрих проводил очередной парад и смотр войск.
Ю.М. Лотман в «Беседах о русской культуре» писал: «Парад <...> строго регламентировал поведение каждого человека, превращая его в безмолвный винтик огромной машины. Никакого места для вариативности в поведении единицы он не оставлял. Зато инициатива перемещается в центр, на личность командующего парадом» [Лотман, 2000, с. 261]. Учитывая пристрастие к парадам еще отца Фридриха II короля Фридриха Вильгельма и то, что его сын, король-философ, создал такую систему управления страной, при которой буквально ничего не могло произойти без ведома и согласия короля, следует отметить безусловную знаковость фридриховских (а в России - павловских) парадов, подтверждающих факт сосредоточения власти «в одних руках».
На фоне пристрастия Фридриха II к парадам в «Похождении» разворачивается сюжет о справедливом суде монарха, ставшего для прапорщика Климова в буквальном смысле спасением, поскольку он не мог бы более нигде так близко «подобраться» к королю, чтобы описать ему свои злоключения и положиться на его милость и справедливость: «В 9-м часу выходит гвардия на сей парадный плац, и при ней генерал граф Ангалт <... > Вскорости потом и Его Величество прибыл и по обыкновенному его обычаю заехал с правого фланга, ровняя шеренги. Я тут, невзирая ни на что, положась совсем на Бога, вышел <...> и, пришед близко его, упал на колени. Он, видя меня, скованного и в одном камзоле, весьма удивился» [Похождение., 2011, с. 64].
Интересно, что выяснив обстоятельства, по которым Климов находится в столь незавидном положении, и поручив «гвардии-аудитору» разобраться и доложить, Фридрих совершенно забывает об этом деле и о самом авторе мемуаров, который по этой причине «сидел под караулом с октября месяца по 769 год месяца генваря по 8 число» [Похождение., 2011, с. 66]. Вспомнить об арестанте, ожидающем решения своей участи, королю помогает опять-таки ситуация парада, когда, увидев, проходившую мимо него роту, в которой служил Климов, Фридрих, как пишет автор «Похождения»: «вспомнил обо мне, <... > закричал он: "Ганц парада, галт", то есть вся парада стой. <...> Он призвал моего капитана сказал ему так: "граф Шливен, я имею арестанта твоей роты, где он теперь есть?"» [Похождение., 2011, с. 68].
Вполне традиционный для русской литературы XVIII века сюжет «суд правителя» [Печерская, 2010, с. 92-94] разворачивается в мемуарном тексте А.Я. Климова, что называется, «изнутри», когда на первый
план в соответствии с законом жанра выходит не сам суд, доказывающий мудрость и милость монарха, а переживание этого суда приговоренным: «Вообразите, какой страх тогда овладел мною, когда унтер-офицер, пришед, сказал мне, чтоб я скорее убирался, ибо король требует меня. Тут затряслись все мои жилы, я не мог совладать сам с собою. Профот меня расковал, а я не довольно чтоб мог сам убираться, но от великого страха и руками владать не мог, где принужден тот самый унтер-офицер меня убирать. Хоша он меня и уговаривал и представлял мне, что в воскресение никаких экзекуц не бывает. "Ты совершенно получишь от короля пардона ", - говорил он. Но я всему тому не верил, ибо непреодолимый страх принуждал меня к тому невероятию. Мы шли до означенного места, а я все осматривался то в ту, то в другую сторону, нет ли которых с ружьями, которые меня расстрелять имеют. <...> Но как я увидел стоящую параду, тут страх мой еще более умножился, ибо я думал, что в наказание другим велит меня король перед сею парадою расстрелять» [Похождение., 2011, с. 69]. Вопреки ожиданию Климова приговор Фридриха был, действительно, неожиданно мягким: «Так король приказал выступить адъютанту и дать мне 15 фухтелей <... > "По штрафе, - сказал он, арестант осовбождается". И таким образом моему несчастью сделался конец» [Похождение., 2011, с. 71]. Е.Д. Кукушкина в комментарии к изданию «Похождения прапорщика Климова» указывает, что вынесенное автору мемуаров наказание «в прусской армии применялось главным образом к кавалерии и являлось дисциплинарным, то есть не входило в число наказаний, назначаемых по суду. Такое наказание по тогдашним понятиям не было жестоким» [Похождение., 2011, с. 233-234].
Таким образом, одно из самых драматичных событий «Похождения прапорщика Климова» оказывается «обрамлено» двумя «парадными» эпизодами, в промежутке между которыми решается судьба автора мемуаров и вершится справедливый суд правителя.
Парады зафиксированы в «Похождении» именно как «обыкновение», неотъемлемая и вполне привычная часть жизни короля и его подданных, чем еще более подчеркивается трагичность и исключительность разворачивающейся на этом фоне ситуации, в которой оказался сам Климов, совершив непреднамеренное убийство и готовясь «к штрафе».
Интересно, что в сознании русского дворянства парадная часть армейской жизни воспринималась как национально-чужеродная, а именно - прусская. Об этом, в частности, писал и Ю.М. Лотман, отмечая, что «за ориентацией армии на сражение или на парад стояли две различные военно-педагогические и военно-теоретические доктрины, а в конечном счете и две философские концепции. Социально-политическая их проти-
воположность столь же очевидна, как и противопоставленность в ориентированности на классицистическую и романтическую культуры. Существовал еще один аспект: одна из них воспринималась как «прусская», а другая — как национально-русская» [Лотман, 2000, с. 260]. Противопоставление это зафиксировано в известном анекдоте об А.В. Суворове, который якобы сказал Павлу I, упрекнувшему фельдмаршала в том, что тот не переоделся в новую форму: «Пудра - не порох, букли - не пушки, коса - не тесак, а я - не немец, ваше величество, а природный русак!» [Лотман, 1994, с. 98].
«Парад, - отмечал Ю.М. Лотман, говоря о павловском периоде российской истории, - ориентирован на зрелищность. <...> парад становился эстетизированной моделью идеала не только военной, но и общегосударственной организации. Это был грандиозный спектакль, ежедневно утверждающий идею самодержавия» [Лотман, 2000, с. 259, 262]. Зрелищность, продуманность «сценария», обязательное присутствие зрителей, наличие режиссера (короля, командующего парадом или делающего смотр войскам) и актеров (солдат), безусловно, превращает парад в театрализованное представление. Не случайно Ю.М. Лотман включил рассуждение о параде в свою статью «Театр и театральность в строе культуры начала XIX века» [Лотман, 1994, с. 629-633]. Следует отметить, что А.Я. Климов, пересказывая в мемуарах драматичнейший момент своей жизни, описывает себя как актера, играющего роль, а все происходящее с ним как представление, собравшее довольно большое количество зрителей: «За мною ехало около 500 карет, ибо все хотели видеть, что за штрафа там воспоследует. <...> Я тут упал на колени, и <...> все подробно донес Е<го> В<еличеству>, не упустя ни единого слова, как в моем допросе показано было, ибо я все оное так затвердил на память. <...> Господа, приехавшие там смотреть на мое позорище, сжалясь над моим состоянием, подавали мне деньги <...>» [Похождение., 2011, с. 70-71]. Отметим в скобках, что словом «позорище» в XVIII веке обозначалось именно театральное представление. Климов «отыграл» положенную ему роль героя трагедии, получил одобрение зрителей и вознаграждение в виде королевского помилования и сострадания публики.
В мемуарах прапорщика Климова отмечено и то, что Фридрих II был королем, любившим музыку, оперное пение, которые он превратил в неотъемлемую и даже ритуальную часть своей жизни и жизни своего двора: «Восьмого генваря обыкновенно король приезжает в Берлин и слушает оперы до 24 февраля» [Похождение., 2011, с. 67]. Интересно, что это указание на любовь прусского короля к оперному искусству оказывается в тексте «Похождения» буквально вписано в «парадную» раму:
приведенная цитата появляется как бы между прочим и соседствует с куда более пространными описаниями парадов Фридриха II. Театр как таковой не отделяется от театральности плац-парадов; собственная жизнь, наполненная драматизмом, начинает восприниматься Климовым как представление: «Он [капитан. - О.Ф.] представил мне целый театр моего несчастия» [Похождение., 2011, с. 66].
Объясняя причины, подвигшие его писать мемуары, Климов указывает: «Учинил я в моем рассуждении представить всего моего бедного странствия трагедию, которая, как думаю, будет не во огорчение всем желающим знать и слышать» [Похождение., 2011, с. 11]. На протяжении всего повествования в «Похождении» сохраняется трагедийный пафос «злобы судьбы» и противостояния ей героя, которое завершается своеобразной классицистической декларацией исполненного, несмотря ни на что, нравственного долга, зафиксированной в финальном акростихе: «О, как я счастлив, что в отчизне умираю! //Всем потомкам пример я оставляю. //Видишь, читатель, предложенные мною вести, //Которые приношу я к России чести» [Похождение., 2011, с. 177]. Именно верность России, которую, как неоднократно подчеркивает автор «Похождения», он сохранил даже будучи насильно облаченным в прусский мундир и находясь на службе другому государю, Климов считает главной своей заслугой. Учитывая то, что мемуары были написаны уже по возвращении Климова на родину после почти тридцатилетнего пребывания «под игом прусским», следует отметить, что он рефлексирует, обобщает и литературно оформляет пережитое в полном соответствии с общей установкой мемуаристики XVIII века, делая собственное жизнеописание «примером» для современников и потомков. Существенным отличием, выделяющим «Похождение прапорщика Климова» из целого ряда мемуарных произведений XVIII века, авторы которых тоже описывают иные земли и нравы («Записок» Е.Р. Дашковой, например), является то, что в этом тексте отражен не взгляд туриста, добровольно путешествующего, но взгляд человека вынужденного жить по тем обычаям, которые он описывает, человека, для которого чужие обычаи по необходимости стали «обыкновением», но который, тем не менее, не перестает воспринимать их как чужие.
Литература
Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1994.
Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб., 1998.
Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000.
Похождение прапорщика Климова: (Мемуары XVIII века). СПб., 2011.
Печерская Т.И., Никанорова Е.К. Сюжеты и мотивы русской классической литературы. Новосибирск, 2010.
Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII - первой половины XIX века. М.,
1991.
ЛИРИЧЕСКИЙ ПОИСК В «РАЗНЫХ СТИХОТВОРЕНИЯХ» Д. САМОЙЛОВА
К.В. Синегубова
Ключевые слова: Д. Самойлов, циклизация, книга стихов, лирика.
Keywords: D. Samoylov, cyclization, book of verses, lyrics.
Книга Давида Самойлова «Горсть» вышла в 1989 году с подзаголовком «книга стихов», указывающим на художественную целостность [Дарвин, 2008, с. 96-97]. Заглавие книги поддерживает момент собирательности, целостности. Тем не менее, каждый из трех разделов книги: «Беатриче», «Разные стихотворения» и «Баллады», - существует достаточно обособленно, что и дает возможность исследователям считать, например, «Беатриче» циклом. Более того, Е.Э. Фетисова в статье «Неоакмеизм как «Ренессанс» акмеизма: Данте Алигьери, И. Лиснянская, А. Тарковский, Д. Самойлов» рассматривает цикл стихотворений «Беатриче» «как лирическую мелодраму <...> как античную тетралогию» [Фетисова, 2013, с. 169].
Композиционная структура всей книги «Горсть», на первый взгляд, довольно шаткая: первый раздел объединен по тематическому принципу, третий - по жанровому. В названии второго раздела цик-лоообразующий момент не прослеживается, хотя раздел «Разные стихотворения» самый объемный в книге и содержит 60 стихотворений и два микроцикла (против 37 стихотворений из раздела «Беатриче» и 13 баллад третьего раздела). Возникает вопрос о циклообразующих связях внутри центрального раздела книги «Горсть».
Определенную ясность в принципы построения книги стихов Д. Самойлова вносят прозаические автокомментарии, открывающие каждый раздел. Первый такой комментарий к разделу «Беатриче» отсылает к культурной традиции, «вне которой не существует развитая поэзия». В автокомментарии ко второму разделу отмечается поэтический кризис, обусловленный «вызреванием новой темы». Третий
