CC BY
36
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2020. № 2
ЭТИКА А.В. разин
сознание, свобода воли и моральный выбор
В статье рассматривается проблема свободы воли и моральной ответственности. Критикуются взгляды аналитических философов, считающих свободу воли иллюзией. Демонстрируется, что свобода воли заключена уже в психических механизмах, связанных со способностью ориентации на основе идеальных образов. Она возникает в силу того, что мозг прорабатывает все возможные ситуации действия в гипотетически полагаемой реальности, состояние которой относится к некоторому моменту в будущем. Это заставляет ставить себя на место другого и отсюда возникает первичное нравственное отношение. Идеальное в такой интерпретации оказывается некоторым смыслом, порожденным сложноорганизованными взаимодействиями мозговых сетей. При этом пробуждаемые работой мозга смыслы учитывают феноменальный опыт субъекта, его прошлые эмоциональные реакции на разнообразные события индивидуальной жизни. Это дает возможность классифицировать события, отделять важное от неважного. Не обладая телом и связанным с ним феноменальным опытом, не соотнося его с культурными инвариантами, компьютер не может ставить цели, не заложенные в его программу, тем более нельзя говорить о высших целях бытия применительно даже к очень развитому в техническом смысле слова искусственному интеллекту.
Ключевые слова: сознание, воля, свобода, мораль, этика, ответственность, характер, мозг, нейронные сети, образы, причинность, эмоции.
A.V. R a z i n. Consciousness, free will and moral choice
The article deals with the problem of free will and moral responsibility. The views of analytical philosophers who consider free will as an illusion are criticized. It is demonstrated that the freedom of will is already in the mental mechanisms associated with the ability to orientation based on ideal images. It occurs due to the fact that the brain works through consideration of all possible situations of action in a hypothetically assumed reality, the state of which refers to a certain point in the future. This forces you to put yourself in the position of other and hence produces the primary moral attitude. Ideality in such interpretation is the
* Разин Александр Владимирович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой этики философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (119991, Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва, Россия), тел.: +7 (495) 939-20-55; e-mail: razin54@mail.ru
meaning generated by complex interactions of brain networks. At the same time, the meanings generated by the work of the brain take into account the phenomenal experience of the subject, his past emotional reactions to various events of individual life. This makes it possible to classify events, to separate important from unimportant. Without having a body and associated with it phenomenal experience, without correlation of this experience with cultural invariants, the computer cannot assert goals that are not incorporated in its program; especially we cannot speak about highest goals of life even in relation to a very developed in the technical sense artificial intelligence.
Keywords: consciousness, will, freedom, moral, Ethics, responsibility, character, brain, neural networks, images, causation, emotions.
Введение
Прежде чем говорить о свободе выбора и воле, надо разъяснить нашу позицию по поводу понимания сознания. Для этого назовем некоторые уже выявленные в специальной литературе черты сознания и попытаемся их интерпретировать.
Сознание отличается:
- интенциональностью, оно всегда на что-то направлено; сознание — это сознание о чем-то;
- статусом «квалиа», сознание субъективно и субъективно значимо, оно обладает феноменальным опытом, который выстраивается линейно, что входит в противоречие с такой чертой организации мозговой деятельности, как дискретность; в мозге человека не выявлено центра, в который бы сходились потоки сознания; феноменальный опыт включает эмоциональное отношение к событиям жизни, сохранение памяти об эмоциях, возникающих в определенных обстоятельствах и действиях, которые порождаются данными эмоциями;
- образностью, все образы сознания являются индивидуально интерпретированными — это было хорошо показано уже Ж.-П. Сартром;
- сознание представляет определенный тип информационной причинности, т.е. благодаря активности сознания человек может принимать решения, которые ведут к изменениям в поведении и порождают новые цепи причин в причинно детерминированном мире.
Сознание связано:
- с потребностями и интересами; потребности сами по себе есть стремления к тому, чтобы испытывать эмоции, однажды уже пережитые человеком и приятные для него, в основе потребностей часто лежат нужды (неосознанные потребности), но это имеет место не всегда; разнообразные потребности человека не всегда связаны с нуждами, по крайней мере, с теми, которые необходимы для обеспечения физического существования организма;
- с языком, этим оно отличается от других психических феноменов, которые часто рассматриваются, да и действуют одновременно с сознанием, но, строго говоря, сознанием не являются (переживания, автоматические реакции, ориентировочная деятельность и т.д.), иногда эти феномены рассматриваются в качестве основы сознания и приписываются чуть ли не всем объектам мира (панпсихизм).
Все эти черты сознания необходимо объяснить, если мы хотим понять феномен свободы воли человека и осмыслить его в качестве субъекта морального выбора.
Концепции связи психического и физического
Можно выделить несколько наиболее известных концепций связи психического и физического.
Интеракционистский дуализм: сознание и материя существуют как независимые субстанции, но сознание может влиять на материальные процессы, перераспределяя присущие им энергии (Декарт). В настоящее время эта концепция получила развитие в других подходах, отрицающих существование мыслящей субстанции, но признающих обратное влияние психических процессов на физические состояния, в частности в эмерджентном интеракционизме (Р. Сперри).
Психофизический параллелизм: предполагает независимое существование двух субстанций, которые развиваются по своим законам, но находятся в корреляции друг с другом, не испытывая при этом никакого взаимовлияния. Эту точку зрения отстаивали Лейбниц, Вольф и др. Эта теория практически не представлена у современных философов.
Эпифеноменализм: сознание генерируется мозгом, но никоим образом не влияет на мозговую деятельность в смысле принятия решений, т.е. сознание — это некоторая иллюзия.
Теория тождества: сознание тождественно происходящим в мозге процессам, нейронным взаимодействиям, хотя далеко не все нейронные взаимодействия осознаются. По-видимому, здесь можно говорить о влиянии одних управляющих зон мозга на другие зоны, на переработку первичной информации о внешнем мире, но остается неясно, почему все это получает особый субъективный смысл, представляется субъекту как «квалиа».
Панпсихизм (его я понимаю очень широко): это теория, включающая для объяснения сознания дополнительные факторы, не относящиеся непосредственно к мозгу человека. Принятие в качестве аргумента для объяснения сознания таких факторов неизбежно приводит к наделению психическими свойствами всех форм жизни, а в ряде случаев и неодушевленных объектов. Это, например, теория Р. Пенроуза, С. Хамероффа, предполагающая, что сознание возникает
как результат взаимодействия мозга с микромиром, описываемым в квантовой теории, или гипотеза существования некоторых общих условий причинности, в том числе и ментальной.
Интеракционистский дуализм в классическом виде мало представлен в современных теориях. Современные философы сознания не рассматривают сознание как субстанцию, но часто признают несводимость сознания к материальным процессам и одновременно допускают влияние сознания на тело, так же как и обратное воздействие телесных состояний на сознание. Некоторые в данной связи критикуют принцип каузальной замкнутости физического (например, Линн, Раддер, Бейкер). Но есть теории, не утверждающие нарушение принципа каузальной замкнутости, а предлагающие понятие нисходящей причинности. Это как раз уже упоминавшийся эмерджентный интеракционизм. Нисходящая причинность представляет собой контроль нейронных сетей высшего уровня (управляющих) над нейронными сетями, выполняющими локальные функции.
Что касается эпифеноменализма, то он не согласуется со здравым смыслом и с фактами, так как то, что мы замечаем наши «квалиа» (субъективно значимые образы сознания), уже означает их реальность в каком-то онтологическом смысле. Кроме того, мы не хотим отказаться от идеи, согласно которой мы обладаем свободой воли, а волевые характеристики связываются именно с сознанием, хотя есть группа аналитических философов, которые отрицают и свободу воли.
В разных формах свободу воли отрицают также такие аналитические философы, как Д. Перебум, Ван Иген, Джон Мартин Фишер.
Аргументы философов, отрицающих свободу воли и ответственность, выглядят довольно просто: на каждое решение воздействует предшествующее состояние, а на это состояние — то, которое предшествовало ему, и таким образом выбор оказывается предопределенным. Этой позиции противопоставляется либертарианство, которое отказывается от детерминизма. Роберт Кейн (либертарианец) считает, что свобода воли несовместима с детерминизмом, но совместима с индетерминизмом. Однако ответственности индивида за свои действия не получается ни в том, ни в другом случае, ведь как можно отвечать за события, от тебя не зависящие [В.В. Васильев, 2017, с. 20].
Одним из аргументов тех, кто отрицает свободу воли и возможность сознания влиять на принятие решений, послужили известные эксперименты Б. Либета, который показал, что переживание, сопровождающее решение что-то сделать, запаздывает за мозговыми процессами, т.е. возбуждение в мозге предшествует осознанию того, что совершается некоторое действие. Эти исследования получили дальнейшие подтверждения и обсуждаются до сих пор. Однако
Д.И. Дубровский справедливо отмечает, что в эксперименте действие осуществляется по программе, заданной экспериментатором (надо будет поднять руку), а значит, оно уже предварительно осмысливается. Кроме того, отмеченное предвосхищение может просто свидетельствовать об автоматически совершаемом действии, которое осуществляется вне контроля сознания [Д.И. Дубровский, 2017, с. 741].
Ориентировочная деятельность
Как полагают многие исследователи, мозг прорабатывает разные решения, но важно отметить, что это не просто выбор из некоторого списка возможного в данных условиях, а именно разыгрывание будущих состояний реальности. В такой игре состоит смысл идеального, смысл удвоения реальности, который не сводится к ее копированию, а предполагает разыгрывание в сигналах головного мозга состояния реальности (мира), отнесенного к некоторому будущему моменту времени. В результате появляется возможность опережающего отражения действительности на уровне идеальных образов. В них создается представление о том, какова будет реальность в будущий момент времени и каков будет оптимальный способ действия субъекта в этот момент времени и в этой изменившейся реальности. При этом диапазон будущего очень широк — начиная от подготовки животного к прыжку во время охоты и заканчивая теми абстрактными идеями (представлениями о новых технических системах или новых формах общественной организации), которые способен создавать уже только человек благодаря понятийному мышлению.
Применительно к поведению животных, имеющих психику, ориентация на основе идеального образа хорошо описана П.Я. Гальпериным. Суть дела заключается в том, что инстинктивная связь с миром не позволяет учитывать действие в ситуации с меняющимися параметрами, например, когда приходится прыгать на жертву с разного расстояния. Здесь невозможна однозначная реакция, т.е., по существу, одинаковое усилие мышц, необходимое для совершения действия, возникающая в связи с некоторым внешним раздражителем. Для того, чтобы иметь возможность совершать сложные движения, настигать жертву, предугадывая ее движения, прыгать на нее с разного расстояния, вся ситуация должна быть предварительно разыграна в сигналах головного мозга [П.Я. Гальперин, 1999, с. 165].
Здесь также надо подчеркнуть, что моделирование состояния реальности в образах уже включает в себя некоторую степень свободы, так как мозг прорабатывает разные ситуации, а это невозможно без создания новых образов, которые связаны с непроизвольной модельно-творческой или гипотезотворческой активностью мозга. Само по себе это обусловлено петлевыми процессами в мозге, на
что, в частности, обращает внимание Н. Хамфри в книге «Сознание. Пыльца души» [Н. Хамфри, 2014, с. 67]. Но он не показывает, как такая непроизвольная активность мозга может быть обусловлена эволюционно. Из вышесказанного следует, что она вызвана именно задачами ориентации в условиях сложноорганизованной действительности, среды обитания с меняющимися параметрами.
Названные условия работы психики позволяют сделать важнейший для этики вывод. Человек, в силу законов своей психической деятельности, ориентации на основе идеального образа, неизбежно, непроизвольно ставит себя на место другого, т.е. в определенном смысле преодолевает свою субъективность. Из этого в принципе может следовать реакция сострадания, основанная на эмпатии. Но она следует только тогда, когда общая направленность действия, ориентированная на реализацию эгоистического интереса, эту реакцию не заглушает, т.е. тогда, когда сознание по тем или иным причинам неактивно.
Для успешной ориентации оказывается также необходимым исследование объективных свойств реальности, отвлеченное от субъективного интереса момента. Это означает, что субъект для успешной ориентации должен быть способным преодолеть свою субъективность и в смысле такой связи со средой обитания, которую М. Шелер назвал положением «здесь и сейчас». Человек обладает для этого большими возможностями в силу того, что он имеет язык и связанное с ним понятийное мышление. Именно язык, в котором вещи чаще всего обозначаются произвольными именами, не имеющими аналогов в природных звуках (показательно, что древние языки содержат меньше слов, происходящих от таких аналогий, чем современные), позволяет нам выйти за пределы непосредственного эмоционального отношения к действительности и начать мыслить в абстрактных образах.
В силу того, что человек способен рассуждать о мире, отстраняясь от непосредственной эмоциональной реакции, он может воспринимать мир предметно, формулировать идеи пространства и времени, нужные для представления о том, какие предметы могут удовлетворить те или иные потребности человека и как сами эти предметы развиваются независимо от человека. Благодаря абстрактному мышлению человек способен строить относительно мира и своего бытия в мире долговременные планы, фактически уходящие в бесконечность, если иметь в виду продолжение наших дел в жизни будущих поколений.
Приведенные положения очень важны для понимания сути этического мышления, так как, преодолевая свою субъективность, человек, собственно, и смотрит на себя глазами другого. Это порождает
нравственное отношение, создает почву для рождения нравственных представлений. Причем частью такого отношения является не только эмпатия как непосредственное эмоциональное отношение к другому, но и выход за пределы такого отношения, восприятие ситуации в обобщенном, универсальном смысле, распространение реально ощущаемого эмпатического отношения на обезличенного другого, т.е. его универсализация.
Сказанное позволяет говорить о субъективных смыслах тех образов, которыми оперирует человеческое сознание, а значит, и о том, что в литературе обозначается как «квалиа».
Наши «квалиа»
Пытаясь объяснить феномен сознания, Д. Чалмерс рассматривает множество разных интерпретаций и предлагает свою трактовку, основанную на утверждении его несводимости к другим физическим реальностям. Он пишет: «Даже если сознание нельзя объяснить редуктивно, теория сознания все равно может существовать. Нам нужно просто стремиться к нередуктивной теории. Мы можем отказаться от проекта, состоящего в попытке объяснить существование сознания исключительно в терминах чего-то более основополагающего, допустив вместо этого, что оно само является фундаментальным, и объяснить как оно соотносится со всем остальным в мире» [Д. Чалмерс, 2013, с. 313]. Такой подход требует утверждения над физической реальностью некоторой иной реальности, описываемой своими законами, которые по своему статусу будут не менее фундаментальными по сравнению с физическими.
Но подобный подход фактически означает отказ об объяснения феномена сознания и, кроме того, содержит в себе скрытый панпсихизм. Ведь приписывание законам, объясняющим психическое, статуса фундаментальных психических законов — это и есть панпсихизм.
С тем, что понимаемые таким образом законы сознания содержат в себе принципиальное ограничение в объяснении феномена сознательного, согласен и сам автор: «В таких законах не надо искать какой-то особой сверхъестественности. Они составляют часть базового устройства природы точно так же, как и законы физики. Конечно, в них будет нечто "элементарное". На каком-то уровне эти законы надо будет принять за истину и счесть далее необъяснимыми. Но то же самое является справедливым и для физики: предельные законы природы на каком-то этапе всегда будут казаться чем-то произвольным. Именно это делает их законами природы, а не законами логики» [там же, с. 314].
В своих конечных рассуждениях о сознании Чалмерс, пытаясь объяснить «квалиа», рассматривает сознание как фундаментальное
условие всех отношений. Как показывает В.В. Васильев, Чалмерс по-новому, истолковывает эпифеноменализм, не противопоставляя его присущей миру ментальной причинности. При этом он опирается на идеи Рассела о том, что понятия о материальных свойствах определяются через отношения одного к другому еще до того, как формулируются представления о том, что к чему относится. «Эта идея — именно то, что было нужно Чалмерсу. Теперь он наконец получил возможность решить "трудную проблему", дать ответ на вопрос о том, почему помимо физических процессов в мозге существует и связанный с ними внутренний опыт. Он существует потому, что без него не существовала бы и физическая реальность мозга, опирающаяся на «квалиа» как на свой фундамент. Двуаспектная теория Чалмерса получает окончательное завершение. Два аспекта информации, внешний и внутренний, неразрывно связаны» [В.В. Васильев, 2009, с. 217].
Из такой позиции следует понимание, которое, в общем-то, нельзя назвать особенно оригинальным. Это представление о том, что мир в любом случае является миром, который интерпретирован субъектом. В основе этой интерпретации лежит то, что присуще самому субъекту, его врожденной способности соотносить. Но, предлагая такую позицию, не следует забывать, что субъект не только утверждает, но и преодолевает свою субъективность, т.е. он получает более-менее объективное знание о процессах, качествах вещей, их независимой от субъективной интерпретации реакции на действия субъекта. Иначе было бы просто невозможно ориентироваться в мире. Поэтому «квалиа» должно быть понято не просто как некоторый аспект информационных процессов в мозге человека, а как сама их суть, как их существенная сторона, связанная с феноменальным опытом субъективной жизни. То же самое можно сказать и о позиции Сёрля. Он понимает качественные характеристики сознания, связанные с субъективным смыслом («квалиа»), и его функциональность как два разных способа описания [Дж. Сёрл, 2014, с. 29]. Но дело, конечно, не в способах описания, а в том, как сам субъективный смысл влияет на информационные процессы в мозге.
Что касается теории тождества (У. Плейс, Дж. Смарт, Д. Льюис, Д. Армстронг, Б. Мэдлин и др.), то мне кажется, что эта теория в принципе совместима с одним из перспективных направлений исследования сознания, связанного с понятием нисходящей причинности и функциональным пониманием сознания. Но она получает критику со стороны многих мыслителей.
В.В. Васильев считает, что теорию тождества нельзя верифицировать и поэтому она должна быть отвергнута. Выражая свою позицию, он пишет: «Простой довод, сразу подрывающий теорию тождества,
состоит в том, что ее главный тезис — если не интерпретировать его в элиминативистском смысле, когда он очевидно ложен, — попросту бессмыслен: это и есть та карусель иллюзий, на которой помещалась вся теория тождества. И бессмыслен этот тезис потому, что его нельзя верифицировать. В самом деле, как верифицировать утверждение, что некое ментальное состояние — скажем, чувство, возникающее при просмотре фильма Lost in Translation, — тождественно нейронному процессу в мозге?» [В.В. Васильев, 2009, с. 80].
Теория тождества сталкивается с, казалось бы, непреодолимой сложностью. В логике тождества на первый взгляд оказывается невозможным понять, что такое идеальное, какой вообще смысл имеет данное понятие, если все сводится к материальным процессам. Тем не менее при таком подходе не нарушается принцип каузальной замкнутости физического. Если же рассматривать идеальное и ментальное как нечто радикально отличное от материального, принцип каузальной замкнутости физического нарушается.
Недостаток теории тождества, конечно, прежде всего проявляет себя в том, что она не позволяет показать, почему процессы, происходящие в мозге, озаряются светом сознания. Это означает, что сами мозговые процессы должны быть поняты как многоуровневые, что в них необходимо выделить такие нейронные связи, которые будут отвечать тому, что можно было бы назвать интегральным «Я». Эта структура по необходимости должна будет включать отражение прошлого опыта в его соотнесении с настоящим моментом действия, а также с будущими планами и перспективами, и все это, кроме того, по необходимости будет получать разноплановую эмоциональную окраску, относящуюся как к данному моменту действия, так и к перспективным планам.
Достаточно интересно предлагает решить данную проблему Д.И. Дубровский. Он считает, что мозговые процессы, лежащие в основе информационных преобразований, недоступны человеку (его сознанию). Но активность сознания, его «квалиа», проявляется именно на основе информационных преобразований, что и составляет суть специфики сознания. «Качество субъективной реальности выступает как особый способ представленности информации индивиду. Он включает помимо отображения объекта также и отображение принадлежности этой информации данному индивиду (данному Я). У человека качество субъективной реальности связано с двумя основными свойствами: 1) данностью информации в "чистом" виде (поскольку мы никак не отображаем ее носитель, не чувствуем, что происходит в нашем мозге, когда переживаем образ или думаем о чем-либо), и 2) способностью оперировать этой информацией по своей воле в достаточно широком диапазоне» [Д.И. Дубровский, 2013, с. 94].
Однако при логическом продолжении подхода Д.И. Дубровского тоже возникает ряд вопросов. Прежде всего, они касаются представленности самой информации в сознании. С нашей точки зрения, информация — это нечто статичное. Для человека это прежде всего знания, а также другие образования общественного сознания: мемы, стереотипы, эвристики и т.д. Но сознание — это динамичный процесс. Это оперирование образами, и для прояснения специфики сознания надо понять, как и какими образами оперирует мозг, как статичная по своей сути информация превращается в динамичный процесс субъективной жизни.
Д.И. Дубровский безусловно прав, когда говорит о субъективных способах представленности информации, о способах ее кодирования и раскодирования. На так называемую «трудную проблему сознания» обращает внимание Д. Чалмерс, приводя пример с восприятием цветовой гаммы. Действительно, почему свет определенной длины волны мы воспринимаем как красное и что такое это красное. На мой взгляд, объяснить это можно, только допустив некоторый эволюционно выработанный способ переживания информации, имеющей для группы пралюдей и даже животных (хотя они чаще всего и воспринимают цвета отлично от нас) общее значение. То, что свет определенной длины волны воспринимается как красный, причем воспринимается так всеми, означает, что до языка, сформированного на основе понятий, знаковых и сигнальных форм, были какие-то другие формы сигнальной коммуникации между всеми человеческими существами.
Но дело, конечно, заключается не только в «квалиа» (субъективных способах кодирования) самих образов, но и в их динамике.
Здесь я могу предложить некоторые схемы работы мозга, которые, конечно, являются гипотетическими, но ведь философия как методология развивающейся науки о мозге и должна делать попытки забегать вперед.
Схемы работы мозга
Прежде всего, давайте зададим вопрос: действительно ли нельзя верифицировать, что чувству соответствует некоторый нейронный процесс? На мой взгляд, вполне можно.
Допустим, мы воспринимаем некоторый пространственный образ. Это может сделать только целая цепь нейронов. Тому, кто знаком с аналитической геометрией, понятно, как пространственный образ может быть задан в двоичном коде. Но на этом работа мозга не заканчивается. По-видимому, данная цепь имеет и своего представителя в виде одного контрольного специализированного нейрона. Так как
нейроны не транзисторы, а клетки, как уже показано в исследованиях, могут быть специализированы. Это именно те нейроны, которые, как даже уже снято на видео, приходят в особое возбужденное состояние при работе мозга по различению пространственных образов. Это сигнал: образ опознан — это кошка, и далее следует эмоциональная оценка. В миндалевидном теле она связана прежде всего с эмоциями страха и с возбуждением дальнейшей возможной агрессии. В случае с кошкой бояться нечего (ее можно погладить, получить позитивные эмоции), в случае тигра, наоборот, надо бежать или прятаться. «Связь между миндалиной и чувством страха доказывается примерно так же, как и при исследовании связи миндалины с агрессией. У лабораторного животного можно перерезать нейроны конкретных структур миндалины, можно регистрировать активность нейронов миндалины с помощью вживленных электродов и соотносить ее с теми или иными поведенческими реакциями животного, можно стимулировать электроды, отслеживая его внешнюю реакцию, или же менять в тех или иных структурах миндалины генетическую регуляцию. Что важно, у человека наблюдается то же самое — чем сильнее активность миндалины, тем более явными становятся признаки страха» [Р. Сапольски, 2019, с. 37].
Но пока мы еще только подошли к объяснению «квалиа». Для того чтобы окончательно понять, что это такое, надо осмыслить, что такое феноменальный опыт. Это опыт, порожденный поэтапным осмыслением развития нашего тела и нас самих в конкретных жизненных ситуациях, конечно, при учете влияния общего культурного фона. Такой опыт наделяет все образы нашего сознания особым субъективным смыслом, эмоциональным отношением, которое присутствует тогда, когда образы прошлых восприятий извлекаются из нашей памяти.
Феноменальный опыт оказывается не менее важен, чем способность чисто рационального рассуждения, потому что с этим опытом связана классификация событий.
Когда мы смотрим фильм или театральную пьесу, мы сопереживаем героям, отражаем в образах, представленных в нейронных взаимодействиях, образы того, что происходит на сцене. Но не только, в игре образов мы опережаем события, хотим, чтобы они разворачивались в желаемом нами направлении. Это и придает образам сознания состояние «квалиа», в которых образы всегда оказываются связаны с нашими эмоциональными реакциями.
В книге «Эмоциональный мозг» Д. Гоулмен приводит пример с человеком, у которого в результате хирургической операции на мозге оказалась повреждена эмоциональная сфера. Он мог прекрасно решать математические задачи, но был беспомощен даже в том, чтобы
назначить обычную встречу с врачом, так как всегда находились мешающие обстоятельства и все события казались ему равнозначными [Д. Гоулман, 2009, с. 90-91].
Но смысл сознания как субъективной реальности заключен, конечно, не только в образах и в эмоциональной реакции на эти образы. Поддерживая идеи К.В. Анохина, А.М. Иваницкий совершенно верно отмечает, что «сознание человека состоит не только из последовательности образов. Оно также способно манипулировать этими образами и символами, формируя мыслительный процесс» [А.М. Иваницкий, 2010, с. 449].
Д.И. Дубровский также отмечает, что человек оказывается способным управлять своими мозговыми процессами, и это формирует то, что можно назвать психической причинностью. «У человека высшие формы нисходящих детерминаций выступают... в форме психической причинности, которая знаменует активность нашего Я, является функцией Эго-системы головного мозга. [Д.И. Дубровский, 2017, с. 751].
Характеризуя позицию К.В. Анохина, Иваницкий пишет, что он «развивает концепцию реконсолидации (перезаписывания) следов памяти после их извлечения и использования в данных конкретных условиях. Эта идея, как нам представляется, хорошо согласуется с теорией синтеза сенсорной информации с памятью как основой психических феноменов. Она близка и к теории повторного входа Дж. Эдельмана. Если это сходство действительно имеет глубокие корни, то оно, возможно, позволит соединить представления об организации нервных процессов с определенными молекулярными механизмами. В основе сознания лежит, таким образом, идея обновления, которая придает жизни ее высший смысл и определяет постоянное стремление человека к новому» [А.М. Иваницкий, 2010, с. 449].
Идея перезаписывания образов кажется нам очень важной, так как именно в процессе перезаписывания образы постоянно получают субъективную интерпретацию, они соединяются с нашими эмоциями и прошлым феноменальным опытом, это и объясняет то, почему образы сознания становятся нашим загадочным «квалиа».
Мне представляется следующая схема работы мозга с пространственными образами. Я думаю, что специфика сознания, его квалиативности определяется тем, что полифункциональные аналоговые сигналы несколько раз переводятся в дискретные (цифровые), затем снова в аналоговые, с которыми осуществляются игровые манипуляции, результаты чего в свою очередь кодируются и оцениваются в дискретных сигналах, сохраняются в нашей долговременной памяти. Думаю, что сочетание цифровых и аналоговых сигналов — это и есть тот двойной доступ к данным, к одним и
тем же событиям в мозге, о чем предположительно говорят многие философы, в частности М. Велманс в книге «Понимание сознания». Велманс утверждает, что феноменальный опыт сознания несводим к нервным взаимодействиям, не идентифицируется с физическим мозгом и способен оказывать обратное влияние на физические процессы в мозге [M. Velmans, 2009].
Перевод цифровых сигналов в аналоговые объясняет, почему наше сознание выстроено по линейной временной схеме, хотя мозг работает по модульной. Комплексная функция, отвечающая аналоговым сигналам, имеет линейный характер.
Дискретные по своей природе сигналы от органов чувств (кроме обоняния) поступают в таламус. Там они преобразуются в аналоговые сигналы и формируют целостные пространственные образы, представленные в статике и динамике. Это место в мозге человека, где, если использовать терминологию И. Канта, представлены априорные формы чувственности и категории рассудка. В действительности, представлены более сложно организованные (по сравнению с кан-товскими представлениями) цифро-аналоговые преобразователи (ЦАП). Затем аналоговые сигналы снова преобразуются в дискретные (цифровые) и сохраняются в памяти. В том случае, если оказывается задействованной кора головного мозга, новые образы памяти сравниваются с прошлыми впечатлениями, вызывают ассоциации и при необходимости, например, когда мозг начинает ориентировочную деятельность, снова переводятся в аналоговые сигналы. При этом мозг имеет возможность рассматривать картину взаимодействия разных образов, проигрывать ситуации развития событий в своеобразном театре. Хотя в современных исследованиях не выявляется какой-то особой зоны мозга, в которой стекалась бы вся информация и был бы представлен некоторый наблюдатель (так называемый театр сознания), контроль того, что происходит при активности одних нейронных цепей со стороны других, не исключается.
Имеется большой соблазн представить сознание как поле. Такие попытки были сделаны Уильямом Хескером в книге «Эмерджент-ная самость». Представление о сознании по модели поля позволяет представить его как динамический процесс, как манипулирование образами, что, возможно, могло бы объяснить природу «квалиа» и представить идеальное как нечто принципиально отличное от материи вещества. Но природа такого поля остается непонятной. Поле в физическом плане должно обладать некоторыми свойствами, оно должно распространяться, как, например, в электромагнитном поле: убывающее электрическое поле порождает магнитное, и наоборот. При этом для того, чтобы в поле были читаемы какие-то образы, на него должна быть наложена некоторая модуляция. Пока не вполне
ясно, за счет каких механизмов это могло бы происходить в сознании, хотя, я думаю, полностью отвергнуть подобные объяснения нельзя.
Но дело даже не в том, чтобы определенно ответить на вопрос о том, существует ли поле сознания, а в том, чтобы понять сознание как некоторый динамический процесс. В принципе это позволяет сделать и модель Анохина, связанная с перезаписыванием образов.
Итак, мозг работает по принципу взаимосвязи сетей разного уровня. Более того, эти сети, наиболее вероятно, не являются чем-то постоянным. Они подвижны, подчинены определенным функциям, в том числе отвечающим данному моменту активности субъекта. Особенностью сетевых взаимодействий в принципе является то, что единый управляющий центр отсутствует. Для решения какой-либо задачи подключаются новые ресурсы, создаются новые нейронные связи. В принципе на это способен и процессор компьютера, так что не составляет загадки то, что в человеческом мозге мы не находим какого-то специального центра сознания. Но компьютер не обладает телом, без которого оказывается невозможен феноменальный опыт.
Наше «Я» и свобода воли
Более того, не обладая феноменальным опытом, не соотнося его с культурными инвариантами, компьютер не может ставить цели, не заложенные в его программу, тем более нельзя говорить о высших целях бытия применительно даже к очень развитому в техническом смысле слова искусственному интеллекту (по крайней мере, до тех пор, пока мы не создадим для искусственного интеллекта какого-то аналога тела, не сформируем у него субъективный интерес контроля параметров собственной работы).
Человек обладает свободой воли также в том смысле, что он способен концентрировать свои ресурсы ради достижения высших целей, к которым он стремится осознанно. На основе своего понимания петлевых процессов в нейронных взаимодействиях Н. Хамфри делает очень важный вывод об обратном влиянии новых мозговых взаимодействий, произвольно создаваемых образов, на эволюционные процессы. С его точки зрения, существа, наделенные сознанием, получают удовольствие от собственного феноменального сознания. «Благодаря росту радости жизни, неизвестной прежде очарованности миром, в котором они живут, неизведанному чувству собственной метафизической важности люди в ходе эволюции стали вкладывать значительно больше сил и ресурсов в собственное выживание» [Н. Хамфри, 2014, с. 90].
Но дело, думаю, не только в выживании, а даже более — не в высших потребностях и наслаждениях высшего типа. Общая логика
жизненного процесса требует, чтобы человек постоянно держал в поле сознания идею своего интегрального Я, соотносил осмысленную позицию Я в мире с жизненными задачами, потребностями и интересами, сознавая при этом свою конечность (что для машины также недоступно). Воздействие на человека в смысле манипуляции его сознанием, подчинения его внешнему авторитету (в том числе с помощью психотропных средств) возможно лишь в ограниченном смысле, до тех пор, пока это не приведет к полному разрушению его психики. Высшие этажи сознания позволяют представить волю уже не просто в связи с психикой и ориентировочной деятельностью в локальном времени и пространстве, а в связи с реализацией долговременных целей личностного бытия.
Таким образом, можно сказать, что идеальное не абсолютно противоположно материальному, но связано с несколькими уровнями рефлексивного отношения:
- отражение того, что происходит в мире и оценка этого с точки зрения возможности удовлетворения некоторых первичных потребностей субъекта; разыгрывание в аналоговых образах того, что может произойти в мире и каково оптимальное действие в отнесенном к будущему моменте времени;
- рефлексия своего возможного положения и действий в соответствии с тем, что могло бы произойти при моих успешных действиях;
- наконец — исследование объективных свойств реальности при отсутствии непосредственного заинтересованного действия в некоторых обстоятельствах. Это будет связано уже с потребностями нового уровня. У животных это просто ориентировочный инстинкт. У человека — те эмоциональные состояния, которые сопровождают процесс познания, открытие истины.
Во-первых, наша свобода воли заключена в произвольной мо-дельно-творческой (или гипотезотворческой) активности мозга.
Во-вторых, свобода воли проявляется в том, что отбираемые управляющей инстанцией решения в принципе никогда не являются окончательными. Каждый из нас сталкивался с феноменом позднего решения, когда, например, наиболее удачные ответы оппонентам приходят уже после завершения дискуссии. Мозг может ошибаться, какие-то решения могут казаться равнозначными, но действовать все равно приходится. Дж. Сёрль пытался решить эту проблему, введя понятие «разрыв». С его точки зрения, разрыв, ничем не заполненный, как раз связывается с понятием свободы воли [Дж. Сёрль, 2004]. Принятие решений как действие, выходящее за пределы строгой рациональности, Д. Каниман осмысливает в терминах «эвристики» (быстрые решения, выходящие за пределы рационального смысла) [D. Kahneman, 2011], Я. Хинтикка — через термин «ограниченная
рациональность» [Я. Хинтикка, 2011], В.С. Диев — в терминах риска [В.С. Диев, 2013].
В целом можно сказать, что человеческие решения либо стереотипны (они в значительной степени несвободны), либо они недотерминированы (термин У Куайна, использованный им применительно к задаче обоснования научной теории), т.е. принимаются с известной степенью вероятности и могут быть ошибочными. Но наши неправильные решения или не до конца правильные решения могут создавать новые ситуации. Таким образом, фаллибилизм (принципиальная возможность ошибки) также лежит в основании свободы воли.
В-третьих, свобода воли связана с саморефлексией. Что бы ни говорили какие-то философы о предопределенности нашего характера прошлыми обстоятельствами жизни, человек ответствен за свой характер. У него есть возможность размышлять над своим поведением, выяснять, к чему он склонен, и если есть необходимость — бороться с этими склонностями. Это прекрасно понимал уже Аристотель.
В-четвертых, свобода воли проявляется в сознательной концентрации наших усилий на достижении высших целей.
Заключение
В результате рассмотрения проблемы мы приходим к выводу, что свобода воли представляет собой неустранимый феномен. Она заключена в самой структуре нашей психической организации. И даже если можно говорить об устранении свободы воли в социальном смысле в результате безоговорочного подчинения человека авторитету или воздействия на него психотропными веществами, устранить ее как психофизический феномен нельзя. Это означало бы лишение человека способности ориентации в пространстве и времени и, тем самым, лишение его человеческого и даже животного существования как такового.
Автор выражает благодарность профессору Д.И. Дубровскому за консультации, данные в процессе подготовки настоящей статьи.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М., 2009.
Васильев В.В. В защиту классического компатибилизма: Эссе о свободе воли. М., 2017.
Гальперин П.Я. Введение в психологию. М., 1999.
Гоулман Д. Эмоциональный интеллект. М.; Владимир, 2009.
Диев В.С. Рациональные решения: критерии, модели, парадоксы // Вопросы философии. 2013. № 8.
Дубровский Д.И. Проблема «сознание и мозг»: информационный подход // Знание. Понимание. Умение. 2013. № 4.
Дубровский Д.И. Проблема свободы воли и современная нейронаука // Журнал высшей нервной деятельности. 2017. Т. 67, № 6.
Иваницкий А.М. Наука о мозге на пути к решению проблемы сознания // Вестн. Российской академии наук. 2010. Т. 80, № 5-6.
Сапольски Р. Биология добра и зла: Как наука объясняет наши поступки. М., 2019.
Сёрль Дж. Рациональность в действии. М., 2004.
Сёрл Дж. Как можно решить проблему сознание-тело. M., 2014.
Хамфри Н. Сознание. Пыльца души. М., 2014.
Хинтикка Я. Философские исследования: проблемы и перспективы // Вопросы философии. 2011. № 7.
Чалмерс Д. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории. М.,
2013.
Kahneman D. Thinking, fast and slow // Farrar, straus and giroux. N.Y., 2011. Velmans M. Understanding consciousness. 2 ed. L., 2009.
