CC BY
10
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 20. ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ. 2008. № 1
АКТУАЛЬНЫЙ ВОПРОС
В.А. Садовничий
СОЗДАВАТЬ ЭКОНОМИКУ ЗНАНИЙ
Интервью главному редактору журнала "Партнер ТПП РФ"
В.В. Макарову (№ 4(13). Ноябрь. 2006)
Редакция журнала "Партнер ТПП РФ" обратилась к ректору Московского университета академику Виктору Антоновичу Садовничему с просьбой поделиться своими мыслями о проблемах российского образования. Актуальность данного интервью во многом проистекает из того, что, как нам представляется, в обществе и среди специалистов существует неоднозначное отношение к процессу модернизации отечественной системы образования, охватывающей все ее уровни — от дошкольного до послевузовского.
В. Садовничий: Сначала хочу поблагодарить редакцию журнала за желание побеседовать о системе образования в России. Это действительно очень важная тема, поскольку с системой образования прямо или косвенно связано подавляющее большинство нашего населения. Цена любых реформ в системе образования исключительно велика не столько в материальном выражении — хотя и здесь цифры огромные, — сколько в самом обычном, житейском их понимании. Поэтому все должно достигаться путем самого широкого общественного консенсуса. Так что ваше предложение выступить в столь авторитетном органе Торгово-промышленной палаты РФ — несомненно, полезный шаг в направлении достижения такого согласия. Тем более что главные читатели вашего журнала — предприниматели и промышленники — порой имеют, как я знаю, свой нестандартный взгляд на проблему взаимоотношений с системой образования.
Садовничий Виктор Антонович — доктор физико-математических наук, профессор, действительный член Российской академии наук, почетный член Российской академии образования. Автор фундаментальных работ по теоретической и прикладной математике, учебников для университетов, ряда монографий, публикаций и выступлений по актуальным проблемам науки, преподавания и образования. Ректор Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, президент Российского союза ректоров, президент Евразийской ассоциации университетов.
Кроме того, мне лестно ваше приглашение к разговору еще и потому, что президент Торгово-промышленной палаты РФ Евгений Максимович Примаков не только выпускник аспирантуры нашего экономического факультета, но и почетный профессор и почетный доктор Московского университета, выдающийся ученый и государственный деятель. У нас с ним хорошие человеческие отношения и глубокое взаимопонимание. Да и вы сами, Виталий Викторович, выпускник нашего факультета журналистики.
В. Макаров: Вы говорите о необходимости достижения широкого консенсуса в связи с объявленной программой модернизации отечественной системы образования. Это означает, что существуют различные точки зрения на эту программу и различные силы, стоящие за каждой из этих точек зрения. Можете ли вы пояснить, по каким конкретным вопросам модернизации сейчас идет дискуссия, точнее, по каким вопросам и между кем идет эта дискуссия?
В.С.: Если говорить о силах, то среди них три главные. Это вузовская корпорация, административные структуры и бизнес-сообщество. Начиная с 1992 г., а, может быть, и немного раньше, каждая из этих сил демонстрирует свое понимание настоящего и будущего отечественной системы образования. Я для ясности буду говорить больше о высшей школе и ее классическом университетском секторе, который и исторически, и фактически представляет собой вершину всей пирамиды нашей системы образования, ее высшую ступень развития. Глядя с этой точки, можно достаточно точно и объективно судить как о состоянии, так и о перспективах развития всей системы образования в России в целом.
В первой половине 90-х гг. XX в. картина выглядела примерно так. Государство практически ушло из системы образования, резко, обвально сократив ее бюджетное финансирование. Нарождающийся бизнес активно включился в процесс приватизации в этой сфере, создавая частные учебные заведения и приобретая недвижимость, главным образом помещения и инфраструктуру дошкольных учреждений, профтехучилищ, техникумов, а также широко арендуя вузовские площади. Высшая школа начала жесткую борьбу за свое физическое выживание, за сохранение профессорско-преподавательских кадров, студенческого контингента, научных исследований, за изменение государственной политики в области образования. Такое положение продолжалось около 10 лет. И только в последние годы оно стало понемногу меняться. Государство возвращается в систему образования, определив ее развитие как приоритетное направление, постепенно увеличивая бюджетное финансирование и укрепляя законодательную базу для повышения эффективности образования. Вузы приросли внебюд-
жетными источниками финансирования, что в значительной степени укрепило их положение. У бизнес-сообщества пробудился интерес к повышению качества подготовки специалистов, в первую очередь в среднетехническом звене, а также по специальностям менеджмента.
Все это вместе взятое формирует иную по сравнению с совсем недавним прошлым картину в системе образования. Ее важнейшей особенностью является то, что все три главные силы, о которых я говорил, начали действовать примерно в одном и том же направлении, т.е. достигли консенсуса по многим принципиальным вопросам как стратегии, так и тактики развития отечественной системы образования. К числу таких вопросов я бы в первую очередь отнес вопросы доступности, качества и конкурентоспособности высшего образования. Эти вопросы были в центре внимания последнего, VIII съезда Российского союза ректоров, который проходил 8-9 июня 2006 г. На нем выступал Президент Российской Федерации В.В. Путин. Было подписано соглашение о стратегическом партнерстве между Российским союзом ректоров с одной стороны, и такими крупными объединениями работодателей, как Торгово-промышленная палата, Российский союз промышленников и предпринимателей, "Деловая Россия" и "Опора России" — с другой.
В.М.: Девиз VIII съезда Российского союза ректоров — "Доступное образование высокого качества — основа социального единения и устойчивого развития государства". Это довольно емкая формулировка, соединяющая в себе как бы внешне противоречивые установки. Например, известно, что непрерывно растет плата за обучение, его коммерческий сектор широко охватил не только частные вузы и школы, но и государственное образование. Качество априори предполагает наличие высокопрофессионального профессорско-преподавательского состава, современной по всем параметрам приборно-аппаратной и компьютерной техники, мощных библиотек и т.п. Однако всем этим могут похвастаться не так уж много университетов и других вузов. Так как же сочетать сочетаемое с несочетаемым?
В.С.: Действительно, общая ситуация примерно такова, как вы ее описали. Но есть ряд важных обстоятельств, которые позволили нам именно так, т.е. весьма оптимистично, сформулировать девиз съезда ректоров.
Первым из таких важнейших обстоятельств является то, что государство не на словах, а на деле повернулось лицом к образованию. Эта тема постоянно присутствует в выступлениях Президента РФ В.В. Путина, принят национальный проект "Образование", Госсовет РФ обсудил вопрос "О развитии образования в
Российской Федерации". Даже эти взятые сами по себе факты не могут не повлиять в положительном плане на изменение отношения к образованию в обществе и во власти на всех ее уровнях. Вспомните недавние 90-е. Ведь тогда какой только брани в адрес университетов и фундаментальной науки мы не наслушались, а реализация лозунга "В России слишком много образования и науки" стал руководством к практическим действиям, последствия которых еще долго будут отягощать ситуацию с образованием в стране. Столь продолжительное и масштабное недофинансирование системы образования серьезно деформировало его структуру, что можно видеть на примере появления множества непрофильных факультетов и специальностей в большинстве наших вузов.
Второе. Нам наконец удалось связать в единое целое доступность, качество и конкурентоспособность. Это создает предпосылки для разработки принципиально новой концепции развития образования в России, действительно ориентированной на устойчивое развитие и формирование экономики знаний. Преобладавшие все 90-е гг. установки на регионализацию, муниципализацию системы образования, разведение в разные стороны высшей и средней школы, изъятие из вузов научно-исследовательской работы превратили целостную систему образования в подобие мозаики. Теперь наконец-то стало понятно, что то же качество образования нельзя обеспечить, не связав тесно между собой все эти составляющие системы образования. Не может быть высокого качества без соединения учебного процесса с научными исследованиями, поэтому нужно активно возвращать научный сектор в высшие учебные заведения. Не может быть высокого качества подготовки без развития, например, межвузовской конкуренции, конечно, на здоровой основе. А это прежде всего конкуренция за лучших профессоров, за лучших абитуриентов, за лучшее финансовое положение и т.д. Не говоря уже о международной конкуренции, где немалую роль играют быт и состояние студенческих общежитий.
На всех последних съездах Российского союза ректоров я постоянно проводил одну и ту же мысль: мы должны решить задачу определения оптимальной потребности в количестве специалистов хотя бы по основным сегментам хозяйства и культуры. Ведомственная реакция была одной и той же: "Мы теперь не плановое государство, эту проблему должен решать свободный рынок". А что в итоге? Масса молодых специалистов либо безработные, либо работают не по профилю.
Поэтому тема планирования и прогнозирования потребности России в кадрах специалистов должна, по моему мнению, занять центральное место в новой концепции развития высшей школы.
Эта задача решаема. Например, мы в Московском университете имеем такие наработки, поскольку ведем новое большое строительство. Пока выходит так, что к завершению этого строительства университет практически удвоит нынешний контингент обучающихся. Это будет где-то около 100 тыс. человек. Причем этот прирост составит не расширение приема на традиционные факультеты и специальности, а организация качественно новых и мобильных учебно-научных структур и профессий завтрашнего дня, а также существенное увеличение обучения на послевузовском уровне.
В.М.: Если вы заговорили о международной конкуренции высших школ, то сам собой напрашивается вопрос, а не станет ли курс на превращение России в крупного поставщика интеллектуальных ресурсов и образовательных услуг новым катализатором для ускорения утечки умов из России, ее деинтеллектуализации и дальнейшего экономического отставания? Ведь, как утверждают самые различные социологические исследования, уже сегодня значительная часть школьников, не говоря о студентах, ориентирована на отъезд из России.
В.С.: Все это верно, и определенная доля риска проиграть, участвуя в конкуренции на международном образовательном рынке, конечно, имеется. На то он и рынок. И если опять вернуться к провальным 90-м гг., то тогда наша высшая школа ни в какой международной конкуренции и не участвовала. Просто была открыта дверь настежь, и власть буквально выталкивала за границу и ученых, и студентов, пытаясь тем самым снять с себя какие бы то ни было заботы о школе и науке. Одновременно было сделано почти все, чтобы перекрыть потоки иностранных студентов в Россию, а тем из них, кто еще учился, чуть ли не ультимативно предложили перейти на платную основу обучения.
Теперь нам предстоит не восстанавливать его, ибо это в принципе невозможно. Нам предстоит встраиваться в этот рынок заново и совсем на других условиях. Понятно, что иностранные студенты, как важнейшая составляющая международного рынка образования, были Россией почти в одночасье потеряны. А между прочим, надо понимать, что иностранные студенты — одна из важнейших составляющих экспорта наших интеллектуальных услуг, о котором мы так много говорим. Иностранные студенты для России — категория стратегическая, точнее, геополитическая. И до тех пор, пока наша высшая школа будет ориентирована на их обучение как на источник зарабатывания дополнительных средств, наш интеллектуальный экспорт будет лишь сокращаться. Я полагаю, что нужна специальная государственная программа, специальный денежный фонд, из которого бы финансировалось
обучение иностранных студентов в России. Крупный бизнес также мог бы внести свой вклад в подготовку иностранных студентов, направляя на учебу в Россию граждан тех стран, где он имеет свои отделения или интересы пусть даже отдаленные.
При этом важно совершенно отчетливо осознавать, что у нас является конкурентным преимуществом, а что, наоборот, сковывает наши действия.
Я бы сразу хотел подчеркнуть следующую мысль. Стремление определенного круга людей, в том числе и работников системы образования, свести вопрос о месте России в конкуренции на международном рынке образования исключительно лишь к нашему участию в так называемом Болонском процессе может рассматриваться только как часть, пусть и немалая, того рынка образования, который на самом деле существует в мире. И европейские стандарты квалифицированной рабочей силы, если вообще такие стандарты в Европе существуют, отнюдь не являются стандартами для всего мира. В международных связях мы должны действовать по всем азимутам.
Кроме того, нельзя только на основании введения двухступенчатой архитектуры системы образования утверждать, что это и есть основной и главный критерий для ее причисления к европейской, американской, азиатской и т.д. Такая односторонняя ориентация сковывает высшую школу в международной конкурентной борьбе на рынке образования и квалифицированной рабочей силы.
Мы в Московском университете стараемся естественным образом развивать нашу модель образования. У нас есть структуры, которые уже работают по двухуровневой структуре, есть смешанные структуры типа бакалавр-специалист-магистр-аспирант-докторант. Есть структуры, в которых функционирует только магистратура. Но так можно поступать не везде. Например, такой крупный сектор высшей школы, каким являются медицинские вузы, перейти на двухуровневую систему не может в принципе. И не потому, что ректоры этих вузов против Болонских соглашений, а в силу сложившихся форм организации здравоохранения в стране. По этой же причине из главного условия Болонской декларации выпадают практически все юридические и военные вузы: там свои представления о национальной безопасности и подготовке специалистов для целей ее гарантированного обеспечения. Могу этот список продолжить.
В практической реализации преобразований в нашей стране должна доминировать не скорость подключения к той или иной модели, на чем настаивают в основном административные структуры, а гибкость и расчетливость.
Теперь о наших преимуществах в этой борьбе.
Важнейшим из них является сохранение в России пока еще единого образовательного пространства. Это снимает один из главных вопросов модернизации — вопрос о мобильности студентов на территории страны. Каким бы ни был в количественном отношении обмен студентами с зарубежьем, внутренняя мобильность всегда будет ее превосходить на порядки. Не надо думать, что качественное высшее образование можно получить только за пределами России. Это не так. У нас много вузов, которые дают и будут давать в дальнейшем вполне конкурентоспособное образование и прививать устойчивые навыки научной работы. Что мешает этой внутренней мобильности? Главным образом дороговизна переездов по территории страны. Значит, нужно найти дополнительные источники финансирования внутренней мобильности, но не искать их исключительно в кармане родителей студентов.
К важнейшим нашим преимуществам в конкурентной борьбе на мировом рынке образования и высококвалифицированной рабочей силы относится то, что исторически и традиционно наше образование от школьного до университетского всегда базировалось на фундаментальных науках. Уже трюизмом стало приводить в качестве аргумента, подтверждающего это обстоятельство, то, что наших специалистов естественно-научного профиля "с руками и ногами" берут и в Европе, и в Америке. Но ведь это так и есть на самом деле.
А вот у наших специалистов-гуманитариев проблем с трудоустройством по профилю образования много. Обратите внимание на то, что на наших телеэкранах в качестве успешных специалистов-гуманитариев за рубежом мелькают из года в год одни и те же лица. Может быть, десяток-два, но не больше. Это чаще всего еще до отъезда за рубеж состоявшиеся писатели, литераторы, спортсмены, иногда артисты. Говорит ли это о том, что с гуманитарным высшим образованием в России не все в порядке? Отчасти да, говорит. Действительно, политические разломы всегда производят разрушительные действия в гуманитарном образовании. Это, как мне кажется, очевидно. При любых таких изменениях — я уже не говорю о том, когда в корне меняется социально-политическое устройство государства, — гуманитарная история заново переписывается: былые герои становятся антигероями, антигерои в прошлом — героями в настоящем. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать учебники истории любой из стран — бывших союзных республик СССР, да и наши собственные тоже. Но чтобы выделить в истории страны какие-то инварианты, одинаково приемлемые как для ушедшей, так и для пришедшей власти,
человеку, пишущему курс истории, нужно иметь не только высококлассное профессиональное образование, но и убедительную собственную позицию. Жаль, что среди авторов публикуемых у нас капитальных трудов по истории России преобладают западноевропейцы и американцы.
У нас есть достаточное число вполне конкурентоспособных направлений в гуманитарном образовании. Например, русский язык и русская литература. Плохо только то, что мы мало делаем для продвижения наших русистов и литературоведов на международном рынке образования. Например, большая часть преподавателей русского языка и русской литературы в странах СНГ не имеет соответствующего профессионального образования.
Вполне конкурентоспособны многие наши экономисты, особенно те, которые специализировались по математической экономике. Кстати, хочу отметить следующий факт. Все Нобелевские премии по экономике за последние примерно 30 лет, т.е. начиная с Василия Васильевича Леонтьева (1973) и Леонида Витальевича Канторовича (1975), были получены за работы по применению математики в экономике.
В.В. Леонтьев получил всемирное признание за разработку и внедрение в экономическую практику США линейного программирования. В 1920-х гг. он работал в Госплане СССР, а потом эмигрировал и там эффективно применил ряд госплановских идей и наработок. Но много раньше, еще в 1939 г., Л.В.Канторович опубликовал работу под названием "Математические методы организации и планирования производства", положившую начало методу математического программирования.
Однако у нас в советское время в подготовке экономистов преобладало одностороннее политэкономическое направление. Это была, на мой взгляд, ошибка. Надо это иметь в виду еще и потому, что в наше время серьезные опасения вызывает излишний, как мне кажется, ажиотаж вокруг подготовки экономистов-управленцев. Любая технология, даже управленческая, эффективной будет только тогда, когда она опирается на достоверное научное знание. Давайте вспомним, что в первой половине 90-х гг. была заявлена широкая правительственная программа подготовки управленцев в странах Западной Европы и на нее были выделены немалые бюджетные средства. С того времени прошло почти 10 лет. Может быть, необходимо проанализировать этот опыт, чтобы понять, как действовать дальше?
В.М.: Если можно, расскажите более подробно о своем видении перспектив развития образования с бизнесом, с деловыми кругами.
В.С.: Это двухсторонний процесс. Образование должно идти навстречу бизнесу, и бизнес должен идти навстречу образованию. Там, где их интересы и возможности будут пересекаться, результат для каждой из сторон будет наилучшим.
Таким образом, первое, что я хотел бы выделить, — это равноправие сторон в очень сложном и неоднозначном процессе построения в России экономики знаний. Нельзя исходить из того, что богатый деньгами бизнес берет на содержание обнищавшую школу и, соответственно, "заказывает музыку". Профессиональная школа также не должна проходить мимо очевидных интересов бизнеса, предлагая деловому миру только ту продукцию, которую уже умеет производить, полагая, что и этого достаточно. Такая линия должна быть взаимно понятной.
Второе. Выстраивая эффективные отношения с бизнесом, нужно иметь в виду, что и в обозримом будущем крупнейшим работодателем в России останется государство. Сегодня из 64 млн работающих 28 млн работают в государственных структурах. Профессиональная школа должна не просто принимать во внимание этот факт, но и последовательно отстаивать интересы государства, готовя для него соответствующие кадры.
Третье. Я хотел бы обратить внимание и на очень важную сторону нашей общей работы по подготовке высококвалифицированных кадров. Я имею в виду бережное, а не расточительное отношение к ним. Общеизвестная утечка умов — это только один канал необратимого в своей основной массе ухода специалистов из сферы национального хозяйства и культуры. Другой, тоже масштабный, — нерациональное использование специалистов в уже существующих рыночных структурах. На VIII съезде Российского союза ректоров прозвучали следующие цифры: в малом и среднем бизнесе, причем в его самом примитивном секторе — простейшей торговле, — работают более 10 млн человек, из которых 5 млн имеют высшее образование, в том числе 500 тыс. имеют два высших образования.
Так что не только подготовка новых высококвалифицированных кадров, но и переподготовка и повышение квалификации уже имеющихся специалистов — большой резерв для кадрового укрепления хозяйства и культуры страны. И мне думается, что бизнес не должен стоять в стороне от решения этой задачи.
Почти дежурным при обсуждении темы качества образования стало утверждение, что бизнес недоволен тем, что вузовских выпускников приходится доучивать и переучивать. В этом нет ничего нового и тем более ничего бросающего тень на вуз. Все последние 10-15 лет наши предприятия, как государственные, так и частные, приобретают иностранное, а не отечественное
оборудование. Чтобы оно функционировало, надо учить специалистов на нем работать. Но такого оборудования в наших вузах нет, а студенческая производственная практика по причине отсутствия средств давно вычеркнута из учебных программ. Спрашивается, как же в этой ситуации обойтись без повышения квалификации и переподготовки? Выход видится в том, чтобы соответствующее оборудование в опережающем режиме поступало в вузы, а госпредприятия и частные корпорации возобновили производственную студенческую практику.
В.М.: Недавно со стороны деловых кругов прозвучали слова о том, что они собираются создать свой рейтинг высшего образования в России. Что вы думаете по этому поводу?
В.С.: Сначала хочу подчеркнуть тот факт, что любой рейтинг — это всего-навсего одна из форм рекламы товара. Поэтому не следует думать, что существуют или в принципе могут существовать какие-то не преследующие рекламные цели рейтинги, в том числе и рейтинги университетов. Такие рейтинги создаются во многих странах самыми различными органами и учреждениями, но в основном средствами массовой информации, получающими доходы от рекламы. Обратите внимание на следующее обстоятельство. Если рейтинг создается в стране икс, то в верхней части таблицы обязательно будут университеты этой страны. Чем теснее связи университетов страны икс с университетами страны игрек, тем больше в рейтинге страны икс будет университетов из страны игрек.
Еще одним важным для понимания практики рейтингования университетов является акцент на самых сильных, с точки зрения заказчиков, сторонах университетов. Кто-то выдвигает на первый план финансовые обстоятельства, кто-то число нобелевских лауреатов, работавших или работающих в университетах, кто-то — цитируемость профессорско-преподавательского состава в конкретных журналах, и т.д. и т.п. Но чаще всего при составлении рейтингов доминирует традиция: если однажды данный университет был внесен в рейтинговый лист и поставлен там на высокое место, то не так-то просто подвинуть его на одно-два места, особенно вниз, уж не говоря о том, чтобы вообще исключить из списка.
Но только что сказанное совсем не отрицает положительного значения рейтингов. Всегда полезно знать, как на тебя смотрят со стороны. В этом смысле я предпочитаю национальные рейтинги международным. Здесь всегда можно найти сопоставимые критерии.
Весьма эффективным шагом в наведении должного порядка в высшей школе может стать выработка строгой системы рейтинго-вания вузов. Пока в российской практике составления вузовских
рейтингов очень многое зависит от личного отношения к тому или иному вузу какого-нибудь очень высокопоставленного чиновника. Если этот чиновник в силе, то и лоббируемый им вуз находится в верхних строках рейтинга. Стоит чиновнику упустить власть или ее часть, тот же вуз оказывается многими строчками ниже.
Думаю, что разработку объективных и устойчивых критериев для рейтингования вузов должно ускорить и предполагаемое деление вузов на 3 категории: федеральные, региональные и муниципальные, а также выделение части вузов в ведущие, или элитные. В моем представлении элитность вуза — это завоеванное им право готовить специалистов по индивидуальным программам, которые выдерживают сравнение по крайней мере с аналогичными программами ведущих мировых университетов. Но это не значит, что критерии рейтингования можно копировать с зарубежных аналогов. Для России такие аналогии в чем-то могут совпадать только с практикой рейтингования в тех странах, где, как и у нас, имеется развитая масштабная сеть высшего образования. Если же в стране всего 2-3 крупных, по местным масштабам, университета, которым уделяют особое внимание государство и частный сектор, то в сравнении с ними любой российский вуз проиграет, хотя бы по критерию объема финансирования на одного студента или профессора. В частности, по этому критерию в ряде зарубежных рейтингов Московский университет оказывается в конце первой сотни, а один-два других наших университета замыкают вторую сотню. В заветные же 400 или 500 номинируемых мест больше ни один наш вуз вообще не попадает. Но это отнюдь не означает, что качество подготовки, например, в Московском физико-техническом институте или Новосибирском университете ниже, чем в Хельсинки или в Эдинбурге. Выпускниками МФТИ и НГУ заполнены лаборатории Силиконовой долины, а это кое-что значит.
Но главным условием для организации и составления вузовских рейтингов в России является их общественный, независимый от исполнительной власти характер. Как и экспертные оценки качества образования в том или ином вузе, на том или ином факультете, по той или иной учебной программе, рейтингование не должно осуществляться на ведомственной основе, министерствами, которым подчинены вузы. Здесь необходимо добиться органичного единства самообследования вуза, его внутренней экспертизы с внешней экспертизой, в том числе со стороны бизнеса.
Не знаю про других — могу сказать только про рейтинг МГУ. Все зависит от того, как его считать. Есть рейтинги, где за основу успешности принимается, например, число нобелевских лауреатов,
вышедших из стен института, или количество цитирований в научных журналах. Это все от лукавого. Во времена СССР наших ученых обходили Нобелевской премией по политическим причинам... Вот сейчас только в физике среди ученых МГУ есть человек десять, заслуживающих внимания Нобелевского комитета. Если же в основу рейтинга ставить наличие научных школ, специалистов, фундаментальность и материальную базу, то здесь МГУ почти нет равных. По этому критерию, я думаю, мы не уступаем ни одному ведущему университету мира.
В.М.: Московский университет оказался в числе 17 вузов-победителей конкурса по инновационным программам. В чем значение этого конкурса? И вообще, можно ли в двух словах выразить сущностное содержание инновационного процесса?
В.С.: С моей точки зрения, значение этого конкурса заключается в том, что, пожалуй, впервые университеты были признаны государством как равноправные партнеры в развитии науки и ее приложений в стране. Вспомните, ведь наука как таковая в процессе всевозможных реформ высшей школы была вынесена за рамки вузов. Часто и по сей день говорят, что никакой науки в университетах нет и не должно быть. Я не буду сейчас говорить о содержательной стороне инновационного развития, поскольку это очень обширная и сложная тема. Хочу только обозначить три ключевых момента, которые, как мне кажется, того заслуживают. Нужно четко договориться о том, что мерой инновационности любого университета является количество имеющихся у него патентов. Для этого следует серьезно улучшить патентное дело в стране в целом, в каждом вузе или научной организации в частности. В.В. Путин 17 октября 2006 г. на заседании Совета по науке, технологиям и образованию указал на то, что, например, только 2% в общем объеме капиталовложений в машиностроении приходится на патенты и лицензии, а большая часть расходов на науку и НИОКР идет по бюджету.
Точно так же нам необходимо добиться ясности в определении темпов инновационности. Ведь часты случаи, когда документы о создании инновационного продукта, направленные либо в госучреждения, либо в частные фирмы, лежат там, ожидая официального заключения, не месяцами, а годами, пока не потеряют всякий смысл.
Нужно изменить и мотивацию людей, занимающихся инновационной деятельностью. Один знающий человек как-то заметил: «У нас говорят, что "российская коммерция" состоит в том, чтобы поскорее продать патент, чтобы прибыль с изобретения собирали другие».
Что касается вопроса о сущностной стороне инноваций, то я бы ответил на него так. Это кратное повышение производительности труда всего персонала университета — преподавательского, научного и вспомогательного — за счет внедрения в учебно-научный процесс новейших информационных технологий и создания мотивации к этому как у тех, кто учит, так и у тех, кто учится.
В.М.: Чаще всего звучат темы коммерциализации образования и введения платного образования. Являются ли понятия "коммерциализация образования" и "платное образование" разными названиями одного и того же процесса или нет?
В.С.: Модернизация, реформирование, преобразование системы образования, как бы ни называли процесс ее изменения, — явление нормальное, непрерывное. И я бы сказал — всемирное. В режиме постоянного изменения находились и находятся системы образования во всех странах и во все времена — в далеком прошлом, в наше время, и, безусловно, изменения будут сопутствовать системе образования и в наступившем XXI в. Обратите внимание на то, что даже в глубоком Средневековье, когда только-только стали возникать первые университеты, все они были разные. Ведь именно в них был пройден весьма сложный и неоднозначный путь от чистой схоластики до обучения элементам наук и научного знания, конечно, на материале, доступном для того времени.
История развития систем образования позволяет указать на некоторые их общие свойства.
Первое. Система образования по своей внутренней сущности— система развивающаяся, постоянно прогрессирующая, поскольку имеет дело с непрерывно сменяющими друг друга поколениями людей и достижениями фундаментальной науки. Поколения меняют системы образования, и, наоборот, системы образования существенно влияют на формирование поколений.
Второе. Любая система образования прежде всего национальная, поскольку предназначена для людей данной конкретной страны, живущих на ее территории, объединенных общими культурными традициями и ценностями. До сих пор не было примера, когда система образования определенной страны была бы целиком ориентирована на подготовку чужестранцев, так же как не было ни одной страны, которая обучала бы своих сограждан исключительно за рубежом. Так что национальная доминанта — исторически сложившийся атрибут любой системы образования. И разговоры о том, что глобализация устранит государственные границы и сотрет национально-культурные особенности, беспочвенны.
Третье. Система образования априори не может быть исключительно рыночной структурой. Более того, и сегодня не существует ни одного примера, который свидетельствовал бы о том, что в какой-то стране в системе образования бал правит исключительно "невидимая рука" Адама Смита. Даже в самых продвинутых рыночных странах налицо мощный государственный сектор в системе образования. В образовании, как, впрочем, и везде, есть много того, что не продается и не покупается.
В.М.: Молодежные проблемы в стране имеют очевидную тенденцию к обострению. В общественном мнении, по крайней мере мне так кажется, отрицательные из этих тенденций относят, как правило, на счет недостатков или просчетов в системе образования, а о положительных обычно не говорят. Насколько это верно отражает реальную ситуацию в системе образования?
В.С.: То, что о позитивных явлениях наши СМИ говорят мало, понятно. Положительное по своей сути редко бывает сенсационно, а потому и не приковывает к себе внимание обывателя. Хотя это большой недостаток в работе средств массовой информации.
Воспитательная работа в университетах сосредоточена прежде всего на формировании личностных качеств молодого человека как гражданина и как специалиста. Ставя перед собой такую цель, мы должны прежде всего совершенно отчетливо понимать реальную ситуацию, в которой протекает воспитательный процесс. А реальность эта такова. За последние два десятилетия сложились новые условия: налицо реальное ужесточение отношений в обществе, усиление жизненной борьбы и учащение конфликтных ситуаций. На повестку дня встала проблема формирования жизнеспособных поколений, людей, наиболее приспособленных к быстрым переменам, поколений без комплекса неполноценности, который все двадцать последних лет настойчиво внедрялся в сознание российского общества.
Как-то А. Эйнштейн сказал: "Характер человека — это те предрассудки, которые формируются в его сознании в возрасте до 18 лет". В этом году на студенческую скамью пришли юноши и девушки 1988 года рождения. Значит, их мировосприятие складывалось уже в постсоветское время, а точнее в конце девяностых — начале двухтысячных годов. Какое это было время, теперь хорошо известно.
Но это в целом. Университеты в воспитательной работе имеют и свои, более конкретные цели и задачи. К ним я бы в первую очередь отнес следующие:
— самоидентификацию студентов со своим вузом;
— их удовлетворенность студенческой жизнью;
— отношение к высшему образованию как к путевке в жизнь.
Если студент идентифицирует себя со своим вузом, т. е. доверяет ему и гордится своей принадлежностью к нему, тем, что он его выпускник, то студент вполне естественно любой экспертной комиссии на вопрос о качестве образования даст в целом положительный ответ. Определяющим при этом будет характер отношений студента с профессорами, преподавателями и администрацией, сначала факультета, а затем и ректората.
Если студент удовлетворен студенческой жизнью, а мы по старинке предпочитаем называть это время самым лучшим и ярким моментом в жизни, то он также положительно оценит и качество образования, полученное в своем вузе. В этом случае определяющую роль будут играть степень вовлеченности студента в общественную жизнь, ощущение им чувства личного соучастия в делах студенческих, вузовских, а через них и в общественно-государственных.
Учет при оценке качества образования отношения студента к высшему образованию как к путевке в жизнь во многом зависит от установок самой экспертной комиссии. Студент изначально может быть самоориентирован на работу по специальности или на получение его в качестве необходимого пропуска в более состоятельные социальные круги, или на обустройство за границей. Вполне нормально, если первоначальная самоориентация студента может изменяться в годы учебы. Подчеркиваю, в каждом из этих случаев оценка качества образования прямо зависит от установок самой экспертной комиссии.
Недавнее торжественное празднование 250-летнего юбилея Московского университета показало, что наши выпускники самых разных лет, самого разного социального положения и самых разных жизненных судеб, а это многие десятки тысяч человек, высоко патриотичны и гордятся своей alma mater.
В.М.: Одним из центральных вопросов развития образования является вопрос о так называемой "университетской автономии". Об этом говорил, в частности В.В. Путин, выступая на VIII съезде Российского союза ректоров. Цитирую: "Убежден, общим принципом развития образования должно оставаться повышение самостоятельности учебных заведений, самостоятельности, которая дает простор и педагогическим, и управленческим инициативам. Однако большая хозяйственная самостоятельность требует и большей ответственности и современных — во всех смыслах этого слова — форм управления". Вы, как известно, один из самых последовательных и бескомпромиссных сторонников университетской автономии. Что она в конечном счете дает университету?
В.С.: Напомню, что я понимаю под университетской автономией. Абстрактно — это степень независимости, но не от
17
2 ВМУ, педагогическое образование, № 1
государства, как многие думают, а от чиновников. Я никогда не разделял и не разделяю крайностей, выражающихся в конфронтации с правительством, однако не могу согласиться и с тем, когда университет стараются "подмять под себя". Более того, я сторонник активного сотрудничества с властью. Московский университет — университет государственный. А это значит, что он не может быть в стороне от дел государства, став в позу и отказавшись от своего на них влияния. Это противоречит интересам России. И нанесло бы ей невосполнимый ущерб, поскольку речь идет о такой общенациональной силе, как Московский университет.
Если говорить конкретно, то понятие автономии должно, с одной стороны, вбирать в себя особенности текущего момента, т.е. адекватно реагировать на реальности жизни, а с другой стороны, оно должно отражать индивидуальный характер того или иного университета.
О реалиях жизни. В 90-е гг. государство оставило университеты один на один с рыночным беспределом, фактически полностью ушло из этой важнейшей сферы. В этой ситуации единственным средством спасения, сохранения высшей школы было расширение вузовской автономии, когда все решалось на местах, без оглядки на власть. Мощным инструментом в руках вузовского сообщества в это время стал Российский союз ректоров. Именно он поставил непреодолимый в то время заслон стремлению власти распродать университеты. И победил. Это далось нелегко. Вспомните правительственные установки того периода, когда высшие руководители Министерства образования заявляли, что "в России слишком много образования и науки". В те времена на смену одному министру приходил другой с намерением продавить эту установку силой. Но как приходили, так и уходили.
Об индивидуальном смысле автономии конкретно для Московского университета. Надо помнить, что вся история Московского университета — это история становления его автономии, как правило, в неравной по силам борьбе с государственной властью. Практически весь XIX в. Московский университет шел к этой цели, пока в 1905 г. под руководством своего ректора князя Сергея Николаевича Трубецкого не добился своего, хотя и ненадолго. В советское время Московский университет не имел автономии де-юре, но стал обладать ею в значительной степени де-факто. В 1939 г. он получил свой собственный Устав, который очень помог в годы Великой Отечественной войны. Именно фактическая автономия позволила Московскому университету уцелеть в ходе эвакуации и реэвакуации, перед лицом огромных кад-
ровых потерь, понесенных его коллективом в годы войны, приобрести исключительно ценный опыт своевременного проведения назревших структурных преобразований.
Мы этим опытом активно пользуемся и по сей день. Только за последнее десятилетие в Московском университете создано 14 новых факультетов, более 200 новых кафедр и лабораторий, открыто около 50 новых специальностей и специализаций, причем особенно важно то, что все это сделано без увеличения нашей общей штатной численности. Не будь у нас автономии, а точнее не сумей мы ею правильно распорядиться, вряд ли все это могло осуществиться.
Та же самая автономия позволила Московскому университету организовать масштабное освоение новой территории за Ломоносовским проспектом, которое более чем удвоит материально-технический потенциал университета.
Вот почему Московский университет так дорожит своей автономией.
