Современные тенденции в формировании теории конституционной ответственности в Российской Федерации и Республике Казахстан Текст научной статьи по специальности «Право»

современные тенденции в формировании теории конституционной ответственности в российской федерации и республике Казахстан

Рассматривается эволюция различных точек зрения на сущность конституционно-правовой ответственности, являющейся самостоятельным видом

юридической ответственности, имеющей специфические правовые источники,

основания наступления, субъектный состав и процедуру.

Эволюция конституционных правоотношений в любом государстве, а также необходимость их эффективной охраны сопровождаются становлением и развитием института конституционной ответственности.

Исследуя вопрос происхождения указанного института в России, И. А. Кравец выделяет следующие этапы его развития:

1) этап конституционной монархии, когда либеральными конституционалистами предлагалось ввести наряду с политической ответственностью правительства перед Государственной думой институт конституционной ответственности за незаконные действия перед законодательными палатами;

2) этап советского конституционализма, при котором конституционная ответственность имела преимущественно политический характер;

3) период конституционной реформы и последующего ее развития (1989-1999 гг.);

4) современный этап развития доктрины конституционной ответственности и отражение ее в новейшем конституционном законодательстве (с середины 1999 г.) 1.

В. А. Виноградов полагает, что в развитии нормативной основы конституционно-правовой ответственности в России могут быть условно выделены следующие периоды:

1) до 1917 г., когда вообще сложно говорить о законодательном закреплении конституционно-правовой ответственности и ее оснований;

2) советский период, когда законодательством в основном регулировались вопросы ответственности перед представительными органами иных органов государства (прежде всего органов управления), нижестоящих органов перед вышестоящими, ответственность носила ярко выраженный иерархический характер;

3) с середины 90-х гг. ХХ в., характеризующийся постепенным изменением ситуации в сторону определения оснований конституционной ответственности, несмотря на то, что в российских законодательных актах соответствующий термин не употреблялся;

4) с 2000 г., когда эта тенденция проявляется еще отчетливее, конституционной ответственности придается все более существенное значение, а перечень ее оснований расширяется, в том числе в связи с решениями Конституционного Суда РФ2.

Несмотря на достаточно долгий период развития, институт конституционной ответственности в настоящее время, по мнению Г А. Гаджиева, относится к числу наименее разработанных в российской доктрине3. Это приводит к различию подходов, применяемых при его исследовании и определении места указанного вида ответственности в системе права. Тем не менее проблема определения конституционной ответственности, ее сущности, оснований наступления, границ действия имеет большое практическое

значение, обусловленное прежде всего возрастающей ролью конституционного права в регулировании общественных отношений.

С точки зрения В. А. Виноградова, исследование конституционной ответственности требует обращения к общим вопросам юридической ответственности4. Такого же мнения придерживается и А. А. Кондрашев, указывая, что понятие ответственности в конституционном праве, несмотря на имеющуюся специфику, должно опираться на общетеоретическое понимание юридической ответственности5. С. И. Некрасов отмечает, что модель конституционной ответственности не может не базироваться на постулатах общей теории права о юридической ответственности и ее обязательных признаках6.

На наш взгляд, установление соотношения понятий юридической и конституционной ответственности возможно лишь путем анализа основных признаков, характеризующих их сущность. Только после этого можно определить, является ли термин «юридическая ответственность» родовым по отношению к конституционной ответственности, и, следовательно, присущи ли последней структурообразующие элементы и принципы юридической ответственности в целом.

Следует отметить, что юридическая ответственность, являясь одной из ведущих научных категорий, используемых в общей теории права и отраслевых юридических науках, до настоящего времени также не имеет единой концепции. Несмотря на длительную дискуссию юристов, отсутствует общепринятый подход к пониманию правовой природы юридической ответственности, ее места в механизме правового регулиро-вания7. Тем не менее можно говорить о трех основных подходах к пониманию сущности этого правового явления, превалирующих в доктрине юридической ответственности.

Ряд правоведов (О. С. Иоффе, М. Д. Шаргородский, Л. С. Явич и др.) связывают юридическую ответственность с противоправным поведением — правонарушением, влекущим за собой применение мер государственного принуждения и наказание. При этом правомерные действия субъектов в понятие юридической ответственности не включаются8. Указанную ответственность в теории права принято называть негативной, или ретроспективной. Она в определенной мере отождествляется с отрицательной реакцией государства на совершенное правонарушение и установлением для правонарушителя неблагоприятных последствий в виде ограничений (лишений) личного и имущественного характера. Так, с позиции Л. И. Спиридонова, юридические последствия правонарушения, не связанные с мерами государственного принуждения, не являются юридической ответственностью9. Сходной точки зрения придерживаются, в частности, В. И. Гойман-Червонюк10, Р О. Халфина, рассматривающая юридическую ответственность как следствие правонарушения, выражающееся в возникновении у правонарушителя новых или видоизменении уже существующих обязанностей11. О. С. Иоффе, анализируя сущность юридической ответственности, подчеркивал, что ее специфика заключается в том, что она не любое властно-принудительное воздействие государства, а воздействие наказывающее.

Анализ мнений правоведов, придерживающихся указанных взглядов на юридическую ответственность, позволяет выделить ее следующие основные признаки: негативное восприятие действий правонарушителя (осуждение), наличие непосредственной причинно-следственной связи между противоправным действием и наступлением ответственности, применение к нарушителю мер государственного принуждения.

Второй подход сформулирован О. Э. Лейстом, указывавшим, что термин «ответственность» может обозначать несколько самостоятельных социальных явлений, приобретая

различные значения в контексте этих явлений (юридическая, управленческая ответственность и др.)12. При этом, как отмечает данный исследователь, понятие юридической ответственности по своему объему шире понятия «применение санкции»13, поскольку включает такие элементы, как квалификация правонарушения, обязанность установления объективной истины по делу, применение мер пресечения противоправных действий, основания освобождения от ответственности и т. д.

Сторонники третьей точки зрения — Н. И. Матузов, Р. И. Косолапов, В. С. Марков — рассматривают юридическую ответственность как сложное понятие, включающее не только «негативный», но и «позитивный» аспект. Юридическая ответственность, по мнению указанных правоведов, представляет собой не только обеспеченную мерами принуждения реакцию государства на совершенное правонарушение, но и правомерное, ответственное поведение субъектов права, направленное на сознательное соблюдение правовых предписаний14. П. Е. Недбайло, одним из первых выдвинувший идею «позитивной ответственности» в юриспруденции, указывал, что ее содержание составляет самостоятельная и инициативная деятельность в рамках правовых норм и тех идеалов, для достижения которых эти нормы изданы15.

По нашему мнению, следует признать правильной точку зрения М. А. Краснова, который, отмечая нецелесообразность разделения ответственности на «позитивную» и «негативную», рассматривал ее как взаимосвязь двух сторон — субъектов права. При этом одна из сторон, обладающая свободой выбора, обязуется в силу своего правового положения строить поведение в соответствии с ожидаемой моделью; другая контролирует и оценивает его результаты, а в случае отрицательной оценки и наличия вины вправе определенным образом реагировать16.

Двухаспектное понимание юридической ответственности представляется нам не вполне обоснованным по следующим причинам. Позитивная ответственность, представляющая собой сознательное соблюдение правовых предписаний при осуществлении субъектом права своей деятельности и участии в правоотношениях, по существу представляет собой не что иное, как правомерное поведение. При этом оно не становится предметом юридической оценки государства, так как не может быть формализовано в конкретных правовых требованиях. Критерием наступления ответственности является лишь нарушение конкретных норм права, а гарантией — наличие мер принуждения, предусмотренных указанной нормой, и возможность их применения. Таким образом, юридическая ответственность начинается с того момента, когда заканчивается правомерное поведение субъекта права. Следовательно, понятие юридической ответственности неразрывно связано с понятием правонарушения, а ее смысл заключается в недопущении нарушения правовых предписаний и устранении общественно вредных последствий деликта.

По мнению автора, следует согласиться с суждением Н. Н. Черногора, полагающего, что позитивная ответственность представляет собой самостоятельное правовое явление, связанное с юридической ответственностью, но не входящее в ее состав в качестве одного из аспектов. Автор отмечает, что «позитивная ответственность и юридическая ответственность должны иметь свою понятийную индивидуальность и квалифицироваться как автономные дефиниции»17. Понятие юридической ответственности, по его мнению, должно прежде всего отвечать потребностям практики и иметь не только теоретическое, но и прикладное значение (правильно ориентировать законодателя, правоприменителя и обычных граждан), при этом узкий, негативный подход к определению

юридической ответственности является более подходящим для его практического применения.

Исходя из этого понимания юридической ответственности, можно выделить два основных момента, характеризующих ее сущность. Во-первых, понятие ответственности неразрывно связано с понятием «правонарушение». Наличие этой взаимосвязи определяется прежде всего назначением юридической ответственности, которое заключается в обеспечении надлежащего поведения обязанных лиц и недопущении их неправомерных действий. Во-вторых, юридическая ответственность сопряжена с применением мер государственного принуждения, которое обеспечивает восстановление правопорядка, наказание субъектов правонарушения, и, таким образом, является ключевым признаком указанной ответственности.

В конституционном праве так же, как и в общей теории юридической ответственности, существуют различные подходы к определению понятия ответственности и ее делению на позитивную и негативную. Так, Ю. П. Еременко, В. В. Игнатенко понимают под конституционной ответственностью обязанность претерпевания различных правоограничений, выступающих последствием правонарушения18. И. А. Умнова,

В. О. Лучин представляют конституционную ответственность в виде принудительной реализации санкции правовой нормы как следствия совершенного конституционного правонарушения19. А. А. Кондрашев определяет указанный вид ответственности как правовую связь, которая возникает вследствие несоблюдения правовой нормы участниками правоотношения, воплощается в установлении нормативного, обращенного к правонарушителю требования подвергнуться государственному или общественному осуждению (порицанию) и реализуется, как правило, в применении государственнопринудительных средств в виде разнообразных ограничений, применяемых к правонарушителю, либо в восстановлении нарушенных прав или правопорядка нарушителем

20

под прямой угрозой использования государственного принуждения .

С. А. Авакьян полагает, что для конституционной ответственности характерна специфика государственно-правовых отношений, которые представляют собой разновидность политических отношений и возникают в связи с осуществлением государственной власти. Их участники несут политическую ответственность за свои действия, обусловленную оценкой назначения субъекта отношений, его поведения, последствий проводимой им деятельности21. При этом правовед признает наличие двухаспектной конституционной ответственности — позитивной (проспективной) и негативной (ретроспективной). Ответственность первого вида несут все субъекты конституционно-правовых отношений, ответственность второго вида связана с применением специальных мер воздействия, вытекающих из недолжного поведения указанных субъектов22.

Т. Д. Зражевская определяет сущность конституционно-правовой ответственности как установление системы реальных гарантий против концентрации власти в одной из ее ветвей либо в руках одного высшего должностного лица путем установления мер наказания. Исходя из этого, под конституционной ответственностью она понимает самостоятельный вид юридической ответственности, выражающийся в установлении приоритетности защиты важнейших отношений, а также возможности наступления неблагоприятных последствий для субъектов конституционного права, нарушивших (или стремящихся нарушить) нормы конституционного законодательства23.

Н. М. Колосова под конституционной ответственностью понимает необходимость наступления неблагоприятных последствий за невыполнение (ненадлежащее исполнение)

субъектами права своих конституционных обязанностей и за злоупотребление своими конституционными правами. При этом она выделяет несколько направлений концепции конституционной ответственности:

1) ответственность власти перед обществом за реализацию тех полномочий, которые народ, как единственный носитель власти, передал конкретным государственным институтам и отдельным лицам;

2) ответственность государства за обеспечение прав и свобод человека и гражданина;

3) ответственность отдельной личности, а равно группы лиц за невыполнение своих обязанностей или за злоупотребление своими правами, закрепленными в Конституции РФ.

По ее мнению, это самостоятельный вид ответственности, направленный прежде всего на защиту Конституции РФ24.

Д. Т. Шон рассматривает конституционную ответственность как отрицательную оценку деятельности субъекта конституционного права, в результате чего он испытывает неблагоприятные последствия — ограничение либо лишение политических, юридических или других интересов. При этом, как отмечают Д. Т. Шон и О. Е. Кутафин, конституционная ответственность может наступить за нарушение конституции, но не вся-

25

кая ответственность за ее нарушение является конституционной .

Н. И. Акуев, изучая вопросы конституционной ответственности в Республике Казахстан, характеризует ее как самостоятельный вид ответственности, которая имеет сложный политико-правовой характер и выражается в наступлении отрицательных последствий, установленных нормами Основного Закона, для ее субъектов. При этом он подчеркивает, что назначение конституционной ответственности состоит прежде всего в обеспечении должного исполнения норм и предписаний конституции, что, в свою очередь, позволяет в полной мере использовать ее потенциал в регулировании общественных отношений26. Особую роль конституционной ответственности отмечает и С. К. Амандыкова, указывая, что конституционная ответственность служит реализации принципов правовой государственности в Республике Казахстан, принципа ограничения государства и его властных органов и способствует созданию механизма ответс-

27

твенности государственной власти .

По мнению Н. В. Витрука, целями конституционной ответственности являются обеспечение верховенства и прямого действия Конституции, охрана действия Конституции, восстановление конституционного правопорядка и законности, справедливое возмездие (наказание) для нарушителей требований Конституции со стороны органов государственной власти и местного самоуправления, их должностных лиц28. При этом

Н. В. Витрук полагает, что конституционная ответственность имеет позитивный аспект,

29

который превалирует в ее содержании .

Б. А. Страшун отмечает, что конституционная ответственность имеет более или менее политическую подоплеку, которая наиболее ярко проявляется при парламентарных и смешанных формах правления в характерном для этих форм институте парламентской ответственности правительства. При этом он указывает, что основания этой ответственности чисто политические, заранее не определенные; однако санкция (вотум недоверия или отказ в доверии) носит юридический характер и порождает юридические последствия, предусмотренные конституцией. В данном случае наличие деликта в качестве основания применения санкций не является обязательным30.

Анализ мнений правоведов указывает на наличие расхождений во взглядах на сущность, цели и функции конституционной ответственности. Одни авторы склонны рассматривать ее как вид юридической, другие — политической (политико-правовой) ответственности; отмечается несовпадение позиций в определении сферы ее действия и оснований наступления, что в целом свидетельствует о нечеткости и дискуссионности конструкции института конституционной ответственности. Однако следует отметить, что большинство исследователей придерживаются узкого, негативного подхода к пониманию указанного явления или, по крайней мере, признают безусловный приоритет негативного аспекта ответственности над позитивным, что характерно и для общего понимания юридической ответственности.

На наш взгляд, конструирование понятия конституционной ответственности невозможно без определения специфики сферы социальных отношений, правового статуса субъектов ответственности, ее ведущих принципов и роли, которую она выполняет в механизме правового регулирования соответствующих общественных отношений.

Учитывая позицию большинства правоведов, согласно которой конституционная ответственность представляет собой институт конституционного права, логично утверждать, что ее сфера действия определяется кругом правоотношений, регулируемых указанной отраслью права. Однако поскольку в современной отечественной юридической доктрине отсутствует единство представлений о предмете конституционного права, то и вопрос о сфере конституционной ответственности не является окончательно решенным. Анализируя мнения ученых по указанной теме, И. А. Алебастрова отмечает, что большинство российских специалистов по конституционному праву включают в его предмет важнейшие отношения между человеком, обществом и государством; основы устройства самого государства, регулируемые его конституцией; отношения, связанные с осуществлением законодательной власти, выборов, иных форм непосредственной демократии, деятельностью общественных объединений, гражданством31. Однако существует и другая точка зрения, в соответствии с которой предмет конституционного права государства образуют только отношения, непосредственно регулируемые его конституцией.

Соответственно правоведами определяется и сфера действия конституционной ответственности. Так, Н. В. Витрук полагает, что конституционной ответственностью можно считать только ту ответственность, которая предусмотрена Конституцией РФ и конституциями ее субъектов. При этом он отмечает надотраслевую природу и характер конституционной ответственности, что определяет специфику ее целей и функций (обеспечение верховенства и прямого действия Конституции, ее охрана, предупреждение нарушений конституционного правопорядка и т. д.)32.

Возражая против указанного подхода, член Конституционного Совета Республики Казахстан Н. И. Акуев указывает, что в ряде случаев в Конституции намечены только общие положения, «подходы» к ответственности, в то время как сами ее виды раскрываются в текущем законодательстве. Любое преступление и правонарушение, по его мнению, представляет собой нарушение конституционных прав гражданина, то есть порядка, установленного Конституцией; при этом цель конституционной ответственности — обеспечение верховенства Конституции — не будет достигнута, если относить к ней лишь ответственность, установленную самой Конституцией33. Указанная точка зрения представляется в целом правильной; однако, по нашему мнению, данный подход допускает возможность неоправданного расширения предмета конституционных

правоотношений и сферы действия конституционной ответственности за счет смежных отраслей законодательства.

На наш взгляд, следует согласиться с мнением Н. М. Колосовой, полагающей, что одним из возможных решений указанной проблемы представляется принятие закона, который концентрировал бы все конституционные правонарушения и предусматривал основания, субъекты и санкции за невыполнение конституционных предписаний34. Альтернативой является предложение А. А. Кондрашева о внесении в Конституцию РФ специальной главы, регламентирующей применение конкретных мер конституционной ответственности, и последующем принятии кодифицированного акта, включающего все разнообразные меры этой ответственности35.

Аналогичные предложения высказываются и правоведами Республики Казахстан. Так, С. Кожахметова полагает, что установление четкого нормативного регулирования вопросов конституционной ответственности и совершенствование конституционного контроля в Республике Казахстан способствовало бы упорядочению демократических процессов и улучшению качества правосудия36. Л. С. Жакаева указывает, что конституционные нормы, посвященные правовой ответственности государства, его органов и должностных лиц в Республике Казахстан, позволяют говорить о законотворческих перспективах в этой сфере, а современное состояние конституционно-правового регулирования свидетельствует об актуальности разработки процессуального механизма

37

реализации имеющихся конституционных норм37.

Безусловно, указанную позицию следует признать дискуссионной. В частности, А. В. Гальперин полагает, что невозможно создать единый закон, предусматривающий все основания, субъекты и процедуру применения конституционно-правовой ответственности38. Аналогичной точки зрения придерживается и Н. И. Ярошенко39. Тем не менее мы поддерживаем мнение исследователей о необходимости разработки, систематизации и обособления норм, регламентирующих все аспекты конституционной ответственности. Представляется, что возможность осуществления такого действия в определенной мере доказывается другими отраслями публичного права — уголовным, административным и т. д., содержащими исчерпывающий перечень деяний, которые признаются соответствующей отраслью права противоправными и регулирующими процедуру привлечения субъектов правонарушения к ответственности. На наш взгляд, следует согласиться с С. К. Амандыковой, которая подчеркивает, что одним из принципов функционирования правового государства является существование особых процедур привлечения должностных лиц властных структур к ответственности в рамках конституционного производства, что способствует укреплению законности в обществе. Однако в нормативных правовых актах конституционные санкции официально не выделяются, хотя фактически существуют в ряде конституционных норм40. Таким образом, можно говорить об отсутствии четкого законодательного регулирования конституционной ответственности на современном этапе развития как Российской Федерации, так и Республики Казахстан, что, по нашему мнению, влечет проблемы правоприменения и отрицательно сказывается на механизме поддержания стабильности конституционного строя. Представляется, что с учетом глобального характера и социальной значимости конституционных правоотношений одним из приоритетных направлений в современном законотворчестве должно являться создание четкого нормативного регулирования, своевременная систематизация и обособление норм, регламентирующих все аспекты конституционной ответственности.

Конституционная ответственность часто носит ярко выраженный политический характер, что обусловливает различие подходов к вопросу о соотношении политической и конституционной ответственности. При этом одни правоведы склонны считать конституционную ответственность разновидностью политической ответственности41; другие придерживаются мнения о том, что она объединяет в себе политическую, моральную и юридическую ответственность42. Различными представляются также точки зрения на сущность политической ответственности. Так, Ю. А. Тихомиров понимает под политической ответственностью «ответственность власти перед обществом за выполнение принятых на себя обязательств, обещаний и программ»43; С. К. Арутюнов определяет ее как «один из аспектов политической деятельности государства в лице его органов власти, обеспечивающий стабильное функционирование всех субъектов политических отношений посредством возможности применения мер принуждения за невыполнение государством его обязательств в сфере внутренней и внешней политики»44.

По нашему мнению, политическая ответственность является разновидностью социальной, а не юридической ответственности. Несмотря на то что конституционная ответственность имеет выраженное политическое содержание и по основаниям наступления, и по кругу субъектов, и по мерам воздействия на них, она всегда, в отличие от политической, выступает как ответственность за ненадлежащее исполнение или неисполнение закона; ее реализация обеспечивается государственным принуждением и наличием специальных процессуальных правил оценки поведения ответственного субъекта. Это подчеркивает и И. А. Кравец, указывая, что политическая и юридическая ответственность в конституционном праве отличаются по основаниям, процедуре осуществления и целям45. Действительно, данные критерии позволяют различать эти два вида социальной ответственности. Так, целью политической ответственности, например, может быть устранение несоответствия между проводимой правительством или отдельными должностными лицами органов государственной власти политикой и требованием большинства парламентариев; цель конституционной ответственности — предотвращение и устранение нарушений законности и конституционности.

Различие между конституционной и политической ответственностью проявляется и в круге оснований их наступления. По мнению большинства исследователей, наступление конституционной ответственности возможно только в случае нарушения соответствующим субъектом конституционных норм. Основным аргументом противников такого подхода является то, что принудительные неблагоприятные последствия в конституционном праве могут наступить не только за правонарушение, но и при его отсутствии, даже в случае правомерного деяния. В качестве примера можно привести принятие главой государства решения об отставке Правительства, роспуск Государственной Думы в Российской Федерации даже после трехкратного отклонения кандидатур Председателя Правительства, предложенных Президентом, отзыв депутата избирателями46.

Безусловно, специфика общественных отношений, относящихся к сфере регулирования конституционного права, накладывает отпечаток на содержание конституционного правонарушения как основания наступления соответствующего вида ответственности. Это выражается, в частности, в том, что характер конституционно-правовых отношений, имеющих политическую окраску, влечет за собой применение государственно-правовых мер воздействия на основе конституционных процедур. Однако это, по нашему мнению, не свидетельствует о том, что указанные меры воздействия должны квалифицироваться как меры конституционной ответственности. Несомненно, отношения,

связанные с реализацией властью ее полномочий, требуют от субъектов общественных отношений соблюдения не только норм права, но и сложившихся в данном государстве политических традиций и этики, что непосредственно влияет на эффективность осуществления властных отношений. Вполне логично, что действующее законодательство предусматривает целую систему мер воздействия, представляющих собой гибкий механизм реагирования на политически нецелесообразное поведение и возможность повышения эффективности функционирования политических субъектов. Тем не менее мы полагаем, что рассматриваемые случаи следует относить к проявлениям не конституционной, а политической ответственности, либо, как предлагает И. А. Алебастрова, характеризовать их как меры конституционно-правового принуждения, не относящиеся к мерам юридической ответственности47. В данном случае целесообразно исходить из того, что существуют определенные правила политической деятельности, предписывающие, например, правительству парламентарных стран руководствоваться в своей деятельности волей парламентского большинства; однако, если отклонение от такой воли не образует состава правонарушения, применение мер принуждения со стороны государства, направленные на обеспечение политической и конституционной стабильности, не следует считать конституционной ответственностью.

Анализируя сущность конституционной ответственности, В. Н. Савин отмечает, что по форме ее реализации она иногда схожа с политической ответственностью «по субъектам, основаниям ее наступления и неблагоприятным последствиям»48. По нашему мнению, указанные признаки и являются основной причиной смешения политического и конституционного видов ответственности.

На наш взгляд, заслуживает признания точка зрения В. А. Малиновского, согласно которой в основе конституционной ответственности часто лежит политика. Это приводит к выделению таких особенностей конституционной ответственности, как ее «позитивный» аспект, необязательность присутствия правонарушения, а также виновности в действии или бездействии лица либо государственного органа, отсутствие в отдельных санкциях «компенсаторности»49. В частности, выборное должностное лицо или орган государственной власти могут лишиться поддержки избирателей как в силу проводимой им политики, так и совершенного деликта. В данном случае политическая и конституционная ответственность существуют параллельно, и возможна ситуация, когда «лишение политической поддержки» рассматривается через призму позитивного и негативного аспектов конституционной ответственности. С нашей точки зрения, в качестве единственного критерия, позволяющего разграничить конституционную и политическую ответственность, в таких случаях должно рассматриваться наличие или отсутствие юридического состава деликта, непосредственно предусмотренного конституционным законодательством.

По мнению М. С. Басиева, смысл включения положений о политической ответственности в текст Конституции РФ заключается исключительно в обеспечении их легального характера, гарантированности против злоупотребления властными полномочиями, обеспечении правовых рамок политических процессов, предупреждении произвольного применения внеправовых средств50. При этом следует согласиться с тем, что право объективно не призвано регламентировать все аспекты и этапы политического процесса, поскольку его задача — лишь оградить субъекты политических отношений от произвольного воздействия других субъектов этих отношений, а также легализовать механизмы разрешения противоречий. Представляется обоснованной точка зрения

Т. М. Пряхиной, которая, вводя понятие конституционного конфликта (более широкое понятие, чем конституционный деликт), определяет его как имеющую политико-правовую природу форму взаимодействия субъектов конституционных отношений, обусловленную необходимостью разрешения разногласий по вопросам признания, реализации, защиты интересов субъектов, представляющих ценность с точки зрения их социальной значимости, и указывает, что задача Конституции — перевести указанные конфликты в категорию управляемых, установив для их участников выбор допустимого варианта поведения51.

Однако необходимо признать, что, несмотря на наличие признаков, позволяющих рассматривать конституционную ответственность как вид юридической ответственности, она обладает существенной спецификой. Н. М. Колосова выделяет три основные черты, определяющие указанную специфику: 1) комплексный характер конституционной ответственности, ее сложный состав; 2) латентный, или неопределенный характер;

3) специфику конституционных санкций52.

С точки зрения данного автора, комплексный характер конституционной ответственности означает включение в единый институт конституционной ответственности трех относительно самостоятельных направлений, каждое из которых имеет свои особенности, самостоятельное законодательство и присущий ему механизм реализации. При этом указанные направления имеют и общие черты, которые выражаются в единых принципах, целях ответственности и одинаковых элементах конституционного правонарушения (деликта).

Первое направление включает ответственность властных структур перед обществом в целом за реализацию тех полномочий, которые народ, как единственный носитель власти, передал конкретным государственным институтам и отдельным лицам. В качестве примера Н. М. Колосова приводит отзыв депутата, роспуск Государственной Думы как проявление применения мер ответственности за ненадлежащее исполнение ими своих властных полномочий. Законодательство Республики Казахстан предусматривает возможность отставки членов Правительства РК, не согласных с проводимой Правительством политикой или не проводящих ее, причем принятие отставки означает прекращение полномочий Правительства РК либо соответствующего его члена, а принятие отставки премьер-министра означает прекращение полномочий всего Правительства РК53. Комментируя указанные положения законодательства Республики Казахстан, Ж. Ч. Салимбаева отмечает, что освобождение от занимаемой должности члена правительства ввиду несогласия с проводимой правительством политикой или отказа от ее проведения является одним из видов конституционно-правовых санкций за политическое деяние, что подтверждает высказанный в юридической литературе тезис

о политическом характере конституционной ответственности54. Однако данные ситуации, как уже сказано выше, мы склонны рассматривать как проявление политической, а не конституционной ответственности. На наш взгляд, положение об ответственности органов государственной власти перед обществом лежит в основе ст. 9 Федерального закона «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации»55, предусматривающей возможность досрочного прекращения полномочий законодательного (представительного) органа государственной власти субъекта Российской Федерации ввиду его роспуска. В соответствии с ч. 2 ст. 9 указанного Федерального закона высшее должностное лицо субъекта Российской Федерации (руководитель высшего

исполнительного органа государственной власти субъекта Российской Федерации) вправе принять решение о досрочном прекращении полномочий законодательного (представительного) органа государственной власти субъекта Российской Федерации в случае принятия данным органом конституции (устава) и закона субъекта Российской Федерации, иного нормативного правового акта, противоречащих Конституции РФ, федеральным законам, принятым по предметам ведения Российской Федерации и предметам совместного ведения Российской Федерации и субъектов Российской Федерации, конституции (уставу) субъекта Российской Федерации, если такие противоречия установлены соответствующим судом, а законодательный (представительный) орган государственной власти субъекта Российской Федерации не устранил их в течение шести месяцев со дня вступления в силу судебного решения.

В качестве примера, иллюстрирующего положение о конституционной ответственности властных структур перед обществом в целом, можно рассматривать и предусмотренное п. 2 ст. 47 Конституции Республики Казахстан отрешение Президента РК от должности56. Механизм отрешения является достаточно сложным, в нем принимают участие обе палаты Парламента, Верховный Суд РК и Конституционный Совет РК. Основанием для инициирования импичмента может быть только государственная измена.

Вторым относительно обособленным направлением конституционной ответственности можно признать ответственность государства в целом перед конкретным лицом за обеспечение прав и свобод человека и гражданина. Примером норм такого рода может служить ст. 53 Конституции РФ, устанавливающая конституционную ответственность государства за вред, причиняемый частным лицам в результате незаконных действий органов государственной власти или их должностных лиц. Следует отметить, что при анализе положений указанных норм возникает проблема разграничения конституционной и гражданско-правовой ответственности, поскольку в статьях Гражданского кодекса РФ содержатся положения об ответственности за убытки, причиненные гражданину или юридическому лицу в результате незаконных действий государственных органов. Однако данные нормы при их внешней схожести не являются тождественными прежде всего по причине различных оснований наступления конституционной и гражданско-правовой ответственности государства. Содержание принципов конституционной государственности, нарушение которых может повлечь наступление ответственности государства в конституционном смысле, было раскрыто Конституционным Судом РФ, который указал, что Конституция РФ провозгласила права и свободы человека высшей ценностью, принадлежащей ему от рождения. Их соблюдение гарантируется государством на основах юридического равенства, справедливости и недопустимости установления ограничений, кроме случаев, когда это необходимо для защиты конституционного строя, нравственности, здоровья, законных прав и интересов других людей в демократическом обществе. Рассматривая вопрос об оплате вынужденного прогула при незаконном увольнении, Конституционный Суд РФ сформулировал принцип конституционной ответственности государства следующим образом: «Рассматриваемое обыкновение правоприменительной практики противоречит прежде всего общеправовым принципам справедливости, юридического равенства, гарантированности государством прав и свобод человека и гражданина, возмещения государством всякого ущерба, причиненного личности незаконными действиями государственных органов и должностных лиц, закрепленным в Конституции Российской Федерации. Эти принципы обладают высшей

степенью нормативной обобщенности, предопределяют содержание конституционных прав человека, отраслевых прав граждан, носят универсальный характер и в связи с этим оказывают регулирующее воздействие на все сферы общественных отношений. Общеобязательность таких принципов состоит как в приоритетности перед иными правовыми установлениями, так и в распространении их действия на все субъекты права»57. Конституционный Суд РФ указал, что из содержания статей Конституции РФ следует, что право на полное возмещение ущерба, причиненного личности незаконными действиями государственных органов и должностных лиц, относится к числу прав человека и гражданина. Конкретизация его содержания при воспроизведении в нормах отраслевого законодательства возможна лишь с учетом специфики регулируемых общественных отношений. Однако при этом не должны устанавливаться ограничения полного возмещения ущерба для граждан, чьи права и свободы были нарушены незаконными действиями государственных органов и должностных лиц.

Третье направление связано с ответственностью конкретного лица или группы лиц за совершение конституционного деликта — невыполнение своих конституционных обязанностей или злоупотребление конституционными правами. Так, в соответствии с положениями ст. 25 Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» срок полномочий окружных избирательных комиссий истекает через два месяца со дня официального опубликования результатов выборов, если в вышестоящую комиссию не поступили жалобы (заявления) на действия (бездействие) данной комиссии, в результате которых был нарушен порядок подсчета голосов, либо если по данным фактам не ведется судебное разбирательство. В случае обжалования итогов голосования на территории избирательного округа или результатов выборов полномочия окружной избирательной комиссии прекращаются со дня принятия вышестоящей комиссией решения либо со дня вступления в законную силу судебного решения по жалобе (заявлению). Законодательство предусматривает и возможность досрочного прекращения полномочий члена избирательной комиссии с правом решающего голоса в связи с признанием его систематически не выполняющим своих обязанностей. Указанная санкция может быть применена только на основании вступившего в законную силу решения суда. Однако как любая норма, содержащая в своем составе оценочные понятия, на практике она недостаточно действенна, поскольку действующие правовые акты не определяют четкого круга обязанностей члена избирательной комиссии и критериев «систематичности» их невыполнения. По нашему мнению, следует согласиться с предложением Л. Д. Волковой о необходимости конкретизации в законе указанных обязанностей58, что позволило бы существенно повысить действенность рассматриваемой нормы права, а также четко определить основания наступления конституционной ответственности субъекта избирательных правоотношений.

Примером конституционной ответственности индивидуального характера может служить лишение депутатского мандата в соответствии с п. 4 ст. 24 Конституционного закона «О парламенте Республики Казахстан и статусе его депутатов». Согласно положениям данной статьи депутат лишается своего мандата при вступлении в силу обвинительного приговора суда в отношении данного депутата.

Специфика конституционной ответственности, по мнению Н. М. Колосовой, определяется и ее латентным характером, который подразумевает существование «неопределенных обязанностей, оснований конституционной ответственности, усеченных

составов конституционного деликта»59. В качестве примера Н. М. Колосова приводит толкование ст. 107 Конституции РФ, которая устанавливает «латентную» обязанность Президента РФ в течение 14 дней с момента получения закона подписать его либо заявить об отказе в подписании и указать мотивы отказа. До принятия соответствующего Постановления Конституционного Суда РФ эта обязанность, по мнению правоведа, носила скрытый характер, поскольку не было ясности в том, какие правовые последствия и с чьей стороны должны иметь место, если в указанный срок Президент РФ не подписал, но и не отклонил закон, что являлось распространенной практикой для России. Указанная точка зрения представляется автору статьи спорной. По нашему мнению, рассматриваемый случай свидетельствует не о латентном характере конституционной ответственности, а о пробеле в правовом регулировании отношений, связанных с подписанием закона Президентом.

Концепция конституционной ответственности не является окончательно разработанной. Как уже было отмечено выше, во многом это обусловлено непосредственной связью конституционной ответственности с политической. В любом случае ответственность в конституционном праве характеризуется высокой политической насыщенностью в силу особенностей конституционно-правовых отношений, главным отличием которых является их непосредственная связь с государственной властью. Это неизбежно приводит к тому, что в некоторых случаях четко определить и выделить политические и правовые составляющие ответственности достаточно сложно. Тем не менее мы разделяем точку зрения тех правоведов, которые рассматривают конституционную ответственность как самостоятельный вид юридической ответственности, отличающийся специфическими правовыми источниками, основаниями наступления, субъектным составом и процедурой.

По мнению автора, конституционная ответственность должна восприниматься современной юридической доктриной прежде всего как ответственность субъекта конституционных правоотношений за поведение, отклоняющееся от модели, установленной диспозицией той или иной нормы конституционного законодательства. С нашей точки зрения, с учетом общесистемных признаков юридической ответственности следует определить конституционную ответственность как обязанность субъекта конституционных правоотношений отвечать за несоответствие своего юридически значимого поведения модели, устанавливаемой нормами конституционного права, закрепленную в соответствующих положениях законодательства и обеспеченную возможностью применения мер государственного принуждения.

Примечания

1 См.: Кравец И. А. Формирование российского конституционализма. М., 2002. С. 245, 252.

2 См.: Виноградов В. А. Понятие и особенности конституционно-правовой ответственности. М., 2003. С. 24.

3 См.: Актуальные проблемы конституционно-правовой ответственности: обзор научной конференции // Государство и право. 2002. № 2. С. 115.

4 См.: Виноградов В. А. Конституционная ответственность как вид юридической ответственности // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: Сб. ст. / Под ред. С. А. Авакьяна. М., 2001. С. 96.

5 См.: Кондрашев А. А. Конституционно-правовая ответственность субъектов Федерации: вопросы теории и проблемы реализации // Журн. рос. права. 2000. № 2. С. 26.

6 См.: Некрасов С. И. Конституционно-правовая ответственность субъектов внутрифедеративных

отношений // Государство и право. 2005. № 8. С. 6.

7 См.: Черногор Н. Н. Юридическая ответственность органов и должностных лиц местного самоуправления (теоретико-правовые проблемы). М., 2006. С. 6.

8 См.: Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. М., 1961. С. 314-318; Явич Л. С. Общая теория права. Л., 1976. С. 276.

9 См.: Спиридонов Л. И. Теория права и государства. М., 1996. С. 285.

10 См.: Гойман-Червонюк В. И. Очерк теории государства и права. М., 1996. С. 307-308.

11 См.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С. 320.

12 См.: Лейст О. Э. Санкции и ответственность по советскому праву. М., 1981. С. 121, 218-222.

13 Там же. С. 102-103.

14 См.: Косолапов Р. И., Марков В. С. Свобода и ответственность. М., 1969. С. 68.

15 См.: Недбайло П. Е. Система юридических гарантий применения советских правовых норм // Правоведение. 1971. № 3. С. 50-51.

16 См.: Краснов М. А. Ответственность в системе народного представительства. М., 1995. С. 26.

17 Черногор Н. Н. Указ. соч. С. 22-23.

18 См.: ЕременкоЮ. П. Советская Конституция и законность. Саратов, 1982. С. 160; Игнатенко В. В. Ответственность за нарушения законодательства о референдуме: основания и санкции. Иркутск, 1996. С. 4.

19 См.: Умнова И. А. Конституционные основы современного российского федерализма. М., 1998. С. 218; Лучин В. О. Ответственность в механизме реализации Конституции // Право и жизнь. 1992. № 1. С. 39.

20 См.: Кондрашев А. А. Указ. соч. С. 2.

21 См.: Авакъян С. А. Государственно-правовая ответственность // Сов. государство и право. 1975. № 10. С. 17.

22 Там же. С. 17-18.

23 См.: Зражевская Т. Д. Проблемы правовой ответственности государства, его органов и служащих: Материалы конф. // Государство и право. 2000. № 3. С. 124.

24 См.: Колосова Н. М. Конституционная ответственность в Российской Федерации. М., 2000. С. 6, 8.

25 См.: Шон Д. Т. Конституционная ответственность // Государство и право. 1995. № 7. С. 37; Кутафин О. Е. Предмет конституционного права. М., 2001. С. 390-391.

26 См.: Акуев Н. И. Особенности конституционно-правовой ответственности в Казахстане // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: Сб. ст. / Под ред. С. А. Авакъяна. М., 2001. С. 58.

27 См.: Амандыкова С. К. Конституционно-правовые санкции и ответственность в конституционном праве Республики Казахстан // Там же. С. 416.

28 См.: Витрук Н. В. Конституционная ответственность: вопросы теории и практики // Там же. С. 35.

29 Там же. С. 36.

30 См.: СтрашунБ. А. К понятию конституционной ответственности // Там же. С. 73.

31 См.: Алебастрова И. А. Проблемы формирования теоретической конструкции института конституционно-правовой ответственности // Там же. С. 83-84.

32 См.: Актуальные проблемы конституционно-правовой ответственности: обзор научной конференции // Государство и право. 2002. № 2. С. 115.

33 Там же. С. 116.

34 См.: Колосова Н. М. Указ. соч. С. 35; Она же. Конституционная ответственность — самостоятельный вид юридической ответственности // Государство и право. 1997. № 2. С. 89.

35 См.: Кондрашев А. А. Указ. соч. С. 23.

36 См.: Кожахметова С. Основные этапы становления специализированного органа конституционного контроля в Республике Казахстан // Фемида. 2004. № 12. С. 27-29.

37 См.: ЖакаеваЛ. С. Конституционно-правовая ответственность в законодательстве Республики Казахстан // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: Сб. ст. / Под ред. С. А. Авакьяна. М., 2001. С. 410.

38 См.: Гальперин А. В. Конституция: проблемы и перспективы. М., 2001. С. 83.

39 См.: Ярошенко Н. И. Нормоконтроль: конституционно-правовые основы и роль в механизме реализации конституционно-правовой ответственности: Автореф. ... канд. юрид. наук. Новосибирск, 2006. С. 12.

40 См.: Амандыкова С. К. Конституционно-правовые санкции и ответственность в конституционном праве Республики Казахстан // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: Сб. ст. / Под ред. С. А. Авакьяна. М., 2001. С. 411.

41 См.: Пискотин М. И. Политическая ответственность работника аппарата государственного управления в социалистических странах. Варшава, 1975. С. 124.

42 См.: Боброва Н. А., Зражевская Т. Д. Ответственность в системе гарантий конституционных норм. Воронеж, 1985. С. 84.

43 Конституционное законодательство России / Под ред. Ю. А. Тихомирова. М., 1999. С. 378.

44Арутюнов С. К. Государство как субъект политических отношений. М., 2001. С. 112.

45 См.: Кравец И. А. Указ. соч. С. 261.

46 См.: Колюшин Е. И. Конституционное (государственное) право России. М., 1999. С. 22, 27.

47 См.: Алебастрова И. А. Указ. соч. С. 86.

48 Савин В. Н. Ответственность государственной власти перед обществом // Государство и право. 2000. № 12. С. 68.

49 См.: Малиновский В. А. Некоторые вопросы конституционно-правовой ответственности Президента Республики Казахстан // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: Сб. ст. / Под ред. С. А. Авакьяна. М., 2001. С. 420.

50 См.: БасиевМ. С. К вопросу о концепции конституционно-правовой ответственности // Право и политика. 2006. № 9. С. 24.

51 См.: Пряхина Т. М. Конституционные конфликты // Государство и право. 2004. № 11. С. 21.

52 См.: КолосоваН. М. Особенности конституционной ответственности в России // Конституционноправовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: Сб. ст. / Под ред. С. А. Авакьяна. М., 2001. С. 89.

53 См.: Жакаева Л. С. Указ. соч. С. 409-410.

54 См.: Салимбаева Ж. Ч. Конституционно-правовая ответственность и ее значение в становлении правового государства // Изв. МН и ВО, НАН РК. 1999. № 4. С. 30.

55 Федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» от 6 октября 1999 г. № 184-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 1999. № 42. Ст. 5005.

56 См.: Конституция Республики Казахстан. Принята на республиканском референдуме 30 августа 1995 г. // Ведомости Парламента РК. 1996. № 4. Ст. 217.

57 Постановление Конституционного Суда РФ «По делу о проверке конституционности правоприменительной практики ограничения времени оплаты вынужденного прогула при незаконном увольнении, сложившейся на основе применения законодательства о труде и постановлений Пленумов Верховного Суда СССР, Верховного Суда Российской Федерации, регулирующих данные вопросы» от 27 января 1993 г. № 1-П // Вестн. Конституц. Суда РФ. 1993. № 2-3.

58 См.: Волкова Л. Д. Проблемы правового регулирования организации и деятельности избирательных комиссий по подготовке и проведению федеральных выборов в России: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Тюмень, 2000. С. 21.

59 См.: КолосоваН. М. Особенности конституционной ответственности в России // Конституционноправовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: Сб. ст. / Под ред. С. А. Авакьяна. М., 2001. С. 91.

Д. А. Шинкарюк

финансовые органы как субъекты досудебного урегулирования налоговых споров

Рассматривается вопрос о возможности отнесения к субъектам досудебного урегулирования налоговых споров финансовых органов. Анализ полномочий финансовых органов позволяет сделать вывод об отсутствии оснований включения их в круг субъектов досудебного разрешения налоговых споров.

Для существования любого налогового спора необходимо наличие определенных элементов, главным из которых являются субъекты спора. Вопрос о возможности конкретного лица быть участником налогового спора влияет на возможность существования такого спора в каждом конкретном случае.

Для определения круга субъектов налогового спора наиболее эффективным, на наш взгляд, является критерий возможности отнесения субъекта налогового правоотношения к категории властных или подконтрольных участников. Подобная позиция позволяет «отсечь» вспомогательных участников налоговых правоотношений (понятые, эксперты и т. п.), которые не могут участвовать в налоговом споре в качестве самостоятельных субъектов.

В качестве властных субъектов налоговых правоотношений раздел III части первой Налогового кодекса РФ (далее — НК РФ) помимо налоговых и таможенных органов упоминает финансовые органы и органы внутренних дел. В связи с этим возникает справедливый вопрос: являются ли финансовые органы и органы внутренних дел субъектами налогового спора?

В качестве финансовых органов, участвующих в налоговых правоотношениях, статья 342 НК РФ называет: Министерство финансов Российской Федерации, органы исполнительной власти субъектов Российской Федерации в области финансов, органы местного самоуправления, уполномоченные в области финансов.

Полномочия указанных органов весьма ограничены. В соответствии со статьей 342 НК РФ Министерство финансов РФ дает письменные разъяснения налогоплательщикам, плательщикам сборов и налоговым агентам по вопросам применения законодательства Российской Федерации о налогах и сборах, утверждает формы расчетов по налогам и формы налоговых деклараций, обязательные для налогоплательщиков, налоговых агентов, а также порядок их заполнения.

Финансовые органы субъектов Российской Федерации и муниципальных образований дают письменные разъяснения налогоплательщикам и налоговым агентам по вопросам применения соответственно законодательства субъектов Российской Федерации

о налогах и сборах и нормативных правовых актов муниципальных образований о местных налогах и сборах.

Пункт 2 ч. 1 ст. 21 НК РФ предоставляет налогоплательщику соответствующее право получать от Министерства финансов РФ письменные разъяснения по вопросам применения законодательства Российской Федерации о налогах и сборах, от финансовых органов субъектов Российской Федерации и муниципальных образований — по вопросам применения соответственно законодательства субъектов Российской Федерации о налогах и сборах и нормативных правовых актов муниципальных образований о местных налогах и сборах.

В этой связи вопрос о том, может ли письменное разъяснение финансового или иного уполномоченного органа рассматриваться в качестве юридического факта, влекущего нарушение прав налогоплательщика, приобретает особое значение, поскольку положительный ответ на данный вопрос позволяет говорить о возможности возникновения налогового спора, и, следовательно, о финансовых органах как субъектах налогового спора.

Таким образом, для решения вопроса об отнесении финансовых органов к субъектам налогового спора принципиальное значение приобретает вопрос о возможности обжалования письменных разъяснений соответствующего финансового органа.

Однако вопрос о возможности обжалования письменных разъяснений является дискуссионным. Так, например, Е. Б. Лупарев считает, что в случае несогласия налогоплательщик может обжаловать такие разъяснения, как и любой акт органа государственной власти или местного самоуправления, если считает, что этим актом нарушаются его права и законные интересы. К категории налоговых споров данный спор относится в силу того, что анализируемые письменные разъяснения непосредственно затрагивают порядок уплаты налогов и сборов, а не относятся, например, к общим вопросам организации работы финансовых или налоговых органов1.

Существует и другое мнение, согласно которому письменное разъяснение законодательства, данное государственным органом в пределах его полномочий, не является индивидуальным предписанием, направленным на установление, изменение или отмену прав налогоплательщика, носит разъяснительный характер и фиксирует лишь определенные сведения2, следовательно, обжалованию не подлежит.

Противоречива и судебная практика по данному вопросу. Так, например, решением Высшего Арбитражного Суда РФ от 11 октября 2006 г. по делу № 8540/06 были удовлетворены требования о признании недействующими некоторых абзацев приложения к письму Федеральной налоговой службы от 30 января 2006 г. № ГВ-6-05/91, в которых изложен пункт второй письма Министерства финансов РФ от 1 февраля 2005 г. № 3-05-02-03/63.

В то же время некоторые судебные инстанции отказываются рассматривать заявления о признании недействительными письменных разъяснений финансовых органов4.

При этом Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в постановлении от 19 сентября 2006 г. по делу № 13322/045 указал, что для решения вопроса о возможности обжалования нормативных правовых актов Министерства финансов РФ суд должен выяснить, рассчитан ли оспариваемый акт на многократное применение налоговыми органами при осуществлении функций налогового контроля, затрагивает ли он права налогоплательщиков, соответствует ли актам законодательства о налогах и сборах. При этом решение вопроса о том, носит ли тот или иной акт органа государственной власти, органа местного самоуправления, должностного лица нормативный характер, должно производиться независимо от его формы, содержания и других условий, например государственной регистрации, опубликования в официальном издании.

Однако, на наш взгляд, финансовые органы не наделены полномочиями, позволяющими им издавать акты, которые бы могли нарушать права и законные интересы налогоплательщика.

Согласно ст. 23 НК РФ налогоплательщики обязаны уплачивать законно установленные налоги. Таким образом, обязанность по уплате налога устанавливается законодательством Российской Федерации, а не конкретным налоговым органом.

Согласно ст. 27 и 29 АПК РФ арбитражные суды рассматривают возникающие из административных и иных публичных правоотношений экономические споры и иные дела, в том числе об оспаривании нормативных правовых актов, ненормативных правовых актов органов государственной власти субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления, решений и действий (бездействия) государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов и должностных лиц, затрагивающие интересы заявителя в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности.

В соответствии со ст. 137 НК РФ налогоплательщик вправе обжаловать ненормативные акты налоговых органов, действия или бездействие их должностных лиц, нарушающие его права.

В данном случае под ненормативным актом понимается акт, носящий индивидуальный характер, подписанный руководителем (заместителем руководителя) налогового органа и порождающий правовые последствия в виде возложения каких-либо правовых обязанностей, изъятия денежных сумм и т. д. Для признания акта ненормативным необходимо наличие всех перечисленных признаков.

В соответствии со ст. 21 НК РФ налогоплательщики имеют право получать от налоговых органов бесплатную информацию о действующих налогах и сборах, своих правах и обязанностях, а также получать письменные разъяснения по вопросам применения законодательства о налогах и сборах. В свою очередь, ст. 32 НК РФ устанавливает обязанность налоговых органов бесплатно информировать налогоплательщиков о действующих налогах, давать разъяснения о порядке исчисления и уплаты налогов и сборов.

Направив в налоговый орган запрос, налогоплательщик реализует предоставленное ему законом право, а налоговый орган при этом исполняет обязанность по даче разъяснений.

Вместе с тем НК РФ не содержит норм, которые указывали бы на обязанность исполнения налогоплательщиками разъяснений по применению налогового законодательства, данных налоговыми инспекциями в соответствии со ст. 32 НК РФ.

Следует также отметить, что финансовые органы в соответствии со статьей 342 НК РФ вправе издавать нормативные правовые акты, регулирующие налоговые правоотношения. При этом НК РФ предусмотрено обжалование указанных нормативных актов. Однако анализ норм налогового законодательства позволяет сделать вывод о том, что обжаловать нормативные правовые акты возможно только в судебном порядке. На это, в частности, указывается в ст. 137 НК РФ, где право на обжалование нормативных и ненормативных правовых актов приводится в разных абзацах. Кроме того, указанная позиция подтверждается и в ч. 2 ст. 138 НК РФ, где при указании на возможность судебного обжалования актов налогового органа нормативные акты упоминаются отдельно.

Таким образом, несмотря на то, что финансовые органы, наделенные правом издавать нормативные правовые акты, регламентирующие налоговые правоотношения, могут быть субъектами налогового спора, субъектами досудебного налогового спора указанные финансовые органы не являются.

Таким образом, на наш взгляд, является некорректным расширение перечня субъектов досудебного урегулирования налогового спора путем включения в него финансовых органов, поскольку налоговые споры, возникающие с их участием, не могут быть урегулированы в досудебном порядке.

Примечания

1 См.: Лупарев Е. Б. Проблемы статуса публичных субъектов налоговых споров // Налоговые споры: теория и практика. 2005. № 10. С. 10.

2 См.: Голомазова Л. А. Обжалование решений и письменных разъяснений государственного органа // Ваш налоговый адвокат. 2006. № 2. С. 9.

3 См.: Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2006. № 12.

4 См.: Постановление ФАС Центрального округа от 24 сентября 2003 г., дело № А23-1186/03А-5-126 // Справочно-правовая система «Консультант+».

5 См.: Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2006. № 11.

проблемы укрепления законности

И ПРАВОПОРЯДКА

А. С. Курманов

развитие системы преступлений против конституционных прав в уголовном кодексе российской федерации

Анализируются вопросы, связанные с классификацией преступлений против конституционных прав и свобод по признакам подвидового объекта внутри главы 19 УК РФ. Рассмотрены дискуссионные вопросы, касающиеся данной проблемы, и предложен авторский подход к ее решению.

Любая отрасль права представляет собой единый комплекс взаимосвязанных между собой систематизированных по группам правовых институтов. Уголовное право в этом смысле не является исключением. В нем четко прослеживается внутреннее структурирование на Общую и Особенную части, которые в свою очередь подразделяются по разделам и главам1.

Применительно к деяниям, предусмотренным главой 19 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК), все входящие в нее нормы также подлежат дальнейшему делению в зависимости от сферы правоприменения. Поскольку указанные уголовно-правовые нормы напрямую связаны со структурой конституционных прав, их систематизацию целесообразно проводить в соответствии с классификацией последних.

Подобную классификацию можно наблюдать, анализируя соответствующие источники международного права: Всеобщую декларацию прав человека, Международный пакт о гражданских и политических правах, Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах и ряд других, в соответствии с которыми права и свободы человека можно классифицировать на личные (гражданские), политические, экономические, культурные и трудовые.

Согласно предложенной классификации А. Н. Красиков выделяет три группы указанных преступлений. В первую группу он предлагает включить преступления, посягающие на гражданские права и свободы: нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина (ст. 136 УК), нарушение неприкосновенности частной жизни (ст. 137 УК), нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений (ст. 138 УК), нарушение неприкосновенности жилища (ст. 139 УК), отказ в предоставлении гражданину информации (ст. 140 УК), воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповедания (ст. 148 УК).

Во вторую группу им включены преступления, посягающие на политические права и свободы человека: воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий (ст. 141 УК), нарушение порядка финансирования избирательной кампании кандидата, избирательного объединения, избирательного блока, деятельности инициативной группы по проведению референдума, иной группы участников референдума (ст. 1411 УК), фальсификация избирательных документов, документов референдума (ст. 142 УК), фальсификация итогов голосования

(ст. 1421 УК), воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов (ст. 144 УК), воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них (ст. 149 УК).

В третью группу входят преступления, посягающие на трудовые и иные права и свободы человека и гражданина: нарушение правил охраны труда (ст. 143 УК), необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до трех лет (ст. 145 УК), невыплата заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных выплат (ст. 1451 УК), нарушение авторских и смежных прав (ст. 146 УК), нарушение изобретательских и патентных прав (ст. 147 УК)2.

Опираясь на групповой объект посягательства, Л. Г. Мачковский полагает, что все преступления, предусмотренные в гл. 19 УК, следует разделить на следующие виды:

1) преступления против принципа равноправия (ст. 136 УК); 2) преступления против личных (гражданских) прав (ст. 137, 138, 139, 140, 144, 148 УК); 3) преступления против политических прав (ст. 141, 1411, 142, 1421, 149 УК); 4) преступления против социальноэкономических прав (ст. 143, 145, 1451, 146, 147 УК)3.

Некоторые исследователи указанные деяния в зависимости от их характера и содержания предлагают разделить на три группы: 1) преступления против принципа равноправия и политических прав граждан: ст. 136, 141—1422 УК; 2) преступления против личных прав и свобод граждан: ст. 137-140, ст. 148, ст. 149 УК; 3) преступления против трудовых прав граждан: ст. 143-147 УК4.

А. Е. Якубов предлагает несколько иную классификацию: 1) преступления против личных прав (ст. 137, 138, 139, 140, 148 УК); 2) преступления против политических прав (ст. 136, 141, 142, 149 УК); 4) преступления против социально-экономических прав (ст. 143, 144, 145, 146, 147 УК)5.

Таким образом, можно констатировать тот факт, что единого подхода к классификации уголовно-правовых норм главы 19 УК на сегодняшний день не выработано. При этом выделяются нормы, групповая принадлежность которых никем не оспаривается, и нормы, в отношении которых, напротив, наблюдается дуализм по вопросу их расположения в группах.

Как было отмечено выше, высказываются предложения о выделении ст. 136 УК «Нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина» из преступлений против личных прав в самостоятельную группу. Некоторые специалисты относят ст. 140 УК «Отказ в предоставлении информации» к числу посягательств против личных прав6, другие же — к группе преступлений, направленных на политические права7.

В подобных случаях для правильного установления подгруппы преступлений следует определять непосредственную область общественных отношений, в которой рассматриваемое право максимально востребовано ее обладателями. Например, право на получение информации лицом, чьи интересы она затрагивает, можно встретить в политической сфере. Так, кандидат в депутаты систематически получает сведения о поступлении денежных средств на его избирательный счет. Однако если проанализировать нормативные источники,8 с которыми связана реализация гражданами данного права, то получается, что в большинстве случаев такая необходимость чаще возникает при решении вопросов личного характера, а не в политической сфере, например, при ознакомлении с материалами предварительного расследования, оперативной проверки, дисциплинарного производства, ревизии, медицинскими документами и т. д. На основании этого

можно сделать вывод о том, что данное право ближе к личным правам и свободам, чем к политическим.

Таким же образом должен решаться вопрос и с принципом равноправия, который определяет равенство прав и свобод каждого человека и гражданина независимо от каких-либо обстоятельств (пола, расы, национальности и т. д.). Следовательно, он характеризует личный спектр правовых возможностей любого субъекта общественных отношений, и нет необходимости отделять его от иных личных составляющих правового статуса индивида. Видимо, те авторы, которые выделяют принцип равноправия в отдельную группу, считают, что он заслуживает особого положения, и хотят подчеркнуть его значимость среди других составляющих правового статуса индивида. Однако мы, определяя данное положение в группу «личные права», ничуть не умаляем его значения для правообладателя и лишь хотим включить в единый комплекс правовых возможностей, гарантированных Основным Законом и близких по сфере применения.

Дискуссия касается и ст. 144 УК «Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов». В одном случае ее рассматривают как посягательство на

9

трудовые права , в другом — как преступление, направленное на нарушение политических прав10.

Сторонники первой позиции обосновывают свой подход тем, что ст. 144 УК можно отнести к группе преступлений, посягающих на трудовые права, поскольку в ней речь идет о воспрепятствовании профессиональной деятельности журналистов при выполнении последними своих служебных, трудовых обязанностей11.

Вместе с тем, на наш взгляд, данным преступлением под угрозу ставится не право на труд, что в соответствии со ст. 37 Конституции РФ подразумевает в том числе и право свободно распоряжаться своими способностями к труду, выбирать род деятельности и профессию, а гарантированная Основным Законом свобода массовой информации. Следовательно, более убедительна вторая позиция, включающая ст. 144 УК в группу преступлений против политических прав и свобод.

Рассмотрев спорные моменты и предложив свой подход к решению проблемы по группировке уголовно наказуемых деяний, хочется остановиться на вопросе формулировок заглавий указанных подгрупп. Как было отмечено, большинство специалистов в области уголовного права остановились на следующей классификации преступлений, предусмотренных главой 19 УК: 1) преступления против личных (гражданских) прав,

2) преступления против политических прав, 3) преступления против трудовых прав.

Представляется, что предложенные формулировки не являются безупречными для уголовного права с точки зрения толкования охранительных функций, включенных в каждую из уголовно-правовых норм. На наш взгляд, использование формулировки «личные (гражданские) права» объясняется тем, что она была заимствована напрямую из конституционного права. Однако в Основном Законе перечисленные права входят в полный перечень охраняемых законом прав, и предложенное название полностью отражает суть включенных в эту группу прав, а в главе 19 УК содержится только часть из них, наряду с нормами, расположенными в других разделах и главах. Так, Т. Н. Нуркаева к числу личных (гражданских) прав относит: право на жизнь и здоровье, право на достоинство личности, на честь и доброе имя; право на свободу и личную неприкосновенность и др.12 С таким подходом никто не будет спорить, указанные права — это действительно личные права каждого человека. Тогда возникает вопрос: насколько правомерно называть подобным образом объединенные в группу нормы, охраняемые одной главой 19

УК, если она не претендует охватить своей юрисдикцией все личные права, охраняемые Уголовным кодексом?

Сложность этого вопроса заключается в том, что невозможно подобрать какой-либо другой правовой термин, который смог бы с точностью охарактеризовать включенную в главу 19 УК группу преступлений против ограниченного круга личных прав, гарантированных Конституцией РФ. Видимо, этот вопрос еще долго будет предметом дискуссии специалистов российской уголовно-правовой науки.

Вместе с тем нельзя согласиться с теми учеными, которые указанную подгруппу называют «Преступления против гражданских прав и свобод». Дело в том, что гражданские права принадлежат только гражданам государства, и они значительно уже по своему объему личных прав и свобод, принадлежащих любому человеку13. Необходимо отметить, что глава 19 УК в равной мере охраняет наряду с правами граждан РФ и права иных лиц (иностранцев и апатридов). Сказанное напрямую касается, например, ст. 136 УК.

Требует корректировки и используемое в уголовном праве такое название подгруппы преступлений, как «Преступления против трудовых прав».

Дело в том, что в указанную группу включается ст. 1451 УК «Невыплата заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных выплат». Если невыплата заработной платы, безусловно, является посягательством на трудовые права, то невыплата пенсий, стипендий, пособий и ряда иных выплат к трудовым отношениям не относится, т. к. потерпевшие не являются работниками учреждений, которые производят их выплату (пенсионеры, студенты, неработающие женщины, получающие пособие на новорожденных и т. д.). Следовательно, название подгруппы не отражает в полной мере объем охраняемых указанной нормой интересов.

В конституционном праве трудовые права включены в более широкий подраздел, называемый «Социально-экономические права». Ряд специалистов использует именно такое название и в уголовном праве14. На наш взгляд, выделять группу с таким названием в главе 19 УК представляется неверным, поскольку многочисленные нормы уголовного закона, объектом которых являются экономические права, содержатся в разделе 8 УК «Преступления в сфере экономики». Подобное название не соответствовало бы охраняемым правам, включенным в указанную группу, делало бы его существенно шире реального объекта уголовно-правовой охраны.

Решение данного вопроса, думается, заключается в изменении названия рассматриваемой группы. Мы предлагаем назвать ее «Преступления против социальных прав». Как обоснованно пишет А. Х. Саидов: «социальная политика государства заключается в том, чтобы создать условия, обеспечивающие достойную жизнь и свободное развитие человека. Это охрана труда, установление размера заработной платы, обеспечивающего прожиточный минимум, поддержка наименее защищенных в социальном плане слоев населения, семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан. Именно в сфере социального обеспечения Конституция предусматривает развитие системы специальных служб, установление государственных пенсий, пособий и иных гарантий социальной защиты»15. В подтверждение предложенной позиции можно сослаться и на тот факт, что государственное управление в области социального обеспечения и регулирования трудовых отношений осуществляется одним государственным институтом — Министерством здравоохранения и социального развития РФ.

Не менее спорным моментом является отнесение ст. 146 УК «Нарушение авторских и смежных прав» и ст. 147 УК «Нарушение изобретательских и патентных прав» большинством ученых к преступлениям против трудовых прав (или, как уже было отмечено автором, к преступлениям против социальных прав), но указанные деяния ровным счетом к ним никакого отношения не имеют. Например, о каких трудовых и даже социальных отношениях может идти речь в случае написания лицом книги, стихов, диссертации и других произведений? Более того, уголовный закон, в свою очередь, охраняет не только имущественные права авторов и изобретателей, но и их личные неимущественные права. Авторское право распространяется на отношения, возникающие в связи с созданием и использованием произведений науки, литературы и искусства. Смежные с авторскими права распространяются на права исполнителей, производителей, организаций эфирного вещания, организаций кабельного вещания. Наряду с авторскими и смежными правами законодательство охраняет и права на объекты промышленной собственности: изобретение, полезную модель, промышленный образец.

Единственным правильным решением, на наш взгляд, является выделение указанных деяний в самостоятельную группу преступлений. Согласно названию включаемых в нее статей указанную группу можно озаглавить «Преступления против авторских, смежных, изобретательских и патентных прав».

Учитывая, что диспозиция ст. 146 и 147 УК имеет бланкетный характер, предлагаем для решения поставленной задачи обратиться к соответствующей области права, регулирующей сферу указанных правоотношений. Например, в ст. 44 Конституции РФ для их характеристики используется такая формулировка, как интеллектуальная собственность. Статья 138 ГК РФ дает легальное определение интеллектуальной собственности: «...в случаях и в порядке, установленных настоящим Кодексом и другими законами, признается исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юридического лица на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации юридического лица, индивидуализации продукции, выполняемых работ или услуг (фирменное наименование, товарный знак, знак обслуживания и т. п.)».

В юридической литературе встречаются утверждения о том, что традиционная терминология «интеллектуальная собственность» неудачна, так как влечет смешение с правом собственности на материальные объекты, которое имеет совершенно другое юридическое содержание16. Поэтому права на результаты творческой деятельности предлагается объединить одним термином — «интеллектуальные права», который бу-

17

дет охватывать все виды прав на результаты интеллектуальной деятельности17, который мы и будем использовать для характеристики объекта преступлений, предусмотренных ст. 146 и 147 УК. Следовательно, указанную группу преступлений можно озаглавить как «Преступления против интеллектуальных прав».

Таким образом, проведенное нами исследование позволяет нам обоснованно говорить о том, что преступления, включенные в главу 19 УК, следует разделить на следующие группы:

1) преступления против личных прав (ст. 136-140, 148 УК);

2) преступления против политических прав (ст. 141-1421, 144, 149 УК);

3) преступления против социальных прав (ст. 143, 145, 1451 УК);

4) преступления против интеллектуальных прав (ст. 146, 147 УК).

Примечания

1 См.: Уголовное право России. Общая часть / Отв. ред. Б. В. Здравомыслов. М., 1996. С. 32-39; Уголовное право / Под ред. Н. И. Ветрова, А. В. Арендаренко. М., 2002. С. 8.

2 См.: Красиков А. Н. Уголовно-правовая охрана гражданских и иных конституционных прав и свобод человека и гражданина в России. Саратов, 2000. С. 29.

3 См.: Мачковский Л. Г. Преступления против конституционных прав человека и гражданина: проблемы теории и практики правового регулирования: Дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2005.

С. 120.

4 См.: Уголовное право России: Учеб. для вузов. Особенная часть / Под ред. А. Н. Игнатова, Ю. А. Красикова. М., 2000. С. 147.

5 См.: Курс уголовного права. Особенная часть / Под ред. Г Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 287.

6 Там же. С. 343.

7 См.: Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть: Учеб. / Под ред. А. И. Рарога. М., 1998. С. 106.

8 См.: Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 2006. № 31. Ст. 3448; Федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности» от 5 июля 1995 г. № 144-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 1995. № 33. Ст. 3349; Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 года № 5487-1 // Рос. вести. 1993. 9 сент.; Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации // Собр. законодательства РФ. 2001. № 52. Ст. 4921; Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации // Собр. законодательства РФ. 2002. № 46. Ст. 4532; Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях // Собр. законодательства РФ. 2002. № 1. Ст. 1 и т. д.

9 См.: Уголовное право России. Особенная часть / Под ред. А. Н. Игнатова, Ю. А. Красикова. М., 2000. С. 147; Кузнецова Н. Ф. Об эффективности уголовно-правовой охраны трудовых прав граждан // Государство и право. 1996. № 10. С. 65; Российское уголовное право: Особенная часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 1997. С. 106.

10 См.: Иванов В. Д. Уголовное право. Особенная часть. Ростов н/Д, 2002. С. 75.

11 См.: Закон Российской Федерации «О средствах массовой информации» от 27 декабря 1991 г. № 2124-1 // Рос. газ. 1992. 8 февр.

12 См.: Нуркаева Т. Н. Уголовно-правовая охрана личных (гражданских) прав и свобод человека (вопросы теории и практики): Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2006. С. 8.

13 См.: Краткий политический словарь / Под ред. Л. А. Оникова, Н. В. Шишлина. М., 2002.

С. 356.

14 См., напр.: Курс уголовного права. Особенная часть / Под ред. Г. Н. Борзенкова,В. С. Комиссарова. М., 2001. С. 343.

15 Саидов А. Х. Общепризнанные права человека. М., 2004. С. 124.

16 См.: Дозорцев В. А. Понятие исключительного права // Юрид. мир. 2000. № 3; Защита авторских и смежных прав по законодательству России / Под ред. И. В. Савельевой. М., 2002. С. 48.

17 См.: Дозорцев В. А. Творческий результат: система правообладателей // Вестн. Высшего Арбитражного Суда РФ. 2002. № 11. С. 89.

Т. А. Военная

международно-правовые основы борьбы с преступлениями против свободы личности

Представлена одна из тенденций современного права России — сближение норм международного и национального права в области защиты прав и свобод личности. Подробно рассматривается группа норм, направленных на защиту свободы личности и запрет рабского труда. Особое внимание уделено вопросам защиты детей от посягательств на их физическую свободу с целью последующей эксплуатации.

Общепризнанным является положение о том, что нормы российского законодательства, посвященные охране свободы личности, сформировались под влиянием международных документов о правах и свободах человека.

Дальнейшее развитие нормы международного права получили в таких документах, как Декларация прав и свобод человека и гражданина Российской Федерации 1991 г.1, Конституция Российской Федерации, Уголовный кодекс Российской Федерации, ряде других нормативных правовых актов.

Значительное влияние на формирование вышеуказанных актов оказали Всеобщая декларация прав человека 1948 г., Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г.

Так, в ст. 1 Всеобщей декларации прав человека говорится: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства»; ст. 3 Декларации гласит: «Каждый человек имеет право на жизнь, свободу и личную неприкосновенность». Данные статьи можно считать основополагающими, они предполагают строгое соблюдение государствами и другими субъектами провозглашенных в них положений.

В ст. 4 Декларации содержится положение, касающееся проблемы рабства: «Никто не должен содержаться в рабстве или подневольном состоянии; рабство и работорговля запрещаются во всех их видах». Данное положение было учтено российским законодателем и нашло свое отражение в новых статьях действующего УК России — ст. 1271 «Торговля людьми» и ст. 1272 «Использование рабского труда»2 .

Ст. 9 Декларации гласит: «Никто не может быть подвергнут произвольному аресту, задержанию или изгнанию», ст. 13 содержит следующее положение: «Каждый человек имеет право свободно передвигаться и выбирать себе место жительства в пределах каждого государства. Каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою страну».

В Женеве 25 сентября 1926 г. была принята Конвенция относительно рабства (изменения и дополнения внесены протоколом от 7 декабря 1953 г.)3. В тексте Конвенции говорится о том, что целью создания и подписания данного документа является полная ликвидация рабства во всех его формах, а также торговли невольниками на суше и на море. Уже в 1926 г. государства начали бороться с этой проблемой. В тексте Конвенции было сформулировано понятие «рабство» и раскрыто содержание понятия «торговля невольниками». Часть 1 ст. 1 Конвенции гласит: «Рабство есть состояние или положение

человека, над которым осуществляются атрибуты права собственности или некоторые из них».

Часть 2 ст. 1 Конвенции раскрывает понятие «торговля невольниками», которая «включает всякий акт захвата, приобретения или уступки человека с целью продажи его в рабство; всякий акт приобретения невольника с целью продажи или обмена невольника, приобретенного с целью продажи или обмена, равно как и вообще всякий акт торговли или перевозки невольников».

В Риме 4 ноября 1950 г. была принята Конвенция о защите прав человека и основных свобод (с изменениями от 21 сентября 1970 г., 20 декабря 1971 г., 1 января, 6 ноября 1990 г., 11 мая 1994 г.)4. В Конвенции закреплены основные права и свободы человека: право на жизнь (ст. 2), право на свободу и личную неприкосновенность (ст. 5), право на справедливое судебное разбирательство (ст. 6), право на уважение частной и семейной жизни (ст. 8) и другие права и свободы.

Статья 4 Конвенции гласит: «Никто не должен содержаться в рабстве или подневольном состоянии; никто не должен привлекаться к принудительному или обязательному труду». При этом делается оговорка, что не является принудительным трудом:

а) всякая работа, которую обычно должно выполнять лицо, находящееся в заключении или условно освобожденное от такого заключения;

б) всякая служба военного характера, а в тех странах, в которых правомерным признается отказ от военной службы на основании убеждений, служба, назначенная вместо обязательной военной службы;

в) всякая служба, обязательная в случае чрезвычайного положения или бедствия, угрожающего жизни или благополучию населения;

г) всякая работа или служба, являющаяся частью обычных гражданских обязанностей.

Данные положения закреплены в ч. 3 ст. 4 указанной Конвенции.

В Женеве 7 сентября 1956 г. была принята Дополнительная конвенция об упразднении рабства, работорговли и институтов и обычаев, сходных с рабством5.

Статья 1 приведенной Конвенции гласит: «Каждое из участвующих в настоящей Конвенции государств принимает все возможные и необходимые законодательные и иные меры к тому, чтобы осуществить постепенно и в кратчайший по возможности срок полную отмену или упразднение нижеследующих институтов и обычаев, где они еще существуют, и независимо от того, охватываются ли они или не охватываются определением рабства, содержащимся в статье 1 Конвенции о рабстве, подписанной в Женеве

25 сентября 1926 года:

а) долговой кабалы, т. е. положения или состояния, возникающего вследствие заклада должником в обеспечение долга своего личного труда или труда зависимого от него лица, если надлежаще определяемая ценность выполняемой работы не засчитывается в погашение долга или если продолжительность этой работы не ограничена и характер ее не определен;

б) крепостного состояния, т. е. такого пользования землей, при котором пользователь обязан по закону, обычаю или соглашению жить и работать на земле, принадлежащей другому лицу, и выполнять определенную работу для такого другого лица или за вознаграждение или без такового и не может изменить это свое состояние;

в) любого института или обычая, в силу которых:

- женщину обещают выдать или выдают замуж, без права отказа с ее стороны, ее родители, опекун, семья или любое другое лицо или группа лиц за вознаграждение деньгами или натурой;

- муж женщины, его семья или его клан имеют право передать ее другому лицу за вознаграждение или иным образом;

- женщина по смерти мужа передается по наследству другому лицу;

г) любого института или обычая, в силу которого ребенок или подросток моложе

18 лет передается одним или обоими своими родителями или своим опекуном другому лицу за вознаграждение или без такового с целью эксплуатации этого ребенка или подростка или его труда».

Конвенция содержит и ряд интересующих нас дефиниций, а именно, в соответствии со ст. 7 Конвенции под рабством понимается положение или состояние лица, в отношении которого осуществляются некоторые или все правомочия, присущие праву собственности, а под рабом понимается лицо, находящееся в таком состоянии (ст. 7), а также лицо, находящееся в состоянии или положении, создавшемся в результате институтов или обычаев, упомянутых в ст. 1 Конвенции.

Под работорговлей понимаются все действия, связанные с захватом, приобретением какого-либо лица или с распоряжением им с целью обращения его в рабство; все действия, связанные с приобретением раба с целью его продажи или обмена; все действия по продаже или обмену лица, приобретенного с этой целью; и вообще всякое действие по торговле или перевозке рабов какими бы то ни было транспортными средствами.

В Женеве 25 июня 1957 г. был подписан еще один важный документ — Конвенция Международной Организации Труда № 105 об упразднении принудительного труда6. В ст. 1 Конвенции говорится, что «каждый Член Международной Организации Труда, ратифицирующий настоящую Конвенцию, обязуется упразднить принудительный или обязательный труд и не прибегать к какой-либо его форме».

Следующим документом, на который хотелось бы обратить внимание, является Международный пакт о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966 г., ст. 8 которого гласит: «Никто не должен содержаться в рабстве; рабство и работорговля запрещаются во всех их видах. Никто не должен содержаться в подневольном состоянии; никто не должен принуждаться к принудительному или обязательному труду». Как мы видим, пакт содержит положения, направленные на охрану свободы личности, и является основой для борьбы с посягательствами на свободу человека.

В ст. 9 пакта говорится: «Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть подвергнут произвольному аресту или содержанию под стражей. Никто не должен быть лишен свободы иначе, как на таких основаниях и в соответствии с такой процедурой, которые установлены законом. Каждому арестованному сообщаются причины его ареста и в срочном порядке сообщается любое предъявляемое ему обвинение. Каждый, кто был жертвой незаконного ареста или содержания под стражей, имеет право на компенсацию, обладающую исковой силой». Статья 11 гласит: «Никто не может быть лишен свободы на том только основании, что он не в состоянии выполнить какое-либо договорное обязательство»; ст. 12 содержит такое положение: «Каждому, кто законно находится на территории какого-либо государства, принадлежит, в пределах этой территории, право на свободное передвижение и свобода выбора места жительства».

В самой преамбуле пакта содержится указание на то, что признание достоинства человеческой личности и неотъемлемых прав, среди которых одним из ведущих является личная свобода человека, признается основой справедливости и всеобщего мира. То есть положения пакта могут и должны восприниматься нами как основание для борьбы и пресечения посягательств на свободу человека.

Участники международно-правовых отношений, понимая, что дети имеют право на особую защиту и помощь и являются менее защищенной категорией, 20 ноября 1989 г. в Нью-Йорке приняли Конвенцию о правах ребенка'. В частности, в ст. 11 Конвенции говорится, что «государства-участники принимают меры для борьбы с незаконным перемещением и невозвращением детей из-за границы. С этой целью государства-участники содействуют заключению двусторонних или многосторонних соглашений или присоединению к действующим соглашениям».

Немаловажным в соблюдении прав человека представляется ст. 19 указанной Конвенции, которая гласит: «Государства-участники принимают все необходимые законодательные, административные, социальные и просветительные меры с целью защиты ребенка от всех форм физического или психологического насилия, оскорбления или злоупотребления, отсутствия заботы или небрежного обращения, грубого обращения или эксплуатации, включая сексуальное злоупотребление, со стороны родителей, законных опекунов или любого другого лица, заботящегося о ребенке». Текст Конвенции гласит: «Для целей настоящей Конвенции ребенком является каждое человеческое существо до достижения им 18-летнего возраста, если по закону, применимому к данному ребенку, он не достигает совершеннолетия ранее». В тексте Конвенции есть прямое указание на то, что личная свобода ребенка является защищаемой и охраняемой ценностью всеми государствами — участниками Конвенции, а также признается важность международного сотрудничества для улучшения условий жизни детей в каждой стране.

Большую роль в развитии международно-правовых основ борьбы с преступлениями против свободы личности сыграло принятие такого документа, как Римский статут Международного уголовного суда8.

В соответствии со ст. 6 Статута одним из преступлений против человечества выступает геноцид, одной из форм проявления которого является «насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую» (п. «е» ст. 6 Статута). На основании ст. 7 Статута преступлениями против человечества в рамках рассматриваемого нами вопроса являются:

1) порабощение, т. е. «осуществление любого или всех правомочий, связанных с правом собственности в отношении личности, которое включает в себя осуществление таких правомочий в ходе торговли людьми, и в частности женщинами и детьми»;

2) заключение в тюрьму или другое жестокое лишение физической свободы с нарушением основополагающих норм международного права;

3) изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, принудительная стерилизация или любые другие формы сексуального насилия сопоставимой тяжести;

4) насильственное исчезновение людей, под которым понимается их арест, задержание или похищение государством или политической организацией или с их разрешения, при их поддержке или с их согласия, при последующем отказе признать такое лишение свободы или сообщить о судьбе или местонахождении этих людей с целью лишения их защиты со стороны закона в течение длительного периода времени.

При совершении указанных преступлений нарушается право на личную физическую свободу человека, а порой целью таких преступлений является сексуальная эксплуатация потерпевшего либо использование рабского труда (порабощение).

Следовательно, международное сообщество учитывает важность защиты людей от подобного рода посягательств, осознает необходимость создания эффективных между народно-правовых основ, что и явилось причиной создания данного Статута.

Значительной вехой в защите детей от посягательств на их физическую свободу с целью последующей эксплуатации стало принятие 17 июня 1999 г. в Женеве Конвенции Международной Организации Труда № 182 о запрещении и немедленных мерах по искоренению наихудших форм детского труда9. В соответствии со ст. 3 Конвенции термин «наихудшие формы детского труда» включает в себя:

а) все формы рабства или практику, сходную с рабством, как например, продажа детей и торговля ими, долговая кабала и крепостная зависимость, а также принудительный или обязательный труд, в том числе принудительная или обязательная вербовка детей для использования их в вооруженных конфликтах;

б) использование, вербовку или предложение ребенка для занятия проституцией, для производства порнографической продукции или для порнографических представлений;

в) использование, вербовку или предложение ребенка для занятия противоправной деятельностью, в частности для производства и продажи наркотиков, как они определены в соответствующих международных договорах;

д) работу, которая по своему характеру или условиям, в которых она выполняется, может нанести вред здоровью, безопасности или нравственности детей.

Таким образом, мы видим, что проблеме незаконного лишения детей с целью их эксплуатации посвящены отдельные документы, что свидетельствует о принятии государствами, в том числе и Российской Федерацией, мер по искоренению наихудших форм детского труда. В Палермо 12 декабря 2000 г. был принят международный документ, именуемый Протокол о предупреждении и пресечении торговли людьми, особенно женщинами и детьми, и наказание за нее, дополняющий Конвенцию Организации Объединенных Наций против транснациональной организованной преступности10.

Данный документ представляет большой интерес для изучения, поскольку помимо основополагающих положений он содержит весьма важные дефиниции, которые будут использоваться и в дальнейшем. В ст. 3 Протокола дается определение торговли людьми, которая означает осуществляемые в целях эксплуатации вербовку, перевозку, передачу, укрывательство или получение людей путем угрозы силой или ее применения или других форм принуждения, похищения, мошенничества, обмана, злоупотребления властью или уязвимостью положения, либо путем подкупа, в виде платежей или выгод, для получения согласия лица, контролирующего другое лицо. Эксплуатация включает, как минимум, проституцию или другие формы сексуальной эксплуатации, принудительный труд или услуги, рабство или обычаи, сходные с рабством, подневольное состояние или извлечение органов.

Примечания

1 Постановление Верховного Совета РСФСР «О Декларации прав и свобод человека и гражданина» от 22 ноября 1991 г. № 1920-1 // Ведомости Съезда нар. депутатов РСФСР и Верхов. Совета РСФСР. 1991. № 52. Ст. 1865.

2 Федеральный закон «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ // Рос. газ. 2003. 16 дек.

3 См.: Международная защита прав и свобод человека: Сб. док. М., 2002. С. 32.

4 См.: Собрание законодательства РФ. 2001. № 2. Ст. 161.

5 См.: Защита прав и свобод человека: Сб. док. М., 2002. С. 110.

6 См.: Собрание законодательства РФ. 2001. № 50. Ст. 4649.

7 См.: Конвенция опубликована в издании Организации Объединенных Наций. Нью-Йорк, 1992.

30 с.

8 См.: Бекяшев Д. К. Международное публичное право. М., 2002. С. 701.

9 См.: Бюллетень международных договоров. 2004. № 8. С. 12-25.

10 См.: Собрание законодательства РФ. 2004. № 40. Ст. 3884.

А. А. Раков

совершенствование уголовного законодательства по вопросам, связанным с преступлениями, совершаемыми медицинскими работниками в сфере здравоохранения

Рассматриваются наиболее актуальные вопросы теории уголовного права — вопросы уголовной ответственности медицинских работников. Предлагаются пути решения проблемы законодательного регулирования и повышения эффективности применения норм об уголовной ответственности медицинских работников.

Изучение уголовно-правовых и криминологических аспектов преступлений, совершаемых медицинскими работниками в сфере здравоохранения, позволило сделать вывод о том, что данная проблема имеет особое значение, поскольку затрагивает интересы как отдельного человека, так и общества в целом.

Законодательство в области охраны здоровья граждан претерпевает постоянные изменения, все большее число пациентов намерены защищать свои права с помощью законов и иных нормативных правовых актов. Залогом качественной правотворческой работы, направленной на усовершенствование законодательства об охране здоровья граждан, является качественная теоретико-правовая база, которая должна формироваться в результате комплексных исследований с привлечением юристов, организаторов здравоохранения, практикующих врачей и представителей других заинтересованных сторон.

В Уголовный кодекс Российской Федерации следует ввести специальную норму, которая предусматривала бы ответственность именно медицинских работников за вред, нанесенный по их вине здоровью пациентов. Мы предлагаем ввести в Кодекс новую статью следующего содержания:

«Статья 1181. Причинение вреда здоровью или жизни человека медицинским работником

1. Причинение средней степени тяжести вреда здоровью пациента медицинским работником,— наказывается штрафом в размере до ста тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев, либо обязательными работами на срок от ста восьмидесяти до двухсот сорока часов, либо исправительными работами на срок до двух лет, либо ограничением свободы на срок до трех лет, либо арестом на срок от трех до шести месяцев.

2. То же деяние, если оно повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью,— наказывается ограничением свободы на срок до трех лет либо лишением свободы на срок до одного года с лишением права занимать должности или заниматься лечебной практикой на срок до трех лет или без такового.

3. Деяние, предусмотренное частями первой и второй настоящей статьи, повлекшее смерть больного по неосторожности,— наказывается лишением свободы на срок до пяти лет с лишением права занимать должности или заниматься лечебной практикой на срок до трех лет или без такового.».

В целях усиления уголовной ответственности медицинских работников ст. 124 УК РФ необходимо, на наш взгляд, изложить в следующей редакции:

«1. Неоказание медицинским работником помощи больному, находящемуся в опасном для жизни положении, без уважительных причин, повлекшее по неосторожности причинение средней тяжести вреда здоровью,— наказывается лишением свободы на срок до одного года с лишением права занимать должности или заниматься лечебной практикой на срок до трех лет или без такового.

2. То же деяние, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью больного или его смерть,— наказывается лишением свободы на срок до трех лет с лишением права занимать должности или заниматься лечебной практикой на срок до трех лет или без такового.».

В настоящее время медицина не может обойтись без применения эксперимента для определения оптимальных путей лечения и диагностики как новых, так и уже известных заболеваний. В тех случаях, когда возникает несовпадение интересов между субъектом и объектом исследований, зачастую возникает юридический конфликт. В этой связи необходимо урегулировать проведение медицинских экспериментов. Предлагается ввести в УК РФ новую статью 1241 «Незаконные эксперименты на людях» следующего содержания:

«1. Проведение незаконных экспериментов медицинскими работниками на людях — наказывается лишением свободы на срок до трех лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься лечебной практикой на срок до трех лет или без такового.

2. То же деяние, повлекшее тяжкий вред или смерть человека,— наказывается лишением свободы на срок до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься лечебной практикой на срок до трех лет или без такового».

Предупреждение случаев возможного нанесения вреда пациенту, его родственникам, третьим лицам в результате предания огласке сведений о состоянии его здоровья, обследовании или лечении обуславливает необходимость закрепления в УК РФ ст. 1381 «Разглашение врачебной тайны» следующего содержания:

«1. Разглашение медицинским работником без профессиональной или служебной необходимости сведений о заболевании больного,— наказывается штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев, либо обязательными работами на срок от ста двадцати до ста восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года.

2. То же деяние, выразившееся в сообщении сведений о наличии у лица ВИЧ-инфекции,— наказывается лишением свободы на срок до трех лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься лечебной практикой или без таковой».

Не претендуя на полное решение указанных проблем, которые связаны прежде всего с экономическими, политическими, правовыми и социальными факторами, особое внимание автор хотел бы обратить на вопросы организации системы здравоохранения, этики врача, устранения профессиональных правонарушений, разработки возможных путей защиты прав пациента, врача, медицинского работника.

Необходимо разработать основополагающие федеральные нормативные правовые акты, определяющие принципы деятельности системы здравоохранения. Увлечение реформированием отдельных сторон системы российского здравоохранения не позволяет в должной мере создать единые принципы управления отраслью, вводить новые

организационные формы учреждений здравоохранения. В сознании медицинских работников должна утвердиться новая идеология, особое место в которой должно отводиться правовому сознанию.

Практическое решение конфликтных вопросов, основанное на соблюдении законов,— единственная возможность уменьшить количество жалоб и претензий со стороны пациентов, а это создаст, в свою очередь, нормальные условия для осуществления медицинскими работниками своей профессиональной деятельности.

Для устранения негативных тенденций, которые имеются в системе российского здравоохранения, государством должны финансироваться программы охраны и укрепления здоровья населения, а также приниматься меры по развитию государственной и муниципальной систем здравоохранения.

А. М. Богуславский

руководитель предприятия, учреждения или организации как субъект преступления, предусмотренного СТ. 1451 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА Рф (невыплата заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных установленных законом выплат)

На достаточно высоком теоретическом уровне проанализированы основные квалифицирующие признаки преступления, ставшего предметом предлагаемого исследования. Рассматриваются нормы не только уголовного, но и гражданского, трудового законодательства, касающиеся данного преступного деяния.

В диспозиции ст. 1451 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ) предусмотрено, что исполнителем данного преступления может быть лицо, имеющее признаки специального субъекта. Так, исполнителем преступления — невыплата заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных установленных законом выплат может быть только руководитель предприятия, учреждения или организации независимо от формы собственности. В юридической литературе специалистами обоснованно отмечается, что исследование преступлений, совершаемых руководителями предприятий и организаций, представляет особый интерес для практиков и ученых, поскольку руководители имеют наибольшие возможности по распоряжению денежными средствами, иным имуществом, и именно ими совершаются наиболее «крупные» преступления1.

Поскольку основополагающим признаком специального субъекта преступления, предусмотренного ст. 1451 УК РФ, является занятие должности руководителя предприятия, учреждения или организации, представляется важным проанализировать такие системообразующие признаки специального субъекта, как: «предприятие», «учреждение» и «организация». В этой связи представляет интерес обращение к справочной литературе. Например, С. И. Ожегов, раскрывая значение данных понятий, определяет организацию как общественное объединение или государственное учреждение, предприятие — как производственное учреждение: завод, фабрика и тому подобное, а учреждение — как организацию, ведающую какой-нибудь отраслью работы2.

Помимо определений, имеющихся в справочной литературе, сущность данных понятий раскрывается в действующем законодательстве, необходимость исследования которого обусловлена бланкетным характером диспозиции ст. 1451 УК РФ.

Гражданское законодательство связывает рассматриваемые понятия с юридическими лицами. В соответствии со ст. 48 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ) юридическим лицом является организация, которая имеет в собственности, хозяйственном ведении или оперативном управлении обособленное имущество и отвечает по своим обязательствам этим имуществом, может от своего имени приобретать и осуществлять имущественные и личные неимущественные права, нести обязанности, быть истцом и ответчиком в суде. Таким образом, гражданское законодательство дает характеристику только тем организациям, которые одновременно являются юридическими лицами. Однако при определении субъекта преступления, предусмотренного ст. 1451 УК РФ, необходимо исходить из понятия организации как

юридического лица3. Именно руководители юридических лиц как субъекты правовых отношений, осуществляя свою деятельность, несут обязанности, установленные действующим законодательством, в том числе по выплате заработной платы и иных установленных законом выплат.

В зависимости от целей создания, связанных с извлечением прибыли в качестве основного результата своей деятельности, юридические лица подразделяются на коммерческие и некоммерческие организации. Учреждение в соответствии со ст. 120 ГК РФ является некоммерческой организацией, поэтому должность его руководителя по сравнению с должностью руководителя организации является более узкой категорией. Руководитель некоммерческой организации помимо учреждения может возглавлять потребительский кооператив, общественную или религиозную организацию (объединение), фонд.

Определение сущности понятия «предприятие» в гражданском законодательстве имеет двоякий характер. С одной стороны, предприятие характеризуется как объект права (ст. 132 ГК РФ), с другой — выступает субъектом правовых отношений. Правовая характеристика руководителя может быть дана только исходя из понимания предприятия как субъекта правовых отношений, поскольку посредством деятельности руководителя осуществляется гражданская правоспособность предприятия. Понятие предприятия как субъекта правовых отношений ГК РФ использует относительно унитарного предприятия, которое представляет собой коммерческую организацию, не наделенную правом собственности на закрепленное за ней собственником имущество. Поэтому правосубъектность руководителя унитарного предприятия аналогична правам и обязанностям руководителя коммерческой организации.

Отдельные цивилисты, специально исследовавшие сущность категории «предприятие», указывают на то, что предприятие по своей природе является производственной категорией4. С. Якушева на основе толкования категории «предприятие», данного Г. Шершеневичем и С. И. Ожеговым, определяет его как по чьей-то инициативе созданный субъект права, на котором осуществляется производство товаров, оказание услуг5. Воспринимая понятие «предприятие» в качестве производственной категории, говорить о его соотношении с понятием «организация» можно только с определенной долей условности, поскольку в данном случае будет нарушен принцип единого основания классификации понятий. Но постановка данных категорий в один ряд с понятием руководителя определяет необходимость проведения и такого сравнения. В соответствии с этим в сфере правовых отношений предприятию, как производственной категории, всегда будет присуща какая-либо организационно-правовая форма, поскольку процесс производственной и предпринимательской деятельности урегулирован нормами гражданского законодательства. Именно организационно-правовая форма, являющаяся, в свою очередь, сугубо юридической категорией, может характеризовать правовое положение руководителя, который при этом будет выступать руководителем хозяйственного товарищества или общества, производственного кооператива, государственного или муниципального унитарного предприятия, или, иными словами, руководителем коммерческой организации.

Таким образом, юридическая основа категории «организация» шире понятий «предприятие» и «учреждение», а их соотношение можно определить как соотношение целого и его частей. Организация в правовых отношениях выступает в качестве юридического лица, в свою очередь учреждение представляет собой некоммерческую организацию,

а правовая форма предприятия (в том числе унитарного) определяется содержанием коммерческой организации.

Важным моментом при разграничении признаков, характеризующих субъект рассматриваемого преступления, может служить также анализ уголовно-правовых норм Особенной части УК РФ, предусматривающих ответственность руководителя как специального субъекта преступления. Уголовная ответственность руководителя предприятия, учреждения или организации независимо от формы собственности установлена только ст. 1451 УК РФ. В некоторых статьях главы 22 УК РФ (ст. 176, 177, 193, 1992 УК РФ) в качестве специального субъекта преступления указан руководитель организации. Субъектом преступления в соответствии со ст. 201 УК РФ выступает лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческой или иной организации. При характеристике субъекта преступления в диспозиции названных норм обоснованно используется только понятие «организация», представляющее собой более широкую и емкую категорию по отношению к понятиям «предприятие» и «учреждение».

В соответствии со ст. 273 Трудового кодекса Российской Федерации (далее — ТК РФ) под руководителем организации понимается физическое лицо, которое в соответствии с законом или учредительными документами организации осуществляет руководство этой организацией, в том числе выполняет функции ее единоличного исполнительного органа. Особенность правового положения руководителя заключается в том, что он представляет организацию в гражданско-правовых отношениях, а также осуществляет руководство организацией как субъект трудовых отношений6.

Действующее законодательство, учитывая выполнение руководителем функции единоличного исполнительного органа, исходит из определения руководителя организации как «первого» руководителя юридического лица7. Поэтому иные лица (заместители, главный бухгалтер, члены совета директоров и т. п.) нести ответственность как исполнители по данной норме закона не могут. Представляется ошибочным мнение о возможности привлечения к уголовной ответственности за невыплату заработной платы и иных установленных законом выплат в качестве исполнителей — представителей работодателя, обладающих полномочиями по распоряжению денежными средствами организации8, поскольку специальный субъект состава преступления определен в законе только как руководитель организации. Вместе с тем следует подчеркнуть, что указанные лица могут временно исполнять обязанности руководителя организации (например, во время его отпуска или болезни), поэтому в данный период времени они должны рассматриваться в качестве субъекта преступления по ст. 1451 УК РФ. В противном случае иные представители работодателя в преступлении со специальным субъектом могут нести уголовную ответственность только как соучастники (например, подстрекатели, пособники, организаторы)9. В этой связи для квалификации деяния по ст. 1451 УК РФ важно определить правовой статус лица как руководителя на основании заключенного с ним трудового договора, учредительных документов, а также иных нормативных документов, в соответствии с которыми на указанное лицо были временно или постоянно возложены функции руководителя организации.

Однако сущность понятий, характеризующих признаки специального субъекта рассматриваемого преступления, не охватывает всей специфики трудовых отношений, в связи с чем применение ст. 1451 УК РФ на практике вызывает определенные трудности. По справедливому замечанию А. Мелентьева, формулировка диспозиции ст. 1451 УК РФ исключила из круга субъектов данного преступления индивидуальных

предпринимателей без образования юридического лица10. Если под организациями российское законодательство понимает юридические лица, то индивидуальный предприниматель в соответствии со ст. 23 ГК РФ осуществляет свою предпринимательскую (хозяйственную) деятельность без образования юридического лица, выступая в гражданско-правовых отношениях в качестве физического лица, которое также наделено правом найма работников и заключения с ними трудовых договоров.

Уголовное законодательство наряду с руководителем организации в качестве специального субъекта преступления также выделяет индивидуального предпринимателя. Например, диспозиции ст. 176, 196, 197, 1992 УК РФ устанавливают ответственность за совершение данных преступлений как руководителем организации (юридического лица), так и индивидуальным предпринимателем. В этой связи можно прийти к обоснованному выводу о том, что индивидуальный предприниматель в качестве лица, обладающего правом найма и увольнения работников, был неоправданно исключен из круга субъектов преступления, предусмотренных ст. 1451 УК РФ.

Аналогичный пробел законодательства выявлен Э. Скрябиным при анализе состава преступления, предусмотренного ст. 201 УК РФ, поскольку субъектами данного преступления являются лица, выполняющие управленческие функции в коммерческой или иной организации, которая представляет собой юридическое лицо11. Им отмечено, что лица, работающие у индивидуального предпринимателя по трудовому договору, могут выполнять отдельные управленческие функции, но, строго следуя букве закона, уголовную ответственность по ст. 201 УК РФ они нести не могут.

Сущность субъекта преступления, предусмотренного ст. 1451 УК РФ, тесно связана с понятием работодателя. Согласно ст. 20 ТК РФ работодателем является физическое либо юридическое лицо (организация), вступившее в трудовые отношения с работником. Под физическими лицами, являющимися работодателями, трудовое законодательство признает индивидуальных предпринимателей, а также физических лиц, вступающих в трудовые отношения с работниками в целях личного обслуживания и помощи по ведению домашнего хозяйства. Поэтому в ст. 1451 УК РФ необходимо установить ответственность и для данной категории лиц.

С учетом высказанных положений представляется целесообразным включить в диспозицию ст. 1451 УК РФ в качестве субъекта преступления индивидуального предпринимателя, а также иное лицо, вступившее в трудовые отношения с работником.

Примечания

1 См.: Ларичев В. Д., Кудрявцев Д. В. Особенности преступлений, совершаемых руководителями банков // Адвокат. 2005. № 2. С. 28.

2 См.: Ожегов С. И. Словарь русского языка / Под общ. ред. Л. И. Скворцова. М., 2005. С. 585, 750, 1108.

3 См.: ЕгороваН. Понятие «руководитель организации» в уголовном праве // Уголов. право. 2005. № 1. С. 18; Комментарий к Трудовому кодексу Российской Федерации / Под ред. В. И. Шкатуллы. М., 2004. С. 736.

4 См.: Козлова Е. Предприятие как объект и субъект права // Рос. юстиция. 2002. № 8. С. 18.

5 См.: Якушева С. Использование термина «предприятие» в современном гражданском законодательстве // Рос. юстиция. 2004. № 6. С. 27.

6 См.: Комментарий к Трудовому кодексу Российской Федерации / Отв. ред. Ю. П. Орловский. М., 2002. С. 591.

7 См.: Шнитенков А. Спорные вопросы регламентации в УК РФ понятия лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации // Уголов. право. 2004. № 2. С. 83.

8 См., напр.: Уголовное право: Часть Общая и Особенная: Учеб. / Под ред. Л. Д. Гаухмана, Л. М. Колодкина, С. В. Максимова. М., 1999. С. 366-367; Миронов В. И. Постатейный комментарий Трудового кодекса Российской Федерации // Трудовое право. 2002. № 12. С. 54.

9 См.: ТрайнинА. Н. Общее учение о составе преступления. М., 1957. С. 291-292; Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961. С. 584; Орымбаев Р. Специальный субъект преступления. Алма-Ата, 1977. С. 125; Устименко В. В. Специальный субъект преступления. Харьков, 1989. С. 80-89; Жуковский В. И. Субъект преступления в уголовном праве России: Дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2002. С. 110-114.

10 См.: Мелентьев А. Уголовная ответственность за невыплату заработной платы // Законность. 2005. № 9. С. 47-48.

11 См.: Скрябин Э. Субъект злоупотребления полномочиями и коммерческого подкупа // Законность. 1999. № 12. С. 35.

Е. В. Кунц

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИй, совершаемых лицами женского пола в исправительных учреждениях

Рассматриваются психологические особенности личности преступника, имеющие большое значение при разработке мер предупреждения и профилактики преступлений, совершенных указанными лицами неоднократно. Особое внимание уделяется проблемам увеличения пенитенциарного рецидива в местах лишения свободы, ресоциализации осужденных лиц женского пола.

На сегодняшний день достаточно серьезной проблемой как на законодательном, так и на правоприменительном уровне является высокий удельный вес лиц, осужденных к лишению свободы и заключенных под стражу. По данным А. И. Зубкова, «численность лиц, содержащихся под стражей (подозреваемых, обвиняемых, подсудимых и осужденных к лишению свободы), в России в 1999 г. сравнялась с численностью указанного контингента (с учетом лечебно-трудовых профилакториев) всего СССР на конец 80-х годов»1.

Сейчас в местах лишения свободы находятся примерно 823 тысячи человек. Из них почти 700 тысяч находятся в колониях, около 110 тысяч осуждены за убийство, еще 150 тысяч за разбой, грабежи, прочие корыстно-насильственные преступления. Более по-

2

ловины осужденных неоднократно судимы .

Женщины в основном составляют около 50 % от общего количества населения разных стран, 5 % из них — заключенные. Тем не менее в большинстве стран число жен-щин-заключенных растет очень быстро, а в отдельных регионах мира даже быстрее, чем число заключенных-мужчин.

Проводимая в нашей стране реформа уголовно-исполнительной системы предполагает комплексное решение многочисленных задач, одна из которых — эффективное применение всех средств исправления осужденных. Исправительное воздействие должно осуществляться с учетом типов личности, психологических и индивидуальных особенностей осужденных. Правильно организованная работа с осужденными способствует профилактике конфликтных ситуаций и ведет к предупреждению преступлений в исправительных учреждениях.

Наблюдение за поведением осужденных, их адаптацией к условиям отбывания наказания и оказываемым на них исправительным воздействием позволяет сделать вывод о необходимости дифференцированного подхода к воспитательной работе с осужденными. И такая работа должна строиться на основе психолого-педагогических методов.

Опрос 459 законопослушных граждан Челябинской области показал, что, по их мнению, чем больше лиц, совершивших преступное деяние, отбывают наказание, тем жизнь будет безопаснее. Это далеко не так. Психологи установили, что чем больше времени лицо проводит в тюрьме или колонии, тем больше оно становится подверженным необратимым изменениям в психике.

Наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к осужденным, не должны быть направлены на унижение их человеческого достоинства. Из всех

лиц, находящихся в местах лишения свободы, только 14-18 % — это лица, представляющие опасность для общества и имеющие соответствующие моральные установки, 50-60 % осужденных не примыкают к преступной среде, но при определенных условиях вполне могут в ней оказаться, именно на этих людей должны быть направлены меры профилактического воздействия.

Понятие «личность преступника» тесно связано с общесоциологическим понятием человеческой личности. А. А. Герцензон писал, что «изучение личности преступника — это частный случай изучения человека в обществе»3.

А. М. Яковлев считал, что «человеческая личность есть результат воплощения определенных индивидуально неповторимых черт и свойств, в которых отражается индивидуальный жизненный путь человека, его индивидуальное бытие, обусловленное конкретным содержанием его семейных, производственных, бытовых и прочих отношений и связей — той микросреды, в которой он живет, действует и формируется как личность»4.

Человеческая личность является общим понятием для понимания личности преступника и личности осужденного.

Личность женщины-преступницы является предметом изучения таких наук, как социология, психология, криминология, уголовное право, уголовно-исполнительное право. Нас интересует личность женщины-преступницы и осужденной в рамках криминологической науки.

Криминологическое понимание личности женщины-преступницы, трактовка ее признаков предполагают различные уровни обобщения этого понятия: общее понятие личности преступницы-женщины, различные категории (группы) преступниц, конкретное лицо.

«Общее понятие “личности преступника” есть абстракция. Пока оно не наполнено конкретным содержанием, оно имеет в основном рабочее, вспомогательное значение, позволяя проводить научный анализ различных категорий преступников»5.

Понятие «личность осужденного» включает в себя социальные черты и свойства, характерные в целом для большинства осужденных. Психологами выявлен ряд особенностей, свойственных поведению осужденных женщин. Структура личности осужденной отражает разнообразие образующих ее признаков, их различный характер и роль в этимологии преступного поведения, их взаимосвязь и взаимодействие. Характеристику личности осужденной можно представить следующим образом:

1) социально-демографические признаки;

2) уголовно-правовые признаки;

3) социальные проявления личности в коллективе осужденных и в исправительном учреждении;

4) нравственные свойства;

5) психологические особенности.

К социально-демографическим признакам личности исследователи относят: пол, возраст, семейное положение, трудоспособность и состояние здоровья, образование, род занятий, отношение к религии, гражданство. Все эти признаки, взятые в совокупности, дают ясное представление о контингенте осужденных.

Возрастная характеристика осужденных женщин позволяет сделать вывод о том, что большинство из них принадлежат к возрастной группе 18-40 лет. Лица более молодого и более старшего возраста осуждаются к лишению свободы значительно реже.

Данные проведенного автором исследования свидетельствуют о том, что с увеличением возраста женщин, вступающих в брак, число женщин, не состоящих в браке, возрастает, растет количество осужденных женщин, находящихся в разводе. И самое страшное, что многие женщины потеряли семьи в период отбывания ими наказания. Несмотря на заключение браков среди осужденных в процессе отбывания наказания, их число остается незначительным.

Доля инвалидов и нетрудоспособных женщин растет по преступлениям корыстно-насильственной направленности. Такая же тенденция наблюдается и в отношении лиц, находящихся по приговору суда на принудительном лечении от алкоголизма и наркомании.

Результаты проведенного автором исследования свидетельствуют о том, что в качестве криминогенного фактора все чаще стал выступать образовательный уровень осужденных. Растет количество женщин, осужденных к лишению свободы, имеющих среднее специальное и высшее образование (из 100 осужденных 59 осужденных женщин имеют высшее образование (2006 г.), а в 2005 г. их соотношение составляло 100 и 46). Все чаще стали попадать в исправительные учреждения преподаватели, учителя, врачи. В исследуемых исправительных учреждениях на 1 января 2004 г. их число составило 234, а на 1 января 2005 г.— 321. Все большее количество женщин исповедуют религию, из 900 опрошенных осужденных женщин 689 отнесли себя к верующим6.

Следует согласиться с позицией В. Н. Кудрявцева, который понимает под уголовноправовыми признаками осужденных данные о характере совершенного преступления, его направленности и мотивации, единоличном или групповом характере преступной деятельности, рядовой или организаторской роли преступника в ней, о прошлой судимости или фактическом рецидиве преступления7.

Выяснение причин, условий совершения преступлений во многом могут помочь найти верные пути индивидуальной воспитательной работы с осужденными.

Сама осужденная женщина в исправительном учреждении обладает определенным статусом. Нахождение в отряде обязывает ее к соблюдению режимных требований, тогда как отношения среди осужденных чаще всего носят неформальный характер. Неподчинение определенным предписаниям внутреннего распорядка исправительного учреждения может повлечь за собой серьезный конфликт. В связи с этим следует особое внимание уделять особенностям воспитательной работы с осужденными, имеющими различную степень восприятия исправительного воздействия. Следует не забывать, что восприятие является исходной посылкой для регуляции поведения, формирования отношения к действительности отдельных индивидов и социальных групп, в том числе различных категорий осужденных. Без знания психологии, учета моделей поведения осужденных нельзя вести речь об их исправлении.

Взгляды, убеждения, оценки, жизненные ожидания и стремления, ценностные ориентиры — это далеко не полный перечень нравственных свойств личности. Известно, что личность осужденной женщины определяется уровнем ее развития, характером и потребностями, от этого во многом зависит ее поведение и законопослушание.

Классификация заключенных в зарубежных пенитенциарных учреждениях имеет разные основания, в частности, в США классификация заключенных проводится в соответствии с вероятностью совершения ими побега и оценкой их опасности.

В пенитенциарных учреждениях Германии заключенные делятся на три группы: 1) лица, не нуждающиеся в ресоциализации; 2) лица, нуждающиеся в ресоциализации; 3) преступники, которые, по всей вероятности, не могут быть ресоциализованы.

Классификация осужденных — это деление осужденных на группы с целью размещения их по пенитенциарным учреждениям, организации исправительного (пенитенциарного) воздействия и их дальнейшей ресоциализации.

Известный немецкий криминолог Г. Шнайдер под классификацией понимает деление правонарушителей на тех, кого нужно исправить, и тех, кого нужно охранять.

С учетом приведенных классификаций представляется возможным распределить всех осужденных женщин на группы с целью оказания на каждую из них индивидуального воздействия.

Традиционно в криминологической классификации личности преступника выделяют: 1) общий тип преступника; 2) личность преступника определенной категории;

3) личность преступника определенного вида.

В основу такой классификации может быть положен как вид совершенного женщиной преступления, так и вид ее противоправного поведения. Так, если за критерий взять корыстные преступления, то можно выделить следующие типы женщин-преступниц:

а) женщины, совершившие корыстно-хозяйственные преступления;

б) женщины, совершившие корыстные преступления по службе;

в) женщины-воры, совершившие преступления против собственности;

г) женщины-мошенницы, совершившие хищения путем обмана или злоупотребления доверием;

д) ненасильственные вымогательницы.

И, наконец, значительное место в структуре личности осужденных отводится их психологическим особенностям. В первую очередь учитываются интеллектуальные, эмоциональные и волевые свойства личности осужденных. Долгое время работе психолога в исправительном учреждении не оказывалось должного внимания. Считалось, что начальники отрядов могут справиться с внутренними проблемами осужденных. В целях достижения задач, которые преследует государство, применяя к преступникам меры уголовного наказания, создаются межрегиональные психологические лаборатории, одна из них создана при ГУИН Министерства юстиции РФ по Челябинской области. Главная задача психологов заключается в проведении научных исследований социально-психологических факторов, обеспечивающих эффективную работу, которая проводится в исправительных учреждениях. Основными направлениями деятельности психологов являются: научно обоснованная целесообразность и эффективность использования в работе новых форм и методов, оказание практической помощи психологам территориальных психологических служб в проведении психодиагностических, психокоррекционных консультаций и психологических мероприятий, разработка новых адаптированных методик изучения личности, групп осужденных, методов дифференцированного воздействия на индивидуальное и групповое поведение лиц, находящихся в учреждениях уголовно-исполнительной системы, прогнозирование и предупреждение негативных явлений в местах лишения свободы.

Таким образом, учет всех признаков, составляющих структуру личности осужденной, позволяет правильно определить направления коррекционной работы, которая приблизит личность осужденной-преступницы к законопослушным формам поведения.

Потребности, интересы осужденных женщин в большинстве своем связаны с теми социальными ролями, которые выполнялись ими в семье, коллективе и обществе. Их убеждения, мотивация поведения в исправительном учреждении часто связаны с

семейно-бытовыми проблемами. Семья для женщин играет роль сдерживающего по отношению к правонарушениям фактора, в то время как семейные конфликты несут в себе криминогенное значение. Это, в первую очередь, характерно для тех осужденных женщин, социальные роли которых непосредственно связаны с жизнью семьи и воспитанием детей. Они более остро переживают утрату свободы, чем те осужденные, у которых нет семьи и детей.

Огромное значение в таких случаях приобретает сохранение социальных связей осужденных женщин: свидания с родственниками, получение посылок и бандеролей, денежных переводов. Женщина неотделима от семьи. Для тех, кто оказался в местах лишения свободы, одна из самых главных и трудных задач — не потерять свою семью, не стать чужой своим собственным детям, родителям, мужу.

Значительную часть осужденных женщин, не реализующих право на свидание, составляют те, семья которых распалась за время отбывания ими наказания. Общение с семьей в период отбывания наказания положительно влияет на дальнейшую социальную адаптацию женщины после отбывания наказания.

Осужденные женщины острее, чем мужчины, воспринимают сам факт изоляции от общества. Особенности их психофизиологической организации обусловливают повышенную возбудимость, восприимчивость к отрицательному влиянию ближайшего окружения, плаксивость, раздражительность. У них чаще, чем у мужчин, происходят нервно-психические срывы, возникают стрессовые ситуации8. Осужденная, семья которой сохранилась, испытывает меньше затруднений, связанных с вопросами устройства своей жизни на свободе. Эти женщины реже совершают правонарушения, чем те, у которых семья распалась за время отбывания наказания. Поддержка семьи особенно необходима в первые месяцы после освобождения, когда вероятность рецидива со стороны освобожденной особенно высока. Большинство женщин-рецидивис-ток проживали в городе и имели неплохие жилищные условия. Вместе с тем для них характерны низкий общий культурный уровень развития и профессиональная неподготовленность.

Н. М. Ядринцев в 1872 г. обосновал идею самоуправления сообщества заключенных, что способствовало бы их дальнейшему исправлению. Большое значение он придавал коллективистскому настрою в среде заключенных, настаивал на благожелательных отношениях между тюремным персоналом и заключенными, предвосхищая, таким образом, гуманизацию исправительных учреждений .

Огромный вклад в изучение психотерапевтических методов, применяемых в тюрьме, внес крупнейший криминолог Ш. Жермен. Он предпринимал попытки влиять на мораль заключенных и содействовать их исправлению путем создания групп. В качестве примера формы групповой психотерапии он использовал коллективную беседу, объединяя заключенных в группы по уровню интеллектуального развития. В результате беседы заключенные, в том числе женщины, могут обмениваться мнениями по интересующей теме. По мнению Ш. Жермена, такое неформальное общение должно помочь осужденным приспособиться к условиям жизни в тюрьме.

Как показывает опыт западных стран, в тюрьмах женщин обучают домоводству, личному уходу за собой, полезному проведению досуга, проводят культурные и спортивные мероприятия. Такое разнообразное проведение времени заключенными воспринимается как вольная жизнь, поэтому таким женщины легче затем адаптироваться к свободе.

Примечания

1 Цит. по: Горобцов В. И. Институт колоний-поселений как альтернатива реальному лишению свободы // Актуальные проблемы теории борьбы с преступностью и правоприменительной практики. Красноярск, 2002. С. 100.

2 См.: ЧайкаЮ. В. тюрьмах сидят на чемоданах // Рос. газ. 2004. 25 мая.

3 Герцензон А. А. Уголовное право и социология. М., 1970. С. 139.

4 Яковлев А. М. Личность преступника. М., 1975. С. 14.

5 Там же. С. 29.

6 Автор приводит результаты личного исследования, проведенного в 2004 г.

7 См.: Кудрявцев В. Н. Личность преступника. М., 1988. С. 33.

8 См.: Шелдон С. Если наступит завтра. М., 1992. С. 47-107.

9 Ядринцев Н. М. Русская община в тюрьме и ссылке. СПб., 1872. С. 623.

А. Н. Новокрещенов

проблемы уголовной ответственности за неисполнение приговора суда ИЛИ ИНОГО судебного акта

Рассматривается проблема защиты деятельности судебной системы и правоохранительных органов Российской Федерации от преступных посягательств. Актуальность выбранной темы подтверждается тем, что порядок привлечения к уголовной ответственности лиц, посягающих на систему правосудия, недостаточно усовершенствован.

Проблема функционирования судебной власти в настоящее время является, безусловно, актуальной. Число законов, в которых нуждается государство, превышает количество принятых. Не в полной мере реализуется принцип прямого действия Конституции РФ. Президент России В. В. Путин в своем ежегодном Послании Федеральному Собранию Российской Федерации справедливо отметил, что ключевым вопросом любой власти является доверие граждан государству. Степень этого доверия напрямую определяется тем, как оно защищает своих граждан от произвола. Сегодня нам крайне необходима судебная реформа. Отечественная судебная система отстает от жизни и на практике мало помогает проведению экономических преобразований1. Поступает огромное количество жалоб на необоснованное насилие и произвол при возбуждении уголовных дел, при следствии и в судебном разбирательстве. В существенном совершенствовании нуждается также законодательство, регулирующее порядок исполнения судебных решений, ведь в настоящее время на практике исполняются далеко не все решения судов2.

Новая федеральная целевая программа «Развитие судебной системы России» на 2007-2011 гг. одной из главных задач определяет утверждение судебной власти в государственном механизме как самостоятельной, влиятельной и независимой силы об-

3

щества .

Правосудие — это одна из форм государственной деятельности, которая заключается в рассмотрении и разрешении судами общей юрисдикции, а также арбитражными судами дел в порядке гражданского, уголовного, административного и арбитражного судопроизводства. Если говорить о правоохранительных органах, то они в силу своей компетенции для осуществления правосудия могут оказать помощь при проведении дознания и предварительного следствия.

Следовательно, если говорить о преступлениях против правосудия, то к ним следует относить посягательства на нормальную деятельность органов предварительного следствия, дознания — по всестороннему и объективному расследованию преступлений, судебных органов — по правильному разрешению дел, уголовно-исполнительных органов — по надлежащему исполнению судебных решений.

Принимая во внимание то обстоятельство, что в основу деления на разделы и главы в действующем Уголовном кодексе РФ положен объект преступления, предпочтительно преступления против правосудия выделять по непосредственному объекту.

Таким образом, все преступления против правосудия можно разделить на четыре группы. К первой группе следует относить преступления, включающие посягательства на отношения, обеспечивающие нормальное осуществление судом правосудия.

Ко второй группе следует относить преступления, посягающие на отношения, обеспечивающие нормальную деятельность органов прокуратуры и предварительного расследования по осуществлению функции уголовного преследования.

К третьей группе следует относить посягательства на отношения, обеспечивающие нормальную деятельность органов по исполнению судебных актов.

Четвертую группу составляют посягательства на отношения, обеспечивающие нормальную деятельность всех органов по осуществлению правосудия.

Особую тревогу вызывает состояние дел в сфере исполнения решений органов правосудия, это касается прежде всего преступлений, связанных с незаконными действиями в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации (ст. 312 УК РФ), побег из мест лишения свободы (ст. 313 УК РФ), уклонение от отбывания лишения свободы (ст. 314 УК РФ), неисполнение приговора суда, решения суда или иного судебного акта (ст. 315 УК РФ).

В истории российского уголовного законодательства норм об ответственности за рассматриваемое преступление было не так много. Статья 34 Новгородской Судной грамоты — одного из интереснейших документов русского феодального права XV в.— устанавливала для уплаты судебных пошлин и исполнения судебного решения срок один месяц. Если в этот срок пошлина не выплачивалась, виновный приставами Новгородского вече принуждался к ее уплате. При попытке уклониться от платежа наказание устанавливалось «всем Великим Новым городом»4.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., уделившее большое внимание преступлениям против правосудия, в гл. 5 «О непреступлении» раздела 5 «О преступлениях и проступках по службе государственной и общественной», в главе «Против порядка управления» раздела «О преступлениях и проступках» предусматривало «ответственность за сопротивление исполнению судебных определений или иных постановлений и распоряжений властей, правительством установленных, а равно и законным действиям чиновника в отправлении его должности, когда оно будет оказано не многими, а лишь двумя или тремя человеками, или даже и одним, но с оружием и с употреблением какого-либо с его стороны насилия»5.

Непосредственным объектом преступления, предусмотренного ст. 315 УК РФ, являются интересы правосудия в сфере исполнения судебных актов.

С. В. Максимов считает, что данное преступление содержит два непосредственных объекта. Первый непосредственный объект данного преступления — это общественные отношения, обеспечивающие интересы правосудия. Второй непосредственный объект — общественные отношения, обеспечивающие интересы службы6.

Предметом данного преступления выступают документы, которые фиксируют вступление в законную силу приговора суда, решения суда или иного акта по гражданскому, арбитражному, административному и уголовному делу.

Объективная сторона преступления состоит в злостном неисполнении представителем власти, государственным служащим, служащим государственного или муниципального учреждения, коммерческой или иной организации вступивших в законную силу приговора суда, решения суда или иного судебного акта, а равно воспрепятствовании их исполнению.

Под злостным неисполнением приговора суда, решения суда или иного судебного акта понимается то, что указанное в диспозиции ст. 315 УК РФ лицо не предпринимает действий по его реализации после неисполнения в пятидневный срок повторного

предложения судебного пристава добровольно исполнить судебное решение (п. 3 ст. 9 Федерального закона от 21 июля 1997 г. № 119-ФЗ «Об исполнительном производстве»7 в редакции Федерального закона от 24 декабря 2002 г.).

Под воспрепятствованием исполнению судебного акта понимается противодействие должностным лицам, исполняющим решение суда. По своей конструкции состав преступления является формальным. Преступление окончено в момент совершения общественно опасных действий.

Субъективная сторона преступления характеризуется прямым умыслом, то есть виновный осознает, что незаконно не исполняет приговор суда, решение суда или иной судебный акт или воспрепятствует его исполнению, и желает совершить эти действия (бездействие).

Субъект данного преступления — специальный, им может быть представитель власти, государственный служащий, служащий органа местного самоуправления, а также служащий государственного или муниципального учреждения, коммерческой или иной организации.

В случае привлечения к ответственности по ст. 315 УК РФ любого из вышеуказанных лиц важно обращать внимание на то, с какого момента лицо обретает соответствующие права и обязанности, то есть когда оно становится субъектом рассматриваемого преступления. Таким сроком считается день, указанный в приказе о приеме на работу. Трудовые правоотношения прекращаются вследствие возникновения определенных юридических фактов: 1) истечение срока должностных полномочий; 2) увольнение (со дня издания приказа об увольнении) 3) наступление смерти. Естественно, после этого лицо также не может быть привлечено к уголовной ответственности.

Статистика в целом по Российской Федерации по числу осужденных по ст. 315 УК РФ выглядит следующим образом: 1997 г.— 43 человека, 1998 г.— 52, 1999 г.— 52, 2000 г— 19, 2001 г— 32, 2002 г— 27, 2003 г.— 758.

За период с 2003 по 2005 гг. органами дознания было возбуждено по ст. 315 УК РФ 45 уголовных дел, в том числе в 2003 г.— 7 дел, в 2004 г.— 8 дел, в 2005 г.— 30 дел.

Из общего количества возбужденных уголовных дел по ст. 315 УК РФ окончено производством 30 дел (66,6 %), в том числе 3 уголовных дела, в которые были объединены 17 уголовных дел, переданы в иные органы расследования 15 дел (50 %). Одно дело приостановлено до появления реальной возможности участия подозреваемого в уголовном деле (3,3 %).

Из оконченных производством уголовных дел 3 (10 %) прекращены органом дознания и 25 (83,3 %) направлены прокурором с обвинительным актом в суд, 2 прекращены прокурором (одно — в 2003 г., одно — в 2005 г.).

По обвинительным актам предъявлен ущерб на общую сумму 415 тыс. р., из них до направления дела в суд возмещен ущерб на сумму 124 тыс. р., что составило 29,8 %, ущерб по прекращенным делам составил 140 тыс. р.

Всего направлено в суд 25 уголовных дел, из них по 11 делам вынесены обвинительные приговоры, 11 дел прекращены судом по нереабилитирующим основаниям. Одно дело прекращено по реабилитирующим основаниям, 2 уголовных дела не рассмотрены.

Изучив уголовные дела, прекращенные судами по ст. 25 УПК РФ, можно сделать вывод о том, что вынесенные по уголовным делам судебные решения противоречат

нормам уголовно-процессуального права, поскольку преступления, относящиеся к компетенции службы судебных приставов, в качестве основного объекта имеют интересы правосудия, а не взыскателей.

Так, 7 июня 2005 г. мировым судьей Брединского района Челябинской области прекращено по ст. 25 УПК РФ (за примирением сторон) уголовное дело, возбужденное по обвинению С. В. Катероги в совершении преступления, предусмотренного ст. 315 УК РФ;

11 апреля 2006 г. мировой судья судебного участка № 1 Уйского района Челябинской области А. П. Рожнов признал виновным В. Н. Ефимова, директора ООО «Кусляк» в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 315 УК РФ, который злостно не исполнил вступившее в законную силу судебное решение о выплате денежных средств в пользу граждан, и назначил ему наказание в виде 180 часов обязательных работ.

Изучение приговоров по обобщенным уголовным делам показывает, что действия обвиняемых дознавателями службы судебных приставов, расследовавших уголовные дела, квалифицируются правильно, что подтверждается результатами рассмотрения дел судебными органами.

Примечания

1 См.: Послание Президента РФ Федеральному Собранию // Ежегодные послания Президента РФ 1994-2005 гг. Новосибирск, 2006. С. 324.

2 Там же. С. 326.

3 См.: Кулешов Ю. И. Преступления против правосудия: проблемы теории, законотворчества и правоприменения: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Владивосток, 2007. С. 3.

4 Российское законодательство Х-ХХ веков: В 9 т. М., 1984-1991. Т. 1. С. 318.

5 Российское законодательство Х-ХХ веков: В 9 т. М., 1984-1991. Т. 6. С. 242.

6 Уголовное право. Особенная часть: Учеб. / Под ред. Л. Л. Гаухмана, С. П. Максимова. М., 2005. С. 621.

7 См.: Собрание законодательства РФ. 1997. № 30. Ст. 3591.

8 См.: Преступления против правосудия / Под ред. А. В. Галаховой. М., 2005. С. 329.

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА РОССИИ

Т. П. Корецкая

ЮРИДИЧЕСКАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ: ЭВОЛЮЦИЯ ПОНЯТИЯ в зарубежной политико-правовой мысли

Представлен анализ возникновения и формирования понимания и определения юридической ответственности, ее основных принципов и признаков в политических и правовых учениях. Особое внимание уделено эволюции понятия юридической ответственности в зарубежной политико-правовой мысли.

Вопросам ответственности в целом и юридической ответственности в частности посвящено немало научных иссследований. Эти вопросы обсуждались как в течение всей мировой истории политико-правовой мысли, так и рассматриваются в современной теории права разных стран. Правоведы до сих пор не пришли к единому мнению по поводу определения приведенных понятий.

Между тем ответственность являлась и является одним из важнейших регуляторов человеческого поведения. Человек не может быть свободен от общества и существовать сам по себе, исключительно благодаря его чувству ответственности в государстве и обществе поддерживаются социальный, нравственный, культурный, правовой и иной порядок.

Еще Аристотель по этому поводу писал: «Хороший гражданин должен уметь быть способным и подчиняться, и начальствовать, добродетель гражданина заключается в умении властвовать над свободными людьми и быть подвластным»1. Подобного рода мысль выражал и Т. Гоббс, утверждавший, что в случае согласия на то других лиц, заключавших договор о создании государства, «человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе»2. Им вторил и Ж.-Ж. Руссо: «Общественный договор имеет своей целью сохранение договаривающихся. Кто хочет достичь цели, тот принимает и средства ее достижения, а эти средства неотделимы от

3

некоторого риска, даже связаны с некоторыми потерями» .

В современной российской теории государства и права чаще всего под термином «юридическая ответственность» понимают «применение к правонарушителю предусмотренных санкцией юридической нормы мер государственного принуждения, выражающихся в форме лишений личного, организационного либо имущественного характера»4. Ее можно охарактеризовать при помощи особых признаков и принципов. К первым относятся: государственное принуждение, определенный объем, связь с правонарушением, негативные последствия, фиксация в санкции правовой нормы и процессуальная форма (правоприменение). Основными принципами юридической ответственности признаются законность, справедливость, неотвратимость, целесообразность, индивидуализация наказания, ответственность за вину, недопустимость удвоения от-ветственности5.

Между тем столь стройная характеристика юридической ответственности сложилась лишь в XX в. До этого времени ее сущность имела множество трактовок с самого

момента появления философских произведений, посвященных в том числе и анализу государственно-правовых явлений. Среди тех, кто рассматривал принципы юридической ответственности, можно назвать таких философов, как Конфуций, Шан Ян, Платон, Т. Мор, Г Гроций, Т. Гоббс, Дж. Вико, Ш.-Л. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, Ч. Беккариа, И. Кант, Г Гегель, Т. Бентам, Р фон Иеринг, Ф. Ницше, Г. Кельзен.

Древнекитайская философия выстраивала все отношения в обществе и государстве на основе определенных норм, призванных обеспечить неукоснительное подчинение подданных государю, как младших членов семьи старшему6. В качестве подобных норм Конфуцием, например, рассматривался сложный комплекс всевозможных этических принципов, закрепленных в ритуалах, установленных мудрыми предками: «Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок при помощи наказаний, народ будет стремиться уклониться (от наказаний) и не будет испытывать стыда. Если же руководить народом посредством добродетели и поддерживать порядок при помощи ритуала, народ будет знать стыд и он исправится. Не зная ритуала, нельзя утвердить себя (в обществе).»7. Другими словами, человек, совершавший какой-либо неправомерный поступок, автоматически становился нарушителем воли предков, что было непростительно и подвергалось всеобщему порицанию и наказанию.

В отличие от Конфуция, отрицая ритуал, как опасное явление, приносящие с собой ошибки прошлого, которые привели ранее к гибели существовавших государств, Шан Ян считал, что только суровые наказания помогают человеку выработать добродетель, которая дает ему возможность ответственно относиться к выполнению всех возложенных на него обязанностей: «Наказания порождают силу, сила порождает могущество, могущество порождает величие, вселяющее трепет, (порождающее.— Т. К.) ... добродетель. Так, добродетель ведет свое происхождение от наказания»8. Шан Ян вводил принцип круговой поруки9, призванный укрепить понимания людьми необходимости неукоснительно соблюдать существовавшие в государстве законы10.

Государственно-правовая концепция брахманизма, получившая яркое воплощение в Дхармашастрах11, в том числе и Законах Ману, уже устанавливала разную степень ответственности людей за нарушение дхармы. При этом учитывалось социальное положение,— точнее говоря место, занимаемое правонарушителем в варно-кастовой структуре индийского общества, мотив, «место и время по правде. состояние виновного и суть преступления», объект преступления, а также принималась во внимание возможность рецидива12. К тому же человек не мог уйти от ответственности и тогда, когда он оставался не найденным правосудием при жизни. В этом случае, согласно карме, наказание настигало его в последующих жизнях.

Идею о соразмерности какого бы то ни было правонарушения и ответственности, которую человек нес за него, проводил в жизнь и Платон. Это было вполне логично, так как в основе миропонимания древних эллинов лежала категория справедливости: «.вообще каким бы то ни было образом (закон должен.— Т. К.) заставить человека возненавидеть несправедливость и полюбить или, по крайней мере, не питать ненависти к природе справедливости.»13. Философ был убежден сам и убеждал своих современников в том, что «вообще никто не должен оставаться безнаказанным за какой бы то ни было проступок»14. Все это было необходимо для того, чтобы человек в полной мере осознал свою неправоту и необходимость соблюдения установленных законами норм. Спектр наказаний расширялся за счет «сидения или стояния в унизительных» для этого местах, а также «стояния возле святилищ на окраине страны»15. Исключительно

в крайнем, самом безнадежном случае, если человек был «неисцелим», неоднократно неся ответственность каждый раз за новые правонарушения,— только в этом случае, по мнению Платона, закон может предусматривать применение смертной казни.

С возникновением и распространением христианства связывается появление концепции божественной сущности государства и права, которая рассматривала и вопрос об ответственности человека. Любое нарушение им обязанностей и установленных обществом и государством норм рассматривалось как грех, за который он отвечал перед Богом, точнее перед Его представителями на земле — церковью и главой государства, получившими от Бога право управлять людьми. Кроме того, наказание или поощрение за деяние применялось к человеку и в загробной жизни. Спектр правонарушений в средние века был весьма велик, практически любое действие или бездействие человека могло рассматриваться как неправомерное. При этом предостеречь людей от его совершения должны были ужесточавшиеся наказания.

Томас Мор с осуждением отзывался о смертной казни через повешение, к которой приговаривался вор, указывая на ее «нелепость и пагубность для государства» и общества: «Такое наказание воров .за пределами справедливости и неполезно обществу. чрезмерно сурово и недостаточно для его обуздания. Насколько же нелепо и пагубно для государства равно наказывать и вора, и убийцу.»16. Более того, он считал, что столь жестокое наказание не помогало государству защищать добропорядочных граждан, а подталкивало «вора» к совершению во время кражи еще и убийства: «. когда разбойник видит, что осужденный за кражу рискует не меньше, чем. уличат его еще в убийстве, то одна только эта мысль побудит его зарезать того, кого. он всего лишь намерен был ограбить.»17. «Для того чтобы человек мог исполнять возложенные на него обязанности, по отношению к нему нельзя применять только наказание, но необходимо выработать систему поощрений и почестей, которые бы он получал в благодарность от государства и общества в зависимости от собственных заслуг18 как при жизни, так и (в особых случаях) после его кончины».

Политико-правовая мысль эпохи Просвещения закладывает теоретические основы понятия юридической ответственности, точнее ее ведущих принципов, тогда как до этого времени о них можно было говорить только опосредованно. Они существовали интуитивно, если можно так рассуждать о юридических терминах.

Теоретическое оформление этих принципов началось с концепции Г. Гроция, который предполагал, что в случае привлечения человека к юридической ответственности необходимо учитывать два важнейших момента: ответ на вопрос о том, за что «воздается»; и то, ради чего «воздается», то есть цель наказания. Подобных целей мыслитель определял три: во-первых, ради «пользы совершившего преступное деяние»; во-вторых, для «пользы того, против кого оно было направлено»; и, в-третьих, ради «пользы всех в целом»,— причем вторая цель реализуется на основании естественного права самим пострадавшим от правонарушения, совершенного против него. Каждая цель, в свою очередь, дает возможность прибегнуть к применению различных мер воздей-

19

ствия .

Кроме того, Гроций также впервые в истории политико-правовой мысли заявлял о том, что обязательно нужно учитывать степень виновности человека, так как: «Никто не должен быть наказан свыше своей виновности. .В соответствии с виновностью преступление влечет большее или меньшее наказание по соображениям пользы»20. Рассуждая таким образом, Т. Гоббс отождествлял наказание невиновного с нарушением

естественного закона. Этот закон запрещал людям «руководствоваться в своей мести чем-либо, кроме соображения будущего блага», так как «наказание невиновного не может принести государству никакой пользы»21, и требовал, основываясь на принципе справедливости, воздаяния каждому правонарушителю должного, что не соблюдалось в случае наказания невиновного. Единственная цель, преследуемая государством и людьми при привлечении правонарушителя к ответственности, состояла, по мнению

философа, в необходимости «исправить самого виновного либо его наказанием сделать

22

лучше другим» .

В дальнейшем политико-правовые идеи эпохи Просвещения относительно юридической ответственности развивались именно вокруг обсуждения принципов целесообразности, ответственности за вину и законности, хотя, например, Ч. Беккариа вводил еще и принцип гуманизма, который, по его твердому убеждению, выражался в отмене смертной казни, а также в применении менее строгих наказаний: «Не суровость наказания, а продолжительность его морального воздействия — вот что оказывает наибольшее влияние на душу человека.»23. Акцентируя свое внимание на этом вопросе, просветитель говорил о том, что жестокие, порой бесчеловечные наказания присущи народам с низким уровнем развития, тогда как нации с более высоким уровнем развития имеют и высокую восприимчивость. Она же, в свою очередь, обуславливает уменьшение «суровости наказаний, если хотят сохранить неизменным соотношение между

24

предметом и его адекватным восприятием»24.

В конце XVШ-XIX вв. в Европе начинается оформление нового уголовного и гражданского законодательства. Именно в XIX в. произошло окончательное обособление юриспруденции, как самостоятельной науки, от философии. С этим был связан и интерес к теоретическим проблемам юриспруденции, в том числе и к четкой единой трактовке ряда юридических понятий и терминов, а также к определению присущих им признаков и принципов. Немалый вклад в осмысление юридической ответственности был сделан и И. Кантом, заявлявшим о том, что каждый должен поступать согласно некой максиме, которая «может иметь силу всеобщего закона»25, призванного определять степень юридической ответственности за нарушение установленных им требований к поведению человека. Иначе Кант видел цель юридической ответственности, считая, что в ней реализуется право общества или человека, пострадавшего от действий правонарушителя, на возмездие, которое обязательно осуществляется только в рамках правосудия, точно определяя при этом качество и меру наказания. Кроме того, философ предлагал новый принцип юридической ответственности, а именно — принцип равенства, согласно которому суд не должен был склоняться в пользу одной стороны более, чем в пользу другой26. В этом-то как раз и заключался, с его точки зрения, смысл права возмездия.

В спор с Кантом вокруг всеобщего закона вступил Г. Гегель, который высказывал сомнения по поводу того, может ли вообще человек соответствовать этим требованиям, если до этого времени элементарно не были определены принципы, «указывающие, что нам следует делать»27. Он говорил о том, что различные философские умозаключения не создают повод для привлечения к ответственности человека, так как для того, чтобы его поведение противоречило всеобщему закону, должен существовать сам закон или, хотя бы, критерий, устанавливающий эту норму определенного правопорядка, которой бы противоречили какие-либо действия субъекта. Завершая эти размышления, Гегель приходит к выводу о необходимости как можно быстрее разрабатывать

«позитивные определения» таких понятий, как преступление и наказание, причем последнее не должно было выступать в виде некой угрозы для человека28.

Как раз эту задачу в какой-то мере выполнил И. Бентам, создавший стройную концепцию юридической ответственности или «предотвращения вреда» как общей цели всех законов. Считая наказание наиболее радикальным средством для ее достижения, он называл ряд второстепенных целей и правила, определяющие «пропорцию между наказанием и преступлением», и признаки наказания. Заслуга мыслителя состояла еще и в том, что он первым обратил внимание на существование различных обстоятельств, исключавших или, наоборот, отягчавших юридическую ответственность виновного лица29. К тому же он был уверен в том, что, привлекая человека к ответственности за правонарушение, государство должно учитывать «возраст, пол, звание, богатство или бедность и много других обстоятельств», от которых зависел выбор того или иного вида наказания30. Подобная позиция не отличала его концепцию от понимания ответственности в брахманизме, но была первой гласной попыткой законодательного закрепления данной идеи.

И. Бентама считают родоначальником позитивизма, весьма популярного до сих пор направления в философии права и истории юриспруденции. Это течение отрицает всякое иное право, кроме позитивного. Другими словами, любое государственно-правовое явление позитивисты рассматривали исключительно как творение человека ради его же пользы.

Одним из ярких представителей данного направления в юриспруденции стал в XX в. Ганс Кельзен, который сформулировал оригинальное, но в то же время актуальное для своего времени «чистое учение о праве». Он по-новому трактовал практически все известные на тот момент в теории государства и права понятия и категории. К таковым относилась и юридическая ответственность. С точки зрения юриста-теоретика, ответственность предусматривает то, что «индивид юридически обязан вести себя определенным образом, если его противоположное поведение обуславливает акт принуждения (в качестве санкции)»31. При этом из поля зрения нельзя упускать то, что, в отличие от всех описанных выше политико-правовых концепций, где к ответственности привлекались непосредственно субъекты правонарушения, Г. Кельзен поднял вопрос о возможной ответственности третьих лиц за неправомерное деяние субъекта. «Индивид, против которого направлено правовое последствие противоправного деяния,— писал теоретик,— ответствен (несет юридическую ответственность) за это деяние. В первом случае он несет ответственность за собственное деяние. Здесь обязанный индивид тождествен ответственному индивиду: ответствен потенциальный нарушитель. Во втором случае один индивид отвечает за правонарушение, совершенное другим: обязанный индивид не тождествен ответственному индивиду»32. Эта новая для теории права, но давно принятая на практике, форма ответственности имела в виду ответственность родителей за неправомерные поступки своих детей, не достигших дееспособного возраста, а также ответственность, например, поручителей по обязательствам, взятым на себя должниками.

Субъект правонарушения или лицо, его замещающее, несет эту ответственность по-разному. Так, если непосредственный правонарушитель отвечает либо «своей личностью», либо имуществом, либо личностью и имуществом, то поручитель или его законный представитель отвечает только имуществом. Это обусловлено тем, что последние два лица являются не субъектами, а «объектами поведения, определенного правопорядком в качестве последствия,— а именно, объектами «акта принуждения»33.

Кроме того, Г. Кельзен несколько иначе классифицировал юридическую ответственность. Так, он выделял: во-первых, уголовно-правовую и гражданско-правовую ответственность, во-вторых, индивидуальную и коллективную, в-третьих, виновную ответственность (за преднамеренное деяние и за неосторожность) и ответственность независимо от вины34. Если первая классификация не вызывает принципиальных споров, то вторая и третья классификации весьма интересны и требуют более пристального внимания.

Коллективная ответственность, с точки зрения автора, была «характерным элементом первобытного правопорядка», так как из-за «недостаточно развитого сознания своего «Я» первобытный человек чувствовал себя настолько единым с членами своей группы, что всякий . поступок одного из них» воспринимался «как поступок самой группы», то есть как нечто, сделанное «ими» совместно35. Вследствие этого наказание или поощрение применялось ко всей этой группе в целом. В этом случае наиболее характерным примером может быть идея круговой поруки Шан Яна. При этом ответственность, которую некто, согласно установленному нормой порядку, несет за правонарушение другого лица, является своего рода разновидностью коллективной ответственности. Все же она не пережиток, который нужно ликвидировать, а необходимое превентивное действие, имеющее желательный эффект только в том случае, когда обязанный индивид (или, как называет его сам автор, потенциальный правонарушитель) понимает, что санкция правовой нормы, как зло, «направлена. против члена его семьи, родственника, согражданина»36. Наиболее же типичным видом ответственности является индивидуальная ответственность, когда санкция нормы права направлена исключительно на

37

непосредственного правонарушителя .

Третья классификация весьма показательна, так как окончательно в теоретическом и, следовательно, практическом плане юридическая ответственность стала рассматриваться как «расплата» человека именно за виновное деяние, где под «виной» понимается «определенное положительное соотношение, существующее между внутренним (мысленным) поведением правонарушителя и событием, вызванным или предотвращенным посредством его внешнего поведения, то есть вина состоит в его направленном на это умысле или предвидении»38. К тому же к виновной ответственности, кроме преднамеренной, относится еще и ответственность за неосторожность, при этом в качестве «неосторожности» выступает «непроявление. предписанного правопорядком предвиде-

39

ния» или отсутствие «предписанной предусмотрительности» .

В ином случае, когда индивид не желал или не предвидел наступление какого-либо события, а оно произошло «случайно» и без его на то ведома, Кельзен говорил об ответственности за последствия независимо от вины40. Как ответственность без вины рассматривалась также и та разновидность коллективной ответственности41, когда санкция направлена не на правонарушителя, а, как было указано выше, на другого индивида, состоящего с ним в установленных правопорядком отношениях.

Итак, в заключение необходимо сказать о том, что понимание юридической ответственности претерпело более чем за 2,5 тысячелетия существенную эволюцию. Во-первых, теория права от мысли об ответственности за правонарушение семьи правонарушителя или группы лиц, членом которой он являлся, со временем пришла к идее

об ответственности за последствия правонарушения субъекта, совершившего данное правонарушение, оставляя при этом возможность, когда за его действия несет ответственность его законный представитель.

Во-вторых, изменилась и лексика, применяемая по отношению к субъекту правонарушения. Если до середины XIX в. его называли в соответствии с тем преступлением или проступком, в совершении которого он обвинялся,— вором, убийцей, насильником, разбойником и тому подобное, то примерно в середине XIX в., а особенно в XX в. его начинают называть субъектом правонарушения; индивидом, совершившим правонарушение (проступок или преступление); подозреваемым; потенциальным правонарушителем и так далее.

В-третьих, к XX в. происходит окончательное выделение принципов юридической ответственности. К ним относятся уже обозначенные нами и появлявшиеся в следующей последовательности принципы: законности, справедливости, неотвратимости ответственности, целесообразности, ответственности за вину, индивидуализации наказания и недопустимости удвоения юридической ответственности.

И, в-четвертых, несмотря на то, что никто из мыслителей, чьи концепции были рассмотрены, не выделял признаки юридической ответственности, не трудно увидеть их последовательное формирование. Первыми в политико-правовой мысли появляются и постепенно укрепляются такие ее признаки, как связь с правонарушением и негативные последствия для правонарушителя. Если изначально, а в некоторых случаях вплоть до эпохи Просвещения, считалось, что к ответственности субъект правонарушения мог быть привлечен не только государством, но и отдельными членами общества, то с начала XIX в., и особенно в XX в., важнейшим признаком юридической ответственности становится государственное принуждение. Кроме того, параллельно с ним оформляются и последние три признака — определенный объем ответственности, фиксация в санкции правовой нормы и процессуальная форма (правоприменение).

Примечания

1 Аристотель. Политика: В 4 т. Пер. с древнегреч. / Общ. ред. А. И. Доватура. М., 1983. С. 452.

2 Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Соч.: В 2 т.: Пер. с лат. и англ. / Под ред. В. В. Соколов. М., 1991. Т. 2. С. 99.

3 Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или принципы политического права. М., 1969. С. 105.

4 Лебедев В. А., Киреева Е. А., Шадрин В. М. Теория государства и права: Учеб. пособие. М., 2005. С. 34; Малько А. В. Теория государства и права: Учеб. М., 2001. С. 91; Теория государства и права: Учеб. / Под ред. В. М. Корельского, В. Л. Привалова. М., 1987. С. 112.

5 См.: Синякин И. Н., Черных Е. В. Юридическая ответственность // Теория государства и права / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. М., 2001. С. 600-601.

6 См.: Кривцов В. А. Вступительная статья к «Лунь юй» // Древнекитайская философия: Собр. текстов: В 2 т. М., 1972. Т. 1. С. 139.

7 Там же. С. 143, 174.

8 Там же. Т. 2. С. 217.

9 Под круговой порукой Шан Ян понимал ситуацию, когда за преступление любой степени тяжести карались «три категории родственников» преступника.

10 См.: Книга правителя области Шан (Шан Цзюнь Шу): Пер. с кит. М., 1993. С. 206.

11 Дхарма — закон; шастра — сборник; Дхармашастры — сборники законов в Древней Индии.

12 Законы Ману / Пер. С. Д. Эльмановича. М., 1992. С. 157-158.

13 Платон. Законы // Собр. соч.: В 4 т.: Пер. с древнегреч. / Общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса,

А. А. Тахо-Годи. М., 1994. Т. 4. С. 317.

14 Там же. С. 308.

15 Там же. С. 309.

16Мор Т. Утопия: Пер. с лат. Ю. М. Каган. М., 1978. С. 139.

17 Там же. С. 139.

18 Там же. С. 237.

19 Гроций Г. О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права: Пер. с лат. А. Л. Сакетти / Под общ. ред. С. Б. Крылова. М., 1994. С. 473, 457-458.

20 Там же. С. 473.

21 Гоббс Т. Указ. соч. Т. 2. С. 247.

22 Гоббс Т. Основы философии. Часть третья. О гражданине // Соч.: В 2 т.: Пер. с лат. и англ. / Сост. В. В. Соколов. М., 1991. Т. 1. С. 310.

23Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1995. С. 170.

24 Там же. С. 246-247.

25 Кант И. Метафизика нравов // Соч.: В 8 т. М.:, 1994. Т. 6. 247.

26 Там же. С. 367.

27 Гегель Г. Философия права: Пер. с нем. / Ред. и сост. Д. А. Керимов, В. С. Нерсесянц. М., 1990. С. 177.

28 Там же. С. 144, 147.

29 См.: Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства // Теория государства и права: Хрестоматия: В 2 т. / Авт.-сост. В. В. Лазарев, С. В. Липень. М., 2001. Т. 2. С. 460464.

30 См.: Бентам И. Основные начала Уголовного кодекса // Теория государства и права: Хрестоматия: В 2 т. / Авт.-сост. В. В. Лазарев, С. В. Липень. М., 2001. Т. 2. С. 465.

31 Чистое учение о праве Ганса Кельзена // К XIII конгрессу Международной ассоциации правовой и социальной философии (Токио, 1987): Сб. переводов: Пер. С. В. Лёзова / Отв. ред.

В. Н. Кудрявцев, Н. Н. Разумович. М., 1987. Вып. 1. С. 161.

32 Там же. С. 162.

33 Там же. С. 163.

34 Там же. С. 162; 164-166; 169.

35 Там же. С. 165.

36 Там же. С. 164.

37 Там же. С. 165.

38 Там же. С. 166.

39 Там же. С. 163.

40 Там же. С. 165.

41 Там же. С. 169.

А. Н. Смертин

РАДИКАЛИЗМ КАК ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В ИСТОРИИ РОССИИ

Рассматривается одно из малоизученных явлений развития политико-правовой мысли — радикализм. Особое внимание уделяется особенностям развития и становления, терминологического содержания данного понятия именно в России, для которой оно имеет особое историческое значение и уникальность.

В России радикализм является не только методом решения конкретных политикоправовых и социально-экономических задач, характеризует политико-правовую позицию отдельных лидеров, партий, социальных групп, но и выступает как перманентное, нередко доминирующее явление, важнейшая политико-правовая культурная традиция. По наблюдениям А. С. Изгоева, не только в периоды кризисов, массовых выступлений, но и любого «общественного возбуждения» крайние элементы в России «очень быстро овладевают всем, не встречая почти никакого отпора со стороны умеренных»1. По мнению С. Л. Франка, радикализм у нас не исчерпывается анархическими или революционными направлениями. Напротив, «общее существо его духа было независимо от того политического содержания, в которое он вкладывался», а доминировала та его разновидность, которая «всегда тяготеет к крайностям, к отрицанию всяческих духовных начал, к вере в одну лишь физическую силу.». По его мнению, «промежуточные» духовные образования, завоевавшие прочные позиции в западной цивилизации, в России были невозможны прежде всего «религиозно-психологически»2.

Таким образом, политико-правовой радикализм в России, наряду с консерватизмом, является важнейшей политико-правовой культурной традицией, обусловленной особенностями исторического, политико-правового развития страны, психологии, культуры, географическими условиями. Данный подход к анализу политико-правового радикализма не исключает, а предполагает при исследовании конкретных проявлений этого феномена рассматривать его и как способ, метод решения локальных политико-правовых и социально-экономических проблем, и как психологическое свойство политических субъектов, определяющее их политический темперамент.

Выбранный ракурс исследования феномена радикализма требует уточнения понятия «культура». Существует много подходов к пониманию культуры. Одни исследователи включают в это понятие всю социальную жизнь, другие отождествляют культуру лишь с духовной жизнью, третьи рассматривают ее как совокупность материальных и духовных ценностей и т. д. На наш взгляд, наиболее плодотворным является деятельностный подход к пониманию сущности культуры. «Культура не в вещах,— считает Э. Я. Баталов,— вещи — это опредмеченная, мертвая или лучше сказать законсервированная культура, которая может навсегда остаться в латентном состоянии. Культура не в головах. Последние суть не более, чем психологическая основа культуры. Культура — в конкретных, живых, постоянно угасающих и вновь возникающих отношениях между деятельными субъектами. Нет таких отношений — нет культуры»3. Аналогичной точки зрения придерживается В. А. Щегорцов. По его мнению, культура выражает не только объективность созданных человеческой деятельностью ценностей, но и отношения

человека к этим ценностям. Культура «характеризует человеческие запросы и интересы, она не существует как вне деятельности человека, так и вне его сознания. в чем бы она ни проявлялась. представляет собой качественно измеримую реальность. в нашем понимании выступает как качественная сторона деятельности. ее результатов»4.

Подход, при котором культура в целом и политическая и правовая культура в частности рассматриваются как качественная сторона деятельности, позволяет сфокусировать внимание на политико-правовом радикализме как элементе культуры, феномене, зависящем от нее и в свою очередь влияющем на культуру общества в целом. Одновременно такой подход позволяет сделать смысловое ударение на политико-правовом радикализме не только как элементе политико-правовой жизни общества, обусловленном культурой, но и феномене, проявляющемся в деятельности политических субъектов, влияющем на характер политико-правовых отношений в процессе функционирования политико-правовой системы.

Выделим основные группы отношений, составляющих основу политико-правового радикализма. Во-первых, это отношение субъектов политико-правового процесса (индивидов, групп, классов, партий) к существующим политико-правовым институтам, политико-правовой системе в целом. Радикализм характеризуется устойчивым, критически негативным отношением к политико-правовой системе, отдельным ее элементам, требует их изменения, которые могут быть нацелены как на инновации, так и на реставрацию существовавших в прошлом политико-правовых структур, ценностей. Во-вторых, большое значение имеют отношения между элементами, институтами внутри политико-правовой системы. Взаимодействия между партиями, властвующими и оппозиционными группировками, законодательной, исполнительной, судебной властями, средствами массовой информации и властными структурами и т. д. отличаются слабовыраженной готовностью и способностью к цивилизованному, легитимному урегулированию возникающих конфликтов, разногласий, выработке совместных решений. В-третьих, отношение политико-правовой системы, ее институтов к политическим субъектам характеризуется приоритетностью силовых, насильственных методов воздействия на них.

Радикальная политико-правовая деятельность нацелена на структурную и функциональную перестройку существующей политико-правовой системы. Ее доминирующие средства воздействия на политико-правовую реальность обусловлены господствующей политической и правовой культурой и варьируются в широком диапазоне — от полного разрушения существующих институтов, ценностей, до изменений, не разрушающих основы политико-правовой жизни, но капитальным образом преобразующих их. Радикальной является революционная, террористическая, экстремистская деятельность, но такой может быть и реформаторская деятельность. Радикализм проявляется на микроуровне, мезоуровне и макроуровне.

Консерватизм и радикализм находятся на разных полюсах политико-юридического спектра. В России между этими идеологическими направлениями, политико-правовыми, культурными традициями было немало сходства5. Выделим некоторые из них. Для обоих политико-правовых направлений характерен утопизм, идеализация, романтизация либо прошлого, либо будущего. Вырабатывая идею сбалансированности политико-правовой системы, консерваторы Запада исходили не столько из идеализации прошлого, сколько из потребностей настоящего. Они экономически, юридически, политически обосновывали идеи стабильности, порядка, законности, противопоставляя их хаосу,

развалу, революции, беззаконию, поддерживали назревшие изменения. Русские «правые» не представляли собой позитивную силу. По оценке Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, Б. А. Кистяковского и других, консерваторы в России были скорее реакционерами, разрушителями, чем охранителями каких-либо ценностей. Н. М. Карамзин, С. С. Уваров, К. П. Победоносцев являлись ярыми противниками каких-либо изменений в политикоправовой жизни, считая их в принципе реакционными. Славянофилы, выступая за некоторые свободы, отмену крепостного права, не занимались практической разработкой выдвигаемых юридических идей. Не настоящее, а идеализируемое прошлое выступало для них основой совершенствования.

В России славянофилы и радикалы были близки в своем пренебрежении к праву. Органическая нелюбовь ко всякой законности, негативное отношение к праву шло у нас, по оценке Н. А. Бердяева, справа и слева6. К. С. Аксаков, В. И. Киреевский отрицали путь «внешней правды», при котором отношения между народом и властью строятся на принципах «формальной» законности, правопорядка, законопослушания. Они приветствовали путь «внутренней правды», которым пошла Россия, где основой отношений власти и подданных является не закон, а доверие, совесть, обоюдное желание пользы. К. Н. Леонтьев осуждал «вексельную честность» западноевропейского буржуа и гордился тем, что русским она чужда. Л. Н. Толстой оценивал право как зло, видел в нем препятствие для нравственного совершенствования народа. П. Е. Астафьев констатировал, что русскому человеку «гораздо легче поступиться именно юридическим началом, легальностью, чем моральностью», и видел в этом его преимущество. Правовой нигилизм был имманентным, перманентным свойством и русских радикалов. Б. А. Кистяковский замечал опасность возникновения в России неправового властвования, обращал внимание на «притупленность правосознания» революционной интеллигенции, отсутствие у нее интереса к правовым идеям, тот факт, что в ее идейном развитии «не участвовала ни одна правовая идея», а само право расценивалось в первую очередь как «принудительное право». Все это свидетельствовало об отсутствии «внутренней дисциплины», низком уровне правосознания как радикалов, так и консерваторов .

И консервативному, и радикальному типу сознания присущи инверсионная логика и манихейский способ действий, предполагающие абсолютизацию полярностей, деление субъектов политико-правового процесса на «своих и чужих», «правых и неправых», «друзей и врагов». Односторонность, категоричность, нетерпимость, нежелание и неумение слышать и слушать друг друга вели к тому, что два ведущих политико-правовых направления в России формировались не как открытые, а как закрытые течения, не сближались, а обособлялись друг от друга. Взаимоотталкивание вместо взаимопроникновения не способствовало нейтрализации крайностей, устранению недостатков, свойственных обоим направлениям.

Аналогичные недостатки были свойственны и русскому либерализму. Западная модель либерально-демократического развития, которую не раз пытались реализовать в России, оказалась беспочвенной не только в силу отсутствия в стране социального слоя, способного воспринять и отстаивать либеральные ценности. М. Вебер, анализируя ход первой русской революции, отмечал, что массы не могут действовать в духе либеральной буржуазно-демократической программы, им будут импонировать требования, в основе которых лежат интересы, диаметрально противоположные главной идее кадетов — идее прав человека8. М. Вебер подметил такие черты всего либерального земско-кадетского движения без различия его умеренно-реформистского и радикального

флангов, как идеализм, социальный романтизм, отсутствие ясного понимания специфики страны, отстаивание «прав» там, где уже заявили о себе интересы, и личности там, где «голос» получили массы.

Неспособность либералов «возжечь тот политический пафос, который образует притягательную силу каждой крупной политической партии» в силу отсутствия у нее «самостоятельного и положительного общественного идеала» отмечал и С. Л. Франк. Защита таких ключевых, с точки зрения С. Л. Франка, начал, как государственность, право, культура, недостаточно глубоко обоснованы, имеют у либералов значение скорее тактического приема, чем ясного принципа. Русский либерализм, по его оценке, «был проникнут чисто отрицательными мотивами и чуждался положительной государственной деятельности: его господствующим настроением было будирование во имя отвлеченных нравственных начал, против власти и существующего порядка управления, вне живого сознания трагической трудности и ответственности всякой власти. Суровый приговор Достоевского в сущности верен: «Вся наша либеральная партия прошла мимо

д

дела, не участвуя в нем и не дотрагиваясь до него; она только отрицала и хихикала»9.

Таким образом, консервативное, либеральное, радикальное направление российской политико-правовой жизни объединяют идеализм, недооценка экономической, политической, правовой, культурной специфики страны, ориентация на отрицание, противостояние, категоричность, отсутствие самостоятельного позитивного идеала, явная склонность к насильственным методам реализации политико-правовых целей, нетерпимость к носителям противоположных взглядов.

Примечания

1 Изгоев А. С. Об интеллигентной молодежи: (Заметки об ее быте и настроениях ) // Вехи. Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909-1910 гг. М., 1991. С. 207-208.

2 См.: Франк С. Л. По ту сторону «правого» и «левого» // Новый мир. 1990. № 4. С. 221.

3 См.: Баталов Э. Я. Политическая культура: понятие и феномен // Политика: проблемы теории и практики: В 2 ч. М., 1990. Ч. 2. С. 127.

4 Щегорцов В. А. Политика: поиски пути к утраченной культуре. М., 1991. С. 13-14.

5 См.: Белов Г. А. Особенности развития политической мысли России // Кентавр. 1994. № 1. С. 130138.

6 См.: Бердяев Н. А. О русской революции // Философия неравенства. М., 1990. С. 40.

7 См.: КистяковскийБ. А. В защиту права (Интеллигенция и правосознание) // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 113, 110, 115, 129.

8 Изгоев А. С. Указ. соч. С. 207-208.

9 Франк С. Л. Указ. соч. С. 221.

SUMMARIES

Balagurova N. N. STATE AS TERRITORIAL SYSTEM

The many specialist in the field of theories state and right and constitutional right was repeatedly discussed question about sign state. Urgency given question is conditioned first of all that that from that, insofar packed will is revealled contents these sign, is specified their intercoupling between itself, will depend the modern belief about Russian Federation as ligal state.

Kireev C. C. PUBLIC, ECONOMIC AND POLITICAL VALUES LEGAL REFORM

In clause are considered questions of the maintenance of norms of the Constitution of the Russian Federation and the constitutional reform spent in our state. The author gives special attention to a principle of a priority of the rights and the person and the citizen proclaimed not only in Russia, but also the Council of Europe. Besides the short stories of the modern legislation describing the form of a state system and the form of board in the Russian Federation are designated.

Silaev В. S. STRUCTURED ELEMENTS OF THE POLITICAL SYSTEM SOCIETY (METHDOLOGICAL ANALYSIS)

In theories state right in majority its uses the complex notions and categories. Each of such category presents the certain system, structured isolated and formally determined. The author considers one of the the most complex notion — a political system society. It enough is aptly organized analysis of the conceptual positions comparatively this categories.

Slabunov L. A. THE CONSTITUTIONAL REGULATION OF BASES OF ECONOMIC SYSTEM OF THE RUSSIAN FEDERATION

Norms of the Constitution of the Russian Federation mention various aspects of legal policy of our state. The cores from them are attitudes in sphere of economic activities and economy as a whole, becous in this sphere the basic resources of activity practically all institutes of the Russian right are concluded. The author considers problems of the constitutional regulation of questions in sphere of economy not only at the state level, but also at a level of subjects of federation that emphasizes independence and the importance of a considered theme.

Natuev E. V. CENTURY BECOMING OF IDEA OF PARLIAMENTARISM IN A POLITIC-LEGAL IDEA OF PRE-REVOLUTIONARY RUSSIA IN FIRST THIRD XIX CENTURY

Development of modern legal system is impossible for without the analysis of the legislation of the previous stages of development of the Russian state. The author pays special attention of one of debatable problems of history of a politic-legal idea of Russia — the parliamentary right. Clause differs the deep and all-round analysis of norms of the legislation of the considered period.

Graf M. P. OF ITEM OF COLUMNS QUESTIONS CONSISTUENS-LIGAL FASTENING AND MAINTENANCE OF THE SOCIAL AND ECONOMIC RIGHTS IN THE RUSSIAN FEDERATION

Maintenance of the rights and freedom of the person and the citizen is one of the primary goals of the modern russian right. Actual at the present stage of development of our state there are questions of maintenance of full realization of the social and economic rights of citizens. The author defines a circle most thorny questions in sphere of regulation of the given kind actions not only at the state level, but also on legislative.

Chistopolov V. V. PROBLEMS OF TERMINOLOGY AND LEGAL REGULATION OF POLITICAL ADVERTISING

Purpose of present clause is research of terminological «fullness» of public attitudes connected with regulation of distribution of political advertising in the Russian Federation. The conclusion that absence of legal definition of political advertising generates a number of practical problems including connected by that behind frameworks of election campaigns political advertising proves It is not adjusted at all, and from the point of view of the selective legislation it is considered only as one of forms of pre-election campaign. Legal definition of the investigated term. Is offered, and also specific proposals on modification in the current legislation are formulated.

Grishaeva Y. I. INFORMATION OPENNESS AS PRINCIPLE TO ORGANIZATIONS AND ACTIVITY OF THE LOCAL HOME RULE IN RUSSIA

Realii present-day such a that main resource to any activity is presence to information. Most currently this position in sphere of jurisprudence since velocity of the change the public relations so great that lawmaker not always haves time to to reflect them within the framework of law. Consequently, information in sphere not only state device and local home rule, but within the framework of the other branches of the right, must be available any time.

Kulenko O. I. PARTICIPATION OF THE PUBLIC PROSECUTOR IN CIVIL PROCEEDINGS — A WARRANTY OF THE ENSURING THE CONSTITUTIONAL RIGHTS OF THE PEOPLE

The role of the public prosecutor in sphere of protection of the rights and liberties of the person and person it is difficult to revalue. The lawmaker has given the givenned participant of the criminal process broad circle authority in considered to sphere, however, within the framework of civil process of the authority of the public prosecutor were in abbreviated that causes some misgivings in practicability of such decisions. The author considers the marked problem with several sides, emphases sparing legal warranty in sphere of protection of the broken rights not only physical, but also juridical persons.

Atzhanova G. S. MODERN TREND IN SHAPING THE THEORIES TO CONSTITUTIONAL RESPONSIBLITY IN RUSSIAN FEDERATION AND REPUBLIC KAZAKHSTAN

The generally accepted standpoint is that questions to responsiblity are considered in greater volume within the framework of branches of the criminal right, criminal-processual of the right,

criminal-executive right. The questions constitutional-legal responsiblity more actual and less-knouing. The author considers the evolution different standpoint on essence constitutional-legal responsiblity.

Nurmagambetov R. G. NOTION CONSTITUTIONAL-LEGAL ZAPRETOV, RESTRICTIONS AND DOZVOLENIY AS WAYS OF THE LEGAL REGULATION OF THE PUBLIC RELATIONS

The modern condition of the right in Russia allows to speak that more wide-spread method of the legal regulation is giving. The author considers the more studying ways of the legal regulation, when using which in practice appears the most amount of the questions.

Kuzmin A. G. TO A QUESTION ABOUT LEGAL STATUS OF THE LEGAL PERSON

Problems of a legal status of those subjects. Nevertheless, till now there is no precise definition of the given legal category. The author undertakes attempt to eliminate the specified blank of legal technics, author’s definition legal status of legal persons is offered. The special attention is given the special attention is given to a parity of the given concept with adjacent categories.

Sushkova O. V. INNOVATIVE FUNCTION OF OBJECTS OF THE INTELLECTUAL RIGHTS

The designated theme for today is the sharpest in sphere of innovative activity. Acceptance of a part by the fourth the civil code the Russian Federation does not promote its development in the Russian Federation. Till now it is not accepted the legal act regulating innovative activity. So, legal definition of an innovation will promote more maximal promotion of development on a foreign market, protection against a unfair competition, to reduction in tax burden. The author of article has tried to define concept of an innovation.

Krasnikov S. V. BANKRUPTCY AS MEANS OF A UNFAIR COMPETITION

Most complex for qualification and definitions of attributes of the objective party of crimes are the structures stipulated ch. 195, 196, 197 Сriminal ^de the Russian Federation. Investigation of the given group of crimes means carrying out of a plenty complex and seldom enough spent examinations, and also attraction of experts in the field of economic and bank activity. The author marks and analyzes the most disputable concepts and Structure of the given crimes.

Jusupov T. I. SOCIALLY-LEGAL FEATURES OF THE OBJECTIVE PARTY OF MALICIOUS EVASION FROM PAYMENT OF MEANS FOR THE MAINTENANCE OF CHILDREN OR INVALID PARENTS

In clause is lead full enough analysis of structure of the crime stipulated by item 157 Сriminal ^de the Russian Federation. The author specifies most complicated questions which are necessary for resolving at qualification of criminally-legal act. Especially important the analysis of norms of the family and civil legislation interpreting many objective attributes of structure of a crime.

Polyakova N. A. STRONG REQUIREMENTS WHICH ASSERTS TO THE JURY IN THE ANGLO-SAXONS MODEL OF THE LEGAL PROCEDURE

In this article we review the historical evolution of jury institute in the anglo-saxons model of the legal procedure and its current status. So, we investigate the historical transformation of demands, which asserts to the jury, modification of the jury’s status in the process of the legal procedure, features of forming grand and petit jury, as well as brings to light the problem of effectiveness of their collaboration in the settlement the cases in the court.

Shinkaruk D. A. FINANCIAL AGENCIES AS THE SUBJECTS OF PRE-TRIAL REGULATION OF TAX DISPUTES

The report considers a question of possibility of ascription to the subjects of pre-trial regulation of financial agencies’ tax disputes. Through the analysis of authorities of financial agencies, the conclusion of absence of bases for inclusion the pointed agencies to the circle of pre-trial resolution’s subjects of tax disputes is made.

Kurmanov A. S. SYSTEM OF CRIMES AGAINST CONSTITUTIONAL LAWS ON YK THE RUSSIAN FEDERATION

The given clause is devoted to the questions connected with classification of crimes against constitutional laws and freedom to attributes of object inside of chapter 19 Criminal Code. The debatable questions are considered, concerning the given problem and the author's approach to its decision is offered.

Voennaia T. A. INTERNATIONAL LAW BACKGROUND OF CRIME-PREVEN-TION CAMPAIGN AGAINST PERSONAL LIBERTIES

This paper reflects some tendencies of the up-to-date law in Russia, that is, rapprochement between international and national law norms in the field of personal rights and liberties protection. The author carefully investigates the group of norms directed to protect the rights and freedoms mentioned above and also the norms prohibiting slave labour. In particular attention is payed to children protection from encroachment on physical freedom with the the object of exploitation.

Rakov A. A. PERFECTION OF THE CRIMINAL LEGISLATION CONCERNING THE PERSONS WHO HAVE MADE MEDICAL CRIMES.

In clause pressing questions of the theory of criminal law — questions of the criminal liability of medical workers are considered most. Unfortunately, even more often mass media takes up questions of «medical mistakes». The author offers the ways of the decision of a problem of legislative regulation and increase of efficiency of application of norms about the criminal liability medical crimes requires its prompt sanction.

Boguslavsky A. M. ESTABLISHMENTS OR THE ORGANIZATIONS AS THE SUBJECT OF THE CRIME STIPULATED BY ITEM 1451 CRIMINAL CODE THE RUSSIAN FEDERATION

For the fullest and objective investigation of crimes in sphere of economic activities to the inspector as much as possible attributes of the objective party of the perfect illegal act are

necessary to establish. In clause at high enough theoretical level analize the basic qualifying attributes of the crime which have become by a subject offered.

fantc E. V. THE PREVENTION OF THE CRIMES MADE BY PERSONS OF A FEMALE IN CORRECTIVE ESTABLISHMENTS

In clause the author analyzes problems of increase relapse in places of imprisonment, the condemned persons of a female. The special attention is given to psychological components of the person of any criminal or condemned, that is especially important by development of measures of the prevention and preventive maintenance of fulfilment of the next crimes by persons which already once have made it.

Novokreshchenov A. N. PROBLEMS OF THE CRIMINAL LIABILITY FOR DEFAULT OF A VERDICT OF COURT OR OTHER JUDICIAL CERTIFICATE

Judicial system and law enforcement bodies of the Russian Federation by virtue of the powers delegated by it by the state are obliged by the activity to provide the rights and freedom of any citizen. However, activity of these bodies requires similar protection against criminal encroachments concerning it. Given clause is devoted to this acute problem. The urgency of the chosen theme proves to be true also that the order of attraction to the criminal liability of the persons encroaching on system of justice, is insufficiently advanced.

Koretskaya T. P. LAW RESPONSIBILITY CONCEPT EVOLUTION IN FOREIGN POLITICAL AND LAW IDEAS

Researching law responsibility is urgent at the very moment because of criminality increase in a modern society and also due to hot debates as concerns a capital punishment. That is why the paper deals with the analysis of the origin and making process as to understanding and defining of law responsibility, its main principles and specific features in political and law studies. Particular attention is paid to the evolution of the concept covering aspects of juridical responsibility in foreign political and law ideas.

Smertin A. N. AS POLITICAL TRADITION IN HISTORY OF RUSSIA

Offered clause is devoted to one of set unknown the phenomena of development of a political-legal idea — to radicalism. The author gives special attention to features and becoming, the terminological maintenance of a considered category in Russia as for our state it carries special historical value and uniqueness.

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

Атжанова Жанат Сабитовна — преподаватель Костанайского филиала Челябинского государственного университета, аспирантка кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: tgp@csu.ru

Балагурова Наталья Николаевна — соискатель кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-72-41.

Электронный адрес: law@csu.ru

Богуславский Александр Михайлович — старший прокурор управления по надзору за расследованием преступлений прокуратуры Челябинской области, аспирант юридического факультета Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-72-83.

Электронный адрес: kuntc@csu.ru

Военная Татьяна Андреевна — соискатель кафедры уголовного права и криминологии Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-72-83.

Электронный адрес: kuntc@csu.ru

Воложанин Виталий Петрович — доктор юридических наук, профессор УрГЮА.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-84.

Электронный адрес: advocate@csu.ru

Граф Марина Петровна — аспирантка кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: law@csu.ru

Гришаева Юлия Ивановна — преподаватель кафедры конституционного и муниципального права юридического факультета Оренбургского государственного аграрного университета.

Рабочий адрес и телефон: г. Оренбург, ул. Салмышская 24-249, (3532) 77-59-32; (3532) 62-77-64.

Электронный адрес: grichaeva@mail.ru

Киреев Валерий Витальевич — кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой правового обеспечения хозяйственной деятельности факультета права и финансов Южно-Уральского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-73-17.

Электронная почта: olesa@csu.ru

Корецкая Татьяна Павловна — старший преподаватель кафедры теории государства и права и конституционного права юридического факультета Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: tat-0579@yandex.ru

Красников Сергей Валерьевич — старший преподаватель кафедры права и экономической теории ФГОУ ВПО РГАЗУ

Рабочий адрес и телефон: 799-71-47.

Электронный адрес: kuntc@csu.ru

Кузьмин Андрей Георгиевич — председатель судебного состава Арбитражного суда Челябинской области, аспирант кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: tgp@csu.ru

Куленко Олег Иванович — заведующий кафедрой уголовного процесса и криминалистики Челябинского государственного университета, кандидат юридических наук, доцент.

Рабочий адрес и телефон: 280-75-19.

Электронный адрес: Kulenko@csu.ru

Кунц Елена Владимировна — заведующая кафедрой уголовного права и криминологии Челябинского государственного университета, доктор юридических наук, профессор.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-47.

Электронный адрес: kuntc@csu.ru

Курманов Альберт Сафуатович — кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и криминологии Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 235-39-29.

Электронная почта: kurmanov_as@chelcom.ru

Натуев Вениамин Евгеньевич — аспирант кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: tgp@csu.ru

Новокрещенов Александр Николаевич — аспирант кафедры уголовного права и криминологии Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-47.

Электронный адрес: kuntc@csu.ru

Нурмагамбетов Рашид Габитович — аспирант кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: tgp@csu.ru

Полякова Наталья Анатольевна — старший преподаватель кафедры теории и истории государства и права Южно-Уральского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 545080, Челябинск, пр. Ленина, 76, ауд. 240; тел.: 8-351265-71-18, 8-351-2.

Домашний адрес и телефон: 454048, Челябинск, ул. Варненская, д. 9, кв. 40; моб. тел.: 8-351-909-55-11.

Электронная почта: polyakova66@mail.ru

Раков Алексей Алексеевич — кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и криминологии Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-72-83.

Электронный адрес: kuntc@csu.ru

Силаев Владимир Сергеевич — соискатель кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-47.

Электронная почта: tgp@csu. ш

Слабунов Леонид Анатольевич — соискатель кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: law@csu.ru

Смертин Андрей Николаевич — докторант Санкт-Петербургского университета МВД России, кандидат юридических наук.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-47.

Электронная почта: tgp@csu.ru

Сушкова Ольга Викторовна — старший преподаватель кафедры специальных юридических дисциплин Московского городского педагогического университета.

Рабочий адрес и телефон: 129226 г. Москва, 2-й Сельскохозяйственный проезд, д. 4, тел. (495) 944-5501.

Домашний адрес и телефон: 124482 г. Москва-Зеленоград, корп. 360, кв. 195, тел. (495) 5365431, моб. тел. 8-916-7928589.

Электронная почта: Iawyer75@mail.ru

Чистополов Валерий Васильевич — аспирант кафедры теории государства и права и конституционного права Челябинского государственного университета.

Рабочий адрес и телефон: 799-71-41.

Электронный адрес: tgp@csu.ru

Шинкарюк Денис Александрович — аспирант кафедры государственного и муниципального права Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского.

Рабочий адрес и телефон: 644034, г. Омск, ул. Герцена, 19, ООО «АКФ «Стандарт-Аудит»; тел. 8-3812-25-42-38 (факс).

Домашний адрес и телефон: 644021, г. Омск, ул. 7-я Линия, д. 190, кв. 144; тел. 8-3812-46-48-70.

Электронная почта: den.delo@mail.ru

Юсупов Тимур Инвирович — адъюнкт кафедры уголовного права УЮИ МВД РФ.

Рабочий адрес и телефон: 799-72-83.

Электронный адрес: kuntc@csu.ru