CC BY
1162И.Н. ДАНИЛЕВСКИЙ
СОВРЕМЕННЫЕ РОССИЙСКИЕ ДИСКУССИИ О КНЯЗЕ АЛЕКСАНДРЕ НЕВСКОМ1
В последнее время в российской исторической науке вновь разгорелись дискуссии между апологетами древнерусского князя Александра Ярославича (который чаще именуется в них Александром Невским) и его «дискредитаторами». Особую остроту им придал телепроект «Имя Россия», реализованный государственным телеканалом «Россия» в 2008 г. «Победителем» в нем и стал Александр Невский - его представлял митрополит Смоленский и Калининградский (ныне - Патриарх Московский и всея Руси) Кирилл, за него проголосовало большинство телезрителей (независимо от того, как проводился подсчет голосов). После такого триумфа любое сомнение в том, что все содеянное князем Александром было во благо Отечества, рассматривается как «пренебрежение национальными ценностями, насаждаемое ныне в нашем обществе извне» (11, с. 428).
«Выбрав своим именем Александра Невского, Россия показала, что Запад со своими сомнительными ценностями больше не имеет над ней власти»; «Слава Богу, русский народ избавился наконец от дьявольского наваждения, навеянного дурманящим пением сладкоголосых сирен либерализма. Одним из ярких свидетельств этого как раз и являются итоги телевизионного конкурса "Имя России" [sic! косноязычное название проекта даже его почитатели не в состоянии воспроизвести правильно], победителем которого закономерно стали такие исторические деятели, как Александр Невский...», - пишет на сайте «Евразия» С. Панкин (16). Тем не менее сомневающиеся в том, что Александр Невский, за которого голосовали участники проекта, был именно таким, каким представляют его адепты, существуют и продолжают сомневаться.
1 Индивидуальный исследовательский проект № 10-01-0150 «Историческая реконструкция: между реальностью и текстом» выполнен при поддержке Программы «Научный фонд ГУ-ВШЭ».
Уверовавшие и сомневающиеся: «бои» по поводу мифа
Суть споров сводится к следующему.
Поборники «солнца земли Русской»1 полагают, что именно Александр совершил судьбоносный для России выбор между Западом и Востоком - в пользу последнего. Именно он в 1240 г. предотвратил «потерю Русью берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси» (8, с. 845); именно его героическим сопротивлением крестоносной агрессии в Прибалтике было остановлено продвижение Ордена на восток; именно под его командованием «все объединенные силы, которыми тогда располагала Русь», в 1242 г. в «решительной битве» на льду Чудского озера, о которой «с тревогой и надеждой думал народ и в Новгороде, и во Пскове, и в Ладоге, и в Москве, и в Твери, и во Владимире», определили дальнейшую судьбу Русской земли; именно он своим «подвигом самодисциплины и смирения» «сохранил православие как нравственно-политическую силу русского народа» (8, с. 848), и именно наследием его подвигов явилось великое Государство Российское.
При этом основное внимание еще несколько десятилетий тому назад уделялось победе над Орденом: «Победа на Чудском озере - Ледовое побоище - имела огромное значение для всей Руси, для всего русского и связанных с ним народов, так как эта победа спасала их от немецкого рабства. Значение этой победы, однако, еще шире: она имеет международный характер»; «этой крупнейшей битвой раннего Средневековья впервые в международной истории был положен предел немецкому грабительскому продвижению на восток, которое немецкие правители непрерывно осуществляли в течение нескольких столетий»; «Ледовое побоище сыграло решающую роль в борьбе литовского народа за независимость, оно отразилось и на положении других народов Прибалтики»; «решающий удар, нанесенный крестоносцам русскими войсками, отозвался по всей Прибалтике, потрясая до основания и Ливонский, и Прусский ордена» (8, с. 851, 852). В последнее время все настойчивее подчеркиваются политические таланты князя, поскольку, оказывается, «свой главный подвиг Александр Невский совершил не на поле брани в качестве военачальника, а на политическом поприще в качестве государственного деятеля». При этом «наш великий предок... самоотверженно защищал Русь от внешних врагов и понимал решающую роль народа в этой защите» (16).
Сторонники другого подхода не склонны преувеличивать заслуги Александра перед Отечеством. Они обвиняют князя в коллаборационизме, в том, что именно он «сдал» монгольским ордам Великий Новгород и Псков, до которых не добрались полчища Батыя в 1237-1238 гг.; именно
1 Именно так Александр титулуется во многих современных изданиях. В житийной повести его статус определялся скромнее: «Солнце земли Суздальской» (см.: 9, с. 438).
он, топя в крови первые попытки сопротивления Орде городских «низов», обеспечил почти на четверть столетия власть ордынских ханов и, следовательно, закрепил деспотическую систему государственного управления на Руси, навязав ее своей родине и тем самым затормозив развитие на несколько столетий вперед. «Позор русского исторического сознания, русской исторической памяти в том, что Александр Невский стал непререкаемым понятием национальной гордости, стал фетишем, стал знаменем не секты или партии, а того самого народа, чью историческую судьбу он жестоко исковеркал... Александр Невский, вне всякого сомнения, был национальным изменником» (12, с. 193).
Разобраться в этом споре можно только при условии полного отказа от априорных политических оценок, обратившись к историческим источникам и тщательно анализируя ретроспективную информацию, которую они донесли до нас. Современные споры ведутся в мифологической, а не в исторической сфере. Любая попытка критики сложившихся взглядов, устоявшихся историографических построений, реконструкции облика исторического, а не мифологического, князя Александра Ярославича воспринимается как покушение на святыню. Подобная реакция свойственна и профессиональным историкам. Скажем, талантливый ижевский исследователь В.В. Долгов видит лишь «суровый ригоризм» в стремлении пересмотреть историографические стереотипы: «Если в древнерусской книжности, а затем и в трудах историков было сформировано отношение к деяниям князя [имеются в виду Невская битва и Ледовое побоище. -И.Д.] как к примеру личной храбрости и героизма - именно значение этих сражений не может быть подвергнуто сомнению» (2, с. 86).
Между тем историк-профессионал - в отличие от историка-любителя - обязан различать взгляды автора источника (который, собственно, и предоставляет информацию об интересующем нас событии или деятеле), мнения, сложившиеся в историографии на разных этапах ее развития, и, наконец, собственную точку зрения. Другим путем научный анализ исторических событий невозможен. Любитель же склонен неосознанно отождествлять все это: взгляды, оценки и суждения. Ему кажется, что сведения о реальном историческом лице, сохранившиеся в исторических источниках, и различные исторические реконструкции - в сущности одно и то же. А потому их можно сравнивать и подменять одно другим. При этом предполагается, что, если источники не согласуются с «общепринятым» (т.е. принимаемым данным любителем истории) образом, тем хуже для источников: нельзя же позволять им дискредитировать светлый облик князя-героя. И неважно, что звание героя он получил посмертно, когда забылись (или простились) его неблаговидные, с точки зрения того же историка-дилетанта, поступки и решения.
Образы Александра Невского: кого мы выбираем?
Говоря об Александре Невском, историк-профессионал обязан различать по крайней мере пять образов-ретроспекций, существующих в нашей истории и культуре. Каждый из них - порождение своего времени. Прежде всего это - великий князь Александр Ярославич, живший в середине XIII в. Во-вторых, святой благоверный князь Александр Ярославич, защитник православия, причисленный к лику святых уже лет через сорок после кончины. В-третьих, несколько модернизированный в XVIII в. образ святого Александра Невского - борца за выход к Балтийскому морю (он ведь победил шведов практически на том самом месте, которое Петр I избрал для строительства столицы Российской империи). В-четвертых, образ великого защитника всей Русской земли от немецкой агрессии Александра Невского, созданный в конце 1930-х годов совместными усилиями Сергея Эйзенштейна, Николая Черкасова и Сергея Прокофьева1.
В последние годы к ним добавился пятый Александр, за которого, видимо, и голосовало большинство телезрителей телеканала «Россия»: справедливый сильный правитель, защитник «низов» от бояр-«олигар-хов». Он готов и рыбу с этими самыми «низами» ловить, и рыболовную сеть руками порвать, и укрепить границы государства, и непристойный анекдот выслушать, а потом, основываясь на этом анекдоте, гениально организовать построение своих войск, и в момент своего триумфа взять на руки мальчонку (все из тех же самых «низов»). Кажется, мало кто заметил, сколь тревожны результаты прошедшего голосования. Рыбная ловля, непристойности и мальчонка - не главное. С этим у нас полный порядок. Но вот главные качества, которыми обладает2 победитель телевизионного проекта, - справедливость, сила, способность противостоять толстосумам, талант, политическая прозорливость - их нет, а потребность общества в этом есть - и самая острая. Именно за эти качества правителя голосовали те, кто избрал мифического Александра Невского «Именем Россия».
Поэтому, прежде чем давать оценку деятельности Александра, необходимо выяснить, какому из пяти персонажей она дается: реальному историческому деятелю, святому благоверному князю, борцу за выход к Балтике, защитнику от немецкой агрессии или справедливому и сильному правителю?
1 Хотя, если вспомнить фильм, персонаж Николая Черкасова полагает: «Если на чужой земле сражаться не можешь, то и на своей делать нечего» (с такими словами он обращается к Василию Буслаю).
2 С легкой руки создателей культового советского фильма, но не с точки зрения создателей исторических источников, сохранивших информацию о реальном князе Александре Ярославиче.
Деяния святых - вообще вне «юрисдикции» исторической науки. Кто скажет, что растление малолетних - благое дело? А ведь этим, если верить летописи, до принятия христианства «баловался» киевский князь Владимир Святославич. Но кто может осудить «баловство» равноапостольного князя Владимира Святого, принесшего свет православия на Русскую землю? Приняв Святое Крещение и крестив Русь, Владимир одним этим деянием искупил все свои прежние грехи. Искупил, но не оправдал. Закон, как известно, обратной силы не имеет, и историк, пытающийся описать жизнь киевского князя, вправе, несмотря на то что тот был канонизирован, давать (или не давать - это уже дело его совести) моральные оценки развратным действиям и братоубийству, совершенными его персонажем до 988 г. Являются ли такие характеристики «приговором Истории» - вопрос отдельный!
То же касается и образов - церковного и светских - Александра Невского. Святой благоверный князь стал в свое время единственным светским защитником идеалов православия, не пожелав поступиться ими ни при каких условиях (в отличие, скажем, от Даниила Романовича Галиц-кого). Тем самым он искупил (но опять-таки не оправдал!) свои прегрешения, о которых прямо и косвенно говорят его современники. Можно уважать его за это, но совсем не обязательно умиляться всеми деяниями князя Александра Ярославича, известными по светским источникам - ведь многие из них у нормального человека не способны вызывать положительных эмоций. Оправдывать их не менее аморально, чем принижать роль и место святого князя в нашей истории. Между тем именно этим, как правило, занимаются те, кто не понимает, за что же, собственно, на рубеже XIII-XIV вв. был канонизирован Александр.
Другое дело - образы исторических деятелей, которые формируются профессиональными исследователями. Моральные оценки (но не приговоры!) возможны и здесь. Однако они в большей мере касаются не описываемых, а описывающих. Странно было бы укорять литературных персонажей в том, что они, на наш взгляд, совершают аморальные поступки. Зато помимо собственно научного анализа того, на каком основании, как и что написал тот или иной историк, сам он и его труд вполне могут получать нравственные оценки. При этом всегда необходимо различать: автор написал свою работу, чтобы дать нравоучительный пример своим современникам, легитимировать существующий строй, попытаться понять, почему события развивались так, а не иначе и «когда мы раздавили бабочку», или «создать себе a posteriori такое прошлое, от которого мы желали бы происходить, в противоположность тому прошлому, от которого мы действительно происходим» (Фр. Ницше. «Несвоевременные размышления»)?
Вместе с тем надо иметь в виду, что процесс научного творчества всегда - до известной степени, конечно, - носит иррационально-подсозна-
тельный характер. Так устроена человеческая «психика». Искренне полагая, что сохраняет традицию и восстанавливает «историческую справедливость», на самом деле исследователь по преимуществу создает совершенно новую - «желательную» (себе самому или «правильным» читателям, на которых он рассчитывает) - историю. Помимо того, в каждом конкретном случае результат работы исследователя далеко не одинаков, а его нравственная оценка - частная, субъективная точка зрения. Кстати, из-за различий в исходных позициях и целях, которые преследуют историки, попытки свести оценки, которые они дают одной и той же личности, к «общему знаменателю» (по принципу: если уж академик А., профессор Б. и даже известный в науке скептик В. положительно характеризовали личность Г., то исследователь Д. не имеет права дурно отзываться о нем) лишены смысла.
Но тогда какую же из этих характеристик считать «судом Истории»? На такой «статус», думаю, не может претендовать ни одна, в том числе и та, что послужила основанием для канонизации православного святого. Тем более нет никаких причин именовать «судом Истории» результаты историографического анализа. Историка (даже самого маститого) никто не уполномочивал быть «учителем жизни», раздавать оценки от имени науки, которую он представляет. Правда, в XX в. историческую науку нередко превращали в подобие судилища, на котором выносится «приговор» предкам - за их «недомыслие», «незнание», «политическую близорукость». «Судьи», как правило, не несли за подобные «приговоры» никакой ответственности (если только они не входили в противоречие с постоянно колебавшейся «генеральной линией партии»).
К тому же задним числом, как известно, легко быть умным и храбрым. При всей внешней привлекательности этот подход нес в себе опасность поверхностных суждений, прививал склонность к анахроническому мышлению, когда представления и поступки людей, живших за десятилетия, а то и за столетия до нас, объясняются с позиций сегодняшнего дня. Рецидивы такого подхода заметны и сейчас. Однако постепенно все большую популярность приобретает иной подход. В нашей стране еще недавно его ярчайшим представителем был А.Я. Гуревич. Он подчеркивал, что История не должна воспитывать чувства собственного превосходства, - она должна учить взаимопониманию. Не судить, но понимать - таков девиз историка вообще и в особенности историка конца XX века.
Трудности научной реконструкции
Как ни парадоксально, если с образами памяти об Александре Невском все более или менее понятно1, то работа по научной реконструкции биографии реального князя Александра Ярославича и событий, с ним связанных, еще далека от завершения. Казалось бы, это странно, тем более что исторических источников, несущих информацию об этой личности, чрезвычайно мало. Как писал один из апологетов Александра Невского, «к великому сожалению, в рассказе о св. Александре Невском нам приходится довольствоваться скудными историческими известиями» (14, с. 10). Компенсировать недостаток сведений об Александре Ярославиче в какой-то степени можно, совершенствуя источниковедческие подходы и приемы. Однако такой путь возможен лишь в том случае, если нас интересует научная историческая реконструкция прошлого. Большинство же дискутирующих о том, является ли Александр героем или злодеем, использует иные приемы, суть которых была откровенно сформулирована М. Хитровым: «единственное средство сколько-нибудь помочь горю - это самому автору проникнуться благоговением и любовью [или, видимо, противоположными чувствами, если речь идет о "дискредитаторах". -И. Д.] к предмету изображения и чутьем сердца угадать то, на что не дают ответа соображения рассудка» (14, с. 10-11).
Первый путь предполагает привлечение всей совокупности исторических источников, в которых так или иначе нашли отображения свидетельства очевидцев и современников князя. При этом историк-профессионал должен руководствоваться рядом правил, соблюдение которых позволит накопить достоверную информацию об интересующей нас личности и создать научную реконструкцию его исторического облика. Речь прежде всего должна идти об общей характеристике каждого из этих источников.
Так, скажем, житийная повесть о святом благоверном князе, очевидно, была призвана выполнять совершенно иные социальные функции, нежели летописные рассказы о нем. Поэтому странно читать, что «содержанием жития является краткое изложение основных, с точки зрения автора, эпизодов из его жизни, которые позволяют воссоздать героический образ князя, сохранившийся в памяти современников, - князя-воина, доблестного полководца и умного политика» (7, с. 602). Недоумение вызывает и такая характеристика: «В житии Александра Невского... главным образом представлены эпизоды, которые говорят о нем, как о непобедимом князе-полководце, известном всюду своими военными подвигами, и как о замечательном политике» (13, с. 23). Агиографические произведения никогда
1 Немалая заслуга в этом принадлежит фундаментальному труду Ф.Б. Шенка (15).
231
не составлялись с целью прославления героических полководцев или талантливых политиков. Известно, что жития писались по определенным канонам для доказательства и прославления святости своих персонажей. Достаточно открыть любую богословскую энциклопедию, чтобы понять: житие святого - это не столько биография, сколько описание пути к спасению, типа его святости. Поэтому набор стандартных мотивов отражает тот путь спасения, который проложен данным святым. Житие абстрагирует эту схему спасения, и поэтому само описание жизни делается обобщенно-типическим.
Другими словами, уже общая характеристика источника дает возможность выявить тот «фильтр», который его автор использовал в отборе и анализе «информации» о своем персонаже и связанных с ним событиях. Не учитывать этого нельзя. В противном случае историк рискует принять за описание того, «как это было на самом деле», тот или иной штамп, то-пос или художественный образ, метафору. Что, собственно, и происходит при так называемом потребительском отношении к источнику.
Однако общей характеристики источника недостаточно для квалифицированной работы с заключенной в нем ретроспективной информацией. Дело в том, что сама эта информация сложна по своей структуре. В самом общем виде она включает верифицируемые сведения (могут быть проверены показаниями других независимых источников), уникальные данные (их можно проверить, только исходя из общих соображений) и, наконец, повторяющиеся известия (прямые или косвенные цитаты из других произведений). Каждый вид информации имеет свою специфику и играет (точнее, должен играть) разную роль в исторических реконструкциях и характеристиках.
Так, верифицируемая информация составляет (или, лучше сказать, должна составлять) основу исторических построений. Это костяк научных исторических реконструкций. Уникальную информацию следует использовать очень осторожно, с непременной оговоркой, что эти сведения не могут быть проверены, а потому и доказаны. Наконец, то, что мы называем цитатами, безусловно, должно быть исключено из рассмотрения как информация о реальном ходе событий. В то же время цитаты не следует полностью исключать из исторического построения, как это обычно дела-ется1. Такая повторяющаяся информация может (и должна) играть чрезвы-
1 Так, обнаружив безусловные текстуальные параллели в летописном рассказе об ордынском нашествии с «Поучением о казнях Божиих», читаемых в Повести временных лет, один из самых авторитетных современных российских историков В.А. Кучкин утверждает, что эти параллели «представляют значительный интерес для суждений об источниках новгородского свода 30-х годов XIV в. или его протографов, но не для суждений о том, как понимал и оценивал иноземное иго новгородский летописец. Детальный анализ цитаты вскрывает уже не мысли людей XIII-XIV вв., а идеи XI столетия» (4, с. 24, 61, прим. 49).
чайно важную роль в качестве непосредственного свидетельства о том, как оценивалось, характеризовалось то или иное лицо, то или иное событие автором источника (и, соответственно, его «актуальными» читателями)1.
При обращении к немногочисленным источникам, повествующим о князе Александре Ярославиче, оказывается, что значительная часть информации о нем, его деятельности и победах не что иное, как уникальная или повторяющаяся информация. Еще в середине прошлого века было установлено, что, скажем, в житии Александра Невского имеются многочисленные литературные реминисценции из «Александрии», «Троянской притчи», «Девгениева деяния» и «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия (см.: 3). Это открытие вызвало довольно жесткую реакцию Н.В. Водовозова. «Неподдельная искренность чувств, которыми пронизана вся "Повесть", свидетельствует о том, что автор его не заимствовал готовых выражений ни из Александрии, ни из Девгениева деяния, ни из Иосифа Флавия, но как истинный патриот и сын своего народа кровью своего сердца описывал и горестные, и славные события русской жизни тех лет. Если Александр Ярославич поразил копьем в лицо Биргера в Невской битве, то об этом знали все современники, и Девгениево деяние тут не при чем. Если шесть русских героев прославили свои имена воинскими подвигами в той же битве, то причем здесь библейская история или повесть Иосифа Флавия? Ведь имена "храбрых" в "Повести" не вымышлены» (1, с. 38), - писал он. В ответ на это Д.С. Лихачев возразил: «Не надо быть литературоведом, чтобы знать, что нельзя "просто описывать события" да еще в художественном произведении, не придерживаясь определенного художественного метода, и что литературная традиция в той или иной мере свойственна всем литературным произведениям, а отчасти и нелитературным... Действительность чрезвычайно многообразна, фактов много, а художественное обобщение отбирает эти факты в духе своего художественного метода и в духе своей литературной традиции. Литературная традиция и исторические факты не находятся в контрадиции» (5, с. 500-501 )2.
Во всяком случае, нельзя оставлять без внимания, к примеру, то, что не только Александр, согласно житийной повести, во время Невской бит-
1 В примере, приведенном в предыдущей сноске, В.А. Кучкин был бы, несомненно, прав - в случае, если бы речь шла о попытке восстановить конкретные детали описываемого летописцем события («как оно происходило на самом деле»). Однако речь идет не об этом, а об оценке события, о раскрытии его смысла для читателей летописи. Между тем автор летописного рассказа об ордынском нашествии явно не случайно вспомнил цитату из «Поучения». То, что он использует «идеи XI столетия» для описания, а главное, для характеристики произошедшего в XIII в., несомненно, свидетельствует о схожести - для автора и читателей анализируемого текста - самих событий и их оценок.
2 При этом, правда, Д.С. Лихачев не уточнил, в каком именно соотношении находятся «литературная традиция» (в данном случае - прямые и косвенные цитаты) и «исторические факты».
вы «самому королю възложи печать на лице острымь своимь копиемь» (9, с. 430), но и псковский князь Довмонт во время Раковорской битвы 1268 г. при столкновении с «местером земля Ризскиа» «самого... местера раниша по лицю» (10, с. 227), что не только Александр, но и Довмонт выступили против врага «не дождавъ полковъ новъгородцких, с малою дружиною», а сражение под Раковором завершается - как и битва на Чудском озере -преследованием врага «на семи верстъ» (6, с. 87). Видимо, все эти детали не могут рассматриваться в качестве достоверных подробностей упомянутых столкновений (если только описание одного из них не стало протографом другого). Зато они, несомненно, несут какую-то существенную для древнерусского книжника и читателя информацию (скорее всего, аксиологическую) о столкновениях с немецкими и шведскими рыцарями. Пока, правда, неясно - какую.
Если же спорящие стороны не учитывают такие «нюансы», споры выходят за рамки собственно науки и перемещаются в сферу политики и идеологии. В научных спорах, как известно, все решают аргументы, коими в исторической науке являются сведения источников. В политике же и в идеологии противостоят позиции, основывающиеся зачастую на соображениях целесообразности и «здравого смысла». Беда, правда, в том, что у каждой из сторон при этом свои цели, а отсюда - и свои представления о том, что является целесообразным. Да и «здравый смысл» у них сплошь и рядом разный. А потому такие - вненаучные - дискуссии не могут иметь завершения. Их цель иная, пропагандистская. А пропаганда, как известно, манипулирует общественным сознанием при помощи образов и символов. Вот таким-то символом - с позитивной или негативной окраской - и становится в них Александр Невский.
Как совершается «суд Истории»
Остается лишь сказать, что Александр Невский - не злодей и не герой. Он - сын своего непростого времени, которое вовсе не ориентировалось на «общечеловеческие ценности» XX-XXI вв. Не совершал он никакого судьбоносного выбора - его самого выбирали ордынские ханы, а он лишь исполнял их волю и использовал их силу для решения своих сиюминутных проблем. Боролся Александр не с крестоносной агрессией, а с Дорпатским епископом за сферы влияния в Восточной Прибалтике и вел переговоры с Папой Римским (разрешив, судя по имеющимся источникам, уже после Ледового побоища строительство кафедрального католического храма во Пскове). И сражения, которые он выиграл, вовсе не являлись «крупнейшими битвами раннего Средневековья». Не был Александр Яро-славич и предателем национальных интересов: хотя бы потому, что этих самых интересов, как и нации, еще не было и быть не могло. Коллабора-
ционизм - понятие, которого не существовало в XIII в. Все эти оценки, все «выборы», все понятия - из века XX. И в XIII столетии им не место - если, конечно, речь идет о собственно научной дискуссии.
Тем не менее «суд Истории», как мне представляется, все-таки существует. Но заключается он вовсе не в том, какую оценку получил или получит тот или иной исторический персонаж в работах историков. Полагаю, на самом деле этот суд давно уже свершился. Вердикт Истории был вынесен в тот момент, когда общество приняло и поддержало (или, напротив, не приняло и отторгло) деяния той или иной исторической личности. Мы же, со всеми нашими оценками, - не прокуроры, адвокаты или судьи, но осужденные этим судом. Мы отбываем наказание за то, что (сами или наши предки - не важно) оправдали эти деяния и тем самым сделали их нормой поведения для последующих поколений. Стоит ли, скажем, удивляться терактам, которые в последнее время регулярно совершаются в городах нашей страны, если на протяжении десятилетий центральные улицы в этих же городах носили имена террористов Желябова, Перовской, Каляева, Халтурина?..
И так будет продолжаться до тех пор, пока мы не найдем в себе силы и мужества признать, что в истории России есть события и личности, которыми мы привыкли гордиться только потому, что это - события и личности нашей истории, истории, «правопреемниками» которой мы себя считаем. Между тем многих из них впору стыдиться. Надо, однако, понять, почему предшествующие поколения принимали их, и решить, является ли это достаточным основанием для того, чтобы такой же выбор совершать и сегодня. И если для современного человека критерии, которыми руководствовались наши предки при оценке той или иной личности и ее поступков, уже неактуальны, необходимо отказываться от бесконечного повторения устаревшей модели поведения. Насколько я понимаю, именно это имеют в виду, когда говорят о покаянии как необходимом условии освобождения от власти прошлого над настоящим.
Список литературы
1. Водовозов Н.В. Повесть XIII века об Александре Невском // Ученые записки Моск. гор. педагогического ин-та им. В.П. Потемкина. - М., 1957. - Т. 67 / Кафедра русской литературы. - Вып. 6. - С. 21-45.
2. Долгов В. Сквозь темное стекло // Родина. - М., 2003. - №. 12. - С. 86-87.
3. Комарович В. Л. Повесть об Александре Невском // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. - М.; Л., 1945. - Т. 2, ч. 1: Литература 1220-1580-х гг. - С. 50-58.
4. Кучкин В.А. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников: XIII -первая треть XIV в. // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн: X -начало XX в.: Сб. науч. тр. - М., 1990. - Вып. 1. - С. 24-61.
5. Лихачев Д.С. Реплики // Труды Отдела древнерусской литературы Ин-та рус. лит. (Пушкинский дом) Академии наук СССР. - М.; Л., 1958. - Т. 15. - С. 499-502.
6. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов // Полное собрание русских летописей. - [2-е изд.] - М., 2000. - Т. 3. - 720 с.
7. Охотникова В.И. Житие Александра Невского: [Комментарий] // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. - М., 1981. - С. 600-620.
8. Очерки истории СССР: Период феодализма. К-^ вв. В 2-х ч. - М.:, 1953. - Ч. 1. - 984 с.
9. Повести о житии и о храбрости благовернаго и великаго князя Александра // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. - М., 1981. - С. 430^-38.
10. Сказание о благоверном князе Довмонте и о храбрости его // Памятники литературы Древней Руси: XIV - середина XV века. - М., 1981. - С. 224-233.
11. Соколов Р. А. Александр Невский в современной историографии // Александр Невский: Государь. Дипломат. Воин. - М., 2010. - С. 420^29.
12. Сокольский М.М. Заговор Средневековья (1978) // Сокольский М.М. Неверная память: Герои и антигерои России. Историко-полемические эссе. - М., 1990. - С. 190-200.
13. Строков А., Богусевич В. Новгород Великий: Пособие для экскурсантов и туристов. -Л., 1939. - 256 с.
14. Хитров М. Предисловие // Великий князь Александр Невский. - СПб.: Лениздат, 1992. -С. 3-11.
15. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти: Святой, правитель, национальный герой (1263-2000). - М., 2007. - 619 с.
16. Режим доступа. - http://evrazia.org/article/811
