CC BY
24
В.Н. Волков
СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫЕ ПРОЕКТЫ ДЕСУВЕРЕНИЗАЦИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ: ЕВРОПОЦЕНТРИЧЕСКАЯ И АМЕРИКАНСКАЯ МОДЕЛИ
Неоднозначность процессов глобальной трансформации государственной власти, разнохарактерность тенденций международного взаимодействия при решении разнородных проблем и конфликтов, поиск новых форм легитимации надгосударственного вмешательства в политико-правовые процессы национальных государств, стремление к универсализации социально-экономической и культурной жизни человеческих сообществ и проч., соответственно, формируют и разные сценарии развития мироустройства.
Можно выделить ряд подходов к формулированию сценариев дальнейшей глобальной трансформации государства и права, фиксации определенного мирового порядка и соответствующей системы международных отношений. Действительно, сегодня главный спор, разворачивающийся на международной арене, связывается с тремя фундаментальными вопросами: во-первых, «за кем закрепляется (признается) суверенное право вмешиваться во внутренние политико-правовые и социальноэкономические процессы тех или иных стран?»; «во-вторых, какие формы и способы такового вмешательства следует признать легитимными?»; «в-третьих, на основании каких критериев (исходя из каких интересов) следует принимать решение о таковом вмешательстве?». Другими словами, ниже приведенные подходы отражают разные интерпретации (ответы) на эти три вопроса: кто? как? зачем?
Европоцентрическая модель глобализации предполагает на смену Вестфальской системе сформировать систему международных организаций и учреждений, наделенную глобальным суверенитетом. Следовательно, все суверенные права государств так или иначе невелируются при вступлении в международную общность государств.
В этом плане Европа (как глобальный политический проект) представляет собой «юридико-политический сосуд», «резервуар» для гражданской свободы различных наций, с общей правовой культурой и политической идентичностью (этнонациональная, религиозная и иная принадлежность является делом частным, индивидуальным, фактором внутреннего личностного опыта). Европа не образует никакой родовой общности, а является «Европой по выбору» и открыта для новых государства.
Тем самым Европа становится центром распространения демократических стандартов, основных правил взаимодействия, осуществляя контроль и регулирование иными (не вошедшими в Европу, не реализующими европейский проект) странами - мировыми перифериями. В данном проекте предполагается, что авторитет международных неправительственных (стоящих выше всяких правительств) организаций провоцирует «усомнение» в легитимности существующей власти и демократичности политического процесса в том или ином государственно-правовом пространстве. В то же время правовой характер выборных процедур и институционально-правовые основания политического процесса равным счетом не будут иметь особого значения, даже сам «акт голосования граждан, достойный уважения, согласно Всеобщей декларации прав человека и гражданина, не имеет никаких юридических последствий для ОБСЕ» [1, с. 27].
При этом, в принципе, любой государственно-правовой режим считается нелегитимным, даже если его публично-правовые институты сформированы на основе демократических процедур. Так, внешнеполитическая легитимация государственной власти может в некоторых случаях, как показала практика «цветных революций», поставить под сомнение и сами демократические процедуры, «поскольку волю избирателей может заменить авторитетное мнение международной организации, а результаты голосования окажутся нелегитимными» [1, с. 27].
Н.А. Нарочницкая справедливо отмечает, что демократия, права и свободы человека становятся не ориентиром в развитии внутригосударственного устройства, основой международно-правового и социокультурного обмена, а «предметом политического шантажа, вмешательства во внутренние дела суверенных государств, фарисейских манипуляций». Напротив, все чаще именем будущей демократии, глобального демократического общества «обосновывается грубое попрание права и закона как внутри собственных стран, так и в отношении государств в мировом сообществе. Тенденции же более
свидетельствуют не о демократии, а о ее подмене “глобальным управлением” со стороны группы стран и некой наднациональной интеллектуальной когорты» [2, с. 6].
Таким образом, в контексте этой модели демократическая легитимность больше не связывается напрямую с избирательными процедурами, волей нации и т.п., а опосредуется волей международного сообщества, неправительственных международных организаций. В этой части можно согласиться с Ф. Фукуяма, что «это международное сообщество не воплощается конкретно в каком-либо одном глобальном демократически установленном порядке, однако придает легитимность существующим международным институтам, которые отчасти его воплощают». Отсюда, справедливо полагает он, -«миротворческие силы в бывшей Югославии следует рассматривать не просто как конкретные межправительственные меры по урегулированию ситуации, но, скорее, как моральное выражение воли и норм международного сообщества» [3, с. 184].
Ту же идею обосновывает и Генеральный секретарь ООН, когда интерпретирует сущность и значение института вмешательства: «В случае, когда вмешательство с использованием силы становится
необходимым, мы должны обеспечивать, чтобы Совет Безопасности - орган, на который возложена ответственность за санкционирование применения силы в соответствии с нормами международного права, - был в состоянии справиться с этой задачей. Как я говорил во время конфликта в Косово, не должно идти и речи о выборе, с одной стороны, между единством в Совете и бездействием перед лицом геноцида, как это было в случае в Руандой, и, с другой, отсутствием согласия в Совете, влекущим за собой принятие региональных мер, как это было в случае с Косово» [4]. Следовательно, международный институт вмешательства не требует традиционной демократической легитимации (обеспечения единства государств при голосовании по тем или иным вопросам). В данном случае международная организация сама легитимирует решение, даже в отсутствии межгосударственного консенсуса.
Очевидно, что при «ослаблении», постепенном нивелировании суверенитета государств-наций международные организации и институты становятся выразителем и хранителем общего (коллективного) интереса и всеобщего блага, стоящих выше интересов и потребностей конкретной страны. Таким образом, глобальные общие интересы и потребности, международные стандарты и правила становятся доминирующими в мировой политике, обладают большей властью и легитимностью.
Имперская (американская) модель глобализации, наоборот, придерживается принципа, согласно которому международные неправительственные организации, а также международные законы, декларации и соглашения не существуют независимо от свободной государственной воли. Если первая модель развития мирового порядка наделяет международные организации статусом «хранительниц всеобщего блага», стоящего выше интересов и амбиций отдельных государственно-правовых пространств, то имперская модель исходит из ограниченности делегирования власти международным организациям.
Так, по утверждению Ф. Фукуямы, американский проект глобализации и формирования имперского порядка исходит из того, что «в Америке существовал только один политический режим, который, будучи старейшей в мире непрерывной демократией, не рассматривается как переходящий политический компромисс. Это означает, что политические институты страны внушают людям почти набожное почтение» [3, с. 189]. Поэтому имперский проект глобализации предполагает универсализацию
национального интереса, политических институтов, а также стандартизацию правового развития стран не на основе наднациональных ценностей и правил, а основывается на определенном культурцивилизационном идеале государственно-правового устройства, трактуемого как единственно верный и непреходящий стандарт в мировом развитии в целом и конкретных государств, в частности.
Американская модель международно-правового порядка, в отличие от европоцентристской, не стремится демонтировать суверенность государств и легитимность их политико-правового режима на основании формирования более эффективных международных организаций, осуществляющих глобальное демократическое управление. Дело обстоит иначе: постановка под сомнение легитимности того или иного государства трактуется с точки зрения воплощения на этом локальном или региональном (группа стран) пространстве конкретного идеала социально-экономической и политико-правовой организации. При этом предполагается ведущая роль международной державы - Америки - в антикризисном и координационном управлении демократическим развитием таких пространств. В то же время некомпетентное и неэффективное управление государством в достижении этого имперского идеала автоматически подрывает качество суверенности данной государственной власти и, соответственно, легитимирует внешнее вмешательство империи во внутригосударственные политико-правовые процессы.
Данная логика развития глобального имперского порядка распространяется на развитие всех государств, без исключения. Ее формирование началось еще в период Второй мировой войны, а после ее окончания уже был составлен первый стратегический план социально-экономического и политического
присутствия США в различных регионах мира, выработаны основные механизмы свержения нелегитимных государственно-правовых режимов: либо путем военного переворота, вооруженного вмешательства, либо путем демократической, мирной трансформации конкретных государств на путь «догоняющего развития», т.е. неизменным следованием имперскому идеалу и его политике. Так, «принято считать, - пишет по этому поводу Н.А. Нарочницкая, - что окончательное стратегическое решение США “остаться” навсегда в Европе и инкорпорировать роль, интересы и потенциал Западной Европы в свою глобальную стратегию, составной частью которой стало поощрение и европейкой интеграции, и “единой Европы”, оформились лишь в 1946 г.» [5, с. 17].
Не случайно уже в более поздних исследовательских работах с тех или иных позиций, с помощью различных аргументов и суждений обосновывается необходимость постоянного «присутствия» имперской власти в развитии конкретных государств и регионов мира. Например, Ф. Фукуяма обосновывает, что «логика американской внешней политики после 11 сентября подводит ее к такой ситуации, при которой она либо берет на себя ответственность за руководство слаборазвитыми странами, либо передает эту миссию в руки международного сообщества» [3, с. 161].
Очевидно, что в своей сущности и направленности эти два проекта формирования и развития международно-правового порядка противостоят друг другу, в редких случаях идут вместе при достижении совпадающих интересов и целей. Какой проект глобализации окажется более устойчивым в пост-вестфальской системе мирового развития, покажет время.
Литература
1. Мирзоев С. Гибель права: легитимность в «оранжевых революциях». М., 2006.
2. Нарочницкая Н.А. Демократия XXI века: перерождение смыслов и ценностей // Оранжевые сети: от Белграда до Бишкека. СПб., 2008.
3. Фукуяма Ф. Сильное государство: Управление и мировой порядок в XXI веке. М., 2007.
4. Выступление Генерального Секретаря ООН Кофи Аннана // Проблема вмешательства: Две концепции суверенитета // www.un.org
5. Нарочницкая Н.А. Американские «аналитические институты» - глаза, уши и совесть Америки // Оранжевые сети: от Белграда до Бишкека. СПб., 2008.
