CC BY
245Щт
ЩшШ
i яш i «
В.В. Семенова
современные концептуальные и эмпирические подходы К понятию «поколение»
\
Согласно словарным источникам, поколение — термин многозначный обозначающий разные аспекты возрастной структуры и истории общества при исследовании возрастной стратификации общества. Преобладают четыре разных его понимания: 1) биологи-
ческое, как форм одного организма, различающихся по строению, образу жизни, способу размножения, сменяющихся в процессе его жизненного цикла; 2) генеалогическое, как группы особей, одинаково отдаленной от общих предков; 3) демографическое, как родившихся на протяжении одного года (когорта) и составляющих возрастную структуру населения; 4) историко-культурное — как понятия, имеющего скорее символический смысл, характеризующего участников одного события или современников важных исторических событий, людей с общими ориентациями или настроениями (см.: [11, с. 1498]). Философский словарь добавляет понятие условного или гипотетического поколения как общности современников, чья жизнь непосредственно связана с каким-либо важным историческим событием, и этой общности приписывается некая духовная, символическая общность, «дух времени» [13].
Из степени сходства—различия этих «наполнений» понятия вытекает представление об его общем социолингвистическом смысле в русском языке. Биологический аспект определяет важную составляющую, связанную с фиксированием развития, изменения своеобразия каждого последующего «колена» с точки зрения общего развития биологического вида. Генеалогический контекст акцентирует компонент наследования, соотнесения с общим предком как общим культурно-историческим типом. В социологической трактовке большее, чем генеалогия, значение имеет самосознание группы индивидов, родившихся в одно время и имеющих общий опыт, общие интересы и взгляды. Это тот компонент, который отличает понятие от «когорты» в демографическом понимании — как людей, рожденных в одно время и составляющих структуру населения.
Вместе с тем общим в каждом из определений является компонент времени, временной дислокации, — то, что применительно к социологии К. Мангейм называл «исторической локализацией» общностей [7]. Условные поколения могут локализоваться в историческом континууме, как по хронологическому (календарному) принципу (поколение 20-х годов), так и символически, через соотнесение с каким-либо историческим событием (поколение революции) или выдающимися личностями (поколение Пушкина), или приписываемыми символами, ценностями («потерянное поколение») [2, с. 77].
Таким образом, несмотря на многозначность понятия и широкую практику его использования и в научной, и обыденной лексике, можно констатировать, что методологически анализ поколений концентрируется на социальной дифференциации, связанной с временными (социально-историческими) особенностями каждого последующего поколения относительно общего национального генотипа данной исторической общности. В ходе такого анализа возможно описание исторической динамики общества в его долговременной перспективе развития — от прошлого к будущему.
При переходе к попытке эмпирического тестирования понятия сразу появляются две существенно важные методологические проблемы. Одна из них обозначается вопросами: каковы границы, разделяющие поколения? как отличить одно поколение от другого в непрерывной череде смены генераций? Вторая связана с решением вопроса о том, на основании каких критериев можно судить о поколении. Как формулирует проблему В.Б. Дубин — нужно ли различать в поколении тех, кто дает ему название, тех, кто ориентируется на образцы, заданные первой группой и тех, кто составляет общий контекст времени?
При социологическом использовании понятия наиболее труднопреодолимым препятствием зачастую становится вопрос о границах поколения. Вместе с тем, в социологической литературе, особенно в современной ситуации размывания границ между отдельными компонентами социального целого, определение четких контуров социальных объектов весьма условно. Даже в рамках социальной стратификации трудно установить разграничение между отдельными социальными стратами или социальными институтами. Социологи все больше оперируют условными понятиями «поля», «пространства», «сети» (терминология П. Бур-дье). Тем более условным представляется понятие «поколения», которое трудно теоретически очертить четкими календарными (вре-
ШЖДОИЯТИЕ < ПОКОЛЕНИЕ» В СОВРЕМЕННОЙ СОЦИОЛОГИИ 215 менными) границами — те, кто родился в такие-то годы. Особенно если учесть, что в рамках одного временного отрезка появляются типы, которые можно отнести к доминирующим, востребованным временем, и типы невостребованные, подчиненные [7]. Поэтому историческое событие как факт, оказавший на судьбу социальной общности наибольшее символическое влияние, определивший «дух времени», можно считать более существенной точкой отсчета в определении границ поколений, понимая однако, что такие границы всегда достаточно условны, как и типы, их формирующие. (Такая же проблема стоит, например, при определении понятия «национальный тип характера».)
Использование генеалогических критериев в описании границ поколения, как это иногда делается при социологическом анализе (деды—отцы—дети), также приводит к неопределенности. Трудно установить, кого можно отнести к базовому поколению «детей», относительно которого конструируется вся концепция: дети какого возраста? Каков временной разрыв между детьми и родителями? (Известно, например, что в отношении отцов и матерей он может сильно различаться.) К тому же социологическое описание через генеалогические связи скорее отталкивается от пропагандистских клише советского времени: «дети — продолжатели
дела отцов», «наследники революционных традиций дедов» и т.д.
За точку отсчета в эмпирическом определении границ закономерно принимать крупное историческое событие (процесс), оставшееся в памяти данного поколения как центральное. Недаром в общепринятой классификации поколений в Западной Европе, осуществленной на базе многочисленных эмпирических данных, основанием классификации также служат крупные события эпохальной значимости: довоенное, послевоенное поколение, «поколение протеста» (молодежной революции) [14]. Естественно, что границы между такими условными поколениями всегда размыты, но основным критерием выступает эффект влияния исторического события на большинство родившихся на протяжении определенных десятилетий: современники (или участники, или свидетели) социальных процессов, под воздействием которых формировались данные генерации.
Второй методологически сложный вопрос — о критериях в описании специфики поколения.
В русской общественной мысли проблематике поколений всегда уделялось большое внимание. С одной стороны, в рамках литературно-культурного процесса происходило отождествление ин-
дивидуальной жизни писателя с историческим процессом и со спецификой исторического времени. «Моя судьба» и «судьба поколения» сливались в историко-литературном контексте в единое целое. В писательской и общественно-публицистической традиции тема «моего поколения» представлена весьма широко, от классики времен Пушкина до современной литературы. В результате «поколение» получает дополнительный оттенок фатальности, рока, судьбы, детерминированной неизбежности1.
На всех, рожденных в двадцать пятом Году иль около того,
Лежит судьбы жестокий фатум, не выйти нам из-под него...
(В. Некрасов)
В осмыслении индивидуальной судьбы в неразрывной связи с коллективной судьбой поколения и зарождался, начиная с XIX века, историко-культурный дискурс рассмотрения поколений в России. В рамках такого подхода описывали поколение почти все русские писатели XIX и XX веков. Наиболее известен вклад И.С. Тургенева, который не только охарактеризовал почти все поколения своего быстротекущего времени (начав с постановки классической проблемы «отцов и детей»), но и дал им первичную классификацию, сформулировав объяснительную культурологическую концепцию чередования символических поколений Гамлетов и Дон-Кихотов (работа И. С. Тургенева «Гамлет и ДонКихот», написанная в 1860 г. [13]).
Но поскольку такими описательными и объяснительными концепциями занимались в основном литераторы, то поколения описывались не как массовые, а как интеллектуальные или социально-активные (поколение декабристов, 60-х, революционеров и т.п.). Массовые типы поколений в российском контексте оставались вне социологического внимания и анализа. Выработалась традиция описания поколений через лидирующие образцы или выдающихся личностей. Следствием этого стали названия в честь царствующих персон (екатерининское поколение), литературных (поколение Пушкина, Герцена) или социальных лидеров (поколение декабристов). В то же время в условиях XVIII и XIX веков
1 Сравнивая, например, с английским языком, где существуют два слова для обозначения «моя судьба» — "my fate" и "ту destiny". Если первый вариант имеет тот же смысловой оттенок рока, то последний — выбора, индивидуального предназначения.
массовые поколения могли выступать активными социальными субъектами только во времена войн или народных волнений.
Социологическая традиция описания массовых поколений берет начало в западной социологии и литературе, скорее всего, со времен К. Мангейма, который создавал свое известное эссе о проблеме поколений [7] под влиянием представления о первом массовом «потерянном» поколении (после первой мировой войны), к которому принадлежал и сам [16]. С тех пор в западной социологической литературе внимание к массовым поколениям превалирует над интересом к поколениям интеллектуальным.
Существующие классификации массовых поколений современного периода российской истории весьма противоречивы, поскольку основаны не на эмпирической, как историко-документальной, так и статистической базе, а на субъективных представлениях исследов ателей.
Проблематично и малообоснованно, например, понятие «шестидесятников» как определение массового поколения, оказавшего влияние на всю социальную жизнь общества. Не является ли это образование преимущественно интеллектуальным движением, значимым соответственно только для интеллектуалов, пишущих об этом периоде? Каков социальный эффект воздействия этого социального движения на массовое сознание людей того времени? Или же это просто «несостоявшееся поколение», в сравнении, например, с шестидесятниками других стран Восточной Европы, составившими активный компонент социальных революций в своих Странах, особенность которых, по словам И. Коровицыной, в "запоздалой или отложенной реализации" [4].
Для комплексного описания массовых поколений в западной социологии широко используется понятие паттерна поколений. В эмпирическом изучении широко признаны критерии, предложенные X. Беккером [14, р. 230]:
— социальный контекст становления поколения (наиболее важные события, имевшие место в формативный период);
— состояние средств массовой информации в тот же период; система социализации; социальные возможности в период формирования;
— системные характеристики поколения (величина и состав когорт, входящих в него, поколенческая культура, поколенческие союзы);
— биографические характеристики поколения (жизненный путь, ценностные ориентации, поведенческие образцы).
Мы остановимся только на одной составляющей — культуре поколения, и более конкретно — на лексических формах самопре-зентации отдельных типов (паттернов) поколения.
Описание массового поколения как символической общности возможно как воспроизводство (воссоздание) матрицы значимых символов, приобретающих массовую ценность для определенного поколения, конструирующих его самосознание в условиях определенной исторической локализации—будь то лозунги, лексические конструкты, звуковые, визуальные символы или значимые личности. К. Мангейм формулирует это как «первичный клич» поколения, который постепенно перерастает в более развернутую программу действий для составляющего его бсшыпинства. Например, Д.И. Олейников считает, что одним из таких символов может служить образ дороги в песенном творчестве военного времени и у шестидесятников: он имеет
разное смысловое наполнение в военных песнях и в авторской песне бардов шестидесятых. Такие емкие образы рождаются не всегда, хотя некоторые из них становятся символом не только одного поколения, но приобретают знаковое звучание для нескольких (например, песни В. Высоцкого или «Битлз» стали символами первоначально одного поколения, а затем вошли в культурную матрицу ряда последующих).
Наиболее распространенными и распознаваемыми в смысловом отношении образами поколения могут считаться лексические формы самовыражения. Наш эмпирический анализ фокусировался на изучении таких образов. Методика исследования образов поколения как лексических форм его культурной самопрезента-ции была построена на рассмотрении свободных высказываний респондентов относительно своего поколения.
В массовом репрезентативном опросе ВЦИОМ (август 2001г., 1600 респондентов) был предложен открытый вопрос «Каким образом коротко вы бы могли охарактеризовать людей своего поколения?». Ответы на него рассматривались как большой неструктурированный метатекст, описывающий презентации образа определенного поколения в словесных конструкциях самих его представителей. Он представлял характеристику как бы «изнутри» самого субъекта. Цель анализа состояла не в выявлении наиболее часто упоминаемых черт, а в выстраивании (достраивании), уточнении конфигурации образов поколения путем объединения отдельных словесных конструкций, использованных в разных высказываниях, для наполнения и раскрытия выраженного словом символа. Таким образом, первоначально неструктурированный текст анализировался в дальнейшем в категориях качественного анализа как последовательное структурирование по темам, кодам, категориям для
о п ы
последующей его интерпретации в понятиях культурной антропологии (психологическое измерение культур — Триандис, Хофстед, Лебедева). Такие символы не рассматривались как сами паттерны поведения, а представляли культурные образцы. При этом предполагалось, что поколенческие культуры являются формами исторической модификации одной «родовой» протокультуры как русского национального архетипа. Вместе с тем методика свободных высказываний позволила выявить отдельные культурные «синдромы», не входящие в общую матрицу национальной культуры и характеризующие специфические черты определенного исторического (поколенческого) типа.
Предваряя содержательный анализ словесной интерпретации культуры поколения, вновь обратимся к проблеме эмпирической интерпретации поколенческих границ.
За основу временной периодизации ныне живущих поколений российского общества были приняты субъективные показатели, т.е. упоминание исторических событий, которые наиболее тесно перекликаются с представлением о своем поколении и, следовательно, оказали наибольшее влияние на определенную возрастную генерацию. В открытых высказываниях респондентов были выделены основные, наиболее часто упоминавшиеся в разных контекстах события. Такими оказались: война («мы дети войны», «мы те, кто прошел, перенес, пережил войну», «люди военного времени»); застой, доперестроечное время («люди эпохи застоя», «доперестроечное поколение»); переход, связанный с перестройкой («переходное время», «время перемен», «жертвы, обманутые перестройкой») и «постперес-троечное» время («поколение переломного периода», «послеперест-роечное поколение», «пограничное поколение»).
На основании исторической локализации своего жизненного т а , своей судьбы были выстроены временные «союзы», которые стали основой анализа их как культурных общностей.
1. Околовоенное поколение
Годы рождения— 1920—1940-е, первая половина. Условный период реализации поколения 50—60-е годы. Возраст в настоящее время: 60 — 80 лет (пенсионеры). Респонденты в этой группе чаще всего определяют возрастные рамки своего поколения от 60 до 70 лет2.
2 В опросе был задан открытый вопрос «Людей какого возраста вы бы отнесли к людям своего поколения» при открытых позициях «от» и «до». Наибольшая группа людей каждой эпохи определяла свои возрастные рамки более узко, чем это предполагалось, ограничиваясь обычно одним десятилетием. В данном случае наибольшую группу (23%) составили те, кто относил себя к 60—70 летним, хотя это не всегда совпадало даже с их реальным возрастом (общее количество респондентов этой группы — 433).
01У1- покязятитп. ттгшуиип ияаиянии гтррдв.тгцамглр гр яишти тиятпяпиу»
2. Доперестроечное поколение
Годы рождения — 1940—1960-е гг., условный период реализации 60—80-е годы. Возраст сейчас от 40 до 60 лет.
Самый наполненный временной отрезок (субъективно определяемые возрастные границы) — от 40 до 50 лет, куда отнесли себя 28% от группы из 486 респондентов. В более широкие формальные рамки — от 40 до 60 лет — попадает 75 % респондентов этой группы.
3. Поколение переходного периода
Годы рождения 1960—1970-е. Возраст сейчас: от 30 до 40 лет. Условный период реализации поколения — 90-е годы. Из 458 респондентов наибольшая группа (27%) отнесла себя к тридцатилетним (от 30 до 40 лет), большинство (70%) попадает в группу от 25 до 45 лет (формальные границы поколения).
4. Послеперестроечное поколение
Годы рождения — после середины 1980-х годов. Возраст сейчас: от 18 до 25 лет (молодежь в распространенном смысле).
Условное время реализации поколения — 2000—2010 гг.
Из 220 респондентов самая большая группа (48%) определяет поколенческие границы так: «те, кому от 18 до 25 лет». В формальные границы от 20 до 30 лет попадает 96% группы.
Итак, анализ высказываний представителей разных поколений выявляет общую матрицу самопрезентации поколений российского общества. Оказалось, что поколения определяют свою культуру прежде всего по соотнесению себя и своих сверстников с определенным социальным временем: как с историческим (оп-
ределенные социальные события и процессы), так и с собственным отрезком жизненного пути (молодые — старики, ориентация на будущее — ориентация на прошлое). Все поколенческие общности определяют себя и «тематически»: по сферам социальной жизни— отношение к труду, власти, образованию, самоощущение себя в социальной жизни; по типичным чертам характера людей своего поколения.
Сходство поколений в содержательном отношении выразилось в том, что для каждого из них положение в обществе характеризуется как «состояние жертвы социальных процессов» («мы те, кто страдали, перенесли, обижены, забыты» и т.д.). Это состояние пассивного страдания экспрессивно выражается не только представителями старших поколений — «жертв войны», «брошенных
и забытых», «выброшенных на помойку» и «втоптанных в грязь», но и представителями средних поколений — «жертв перестройки», «жертв времени», «обманутых и брошенных», а также присутствует у самых молодых: «изгои», «брошенные на произвол
судьбы», «забытые своей страной». Ощущение жертвенности, пассивного страдания, которое мы первично интерпретировали как специфику социального положения старшего поколения, по-видимому, следует, вслед за К. Касьяновой, отнести к ключевым характеристикам социального архетипа русских. Терпение, страдание, смирение здесь приобретают смысл орудия и результата внутреннего делания, «устроения души», имеющего принципиальную ценность в русской культуре, без которой нет личности, нет статуса, нет уважения со стороны окружающих [3].
Описание основных «синдромов» словесной самопрезентации поколений мы начнем в самого старшего поколения, определенного нами как околовоенное. Предварительно еще раз подчеркнем, что в открытых вопросах тематическое направление характеристик поколения не задавалось, а стало результатом последующего обобщения (кодировки) высказанных ответов.
ОКОЛОВОЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
В этом поколении характеристики тематически представлены следующим образом: дислокация исторического и собственно поколенческого времени, труд, власть, осознание себя как поколения, черты характера, слова-символы поколенческой культуры.
Дислокация во времени. Историческое время генерации представлено двумя смысловыми блоками: «война», которая упоминается в контексте страданий (ключевые слова: «война», «дети
войны», «перенесли голод, нужду», в дополнение к конструкциям глаголов: «познали», «пережили», «перенесли», «вынесли все»). В целом этот временной образ можно объединить в категорию «тяготы военного времени», принципиально важные для всего последующего жизненного опыта и формирования мироощущения поколения.
Второй блок связан с понятием «коммунистическая эпоха», и наполнение этого смыслового блока свидетельствует об активной индивидуальной включенности в этот процесс, сохраняющейся гордости за личную причастность к нему («эпоха коммунистического строительства», «коммунистическая закалка», «строители коммунизма», «коммунисты», «советские люди»). Гордость в упот-
222 В.В. СЕМЕНОВА
реблении этой терминологии особенно значима сейчас, когда изменились и исторический контекст ассоциаций, связанных с ее использованием, и отношение к ней большинства населения.
В целом этот временной синдром может быть назван «стойкие приверженцы эпохи коммунистического строительства».
Обобщающая культурная доминанта исторического опыта поколения может быть названа поколение, прошедшее тяготы войны и оставшееся стойкими приверженцами эпохи коммунистического строительства.
Собственно поколенческое время в их лексике выглядит пессимистически: «уходящие», «доживающие», «пенсюки», «ветераны». Вместе с тем присутствует гордость за прежние достижения: «честно прожитая и достойная жизнь», «мы жили лучше и веселее, чем теперешние», «были лучше и честнее, чем теперешние». Это сопоставление приводит к заключению о том, что их пессимизм относительно состояния «уходящего поколения» связан не только с поколенческим временем жизненного цикла «пожилых людей», но и с ностальгией по уходящей вместе с ними культурной матрице, носителями которой они были: «мы — последние люди своего времени», «люди старой закалки», «мы — это другое воспитание, другое время, другой народ».
Традиционная культура. В словесном описании той, «другой» культуры основным содержательным стержнем является трудовая культура. Она описывается как индустриальный тип трудовой морали, свойственный советскому обществу раннеиндустриального периода развития. В высказываниях выделяются несколько смысловых компонентов: труд как образ жизни («мы только работали, а не жили», «мы трудились всю свою жизнь», «трудовой народ», «труженики») — иначе говоря, жизнь ради труда; труд как малоквалифицированный, ненормированный, затратный, не приносящий адекватного вознаграждения («трудяги», «работяги», «простые труженики», «стахановцы») — другими словами, затратный труд индустриального типа, малоквалифицированный труд; труд как исполнение общественного долга («добросовестные труженики», «исполнительные», «честно трудились», «всю жизнь отдавали Родине, а остались нищими») — труд как долг перед обществом.
В целом этот тип трудовой культуры можно обобщенно определить как приверженность индустриальному типу трудовой морали, основанному на долге перед другими.
Необходимо добавить, что тематический блок высказываний об образовании в данной генерации, в отличие от более молодых, полностью отсутствует. Это свидетельствует о его слабой значимости в культуре поколения. Одновременно возникает символическое подчеркивание его крестьянских корней (мы — «крестьяне», «колхозники», «выросшие на земле», «знают цену хлебу»), что подтверждает заключение о приверженности данной генерации раннеиндустриальной трудовой этике.
В отношении к власти можно выделить следующие смысловые союзы, которые в совокупности позволяют описать конфигурацию взамоотношений с государством. В первом из них ключевым является понятие патриотизма («патриоты», «любящие, преданные Родине», «за Родину отдавали жизнь «пронесли любовь к Родине через всю жизнь», «поднимали Родину из руин»). Второй «союз», связанный с первым, свидетельствует о характере связи — отношения, основанные на вере и жертвенности, эмоциональной привязанности. Эмоциональный характер социальных связей, основанный на материнском начале (образ Родины-матери), свидетельствует о принадлежности культуры к фемииному типу, по Хофстеду [15]. Система взаимных отношений с Роди-ной-матерью формируется по данному типу («любили», «были преданы», а она «забыла», «обманула», «оставила нищими»), В данном случае происходит смысловое замещение властного символа «государство» символом «Родины». «Государство» как символический конструкт массового сознания вообще отсутствует в высказываниях поколения. Этот блок высказывания можно объединить под названием эмоционально-патерналистское отношение к Родине-матери.
В следующем блоке на первый план выходит степень зависимости (отдаленности) от власти. В высказываниях людей около-военного поколения он представлен только в терминах послушания («зажатые в р амки», «послушные», «законопослушные», «послушники», «привыкшие повиноваться», «скромные»). Соединение смысла этого блока высказываний с предыдущим выявляет синдром который метафорически можно назвать синдромом «послушничества» как служения, основанного на вере и преданности старшему (Родине).
В этом пространстве зависимости/отдаленности от власти в молодых генерациях присутствует также противоположный блок самостоятельности, независимости от власти, который представляет поколение как самостоятельного социального субъек-
224 В.В. СЕМЕНОВА
та со своими специфическими интересами. В высказываниях представителей околовоенного поколения таких характеристик нет. Это можно интерпретировать как неосознание себя отдельным субъектом; в самоидентификации поколения главное — неразрывная связь с интересами социального целого (в данном случае матери-Родины). Другими словами, самосознание поколения как отдельного социального субъекта осталось на уровне «поколения в себе», и в словесных интерпретациях метафорически представлено как ощущение его представителями себя зависимыми послушными «детьми» еврей матери-Родины в рамках семейной системы патриархальных отношений.
Общая символическая приверженность представителей этого условного поколения традиционной семейно-центрированной культуре и системе патриархальных отношений подтверждается их самопрезентацией как последователей традиционных семейных ценностей «почитания старших» («мы те, кто имеет память», «кто помнит свои корни», «мы привыкли почитать своих родителей»).
Итак, в целом это поколение характеризуется следующими синдромами.
Околовоенное поколение дислоцирует себя во времени как поколение, прошедшее тяготы войны и оставшееся стойкими приверженцами эпохи коммунистического строительства.
Его представители демонстрируют свою приверженность традиционной трудовой культуре, представленной раннеиндустриальным типом трудовой морали, основанным на долге перед обществом.
Отношение к власти — «послушничество» как преданное служение Родине (феминный патернализм). Значимым в данной поколенческой культуре является соблюдение традиционных семейных ценностей «почитания старших», которое переносится и на отношения с властью. Самосознание этих людей
неотделимо от интересов социального целого и для них характерна идентификация себя с социальным целым (см. схему 1).
ДОПЕРЕСТРОЕЧНОЕ ПОКОЛЕНИЕ
В самопрезентации этого поколения первичными тематическими блоками оказались дислокация во времени, образование, труд, социальное состояние, власть, стадия жизни. Мы остановимся только на наиболее значимых, общих культурных синдромах данного поколения, отличиях от характеристик других генераций.
Дислокация во времени. В историческом времени поколение определяет себя прежде всего в исторически-нейтральных понятиях (основной блок высказываний), хотя на «периферии» временного самоопределения присутствует и понятие перестройки в значении водораздела, «разломившего» жизненный опыт генерации надвое уже во взрослом состоянии.
С одной стороны этой временной границы остались реалии советского времени, хотя и описанные как неравнозначные для разных групп внутри поколения. Это свидетельствует о существенной внутренней дифференциации прошлого жизненного опыта поколения, его теперешних оценок. С другой стороны — представлены высказывания, связанные с опытом перестройки, но. и они не дифференцированы, слабо раскрыты в терминах субъективных переживаний. Скорее всего, наиболее точная и обобщающая характеристика этой эпохи представлена понятием «доперестроечного» поколения, соответственно это и обозначение временной дислокации людей этого поколения.
Собственно поколенческое время также «распалось» в зависимости от субъективного восприятия «разорванности» жизненного опыта. С одинаковой степенью интенсивности самоопределение своего социального возраста характеризуется понятиями «мы — старики», «мы — люди среднего возраста», «мы — молодежь», что также свидетельствует о внутренней дифференциации жизненного опыта этих людей.
Несмотря на то что «разлом» произошел в уже зрелом возрасте, поколение по-прежнему ощущает себя оптимистически и ориентировано на ожидания будущего. И хотя жизненный цикл находится в фазе зрелости, субъективное время связывается в основном с будущим и надеждами на него (блок высказываний о времени: «нас характеризует стремление в будущее», «ждущие
своего времени», «ожидание будущего», «надежды на будущее», «оптимисты»). Возможно, это одно из следствий общей нереали-зованности поколения.
Образовательный и духовный потенциал. Мировосприятие респондентов этой группы весьма существенно определяется их центральным синдромом — сильно выраженной рефлексией относительно своей образованности как характеристики поколения (что не обнаружено у других генераций).
В этом блоке можно различить несколько смысловых компонентов:
— Высказывания, связанные с самим уровнем образования: «умные», «образованные», «головой соображающие», «думающие», что в
целом можно свести к определениям «думающие», «занятые мыслительной деятельностью». Необходимо добавить, что и по объективным показателям поколение является самым высокообразованным [9].
— Высказывания, подчеркивающие духовные качества «одухотворенные», «мы люди, имеющие идеалы», «люди с высокими моральными качествами», «увлеченные», «мечтатели», «романтики», которые можно объединить определением «духовно деятельные».
— Высказывания, указывающие на опыт поколения: «опыт-
ные», «умелые», «умудренные опытом», «умудренные жизнью»; в целом — «люди с жизненным опытом».
— Высказывания, характеризуемые самокритикой: «замуче-
ны комплексами», «страдаем от недостатков». Сюда же можно отнести критические высказывания относительно своих отношений с властью: «рабы», «муравьи», «привыкли мириться с
правительством», «ждут, что им кто-то даст». «Обличительный» пафос позволяет говорить о критическом отношении к себе и обществу.
Итак, первый обобщающий культурный синдром в самопре-зентации можно обозначить в целом как духовно активное и рефлексирующее поколение.
Однако, высокий духовный потенциал поколения, по мнению его представителей, исторически не был реализован, не нашел себе применения в обществе.
Социальное место поколения. Отдельный синдром — выраженное социальное самосознание. Он образован следующими противоречивыми составляющими:
— Центральное место занимает блок, связанный с осознанием своей невостребованности. Центральное используемое понятие
— «лишние люди», что вызвано по-видимому, литературными ассоциациями («липшие», «потерянное поколение», «обделены судьбой», «невостребованное поколение», «растерянные и загнанные», «опытные, но этому опыту нет применения»). По смыслу это обвинение в невостребованности направлено в основном вовне, к внешним обстоятельствам социального времени или социальной ситуации своего существования («не вовремя родились»). Любопытно, что название поколения обычно присваивается «извне», общественным мнением; в данном случае название дано изнутри, самими его представителями преимущественно на основе собственного культурного (литературного) опыта.
— Высказывания относительно собственной позиции по отношению к власти достаточно самокритичны и негативны (хотя респонденты называют себя «патриотами» и «демократами»): «забитые», «рабы», «муравьи», «привыкли мириться с правительством», «боязливые и покорные», «законопослушные», «пассивные». Их можно определить как пассивную критику своего послушания власти.
— В то же время высказывания относительно личностного по-
тенциала поколения, самостоятельности и активности отражают его состоятельность как социального субъекта: «надеются только
на себя», «сами способны отвечать за свои поступки», «уверенные в себе», «умеют быть людьми». Осознание «себя» как отдельного социального субъекта здесь выражено достаточно отчетливо.
— Высказывания относительно индивидуального потенциала
активности представлены двумя спектрами оттенков. Первый: активность как инициативное движение к цели («целеустремленные», «инициативные», «энергичные»); он выражен слабее. Второй спектр: активность как защитная реакция, ответ внешней
среде, связанный с приспособлением («приспособливающиеся», «приспособленцы», «приспособившиеся», «приспосабливаются к тяжелым условиям», «стойкие», «устойчивые», «выживающие», «стабильные»). Этот ряд приспособительной деятельности в смысловом многообразии преобладает над первым и поэтому является более характерным, центральным для поколения.
В данном синдроме наиболее четко прописано противоречивое мироощущение поколения: с одной стороны, позитивная оценка собственного потенциала активности и осознание себя в качестве самостоятельного социального субъекта, способного к активной деятельности; с другой, критическая пассивность по отношению к власти, приспосабливание и невостребованность временем и обществом.
Если воспользоваться метафорой И.С. Тургенева, то поколение может быть охарактеризовано как поколение Гамлетов, больше способное скорее к духовной деятельности и рефлексии, чем к внешней активности. Познание и поиск значимых ценностей здесь
— подготовка к деятельности, которая в реальности так и не состоялась.
В целом это поколение в значительно большей степени внутренне дифференцировано, фрагментировано по своему социальному опыту, как в историческом времени, так и в современном состоянии. Но вместе с тем это самое духовно активное и
228 л В.В. СЕМЕНОВА
рефлексирующее поколение как относительно себя и своего места в обществе, так и относительно общества в целом.
Как наиболее образованное поколение, оно прежде всего осознает свою нереализованность, невостребованность (лишние люди) (см. схему 2).
ПОКОЛЕНИЕ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА
Дислокация во времени. Основой социального опыта этой генерации стало пребывание в двух социальных измерениях; отсюда — возможность сравнения их как двух составляющих жизненного пути. При этом у части поколения прежний опыт остался доминирующим, другая часть воспринимает период перестройки как опыт пассивного страдания. Вместе с тем смысловым ядром опыта остается «сравнение», что и позволило объединить этих людей в единую условную конструкцию «поколения переходного периода».
В субъективном восприятии своего собственно поколенческого времени эта генерация, в отличие от предыдущей (ориентированной на «будущее»), наиболее выражено ориентирована на «прошлое» — на возращение к времени спокойной и социально защищенной жизни (блок высказываний: «счастливым было только детство», «мы дети своих родителей», «добрые к родителям»А «знали более счастливую жизнь», «было стремление учиться, работать»). Лишь одно высказывание, нераскрытое по смыслу, обращено к будущему — «люди нового времени». Обращает на себя внимание не только сам поворот в памяти к опыту первичной социализации в 70-е, доперестроечные годы «застоя», но и пессимистически окрашенные грамматические конструкции прошлого времени, — люди активного социального возраста ориентированы не на перспективу жизненного пути, а на ретроспективу жизненного опыта.
Поэтому синдром ностальгии по прошлому можно считать первым важным культурным синдромом этой генерации.
Образование и трудовая активность. Блок высказываний относительно собственного потенциала поколения рисует образ поколения без особых достижений: «средние», «ничем не выделя-
ются», «серенькие», «обыкновенные», «без запросов», «без комплексов», «неопределенное». Это свидетельствует о том, что данная генерация существенно отличается по уровню запросов от предыдущего и может быть названа генерацией «недостижитель-ной» ориентации.
ШЖ
Ир*
”К
А
!
Вместе с тем в области трудовой культуры респонденты более активно позиционируют себя в качестве участников рынка. Если характеристики, связанные с индустриально-советским типом трудовых отношений здесь все больше сходят на нет, то словесные конструкции, связанные с рыночными реалиями, становятся преобладающими (блок высказываний о труде: «деловые», «бизнес-
мены», «труженики», «предприниматели», «безработные», «практичные»). При этом в целом они определяют себя в изменившейся социальной реальности через высказывания об адаптации к изменившимся социальным условия: «выживающие» и «при-
способленные».
Отдельно от синдрома социального приспособления в этой генерации выделяется синдром психологического приспособления. Он может быть обозначен и как синдром раннего разочарования, где слово «разочарование» является ключевым (блок высказываний: «разочарование», «нервное», «измотанное», «растерявшее-
ся поколение», «неустроенные», «пьянь»). По-видимому, потеря ориентиров, достижительных жизненных целей социальной активности (и поворот назад в собственно-поколенном времени) — решающий фактор этого ку л ь ту р н о - пс и хо л ог ич ес к о го синдрома.
Такое предположение может получить обоснование в блоке высказываний о типе активности и отношениях с властью.
Блок высказываний о самостоятельности, хотя и не характеризуется широким спектром понятий, свидетельствует в целом о самостоятельности поколения как субъекта социальной деятельности («самостоятельные», «осознанные люди»). Но формы активности лишены целеполагания, в отличие от предыдущего поколения. Имеются различные оттенки активности как процесса, поисковой деятельности («ищущие», «энергичные», «предприимчивые», «в поиске», «решительные»), но нет каких-либо высказываний относительно «стремления к цели» (как, например, «целенаправленные», «настойчивые в достижении целей»). Можно сделать вывод, что отсутствие значимых целей в будущем жизненном проекте и привело генерацию к раннему разочарованию И «повороту во времени» в прошлое (более подробно см. [10]).
Отношение к власти. Этот блок в смысловом отношении состоит из двух смысловых наполнений. Первый типичен для всех поколенческих союзов: «мы — патриоты», «мы любим свою стра-
ну», и характеризует эмоциональную включенность в дела социального целого и заинтересованность в них. Второй связан с отчуждением, расхождением собственных поколенческих интере-
сов и интересов страны в целом: «мы чужие в своей стране»,
«инакомыслящие».
В целом эту довольно мозаичную картину поколения переходного времени можно описать как с амопрезентацию активного, деятельного, предприимчивого социального субъекта, который успешно приспособился к пореформенному времени. Но при этом в коллективном сознании не отрефлексированы цели дальнейшего индивидуального (или коллективного) движения. Это привело к раннему психологическому кризису (разочарованию и отчуждению), вследствие чего ощутимо стремление к более понятным целям прошедшего, доперестроечного периода. Вместе с тем эти люди прагматично деятельны, приспособились к изменившимся условиям и добились определенного жизненного успеха. С метафорическим образом Дон-Кихота их сближает только то, что они не понимают ни того, за что борются, ни того, что выйдет из их усилий (см. схему 3).
ПОСТПЕРЕСТРОЕЧНОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Понятно, что временная дислокация этого самого молодого поколения может быть описана весьма условно, поскольку период его самореализации большей частью — в будущем. В собственных оценках молодых людей их время обозначено как «послеперест-роечное», «послепереломное», «новое», «другое», «будущее», поскольку других ориентиров в его определении пока нет. Понятно также, что в этих определениях нет и оттенков «ностальгии по прошлому», поскольку «советское прошлое» вынесено за скобки жизненного опыта. Естественно, что собственно поколенческое время соотносится в представлениях молодых только с «будущим», хотя в своем социальном будущем они не совсем уверены: «нет уверенности в будущем», «нет уверенности в получении образования», «не вовремя родились». Однако при описании образа поколения в целом, трудно отделить возрастные особенности периода молодости от поколенческих культурных синдромов.
Образовательная и трудовая активность. Образовательный потенциал поколения предстает в лексике, соответствующей их времени: «грамотные», «любознательные», «прогрессивные», «ком-
пьютерное поколение», «здравомыслящие». Культурный синдром рационального образовательного минимума — массовой компьютерной грамотности — сильно отличается от синдрома духовно-деятельностного поколения 40—50-летних.
Синдром трудовой культуры впервые включает (наряду с понятиями рыночных трудовых отношений) компонент «лени» (высказывания: «деловые», «безработники», «лишившиеся работы»,
«бизнесмены», «ленивые»). Последний компонент оказался достаточно значимым и свидетельствует о повороте в сторону формирования синдрома «жизнь ради удовольствий». В предыдущих поколениях, особенно самой старшей генерации, «жизнь ради труда» была основой поколенческой культуры.
Блок собственной активности и самостоятельности здесь наиболее широко представлен и специфичен. В нем несколько смыслообразующих центров.
— Высказывания, касающиеся активности: «энергичные», «на-
стойчивые», «предприимчивые» — свидетельствуют о потенциале активности и настроенности на действия.
— Высказывания, касающиеся целей деятельности: «целенап-
равленные», «целеустремленные», «точно знающие свои цели», «устроители своей жизни», «стремящиеся к личному успеху», «стремящиеся к благополучию» — демонстрируют четкую ориентацию на «целеполатание» (в отличие от предыдущего поколения). Целью является ориентация недостижение и успех. Показательно также, что ее осуществление представляется индивидуальной, личной, а не коллективной заслугой.
— Высказывания, связанные с самостоятельностью, автономностью собственной активности: «сами устраивают свою жизнь»,
«устроители жизни», «уверенные в своих собственных силах». Смысл их высказываний сосредоточен на креативной, созидательной деятельности по достижению собственной позиции и утверждению «себя» как поколения собственными силами.
Этот синдром в целом можно обозначить как созидательную активность, направленную на самостоятельное достижение личного успеха и благополучия.
Отношения к власти. Новым в смысловом содержании синдрома по к орно сти/с амосто ятельности является полное отсутствие высказываний со значением «повиновение» и «послушание», которое в данном случае представлено противоположными характеристиками: «свободные люди», «свободное поколение», «рас-
крепощенное поколение».
Блок патриотизма в данном случае также имеет активистскую окраску: вместо пассивной, эмоционально окрашенной «люб-
ви и преданности», «патриотизма» в высказываниях присутствует волевая установка: «стремятся улучшить положение в стра-
не», «заботятся о стране».
Как отмечалось раньше, самые молодые также переживают свое положение «жертв» социальной системы («изгои», «брошенные на произвол»).
Самооценка поколения имеет несколько смыслов, которые весьма сложно систематизировать в плане различения собственно возрастных и поколенческих черт.
Ряд высказываний характеризуется оптимизмом и радостями жизни: «веселые», «бесшабашные», «гедонисты», «пофигис-
ты», «без царя в голове», «бестолковые», «акселераты», «сильные и здоровые». Если принимать во внимание возрастные особенности молодости как фазы жизненного цикла — эмоциональный подъем, социальную безответственность, — то значимым и взаимосвязанным с другими блоками остается синдром «гедонизма» и «пофигизма» как получение удовольствий в ущерб чувству долга. При этом границы «должного» и «долга» размыты, стремление избежать сложных проблем становится самостоятельным качеством, отличным от других поколений.
Другая самооценка «прагматизма» связана с ориентацией на «цели» и «собственный успех» и представляется существенной, поскольку повторяется чаще других.
Третий смысловой блок связан с проблемой «пофигизма», но выражается в характеристиках физиологического состояния: «пропитое», «пьянь», «наркоманы».
Таким образом, в словесном образе поколения наиболее значимыми символическими конструкциями, культурными синдромами п ос ле пер естр оеч н ого поколения можно считать:
— представление об образовании как необходимой составляющей достаточного уровня соответствия современным технологиям (поколение компьютерной грамотности);
— ясное осознание своей социальной активности как созидательной, самостоятельной деятельности, направленной на достижение личного успеха и благополучия.
— ориентация на «гедонизм» и «пофигизм» как образ жизни, направленный на получение радостей и удовольствий в ущерб чувству долга (см. схему 4).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Если рассматривать поколенческие культуры, описанные выше как определенные стадии, моменты на континууме социальной динамики общества в целом и национальной культуры, в частно-
сти, то наиболее заметными становятся изменения в следующих направлениях: в представлениях о трудовой культуре, образова-
нии, в отношениях с властью и в с амоос оз н ан и и себя как поколенческих сообществ.
Обобщенно первое из этих направлений связано с изменениями в социальных институтах и только косвенно относится к носителям таких изменений (поколениям). Другое направление (изменения в поколенческом самосознании) отражает тот факт, что поколенческие общности, несмотря на растущие процессы социальной дифференциации, становятся все более самостоятельными и едиными «временными союзами», осознающими себя как субъект социальной активности. Во всяком случае, эта тенденция не совпадает с тенденцией индивидуализации жизненных путей и распадом поколенческих общностей, о которой говорят в западном мире.
ЛИТЕРАТУРА
1. Дубин ВВ. Семья или успех? // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1995. № е.
2. Кон И. Возрастные категории в науках о человеке и обществе // Социологические исследования. 1978. № 3.
3. Касьянова К. О национальном русском характере. М., 1994.
4. Коровицына НВ. Среднее поколение в социокультурной динамике Восточной Европы второй половины XX века. М.: Логос.
5. Лебедева Н. Введение в этническую и кросс-культурную психологию. М.: Ключ-С, 1999.
6. Левада ЮЛ. Координаты человека: К итогам изучения «человека советского» // Мониторинг общественного мнения: Экономические и соци-
альные перемены. 2001, № 1.
7. Мангейм К. Очерки социологии знания: Проблема поколений — Состязательность - Экономические амбиции. М.: ИНИОН, 2000.
8. Наумова И.Ф. Время человека. Социологический журнал. 1997. № 3.
9. Семенова ВВ. Поколение 30-летних // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2002. № 5.
10. Семенова ВВ. Социальный портрет поколений // Россия реформирующаяся / Под ред. Л.М. Дробижевой. М.: Academia, 2002.
11. Советский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопе-
дия, 1982.
12. Тургенев И.С. Гамлет и Дон-Кихот // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений в 28 томах. М. Л.: Академия наук, 1962. Т. 8.
234 в'в' СЕМЕНОВА
13. Философский энциклопедический словарь. М.: ГНИ «Советская энциклопедия», 1983.
14. Dynamics of Cohort and Generation Research / Ed. by H. Becker. Amsterdam: Thesis Publishers, 1992.
15. Hofstede G. Culture's consequences: international differences in work-related values. Beverly Hills, 1984.
16. Kohli M. Public Solidarity between Generations: Historical and
Comparative Elements: Research report. Free University of Berlin, Berlin:
Institute of Sociology. 1993.
17. Triandes H. Culture and social behaviour. N.Y., 1994.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ШЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛОКАЛИЗАЦИЯ ПОКОЛЕНИЙ
Схема 1. Околовоенное поколение (60 — 80 дет)
- военное время
- военное поколение ;) Мг В ОПИЛ
- дети войны
ТЯГОТЫ
- послевоенной
- познали голод
ВРЕМЕНИ
- пережили войну
- вынесли все
- перенесли все тяготы
оенного времени
ПАССИВНЫЕ КОНСТРУКЦИИ ГЛАГОЛОВ СТРАДАНИЯ
>
нужды
НУЖДА, ГОЛОД
и нужду
ВОЕННОГО
- эпоха коммунистического строительства
ЧКОММУНИСТИЧЕ С КАЯ зг ЭПОХА л
коммунистическая
закалка
строители социализма коммунисты советские люди
V АКТИВНАЯ ГОРДОСТЬ
V
г
/
ЗА ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ
СТОИКИЕ ПРИВЕР -ЖЕНЦЫ
ЭПОХИ
КОММУНИ-
СТИЧЕСКОГО
СТРОИ-
ТЕЛЬСТВА
Поколение, прошедшее тяготы войны и оставшееся стойкими приверженцами эпохи коммунистического строительства.
'Схема 2. Доперестроечное поколение (4 0-60 лет, ядро 4 0-5 0 лет)
N
Врежневцы
- сверстники
- ровесники
- поколение 50-х * строители БАМа
- поколение 60-х
- пятидесятники
- родились не в свое время
- мои одногодки
- такие, как я
- люди застоя
люди эпохи перестройки
пережили перестройку
, ПЕРЕ-
перестройка прошла СТр°ИКА
через нашу жизнь
доперестроечное
поколение
ЛЮДИ
МОЕГО
ПОКОЛЕНИЯ
бывшие комсомольцы,
шестидесятники,
• люди, получившие советское воспитание,
РЕАЛИИ
СОВЕТСКОГО
ВРЕМЕНИ
Доперестроечное поколение, объединенное своим общим опытом «безвременья» и внутренне дифференцированное в зависимости от субъективного восприятия разорванного поколенческого опыта.
В центре эмоциональных переживаний - исторически нейтральный опыт людей «одного возраста», тех, кто был детьми в 60-6 0-е годы.
ШЖ ДОИЯТИЕ<ПОКОЛЕНИЕ» В СОВРЕМЕННОЙ СОЦИОЛОГИИ Схема 3. Поколение переходного периода (от 30 до 40 лет)
время перемен переходное время
коммунисты, атеисты ' люди застоя 'поколение 70-х ' советское воспитание
СОВЕТСКИМ
ОПЫТ
побывали в капитализме
и социализме
ОПЫТ жизни •В ДВУХ ИСТОРИЧЕСКИХ ЭПОХАХ
способны сравнивать разные времена
переход от застоя к перестройке
дети перестройки жертвы перестройки измученные перестройкой люди нового времени
ЖЕРТВЫ
ПЕРЕ-
СТРОЙКИ
Опыт сравнения двух исторических эпох является центральным эмоциональным переживанием, разделяя поколение на приверженцев «советского опыта» и «жертв» нового опыта.
Схема 4. Послепереломное поколение (18 — 2 5 лет)
послепереломное ПЕРЕ ЛОМ
послеперестроечное
новое
новые люди -> НОВОЕ
поколение нового времени
поколение будущего
все в будущем БУДУЩЕЕ
другое поколение
Историческое время этой генерации пока условно, «новое» и «будущее» время не раскрывается никакими дополнительными характеристиками, однако нет «ностальгии по прошлому», «советское время» вынесено за скобки их собственного времени.
