CC BY
100
ленных пунктов сильно отстает от города. Но самое главное, что затраты, направленные на общее развитие науки, растут очень медленно (с 2010 г. по 2016 г. всего на 33,8%), хотя и занимают довольно высокий удельный вес в затратах на все исследования (14,8% в 2016 г.).
Опираясь на все вышеизложенное, можно сделать вывод, что подготовка кадров в последнее время оставляет желать лучшего: сокращается и число ВУЗов, и число организаций, ведущих подготовку аспирантов и докто-
рантов, а что хуже всего еще сильнее сокращается количество учащихся. Хотя по данным таблицы 3 видно, что немного возрос выпуск докторантов, но судя по резкому сокращению студентов и аспирантов, такое положение сохранится недолго.
Источники
1. Российский статистический ежегодник, 2012 и 2017 г.
Раздел 16.
ИСТОРИЯ АГРАРНОЙ ЭКОНОМИКИ И АГРАРНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
СОВРЕМЕННАЯ ЗАРУБЕЖНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ О МОДЕРНИЗАЦИОННОМ ЭФФЕКТЕ
КРЕСТЬЯНСКОЙ РЕФОРМЫ 1861 г. Дроздов В.В. д.э.н., проф., МГУ им. М.В. Ломоносова
Крестьянская реформа 1861 г. была и продолжает оставаться одним из самых значительных событий в истории России. Поэтому вполне оправданным является то внимание, которое уделяется ему как в отечественной, так и зарубежной историко-экономической литературе (Обзор наиболее важных публикаций по данной тематике, появившихся за рубежом в последние десятилетия, см. [1; 2]). В настоящее время изучены разные аспекты этой реформы, во многом предопределившей дальнейшее развитие нашей страны. В то же время некоторые вопросы продолжают оставаться дискуссионными. К их числу относится и проблема модернизационного эффекта Крестьянской реформы 1861 г.
Эта проблема ставится как в российской, так и в зарубежной историографии в более широком контексте социально-экономических последствий реформы и ее влияния на формирование предпосылок Октябрьской революции. Необходимо подчеркнуть, что во многих случаях оценки модернизационного эффекта Крестьянской реформы, даваемые западными аналитиками, коррелируют с выводами отечественной историографии. В то же время в их работах встречаются и такие интерпретации, которые можно считать альтернативными по отношению к представлениям, господствующим в российской историко-экономической литературе.
Так, ряд зарубежных аналитиков весьма критически относятся к выводу о том, что Крестьянская реформа и другие реформы 1860-х -1870-х гг. способствовали буржуазному разви-
тию России. К числу таких авторов относится французский историк Н. Верт. Он не согласен с распространенным в советской литературе тезисом о том, что Крестьянская реформа 1861 г. была буржуазной и что она ускорила развитие капитализма в российской деревне. «В действительности же, - пишет Н. Верт, - если принять во внимание те условия, при которых было уничтожено крепостное право, его отмена вовсе не способствовала развитию капитализма, а скорее укрепляла архаичные, можно сказать феодальные, экономические структуры» [3, с. 13]. После реформы «экономическая зависимость крестьян от помещика сохранилась и даже усилилась», а контрреформы Александра III, усиливавшие роль общины, сильно ограничивали возможность крестьянина свободно распоряжаться земельным участком. Поэтому, констатирует Н. Верт, «на рубеже веков в России ... не существовало того слоя общества, который можно было бы назвать сельской буржуазией» [3, с. 14-16].
Взгляды многих зарубежных историков по вопросу о модернизационном эффекте Крестьянской реформы не столь категоричны. Так, У. Пинтнер (США) пишет, что хотя «отмена крепостного права в значительной степени сделала возможным формирование первого настоящего «среднего класса» России», однако этот класс «образовывался в гораздо большей степени из дворянства, чем из бывших крестьян». По мнению этого автора, модернизирующее влияние Крестьянской реформы имело место, но его не следует переоценивать, так как она "скорее усиливала и в тенденции со-
храняла уже вполне сформировавшееся разделение России на два общества, вестернизиро-ванное и традиционное, чем ослабляла его" [4, с. 89, 95].
Тезис об ограниченности модернизацио-ного эффекта Крестьянской реформы содержится и в работах других западных историков. Так, западногерманские авторы М. Хиль-дермейер и Э. Мюллер считают, что традиционные трактовки Крестьянской реформы как катализатора развития внутреннего рынка России нуждаются в корректировке. В этой связи М. Хильдермейер пишет, что влияние реформы на рынок рабочей силы в России было ограниченным, так как задолго до нее происходило «постоянное движение из деревни в город» [5, с. 355]. Э.Мюллер констатирует, что «освобождение крестьян в 1861 г. не создало внутренний рынок, который через покупательную способность и возможности населения в области сбережений мог бы повлиять на промышленный подъем» [6, с. 302]. Дж. Боффа (Италия) относит реформу 1861 г. к числу причин, по которым в начале XX в. «капитализм в России лишь в малой степени выступал в своей классической форме - форме свободной конкуренции» [7, с. 16]. Английский историк М. Добб признает, что первопричины бедственного положения и недовольства крестьянства перед Октябрьской революцией следует искать в Крестьянской реформе 1861 г. [8, с. 45].
Известный зарубежный специалист по истории России Дж. Хоскинг (Великобритания) также считает результаты модернизации российского сельского хозяйства под влиянием Крестьянской реформы были весьма скромными. Как и М. Корт, он обращает внимание на то, что в конце пореформенного периода «большинство крестьян были бедны, в неурожайные годы жили под угрозой голода, и положение становилось все хуже» [9, с. 27]. Манифест 19 февраля 1861 г., по которому крестьяне получили свободу, по мнению Дж. Хоскинга, тормозил их самостоятельное вступление в рыночные отношения, привязывал к месту проживания и отягощал платежами. В результате «освобождение вместо того, чтобы интегрировать крестьян в общество, на самом деле еще больше изолировало их от него», а «дворянство оставалось общественным сословием и не превратилось в экономический класс» [10, с. 362, 363-366].
Дифференциации социально-экономических последствий Крестьянской реформы 1861 г. позволяет сделать более точные выво-
ды о ее модернизационном эффекте. Такой подход содержится, например, в работах А. Морича (Австрия) [11] и Р. Мантинга (Великобритания) [13].
В своей работе «Сельское хозяйство и аграрная политика в России до революции» А. Морич подчеркивает, что в тех регионах, где переплетение помещичьего и крестьянского хозяйства не было сколько-нибудь значимым фактором экономического развития, капиталистические отношения в аграрной сфере после реформы развивались довольно быстро. Он приходит к выводу, что к концу XIX в. южные районы России «были полностью вовлечены в производство на рынок», а аренда в этих областях имела капиталистическую сущность [11, с. 23, 187, 188] (Более подробно о концепции развития аграрных отношений в пореформенной России, представленной в работах А. Морича, см. [12].
Р. Мантинг, опубликовавший статью, предметом которой являются процессы механизации в аграрном секторе дореволюционной России, констатирует, что для российского сельского хозяйства в 1861 - 1905 гг. была характерна дуалистическая структура. С одной стороны, количественно преобладали мелкие крестьянские хозяйства, а с другой существовали дворянские поместья, для которых были характерны «некоторые черты капиталистической системы ведения сельского хозяйства» [13, с. 753]. Дуализм проявлялся и в другом отношении: существовали как регионы со сравнительно развитым сельскохозяйственным производством, так и потребляющие регионы [13, с. 760]. Модернизационный эффект в виде роста спроса на сельскохозяйственную технику проявлялся прежде всего в секторе помещичьих хозяйств и в регионах с успешно развивавшимся производством сельскохозяйственной продукции на рынок.
Одним из центральных тезисов отечественной (прежде всего советской) историографии является утверждение о том, что важнейшей причиной революционных потрясений в России в начале XX в. была нерешенность аграрного вопроса. Зарубежные историки придают этому фактору меньшее значение. Так, Т. Колтон (США) пишет, что в России не было такой ситуации, когда все пути неизбежно вели к 1917 г., а «революцию можно было бы предотвратить, если бы цари более решительно шли на эволюционные изменения и отказались бы от решения сложных международных задач, которое ставило их перед необходимо-
стью вводить своей властью непомерно высокие налоги» [14, с. 27].
Другой американский историк М. Корт признает, что курс правительства на сохранение и укрепление общины, проводившийся до аграрной реформы П.А. Столыпина, стал причиной крайне медленного роста производительности в сельском хозяйстве и падения уровня жизни крестьянства во многих регионах России. По оценке М. Корта, в конце XIX
в. «на сельском пейзаже доминировали скорее отрицательные, чем положительные результаты освобождения крестьян». Россия вступила в двадцатый век с угнетенным и во многих отношениях деморализованным классом крестьянства [15, с. 100]. Тем не менее, полагает М. Корт, было бы ошибкой считать, что революционное крушение режима было неизбежным, каковы бы ни были просчеты или в политике последних царей. По мнению этого автора, в период после 1906 г. были получены существенные результаты в улучшении положения крестьянства, поэтому «революция, сокрушившая российскую монархию в марте 1917
г., была прежде всего результатом Первой мировой войны» [15, с. 96].
Заметным влиянием среди зарубежных исследователей пользуется теория экономической отсталости американского историка и экономиста А. Гершенкрона, сформулированная им в середине XX в. Как и многие другие западные исследователи, модернизационный эффект Крестьянской реформы он считал недостаточным [16, с. 90, 148, 150, 152, 153, 433, 445], однако не отрицал ее позитивное влияние на развитие неаграрных секторов российской экономики в 1860-е - 1890-е гг. [16, с. 148]. Связь революционных событий начала XX в. с социально-экономическими последствиями Крестьянской реформы А. Гершенкрон усматривал в том, что «процесс индустриализации требовал политической стабильности», а проведенная за счет российского крестьянства быстрая индустриализация «несла в себе угрозу политической нестабильности и, следовательно, угрозу для себя самой» [16, с. 162]. Таким образом, по А. Гершенкрону, причиной революции стали слишком высокие темпы индустриализации в условиях политической нестабильности, причиной которой были и негативные последствия Крестьянской реформы 1861 г. С такой точкой зрения соглашается и известный историк российской экономики А. Ноув (Великобритания) [17, с. 28].
Характеризуя историографическую ситуацию по рассматриваемой проблеме в по-
следние десятилетия, необходимо подчеркнуть, что наиболее адекватной методологической основой для анализа модернизационного эффекта Крестьянской реформы 1861 г. в работах зарубежных авторов была теория модернизации. В настоящее время модернизацион-ная парадигма нередко трактуется как консервативная [1, с. 23]. Однако, на наш взгляд, ее аналитический потенциал еще не исчерпан, особенно если иметь в виду историко-экономические исследования.
Работы зарубежных авторов, в которых анализируются экономические аспекты модер-низационного эффекта Крестьянской реформы 1861 г., немногочисленны. Тем не менее они, будучи взглядом на проблему со стороны, представляют значительный интерес. Использование в анализе их конструктивных элементов может способствовать более глубокому пониманию социально-экономических последствий Крестьянской реформы 1861 г. и успешному диалогу между отечественной и зарубежной историографией.
Источники
1. Большакова О.В. Между двумя юбилеями: анг-
лоязычная историография отмены крепостного права // Российская история. - 2011. - № 4. - С. 14 - 26.
2. Коновалов В.С. Крестьянство в позднеимперской
России (обзор) // История России в современной зарубежной науке / Под ред. В.М. Шевырина. -М.: РАН ИНИОН. - 2010. - № 1. - С. 193 - 238.
3. Верт Н. История советского государства. 1900 -
1991: Пер. с фр. - М.: Прогресс: Прогрес-Академия, 1992. - 480 с.
4. Pintner W. Reformability in the age of reform
and counterreform,1855-94 //Reform in Russia and U.S.S.R. Past and prospects / Ed. by R. Crummey.
- Urbana and Chicago: University of Illinois, 1989.
- P. 86 - 99.
5. Hildermeier M. Staendeordnung und sozialer Wandel: Russland in der Fruehphase der Industrialisierung // Geschichte und Gesellschaft.
- 1979. - 5.Jg. - H.3. - S. 313-335.
6. Mueller E. Agrarfrage und Industrialisierung
in Russland,1890-1930. - 1979. - 5.Jg. - H.3. - S. 297 - 312.
7. Боффа Дж. История Советского Союза. В 2 т. Т. 1:
Пер. с итал. - М.: Международные отношения, 1994. - 632 с.
8. Dobb M. Soviet Economic Development since 1917.
- L.: Routledge and Kegan Paul Ltd., 1972. - 515 p.
9. Хоскинг Дж. История Советского Союза: Пер. с
англ. - М.: Вагриус, 1994. - 512 с.
10. Хоскинг Дж. Россия и русские. В 2 кн. Кн. 1: Пер. с англ. - М.: ООО «Издательство АСТ», ООО «Транзиткнига», 2003. - 494 с.
11. Moritsch A. Landwirtschaft und Agrarpolitik in Russland vor der Revolution // Wiener Archiv fuer Geschichte des Slawentums und Osteuropas. - Band 12. - Vienna et al.: Hermann Bohlaus, 1986. - 250 P.
12. Дроздов В.В. Западные ученые о рыночной экономике дореволюционной России // Вестник Московского университета. - Серия 6. Экономика. - 1994. - № 3. - С. 21 - 33.
13. Munting R. Mechanisation and Dualism in Russian Agriculture // The Journal of European Economic History. - 1979. - № 3. - P. 743 - 760.
14. Colton T.J. Russia: What Everyone Needs to Know. - N. Y.: Oxford University Press, 2016. -267 p.
15. KortM. A Brief History of Russia. - N.Y.: Facts on File, 2008. - 310 p.
16. Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической перспективе: Пер. с англ. - М.: Дело, 2015. - 536 с.
17. Nove A. An Economic History of the USSR. - L.: The Penguin Press, 1970. - 416 p.
НЕОБХОДИМОСТЬ КООПЕРАЦИИ ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ КРЕСТЬЯНСКОГО ХОЗЯЙСТВА
В РАБОТАХ Н.П. МАКАРОВА Савинова Т.А., к.э.н., нач. отд. Российского государственного архива экономики
1. Виды кооперации, изученные Н.П. Макаровым
Признанным лидером организационно -производственной школы в вопросах теории и практики кооперации являлся А.В. Чаянов. Однако и другие экономисты школы довольно рано начали заниматься ими, в том числе, Николай Павлович Макаров. Обращение его к теме кооперации было не случайным. Предвоенное десятилетие 1905-1914 гг. характеризовалось мощным подъёмом кооперативного движения. Количество сельскохозяйственных обществ и товариществ, к которым относились маслодельные и сыроваренные артели, росло в геометрической прогрессии. В 1908г. в Западной Сибири было 913 артельных маслодельных заводов, а в 1912 г. - уже 1653 [9, с.202].
Далеко не каждый студенческий реферат в семинаре профессора Н.А. Каблукова был удостоен рекомендации руководителя к публикации. Исследование Н.П. Макарова о сибирской кооперации [2] было высоко оценено учителем в написанном им предисловии к работе. Опираясь на бюджетные исследования экспедиций Министерства земледелия и государственных имуществ крестьянских хозяйств Тобольской и Томской губерний, Ишимского, Курганского и Тюкалинского округов, проведенных в 1880-90-х гг., Макаров показал постепенное преобразование натурального земледельческого крестьянского хозяйства Западной Сибири в меновое, где главным источником денег становится производство и продажа сливочного масла.
В центре его исследования была деятельность по организации кооперативных артелей, которую развернула «Организация по устройству кооперативных маслодельных товариществ в Западной Сибири», возглавляемая А.Н. Балакшиным. Автором было выявлено,
что главный составной элемент кооперации -средние и менее средних хозяйства, которые составляют 81-84% всех дворов, объединенных артелью. Макаров определил и задачи, стоящие перед кооперативным движением в Западной Сибири: 1) интенсификация крестьянского земледелия и скотоводства; 2) общение крестьянского хозяйства с внешним миром через кредитную и потребительскую кооперации; 3) объединение усилий всей кооперации в организации самостоятельного экспорта масла. Молодой экономист приветствовал образование «Союза Сибирских маслодельных артелей», который начал свою работу в 1908 г., и за год развил бурную деятельность по закупке и сбыту сибирского масла за границу. В первый же год он объединил 60 кооперативов с 12 тыс. членов и производством до 150 тыс. пудов масла [2, с. 203].
Будучи ещё студентом, Н.П. Макаров в качестве временного сотрудника оценочно-статистического бюро Костромского губернского земства в 1908-1909 гг. принимал участие в производившемся бюджетном исследовании крестьянского хозяйства Костромской губернии. Появившиеся в Шунгенской и Ко-ряковской волостях Костромского уезда кооперативные картофельно-терочные заводы представляли огромный интерес с точки зрения взаимодействия их с мелким земледельческим крестьянским хозяйством. Параллельно с бюджетными обследованиями Макаров собирал материал непосредственно в товариществах, использовал данные подворной переписи по Костромскому уезду 1905г. Результатом стала его работа 1910 г. о картофеле-крахмальной кооперации [3], которой был отдан очередной выпуск сборника статистических сведений по Костромской губернии. Сравнив данные описаний крестьянских хо-
