CC BY
126
Т.И. ЗАЙЦЕВА
СОВРЕМЕННАЯ УДМУРТСКАЯ МЕМУАРНО-БИОГРАФИЧЕСКАЯ ПРОЗА: ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ
В современной удмуртской литературе наряду с экспериментированием очевиден поворот прозы к документу, к осмыслению жанров, обращенных к факту, реальной человеческой судьбе. Одна из насущных задач авторов-реалистов - передать читателям то, что они осознали и поняли, поделиться своим жизненным опытом, каким бы он ни был тяжелым, горьким и драматичным. Установка на достоверность, стихия жизни переполняет произведения А. Конюховой «Шудтэм шуд» («Несчастливое счастье», 1996), С. Пушиной-Благининой «Исповедь грешницы, или Я - удмуртка» (1996), П. Чернова «Егит дыр кырзанъёс» («Песни молодости», 1991-1997), К. Куликова «Улонын мар но уг луы» («Что только в жизни не бывает», 1997), М. Атаманова «Мой путь в Библию», (2000), Г. Романовой «Жужыт-жужыт гурезе...» («Моя высокая-высокая гора...», 2001), Т. Владыкиной «Улон со» («Это жизнь», 2000), У. Бадретдинова «Шордин» (2000-2001), М. Иванова «Эшмед» («Повесть о моем роде из Эшмеда», 2001), А. Кузнецовой «Мон та» («Это я», 2003), В. Ар-Серги «Пичи пи но Полкан» («Маленький мальчик и собака Полкан», 2005) и др.
Специалистами жанровые особенности такого типа прозы называются по-разному: мемуары, эссе, автобиография, воспоминания, дневник, письма, очерк, документ, путешествия, «парабеллетристика», «non-fiction» и т. д. Это та область литературы, где документализм и воображение в равной степени присутствуют в сфере художественного творчества, где в каждом отдельном случае достоверность, специфическая документальность и биографизм выражены индивидуально творчески, с большей или меньшей эстетической функциональностью.
Мемуарная литература предлагает сегодня читателю глубину личной истории, на смену коллективному опыту жизни приходит опыт индивидуальный. В отличие от воспоминаний писателей прошлых лет, мемуарно-биографические произведения современных удмуртских авторов представляют собой сложное структурное целое. В большинстве случаев для этих произведений характерны фрагментарность, своеобразная отрывочность. В композиции мемуарного текста объединяются и совмещаются различные литературные приемы: лирические отступления, авторские обращения, вставные новеллы, внутренние монологи, критические рассуждения, описания природы, фрагменты документов, отрывки писем, собственные стихи, песни и т. д. На первом плане - самопознание автора, художественное постижение им собственного духовно-биографического опыта и черт своей индивидуальности. Актуализация этой стороны литературы свидетельствует об оживлении и динамичном развитии в ней личностного начала.
Несомненные успехи современной удмуртской мемуарно-биографической прозы ярко воплотились в творчестве Г. Романовой. В аспекте рассматриваемой проблемы особый интерес представляет ее произведение «Моя высокая-высокая гора...», обозначенное самим автором в журнальном варианте как «веросъёсын повесть» («повесть в рассказах»), а в отдельной книге - «верос сузьет» («связка рассказов»). Г. Романова осознает свое прошлое, прежде всего, как родовую память. Для ее мемуаров свойственны философские размышления и лирические от-
кровения, здесь одновременно присутствуют натуралистически окрашенные описания действительности и сказочно-фантастическая, фольклорно-мифологическая образность слова. Писательница враз, параллельно предстает перед нами хранительницей удмуртских традиций и современным поэтом-художником. Для Г. Романовой, погруженной в национально-родовое сознание, действительностью являются в равной степени материальные и духовные реальности. Г. Романова проявляет тягу прежде всего к первородным слоям народного сознания. Многие действующие лица повести, даже усвоив городской образ жизни, продолжают воспринимать окружающий их новый мир посредством фольклорно-деревенских ассоциаций, образов и т.д. А родовая память, которую постоянно ощущает сама писательница, помогает ей противостоять бедам и горестям.
«Моя высокая-высокая гора...» Г. Романовой отличается от других произведений современной удмуртской мемуарно-биографической прозы повышенным лиризмом повествования, подбором выразительных средств, способствующих раскрытию национального мироощущения. Рассматривая особенности текущего художественного процесса, мы как-то забываем о том, что удмуртские писатели среднего и старшего поколений являются выходцами из деревни и во многом еще сохраняют представления, свойственные национальному мифологическому мышлению. Они сами проходили те или иные обряды, ритуалы, принимали участие в традиционных празднествах, гуляньях и т. д. Потому и примечательную особенность их произведений составляет бережное отношение к фольклору, к живой разговорной речи.
Г. Романова с «высокой горы» прожитых лет пытается понять, осмыслить, постичь свое детство, уяснить подоснову счастливых и горестных дней юности, объяснить взлеты и падения последующих лет. Ее воспоминания отличает одно очень важное свойство - вчитываясь в страницы произведения, читатель, как бы сам того не замечая, становится философским собеседником автора и его персонажей, втягивается в соразмышление. Повесть складывается из рассказов о матери, рано ушедшей из жизни; об отце, который словно месяц освещал путь героине, но не грел своим теплом, ибо так и не сложилась сердечная близость между отцом и дочерью; о подруге детства, приехавшей из Волгоградской области; о первой любви девушки к однокласснику. Непроизвольно получается так, что сама героиня воспоминаний начинает выступать в образе женщины, жены, матери, известной удмуртской поэтессы, хранительницы национальных традиций, народной мудрости и связи поколений.
В жизни героини было не мало счастливых эпизодов - это и любовь к талантливому удмуртскому поэту В. Романову, получившая ответный отклик, замужество и рождение сына, первое стихотворение, получившее одобрение у Ф. Васильева и напечатанное в газете «Советской Удмуртия» («Советская Удмуртия»), постепенная популярность в читательской среде. И все же, значительно большая часть текста повести пронизана грустными, глубоко выстраданными размышлениями о судьбе женщины-поэтессы, материнстве, связи времен, возмездии за ошибки и проступки, настоящем человеческом счастье. Родители, друзья, события, поступки пропускаются через призму нравственных ценностей автора. Так, в разделе «То ли счастье, то ли рок?» героиня восстанавливает образ умершего мужа, поэта Владимира Романова. Рассказ описывает не реконструкцию биографии, а воспроизводит образ живого человека, талантливого поэта с
его литературной славой и муками, с неудавшейся личной жизнью, со всеми оттенками сложного характера.
Образ автора открывается читателю как тонко чувствующая, духовно развитая женщина-современница с сильным характером, с жаждой истины, цельной любви. Незнание жизни, незнание людей, незнание себя - корень ошибок, за которые Г. Романовой было назначено много мучиться и страдать. Молодая писательница начала свою литературную деятельность, по юности лет находясь в плену восторженно-книжных и деревенско-романтических представлений о жизни литературной среды. Неблаговидным поступкам со стороны друзей и знакомых героиня стремится найти оправдание, она вглядывается в себя, ищет в себе частицы сил, способных помочь ей выстоять. В каждом рассказе выделяется эпизод, который причинил героине особую боль и глубокие внутренние переживания, но именно такие ситуации открывали ей глаза на несовершенство мира и человеческих взаимоотношений, делали ее взрослей и опытней, превращая юную девочку в девушку, женщину.
Писательница не гонится за яркими эмоциональными словами. Благородство некричащих переживаний и слов, душевная опрятность, отсутствие каких бы то ни было беллетристических красот, сердечность и простота, емкое народное выражение, вовремя вставленное в текст, - отличительные признаки манеры письма Г. Романовой. Воспоминания Г. Романовой удивляют тем, что она не выставляет на первый план свои симпатии и антипатии, воздерживается от оценок, и лишь иногда проскакивают досада и недовольство каким-либо поступком. Но и это делается с мудрой терпимостью, снисхождением: что было, то прошло. Или с не менее мудрой иронией. Время превратило живую, взвихренную страстями реальность в память, в подобие художественного произведения. Согласно народной традиции память отбирает лучшее, доброе, зла не помнит. Для Г. Романовой негативные оценки отошли на второй план, а на первый - выдвинулась яркость характеров, образов. Зримо встают перед читателем образы бабушки, соседей, друзей, знакомых.
Словно всю народную мудрость, накопленную не одним поколением удмуртов, хочет показать писательница на страницах повести «Моя высокая-высокая гора.». В свою очередь, сама автор, как носитель народной мудрости, этики, философии, глубоко мифологична, можно сказать, мифопоэтична, так как подпочву ее творчества составляет духовная культура народа, она росла и воспитывалась в нормах и недрах традиционной морали. В конечном счете художественный мир повести Г. Романовой воссоздает сложные контакты архаического и современного сознания «городского» удмурта. Весь окружающий природный, вещественно-бытовой, предметный мир, который так или иначе участвовал в процессе становления, взросления девочки, описан автором воспоминаний с любовью и теплотой, своеобразно одушевлен: будь то ее родительский дом - «Катяр корка», или с детства исхоженные тропинки на логу «Ваньканюк» и на холме «Юбербам», выхоженный дедушкой яблоневый сад, дорога в школу, черный омут и т.д.
В повести «Моя высокая-высокая гора.» нет разговора о христианской вере. Здесь стихия иного мира: зримо присутствуют души умерших, водятся хранители природы и домашнего жилья, появляются привидения, раздвигая границы реального и нереального, много других мифических предвестников добра или зла.
О знании Г. Романовой языческой мифологии наших предков, ее приверженности к мифологической образности художественного слова говорит и ее рассказ «Писпуос но адямиос» («Деревья и люди»), который раскрывает трепетное отношение писательницы к дереву, ощущение ею жизни дерева как мира одухотворенного. В этой части повести в наиболее чистом и открытом виде используются старинные миропредставления удмуртов. Дерево, пишет Романова, «. адямиез шунтиз, дисяз, сюдиз, лулпуш дуннезэ узырмытиз» («...человека согревало, одевало, кормило, обогащало его внутренний мир») [1, с. 45]. Известно, что в древних поверьях и обрядах удмуртов дереву отводилась очень большая роль. Именно с деревом связано множество народных ритуалов, ибо вся жизнь удмурта - жизнь лесного человека.
Реальный мир и мир поверий находятся в повести рядом. Автор сама воочию видела летающую лошадь над логом Ваньканюк (напоминает образ Пегаса), под елкой девочку обвила-оплела сверкающая радуга, а по дороге из школы домой в один из темных зимних вечеров ее провожает собака, которая затем бесследно исчезает (по мнению бабушки, это был ее ангел-хранитель) и др. Г. Романова вобрала в себя архаический пласт народной культуры, понятие синкретизма для нее не нуждается в растолковании, скорее наоборот, она отчетливо видит условность какого бы то ни было членения духовной и, в особенности, художественной культуры. Мистическая сторона жизни для нее столь же естественна, как и реальная. В то же время для Г. Романовой характерны поиски магических, иррациональных основ литературного творчества, поэтического дара. Унаследуя от прошлых времен интерес к сверхъестественному, автор нередко обнаруживает магическое родство между музой и человеком.
В удмуртской литературе прошлых лет возможности личностного писательского самовыражения были весьма ограниченны, а значит, и не было условий для развития жанров невыдуманной литературы. Мемуарно-биографическая проза 1990-х годов свидетельствует о переключении удмуртской литературы с рассмотрения «человека в истории» на воссоздание «истории в человеке», о переходе национального художественного слова на малоформатные жанры и преимущественно на лирический тип познания действительности. Можно говорить о наметившейся в литературе тенденции к воссоединению внутреннего мира человека и объективной действительности, возрождении традиции социально-психологической прозы, дающей толчок к развитию новых форм авторского самопознания и самовыражения.
Интересные поиски удмуртской литературы в мемуарно-биографических жанрах явила также книга воспоминаний А. Конюховой «Несчастливое счастье», в которой ей удалось психологически достоверно воссоздать подлинную реальность, пережитую в личном опыте. Воспоминания А. Конюховой ближе всего к автобиографической повести, тема которой - человеческая судьба в годы исторических испытаний. Это рассказ женщины, остро чувствующей народную трагедию. А. Конюхова «ускользает» от точного жанрового определения своей книги, ее воспоминания существуют в смешанных формах, в них соединяются высокое и обыденное, важное и незначительное, убеждения и сомнения, вера и безверие, создающие в целом очень индивидуальную форму отношений человека с миром, биографию отдельной человеческой судьбы.
Книга А. Конюховой - это своеобразное исполнение долга перед родом Бу-диных, главой которого был Андрей Будин и откуда она сама происходит. Это гимн человеческому трудолюбию, выдержке, стойкости, высокой одухотворенности, безукоризненной нравственности, столь характерных для рода Будиных. Словно герои-богатыри из древних преданий «оживают» перед глазами читателя члены семьи Будиных. Сама автор восхищается своими предками, глубоко преклоняется перед их нравственными качествами и всю свою жизнь стремится прожить так, чтобы не опозорить род Будиных. Глубочайшая любовь автора к своей родословной, ее восхищение и преклонение невольно передаются и читателю, который начинает испытывать самоуважение и достоинство, потому что сам является частью этого же народа.
Начало процессу утраты вековечных норм морали, человечности, трудолюбия, рассказывает А. Конюхова, положила революция. В книге речь идет не столько о смене общественно-политического устройства народа, сколько о том, что оказались низвергнуты элементарнейшие морально-нравственные устои. Семья трудяг Будиных была раскулачена, а Августа исключена с театральных курсов как дочь врага народа. Помещенные в иное пространство персонажи Конюховой теряют точку опоры, теряют свою этническую и культурную тождественность.
В жизни А. Конюховой были и профессиональный успех, и женское счастье, и долгий мучительный разлад с собой, связанный с неурядицами в семье. Судьба героини словно бы предопределена еще до ее появления на свет, Августа родилась на остатках пепелище родного дома: «Тини озьы мон пень вы-лэ вордскиськем» («Вот так, оказывается, я родилась на пепле») [2, с. 21]. Эпизод рождения героини становится символичным, через образ сгоревшего дома осуществляется выход на глобальность проблемы «человек и история», «судьба человека в ХХ веке». Каждый раз, после очередного жестокого удара судьбы, эта женщина словно птица Феникс снова и снова будет возрождаться из «пепла».
Книга А. Конюховой подкупает читателя житейской подготовкой, отсутствием фальши, умением изобразить типы и подробности ушедшей эпохи. По методу работы и техники письма ей близки писатели-публицисты и писатели-натуралисты, создающие «беспощадный» реализм на злобу дня. В повести «Несчастливое счастье» воспроизведены частная и общественно-политическая жизнь, ижевский быт и быт провинциальный, вместе с деревенскими нравами мир национальной интеллигенции: писательская организация, удмуртское издательство, пресса, театр, сфера образования и др.
Большое место в книге воспоминаний А. Конюховой «Несчастливое счастье» занимают раздумья о труде. Труд для семьи Будиных являлся тем источником, который спасает в трудные моменты жизни, нравственно облагораживает, духовно обогащает. Много невзгод и лишений выпало на долю этой семьи: сгоревшее хозяйство, гражданская война, раскулачивание, Великая Отечественная война, потеря членов семьи, тяжелые послевоенные годы и т.д. И все эти годы семья упорно, терпеливо и безоглядно трудилась, тем самым смягчая боль и горечь потерь.
А. Конюхова назвала свое женское счастье «несчастливым счастьем», «горемычным счастьем», семейная жизнь ее прошла под знаком обездоленности. Но в женщинах этого типа и поколения не было озлобленности. Чего бы-
ло больше в ее браке - радости или муки? Нехорошие поступки мужа - пьянство, невнимание к детям, измены и т. д. - описаны автором без злости и ненависти, весьма сдержанно и с чувством жалости. Прощение, которое попросил у нее муж за пять лет до своей смерти, смягчило женскую душу. Современный читатель открывает для себя бесконечное терпение героини, ее выносливость, прожитые в тесноте, без уюта и мебели, в постоянных лишениях, многие годы жизни известного педагога-ученого, ее беспрестанную заботу о семье, детях и, помимо всего этого, умение целиком себя отдавать работе на благо страны.
А. Конюхова, как многие женщины ее поколения, не спешит обвинять в своих бедах кого-либо, а стремится осмыслить свои недостатки, в ней нет зависти, а большое желание самосовершенствоваться. Несмотря на все трудности, беды и тяжести жизни, эти люди не стали жестокосердными, не озлобились, не сломались. Напротив, счет они прежде всего предъявляют себе, но не окружающим. Постепенно образ героини становится символом, воплощающим титаническую борьбу удмуртских и всех российских женщин с выпавшей на их долю историей. Ее терпение, стойкость и трудолюбие есть своеобразная форма самозащиты народа, таким образом самозащита конкретной героини обретает обобщающие черты. Так изображение жизни в формах самой жизни, т. е. реалистическая поэтика, в современной удмуртской литературе находит более синтетичные способы образного обобщения.
Воспоминания А. Конюховой воспроизводят интереснейшие эпизоды ее жизни, связанные со встречами с известными людьми. К примеру, с Кузебаем Гердом, исполнявшим песни на сцене Удмуртского дома, с Михаилом Коноваловым в Ижевском педтехникуме, а также с Игнатием Гавриловым, Кузьмой Ложкиным, Андреем Бутолиным, Михаилом Петровым. Особая страница в жизни А. Конюховой - ее взаимоотношения с М. Петровым.
А. Конюхова неоднократно говорит о своей родословной, постоянно пытается напомнить читателю о том, что она из рода Будиных. И все же не раскрытие родового мироощущения стало центральным в ее воспоминаниях, но достоверность фактов. Безусловно, она обогатила наше представление о природе удмуртской женщины, выдвинутой временем на гребень истории, ее физических и нравственных ресурсах, ценностях, высших проявлениях духа. Но задача эстетического осмысления и оценки личности в воспоминаниях А. Конюховой подчинена публицистическому воспроизведению судьбы человека. Конечно же, делая такие выводы, мы не должны забывать, что герой публицистики принадлежит одновременно и жизни, и искусству. Мемуарно-биографическая проза отражает разные направления поисков современной удмуртской литературы. Как непосредственная практическая проблема стал в литературе начала 1990-х годов вопрос обновления литературных стилей. В условиях свободы слова и печати появилась возможность выразить свою позицию по отношению к своим литературным предшественникам и современникам. В контексте сказанного особого внимания заслуживает литературное творчество С. Пушиной-Благининой, которое можно рассматривать как бунтующее слово, отражающее процесс ликвидации эпической дистанцированности повествователя. В ее прозе высветилась проблема разрыва связи, стабильных отношений между прошлым и настоящим. В традиционной удмуртской прозе 1970-1980-х годов отношения между поколениями -
это отношения плавной, неразрушаемой связи времен. Героиня книги С. Пушиной-Благининой «Исповедь грешницы, или Я - удмуртка» воплощает в себе проблемы конкретного времени. Это годы начала перестройки и постперестроечных лет. Если Г. Романова раскрывает связь между поколениями, проникая в народное мироощущение, в народную психологию, то С. Пушина-Благинина отражает приметы кризисного состояния общества, волнения и поиски своих современников.
В предисловии к книге С. Пушиной-Благининой «Записки новой удмуртки» написано: «.автор в виде дневников размышляет о времени и о себе, о писательско-поэтических и журналистских проблемах, делает заявления и оценки политической жизни в республике. Во весь голос и заинтересованно говорит об удмуртских проблемах. Наверное, некоторые ее убеждения и оценки спорны, но главное в них то, что автор смело и по-журналистски принципиально, без оглядки на кого бы то ни было высказывает свою позицию, обличает, проявляя максимальную заинтересованность в изменении жизни удмуртского народа» [3, с. 3]. Пожалуй, можно говорить о том, что многие дневниковые публикации С.П. Пушиной-Благининой в широком смысле могут рассматриваться как своеобразная автобиография, отражающая различные этапы пути героини к самой себе, обретающей Бога. Художественное сознание Пушиной-Благининой словно питают две установки: ориентация на безбоязненный, публицистический анализ современной действительности и стремление понять законы земного существования в связи с всеобщими сверхэмпирическими, онтологическими законами. Самопознание героини осуществляется путем синтеза литературы и религии, художественного слова и христианской (православной) философии.
В надсюжетном, более высоком, плане героиня С. Пушиной-Благининой воплощает черты людей, несущих в себе личные драмы, которые сопровождают народы в периоды смены эпох, разрыва связи времен и поколений. Возможно, многие проблемы, которые выставлены Пушиной-Благининой в ее публикациях, позже окажутся в центре внимания удмуртского романа или повести. Молодая героиня С. Пушиной-Благининой в стремлении защитить себя от грубости и несправедливости окружающей жизни нередко совершала необдуманные, противоречивые поступки, которые ставили ее вне общества, друзей, коллег, знакомых. К примеру, только около одного года проучилась она в Московском высшем театральном училище.
Свобода в мыслях и поступках, в самоосуществлении и самовыражении, свобода быть самим собой - характерные приметы творчества С. Пушиной-Благининой. Именно эти качества делают ее дневник интересным художественным произведением, сюжетная ценность жизни автора здесь не уступает ценности свидетельств. Чтение автобиографических текстов С. Пушиной-Благининой позволяет воскресить образ жизни совершенно недавнего прошлого: мир только-только ушедших вещей, забытых слов и выражений, исчезающих явлений и представлений. «В моей жизни и плохого, и хорошего было, что называется фифти-фифти, со школьных лет пятьдесят на пятьдесят» [4, с. 99], - пишет С. Пушина-Благинина.
В рассматриваемой книге С. Пушина-Благинина по-женски зорка и проницательна к житейским подробностям - как милым и безобидным, так жестоким и неприятным. Нет связанности и испуга при рассказах о своей интимной жизни, в которую нередко бывают введены люди, достаточно известные в читательской
среде. Вчитываясь в прозу С. Пушиной-Благининой, очень скоро начинаешь понимать, что она любит и умеет поражать, удивлять, ошеломлять своего читателя. Для того, чтобы быть фигурой необыкновенной или особенной, героине Пушиной-Благининой необходимо постоянно противопоставлять себя себе и противостоять -то окружению, то окружающим. В чем Пушиной-Благининой не откажешь, так это в энергии, в способности держать читателя в напряжении, в накале. Жизнь Серафимы - это постоянная борьба за место под солнцем, за достойное материальное положение, имидж, внутреннее совершенство. Много жизней в Серафиме Пуши-ной-Благининой «спутано», наверчено, перевито, и только труд и отважность, внутреннее созидание и бесстрашие распутывают и разделяют их, высекая главное.
Дневники С. Пушиной-Благининой поднимают потрясающую своим откровением тему греховности и искупления грехов. Поиски Бога втягивают ее в процесс самопознания и самоуглубления. Героиня приходит к мысли, что каждый проживает свою жизнь так, как заранее предопределено и предначерчено, в какую сторону повернет его путь. Автор вступает в область предвидений и предчувствий.
Книга «Исповедь грешницы, или Я - удмуртка» занимает промежуточное и переходное место в духовном развитии писательницы. Взгляды ее эволюционируют, развиваются. Далеко уйдя от представлений своей комсомольской юности, мы знаем, что сегодня она утвердилась в идеях христианства. Безусловно, творческий и духовный путь С. Пушиной-Благининой, разные ипостаси «я» повествователя ее прозы заслуживают внимательного изучения и серьезного осмысления.
Давно установлено, что мемуарно-биографическая литература - это жанр позитивный, устремленный к поиску положительных начал жизни. Сегодня высок интерес к церковной мемуарно-биографической литературе. Книга М. Атаманова «Мой путь в Библию» достойна внимания не только увлекательным повествованием, но и глубокими философскими наблюдениями автора. В жизни М. Атаманова слились воедино труд, творчество и Бог, он являет собой пример единства глубоко верующего человека и творчества. В. Владыкин справедливо пишет, что «М.Г. Атаманов не укладывается ни в какие жанры, специализации» [5, с. 11]. В критическое время особую ценность приобретает опыт людей, сумевших рассмотреть за внешним внутреннее, осознать непрерывае-мость связей между людьми. Опыт М. Атаманова соединяет, с одной стороны, познание Бога, с другой стороны - он знает мир прошлого, жизнь родителей, дедов, прадедов, односельчан. Более того, М. Атаманов - ученый, исследующий далекую старину, историю корней и первооснову удмуртского народа. Сама личность М. Атаманова символична, он хранитель прошлого, связующее звено между прошлым и будущим, ствол между кроной и корнями.
М. Атаманову свойственна довольно редкая черта, не характерная для удмуртских писателей, поднимающих религиозную тематику, - авторская интонация лишена назидательности и подкупает искренностью. Вместо обширных отступлений, вводящих читателя в курс прошедших событий или же дающих ему религиозную информацию, автор отдельными штрихами рисует образ эпохи, воспроизводит глубины национального быта. М. Атаманов открыто выражает свою симпатию к простому, бесхитростному и нравственно здоровому укладу традиционной России.
Очерк М. Атаманова «Детство. Мой путь к вере» - это сокровенный рассказ о том, как он пришел к Богу, к истине. Несмотря на то, что в произведении опи-
саны очень интимные искания человеческой души, произведение вобрало в себя обширный общественно-исторический, бытовой, культурный, научный материал. Здесь разные периоды жизни самого автора и историческое время жизни его родителей. В воспоминаниях М. Атаманова постоянно присутствует тяга к устойчивости, к миру прошлого. М. Атаманов считает, что смысл мира являет себя в своем бессмертном качестве - радости жизни. Свет и радость - сокровенная глубина мира - находятся в страдании, зле, разрушении и уничтожении. Спасение мира возможно через накопление в нем добра, красоты и радости. Мудро, в неторопливой форме рассказывает он о своих мистических переживаниях, событиях, связанных с его прозрением на долгом духовном пути. Здесь он роднится с теми, кому приоткрываются разные «окна» и «двери» в иное измерение и о которых не может не знать всякий, приближавшийся к истокам познания истины. Человек, который смотрит на жизнь глазами созидателя, а отец М. Атаманов именно таковым и является, даже в условиях, когда разрывается связь поколений и времен, находит то, что причастно к вечности.
Литературное творчество М. Атаманова говорит проникновенное слово в защиту нравственности, духовности, настраивает на познание истории, современности, Бога. Читая его книги, понимаешь, что в них нет ничего маловажного, недостойного внимания.
Наблюдения критиков о том, что в последние годы в произведениях российских писателей широкое распространение получает автобиографическое начало, подтверждают также тенденции развития современной удмуртской прозы, органично опирающейся на национальный художественный опыт. И еще. Отмечая в удмуртской литературе последних лет тенденцию к снижению эпизации и масштабности изображения, пожалуй, можно говорить о том, что мемуарно-биографическая проза по-своему способствует и готовит материал для создания крупного эпического романа в самобытной форме.
Литература
1. Романова Г.В. Жужыт, жужыт гурезе... // Жужыт жужыт гурезе...: Верос сузъет, сере-мес веросъёс, выжыкылъёс, сценкаос. Ижевск: Удмуртия, 2000. С. 3-75.
2. Конюхова А.В. Шудтэм шуд: Тодэ ваёнъёс. Ижевск: Удмуртия, 1996. 182 с.
3. Пушинина-Благинина С.П. Записки новой удмуртки. Ижевск: Тодон, 1997. 113 с.
4. Пушина-Благинина С.П. Исповедь грешницы, или Я - удмуртка: Стихи, повесть, пьеса, очерки. Ижевск: Тодон, 1996. 151 с.
5. Владыкин В.Е. Самородок (штрихи к портрету М.Г. Атаманова) // С верой, надеждой, любовью / Под ред. А.Г. Шкляева. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2005. С. 9-13.
ЗАЙЦЕВА ТАТЬЯНА ИВАНОВНА родилась в 1957 г. Окончила Удмуртский государственный университет. Кандидат филологических наук, доцент. Заведующая кафедрой удмуртской литературы и литератур народов России ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет». Область научных интересов - литературоведение, критика; литература народов России, история удмуртской литературы, удмуртская детская литература, современная удмуртская проза. Общее количество опубликованных работ - 103.
