CC BY
44
И.В. Тубалова, Ю.А. Эмер
СОВРЕМЕННАЯ СИБИРСКАЯ ДЕРЕВНЯ В ФОЛЬКЛОРНОМ ОТРАЖЕНИИ (ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ)
Представлено лингвокультурологическое описание современной сибирской деревни как компонента русского национального мира: решается проблема своеобразия модели мира современной сибирской деревни в ее эстетическом воплощении (выраженной в среднеобском фольклоре). Рассмотрены теоретико-методологические основы лингвокультурологического описания современной деревни. Моделирование фольклорной действительности осуществляется с учетом жанровой специфики текстового материала и определяется различием во взаимоотношении жанровых форм с реальной этнографической действительностью.
1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ УСТАНОВКИ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ ФОЛЬКЛОРНОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
В настоящее время исследование языка фольклора осуществляется в русле тех тенденций, которые свойственны современному гуманитарному научному знанию, где проблема национального, этнического самосознания и идентификации является одной из актуальных и связывается с разработкой проблем межэтнического, межкультурного диалога в пределах одного этнического сообщества. Одним из базисных, ключевых аспектов современного исследования языка фольклора является восстановление особой фольклорной модели мира - глобального образа мира, лежащего в основе мировидения «фольклорного человека» и выступающего в качестве регулятива его жизнедеятельности. Фольклор выступает в качестве семиотической системы, рассматриваемой как одна из форм проявления исследуемой модели и функционирующей в ряду других - идеальных (как неопредмеченный элемент сознания) и объективированных (язык, живопись, музыка, костюм, поведение, фольклор и другие семиотические системы) форм ее проявления. Фольклорная модель мира может анализироваться и выстраиваться только в результате междисциплинарного синтеза.
Данное исследование представляет указанную модель в форме лингвокультурологического описания.
При создании лингвокультурологического описания был использован материал, представленный в текстовых записях, а также в форме аудио- и видеозаписей. В качестве ядерного избран материал современного сибирского необрядового фольклора, собранный в фольклорных экспедициях в населенные пункты Турунтае-во, Новорождественка (Томский район); Парбиг, Кедровка (Бакчарский район); Цыганово, Рассвет, Берлинка (Зырянский район); Новый, Первомайское, Успенка (Первомайский район). Кроме того, для исследования привлекался материал среднеобского фольклора, собранный в течение последних 10-15 лет в фольклорных экспедициях филологического факультета Томского государственного университета. Выбор хронологических рамок определяется относительной стабильностью этносоциокультурной ситуации в исследуемом регионе (материалы 15-летней давности привлекались, в основном, для иллюстрации фольклорного отражения ярких социокультурных процессов, имевших место в 90-е гг. XX в.).
В основе теоретических установок исследования находится положение о том, что современный сибир-
ский фольклор является особым образованием, которое отличает особая модель мира. Мы можем говорить о сосуществовании нескольких начал внутри сибирского фольклора. Одно из них «принадлежит среде с господствующим фольклорным сознанием и фольклорным способом сохранения и передачи культурной традиции. Другое функционирует в среде, культура которой определяется письменной, “ученой” традицией» [1]. Причины формирования такой «мозаичной» фольклорной среды лежат в области социально-исторической и формируются на разных уровнях: от общечеловеческого до внутритерриториального.
Формирование особой субкультуры, порождающей современный деревенский фольклор, кроме национальнокультурных, имеет социально-исторические корни.
Территория Среднего Приобья является ярким примером осуществления диалога культур. Синтетический характер сибирского культурного пространства сложился в результате взаимодействия различных национальных культур - русской, украинской, белорусской, немецкой, прибалтийской, татарской и других, причем такие процессы были характерны для сибирского культурного пространства на протяжении всей истории его формирования: это касается как истоков (смешанный, разнодиалектный состав населения, оторванность от исконной, «материнской» национально-культурной среды, культурное взаимодействие с аборигенами - с финно-угорскими, тюркскими и самодийскими народами, новые географические условия и связанные с ними особенности жизни, быта, экономики и т.д.), так и современных процессов. Одним из недавних проявлений межкультурного диалога можно считать формирование социокультурной ситуации, складывавшейся на рассматриваемой территории с 30-х гг. XX в., которая определяется конкретно-историческими условиями: массовое насильственное переселение представителей различных национальностей, различных культур на территорию Среднего Приобья, а также естественной миграцией населения. В настоящее время можно говорить о том, что эти процессы актуализировались вновь, в частности за счет переселения из республик бывшего СССР.
Еще одной характерной чертой исследованного социокультурного пространства является относительно позднее (по сравнению с другими территориями бытования русской культуры) время ее формирования, что, в частности, определило специфику жанровой системы среднеобского фольклора.
В качестве социокультурных факторов, определяющих современное состояние исследуемой фольклорной среды, можно отметить следующие.
Законы общественного развития определяют закономерности взаимодействия культур. На смену архаической (традиционной) культуре - целостной, внутренне непротиворечивой, обращенной к гомогенной аудитории - приходит современная, основной особенностью которой является мозаичность, гетерогенность среды бытования (см. работы К.А. Богданова, С.Ю. Неклюдова и др.). В таком контексте общекультурного развития и деревенская культура, в целом отличная от урбанистической, также приобретает указанные черты. При этом мозаичность деревенской культуры - особая: если в городской культуре «фольклорные» группы обладают выраженной локализацией (студенческий фольклор, туристский фольклор, фольклор программистов и др.), то в деревенской культуре при внешней «разобщенности» они остаются объединенными общей «памятью» - ориентированностью на общую социокультурную традицию. Кроме того, если в городской культуре каждое фольклорное субобразование связано с соответствующей отдельной группой его носителей (или они переходят из одной фольклорной среды в другую), то в деревенской культуре границы между фольклорными группами более диффузны, разные фольклорные подсистемы функционируют в активе одних и тех же носителей, хотя имеется, например, дифференциация по возрастным группам.
Отметим, что современный деревенский фольклор включает, наряду с традиционными, новые - «городские» - жанры. Так, на исследуемой территории в большом количестве в естественных условиях были зафиксированы анекдоты, активно бытующие в среде сельской интеллигенции (но практически отсутствующие в фольклорной среде старшего поколения).
Жанровая картина исследованной фольклорной среды выглядит следующим образом.
Наиболее полно представлены произведения песенного фольклора, среди которых сохранились, в основном, песни, исполнявшиеся коллективно (свадебные, игровые, плясовые, протяжные, городские романсы, песни литературного происхождения) и частушки. Характерная особенность местного репертуара - одинаковое количество в репертуаре традиционных и массовых советских песен, городских романсов, присутствуют также песни других народов (например, украинские).
В репертуаре современных «частушечников» - и местные сибирские частушки, и «Семеновна» и др. Тематическая структура частушек последнего пятилетия обладает определенной спецификой. Наибольшая их часть посвящена любовной тематике (что не зависит от времени), социальные частушки из репертуара практически исчезли. Это кардинально отличает современный репертуар от репертуара 15-летней давности, когда в связи с перестройкой общество находилось в «героическом» состоянии.
В значительном количестве зафиксированы тексты пословиц и поговорок. В фольклорном репертуаре среднего и молодого поколения активно бытует анекдот. Жанры былички, загадки, сказки и произведения детского фольклора не являлись предметом анализа. Их фиксация по сравнению с вышеназванными фрагментарна.
Проведенное исследование конструирует лингвокультурологическую модель современного сибирско-
го фольклорного пространства по следующим параметрам:
1) эстетическая интерпретация национально-этнической ситуации;
2) эстетическая интерпретация социально-ролевой структуры общества;
3) эстетическая интерпретация гендерной общественной структуры;
4) эстетическая интерпретация возрастных социальных групп.
Кроме того, лингвокультурная модель названного объекта дополнялась результатами анализа его аксиологической структуры. В данной статье представлены наиболее яркие составляющие лингвокультурологической модели современной сибирской деревни.
2. СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОЙ СИБИРСКОЙ ДЕРЕВНИ ПО ДАННЫМ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ
В исследовании учитывалось, что фольклорная картина мира представляет собой особую форму интерпретации действительности, «трансформированный мир действительности» [2. С. 112]. В рамках каждого из рассматриваемых аспектов лингвокультурологического описания современной сибирской деревни может быть представлен соответствующий эстетический эталон, структурированный в соответствии с особенностями каждого из рассматриваемых фольклорных жанров.
Отражение социальной действительности в фольклоре сопровождается «обязательной ее трансформацией, “выворачиванием”, включением в “свой” фольклорный мир, где она обретают новую судьбу. И происходит это <...> в силу природы фольклора, его сущности, коренных законов его жизни» [2. С. 113]. Результаты такой интерпретации действительности находят выражение в жанровой специфике текстового материала, в специфике взаимоотношений конкретных жанровых форм с реальной этнографической действительностью.
Так, в среднеобской лирической песне когнитивные модели социализации оказываются проявленными очень слабо, а семантика возрастных прототипов предстает как максимально обобщенная, символизированная: «Эта поэзия (элиминируя всякую реальность) в качестве единственного “реального объекта” имеет саму себя, т.е. ее поэтические формы не “относятся” <...> ни к какой реальности, кроме самого поэтического языка, их образующего. <. > Сама традиция понимается как субстанция содержания лирической песни, как та единственная реальность, которую изображает и выражает народная лирика. Именно традиционные смыслы и создают ту действительность, которая воспевается в песнях, создают тот своеобразный мир, который непосредственно несоотносим с миром “реальных данностей” и в известной степени противостоит “конкретному бытию” - это мир традиции» [2. С. 63].
В среднеобской частушке как жанре «на злобу дня», вектор эстетической интерпретации которого направлен вовне, социальные маркеры реализуются достаточно отчетливо, хотя их количество также ограниченно, а
содержание демонстрирует ярко выраженное жанровое переосмысление. В пословице как жанре, созданном для обобщения народного опыта, моделирующем «вечные» ценности, выстраивается параллельная действительности система этических ориентиров, а социальные параметры представляются сквозь призму этических (Без бумажки ты букашка, а с бумажкой - человек). Более того, социальные маркеры становятся средством моделирования этических (Каков поп, таков и приход; Простота хуже воровства).
Пословица как жанр, целью которого является эстетическая фиксация народного опыта, моделирование «вечных», вневременных ценностей, создает параллельную действительности систему этических ориентиров.
Социокультурные характеристики реализуются в этическом аспекте. Когнитивные модели социальной параметризации в жанровой системе пословицы выступают в качестве средства представления этических моделей. Функционально-символическая нагрузка самих социально-ролевых маркеров разнородна, разноаспект-на и не подчиняется внутренней фольклорной логике, что определяется их отчетливой ориентацией на внешнюю обусловленность, противоречащую вневременному характеру жанрового содержания: Каков поп, таков и приход; Он без иауя в голове; Терпи, казак, атаманом будешь; Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.
Исключение составляет последовательная эстетическая реализация когнитивной модели «богатство/бедность», что объясняется ее отчетливой этической обусловленностью в русской культуре и константной аксиологической ориентированностью. Названная когнитивная модель предстает в пословице в трех вариантах: 1) «богатство не благо» - Не в деньгах счастье; Не были богатыми, так и привыкать нечего; Деньги -навоз: сегодня нет, а завтра - воз; Деньги - мусор; Богатый на деньги, а бедный на выдумки; 2) «отношение к деньгам должно быть легким» - Деньги - навоз; Деньги - голуби, сами прилетят; Денег нет - сами золото; 3) «бесполезность рефлексий по поводу собственной бедности» - Деньги к деньгам липнут; У богатых и петухи несутся.
2.1. Эстетическая интерпретация национально-этнической ситуации
При изучении самосознания и взаимодействия различных народов и культур важными оказываются культурологически нагруженные категории «свое/чужое». Членение мира на «свой» и «чужой» - фундаментальный семантический принцип. Самосознание коллектива формируется только при наличии чуждого народа.
Результаты исследования показали, что в среднеобском фольклоре запечатлен следующий этнический эталон народа.
Этнонимы представляют фрагмент фольклорной картины мира через призму оппозиции «свое/чужое». «Свой» мир - это мир уникальных, индивидуальных, определенных в своей конкретности и известных социуму объектов. «Чужой» - малопонятный, неизвестный, нерасчлененный, опасный.
При конструировании образов «этнососедей» в сознании носителей традиционной культуры весьма ощутима организующая роль указанной оппозиции: люди других национальностей, проживающие рядом, в соседней местности, воспринимаются как занимающие промежуточное положение между своим социумом и чужаками. Наблюдаем градуированный ряд: народы, ведущие оседлый образ жизни и исповедующие христианство, воспринимаются как «соседи», «почти свои»; как инородцы интерпретируются цыгане, культура которых принципиально отличается от русской. Подчеркнем, что этноним татарин в среднеобском фольклоре маркирует представителя «соседей», и это объясняется экстралингвистически: коренное население Сибири - именно татары, и в настоящее время татарский народ широко представлен на рассматриваемой территории, при этом его отношения с русскими отличаются особой толерантностью.
Осознание непохожести, чуждости инородцев требует зафиксировать в фольклорном тексте как можно больше отличий от «своего», русского. Именно поэтому подробное освещение в фольклорном тексте получает образ цыгана. Описывается внешность (Изменяешь, изменяй, /Печатку мыла покупай. / Свою черненьку цыганочку / Почаще умывай), представлены его социальные характеристики, особенности социального поведения (За цыгана выйду замуж, / За цыганом благодать. /Цыган -конями менять, / А я на рученьке гадать; За цыгана выйду замуж, /Хоть ты, мамочка, убей. / Я на плечи шаль надену, / Чтоб обманывать людей).
«Чужаки» в среднеобском фольклоре не получают подробной характеристики, хотя указание на «чуждость» в тексте обязательно присутствует, любой компонент, имеющий семантику чуждости, в фольклоре соотносим с аномальным (Ох, юбка моя, / Юбка узкая, / Полюбила поляка, / Сама русская). В данном примере аномальная ситуация любви к представителю «чужого» мира предстает, казалось бы, как нормативная в силу особенностей жанра частушки (частушка принципиально переворачивает общефольклорную норму, выстраивая «антинорму», и тем самым подтверждая ее). Однако эксплицитное выражение оппозиции поляк -русская говорит о том, что традиционное сознание рассматривает описанную ситуацию как ненормативную, что подтверждается актуализацией символического компонента единицы юбка («озорство, несерьезность»), использование текстовых маркеров указанной оппозиции в первых двух строчках, противопоставленных следующему тексту и т.д.
Этнические представления обусловлены особенностями национального менталитета, это находит отражение в специфике функционирования и фольклорного символического наполнения этнонимической лексики. Так, указанная лексика выполняет в среднеобском фольклоре не только номинативную, но и оценочную функцию. Образы «соседа», «чужака», принадлежащие в разной степени «чужому», подвергаются оцениванию. Так, полное неприятие представителей нации определяет негативную оценку, включающуюся в семантику этнонима цыган, кроме того, указанная негативная оценка находит яркое выражение в текстовой структуре фольклорных произведений (За цыгана выйду за-
муж, / Будут цыганяточки. / Мы поедем в чисто поле / Расстилать палаточки). В данном примере в первую очередь оценивается образ жизни инородца, непонятный для «своего» социума. Единица чистое поле, актуализирующая в тексте семантику необъятного, одновременно необработанного, непригодного для жизни пограничного пространства, единица палаточки как «чужой, непригодный для жизни дом», даже полное отсутствие экспликации понятия «дом», имплицитно выражают негативную оценку образа жизни цыгана.
Остальные народы в среднеобском фольклоре крайнему негативному оцениванию не подвергаются (На тебя, мой дорогой, / Можно ли надеяться? / У тебя, как у татарина, / Постель имеется?). В целом можно сказать, что «свой» мир оценивается положительно, «чужой» - отрицательно, оценка может выражаться эксплицитно/имплицитно как этнонимами, так и другими текстовыми средствами.
Этническая картина мира, представленная в среднеобском фольклоре, при всей ее общности жанрово различается, что, в первую очередь, объясняется задачами жанра. Так, в лирической песне как жанре «внутреннего» употребления, призванном выразить идейноэмоциональное отношение к происходящим событиям, этнонимы используются редко. Их основная функция -текстообразующая, они служат средством развитие сюжетной линии. В среднеобских любовных лирических песнях активно используется этноним цыганка-ворожейка/ворожея (Он встретил там цыганку, / Что может погадать. / Цыганка - ворожейка, Охотница гадать, / Раскинула все карты, / Боится рассказать.), в солдатских песнях - этноним немцы/германцы функционирует в значении враги (Из моря туман поднялся / Сильный дождичек пролил. / И за этим, за туманом, / Враг- германец подходил./ И за этим, за туманом / Русско войско спобедил). Задача частушки -выразить определенное отношения к тем или иным событиям. И здесь этноним становится маркером обсуждаемого объекта. Притом что жанровым свойством частушки является отталкивание от нормы, формализация проявления индивидуального начала, она, как и другие жанры, закрепляет нормативные представления социума об основных ценностных категориях. Поскольку среда функционирования частушки - молодежная, одной из основных проблем, обсуждаемых в частушке, является тема любви, брака. В одном ряду с оценочными категориями (любовь, измена, разлука) оказывается и аксиологически нагруженная этнокате-гория (Раньше меня мучили / Белорусы-кучеры. / А теперь замучили / Твои глаза вертучие; Посажу яраночку / Во стеклянну баночку. / А мой милый в тишине / За-нимат цыганочку). В своеобразном «диалоге с нормой» утверждается положение о том, что избранник должен быть из «своего» мира. Объектом обсуждения чаще всего становится цыган как инородец, живущий по другим законам, реже поляк, белорус, татарин.
Современный среднеобский фольклор не отличается высокой частотностью реализации этнонимов. При этом на разных ступенях «этнооценочной градации» оказываются представители оседлых народов, с одной стороны, и цыгане как кочевой народ - с другой. Это можно объяснить особенностями социокультурной
ситуации, которые привели к тому, что, как и в русском национальном сознании в целом, «присущий обыденному сознанию архетип “чужой” оказался более сконцентрировано выраженным в одном из них - «цыгане» [3. С. 106].
2.2. Эстетическая интерпретация социально-ролевой структуры общества
Социально-ролевая структура общества в среднеобском фольклоре представлена избирательно.
В лирической песне профессиональная принадлежность героев практически не проявлена, имеются только некоторые указания на схожую с профессиональной социальную функцию, связанные с именованием социально значимых персонажей (рыбак, пахарь), а также с именованием различных представителей воинской иерархии (солдат, генерал, офицер, майор). При этом в текстах среднеобских лирических песен практически не находит реализации та сторона «профессиональных» когнитивных моделей, которая выражает особенности профессиональной деятельности (рыбак должен ловить рыбу, пахарь - пахать и т.д.). Слабо мотивированный внетекстовой действительностью, призванный актуализировать эмоции, а не отражать события, мир лирической песни из всего когнитивного содержания вычленяет весьма периферийные элементы семантических фреймовых структур, связанных с «профессиональной» социализацией. Так, единица РЫБАК находит текстовое воплощение при актуализации только одного вида фрейма: «пребывание в водной (враждебной) среде»: Рыбак в лодочку садится, / Говорит: «Прощай, прощай!» / Может быть, еще вернется, / А быть может, никогда; А поутру рыбаки / Олю нашли у залива. / Надпись была на груди: / «Олю любовь погубила». Рыбак как житель «враждебного», «чужого» мира противопоставляется пахарю - жителю земного, «своего», пространства.
В среднеобской частушке социальные ориентиры предстают сквозь призму личностного, прежде всего любовного, начала, что обусловлено ее специфическими жанровыми свойствами. Особая связь с реальной действительностью предполагает включение в частушку в качестве социально-ролевых именований названий профессий - например, таких полярных в плане отношения к сельской социальной среде, как шофер (Полюбила я его, / А он, девочки, шофер, / У него насчет любови / То машина, то стаутеу: Не любите шоферов, / Кто их любит, хается. / Как услышишь шум мотора, / Сердце разрывается.) и пилот (Полюбила я пилота, / Думала, летает, / Прихожу я на завод, / А он мешки таскает...).
Особая группа частушек демонстрирует модели социальной стратификации, связанные с представлениями о карьерных достижениях в рамках деревенского социума, а иногда и выходящими за его пределы. Внизу «карьерной лестницы» персонажи данной шкалы именуются как Вани, Николашки, иногда просто «милые», выше - БРИГАДИР, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ и т.д. -вплоть до ПРЕЗИДЕНТА. Конечно, все социальные модели встраиваются в частушке в систему любовных: Милый Ваня сел на поезд / И куда-то укатил, / А тепе-
ря ко мне ходит / Сам Василий-бригадир; Со мной милый не простился - / На машине укатил. / Но неплохо мне живется - / Председатель полюбил; Президент хорош собой, / В новенькой рубашке. / Где ж такую мне достать / Свому Николашке?
Социальная категория богатства также трактуется сквозь призму любовных отношений. При этом категория богатства приобретает совершенно конкретные материальные символы, маркирующие высшие точки на шкале материального благополучия (дом кирпичный, лаковы сапожки, пальто из кожи, мерседес, хлеб белый и т.д.): Мне не нужно дом кирпичный - /Был бы милый симпатичный, / Был бы милый по душе - / Проживем и в шалаше; У моего милого / Лаковы сапожки. /Я за то его люблю / Косолапы ножки.
В виде аксиологически нагруженной оппозиции (где деревня - положительный полюс) реализуется социально значимое противопоставление город/деревня (данная оппозиция актуальна и в нефольклорной среде, но там ее аксиологическая нагрузка вариативна): Жили-были два брата родные, / Отдавали сестру замуж, / Что в город - не в деревню, /Не в согласну большу семью.
2.3. Эстетическая интерпретация гендерной общественной структуры
Гендерная общественная структура определяется спецификой выражаемых фольклорной аудиторией идейно-эмоциональных переживаний.
В среднеобской лирической песне мужское начало традиционно связано с образом активного, деятельного субъекта, что определяет наличие большого количества деятельностных глаголов, в частности - глаголов движения, при его характеризации (мил уехал, приехал, подарочек привез, бросил, не пришел и др.). Женское начало представлено в образе пассивного объекта воздействия, при этом демонстрирующего особую выраженность эмоционального состояния. Это проявляется в большом количестве конструкций, описывающих статическое эмоциональное состояние героини (для меня отрады нет; вам счастье, а мне не; не вижу, кроме скуки, отрады никакой и т.д.), а также в многочисленных единицах, символизирующих актуализацию духовных устремлений (душа, сердце, весна, белый свет и др.).
Гендерная составляющаяя социальной иерархиза-ции в частушке связана с профессиональной маркированностью исключительно мужского начала. Социальную лестницу представляют также только мужчины, но оценивание социальной принадлежности в аспекте личных отношений реализуется только с позиции женщины. Кроме того, только мужчины в глазах женщины обладают (или не обладают) названными символами материального благополучия.
2.4. Эстетическая интерпретация возрастных социальных групп
Возрастной аспект также становится в среднеобском фольклоре объектом миромоделирования.
В лирической песне возрастная стратификация реализуется более частотно, чем социально-ролевая, но
количество текстовых форм, ее представляющих, ограниченно, а их содержание подчинено внутренним законам жанра (молодой, старый, дитя и др.). Когнитивная структура, фиксирующая представления о возрасте, в лирической песне двухчастна. Она выполняет две функции (которые иногда действуют одновременно): установление отношений между персонажами, маркированными по возрасту (Пришла весна, / Мы встретились с тобою. / Ты молод был, а я еще дитя ), и характеризация персонажа (Черный ворон воду пил, / На лету речь говорил, /Будь, девчонка, за старым...).
В среднеобской частушке возрастная маркированность персонажа - в силу особенностей жанра - практически не проявляется. Единственная зафиксированная модель - осуждение младшими старшего поколения (насмешка над старостью опять же в личностном аспекте): Молодые курочки / С петухом гогочут. / А старые квохчут: /Никто не потопчет!
В ряде частушек актуализируется указание на «идеальный» возраст (Дайте премию миленку / За работу трудную: / Чарочку, бутылочку / Да лет семнадцать милочку).
Представления о возрастных особенностях человека в пословице связаны, прежде всего, с представлениями о старости. При этом, хотя когнитивный фокус сосредоточивается на таком состоянии человека, как старость, она рассматривается как элемент жизненного цикла, в структуре которого присутствуют и другие возрастные периоды/состояния (Старый что малый; Раньше девки любили, а теперь сопли одолели; Морщины по вершине, а он все чудит). Указания на другие возрастные проявления актуализируются в среднеобской пословице крайне редко (Двадцать лет - ума нет, значит, и не будет. Тридцать лет - жены нет, значит, и не будет. Сорок лет - денег нет, значит, и не будет).
Представления о старости в среднеобской пословице в качестве ведущего структурного элемента связаны с наличием жизненного опыта, мудрости, которые могут оказаться социально востребованными (Старый конь борозды не портит).
3. ЦЕННОСТНЫЕ МОДЕЛИ СРЕДНЕОБСКОГО ФОЛЬКЛОРА
Фольклор представляет ценностную модель мира в ее эстетическом воплощении, с одной стороны, аксиологи-чески ориентируя наиболее значимые факты человеческого существования, а с другой - принципиально дистанцируясь от реальной действительности, фиксируя идеализированную модель бытования фольклорного социума, сквозь призму которой и воспринимается реальный мир. Аксиологическая ориентация среднеобского фольклора мотивируется его жанровой спецификой, что ярко проявляется при описании ценностных моделей «традиционных» жанров (лирическая песня и частушка) и жанров, привнесенных из городской фольклорной среды (анекдот). Сопоставление ценностных моделей таких жанров выявляет определенную динамику мировосприятия от онтологического к рефлексирующему.
В среднеобской лирической песне отражаются ценности стабильные, не зависимые от времени (семья,
дом, любовь и др.). Объектом оценивания становится, в первую очередь, область этического, причем в разных типах лирической песни (в соответствии с тематикой) указанная область имеет разную аспектуацию.
Содержание ценностно окрашенной категории «семья» выражает позицию коллектива по отношению к социальному институту, который рассматривается в системе фольклорных ценностей как неотъемлемое свойство человеческого сообщества. Семья в песне -это микромир, обязательными представителями которого являются мать, отец, дочь/сын, муж/жена, родственники мужа и жены. Ценностные модели семьи, реализующиеся в лирических песнях разного типа, не тождественны. Так, в солдатских и тюремных песнях «свой» (гармоничный - «семейный») мир выступает в оппозиции негармоничному миру войны (Семья вся замертво лежит. / А завтра рано, чуть светочек, / Заплачет наша вся семья. / Заплачут сестры мои, братья, / Заплачут мать мой и отец. / Еще заплачет дорогая, / С которой шел я под венец). Семейный мир населен кровными родственниками и представлен, в первую очередь, такими персонажами, как мать и отец, аксиологическая значимость которых стабильна (Нас-то бреют - не жалеют, / Нас стригут - не берегут. / Повалились русы косы / По могучим по плечам, / По могучим по плечам, / По шелковым поясам. / Пропустите родну мать / Русы косы подбирать; Ты не плачь, родная мать, /Может, скоро ворочусь).
В любовных и семейных песнях ценностная модель семьи также неоднородна. Если в любовных песнях фиксируется мировосприятие незамужней девушки, то в семейных песнях выражена позиция замужней женщины. В девичьем фольклоре основными аксиологически значимыми персонажами являются отец и мать как носители традиционных патриархальных представлений. Данная ценностная модель, отраженная в девичьем сознании, вступает в конфликт с ее собственной моделью, где родители не желают ей счастья, запрещают встречи с любимым, противятся замужеству по любви (Покатилася головка / К отцу, матери родной, / Вот тогда отец поверил, / Что на свете есть любовь; Заходит грозный наш отец. / - Ох, дети, дети, мои дети, / Зачем пролили кровь мою?). Семейные песни представляют ценностную модель молодой женщины, где мир кровных родственников идеализируется и предстает как образец гармонии («свой» мир), а семья мужа противопоставляется ему как отрицательный аксиологический полюс. Наиболее аксио-логически значимым персонажем в этом аспекте является свекровь (Во большой семье / У нас была, куда хотела ходила, / У свекровки будешь, / Куда захочешь не пойдешь; Родная мамка ранюсеньки не взбудит / И, вышед-ши на улицу, не обсудит; Катюшу не любят, / Не любят ни свекор, ни свекровка, / Что ни деверь, ни золовка ).
В тюремных/разбойничьих песнях положительной аксиологической нагруженностью обладает категория свободы (Пришли, Ланцовушку забрали / И увезли его в тюрьму, / На двадцать пять лет заковали). В солдатских песнях символом свободы становится дом как мир гармонии в противовес дисгармоничному миру войны (Как один солдат / Богу молится, / Богу молится, / Домой просится: / «Командир-майор, / Отпусти домой. / Отпусти домой / До жены родной. / До жены родной /
К малым детушкам). В семейных песнях, отражающих преимущественно женское мировидение, замужество (переход в семью мужа) рассматривается как утрата свободы и получает негативную оценку (У родимой мамочки / Дочь была одна. / Не собравшись с разумом, / Замуж отдана, <...> Не моя ли доченька / Слезы горьки льет? /На чужой сторонушке /Бедно там живет).
В частушке, с одной стороны, представлен мир стабильных ценностей, с другой стороны, в силу карнавальной специфики жанра появляются новые объекты оценивания, связанные с миром бытовым (социальный статус, богатство и др.). Субъект оценки в среднеобской частушке, как и в лирической песне, остается единым, коллективным, но данный жанр, демонстрируя зачатки формирования индивидуального начала, фиксирует формальные проявления субъективности оценивания. При этом на самом деле отступление от традиционной нормы оказывается мнимым и строится по принципу «антинормы» (формально это выглядит как проявления индивидуального начала: У меня миленка три. / Три и полагается: / Пока я с одним целуюсь, / Два других ругаются). Отношение к коллективной норме находит в структуре рассматриваемого жанра определенное языковое выражение через систему лексико-грамматических текстовых показателей (например, неопределенно-личные формы глагола, употребляемые в обобщенно-личном значении, которые могут способствовать дистанцированию коллективного субъекта от «чужой» по отношению к нему среды: У мата-ни двери сняли, / По реке отправили. / У меня штаны украли, / Без штанов оставили; В магазине объявленье / Всех нас огорошило: / На один талон дают / Целых три горошины.
Явление «перевертывания» нормы в частушке определяет отличное от других жанров содержание ряда ценностно окрашенных категорий. Так, категория «дом», которая в других жанрах традиционного фольклора является носителем семантики гармонии, защиты и однозначно маркирует отношение к своему миру, в частушке становится носителем ограничительной функции, источником нарушения нормы/любви: Не ругайте меня дома, / Меня нечего ругать: / Моё дело молодое, / Мне охота погулять; Меня дома бьют, ругают, / Велят милого забыть. / Выйду в сенечки, поплачу, /Но по-ихнему не быть.
Объектом оценивания в среднеобской частушке становятся отношения между лирическими героями (парень/девушка) и между персонажами, эти отношения нарушающими: оцениванию также подвергаются социально-бытовые отношения в коллективе и - реже -политические отношения (Все пришли, все пришли, / Все по парам сели, / А моего дорогого / Тараканы съели; У моей соперницы / Тоненькие ножки, / Голова как у совы, / Голос как у кошки; В магазине на витрине / Триста десять колбаса. / Две старухи с голодухи / Потеряли голоса; Перестройка, перестройка, / Принесла нам горя столько. / Мыла нет и колбасы, / Голод как после войны). Онтологический характер идеального мира в «традиционных» жанрах определяет наличие единого, не рефлексирующего субъекта оценивания.
Оцениваемый мир в анекдоте лишен единства, мозаичен, в рамках каждого его фрагмента выстраивается
своя система ценностей, отличающаяся, прежде всего, локализованностью ценностей во времени.
Специфическим свойством ценностной ориентации анекдота является происходящая в городской фольклорной среде социализация ценностей (в отличие от традиционной деревенской культуры, где действует единая для всех этика). Субъект оценки в анекдоте негомогенен. Рефлексирующий характер его оценивания приводит также к тому, что в структуру ценностного моделирования включается и мир внутренний.
В основе ценностной системы анекдота, кроме проявленных в лирической песне и частушке, лежат категории, порожденные современной социокультурной ситуацией (в основном это категории, связанные с технократизацией жизни). Изменение ценностных ориентиров проявляется в разрушении традиционных категорий, причем разрушение одной из них приводит к перестройке всей категориальной системы (Звонит любовник любовнице: / - Давай встретимся. / - Давай. /- А где? / - Давай у меня дома. / - А муж? /- А его сейчас нет, он в Интернете).
В среде бытования анекдота традиционное представление о нормах существования семьи сохраняется, но одновременно стереотипным становится нарушение этих норм (Муж застаёт свою благоверную в постели с любовником: / - Что он делает в нашей постели?! / Жена (блаженно): / - Чудеса...). Как нормативные положения частушки, так и стереотипы анекдота обсуждению в ак-
сиологическом аспекте практически не подвергаются, оставаясь в пресуппозиции оценочного акта. В анекдоте как аналитическом жанре обсуждению может подвергаться нормативное в общечеловеческом смысле положение. Так, в целом ряде зафиксированных анекдотов нормативным является положение о том, что «мужчина должен быть женат» (стереотип «все жены изменяют мужьям» остается в пресуппозиции оценочного акта): Вась, вчера прихожу домой, открываю дверь - а там голый мужик! / - Да-а-а, Коля, все жёны изменяют мужьям! / - Причем здесь это, Вася, - я же холостяк!!!
В целом, проведенное лингвокультурологическое исследование показало, что Среднеобский фольклор, как и русский национальный фольклор, в целом не отражает всего многообразия жизненных проявлений отдельного социума, но объектом фиксации становятся наиболее значимые для него модели мироопределения. Одной из форм представления указанных моделей в их фольклорном многообразии является совокупность бытующих в рамках рассматриваемого социума жанров, каждый из которых проявляется в системе определенных текстовых моделей.
Модель современного среднеобского фольклора, таким образом, представляет собой диалектическое единство принципов традиционного и современного мировосприятия, отражая, с одной стороны, то, что не зависит от времени и места, с другой стороны, основные ценностно значимые аспекты изменившегося мира.
ЛИТЕРАТУРА
1. Неклюдов С.Ю. Несколько слов о постфольклоре. www.ruthenia.ru/folklore.
2. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. М.: Наука, 1995.
3. Березович Е.Л., Гулик Д.П. Ономасиологический портрет «человека этнического»: принципы построения и интерпретации // Встречи этниче-
ских культур в зеркале языка в сопоставительном лингвокультурологическом аспекте. М.: Наука, 2002.
Статья представлена кафедрой общего, славяно-русского языкознания и классической филологии филологического факультета Томского государственного университета, поступила в научную редакцию «Филологические науки» 19 мая 2006 г.
